Дмитрий Венгер
Перекрёстки, духи и руны
Сонный паралич. Семен проснулся от истошного вопля Сени. Встав с кровати, он включил свет и посмотрел на него, тот сидел на кровати, дрожа, как от сильного мороза или испуга.
– Что, что случилось? – тряся его за плечо, Семен невольно и сам испугался.
Арсений смотрел не мигая невидящим взглядом с выражением глубокого ужаса и, немного помолчав, ответил:
– Не знаю.
Было заметно, что он не хочет говорить о том, что произошло и почему он кричал. Лишь спустя два дня, когда братья сидели на крыше сарая и ели вишню, Сеня, посмотрев на сморщенную ягоду, протянул ее Семену:
– На что похожа? – спросил он.
– На испорченную ягоду, хотя выглядит она страшно. На страшную испорченную, – добавил он и уже собирался закинуть ее подальше, но Сеня его остановил.
– Посмотри на очертания. На лицо похожа?
– Ну! Семен снова посмотрел на ягоду. Да, похожа! Потом повернувшись к брату, спросил:
– Ты же что-то видел тогда ночью, когда кричал?
Сеня, кивнув, начал свой сбивчивый и страшный рассказ, периодически оборачиваясь в сторону темных кустов возле заброшенного сарая соседей.
– Я проснулся от странного шума в комнате, будто кто-то шуршит газетой. Помнишь, большие папины газеты, которые раскладываются до бесконечности и везде какая-то статья? Семен улыбнулся, вспомнив, как часто папа засыпает под этими газетами и они двигаются от его дыхания.
– Так вот, сначала я подумал, что это ты шуршишь, – Сеня испуганно посмотрел на младшего брата. – Но звук исходил из угла под тумбочкой, я посмотрел, там ничего не было. Звук усиливался, как будто шуршало уже несколько газет. Я даже подумал, что это мне кажется и шуршание исходит из моей головы. В общем, жутковато. Шум усиливался, и страх усиливался беспричинно. Захотел встать и понял, что не могу, не мое тело, не мог пошевелить даже пальцем, только всматривался во тьму комнаты. Я уже ждал, что кто-то вылезет из шкафа.
Семен серьезно слушал брата, не перебивая и не пытаясь подтрунивать над ним.
– Я верю, – сказал он, избавляясь от мятых ягод, что испачкали ему всю руку, когда он слишком сильно их сжал.
– Пытался закричать, но только хрипел, будто бы я хриплю, находясь в своем теле, но хриплю не телом. И тут я понял, что рядом со мной кто-то есть, стоит в углу, и я не могу его рассмотреть. А потом я начал задыхаться, как будто мне давят на грудь, только хриплю, пытаясь закричать, и задыхаюсь. Потом вроде отпустило, и я закричал.
Сеня, закончив свой рассказ, снова огляделся, было заметно его волнение и страх, будто он только что пережил все это.
– Ну, и как ты думаешь, что это было? – спросил Семен, которому тоже стало не по себе.
Сеня ничего не ответил. Задрав голову и прищурившись, он подставил лицо солнечным лучам, позволяя им скользить, ласково его согревая, словно изгоняя все его страхи и сомнения.
Семен несколько раз анализировал сон брата, представляя, как он сражается с этим неведомым монстром и побеждает его, спасая брата, но потом его мысли переключились на другие фантазии и игры и этот случай забылся.
Через пару недель все повторилось. Семен, подскочив на кровати, быстро включил свет и побежал осматривать постель брата, их спальню и коридор, но никого не нашел. Сеня, сидя на кровати, тяжело дышал. Проснувшиеся родители всполошились, в комнату зашла мама и, увидев испуганное лицо Сени, приласкала его и отправила в ванную умыться холодной водой.
На следующий день Сеня рассказал Семену, что он увидел.
