Дмитрий Венгер
Перекрёстки, духи и руны
– Я хочу почиститься, как ты. Мне записываться к Бергесену или это можно самостоятельно сделать? С деньгами пока туго.
– Ага, рунами заинтересовалась? – удовлетворенно заметила Ирина. – Сегодня позвоню Олафу и спрошу, вечером тебя наберу.
– Хорошо, – попрощалась Юля, уже слыша в трубке приятный мужской голос Ирининого собеседника. Повесив трубку, она порадовалась за подругу.
И снова сильные ветра
Счастье благотворно для тела,
но только горе развивает способность духа.
Марсель Пруст
Нет страдания сильнее,
чем вспоминать счастливые дни в дни несчастья.
Данте Алигьери
– Здравствуйте! – проговаривая буквы, поздоровалась Юля, войдя в квартиру старого рунолога.
– Добрый день, Юлия, – приветливо улыбнувшись, ответил хозяин.
– Спасибо, что согласились меня принять.
– О, не за что, – снова улыбнулся норвежец, – я ждал вас.
– Да?! – удивилась девушка. Очень приятно, но почему?
– Вы должны были вернуться, – развел руками Олаф. Я просто знал это. Как это по-русски – это необъяснимо.
Юля прошла в гостиную, освещение было уже другим, ведь наступил уже вечер, в углах комнаты горели бра в форме свечей, наполняя ее мягким теплым светом, создавая располагающую к общению атмосферу.
– Вы уезжаете? – спросила она, заметив стоящий у стены чемодан.
– Да. Еду к сыну в Англию, – ответил он.
– Вы, наверное, соскучились по нему, я бы на вашем месте ужасно скучала, если бы жила в другой стране.
Олаф Бергесен тепло и немного мечтательно улыбнулся, посмотрев куда-то в окно:
– Да, Юлия, я соскучился, – многозначительно помолчав ответил он. – Мы нечасто видимся, – с грустью добавил он и жестом предложил ей присесть за стол.
Когда эта девушка впервые вошла в его дом, такая вымотанная, уставшая, она была подобна домовой трубе, вбирающей в себя копоть и сор. Теперь же, он это отчетливо видел, она превратилась в тугой, отбрасывающий от себя все непригодное пучок вихря, сильного ветра, подчиняющего себе окружающий мир.
«И это только при помощи духа-защитника?» – удивленно подумал Олаф Бергесен.
– Расскажите более подробно, – предложил он, краем глаза заметив силуэт присутствия, радуясь за девочку. Дух оказался очень сильным. Юля несколько сбивчиво, то забегая вперед, то, наоборот, ударяясь в историю, поведала, чего она хочет, также о том, что это защитник подтолкнул ее к мысли о чистке. Бергесен привычно достал мешочек и протянул его Юле. Ритуал толкования рун повторялся вновь и вновь, открывая потоком света неизведанный мир тонкого плана человеческой судьбы и причинно-следственных связей.
– Ну что ж, Юлия, у вас все не так страшно, поверьте мне, бывает гораздо хуже! – заверил ее по итогу всех манипуляций рунолог.
– А родовые проблемы? – спросила девушка, наслушавшись о мучениях Ирины.
– В вашем случае ничего особенного, чего бы не исправила простая чистка и ритуал на пробуждение, – ответил ей Олаф Бергесен. Твой Род спит, как и у многих людей. Конечно, в нем есть несколько душ, которые присматривают за тобой, но их помощь скорее носит характер опеки, они могут помочь тебе советом или слегка подтолкнуть твой локоть в сторону нужного поворота, хотя последнее потребует от них больших усилий, но не более.
– Мне снился отец, – сказала Юлия, вспомнив свой необычный сон. – Он может быть одним из этих не спящих духов нашего Рода? – спросила она с надеждой.
– Да, наиболее вероятно, – ответил ей старый рунолог, – так что, с чистками мы определились, вот тебе конверты, – потянувшись, он положил перед ней несколько конвертов.
– Я бы хотела наиболее сильные чистки, – неловко прошептала девушка.
– Так они у меня не слабые, – улыбнулся Олаф. Вы, Юлия, как ваша подруга, такая же, русское слово «торопыга».
– А одновременно их можно запустить?
