Дмитрий Венгер
Перекрёстки, духи и руны
Когда приехала милиция, Марк сам вышел к ним и все рассказал. Мать молчала. Обоих отправили в больницу. Дело закрыли по самообороне. В девяностые годы работы милиции хватало, и Марку впервые в жизни повезло. Когда они вернулись домой из больницы, мать долго молчала, заговорила она с Марком только спустя неделю.
– Мы переезжаем! Ты можешь делать все что хочешь и идти куда хочешь! Я буду жить для себя и в свое удовольствие! – сказала она, и на этом их общение закончилось. Марк лишь ответил:
– Да, мама.
Продав дом в Подмосковье и бабушкин дом в деревне, которая к тому времени уже умерла, они переехали в квартиру в Москве.
Мать, не имевшая доходной профессии, устроилась работать уборщицей, в свободное же время пила, устраивая в купленной квартире собрание алкашей со всего района, присутствие Марка в такие вечера и ночи не предусматривалось, да он и сам не хотел. Утром он шел учиться в профессиональное техническое училище на слесаря, днем, возвращаясь с учебы, спал, а ночью уходил гулять по Москве. Тогда-то это впервые и произошло, он увидел обнаженный труп молодой девушки, умершей насильственной смертью. Марк так разволновался и перепугался, что, не успев ничего рассмотреть, убежал, за что потом себя корил, всякий раз возбуждаясь при этих воспоминаниях. Теперь его желанием было найти тело молодой женщины и все рассмотреть, спустя полгода, уже зимой, его желание сбылось, а еще через полгода, летом, он стал свидетелем изнасилования. Видя, как рвется одежда и кричит девушка, он присел в кустах и стал наблюдать, чувствуя нарастающее, подобно лавине, сексуальное возбуждение, в этот момент он завидовал этой группе парней, один из которых, получив свою порцию эндорфинов, стал выводить на стене граффити, слово LOVE огромными, со свой рост буквами. Тут из подъезда на шум вышел старик. Девушка едва успела с неумолимым отчаянием прокричать:
– Помогите!!
Ей тут же зажали рот, а насильники переключились на старика. Жертва, получив свой шанс, побежала прочь. Марк и не думал помогать старику, его интересовала девушка: развевающиеся светлые волосы в свете фонарей казались ему божественно прекрасными; он помчался за ней, чувствуя, как растет внутри него азарт охотника. Когда девушка скрылась в одном из подъездов, Марк резко остановился, ему вдруг стало очень страшно, он словно приблизился осознанием к той грани, которую нельзя переступать, стресс оказался настолько сильным, что на несколько лет отбил у него всякий сексуальный интерес. Было бы странным, если бы Марк, устраивая частые ночные прогулки, ни разу не попал в милицию. Увидев как-то издалека массовую драку, Марк заинтересовался: в ход шли биты, ножи, кастеты, цепи, лилась кровь, ломались зубы, носы, кости.
Когда приехал ОМОН, он, заметавшись, попытался убежать, но его отправили в следственный изолятор города Москвы «паровозиком» вместе со всеми. Находиться в такой компании было жутковато, но страха почему-то не было, он быстро сообразил, что нужно держаться как все и как можно меньше говорить, в общем, вести себя как мужчина, и никаких слез, соплей, криков типа «выпустите меня отсюда».
В блатной хате, куда попал Марк, он познакомился с Кубой. Кубу судили за изнасилование с особой жестокостью. Внешне он напоминал французского актера Бельмондо, только глаза были побольше, холодные и серые, безжалостность и безразличие печатью сидели в них, выдавая бывалого заключенного, которому светил сейчас уже второй срок. Марк это сразу приметил, выделив Кубу из остальных заключенных, завязалось общение, тот любил поговорить, похвастаться, в том числе своим «достоинством» и его шарабурками, специально, стоя у параши, стряхивал подольше, чтобы все видели его размер.
– Ты когда-нибудь драл бабу так, чтобы у нее кровь носом пошла? – спросил он у Марка.
– Не доводилось, – с серьезным видом, стараясь быть на равных, ответил Марк.
– О, ты много потерял, малыш, – сладостно пропел Куба, видимо, погружаясь в воспоминания.
Марк вдруг подумал, что Куба и его отец, вероятно, нашли бы общий язык. От этой мысли ему стало теплее, словно через Кубу он достучался до отца, снискав его уважение и поддержку.