– Меня снова начали душить, я точно помню, что шею сжимали чьи-то руки, холодные и костлявые, придавив меня к кровати. У меня даже мелькнула мысль, что сломается кровать или моя шея, открываю глаза, никого, а я вжат и не могу шевелиться, паника, желание кричать, позвать на помощь, но получалось только хрипеть, я чувствовал, как перетянута кожа на горле. А потом я увидел их – маленькое существо, похожее на свинью с рожками, и того, кто стоял в углу. Маленький пробирался по мне к моему лицу, я даже ощущал его копытца, и когда он подобрался совсем близко, у меня получилось закричать, – закончил Семен, на этот раз его лицо даже побелело от страха, а в глазах стоял ужас.
– Может, мы пока прекратим пытаться проснуться во сне, – предложил Семен.
Сеня, бросив на него испуганный взгляд, пожал плечами.
Вернувшись в город и пытаясь найти объяснение, братья стали искать информацию. «Сонный паралич», или «ступор», также известный в некоторых источниках как «синдром старой ведьмы» – состояние, когда паралич мышц наступает до засыпания или же пробуждение происходит до его спада. Это состояние, обратное сомнамбулизму69, когда паралич мышц не наступает во сне. Примерно десятая часть населения хотя бы раз в жизни испытывает сонный паралич. Это переходное состояние между бодрствованием и сном, характеризующееся мышечной атонией – мышечной слабостью. Оно часто сопровождается жуткими и необычно сильными галлюцинациями, на которые человек не способен реагировать из-за паралича, и физическими беспокойствами. Сонный паралич также не стоит путать с ночным ужасом, который является формой парасомнии70, сопровождающейся психологическими расстройствами.
Наиболее предрасположены к сонному параличу психиатрические больные. По статистике исследований этому подвержена третья часть больных. Исходя из частоты случаев сонного паралича у студентов и у психиатрических больных, можно предположить, что его возникновение связано с нерегулярным сном и постоянным стрессом. Женщины испытывают сонный паралич чаще, чем мужчины. Однако из-за небольшой разницы можно считать, что вероятность возникновения данного синдрома у всех примерно одинаковая. По мнению ряда исследователей, одновременное пробуждение, атония и образы, возникающие во время фазы быстрого сна при сонном параличе, делают этот феномен возможной естественной разгадкой различных паранормальных происшествий и верований в инопланетян, людей-теней и демонов.
Факторами, вызывающими данное состояние, являются: стресс, беспокойство, напряженная деятельность. Для предотвращения сонного паралича рекомендуют избегать волнений, соблюдать режима сна и приема пищи. В силу того, что феномен до сих пор недостаточно изучен, врачи советуют не спать на спине и даже заклеивать рот пластырем, чтобы приучить непослушный организм дышать только носом и исключить гипервентиляцию при дыхании. Во время приступа врачи рекомендуют не паниковать, что получится далеко не у всех, дышать, что достаточно разумно, моргать одним глазом, а также мычать и кричать, последнее люди будут делать и без рекомендаций врача.
Не найдя в такой литературе ничего полезного, Сеня и Семен решили поискать ответ в мистической и эзотерической сфере, что было достаточно сложно, учитывая их малый возраст, но Арсению повезло найти нужную литературу, которая описывала опыт и верования различных народов.
Так, в русской традиции это связывают с домовым, который, вскакивая человеку на грудь, пытается его предупредить то ли о беде, то ли о чуде. В исламе ифрит – злобный джинн, слуга сатаны, он способен причинить зло людям. В чувашской мифологии это злой дух вубар, который появляется ночью и, принимая облик домашних животных или человека, наваливается на спящих людей, удушая и вселяя ужас. Согласно мифам, нападая на спящих людей, вубары тем самым поправляют свое здоровье. Спящий человек при этом не может пошевелиться и что-либо сказать. В японской мифологии гигантский демон Канасибари ставит ногу на грудь спящего человека, наслаждаясь его мучениями. У башкир это Убыр, слово восходит к общетюркскому оbur, от корня оp – «засасывать», «затягивать» – упырь, вампир, мифический персонаж, оборотень, покойник. По верованиям, у упыря не бывает спины, а только перед; упырь человеку может показаться в виде собаки, кошки, свиньи, человека. Блуждающие огоньки называются убыр уты, буквально «огонь вампира». Когда видят блуждающий огонек, стараются быстро расстегнуть пуговицы и воротник.