Олаф Бергесен внимательно посмотрел на нее, наклонив чуть вперед голову.
– А вы представляете, что такое чистка? – спросил он и тут же сам стал отвечать на свой вопрос. – В своей повседневной жизни человек цепляет на себя очень много негатива: в транспорте, в магазине, на улице, на работе, дома; от этого наша аура истончается, становится похожей на тонкую и гнилую пленку от лука, особенно это характерно для жителей больших городов. Чистка позволяет убрать все это и укрепить свое энергетическое поле, но это только вершина ее возможностей в самой простой трактовке. Есть еще и целенаправленное воздействие других людей, что желают нам зла, а также существ невидимых. Некоторые кормятся за счет нас. Но и это еще не все!
Олаф Бергесен продолжил, желая не только просветить Юлю, но и отговорить ее от глупых поступков.
– А есть еще самосглаз, блоки в сознании, интеллектуальный мусор – лживые убеждения и ценности, которыми ты ежеминутно руководствуешься, то есть твои ориентиры в жизни. Последнего очень много в каждой, на первый взгляд, светлой голове, а про дурную и говорить не приходится. И ты все это хочешь содрать с себя в самые ближайшие сроки?
Олаф Бергесен сделал многозначительную паузу.
– Представь, что тебя облепили кусками бумаги, пленки, металлической и деревянной стружки и еще чего-то. Посадили все это на суперстойкий клей, а где-то даже на шурупы. И ты берешь и отдираешь с себя все это с силой, с мясом, с кровью. Не страшно?
– Я выдержу! – самоуверенно возразила Юля.
– У тебя даже при простой чистке могут раньше срока начаться «женские дни», а при сильной чистке ты вообще уйдешь на больничный – тебе напомнят о себе все болезни.
– Мой начальник в последний наш с ним разговор рекомендовал мне брать больничный, если я заболею, думаю, я воспользуюсь его советом.
Олаф Бергесен устало покачал головой.
– Помимо здоровья, у тебя начнется депрессия, возможны неприятности в жизни, причем крупные, в личных отношениях, в общении с людьми, в понимании самой себя.
– Я все выдержу, – самоуверенно и упрямо продолжила Юля. Она была убеждена в необходимости сделать все это и как можно быстрее, при этом плохо понимала логическую необходимость этого, мысли об одиночестве, мучившие ее раньше, теперь уже не доставляли столько боли, ведь рядом был Адриан, да и папа пообещал, что всегда будет с ней. Опьяненная оптимизмом, она шла вперед, как ледокол в сторону восходящего солнца.
– Тогда возьми и вот это тоже, – немного рассерженный такой настойчивостью молодой девушки, Бергесен положил перед ней еще один конверт.
– Он создавался мною для поддержания здоровья вовремя наиболее жестких чисток, – добавил он.
Старый рунолог понимал, что девушка хоть и почистится до чистоты кристалла души, но ценой боли и слез. Запускать такое количество ставов одновременно он бы не стал.
– Спасибо, – улыбнулась Юля, обрадованная тем, что добилась своего.
– Теперь поговорим о духах, – Олаф Бергесен, поднявшись, взял одну из своих книг. К ее удивлению, книга была рукописной, очевидно, написанной самим рунологом когда-то давно, и, судя по рисункам, посвящена духам.
Юля узнала многое и про понятие «онгон» – домик для духа или оберег в зависимости от размера предмета и способностей духа, и как делать подношения, и кто такие шаманы. О существовании анимизма и шаманизма, самых древних и уникальных религий, воспевающих естественные силы природы. Ей отчего-то стало радостно, что они до сих пор сохранились в эту современную эпоху синтетических религий. Прикосновение к ним, к этим религиям и практикам древности было ярким, свежим и интересным; словно ветер, вобравший в себя ароматы луговых цветов, прошел сквозь нее, одарив позитивным настроем и вкусом свободы в попытке широко раскинутых рук обнять этот мир, легкостью течения жизни в нем. Она ощутила себя иностранкой в стране под названием магия. Ведь духи повсюду – добрые, злые, нейтральные, духи мертвых, демоны, бесы, сущности из сумасшедших миров, в существование которых не поверит ни один нормальный человек.
– Как мне отблагодарить вас? – виновато и неловко спросила она.
