Дмитрий Венгер
Перекрёстки, духи и руны
– Остались последние две души! Две души и сладкая месть! – сказал он сам себе. Разумеется, они уже были примечены им заранее.
В автосалон «Тойота-Центр» он вошел, когда стрелки часов уже подбирались к полудню.
– О, новый клиент! – сказал Андрей, поворачиваясь в сторону открывшейся двери.
– Ты дурак, что ли? Какой клиент, мальчишка, наверняка поглазеть зашел! – оборвал его Алексей, выковыривая из носа последнюю козявку, это занятие увлекло его настолько, что он не присматривался к вошедшему, уже решив для себя, что это дохлый номер.
– Не похоже, – не согласился с ним Андрей. Парень какой-то!
– Да ну, нищеброд. Пусть им вон Вася занимается!
Шустрый парень Вася, услышав свое имя, поднял голову. Недавно устроившись в автосалон, он был еще на посылках, не успев ничего продать. Коллеги, куда быстрее него оценивая состоятельность клиентов, уводили их из-под носа Васи, оформляя на себя, давая ему ненужные поручения.
– Иди! Вон твоя ниша пришла! – крикнул ему Алексей.
Вася нехотя поднялся. Подойдя к Марку, он, поздоровавшись, поинтересовался, какую машину тот хочет посмотреть. От Марка не скрылась нить разговор продавцов – консультантов в автосалоне, он прочел и их мыли и их слова, в отличие от любого другого человека. Его это не задело, в душе уже образовалась окаменелая мозоль на подобное отношение, и, улыбнувшись подошедшему к нему парню, он стал задавать вопросы по существу, не особо надеясь на профессиональную осведомленность Васи, но тот оказался довольно эрудированным и рассказывая даже то, чего Марк не знал. Стоявшая в салоне «Тойота Рав 4» очень понравилась Марку, в сравнении с его «Нивой», это была не машина, а сказка. «В новую жизнь на новом авто», – подумал он.
– А у вас есть эта комплектация, но другого цвета? – спросил он у Васи.
– Конечно! А какой цвет вас интересует?
– Темно-красный или вишневый, – глотая слюну и не в силах оторвать взгляда от автомобиля, ответил Марк.
– Да, конечно! – добавил парень, оценивающе разглядывая маленького паренька в потертых не первой свежести джинсах и грязных ботинках, дополняла образ нищеброда, не способного приобрести такой автомобиль, и висящая, словно с чужого плеча мешковатая куртка.
– Я возьму! – не поворачивая головы, немного громче произнес Марк.
Лицо Васи вытянулось:
– Кредитный отдел вон там, я вас пров…
– Зачем кредитный отдел? – перебил его Марк.
– Ну, вы же в кредит будете брать? – спросил Вася, чье лицо теперь имело лошадиную длину и выражало недоумение. Словно ему только что сказали, что овес кончился!
– Нет, наличными, – повернувшись к Васе лицом, сказал Марк.
Послышался звон и хруст, словно челюсть парня упала на пол.
– Это будет первая машина, которую ты продашь, Вася! – добавил Марк.
– Но как вы, ты… – начал заикаться парень, и, осознав, пулей помчался оформлять автомобиль.
Поняв, что дело приняло неожиданный оборот, к Марку подошел Алексей, протягивая руку, которой недавно ковырял в носу.
– Определились с выбором? – почти невинно, как младенец, спросил он, после того как поздоровался.
– Да!
– Оформлять будем?
– Конечно. Ваш специалист по «нищебродам» Вася уже оформляет, – ответил ему Марк, с интересом следя, как потерялся этот наглый молодой человек вместе со своей недалекой хитростью.
Покончив с формальностями, Марк вышел из автосалона. Скоро машина будет его!
–
Остались последние две души и сладкая месть, – сказал он это отчего-то вслух и посмотрел на небо, ведь он уже знал, что это за души и где они живут.
С любимыми не расставайтесь
– Но если я безвестно кану –
Короткий свет луча дневного,
Но если я безвестно кану,
За звездный пояс, в млечный дым?
Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим.
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он стал бездомным и смиренным,
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он полу плакал, полуспал,
Когда состав на скользком склоне.