Стояли последние теплые деньки бабьего лета. Начавшаяся школьная пора, ежедневная будничная рутина дел и обязанностей, навалившаяся на всех, смрад выхлопных газов автомобилей, вернувшихся в Москву из пригородных садов, – все это не очень поднимало настроение, и на семейном совете было решено провести ближайшие выходные на даче.
Была глубокая ночь, когда куранты на часах пробили четыре раза. Семен, проснувшись, ощутил в комнате присутствие постороннего, решив почему-то, что брату нужна помощь, он попытался повернуть голову, но не смог; ему стало жутко, и он крепко зажмурил глаза. Вспоминая рассказы брата, он, сделав пару вздохов, почувствовал тяжесть на груди. «Словно на меня положили большую тротуарную плитку», – подумал он и открыл глаза. В ногах, свернувшись клубком, спала кошка. Семен расслабился, но, вспомнив, что их любимица Кира осталась в Москве, он испытал настоящий макабрический ужас. Отчетливо это осознавая, он почувствовал, как его бросило в липкий пот, бешено колотилось сердце. Он снова посмотрел на животное, и оно, подняв голову, устремило свой взгляд на него, взгляд ярко-красных глаз. Он закричал, но издал только мычание. Животное, потянувшись, вытянулось и, не спуская с него своих глаз, стало подкрадываться повыше. Наступив на его мягкий живот, оно остановилось и, заглянув в ошалевшие от ужаса глаза мальчика, удовлетворительно моргнуло, продолжив свое медленное движение. Семен попытался закричать снова, но ничего не вышло, и тогда он крепко зажмурил глаза, не желая встречаться взглядом с этим чудовищем, сердце билось так сильно, что у Семена возникла мысль, что оно сейчас выпрыгнет из груди и животное его сожрет. И вдруг резко, как гром среди ясного неба, он услышал свой холодный внутренний голос, шедший откуда-то из глубин его груди.
– Если ты не будешь бояться, оно не сможет тебе угрожать, – сказал голос, и Семен моментально, с какой-то невообразимой скоростью и желанием жить осознал это. И повторив в уме: «Если я не буду бояться, оно не сможет мне навредить», – открыл глаза. Чудовища не стало, в тело вернулась привычная жизнь и тепло, последнее, впрочем, относилось не к телу, а к мокрым простыням и трусам, по которым растеклась теплая влага. На следующий день он все рассказал брату, стыдливо заметив, что мокрая простынь получилась не специально и что, возможно, это сделал демон, а не он. Так или иначе, ближайшие ночи братья решили присматривать друг за другом и спать по очереди, если придется. Сене же еще раз пришлось перед Новым годом пережить этот ужас, но воспользоваться техникой, про которую рассказал младший брат, он просто не смог. Рассказ Семена, он не понимал, как младший брат сумел остановить паралич и страх. Семен даже испытал небольшую гордость за то, что он сумел обойти своего старшего брата, в будущем эта прививка от страха не раз будет его выручать.
Ангелы тоже умирают
Где ты, где ты, мой ангел-защитник?
Выводи меня скорей из осады.
Мое небо рвут из рук, как полтинник.
Все до капли отдаю – им же надо!
Им же надо… ну берите, тяните,
Наливайте ваши чашки и плошки…
Где ты, где ты, мой ангел-хранитель,
Сохрани меня хотя бы немножко.
Просто за руку возьми ненадолго,
Просто несколько минут отдышаться.
И просить-то не научена толком,
А не просишь – так чего и стараться.
Елена Касьян «Где ты, где ты, мой ангел»
Оказавшись на уже известном ему перекрестке, и пошел по направлению указателя, сосредотачиваясь на увиденной во сне фотографии. Его сновидческий шнур71, растянутый и увеличенный им до огромных размеров, позволял ему перемещаться достаточно свободно. Ему пришлось идти по серой пустыне пространства сна, экономя силы, давно избавившись от детской привычки все менять, чтобы потешить свою непоседливость и любопытство. Наученный горьким опытом, когда посреди сна наступает состояние дикой, непереносимой усталости, а возвращаться домой очень долго, он старался теперь беречь силы и, не торопясь, шел вперед. Вскоре он ощутил первое натяжение шнура, такое бывает, когда входишь на чужую территорию. Стало светлее. И он увидел дверь, стоящую посреди серой унылой дороги.