– Ничего не нужно, – ответил Олаф Бергесен. Меня отблагодарят мои боги. Поверь, если Великий Один сочтет нужным меня чем-то наградить, то он сделает это.
Подойдя ближе, Юля обняла старого рунолога и, чмокнув его в бородатую щеку, вышла из квартиры, махнув ему на прощанье. Олаф, растроганный таким прощанием, тоже махнул ей вслед, ему вдруг очень захотелось увидеть своих внуков, понянчиться с ними, но их не было.
Юля возвращалась домой с чувством упоения своим оптимистичным и радостным будущим, радужные перспективы которого, как ей казалось, уже не за горами. Мимо шуршали в неспешной очередности застрявшие в пробке автомобили. Солнце, медленно клонясь к горизонту, щедро одаривало предзакатным теплым золотом пешеходов, спешащих в свои дома еще не занавешенных окон; город, уставший от дневной суеты, словно вздыхая вечерней прохладой и переливаясь рекламными огнями, не торопясь готовился ко сну.
Юля думала о магии, об очередности ритуалов, о том, как все выполнить в срок и не ошибиться, она была очень взволнована предстоящим, ведь у каждого обряда есть период набора силы, реализации и кульминации, момента свершения, когда результат действия обряда проявляется в реальности в ее физической и энергетической плоти. Конверты теплом покоя и вердиктом избавления от всех ее проблем грели ей сердце. В этой череде взлетов и падений что ждет ее дальше, после всех этих чисток? Чего желать? Она так привыкла жить в своем угрюмом, зашторенном мирке, основанном на руинах ее прошлой жизни, что не позволяла себе мечтать о чем-то ином. Юля не позволяла себе даже предположить ответвление от присущей ей и другим людям автоматики «дом – работа – дом».
«Так чего же я хочу? Чего я хотела, когда была маленькой? Странно, я их совсем не помню, свои детские мечты, рисунки, – подумала она с ностальгической грустью. Так вот откуда это выражение «на душе кошки скребут», очень точное выражение; сейчас при мыслях о потерянном, забытом детстве я чувствую именно это», – подытожила Юля, вспомнив, что во всех своих играх она всегда была принцессой.
«Чего я хочу?» – снова спросила она саму себя.
«Молодого человека, хорошего, воспитанного, заботливого? Но это общие слова, напоминающие характеристику щенка или котенка. «О, это такой заботливый щенок, он носит мне тапки в зубах. Правда милашка? Вот дура!» – обругала себя Юля, начиная смеяться в автобусе и рискуя быть не понятой в окружении уставших попутчиков; она сдержала улыбку, но глаза ее смеялись, озарившись искринкой юмора.
Однако постепенно ее игривое настроение начало куда-то сползать, предоставив место уже знакомому скулящему самобичеванию. Ведь в ней нет ничего особенного. Она ничем не притягательна, она не Софи Марсо, не Николь Кидман, не Натали Портман, ей подошла бы роль какой-нибудь простушки в фильме с глупым названием, типа «Анютины Глазки», «Уходя, обернись» или «Подснежник». Такие фильмы быстро забываются, а стереотипы ролей посредственные, укладывающиеся в заданный ритм жизни «дом – работа – дом». Приближалась ее остановка, и она прошла к выходу. «Странно, – вдруг подумала она, – имея возможность выбора, мы зачастую не знаем, чего хотим. Как заказ в ресторане, где в меню среди незнакомых названий мы всегда ищем что-то проверенное и именно это заказываем. «Что это, неуверенность в себе или страх, не позволяющий жить и дышать полной грудью, допустить до себя другую жизнь, с иным содержанием, судьбой? Мы выбираем что-то привычное, как тефтели – серое, знакомое, и проживаем жизнь, питаясь только содержанием этой тарелки. И все наши смешные попытки раскрасить свою жизнь ограничиваются лишь выбором соуса или майонеза, или листочками петрушки посвежее, а никак не заменой основного блюда. Может быть, подсознательно мы боимся счастья? Только заменить одно слово „боимся“ на „заслуживаем“. Заслуживаю ли я?» – думала Юля, вернувшись к началу своих размышлений.