Вдруг изогнулся страшным креном,
Когда состав на скользком склоне.
От рельс колеса оторвал.
Нечеловеческая сила,
В одной давильне всех калеча,
Нечеловеческая сила
Земное сбросила с земли.
И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила
Рука, зовущая вдали.
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
– Всей кровью прорастайте в них,
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
Когда уходите на миг!
А. Кочетков «Баллада о прокуренном вагоне»
В квартире было темно и холодно, почти как в склепе, и совсем не было света. Словно очаг был уже погашен и осталось лишь настежь открыть дверь, чтобы витающий в воздухе мрак траура мог восторжествовать. Ему это не понравилось, и он щелкнул выключателем, на стене загорелась лампа с изображением красных птичек, устроившихся на тонкой веточке. Светильник был в японском стиле, и его покупала Олеся. Такая хрупкая, изящная, почти невесомая, когда он подхватывал ее на руки, она сама не много напоминала птичку, способную на незримое, почти воздушное, порхание, но никак не на легкомысленное отношение к жизни, как можно было подумать, впрочем, он так никогда не думал. Из комнаты, пристыженно поджав хвостик, крадучись, вышла маленькая собачонка породы чихуахуа, недавно сделав свои собачьи дела на диван, она теперь опасалась гнева хозяев. Поведение собаки ему тоже не понравилось, и он взял дрожащую от страха собачонку на руки. В углу стояла спортивная сумка Леси, та работала тренером по фитнесу, аэробике и йоге. Сумка была закрытой, значит, она не ходила на работу.
– Так! – произнес он вслух, уже начиная волноваться. Пройдя в гостиную, он сел на диван и, открыв контакты в телефоне, набрал «любимая». «Абонент временно не доступен или находится вне зоны действия сети», – ответили ему на другой стороне трубки и затем то же самое на английском. Ощутив, что сидит на чем-то вязком и вонючем, он принюхался, собачонка от страха отвела свои большие испуганные глаза в сторону.
– Чипса! – недовольно рявкнул он, вставая с дивана. Воспользовавшись моментом, собачонка быстро ретировалась, а он пошел переодеваться и застирывать испачканное на диване место, свою одежду он также определил в стирку. Закончив, он прошел на кухню, и в глаза бросились пустые миски для еды и воды. Налив собаке воды, он стал искать в шкафу собачий корм, одновременно набирая номер Марины.
– Привет.
– Привет! Ты не знаешь, где Леся, – быстро на одном дыхании выпалила она, опередив его с вопросом.
– Я как раз тебе звоню, чтобы спросить то же самое, – ответил он.
– Ее не было на работе два дня! Я думала ты в курсе!
– То есть как два дня? – не поверил он своим ушам.
– А вот, так. Мы с ней созванивались и договаривались встретиться перед работой и немного пошопиться. Короче, она не пришла!
– Даже не знаю, что сказать, я был на похоронах бабушки в Иркутске, и только сейчас вернулся.
– Соболезную.
– Спасибо. А может, она куда-то собиралась перед вашей встречей? – с надеждой в голосе спросил он, стараясь получить еще хоть какую-то информацию.
– В магазин, – быстро нашлась Марина. Она сказала, что у Чипсы закончились ее вкусняшки, и пока она ее не покормит, никуда не пойдет.
Теперь ему стало совсем плохо, собачей еды нигде не было. Значит, она не вернулась из магазина, – понял он. И попрощавшись с Мариной, положил трубку. В голове роились, подобно осам в улье, злые мысли, каждая из которых жалила его по-своему. «Может, она в больнице? Сейчас столько бешеных водителей?» – пытаясь мыслить трезво, предположил он. Родителей у Олеси не было, отец бросил их с матерью, когда ей было пять лет, потом без вести, в разгар девяностых, пропала мать, и воспитанием девочки, своей единственной внучки, занялась бабушка Клавдия Петровна, которой, увы, уже не было. Открыв все записные книжки и контакты в сим-картах, он начал обзванивать знакомых и друзей, а когда список был исчерпан, он понял, что пора звонить в больницы и морги. Последнее было хуже смерти, он даже поймал себя на мысли, что возможно, не сможет набрать номер морга. Это было немыслимо!