–
Вход, наконец-то, – ухмыльнувшись уголком рта, он, ухватившись за ручку, толкнул дверь вперед.
Сильно дул ветер, тянул по ногам, как в высотных офисных зданиях, где усиленно работающая вентиляция объединяется с открытыми окнами и кондиционерами. Он стоял в коридоре какого-то офиса, огромные витражные окна впускали солнце, но, увы, не его тепло, по углам, греясь в ультрафиолете, стояли тропические растения. Холодный кафельный пол убегал далеко вперед, ограничиваясь дверями кабинетов. Сделав шаг, Семен позволил себе поскользить по гладкому кафелю, долетев до кабинета директора. Внутри было так же солнечно и холодно, а за дорогим столом из сандалового дерева72 сидел немолодой, подтянутый мужчина в солидном костюме пепельного цвета, воротник нежно-сиреневой батистовой рубашки охватывал фиолетовый галстук, повязанный виндзорским узлом, аромат стойкого приятного парфюма ненавязчиво витал в комнате. Уставший и сосредоточенный взгляд мужчины изучал текст какого-то документа. Резко изображение замерло, потеряв естественную энергию жизни, изменились, утратив свой объем и яркость цвета, солнце, потускнев, стало по-вечернему предзакатным. Семен понял, что наконец-то оказался в фотографии, которую все это время держал в уме.
Каждый из сновидцев использует свой метод вхождения в мир другого человека, Семен же использовал свою версию классического приема, он просто входил внутрь другого человека. Предварительно он, разумеется, собирал информацию о вкусах и предпочтениях человека, создавая таким образом миниатюрный ключ-отмычку, чтобы сознание человека, чьи сновидения и воспоминания он хотел посетить, воспринимало его как своего, разделяющего общность интересов. Ключ обычно заключался в небольшом шаре произвольной формы и размера, но прежде необходимо было наладить контакт – ощутить все интересы, устремления и заботы человека, а потом наложить шар, как ноты на струны. Семен обычно проводил рукой по груди человека, открывая замочную скважину в его душу, откуда и исходили струны, световыми переливами ауры говорящие о состоянии человека и его готовности принять ключ. И вот уже шар превращался ключ, входя в замочную скважину, провернувшись там. С удовлетворением мага, демонстрирующего свой фокус, Семен улыбнулся открывшимся створкам и вошел внутрь, в его глазах блеснул озорной огонек.
Каждый человек существует, мыслит и руководствуется только ему ведомыми понятиями и ценностями, как пешеход, для которого свет светофора и знаки дорожной разметки имеют определенную установку и посыл к действию, и в этом, казалось бы, хаосе жизненного пути и внутреннего мироустройства человека проскальзывают свои законы. Забытые желания, воспоминания, чувства, мысли, настоящие ценности и убеждения – все они, живя внутри личности человека, находятся в постоянном противоборстве, не всегда заметном самому хозяину. Какие страсти порой кипят под будничными масками холодной учтивости, можно только догадываться. На самом деле не так много людей, которые знают, чего конкретно хотят, руководствуясь собственным планом, как дорожной картой своей жизни. Оставшиеся же существуют в кажущемся им порядком хаосе, без конкретной навигации, и бросаются из одной крайности в другую. Поэтому, впервые оказавшись внутри другого человека, можно сойти с ума от тех буйствующих чувств и взаимоисключающих убеждений, если не знать, что искать и к чему тянуться, конечно.
И Семен тянулся, тянулся изо всех сил к той серебряной полоске света, именуемой ключом личности. Боясь промахнуться и корректируя свое движение в хаосе вращающихся планетами убеждений и неудовлетворенных желаний, он направлялся в самую глубь. Вдруг стихло все, безмолвие души владело здесь всем. Он снова стоял на серой земле и даже смутился, подумав, что его каким-то образом выкинуло обратно; настолько все казалось ему вокруг знакомым, а возможно, и того хуже – это все созданная его разумом иллюзия. Но среди этой серой пустыни было то, чего не могло быть – необычное тусклое солнце, не способное дарить жизнь. Отряхнувшись от серой, похожей на пепел земли, Семен решил оглядеться, найти отличия этого пейзажа от своего помимо солнца. Пейзаж напоминал картину с какой-то планеты, безжизненной и грубой.