В окнах многоэтажных домов один за другим загорались манящие огни жизни: люди возвращались домой, подогревался ужин, свистели чайники, вещали телевизоры, из кранов и душа текла вода, смывая остатки тягот рабочего дня и рабочей недели. Юля улыбнулась: «Сегодня пятница!»
Она пришла домой и, строго соблюдая все правила и рекомендации, данные ей Олафом Бергесеном, запустила ставы, проведя необходимые ритуалы. Устало приняв душ, пошла спать – ужинать и смотреть пятничное ТВ совсем не хотелось. Снов в этот раз она почти не видела, просто была какая-то «муть», которую выдало ее подсознание нагромождением переживаний. Проснувшись, она чувствовала себя ужасно разбитой, так всегда бывает при сильных чистках, однако беспокоило ее то, что прошедшей ночью Адриан не пришел в ее сон. Перемещаясь по дому, как «старая развалина», она с трудом собрала себя, чтобы сходить в магазин и аптеку. Тело ломило, как при простуде, болела голова и, как и предупреждал Олаф, начались женские боли.
– Ну конечно, это все из-за чисток, потому и Адриан не пришел. Надо потерпеть! – внушила она себе.
Но Адриан не пришел ни на следующую ночь, ни потом, а боли усиливались. Юля, вопреки обещаниям Олафу Бергесену, отправилась на работу, она же верный Добби из известного фильма про Гарри Поттера. Как же там без нее? Без нее не справятся!
Бес не знал пределов своего счастья: эта дуреха начала чистку и отсекла от себя своего духа-защитника. Сначала он даже засомневался. Неужели ему так везет? Но радость длилась не очень долго, чистка оказалась куда серьезней, чем обычно, а Бес повидал их на своем веку немало. Если он провернет это дело с присущей ему хитростью, то, убив эту девку, станет обладателем собственной человеческой души, огромным генератором энергии; тогда ему уже никто не будет страшен. Почти никто. «Нужно усиливать свое воздействие, просочиться вглубь нее, в ее мысли, чувства в ее „я“ и уничтожить все там ее собственными руками. Главное, пережить чистку, сейчас она уязвима как никогда», – уяснил для себя ближайший план действий Бес.
Ко всем прочим проблемам Юлю атаковали беспокойные мысли. А не сходит ли она с ума? – думала она, ощущая, как внутри нее разгорается схватка ее разделившегося сознания.
«Я жалкая и ничтожная! Один. Единственный мужик был мифический, и тот слился, – говорила «Жалкая» Юля. – Надо просто перестать существовать, растаять, истлеть, превратится в хрустящий трупик таракана. Спокойно и тихо. Этому миру будет хорошо без меня, кому я нужна, ни родителей, ни сестер, ни братьев, ни молодого человека».
– Но тебе ведь снился отец?! – возразила ей «Разумная и Правильная» Юля.
– А еще мне снятся тараканы, милые, рыженькие. Они тоже реальны? Одиночество – это хорошо, спокойно, оно дарует покой, ничего не надо делать, просто свернуться калачиком и ждать конца.
– Одиночество – это болезнь! Ты что, забыла? – послышался рык «Злой» Юли.
– Как ты не понимаешь, я устала, с меня хватит, – печально продолжила «Жалкая», скосив полные грусти и слез глаза, она высморкалась. – И хватит на меня кричать! Ты не видишь, что я больна? Мне плохо!
– Да, не кричи на девочку, – поддержала ее «Разумная и Правильная», которая в силу своей интеллигентности и любви к пути наименьшего сопротивления всегда старалась найти компромисс.
– Да она же идиотка! – уже орала «Злая». А ты лучше бы вообще молчала, отродясь от тебя никого толку не было, вот и сейчас лезешь! Правильная ты наша, это ты во всем виновата, что у нас ни мужика, ни нормальной работы, ни денег! То неправильно, это неправильно, может, подождем, утро вечера мудренее, – передразнивала ее «Злая».
– Дождались!
– Прекрати немедленно! Немедленно прекрати! – истошным воплем закричала «Жалкая», присев, зажала голову руками.
– Зачем ты доводишь бедную девочку? Ты что, не понимаешь, что она говорит разумные вещи? Надо сесть и отдохнуть, затихнуть. Бороться нет смысла. Либо ты уйдешь сама, либо мы тебе прогоним, – серьезно предупредила ее «Разумная и Правильная».