Его сердце замирало всякий раз, когда он после долгих гудков, слышал голос больничного диспетчера. Он так боялся, что услышит тот самый ответ, что начал заикаться и запинаться. Сердце, пытаясь вырваться из груди, билось как ненормальное, словно он бежал марафон, который никак не кончался, при наборе очередного номера у него затряслась рука, и он положил трубку, мысленно приказав себе успокоиться. Вдох, спокойствие, выдох. Вдох, спокойствие, выдох. Теперь можно продолжить обзвон.
Вспомнив, какие передачи сейчас идут, особенно по НТВ про торговлю органами и девушками, он зарычал и до боли стиснул зубы. Злость придала ему сил, и, посмотрев на телефонный номер морга, он набрал его.
Сидя во мраке пустой квартиры, как в трансе, он начал вспоминать моменты их совместной жизни. Это был транс, сладостный туман, из которого не хотелось выходить, мир грез и воспоминаний. Новый год, он тогда заехал за ней сюда. Посмотрев на ее туалетный столик с тюбиками крема, всякими женскими коробочками, он как во сне увидел ее в черном праздничном длинном платье, завитые волосы убраны наверх, оголив тонкую мраморную кожу шеи. Ему ужасно тогда захотелось припасть к ней, как к лишенной шипов розе, к этим маленьким, горящим от волнения, розовым ушкам, за которые спрятались особо непослушные пряди, покрыть все это поцелуями, пока ее лучистое и улыбающееся лицо не повернется к нему, и затем, задрав подол платья, взять ее всю, и никуда не ездить, ни в какие гости. Открыв глаза, он посмотрел на тикающие во мраке часы, стрелки с фосфорным напылением светились во сне мистическим лунным светом и показывали половину второго ночи, справа от часов стояли книги, в том числе те немногие, которые он привез в квартиру Олеси, когда они решили жить вместе. Первой была книга о рунах Олафа Бергесена, собравшая в себе немало, не раз спасавших его ставов. Выдохнув, он встал и взял в руки книгу. Прислушавшись к своей интуиции, обострившейся до предела, он мог бы поклясться, что слышит дыхание Олеси в соседней комнате.
– Она еще жива, – уверенно произнес он и принялся за ритуал.
– Здравствуй, Павел! Узнал?
– Да-а, – немного заикаясь, ответил журналист, который был уже не рад обрушившейся на него славе и такому знакомству.
– Передай там, что я заканчиваю, еще две девушки, и все. Понял меня? ВСЕ! Девушки уже у меня, я заранее подготовился, зная прыть тупых мусоров! А что касается детей, я пошутил! Я же не педофил какой-то, чтобы над детьми издеваться, у меня традиционные сексуальные предпочтения!
И тут «Фаллос» залился смехом, вполне искренним и здоровым… Юрий Михайлович, слушавший эту запись с прослушиваемого телефона журналиста, кинул ни в чем неповинную трубку и зашелся тяжелым многоэтажным матом. Если раньше маньяк являлся чем-то абстрактным, именем на бумаге, в газетах, то теперь, услышав этот смех, его дыхание в трубке, было понятно, что это реальный человек, не пришелец с Марса, Луны или другого измерения.
– Нет! Реальный человек из плоти и крови, который ходит на работу, по магазинам, ест, справляет нужду в туалете, старательно пользуется после этого туалетной бумагой, чистит зубы, дышит, смеется, улыбается. СКОТ! Настоящий СКОТ! Как таких только земля носит?! – не унимался старый следователь, не находя себе места, пока вдруг не схватился за сердце, и тихо, как рыба, глотая воздух, повалился на пол, цепляясь за стол, но тут его подхватили Наталья Дмитриевна и опер Санчо.
Замотанность – слово, выражающее крайнюю степень истощения, было одним определений, каким можно было охарактеризовать состояния Юрия Михайловича, и, хотя он после долгих и настойчивых уговоров Натальи Дмитриевны, все же отправился домой и немного поспал, облегчения это не принесло. В дверь постучали.
– Войдите, – бросил хозяин кабинета.