«Какая же пустота внутри него, – невольно подумал Семен, оглядываясь. – Ну и куда здесь идти?» После стольких усилий по этой пустыне можно бродить вечно, пока не начнется усталость и изнеможение, а его физическое тело где-то там далеко не впадет в кому. «Так, успокойся, здесь должно быть что-то привлекающее внимание. Солнце сейчас в зените, а значит?! Точно, солнце! Оно необычное! Мне нужно идти туда, где оно восходит – забытые воспоминания, что-то из прошлого должно быть там. Конечно, я могу ошибиться и ключ лежит в будущем, на западе, но это довольно странно для такого немолодого человека, как этот правозащитник».
У этой земли было грубое, обветренное лицо мужчины, привыкшего к небритой щетине. Эти серые камни, огромные валуны среди песка, настолько мелкого, что было бы правильно назвать его пылью, источали апатию и безразличие к своей судьбе и всему вокруг. Мертвая земля, не имеющая ничего общего с кладбищем и людской смертью, в данном случае несла свое редкое буквальное значение уходящей на все стороны света пустыни под холодным солнцем с тлеющей надеждой на тепло. Когда впереди замаячили маленькие фигурки людей, Семен даже испугался: «Кто может жить в такой пустыне?» Очертания становились все более различимы, и Семен сумел разглядеть детей и еще кое-кого, в существование которого он просто не мог поверить. Подкравшись поближе, он увидел надгробие – здесь лежала мать этих детей, – сухой и холодный камень, годы жизни, выгравированные с особой любовью слова памяти живых и напутствие для мертвой на пути в тот другой мир.
«Ты наша радость, ты наша память,
Прости, что не смогли помочь,
Прости, что не смогли спасти,
Пусть свет путеводной звезды укажет тебе путь,
Лети туда, где ангелы излечат твою душу,
Мы тебя любим, Мама.
Твои Дети»
Рядом с могилой стоял ангел: большие, мощные крылья серого цвета, широкая грудь под светлой рубашкой и свободного кроя штаны, босые ноги с идеально белой кожей. Лицо ангела было просто никаким, мимика лица, привычная для людей, отсутствовала, только глаза, глаза были живым зеркалом души, словно отражая всю боль и скорбь, они излучали внутренние чувства с такой силой, что, окажись поблизости сторонний человек, то он сломался бы под этим взглядом, сложился в конвульсиях жесточайшей боли, горечи и безвозвратности потери. Ангел, медленно повернувшись, пошел в сторону детей и лошадей. На гнедом жеребце сидели девочки: первая, что постарше, напоминала мальчика – коротко остриженные светлые волосы слегка закрывали ее стройную лебединую шею, переходившую в узкие плечи и тоненькую, как тростинка, фигуру; вторая, поменьше, сидела, обнимая сестру за талию, это была девочка с заплаканными глазами, беленькая, пухленькая, с завитками золотистых волос, похожая на ангелочка. На другой лошади сидел мальчик, по старшинству он следовал за светловолосой девушкой, его волосы были такими же светлыми, как у сестры, а глаза казались умными и холодными – в сердце мальчика на долгие годы пришла зима, и неподдельная жестокость и агрессия к миру, который забрал его маму, и видимо, до этого отца. За ним под его защитой сидел четвертый ребенок – мальчик с потерянным, безвольным взглядом, который выражал только безразличие к своей судьбе, за него все всегда решали родители, а теперь его старшие брат и сестра. Всмотревшись в его детское лицо, Семен мог бы поклясться, что это и есть тот мужчина с фотографии.
Ангел, подойдя ближе, сел на третьего коня, крылья, такие мощные и большие, висели позади него атрофированными конечностями, не способными поднять его в воздух, у его подзащитного – того мальчика – мужчины с фотографии, была слишком слабая вера, а если слаба она, то и ангел не может летать и становится ангелом-инвалидом.