– Ты меня?! – рассмеялась деланным театральным смехом «Злая». А силенок-то хватит?
– Хватит, – сдержано, посмотрев на нее поверх очков взглядом истинной интеллигентной, привыкшей к библиотечному порядку серой мыши, ответила «Разумная и Правильная».
– И что, скажите на милость, творится там? – спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.
Домик, в котором происходила дискуссия, находившийся на зеленом лугу, обрамленном остроконечными скалами норвежских фьордов, вдруг накрыла тень от приближающегося смерча. Серый вихрь диаметром более ста метров, налетая, взрывал землю клыкастыми ветрами, и тут же, подбрасывая ее в воздух, проглатывал. Земля, на которой стоял домик, задрожала. Комнату огласил истеричный вопль «Жалкой», которая решила найти утешение в своем любимом занятии – плаче.
– Ну, доигралась! – строго отчитала «Злую» «Разумная и Правильная».
Но на ту это не произвело никакого эффекта, достав откуда-то боксерские перчатки, она бросила их к ногам «Жалкой»:
– Вставай и дерись, немедленно, жалкое отрепье!
– Да, я жалкая, и я не хочу ничего, ничего, ничего! – забилась в истерике та, покачиваясь взад-вперед; стоя на коленях, она теребила носовой платок-промокашку с таким маниакальным нервным зверством, словно от этого зависела ее жизнь.
– Ну сейчас я вышибу из тебя дух, – не выдержала «Злая», шагнув вперед, но путь преградила «Правильная и Разумная».
– Не смей трогать девочку! Ей и так в жизни досталось!
«Злая» уже собиралась вцепиться в зачесанные назад в «бабушкин пучок» волосы «Разумной и Правильной», как вдруг «Жалкая», повернувшись, стала шептать:
– Тебя нет. Тебя нет, нет, нет.
Послышался грохот падающего тела, «Злая» в недоумении смотрела на свои ноги, которые теперь выглядели как культи, отрезанные по колено.
– Тварь!! – закричала «Злая» и тут же лишилась половины рук и рта, вместо него была просто полоска чистой кожи. Неуклюже взмахнув культями рук, она упала на пол, который в ту же секунду стал рассыпаться под ее телом, погружая ее еще ниже того плинтусного уровня, на котором существовала «Жалкая».
Привычно войдя в холл фирмы, Юля столкнулась с Нонной, совершавшей «утренний хадж» по всем сотрудникам, собирая очередные новости и сплетни.
– Юль, а что с тобой? Ой, – ойкнула она и попятилась, посмотрев в полные ненависти глаза «Злой», что на тот момент еще не была погребена в недрах мрака личности самой Юлии.
«Вот бы выцарапать глаза этой стерве, а потом положить ее под каток, точно, именно под каток, у нас тут, кажется, дорожные работы рядом ведутся», – хладнокровно подумала, «Злая», и видимо, передала этот импульс своего желания глазами, потому как Нонка больше к ней в этот день не приближалась, а лишь перешептывалась за ее спиной.
Но потом «Злой» не стало, пришло время работать и плакать в туалете, но осторожно, чтобы никто не видел. Близился вечер.
«Еще один невыносимый день из моей невыносимой жизни прошел» – тоскливо жалела себя Юля, но не тут-то было.
– Юлечка, вы не могли бы сегодня остаться? У нас много работы набралось! – «обрадовал» ее, выйдя в холл, Леонид Аркадьевич.
У Юли было желание удариться об пол или еще лучше провалиться под него, забиться в истерике, кричать от отчаяния, рвать на себе волосы, но, видимо, у руля личности Юли находилась «Разумная и Правильная», заботящаяся, как всегда, о своей слабой сестре, поэтому та с достоинством ответила:
– Ну конечно, Леонид Аркадьевич.
Навьюченная документами, как спешащий в гарем с платьями мул, Юля прошествовала в кабинет Леонида Аркадьевича. Вечер имел все шансы превратиться в кошмар, что, собственно, и произошло, когда ближе к девяти вечера у Юли покраснели уже не от слез, а от напряжения глаза.
– Юля вы, наверное, устали? – лилейным голосом пропел Леонид Аркадьевич.