Вошедшим оказался молодой парень лет двадцати семи, ростом чуть выше среднего, статный с прямой спиной и спутанными, как после бессонной ночи, волосами. Лицо парня сразу же бросилось Юрию Михайловичу в память своей благородной чистотой. Правильный прямой нос выступал скалистым утесом на узком женственном лице, плотно сжатые чувственные губы, упрямый подбородок, высокий лоб и глубокие, словно северные озера серо зеленые глаза, выдававшие эмоции волнения с мощью высоковольтных станций. Атмосфера в кабинете моментально наэлектризовалась.
– Что у вас?
– У меня пропала невеста! – ответил молодой человек.
Юрий Михайлович даже не повел бровью, он привык ко многим заявлениям.
– А почему вы пришли ко мне?
– Вы же занимаетесь делом маньяка? – спросил парень.
«Маньяка вошедший не назвал по прозвищу, избегая ненужных волнений, которые могли бы нарушить его собранность и боевой напор», – подумал про себя Юрий Михайлович, и, бросив взгляд на парня, кивнул ему на стул.
– А вы считаете, что вашу невесту похитил именно он?
– Да, я уверен в этом, – ответил парень и начал свой короткий рассказ.
Юрий Михайлович, внимательно слушая парня, задавал ему короткие уточняющие вопросы: и про собаку со столь необычной кличкой, и про подругу. Но все равно не понимал, почему этот парень так уверен, что его невесту похитил именно «Фаллос», хотя день исчезновения пятница совпадал с днями похищений, пока молодой гость не достал фотографии белой «нивы», на которых был отчетливо виден маленький, почти детский силуэт маньяка, рядом с высокой девушкой в ярко-зеленой куртке.
Старый следователь чуть не потерял дар речи, у них появилась первая возможная фотография маньяка.
– Откуда она у тебя? – с нескрываемым волнениям спросил он, не заметив, как перешел на «ты».
– С видеорегистратора моей машины, – ответил парень. – А девушка в зеленой куртке – моя невеста.
– Жалко, номера не видно, – произнес Юрий Михайлович, не сводя взгляда с фотографии.
– Так что вы собираетесь делать? – спросил парень.
– Прости, как зовут меня, ты знаешь, а тебя?
– Константин!
Юрий Михайлович протянул руку, рукопожатие оказалось крепким, мужским.
– Для начала я приму у тебя заявление. А потом продолжу поиски. Ты, Константин, должен понимать, что мы не можем пойти с обысками всех гаражей и квартир владельцев белых «нив», нам это просто не позволят.
– Я понимаю, – ответил парень, но и вы поймите, сегодня третий день. У нас есть два – максимум три дня! Что вы можете сделать за это время помимо подачи Олеси в розыск пропавших людей?
Юрий Михайлович сглотнул, неприятный вопрос. Ответить «ничего» он не мог.
– Искать, – коротко ответил он, что я еще могу. Но на твоем месте я бы готовился к худшему, – добавил он и посмотрел в глаза парню, поймав себя на мысли, что впервые за несколько лет ему стыдно говорить такое.
На парня эта рекомендация, казалось, не произвела никакого эффекта.
– Вы к экстрасенсам обращаться не пробовали? – нисколько не издеваясь, вполне серьезно спросил молодой человек.
Юрий Михайлович не раз думал о том, что маньяку помогает какая-то нечистая сила, но обращаться за помощью к экстрасенсам не решался. Хотя Степан Александрович, наставник Михалыча, в далекие советские годы обращался за помощью, не официально, к экстрасенсу Эмме Марковне Гольдман, раскрывая особо тяжелые дела. Вот только его давно уже нет в живых, а Эмма Марковна иммигрировала в Америку, как только появилась такая возможность, подальше от репрессий против евреев, периодически устраиваемых советской властью. Да и где сегодня взять толкового экстрасенса, колдуна, а не мошенника, Юрий Михайлович не знал.
– Не пробовал, – честно ответил старый следователь. А ты собираешься обратиться?
– Обязательно. Прямо сейчас и поеду, – также серьезно ответил парень.
«А не издевается ли он?» – подумал хозяин кабинета, изучая парня.