Старшая девочка потянула своего коня за поводья, и все тронулись с места в сторону от могилы матери. Семен последовал за ними. Посещая сны других людей, он уже привык к самым фантастическим и сюрреалистичным вещам, но эта группа и пейзаж вокруг были абсолютно немыслимыми, как картины сумасшедшего художника, нарисованные в клинике. Семену в силу своей деятельности приходилось бывать в таких домах и видеть их обитателей, их мутные выцветшие глаза, несуразные выражения лиц, от садистского ожидания добраться до твоей спины и горла до детской непринужденности в предвкушении леденца. Солнце, всегда находящееся в зените, в данном мире – личности правозащитника, говорило лишь о возрасте, а не о времени суток. Пески тянулись бесконечной далью, уступая под копытами бессмертных коней, иногда группа делала привал, и тогда старшие дети заботились о младших и о друг друге. Семен почти сразу ощутил притяжение этой светловолосой девочки-подростка и забытое чувство влюбленности, настолько ее образ и забота о младших тронули его сердце. «Интересно, сколько ей сейчас? Она должна быть старше этого мужчины с фотографии»? – думал он, очарованный ее красотой и шармом. С каждой остановкой дети становились старше, это были медленные, едва заметные изменения, говорившие о скоротечности времени, но девочка-подросток заботилась о них, нисколько не уменьшая свою заботу, она ограждала их от зла и боли, присматривая даже за старшим мальчиком, что уже считал себя взрослым. Она поила их солнцем, набирая в ладони солнечный свет, словно воду, и подносила его к губам детей. Умытые и сытые солнцем из ее рук, они засыпали сладостными снами, растянувшись на теплом песке, как шелковой перине, а проснувшись, видели все тот же блеск и яркий свет солнца, что она дарила и излучала. Живя в заботе и рисуя словами мечты детей, она тоже стала меняться, за ее спиной медленно росли крылья восхитительного яркого-желтого цвета. Иногда, пытаясь поднять свою хозяйку, они распрямлялись в порывах набегающего ветра, и тогда распахнутые глаза детей на их умытых солнцем беспечных лицах завороженно смотрели, позабыв про горести и боль потерь. А она поила и поила их небесным солнечным молоком, согревая его своей улыбающейся душой, весело водя с ними хороводы под надзором улыбающегося ангела, и играла в догонялки-щекоталки. Первые видения из их воспоминаний долетели до Семена туманным многослойным пирогом, сотканным из запахов, улыбок и детской гармонии их жизни. Это был липовый цвет, они собирали его в огромные мешки и, перепачкав руки сладкими маленькими капельками, бежали сдавать его в пункты приема трав. После смерти отца в семье катастрофически не хватало денег, и как могли они хотели помочь своей маме. Этот казавшийся тяжелым труд выполнялся ими с беспечной непринужденностью детской игры, однако заработали они тогда весьма немного: легкий, как пух, липовый цвет почти ничего не весил. Этот щемящий душу туман воспоминаний проплыл сквозь Семена, который с умилением смотрел на чужую прошедшую жизнь и плакал. Следом пришел другой туман, полный стиранных белых простыней и пододеяльников, в детском доме, куда забрали малышей, старшая устроилась нянечкой и прачкой, лелея надежду забрать их оттуда и не оставляя их ни на день. И вот уже в другом тумане повзрослевший старший брат, отработав смену на заводе, спешит домой, где ждут его они – все вместе: и милая сестра, и подросшая малышня, чьи школьные годы протекали легко и задорно под опекой брата и мягкой заботой сестры-мамы. Дети не помнили голосов матери и отца. Стали тускнеть и размываться и их образы в памяти детей, но старшая сестра была для них, наверное, святой; теперь подросшие дети тоже умели дарить другим любовь и тепло. Воспоминание о море, куда их вывез старший брат, получив премию на заводе за досрочное выполнение плана, пронеслось мокрым и соленым туманом, молоком в треугольных пакетах и запахом сдобных булочек, которые они покупали в маленьком магазинчике по дороге на пляж. А еще в тумане жила их безразмерная любовь друг к другу и небесная лазурь среди пушистых облаков. Это было их последнее совместное лето.
Семен дышал этим туманом и не мог надышаться, да, это были не его воспоминания, но они были настоящим волшебством, а светловолосая девочка – ангелом, какие редко встречаются в реальной жизни. Когда он увидел троих повзрослевших возле очередного надгробия, он чуть не закричал от ужаса и, засунув в рот кулак, тихо мычал и плакал. Бросив залитый слезами взгляд, он увидел памятник с именем «Юлия» и выросших детей, вновь осиротевших, но тем не менее озаренных светом, их лица излучали свет памяти о своей сестре-маме. Все затихло в них, остались только воспоминания их детства и жизни, а впереди их ждали зной и сухость солнца будущих лет. Неожиданно ангел-инвалид, повернув свое серое лицо, направил взгляд прямо на Семена, и тот понял, что он видит его. У Семена не было опыта, как вести себя, и он замер, не зная, как ему поступить, молчал и ангел. Пронзая взглядом Семена, он нарисовал на сером пепле земли какой-то символ, и Семена моментально выкинуло.
Он проснулся в собственной кровати с чувствами оторванности от чего-то прекрасного и болью от потери одновременно. Младшая девочка, как и мечтала ее сестра, поступит и окончит медицинский институт, где и встретит свою большую любовь, вдвоем с мужем по распределению они уедут на Крайний Север, оставшись там навсегда, полюбив и суровый климат, и его местных жителей, завоевав их доверие и уважение. Нерешительный малыш по настоянию и при поддержке брата поступит на юридический и станет адвокатом и правозащитником с безупречной репутацией и бульдожьей хваткой непримиримого борца защиты детей, стариков, а также жен, мужей и их семей, что безвинно оказываются за железной проволокой коррумпированной системы российских судов. Позже Семен узнает, что старший брат возвращался домой с ночной смены, когда вывернувшие из-за угла синий «жигули», не обращая внимания на красный глаз светофора, лихо пронеслись мимо, поддев растерявшегося пешехода в бок; тот, отлетев к бордюру, ударился со всей силы виском, получив смертельное ранение. Он скончается на месте, так и не узнав, что у жены преждевременно отошли воды и ее увезли еще ночью в больницу; довольно поздно женившись, он ждал долгожданного первенца. Виновник аварии, загулявший подвыпивший сынок одного министерского чиновника, даже не отделается легким испугом, благо связи отца позволяли пускаться во все тяжкие и не напрягаться по «каждому» поводу.
– Признаюсь честно, я не знаю, как реагировать на ваши рекомендации относительно ключа к этому человеку, – растерянно произнес Генрих, когда Семен встретился с ним в условленное время на той же скамейке. С одной стороны, ваша репутация, с другой – этот рассказ про девочку, его сестру, веру в Бога, он ведь даже не ходит в церковь, а про детей-сирот так вообще очевидная банальщина.
– Ну, во-первых, в церковь он не ходит, но с вашей помощью будет ходить, а что касается девочки, тут нужна непростая девочка, не одна из тех дутых и согласных на все ради денег кукол, которых вы к нему уже подсылали. Семен заметил, как при последних словах губы Генриха тронула едва заметная сутенерская ухмылка, отчего он продолжил: – Необходимо найти блондинку с короткой стрижкой под мальчика, улыбчивую, веселую, обаятельную, с искренним смехом и искрометным юмором. Что касается детей-сирот, то какие попало не подойдут, нужна многодетная семья, где дети остались на попечении старших братьев, лучше сестер.
– Не знаю, не знаю, – продолжил сомневаться Генрих, погрузившись в молчаливое осмысление сказанного. Семен тихо наблюдал за ним, ожидая его решения, ему не нравился этот тип, ни как клиент, ни как человек. За этой хладнокровностью варана скрывалось плутовское, циничное нутро скользкого червя.
– Давайте сделаем так, – наконец «разродился» тот после долгого ожидания, – я оплачу вам оставшуюся сумму. Но если ваша информация не подтвердится, то этот заказ вы доработаете, а следующий будете делать бесплатно. Натянутые губы Семена расплылись довольной улыбкой. «И все-таки я оказался прав», – подумал он.
– Ну нет, господин Генрих, – усмехнулся Семен. – Хотя нельзя не отметить вашу дальновидность в деловых вопросах и знании человеческой жадности. Я скажу вам нет. Вы заплатите мне остаток после подтверждения информации, если же я действительно ошибся, то аванс за хлопоты я оставляю себе, а вы можете нанять любого другого специалиста.
– Договорились, – быстро прикинув в уме очевидную выгоду, ответил «варан». У меня есть ваш номер, если что, с вами свяжутся.
«Видимо, я ему тоже не понравился, – подумал Семен, глядя в спину уходящего, и улыбнулся. – Даже если они не заплатят, уж лучше голодная смерть, чем сытое рабство у подобных особей».
Костры тщеславия
Дьявол заботится о своих.
Д. Тригелл
Начиная со второго века нашей эры могущество Римской империи пошло на убыль – постепенно пришли в упадок морская торговля и развитие городов, сократился прирост населения. Вероятно, это было связано с изменением климата в Европе и снижением среднегодовых температур, что привело к потерям урожаев. По мнению других ученных, это было связано с морально-нравственным упадком – жители империи стали предпочитать комфорт городской жизни, институт семьи пребывал в кризисе, в результате чего прирост населения снизился. Раннее Средневековье – период европейской истории, начавшийся после падения Римской империи, длился около шести веков, приблизительно с четыреста семьдесят шестого года до тысяча сотого года. В эпоху раннего Средневековья произошло Великое переселение народов, появились викинги, возникли королевства остготов в Италии и вестготов на Пиренейском полуострове и образовалось Франкское государство, последнее в период своего расцвета занимало большую часть Западной Европы. Северная Африка и Испания вошли в состав Арабского халифата, на Британских островах существовало множество небольших государств англов, саксов и кельтов, появились государства в Скандинавии, а также Древнерусское государство.
Большинство ученых считают четыреста семьдесят шестой год началом Средневековья. Другие утверждают, что Средневековье началось в триста тринадцатом году, когда в Римской империи были запрещены гонения на христиан и христианство превратилось в господствующую религию. Раннее христианство и христианская церковь страдали или, правильнее сказать, сдерживались как внешнем врагом – римскими императорами, так и внутренними раздорами, опиравшимися на теологические разногласия: различные толкования священных текстов, на признание или непризнание отдельных текстов священными и так далее. Отражением одной из стадий внутренней борьбы был, видимо, Иерусалимский собор73, упоминаемый в главе пятнадцать Деяний святых апостолов, а также множество случаев, когда апостол Павел защищал собственное апостольское служение, убеждал христиан опасаться ложных пастырей или чего-либо противоречащего тому, что проповедовал он. Аналогичные призывы содержатся в посланиях Иоанна и в Послании к Евреям, а также в Откровении Иоанна Богослова. Начиная со второго века христианские епископы и местные синоды, пользуясь вышеприведенными источниками, обличали некоторых богословов как еретиков и определяли доктрину христианства более ясно, стараясь избежать ошибок и разночтений. В связи с этой ортодоксальностью стала появляться ересь, то есть ошибочное суждение о христианской вере и писании. В первых веках существования христианства в обязанности диаконов входило разыскивать еретиков и исправлять их заблуждения. Епископский суд мог отлучить еретика от церкви. Первое имущественное наказание было введено Константином Великим в триста шестнадцатом году, когда начался церковный раскол в Карфагенской церкви – донатизм74. Своим эдиктом Константин Великий обязал у всех донатистов конфисковать имущество. Первая угроза смертной казни появилась в триста восемьдесят втором году в отношении представителей Манихейства75, а исполнена в триста восемьдесят пятом году в отношении последователей христианского писателя Присциллиана76. Карл Великий так же обязывал епископов следить за «правильным исповеданием веры в их епархиях и искоренять языческие обычаи». И уже в одиннадцатом веке епископы прибегали к более жестким мерам наказания, таким как сожжение на костре.