– Да, чуть-чуть, Леонид Аркадьевич, – коротко ответила Юля, не отвлекаясь от работы.
– Надеюсь, вы не считаете меня извергом, Юля? – как бы издалека начал он.
– О, что вы, Леонид Аркадьевич, – испугалась «Жалкая». – Вы очень хороший человек и руководитель! – второпях произнесла она.
– Значит ли это, что вы относитесь ко мне по-дружески? – как бы невзначай между делом спросил он. – Может, вы сделаете мне приятно, когда мы на сегодня закончим?
И подойдя ближе, он погладил ее по руке.
– Какая у вас нежная кожа, – продолжил он, упершись взглядом в ее ритмично вздымающуюся под белой кофточкой грудь.
– Но это неправильно, – неуверенно произнесла Юля устами «Разумной и Правильной».
– Да какие правила могут быть между друзьями, Юля, что за глупости вы говорите! – засопел, прижимаясь, продолжая натиск, Леонид Аркадьевич, который по опыту брал и не такие баррикады юных барышень. В подтверждение своего интереса он перешел на более интересующую его часть тела.
– Ты жалкая и ничтожная, был один мифический мужичок, и тот слился, а здесь Леонид Аркадьевич. Такой видный мужчина! – лепетала «Жалкая».
– Но это неправильно, – спорила «Разумная и Правильная»
– Тем более мы так одиноки! Ты же знаешь, как мы одиноки, как я одинока?! – и она снова разрыдалась. Забыться на груди Леонида Аркадьевича, его волосатом торсе, это же замечательно! – думала «Жалкая», но вслух этого не сказала.
– Да и с карьерой он может помочь! – вспомнила местные сплетни «Разумная и Правильная», всегда плывущая по пути наименьшего сопротивления, она уже начала процесс самоубеждения.
Тем временем Леонид Аркадьевич, пользуясь оцепенением девушки, засунул руку ей под блузку и, нащупав там чашечку бюстгальтера, довольно сжал его в своей ладони. Тяжело задышав, второй рукой начал наглаживать гладкий живот Юли, спускаясь ниже.
– Не надо, Леонид Аркадьевич, – попыталась вырваться Юля, однако это было непросто. Стоя на каблуках и придавленная к столу мужчиной вдвое тяжелее нее, она, скорее, напоминала расплющенного цыпленка, беспомощного и жалкого, что было противно самой себе.
– Ну, Юля, не будь ребенком, ты даже предположить не можешь, сколько таких, как ты, я уложил на этом столе для совещаний, – произнес он и одной рукой уложил ее на стол, после чего стал спешно снимать пиджак, галстук и расстегивать рубашку.
«Разумная и Правильная», не в силах сопротивляться, передала бразды правления «Жалкой», но та лишь закрыла глаза и заплакала, ее жест повторила и реальная Юля, лежа на столе.
– Я жалкая, я ничтожная, пусть мне станет хорошо, – шептала она. – Ведь все «дают» своему начальнику, что в этом плохого?
– Это даже в некотором смысле правильно и полезно для карьеры, – подтвердила «Разумная и Правильная».
Домик снова затрясло. Смерч, приблизившись, стал рвать внешнюю облицовку дома. Послышался треск ломающихся досок, но почему-то не снаружи, а внутри; пол провалился, и в открывшейся дыре был виден смерч. «Злая», очевидно, набравшись энергии от него, восстановилась и ударом ноги в голову отправила «Жалкую» в дальний угол комнаты. Опешившая от такого резкого появления сестры «Разумная и Правильная» получила мощную оплеуху-пощечину, так что, подлетев в воздухе, рухнула с не меньшим грохотом, чем ее слабая сестра ранее. «Злая», схватив «Жалкую» за волосы, притянула ее к столу, после чего с остервенением начала дубасить ее головой о его плоскую часть, перейдя к пинкам и прыжкам на теле сестры, пока та не превратилась в серого червя с лицом Юли. Слизь брызгала в стороны, запахло гноем и солью слез. Удовлетворив свою кровожадность, «Злая» еще немного попинала «Разумную и Правильную», ну так, чтобы наверняка, и взяла управление телом в свои руки.