Невзирая на всю мрачность того места, где он находился, ему не было страшно, наоборот, даже было приятно осознавать себя среди них равным и даже своим. То ли от того, что Марк общался с Кубой, то ли до него просто никому не было дела, но его никто не трогал, Марку снова, второй раз в жизни, невероятно повезло. Драки случались не часто, одна-две, не больше. На вторые сутки в хату вошли новые блатные, это были воры в законе, и Марк впервые увидел в глазах Кубы страх. Начались обычные в таких случаях расспросы, общение среди блатных, в них участвовал и Куба. Марк даже не понял, с чего все началось, как несколько человек схлестнулись в драке с ворами. Мелькнула заточка, Марк никогда бы не подумал, что в шею можно ударить такое количество раз. Кровь пенилась на горле Кубы, как открытое шампанское, захрипев, он упал. Послышалась сирена тревоги, заключенные разбежались по углам, их примеру последовал и Марк, глядя, как вокруг тела Кубы расплывается громадное озерцо красной влаги. Потом Марка отпустили, и, вернувшись домой, он хотел поделиться с матерью, рассказать, что же с ним произошло.
– Иди ешь, мужичок, еда в холодильнике, – холодно бросила она, словно собаке, вернувшейся с прогулки, продолжив смотреть ток – шоу про российских звезд.
Марк даже съежился от такого холодного приема, он уже отчасти привык к этому холоду, привык к одиночеству, но их температура крепчала, и он впервые после смерти щенка, своего единственного друга, закрыл глаза и позволил одной слезе прокатиться по щеке.
Через два года матери поставили диагноз – цирроз печени, но, даже узнав его, она не переставала пить. Придя как-то с работы, он заметил неестественность ее позы: та смотрела телевизор, наполовину съехав с дивана на пол; подойдя ближе, он понял, что она умерла. Выключив телевизор, он сделал несколько шагов и сполз по стене. Слез не было.
А еще через год Марк впервые услышал голос в своей голове, голос был заботливым, почти ласковым.
– Здравствуй, Марк! – сказал голос.
– Здравствуй, – растерянно ответил Марк. Кто ты и откуда знаешь мое имя?
– О, я много чего знаю! Я Денни, твой друг!
Вся эта жизнь пролетела перед взором Семена, и, невзирая на свое отношение к «Фаллосу», отчего-то стало его жаль. Но картинка продолжила меняться, какая-то сила преображала ее. Сила, помогавшая Семену во время всего его путешествия и поиска. «Попутный ветер магии!»– как сказал Константин.
Без сна, или Взаперти
Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями,
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.
Не зарастет на сердце рана,
Прольется чистыми слезами,
Не зарастет на сердце рана,
Прольется пламенной смолой.
– Пока жива, с тобой я буду —
Душа и кровь нераздвоимы,
Пока жива, с тобой я буду —
Любовь и смерть всегда вдвоем.
Ты понесешь с собой, любимый,
Ты понесешь с собой повсюду,
Ты понесешь с собой повсюду
Родную землю, милый дом.
– Но если мне укрыться нечем
От жалости неисцелимой,
Но если мне укрыться нечем
От холода и темноты?
– За расставаньем будет встреча,
Не забывай меня, любимый,
За расставаньем будет встреча,
Вернемся оба – я и ты.
А. Кочетков «Баллада о прокуренном вагоне»
Вернувшись домой и выгуляв собаку, Костя ходил из угла в угол, не находя себе места, как зверь, оказавшийся в тесной клетке. Все напоминало ему о любимой, щемило и ныло сердце. Барахтаясь в собственном бессилии, он готов был царапать стены, сдирая ногти в кровь, лишь бы утолить боль и беспокойство. Надеясь на Семена, отпустить ситуацию он не мог. Ему нужно что-то делать, иначе он свихнется! Бросив полный беспокойства взгляд на телефон, он снова начал обзванивать больницы и морги, пока не услышал:
– Найден труп неопознанной девушки, нужно подъехать в морг для опознания!
Поднявшись на негнущихся ногах, он сделал пару шагов. Везде лежали ее вещи: расческа, заколка, кофточка, носочки, всякие разные безделушки в виде дешевой бижутерии. Взяв в руки ее свитер, он прижал его к себе, вдыхая сохранившийся запах Леси. И тут он, неожиданно для себя, отвесил себе мощную оплеуху.