– Послушай. Я не сторонник веры в подобные вещи, но в данном случае я готов воспользоваться помощью Бога, либо дьявола, лишь бы взять этого монстра. Ты меня понимаешь.
– Понимаю, вы хотите, чтобы я вам сообщил, если что-то узнаю, – проницательно ответил молодой гость.
– Не только, я хочу, чтобы ты мне пообещал, что никуда без меня не поедешь. Да я готов сам с тобой поехать, если ты узнаешь полезную информацию. Я хочу, чтобы ты понимал, что этот маньяк не просто маньяк, это убийца, на счету которого не только восемь девушек, но и двое парней, прошедших армию, а второй, так и вовсе был кандидатом в мастера спорта по карате.
– Хорошо, я обещаю, – ответственно заверил его Константин, хотя от Юрия Михайловича не скрылось нежелание гостя делать это. Скорее всего парень попытался бы разобраться сам, как это принято у молодежи, в таком случае был бы еще один труп либо этого парня, либо маньяка. Да, вариант с самосудом нельзя было исключать, ведь последствием может быть смерть невиновного человека, которого просто оговорили.
Противовес
С самого начала Константин рассчитывал на помощь Олафа Бергесена, но того не оказалось в стране, он уехал к сыну в Англию, и Константин снова засел за телефон. Вскоре он спешно набрал номер человека, которого ему очень хорошо рекомендовали сведущие люди. Этим человеком оказался осознанный сновидец по имени Семен. Договорившись о встрече, Костя ждал его на скамейке в «Измайловском парке».
– Добрый день, вы Константин? – поинтересовался человек так резко появившийся, что, Костя, чьи нервы были и без того напряжены до предела, вздрогнул. Перед ним стоял человек среднего роста, «марсианского телосложения»: широкоплечий, коренастый с круглой головой, и начинающим расти животом, выдававшим в пришедшем любителя гастрономических пристрастий. Ничего особенного в его облике, в общем-то, и не было.
– Да я! А вы, Семен?
Незнакомец кивнул и протянул руку.
– Как я понял, у вас пропала ваша девушка, – начал он. И вы полагаете, что она в руках этого маньяка, – слова про маньяка были сказаны таким пренебрежительным тоном, что это сразу же растопило лед между ними.
– Да, – утвердительно сказал Константин, протягивая фотографии. На одной улыбающаяся девушка в красно – белой шапочке Санты была у новогодней елки. На второй фотографии та же девушка стояла возле белой «нивы» с мужчиной маленького роста. Семен по-лисьи сощурил глаза, изучая вторую фотографию.
– У нас есть не больше трех дней, хотя это крайний срок, на третий день он может ее…
Константин прервался от подступившего к горлу кома. Семен положил ему руку на плечо:
– Я все понял!
– Сколько я тебе буду должен? – перешел на «ты» Константин.
– Нисколько…
– То есть как…? Ты же должен на работу ходить, а не спать сутками? Да я же знаю, сколько ты обычно берешь.
Семен отрицательно покачал головой.
– В этот раз бесплатно. Видишь ли, Константин, именно я обнаружил первую жертву «Фаллоса». А что касается моей работы, мне уже давно мое начальство должно парочку отгулов. Вот я их и заберу. – Он снова сощурил глаза, на этот раз чтобы ими улыбнуться.
– Я постараюсь успеть! И как только узнаю что-нибудь ценное, сразу тебя наберу, независимо от времени суток!
Костя, немного успокоившись, достал из внутреннего кармана небольшой сверток в хлопчатобумажной ткани.
– Что это? – поинтересовался Семен.
– Рунный амулет поиска, я его создал специально для того, чтобы найти Олесю. Ты про талисманостроение, что-нибудь слышал?
– Конечно, – хмыкнул Семен, он был довольно начитанным человеком по части мистического толка знаний.
Константин кивнул и вложил сверток в руку Семена:
– Пусть это будет попутным ветром магии!
Эндшпиль. Часть третья
Финишная прямая. Часть вторая
История Фаллоса
Ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене,
И я вижу свежие шрамы на гладкой, как бархат, спине,
Мне хочется плакать от боли или забыться во сне,
Где твои крылья, которые так нравились мне?
Где твои крылья, которые нравились мне?
Где твои крылья, которые нравились мне?
Отрывок из песни «Крылья» российской рок-группы «Наутилус Помпилиус»
Беременная женщина с большой сумкой Nike неуверенно подошла к зданию роддома. Немного стесняясь, она все же назвала имя отца ребенка, хотя и не собиралась к нему возвращаться. На вопрос одной из любопытных престарелых медсестер: «А где же ваши провожатые, девушка?» Мария ответила холодным взглядом черных глаз, видимо, в ее взгляде что-то было, потому что старушка осеклась и дальше диалог не развивала. Мария не хотела этого ребенка, даже во время беременности, когда многие женщины, чувствуя, как внутри них растет жизнь, проникаются любовью к чаду. Марии большой живот напоминал надетый спереди походный рюкзак, тяжелеющий с каждым днем. Возможно, потому, что отец ребенка часто распускал руки, роды оказались долгими и мучительными. Ребенок, словно предвидя или услышав от ангела, что его ждет, никак не хотел появляться на свет, упираясь маленькими ножками во чреве матери. Когда врачи заговорили о неправильном положении плода, Мария уже была без сил, особой выносливостью она не отличалась. После открывшегося кровотечения, думая, что может умереть из-за этой «опухоли» внутри нее под названием «ребенок», она была согласна на все, лишь бы они вытащили «это» из нее.
– Я умираю! Умираю! – твердила она едва различимым шепотом.
Вскоре ребенка достали, и по коридорам больницы разлетелся плач новорожденного. После родов, как это обычно бывает, к роженице торопятся близкие, друзья. К Марии не приходил никто. На вопросы: «Ну где же твои?» Мария уклончиво отвечала, отводя глаза в сторону, что муж в командировке. Вопрошающие стихали, понимающе кивая головами. Поэтому неизвестно, когда это началось, то ли в детстве, когда Мария уже отличалась злопамятностью и мстительностью, то ли в роддоме, но в душе Марии поселилось зло и стало постепенно расти. Ребенка она назвала Марком, это имя казалось Марии каким-то печальным, беспросветным, как ее будущее, словно удаляющийся от нее паром, идущий в лучшую жизнь и на который она никак не могла попасть. Выписавшись, она решила вернуться в родительский дом, откуда сбежала, едва закончив восьмилетку, с каким-то панком-рокером.
– Уйдешь – я тебя прокляну и лишу наследства, – прошипела мать, пытаясь преградить ей путь, но Мария лишь ухмыльнулась ей: в рокерской кожаной косухе, с ирокезом на голове ее ждала свобода и весь мир; показав матери «fuck you», она смело перешагнула через порог.
С рокером у нее, конечно не сложилось, да и свобода оказалась не сладкой, как она ее себе представляла, и вскоре «лобать» в переходах деньги, чтобы пропить или прокурить, ей надоело. Поразмыслив и сменив имидж, она встретила другого мужчину. У того, правда, была «хата», но в комплекте с матерью, что Марию крайне не устраивало, поэтому оттуда она тоже вскоре ушла. Имея за плечами более десятка мужчин, а мимолетных ночей и вовсе не в счет, она встретила Виктора, будущего отца Марка, крупного ширококостного толстяка, которому такая миниатюрная соблазнительница сразу понравилась.
И вот, казалось бы, счастье найдено, Мария хотела уже выдохнуть, но увы. Виктор оказался вовсе не таким заботливым, как казался, и далеко не милым, когда они начали жить вместе. Он, наоборот, предпочитал грубые постельные ласки, да такие интенсивные, что у Марии после этого все болело, особенно голова. Также любил Виктор распускать руки, а потом, не стесняясь, стал водить в дом любовниц под видом коллег по работе, отсылая Марию в самый далекий магазин. Жили они в частном доме в Подмосковье. Ситуация не улучшилась и с наступлением беременности, так что однажды Мария просто не выдержала и ушла.
Подойдя к дверям своей родной квартиры, она постучала. Дверь открыли не сразу, послышалось шарканье ног, затем какой-то грохот и мат. На пороге стоял мужчина средних лет в домашней майке-боксерке и семейных трусах, на полу позади него валялся перевернутый детский велосипед.
– Передайте Дарье, что пришла Мария, – не здороваясь, произнесла Мария, покачивая на руках младенца.
Мужик, ничего не поняв, кивнул и пошел звать жену. Из квартиры пахнуло табачным дымом и свежими щами, а из-за угла на Марию смотрели две пары детских глаз. Появившаяся в дверях высокая женщина лишь отдаленно напоминала сестру: проступающие скулы делали ее лицо более узким, а пронзительный взгляд голубых глаз свысока оценивал собеседника. Дарья с детства была более любима, чем ее младшая сестра, маленькая и дикая по нраву Мария.
– Что, ребеночка нагуляла, – зло набросилась она на сестру, – мало крови со своими недоумками друзьями выпила?
– Мать где? На даче? – также зло ответила ей Мария, пытаясь войти в квартиру, но Дарья ее не пустила.
– Умерла мать в прошлом году, девятого июля поминки были!
– Ты дашь мне войти или нет? – чувствуя, что пеленка младенца начинает намокать и он скоро начнет плакать, спросила она.
– Нет, не дам, от кого нагуляла, к тому и иди!
– Это мой дом, тварь, уйди с дороги, – зарычала Мария, снизу вверх исподлобья глядя на свою старшую сестру.
– А вот и нет! Это мой дом и моих детей по всем документам! Понятно! – отрезала Дарья и ткнула ей в лоб несколько раз пальцем, стараясь забить эту мысль в голову Марии, словно гвоздь.
– А тварь – это ты, и всегда ею будешь, из-за тебя мать раньше времени на тот свет ушла! И потому я тебе ничего не должна! Ты мне должна, я мать из-за тебя потеряла! Понятно! А теперь пошла вон! Скажи спасибо, что у тебя ребенок на руках, а так я бы тебя с лестницы спустила, сука!
Дверь захлопнулась с такой силой, что по ее краям треснула и посыпалась штукатурка, а эхо разнеслось по всему подъезду «хрущевки».
Ошалевшая Мария застыла, будто в нее молния ударила, в то время как жирная капля зла упала в большой котел злопамятства ее жизни.
Друзья и подруги, с которыми прошла бурная молодость Марии, также не помогли ей и ребенку. Против Марии они ничего не имели и взяли бы ее на «вписку», но новорожденный, с извечными хлопотами на тему пеленок и детского плача по ночам, в рамки их терпения не укладывался. Бросить ребенка, отдать в приют, снять с себя этот груз ответственности? Мария думала об этом, думала часто, еще когда была беременна, думала о том, что не хочет этого ребенка. Но быть кукушкой?! Нет! Мария всегда презирала таких женщин, и поступать так же – означало бы наступить своей бунтарской гордости на горло. Нет, она будет матерью и будет воспитывать этого нежеланного ребенка, чего бы ей это ни стоило. Был поздний вечер, когда она постучала в калитку подмосковного дома. Открылась дверь, и на нее, дыхнув пивом и рыбкой, сурово посмотрел Виктор.
– А, спиногрыза принесла? – осведомился он. Ну, проходи!
Марк рос болезненным ребенком, ему поздно поставили почечную недостаточность, требовалась особенная диета и кое-какие лекарства, что не лучшим образом отразилось на семейном бюджете. Самому Марку это тоже не нравилось, он обожал смотреть фильмы с участием своего кумира Арнольда Шварценеггера, и стать хоть немного похожим на него. Увы, из-за больных почек Марку не светило, ему вообще было запрещено поднимать тяжелое. Маленький, худенький, он выглядел младше своего возраста, по-видимому, проявился генофон миниатюрной матери, по молодости даже пробовавшей участвовать в конкурсе «Мисс Дюймовочка». Тревогу забила женщина, хоть немного любившая Марка, его бабушка по отцу, что жила в деревне и приезжала нечасто, но всякий раз привозила Марку что-нибудь вкусненькое и даже покупала ему игрушки. Обратив внимание на состояние внука, она повела его к врачу. В итоге поставили диагноз – недоразвитость, которая выражалась не только в росте, но и в умственном развитии, и, что особенно беспокоило Марка, в размере его гениталий, он очень хотел, чтобы они выросли, ведь это поднимет его авторитет среди подрастающих сверстников. Снова покупка лекарств, стероиды, опять же нагрузка на семейный бюджет, что превратило Марка в «козла отпущения» в семье, именно он стал причиной всех семейных невзгод. Ребенок, не отличавшийся большим умом, впрочем, как и средним, отчетливо усвоил, но что мать любит отца больше, чем его. Он не раз подглядывал за родителями, как те целуются, обнимаются, а потом, когда начинались скрипы кровати, тяжелое дыхание отца и мычание матери, он всегда отворачивался. Он запоминал, сколько раз мама его обняла или поцеловала, для этого хватило пальцев на руках. Сама Мария возненавидела этого черноглазого, похожего на цыганенка мальчика. Это из-за него ей приходилось терпеть грубые болезненные ласки его отца, к которым пришлось привыкнуть, бесконечные стирки вечно грязных вещей, готовку еды, особенно раздражавших ее кашек для Марка; но большую часть эмоций ей приходилось скрывать, и зло внутри нее копилось.
– Ты не мужчина! – любила говорить она. Непонятно, что растет?! «Родила царица в ночь, не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку» – приговаривала она отрывок из сказки, протягивая Марку его кашу.
Отец, которому не нравилось, что сын пошел комплекцией в тщедушную мать, тоже любил раздавать тумаков, по делу и без.
Когда в школе открылся тир, Марк стал задерживаться там, и, дожидаясь, пока все уйдут, начинал стрелять, ему нравилось оружие. Холодный металл пистолета в руке делал его похожим на мужчину, внушал уверенность. Стрелял Марк отлично, учитывая то, что его никто не учил, и, если бы не его комплекс неполноценности и жизненная ситуация, стал бы мастером спорта по стрельбе, что в корне изменило бы его судьбу, но увы, жизнь распорядилась иначе.
Последней каплей зла в котле души Марии стало то, что Виктор впервые за последние годы, привел в дом любовницу; наличие в доме жены ( они с Марией все-таки расписались) и сына его не смущало. Скандал был такой силы, что гремели стекла и посуда в серванте, любовницу, разумеется, сдуло задолго до этого, и в какой-то момент Мария набросилась на Виктора, вцепившись в его широкую физиономию ногтями, словно кошка в дерево, она царапала его, стараясь выцарапать глаза. Ошалевший от такого напора и наглости, обычно тихой и все терпящий жены, тот не сразу пришел в себя. Но когда осознал происходящее, с размаху ударил кулаком, послышался хруст, и из сломанного носа Марии, моментально оказавшейся на полу, фонтаном хлынула кровь. Виктор, теперь внешне напоминавший носорога, продолжил наступление, ударив в жену ногой в живот, затем, схватив за волосы, потащил на экскурсию по дому, напоминая, в чьем доме она живет. Но на Марию это не подействовало, и она снова бросилась на Виктора, тот, казалось, только этого и ждал и, оттолкнув жену, стал забивать ее ногами.
Марк закричал:
– Папа, нет! Мама! Папа, не надо!
Но тот отшвырнул его с такой силой, что Марк, ударившись о бревенчатую стену дома, чуть не испустил дух: в глазах плясали звездочки и разноцветные огни, а голова заболела так, что к ней было страшно прикоснуться. И тут перед взором Марка всплыли воспоминания о щенке, его единственном друге за все эти годы, которого отец бил своими сапогами до тех пор, пока у того из пасти не выпал розовый язычок. Марк не хотел, чтобы изо рта матери тоже выпал розовый язык, и он, находясь в каком-то трансе, полусне, полуяви, пошел на отца. Тот привычно отмахнулся, но Марк, предугадав это движение, нырнул под него и ударил непонятно откуда взявшимся ножом прямо в широкую грудь, причем с такой силой, что нож вошел почти по самую рукоять. Виктор уставился на него в недоумении, не осознав, что произошло, будто эта мысль потерялась где-то по дороге, и упал.