Ощутив в себе небывалую злость и подъем энергии, Юля, наконец, опомнилась. На очередную попытку Леонида Аркадьевича остановить ее своими толстыми ручищами, когда она вновь попыталась подняться, она ответила, вцепившись ногтями в его лицо, с тем наслаждением, с каким еще утром мечтала вцепиться в Нонку, царапая и стараясь попасть в глаза. Тот, со сноровкой дворового кота, отскочил в сторону и с силой отвесил ей оплеуху, отчего Юля откинулась обратно, больно ударившись затылком о поверхность стола. В глазах поплыли разноцветные круги. Леонид Аркадьевич уже без церемоний сорвал с нее блузку, его короткие сосиски-пальцы действовали на удивление ловко и быстро, белые пуговицы россыпью невинного жемчуга покатились по грязному полу офиса, еще один треск, и на пол полетел и лифчик; обрадовавшись открывшемуся ему виду, он занялся пиршеством, начав мять, вцепившись волосатой лапищей, одну грудь и захватив чмокающими губами вторую. Юля, очнувшись, вновь попыталась вырваться, но Леонид Аркадьевич и тут опередил ее, очевидно, имея опыт в таких вопросах: играючи перевернул ее на живот, как младенца на пеленальном столе, и рванул юбку вместе с нижним бельем. Взбрыкнувшись, она попыталась отбиться, и на этот раз более удачно, ей удалось толкнуть своего насильника, но силы были не равны. Схватив ее за руки, он с силой кинул ее на стол, в кровь разбив ей висок. На несколько мгновений она даже потеряла сознание, все плыло то ли от слез, то ли от боли. Леонид Аркадьевич снова продолжил пиршествовать, у него был пунктик: он любил женские спины. Облизывая гладкую кожу, он гладил ее руками, терся о нее своей щетиной, наслаждаясь нежностью женского тела. После чего он отстранился, Юля услышала шум расстегиваемых брюк, поняла, что сейчас начнется самое страшное; ощущая на себе его тяжелую руку, не дающую ей встать, она с ужасом смотрела на разбросанные документы, папки, с которыми еще недавно работала; вспомнив о защитнике своем, она что есть силы закричала, то ли мысленно, то ли на самом деле:
– Помоги!! Помоги мне!! Ты обещал!!!
Адриан находился в абсолютном недоумении, он так привык иметь дело с понимающими его и магию людьми, что просто не ожидал такого. Ведь он сам надоумил ее заняться чистками, но она даже не оговорила его во время ритуалов. Там же есть пункт в оговоре, называется «Без Вреда». Без вреда для моего здоровья или без вреда для моего имущества, конечно, это «без вреда» действует не всегда, но это азы, основа, очевидная и банальная вещь. А она не оговорила его, своего духа-защитника, своего друга! В результате раскрутившиеся колючей проволокой егозы ставы, вихрем срывающие с нее весь негатив, срывая зачастую с болью и последствиями для нее самой, не давали ему приблизиться к ней. Видя, что происходит в ее душе, а позднее в офисе, он ходил из стороны в сторону, не имея возможности подойти ближе.
– Помоги!! Помоги мне!! Ты обещал!!! – услышал он, и тут в движениях вихря открылся небольшой, но все-таки зазор. Адриан прыгнул и, ввинчиваясь по часовой стрелке, вошел в вихрь. Раньше он не мог подойти не только к ней, но и к этому борову, который по непонятной логике небесных сил был вовлечен в процесс чистки, но теперь, находясь внутри, он мог подобраться ближе, разумеется, не к Юлии, там движения вихря были слишком сильны, к борову. Больно ободрав спину зубьями егозы, он поморщился, боясь посмотреть назад, будь он живым человеком, там бы висели куски мяса. «Ну да ладно, это временно, вылечусь», – подумал он. Мысли его стремительные не уступали движениям. Ему приходилось убивать людей, и не раз, но он редко испытывал от этого такое удовольствие, как в этом случае. Вцепившись тугим канатом бицепсов, он потянул человека назад на себя, делая удушающий прием с последующим переломом шейных позвонков. Человек, тяжело задышав, начал хрипеть, пытаясь снять с шеи не существующую в реальном мире хватку рук духа.
Поняв, что сзади что-то не так, а рука, приживавшая ее к столу, подобно кузнечному молоту, куда-то делась, она обернулась.