– Не смей! Я запрещаю тебе думать о том, что ее больше нет! Я запрещаю! С ней все хорошо! С ней мой амулет, он ее защитит! Я сам создал его для защиты. Семен уже начал искать! Полиция ведет поиски! А я еду в морг, чтобы узнать, что там лежит чужой человек! Чужой! – повторил он и, собравшись, вышел из дома.
Подъехав к моргу, он уверенным шагом пошел по пустым, выстуженным могильным холодом коридорам.
– Я на опознание, – сказал он, четко держа в своей голове, что сейчас увидит тело чужого человека.
Его провели в комнату, откинули простыню. Он даже не выдохнул, бросив один лишь взгляд на умершую:
– Это не она! – и вышел.
– Я подчиню себе эту реальность, если потребуется, но она еще жива! Она жива! Жива! – твердил он всю дорогу, как заклинание.
Вклиниваясь в поток машин, он просто ехал, не имея конечной цели. Лишь телефон поставил на зарядку, опасаясь, что тот отдаст концы в самый неподходящий момент. С рекламного стенда смотрела пара – мужчина и женщина, отдыхавшие где-то на море, и Костя сразу вспомнил, как они с Олесей ездили в прошлом году в Шри-Ланку. Не заметив, как проваливается в это воспоминание, как в защитный спасательный круг посреди бушующего стрессом океана реальности, он отдался ему.
Июль в Москве казался самым худшим месяцем: жара и смог ужасно действовали на нервы, выбивая «из колеи» и лишая способности сконцентрироваться на главном. Вернувшись из командировки, он шел по перрону, ощущая себя как в плавильне. Олеся, у которой был пунктик по части проводов и встреч, ждала его, и он улыбаясь махнул ей рукой.
Выглядела она впечатляюще: не желая быть белокожей на пляжах Шри-Ланки, она подготовилась к поездке, регулярно посещая солярий, отчего ее кожа теперь имела пленительно смуглый оттенок, продемонстрировать который позволяли топик и бриджи на ее стройных ногах, обутых в легкие, на греческий манер сандалии.
Подбежав, она тут же бросилась ему на шею, и он подхватил ее, закружив. В жарком поцелуе они не могли разомкнуть объятия, кто-то из прохожих улыбался, а кто-то с осуждением мотал головой, мол: «нашли место!» Косте хотелось зацеловать ее всю, и подбородок, и родинку под шейкой и носик, оторвавшись от ее лица, он придирчиво изучал его, ища то место, которое еще не целовал. Видимо, прочтя его намерение, она указала на место за правым ушком, которое в ту же секунду было обласкано.
Забрав маленькую сумку с ноутбуком и документами, Олеся подхватила его под руку, но народу на вокзале было хоть отбавляй, и Костя пропустил ее вперед, любуясь стройными ножками, особенно лодыжками с маленькими косточка по бокам, и миниатюрной упругой попкой.
Вижу тень наискосок,
Рыжий берег с полоской ила.
Я готов целовать песок,
По которому ты ходила…
Вспомнил он слова известной песни и улыбнулся, она перехватила его взгляд.
– На что это ты там смотришь? – лукаво сощурившись, спросила она.
– На свою прекрасную кошечку, – ответил Костя.
– Наверное, котик-то не простой, породистый? – шутливо подкалывала она.
– Нет, простой, замечаательный котик, – растягивая гласные, игриво произнес Костя.
– Замечаательный, – передразнила его она. И добавила, – мрр, – отчего они оба рассмеялись. Все было так неправдоподобно хорошо, а еще их ждал незабываемый отдых в Шри-Ланке.
Прибыв в Москву, Костя быстро управился со всеми своими делами по итогам командировки, и оформив отпуск, через пару дней они торопились уже в аэропорт. Шри-Ланка, а точнее курорт Тринкомале, встретил их жарой в тридцать пять градусов и ласковым морем с грядой песчаных пляжей. Отдохнув от перелета в спасительной прохладе номера с кондиционером, они устремились на берег, окунувшись в изумительную водную лазурь, наплававшись вдосталь. Потом в номере, ошалелые от счастья, набросились друг на друга, срывая одежду, постанывая и покусывая, оставляя на телах смачные следы страсти, пока не оказались в постели, где их тела принялись танцевать, лаская и отдаваясь друг другу неистово жарко и самозабвенно, до тех пор, пока не выбились из сил.
На следующий день была прогулка по острову, который просто не мог не привлечь внимания и цеплял с первой до последней минуты своей очаровательной и захватывающей атмосферой Востока.
История Тринкомале, более коротко, Тринко, помнит оккупацию и голландцев, и французов, и англичан, и будучи разделенным на районы, тамильцев, мусульман и приверженцев других конфессий. Они посмотрели и форт Фредерик, и индуистский храм на вершине горы Свами, откуда им открылся потрясающий вид на все побережье, и удивительные руины комплекса Велгам – Вихары, построенные в первом веке, где они увидели остатки большой дагобы – мавзолея с двумя маленькими статуями Будды. Узнав, что на острове можно поплавать с аквалангом, Олеся стала упрашивать Костю:
– Ну давай! Пошли поплаваем! – но он стойко, хотя и для вида, отказывался, не желая нарушать легкость, игривость и простор той атмосферы в их отношениях, которые расцвели цветками олеандра, нимфеи или плумерии. Они жадно любили, доводя друг друга до высшего наслаждения. Наблюдая за Олесей, которая каждое утро начинала с йоговских практик, Костя не мог поверить в это свалившееся ему на голову, такое желанное счастье, он хотел любить ее, дышать ею, и обладать вновь и вновь. Заметив, что его «заветная мечта», закончив свои занятия, вышла на балкон, он вышел следом. Олеся стояла в одних трусиках, прикрывая остальную часть тела мягким и ворсистым полотенцем. Решив немного пошалить, он, подойдя сзади, зажал ее в своих объятиях, целуя шею и лаская грудь, его набухшее естество мгновенно напомнило о себе, упершись в ее полотенце.
– О боже, Костя! Какой ты ненасытный!
– Врачи говорят, что утренний секс очень полезен, – прошептал он, сжимая ее грудь и поглаживая большим пальцем сосок под полотенцем.
– Наверное, количеством эндорфинов, – прошептала она.
– Мы можем это проверить, насколько хорошо нам станет после него, – вдыхая ее аромат, предложил он.
– Какой хитрый, – продолжила шептать Олеся, вздрогнув от того, что его широкая ладонь опустилась на низ живота.
– Обещай, что сегодня займемся дайвингом!
– Договорились, – согласился он, увлекая ее обратно в номер.
Вынырнув из воспоминаний, Костя рассеянно что-то ответил на вопрос соседки, выйдя из подъезда. Проверив телефон, не стоит ли тот на беззвучном режиме, он пошел дальше. Он чувствовал себя уверенней при мысли о ней, их совместном отдыхе, эти положительные эмоции словно притягивали в его реальность веру в то, что все закончится хорошо. Он обязательно должен был представлять их вместе в настоящем времени, что бы все это материализовалось. Вот их лица рядом друг с другом, слышно дыхание, и до него доносится ее цветочный аромат, а карие глаза смотрят, одаривая теплом и бархатной нежностью. Он слышит размеренный стук ее сердца и успокаивается. Она рядом. На шее его амулет, она под защитой. Вот сейчас в эту самую минуту, он верит в это. Она защищена! Все силы вселенной и даже других миров, встанут на ее защиту, если потребуется, укроют, спрячут, оберегут, а Древние Боги нашепчут на ухо что-нибудь спокойное, ласковое, чтобы она заснула, внушат ей веру, подарят надежду, наделив ее своею незримой и безраздельной силой.
Олеся проснулась от того, что замерзла: ноги, руки все тело ее одеревенело от холода. Вокруг тьма, где-то капает вода, даже слышно метро.
– Помогите! – закричала она. Здесь есть кто-нибудь?! Помогите!
Тихо, в ответ ничего.
«Как я сюда попала? Так, я пошла в магазин, вышла из подъезда. Меня остановил мужчина маленького роста. Точно, я еще подумала, что он, наверное, в цирке работает, хотя его лицо было мне знакомо. Что он мне сказал? А-а. Он же сантехник, он мне кран чинил, попросил помочь дверь придержать. Потом?! Потом не помню… Чертов коротышка».
– Выпусти меня отсюда, урод! – закричала она во весь голос, чуть не сорвав связки. «Если я сейчас охрипну, то когда понадобится помощь, я уже не позову. Нужно беречь себя. Раз я видела его лицо, значит, он меня убьет. Ну конечно, зачем ему лишний свидетель? Но зачем я ему? Сексуальное рабство? Продаст меня на органы? В бордель, продаст меня в бордель, где меня посадят на героин, а через меня вереницей пойдут мужики, пока я не начну гнить?» Осознав это, Олеся, трясясь от пронизывающего холода, горько заплакала…
«Так, спокойно надо обследовать место, где я нахожусь… Мысли спокойно, не накручивай себя, как же здесь холодно. Хоть бы мою куртку мне оставил, тварь, и сапоги, шапку, шарф. Или я ему здоровой не нужна? Так, вот одна стена, идем вдоль нее, стена холодная, каменная, я где-то под землей, раз метро слышно! Вот вторая стена, это уже ровная новая, кирпичная значит. Ну точно! Обследовав свою камеру и подергав запертую дверь за ручку, Олеся начала делать упражнения, чтобы хоть немного согреться, но это не сильно помогло, а к холоду, добавился еще и голод. Прижав ноги, она съежилась, пытаясь сохранить тепло тела. Что в таких случаях делать?»
– Помогите!! – закричала она и заплакала. Зубы стучали, все тело бил озноб. В попытках согреться, она стала растирать замерзшие ноги, руки, плечи.
«А может, и этот тоже из религиозных маньяков, из какой-нибудь секты? Точно, в городе же орудует маньяк! Про него еще в газетах писали, „Фаллос“, кажется?! Ну брутальное, пафосное имя, ничего не скажешь! – Опустив руки, она нащупала амулет, он был теплый. – Это как понимать, я здесь продрогла, а дерево теплое? Костенька, милый мой, забери меня отсюда, пожалуйста! Найди и забери! Он, наверное, уже вернулся с похорон. Ох, какая же я дура! У него такое горе, а я с ним не поехала. Взяла бы отгул, объяснила бы людям, ничего страшного. Была бы сейчас возле него, любимого. Дура! Я же ведь чувствую, что он мне предложение сделать хочет. Что же мне надо? Самостоятельность испугалась потерять, свободу?! Ну и получай свою свободу!
Наверное, он сейчас всех обзванивает или еще не знает? Сколько времени я провела без сознания? Час, два часа, сутки.
Какой ужас?!! УЖАС!! Так, Олеся, не паникуй, ты обязательно отсюда выберешься, если не сойдешь с ума, или не получишь сердечный приступ, или если этот урод тебя не убьет. Костя найди меня! Я очень хочу, чтобы ты меня нашел!» – и с этими словами она прижала амулет к груди.
– Теплая и единственная вещь, связывающая меня с миром живых, – прошептала она, чувствуя, что опять плачет.
«Нужно попытаться взять себя в руки, – в очередной раз решила она, – йоговский вдох – выдох, вдох – выдох. Сядь, спокойно, тебе нужно протянуть время. Больше шести часов я еще ни разу не медитировала, это мой рекорд, нужно попробовать замедлить метаболизм. Если я буду сидеть в холоде и голоде, накручивая себя, я свихнусь, это точно, сломаюсь, достанусь этому уроду в готовом к смерти виде. Спокойно, я же инструктор по йоге, и неплохой, если верить отзывам. Я справлюсь, я смогу. Йоговский вдох – выдох, вдох – выдох. Безмолвие разума, покой, тишина, остановка внутреннего диалога. Тишина».
Сама того не замечая, Олеся постепенно стала успокаиваться и входить в медитативное состояние, которое потом изнуренный стрессом организм перевел в сон.
…Ей впервые за многие годы снилась мама.
Детский сад. Она играет в песочнице с другими детьми, что лепит, стараясь, чтобы куличики получились одинаковые. Идет мама и она бежит к ней, отряхивая на ходу маленькие ладошки, как заправская хозяюшка после замеса теста, этому она научилась у мамы.
– Мама! Мама! – кричит она, радуясь, что еще один день подошел к концу, и они сейчас пойдут домой. Заходящее солнце на фоне крыш домов, терпкий аромат маминого парфюма.
– Ты моя красавица, – говорит ей мама, усаживая перед зеркалом своего туалетного столика. Здесь они начинают делать друг другу прически, мама ей, а она маме, осторожно расчесывая длинные мамины волосы.
– Вот вырастешь, будешь у меня красоткой, – говорит ей мама. – Будешь парням головы дурить!
– Как прынцессы? – спрашивает маленькая Олеся.
Мать смеется, смех у нее приятный, немного кокетливый, как у актрисы.
– Как у прынцессы, – соглашается мама, выговорив слово принцесса так же, как дочь, по-детски.
– И прынц у меня будет? – спрашивает дотошная маленькая Олеся.
– У тебя будет много прынцев, – отвечает ей мама. – И ты будешь выбирать!
– Не хочу выбирать, – отказывается маленькая малышка с лиловыми цветочками в волосах. – Хочу одного!
– Ну, значит, будет один, но самый лучший!
Образ матери теряется, тускнеет. Появляется образ бабушки: доброе, широкое лицо, добрые ладошки. Совместные вечера, изучение поваренных книг, и как готовить, чтобы было вкусно. Образ бабушки тускнеет. Похороны. Друзья семьи за столом. Слова поддержки, что она всегда может обратиться за помощью, советом. Слезы. Грусть. Одиночество…
…Образ Кости, первый поцелуй, когда он, зажав ее в своих объятиях, целует ее. Влажный, страстный, порывистый, почти украденный поцелуй, но такой приятный. Их свидания, и первые серьезные отношения для нее. Все что до этого, не в счет. Он пригласил ее на вечер джаза, ей всегда нравилась такая музыка – веселая, искрометная, праздничная и безудержная. И она еще никогда не встречала молодого человека, способного оценить ее так же, как она. И вот теперь пожалуйста, получите и распишитесь. Она даже немного испугалась, ведь у нее не было достойной практики, для таких танцев. Но когда они начали танцевать, весь ее страх куда-то испарился, исчез, будто его и не было вовсе. Весь мир перестал существовать, она видела только его, а он ее, не выразимая словами легкость овладела их телами, они словно унеслись к звездам, подобно героям мультфильма «Щелкунчик», который она когда-то смотрела с упоением. Они парили в пространстве зала, в той гармонии взаимного доверия, которое бывает далеко не у всех даже опытных пар. Вот тогда она поняла, что это он, ее принц из сказок. Позже, познакомившись с мамой Кости и имея представление, что он за человек, она, наконец, впустила его в дом. Олеся, отличаясь от других девушек чувством собственного достоинства, никогда не прикидывала на себя амплуа доступной девушки, сбивая все торпеды, отправленные к ней опытными и бывалыми самцами, любившими коллекционировать красивых куколок. Но теперь она хотела, чтобы он спросил:
– Может, чашку чая или кофе?
Ну или что-то в этом роде. Часы с замиранием остановились в тот вечер. Не в силах нормально дышать от волнения, они начали целоваться, сначала робко, неуверенно, но расстояние между ними таяло. Ощущая его губы, скользящие по шее, она прижалась к нему, отбросив ненужную сдержанность и немного дрожа от волнения, он понял это и бережно обнял ее, и не стал спешить, позволив ей самой выбрать подходящий для нее ритм. Покрывая поцелуями ее шею, он стал медленно расстегивать пуговицы на ее платье, она на его рубашке. Все как будто шло само собой, пока ее рука случайно не коснулась бугорка на его джинсах, где уже налилась кровью мужская плоть. Она отступила назад, и ее платье легко упало на пол, следом упали его рубашка и джинсы, они продолжили раздеваться, стоя друг против друга, пока не остались совсем обнажены. Ее игривый взгляд бесстыдно путешествовал по его телу, и она снова отступила назад, где спустя мгновенье зажегся ночник. Он прошел следом. Ритм ласк ускорился, поцелуи стали более влажными, более страстными, и она потянула его на себя. Костя в этот момент впервые в жизни пожалел, что у него только две руки, он хотел ласкать ее всю и быть везде. Покрывая ее жадными поцелуями, он спускался ниже, переключив внимание на грудь, обласкав каждый сосок, легонько щекоча языком, спускаясь все ниже. В сладостном предвкушении она раздвинула бедра пошире, разрешая ему спуститься, и когда его губы оказались там, еле слышно застонала. Притянув его ладони к грудям, она позволила им нежно сжимать их, и он продолжал ласкать ее лоно до тех пор, пока ее спина не изогнулась в экстазе и она не застонала громче.
Теперь он целовал уже ее бедра, колени, лодыжки, пальчики на ногах.
– Возьми меня сейчас, – прошептала она.
Он, легонько крутанув ее ногу, перевернул ее на живот. И вновь стал ласкать ее бедра переходя к ягодицам, вдыхая аромат ее нежной шелковой кожи, поднявшись выше, он слегка укусил ее за мочку уха. Она же, приподняв таз, ждала, и он вошел в нее в первый раз, вжимаясь, насколько мог, потом еще и еще, она стонала все больше и больше, пока наконец уже по его телу не прошла волна экстаза. После чего она устроилась на нем, как заправская наездница, совершая резкие, грубые движения, не сводя при этом взгляда с его глаз и лица, пока он не обхватил ее, наклоняя назад, где их ласки продолжились, но уже совсем по-другому…
Она проснулась. Ей снился Константин, снилось, как они любили друг друга. Но теперь, когда иллюзии сна были развеяны и она снова оказалась в злосчастной камере в ожидании своего часа, ей стало страшно, она, прижав к себе ноги, села, открыв для себя какую-то новую стадию охлаждения тела, которое теперь продрогло уже до костей. В углу послышался шорох.
«Крысы», – подумала она. Ей не было страшно. Когда она была маленькой, у нее была морская свинка, при помощи этого животного бабушка приучала ее к ответственности, не только за себя, но и за кого-то другого. Однако, поняв, что животные могут оказаться голодными, страх все же появился, отбиться от крыс в полной темноте у нее вряд ли получится. Притихнув, она стала следить за шуршанием, стараясь не дышать и вообще не выдавать своего присутствия, а когда возня в углу стихла, она еще долго сидела, слушая темноту и буханье своего сердца.
– Мама! – вдруг позвала она.
– Мама, если я сегодня умру, встреть меня, пожалуйста, там. Хорошо? Ты же ведь слышишь меня?! Слезы полились потоком, она даже не утруждала себя смахивать их, спрятав лицо между коленями, вспоминая последний день с мамой. Они сидели в гостиной и смотрели мультфильмы. Позвонили в дверь, и мама открыла. Какие-то люди кавказской национальности вошли, лузгая семечки на чистый, только что вымытый пол, и о чем то стали тихо говорить с матерью, та кивнула, бабушка закрыла лицо рукой. Мать подошла к Олесе, погладила девочку по голове.
– Ты же ведь знаешь, что мама тебя любит, правда? – спросила она.
Олеся непонимающе задрала голову вверх.
– Я тоже тебя люблю, мамулечка!
Мать улыбнулась.
– Обещай, что будешь слушаться бабушку, – сказала она.
– Обещаю, – ответила маленькая Олеся. – А ты скоро вернешься?
Мать отвернулась, чтобы девочка не видела ее слез. Раскрасневшаяся от волнения бабушка зажала кулак зубами, чтобы не разреветься и не испугать ребенка, спорить с пришедшими людьми было бессмысленно. Бабушка все же надеялась, что там разберутся и ее дочь вернется домой. Олеся, уловив какую-то нездоровую атмосферу, поднялась с коврика перед телевизором.
– Мама, – пискнула она и протянула ручки. Они обнялись, потом бабушка забрала Олесю.
Мама ушла, больше ее не видели. Ее мать официально пропала без вести, как и многие другие люди в девяностые годы. Походы в милицию результата не принесли, и тогда бабушка пошла к Ашоту, чьи люди приходили за мамой, требуя с него ответа, но там ей очень быстро объяснили, что беспокоить «уважаемых людей» не нужно, а иначе маленькая Олеся может оказаться в детском доме. Бабушка все поняла и стала заботиться о своей единственной внучке и кровиночке пуще прежнего, воспитывая и занимаясь ребенком, чтобы девочка сумела найти себя в этом опасном мире, при этом оставаясь достойным человеком. Бабушка ничего ей не рассказывала о том дне, но Олеся каким-то чутьем и интуицией докопалась до правды. Отомстить она, конечно, никому не могла, но вот, не иметь ничего общего с людьми кавказского происхождения было в ее власти, это был ее принцип на всю жизнь. Она бы даже снега зимой им не дала, если бы те попросили, и никак не могла взять в толк: отчего эти народы так обильно селятся по всей России, что им не живется на родной земле? Олеся все плакала, и плакала, сидя во мраке своей тюрьмы, пока, нарыдавшись, снова не заснула, крепко сжав в руке до сих пор теплый защитный амулет.
– Мама, помоги мне! Встреть меня там! – прошептала она, но уже без слез.
Ей снился кошмар, в котором она горела в каком-то адском пламени, горела ее душа. Снилась улыбающаяся морда демона, черная тень какой-то старухи, что тянула к ней руки, снилась другая девушка, которая также горела и кричала. Не в силах разобраться во всем этом, где реальность, а где сон, кричала и сама Олеся, ощущая, как ее душа покрывается копотью.
Столкновение
Ты слабости не должен поддаваться:
Для подвига нетрудных нет дорог.
Тебе же, коль ведешь себя как цаца,
Пристало б тело греть в подушках,
На шелковых простынках просыпаться.
Без трудностей и славы нет в веках;
Проспишь свой час – и вот пропал бесследно,
Как пена волн, как ветер в облаках.
Бездействие бессмысленно и вредно.
Данте Алигьери «Божественная комедия»
– Да у нас гости! Мошка сама решила стать едой! – услышал Семен дребезжащий металлический голос, принадлежащий явно не человеку.
«Реальность сна» стремительно менялась, как вода в раковине, из которой вынули затычку. Успев увидеть место, где держат девушек, перед самым появлением Демона, Семен теперь сам оказался в западне. Амулет, данный ему Константином, сделал свое дело, но он не был запрограммирован на борьбу, и Семен оказался разбит сонным параличом, как в детстве, только куда более сильным. Как себя вести? Что делать? Это напоминало встречу со змеей, а у Семена не было опыта общения с подобными тварями. Тело ломило и не слушалось, будто все кости утратили крепость и прогибались под собственным весом, подобно ветвям яблони в сентябре, в ушах стоял гул, Семен с опаской смотрел на сияющий светом жизни сновидческий шнур, соединяющий его с телом. Если Демон порвет его, то Семена ждет участь либо смерти, либо комы. И ведь неизвестно, что хуже?
Демон, однако, не торопился рвать связь человека с его физическим телом. Решил поиграть? От парализовавшего его страха мысли Семена перешли уже на сверхзвуковую скорость. Может, сам хочет пожить в человеческом теле? В его, Семена, теле? От этой мысли его передернуло и замутило, сновидческий шнур впервые натянулся, болезненно тряхнув хозяина. Воронка, поглощая все больше и больше, всасывала в себя все.
Очнувшись, он понял, что лежит на каменном полу, вымощенном, очевидно, во времена Средневековья. Приподняв руку, он увидел, что пальцы покрыты чем-то липким и красным, Семен понял, что это кровь, и замычал от ужаса и омерзения. Пахло железом и солью – кровью и слезами. В футуристической атмосфере каменного зала, состоящего из обилия двигающейся лепнины с изображением умирающих в сексуальном экстазе женщин и акведуков, по которому текла свежая кровь, слышались крики и мольбы о помощи; как пленка в магнитофоне, они не прекращались и, казалось, были закольцованы длиться вечность. Что-то загрохотало, прогремело эхом, режущий слух звук напоминал звучание низких октав органа и фортепиано, вместе взятых. Сновидческий шнур уцелел, хотя Семен не видел его, он чувствовал существующую связь с физическим телом, в то же время было ощущение, будто он лежит на дне и на него давит тонна воды. «Так вот что испытывают люди в аду, помимо адского пламени», – подумал он. Демон, подойдя ближе, принюхивался и молчал, он не испытывал желания говорить с человеком, а потому просто наступил на него. Не в силах дышать, Семен закашлялся, это не особо получилось, и когда весь воздух вышел из легких, они стали заполняться кровью. Семен чувствовал во рту свежий привкус металла. Откуда-то издалека, из поднимающегося кроваво-красного тумана, послышались крики женщин, теперь они были истошнее, словно принадлежали еще живым, доведенным до глубокого отчаяния. Они просили о помощи, пронизывая все грохотом дрожащей, как при землетрясении, земли, выражая ужас, что был хуже самой смерти. Демон потрогал сновидческий шнур, пару раз лизнул его и дернул, несильно так, на пробу. Семен затаил дыхание, понимая, что это конец. Демон снова задергал его, как ребенок, собирающийся скакать через скакалку, и, наигравшись, одним рывком оборвал связь Семена с миром живых. «Конец!» – понял Семен.