Леонид Аркадьевич стоял на носочках, лицо его стало бордовым, а на виске отчетливо билась синяя венка; находясь в каком-то приступе, он до крови царапал кожу на своем горле.
– Помоги мне, – прошипел он. Пожалуйста, помоги мне.
Но Юля, в венах которой вместо крови теперь тек кипяток, со всей силой, данной ей этим хрупким телом, лягнула его в грудь. Леонид Аркадьевич отлетел в сторону своего рабочего стола и, ударившись виском о его край, затих. Всю злобу Юлии как рукой сняло. Увидев алую жидкость на виске, она вскрикнула и, кое-как скрывая наготу под разорванной одеждой, выбежала вон из этого кабинета. Затем поспешно набрала номер своей лучшей подруги, ибо звонить кому-то другому, например в скорую или полицию, ей почему-то даже в голову не пришло.
Гудки были недолгими, и как только они прекратились, Юля второпях закричала в трубку:
– Кажется, я его убила!
Ирину Синицких не любили за ее дотошность и тягу к справедливости, зная, что если она взялась за защиту подозреваемого, то улики надо готовить железобетонные и желательно мешок, а это сулило много кропотливой работы, хождения и поисков, общения со свидетелями, а еще пойди найди этих свидетелей; про разговоры с потерпевшими и вовсе лучше не упоминать, когда можно потратить время с пользой на девочек, которых традиционно «крышуют» полицейские, а еще лучше на сауну. Одним словом, время, которое можно было бы потратить с пользой для себя, тратится на непонятно что. Но были у Ирины и доброжелатели, которым она нравилась, железный ангел Фемиды, так прозвали ее в узких коридорах следственных органов.
Юрий Михайлович был одним из тех, кто относился к Ирине с уважением. Да, она заставляла его побегать лишний раз, ломая показатели раскрываемости, но, работая с ней, он всегда был уверен в невиновности либо виновности подозреваемого. Уникальное чувство справедливости, правоты, отпечатанной в реальности свидетельскими показаниями и уликами. Когда она позвонила ему, объяснив ситуацию, он сразу же согласился приехать. Впрочем, и торопиться ему было некуда и не к кому, в его доме уже давно не было женщины, стены его холодной берлоги изрядно позабыли прикосновения женских рук и витания в воздухе ароматов женских духов.
Приехав на место, он увидел машину скорой помощи, обойдя ее, он пожал руку знакомому водителю, вышедшему покурить, после чего поднялся наверх. На диване в порванной одежде, с громадным кровоподтеком на виске сидела девушка. Ее красное, распухшее от слез лицо говорило о ее состоянии красноречивей порванной одежды. Такую истерику специально не изобразить, это Юрий Михайлович знал по опыту своей работы, рядом с ней сидела Ирина. Она кивнула ему, он ей. В кабинете, освещенном люминесцентными лампами, работала врач со скорой, Юрий Михайлович не любил этот свет, он напоминал ему свет морга, такой же яркий и безнадежный.
Елена Михайловна, врач скорой помощи, приехав на место, сочувственно посмотрела на девушку, она знала, каково это, в девяностые годы ее изнасиловали двое молодых людей младше нее, совсем подростки. Подавать заявление в милицию она не хотела, да и что она могла, эта милиция, когда людей убивали средь бела дня и никто ничего не видел, все отказывались говорить, даже зная преступников поименно, – это были девяностые годы в России, и особенно в Москве, и этим все сказано. Это было невозможно, встать во весь рост и заявить: «Меня изнасиловали!» Сама мысль вызывала нервные импульсы и подергивания во всем ее теле, она чувствовала себя прокаженной и грязной и что ни один мужчина теперь не захочет не только быть с ней, но даже смотреть в ее сторону. Сидя под льющейся на нее холодной водой, она смывала с себя все остатки их биологических следов, а после, собравшись с силами, поехала к своей подруге в больницу, как врач, она понимала, что ее могли заразить чем угодно, чего, к счастью, не произошло. Сейчас она уже была замужем и имела двух подрастающих детей. Осмотрев голову Юлии, она ласковым шепотом пообещала вернуться к ней позже, спросив холодным и презрительным тоном:
