Александр Петрович Пальчун
Перестроечная кувыркайка
– И долго ты эту профессию… осваивал? – участливо спросил Пряхин.
– Два года. До ручки дошел. Нервы стали пошаливать. А тут еще пенсионный возраст стал приближаться. Надумал я тогда бежать.
– Погоди! Какой возраст?
– Ну не возраст, а время идтить в отставку. По их законам, госчиновнику (я у них по этой категории проходил), заимевшему десять тысяч звездочек, полагается заслуженный отдых. Конечно, пожизненное пропитание. Да еще в знак особого уважения лишают основного рабочего инструмента. Отрезают, значит, и хранят его где-то в музее трудовой славы.
– Ну, это уж настоящее варварство! – возмутился Пряхин. – Стало быть, побоялся и убежал?
– Да не побоялся! В то время я рад был такому финалу. Но, прикинув свои силы, понял, до пенсии не дотяну – сгорю на работе. Да и по родине шибко тосковал. Архангельск каждую ночь снился – как я снег лопатой убираю.
К тому времени судно наше продали за долги, команду выдворили из страны. Одним словом, пробрался я ночью на английский сухогруз и с большими приключениями вернулся домой.
– И как тебя родина встретила?
– Хуже некуда. Сначала волынили – выясняли, где пропадал два года? Делали запрос в Петагонию. А оттуда молчок – за побег, значит, обиделись. Как мне при таком раскладе получить положенную пенсию и компенсацию за пребывание в горячих точках? Я в Пенсионный фонд. Да не тут-то было! Талдычат, что здесь не Петагония, и между нашими странами, мол, вообще нет никаких соглашений.
– Кругом одна бюрократия! – возмутился Пряхин. – И чем все закончилось?
– Историей моей заинтересовалась начальница Пенсионного фонда. Узнала о моей африканской профессии и давай обхаживать… используя служебное положение. Краснеет и запинаясь говорит, что она, мол, тоже… постоянно на работе и все ей некогда. И поскольку я специалист, то, как говорится, сам бог велел…
– И правильно баба рассудила, – согласился Пряхин, – что ей за этим делом в Петагонию ехать?
– Извините! – возмутился Митрич. – С какой это стати я должен продлевать африканскую каторгу?! Так и сказал ей: «Знаю я ваши штучки – соберется родня, сойдетесь всей деревней!» А она клянется, что круглая сирота – выросла в детском доме. Конечно, пообещала, что посодействует в оформлении пенсии.
Скрепя сердце, согласился. Закрылись в кабинете. Только решил приступить к делу, чувствую – не могу. Тамтамов не слышу, жениха рядом нет. Опять же, кожа у нее белая, аж по глазам бьет. А у меня, видать, к тому времени рефлекс выработался, привык – должна быть черной.
Она в слезы: «Что мне теперь гуталином мазаться?!»
Вышел из положения – закрыл глаза, вызвал в памяти звуки барабанов, шум тропического дождя…
– И заработал еще одну звездочку? – Пряхин радостно потер ладони.
– Как бы не так! Пойдешь за шерстью – самого постригут! Только приступил, сразу понял – решила одурачить. Меня насчет девственности не проведешь.
Митрич с минуту помолчал.
– И так мне обидно стало за нашу нравственность! – продолжил старик. – Африканки себе такого не позволяют! Но и это еще не все. Выяснилось, что замужем она. И заявился этот муж в самое неподходящее время. Так что, ребята, не будь я половчее, мог бы и в самом деле уйти на пенсию… по инвалидности.
– Да-а-а, некрасиво получилось! – сказал Пряхин. – Митрич, а ты не мог бы нам эту страну на карте показать. Может, мы с Андрюхой путевочку туда возьмем. У тебя дома карта есть?
– Карта, она-то есть. Но я Петагонию черной тушью залил, чтобы мое прошлое на ней достоверней смотрелось. Даже к гипнотизеру ходил, чтобы из меня гипнозом африканские воспоминания вытравил.
– А вот это напрасно, нет никакого гипноза! – заявил Пряхин.
– Как это не?! – удивился Несиделов. – Медициной доказано. Если тебя загипнотизировать и угостить луковицей, будешь трескать не хуже сладкого яблока. Я такое видел.
– Ты видел, а меня гипнотизировали. И я сам себя гипнотизировал.
– Сам? – на этот раз удивился Митрич.
– Это называется самовнушением, – пояснил Пряхин. – Человек сам себе и объект внушения и внушальщик.
– Один в двух ликах?
– Вроде того.
– Экономия, – согласился Митрич. – Сразу на двух должностях. И подставному платить не надо.
– Мне тоже за гипноз никто не платил, хотя как сказать… – туманно заметил Пряхин.
– Хватит вокруг да около. Давай рассказывай, – Несиделов по-дружески толкнул Пряхина в плечо.
– Можно и рассказать. Ехал я как-то в командировку – тогда в Москве завал получился…
– В Москве?
– На московском автозаводе, где «Москвичи» клепают. Туда на прорыв слесарей отправляли. Еду я, значит, поездом, взял купейный за казенный счет. Увалился на верхней полке и даже прикимарил малость. Но спал не долго – беспокойные соседи попались. Парочка артистов со мной ехала – возвращались с гастролей и все промеж себя разговоры о перевоплощении вели – как на сцене избавляться от зажимов, как набираться уверенности? Парень этот – его Никитой звали – все вокруг девки увивается: «Верунчик, напрасно ты устанавливаешь себе пределы, не веришь в свои способности. Это и подрезает тебе крылья».
Наставлял он ее наставлял, а когда вышли в коридор, то окончательно разругались.
– Ничего я себе не подрезаю, – говорит Вера. – Я просто во всем понимаю меру. На сцене естественной надобно быть, а не сумасшедшей. А способностей моих хватит убедить любого человека в чем угодно.
– Тогда почему не убеждаешь?
– Да в любое время. Хоть сейчас!
Одним словом, побились они об заклад, что Верочка эта разыграет спектакль, будто влюбилась в меня, и за два часа – нам столько до Москвы осталось – сделает так, что я поверю в ее любовь.
Они думали, что я сплю и ничего не слышу.
– Откровенно скажу, – продолжил Пряхин, – мне этот Никита сразу не понравился. Как на сцене играет – не видел, врать не буду, а в жизни – очень развязный. Высокий и голос громкий, как у Протогорова.
– Мне тоже Протогоров не нравится, – поддержал товарища Несиделов.
– Лучше б тебе его Лариса не нравилась, – заметил Митрич.
– Митрич! Я ведь говорил, не было у меня с ней ничего!
– Ладно, ладно, – отмахнулся старик и повернулся к Пряхину. – А девка как из себя?
– А девка ничего, если б, конечно, не поспорила на меня. Зашли они в купе, – продолжил Пряхин. – Я делаю вид, что по-прежнему сплю и ничего не слышал. Через время потягиваюсь, зеваю, вроде как только проснулся. И вижу, Верунчик в мою сторону глазками стреляет: «Антон Васильевич, далеко ли путь держите? В Москву, или дальше с пересадкой?» Я отвечаю: «Как всегда – в Москву. На автомобильном заводе конвейер остановился – без меня запустить не могут».
– Так вы инженер?
– Ведущий конструктор и заслуженный изобретатель.
– Изобретатель он, – хмыкнул Митрич.
– А разве нет?! У меня на керамзаводе три рацпредложения было. За каждый по червонцу заплатили!
– Хорошо – изобретатель.
– Одним словом, заливаю я им на всю катушку. Они врут, а мне кто запрещает? Верунчик отослала Никиту в коридор, а сама ближе ко мне подсела и давай свои способности демонстрировать – в глазки заглядывает, прерывисто дышит, кофточку теребит… А потом говорит:
– Антон Васильевич, я как вас увидела – сразу поняла, что вы именно тот человек, о котором я мечтала всю свою жизнь.
А я тоже не будь дураком:
– И меня при нашей встрече словно током ударило!
Она продолжает:
– Вы простите, что я так сразу. Скоро Москва, и вы уедете по своим делам. А я по гроб жизни не прощу себе, что вам не открылась. Так и пропаду!
– Да как же я уеду, если встретил девушку, которую вот уже столько лет вижу во сне?!
– Правда?
Я, разумеется, клянусь и божусь, – продолжил Пряхин. – Смотрю, она на меня уже с другим интересом поглядывает. Спрашивает, женат, или нет?
– Нет, конечно. Вас не встретил. Да и некогда было – постоянно в командировках – я ведь лучший специалист по заводским конвейерам. Второго такого в стране нет. Все на мне!
– И много зарабатываете?
– О-о-о! Не знаю, куда деньги девать. Командировочные, Госпремия – один не успеваю тратить.
Смотрю, моя актрисочка задумалась, что со мной дальше делать? Остановить игру, или начать ее по-настоящему?
Вернулся Никита в купе. Вера побежала за чаем, а я сразу к Никите:
– Дорогой, расскажи мне про Веру. Жить без нее не могу! Если не подружусь – хоть на рельсы кидайся!
Смотрю, он занервничал. И ревнует и неприятно, что спор проиграл. Выскочил за Верой. Слышу, шушукаются в коридоре, советуются, как быть? Он уверяет девушку, что я прохиндей и жулик, а она доказывает, что я главный конструктор и заслуженный изобретатель.
– Что изобретатель, то да… – не утерпел Митрич.
– Но, видать, к одному мнению так и не пришли, – продолжил Пряхин. – Вернулись в купе. Он – насупленный, она – нервная и веселая, словно в буфете коньячку хватила. Интересуется, где собираюсь остановится?
– Как всегда – в «России» номер для меня забронировали – у самого Кремля.
– Что вам, Антон Васильевич, одному там делать? Поехали к нам. У нас сегодня вечеринка, гости, и брат из заграничного турне вернулся.
Оказалось, брат у нее гипнотизер, с цирком по миру катается. Восемь месяцев дома не был.
– Я, разумеется, соглашаюсь, – продолжил Пряхин. – И в самом деле, что я в заводской общаге не видел?
Приехали к ней домой. А там – дым коромыслом. Пьянка в разгаре. Папа и мама присутствуют. Папенька – лысый, а маменька – ничего, упитанная, живенькая бабенка. Меня сразу представили и за стол. Никита Вериного брата – его Альбертом звали – на кухню уволок. Я так понимаю, стал уговаривать его, чтобы меня с помощью гипноза избавил от любовной фобии в сторону его Веронике.
Выпили мы раза три. Потом еще. И тут Никита подбивает Альберта продемонстрировать свое мастерство. Тот для виду кочевряжится, а потом соглашается. Но гипноз – объявляет Альберт – на родственников не действует. Надо, чтобы кто-то из малознакомых. Естественно, тут же предлагают меня. Я не отказываюсь. Поят, кормят – зачем людей обижать?
Уложили меня с ботинками на диван, и Альберт начинает свою магическую канитель: пальцами перед глазами водит, замогильным голосом приказывает заснуть. Закрываю глаза – мне совсем не трудно. Даже посапываю для достоверности.
– Расскажите, как вас зовут? – спрашивает Альберт.
Отвечаю тихо, словно во сне, губами почти не шевелю:
– Антон.
– Фамилия?
– Гряхин.
– Гряхин или Пряхин?
– Сейчас Пряхин, раньше был Гряхиным. Палочку в паспорте добавил.
Альберт удивляется:
– Какую палочку?
– В букве «Г».
– Зачем?
– Чтобы следы замести – фамилию изменить. Я ведь только представляюсь изобретателем, а на самом деле – кассир.
Слышу, в комнате совсем тихо стало.
– Какой кассир? Почему кассир?
– Беглый. Потому что заводскую кассу к рукам прибрал…
– Так и сказал? – удивился Митрич.
– А почему не сказать? Я ведь под гипнозом, – Пряхин заулыбался во весь рот. – Надо ведь авторитет Альберта поддерживать. У каждого могут быть свои тайны.
Несиделов в разговор не вмешивался. Но мысленно дал зарок никогда не подвергать себя гипнотическому риску.
– И что дальше? – спросил Митрич.
– А дальше начался допрос не хуже милицейского. Альберт интересуется, много ли я денег хапнул? «Сто тысяч, – отвечаю – получку всего завода».
У них глаза от моих слов на лоб полезли. Папаша Вероники лысину трет, – продолжил Пряхин, – и локтем Альберта толкает, чтобы выпытал, где я денежки спрятал?
Альберта на этот счет уговаривать не надо. Я отвечаю, что закопал в лесу. Там еще дерево стоит, а в десяти метрах от него камень лежит.
Евонный батя сразу сообразил, что денег ему без меня не найти. Он и лес-то не знает, где находится. Шепотом инструктирует Альберта.
– А вы Верочку крепко любите? – спрашивает гипнотизер.
– Очень. И мечтаю жениться. Все, что у меня есть, дорогой Верочке отдам. И брата ее с родителями никогда не забуду.
– А Никиту? – вмешивается в гипнотический допрос Никита.
Альберт цыкает на него. А я по-прежнему, словно с того света, говорю с растяжкой:
– А Никита здесь не при делах. Я ревную Верочку к Никите. Шиш ему, а не денег!
Все руками разводят, утешают Никиту, мол, ничего не поделаешь – у гипноза тоже свои пределы.
А папенька снова наставляет Альберта, чтобы он наговором закрепил мою любовь к Веронике. Поворачивается к ней:
– Доченька, ты не против?
– Ну, если он так любит!..
– А как же я? – возмущается Никита.
– А ты всегда подавлял мою личность! Сомневался в моем таланте!
– Да оставьте вы свои таланты! – вмешалась маманя. – У него денег всем нам до конца жизни хватит. И ты, Альбертик, сможешь отдельный номер сделать, самому гастролировать, а не промеж лошадей и медведей выступать.
– Пожалуй, маменька, вы правы, пора на индивидуальный простор выходить.
– Ей-богу, этот Альберт не менее часа мою влюбленность закреплял, – продолжил Пряхин. – Мне уже надоело. Да и он притомился от усердия. Разбудили меня, спрашивают:
– Как себя чувствуете, Антон Васильевич?
– Свежо, говорю, словно трое суток поспал. А Верочка мне теперь еще краше стала.
Упал на колени – родительского благословения прошу. Они, понятное дело, отказать не посмели. Только мамаша добавила, чтобы обязательно с венчанием. Я соглашаюсь – как же без венчания, если Верочка мне богом дадена?!
– И что дальше, свинья ты командировочная?! – спросил Митрич.
– А вот этого не надо, – обиделся Пряхин. – Ничего у меня с ней не было – отдельно мы в ту ночь спали! А утром я сообщил, что на часик отлучусь на завод – там конвейер без меня запустить не могут.
Как уехал, так и до сих пор! – завершил свою историю Пряхин. – Так что, не надо мне про ваш гипноз заливать! Знаем, каково оно в трансе дурака валять!
Возвращение из командировки
У лейтенанта Фрункиса разболелись зубы, и он ушел домой раньше времени. А вот капитану Лапохвату торопиться было некуда – в пустой квартире его никто не ожидал. Времени было вдоволь. Воодушевленный успехом своего недавнего материала о пьянстве и воровстве, Никодим Иванович решил создать еще один литературный шедевр. Капитан кряхтел, сопел, тиранил пятерней затылок, в итоге получилось следующее:
«Надеюсь, никто не станет возражать, что все бестселлеры начинаются словами «Возвращается муж из командировки…» Поэтому не стану изобретать велосипед, а именно с этого и начну.
Возвращается как-то муж из командировки. Отворяет скрипучую дверь и видит… свою жену за домашней стряпней.
Как вам начало? Если хорошо воспитаны – промолчите. Но большинство обязательно воскликнет: «Кто же так пишет? Что за бездарность?!» Я с вами согласен.
Чего там греха таить, в жизни частенько именно так и происходит – возвращается муж, а жена – на кухне. Но кому, спрашивается, интересно, как чужая супруга шинкует морковку или печет оладьи? Поэтому первый вариант отправляем в корзину. Начинаем второй.
Возвращается как-то командировочный из дальней поездки. Отворяет знакомую дверь и… улавливает подозрительные звуки. Бросается в спальню. О, боже! Так и знал! Какой-то мужчина и женщина!..
Если быть точнее, то подруга его жены со своим хахалем не нашли более подходящего места, чем их квартира. Вероятно, супруга дала ключи своей бездомной сослуживице.
Читатель снова разочарован. Конечно, не так, как прошлый раз. Но все равно лицо у него кислое, газета валится из рук…
Видит бог, я не хотел скатываться к пошлому сюжету. Это нынешние развращенные вкусы толкнули меня на низкопробную литературу, – вывел Лапохват, на всякий случай дистанцируясь от будущего своего материала.
«Возвращается муж из командировки, – милиционер в третий раз вывел интригующее начало. – И что он видит? Если точнее, что мы заставили его увидеть? Свою красавицу жену в объятиях своего лучшего друга.
Подойдя к этому месту, писатель может позволить себе сделать паузу, выпить чашечку кофе, выкурить сигарету. Теперь он вправе, ничем не рискуя, на некоторое время вообще приостановить события и сколько угодно «растекаться мыслью по древу» – наживка проглочена. Отныне рассказ у читателя не отнимешь и силой.
Лапохват почти наяву увидел, как заинтригованный редактор быстренько пробегает глазами несколько страниц, не пользуясь красным карандашом. Он даже услышал голос машинистки: «Да не томи ты, подлец!» «Сколько можно! – возмущается корректор и ставит четыре восклицательных знака там, где они совершенно не нужны. «Если это издевательство не прекратится, – выброшу газету!» – это нервничает уже сам читатель.
– Хорошо! Так и быть! – Лапохват весело потер ладони. – Продолжу.
«И видит недавний командировочный свою супругу в объятиях своего лучшего друга. С этого момента друг ему, конечно, не лучший, да и вовсе не друг. И жена ему теперь не жена, а подлая изменница.
Дорожная сумка мужа со стуком падает на пол. Вероломная парочка вместо размеренной дрожи начинает дрожать мелко и несинхронно.
– Попались, голубчики! – ревет командировочный страшным голосом и шарит рукой у пояса, в надежде отыскать там пистолет или хотя бы завалящий кинжал.
Недавний друг, вспомнив армейскую юность, перекрывает норматив по скоростному одеванию.
Жена в это время прикрывает простыней свою отвратительную наготу. Во всем ее облике сквозит искреннее раскаянье. Она угрызается и корит себя за непростительное легкомыслие: «Как я могла?! Как я могла… забыть, что он возвращается именно сегодня!»
Предатель-друг пытается протиснуться в проем двери. Он вспомнил о каком-то важном деле, о котором, грешным делом, запамятовал в этой ежедневной суете.
Не найдя пистолета и кинжала, командировочный вонзает в соперника убийственную фразу: «Как ты мог?!»
Смертельно раненый друг падает на пол и корчится в муках, пытаясь что-то сказать непослушными губами.
– Мы давно любим друг друга, – приходит на помощь своему любовнику бесстыжая супруга, – и давно хотели сообщить тебе об этом. Но ты постоянно в разъездах. Только мы соберемся – ты уже в Серпухове. Только… – а ты в Новокузнецке.
– Прости, друг, – говорит пришедший в себя любовник жены, – я не знал, что ты заявишься так неожиданно.
Наш герой понимает, что в одночасье лишился и верного друга, и неверной супруги. Он падает на стул, сотрясается в горьких рыданьях.
– Не горюй, – утешает его жена, – время залечит твои раны.
Эстафету милосердия подхватывает друг:
– Ты еще встретишь другую женщину, введешь ее хозяйкой в свой дом.
– Я уже встретил, и уже… привел, – говорит муж, шмыгая носом и стесняясь минутной слабости. Рукой он указывает в сторону двери. – Знакомьтесь, это Маша.
У порога переминается с ноги на ногу незнакомка, озадаченная происходящим.
Увидев соперницу, жена восклицает:
– Изменник!
Она хватается за место, под которым предположительно должно находиться ранимое сердце. Ее бездыханное тело (теперь уже некогда разбираться – соблазнительное или отвратительное) падает на диван.
– Родная, не умирай! – восклицает муж. Он дрожащей рукой расплескивает валерьяновые капли, а если быть точнее – с помощью пузырька и стакана азбукой Морзе телеграфирует Всевышнему мольбу о помощи.
– Ах, вот оно как! – Маша, стоящая у порога, мгновенно утрачивает свою недавнюю робость. – Привез меня полюбоваться, как объясняешься в любви своей шлюхе?! Все! Я ухожу от тебя! Счастливо оставаться!
Но муж не слышит упреков. Он покрывает поцелуями дрожащие веки супруги. Не различает он и слов товарища, обращенных к рассерженной Маше:
– Ах, если б я знал, что он настолько любит ее!.. Между прочим, я холостяк. Нам сейчас лучше вместе уйти ко мне. А не то начинающий автор, не зная, как завершить историю, прикончит всех нас, или доведет до инфаркта».
Лапохват остановил бегающую по бумаге ручку, вынырнул из разыгравшейся в его воображении драмы. Но через минуту, вникнув в последние слова любовника, побагровел от возмущения.
– Вот она черная неблагодарность! – воскликнул Лапохват. – Я уложил этого негодника в постель с красивой женщиной. То, что она чья-то жена, не умаляет ее достоинств. Даже напротив! Я его, мерзавца, оставил в живых, позволил ускользнуть от справедливого возмездия. И не одному, а с дамой! А он?! Чем отблагодарил?! Обозвал начинающим. Омрачил хеппи-энд, к которому я подводил всю эту развеселую компанию. Подлец! Испортил хороший рассказ!
Лапохват в сердцах отбросил ручку.
Теория относительности
Болезненный лейтенант Фрункис как-то пришел к заключению, что все его хвори от криминогенной нервной обстановки в городе – никакие лекарства не помогают. Поэтому решил испробовать иные пути.
В сорока километрах от Посторомкино располагалось знаменитое чудодейственное озеро. Его грязь содержала такое количество сероводорода, что своим запахом могла оживить и покойника. Добираться туда – в смысле, не в гроб, а к озеру – удобней всего было электричкой.
На вокзал Фрункис приехал на велосипеде, забрался вместе с ним в вагон.
С каждой станцией народу в электричке прибавлялось, сделалось тесно. Но Фрункис не роптал – его прижали к пышногрудой молодой блондинке, а не к велосипеду, оставленному в тамбуре. Придавленная попутчица во время одного из толчков невольно выдохнула:
– Ох, и поездка!
Фрункис охотно ответил, надеясь завести знакомство:
– Ничего страшного. Это все относительно.
– Никогда не понимала теории относительности.
– Проще простого. Вот смотрите – мы с вами относительно друг друга находимся почти в состоянии покоя. То, что толкают, считать не будем. Относительно движущегося вагона мы тоже стоим на месте. А относительно земли? Кстати, какая станция? Листвянка? Вот относительно Листвянки мы перемещаемся на запад. А теперь представьте, что вагон пуст. Представили? И он едет с малой скоростью.
Девушка без труда вообразила, что вагон движется медленно. А вот представить его свободным… Здесь потребовались усилия.
– Представили? – продолжил лейтенант Фрункис. – Теперь вообразите – мы с вами сели на велосипед…
Словно откликнувшись на его слова, из тамбура послышался возмущенный голос: «Какой дурак затащил сюда велосипед?!»
Фрункис пропустил упрек мимо ушей. Всем грубиянам не объяснишь, что велосипед был занесен в полупустой вагон. Кто знал, что набьется столько народу?
– …Сели мы на велосипед, – продолжил Фрункис, – и едем по пустому вагону со скоростью электрички, но в противоположном направлении. Что мы делаем относительно вагона?
– Едем.
– Правильно. А относительно земли?
– Стоим.
– Отлично. А если едем по ходу движения электрички? Например, вот тут сидит кондуктор и наблюдает, как мы катимся по проходу. Сам он относительно вагона сидит неподвижно. А мы с вами в это время перемещаемся и относительно вагона, и относительно земли, и относительно кондуктора. Мы и кондуктор едем в одном и том же вагоне, но оказывается – с разной скоростью. И к месту назначения прибудем раньше его. Кстати, вы на какой станции выходите?
После Тимирязевки объяснять теорию относительности стало намного легче – вагон покинула группа молодых людей с рюкзаками.
– А теперь представьте, – кто-то из вышедших туристов сейчас садится на велосипед и едет следом за электричкой. Парень он молодой, ноги у него крепкие, жмет изо всех сил, не отстает. Относительно земли он движется?
– Движется.
– Мы относительно земли?
– Тоже едем.
– А велосипедист относительно нашего вагона?
– Стоит.
– То-то и оно. Крутит педали, балбес, весь в мыле, а на самом деле, стоит на месте. А мы с вами, казалось бы, находимся напротив друг друга в неподвижности, но в реальности в это время летим в мироздании… во всей Вселенной… только вдвоем…
С каждым километром взаимопонимание между девушкой и Фрункисом возрастало. Милиционер уже узнал, что его попутчица студентка. Сейчас она едет в деревню, навестить маму, которая живет неподалеку от чудодейственного озера, куда направлялся и Фрункис. Какая удача!
Фрункис и девушка стали пробиваться к выходу. Милиционер крикнул в сторону тамбура:
– Товарищи, подвиньте велосипед к двери, чтобы я никого не тревожил.
– Нет тут никакого велосипеда. Был один, но его забрали туристы.
– Как забрали?! – засуетился Фрункис. – Сорвите стоп-кран!
– Какой стоп-кран? Уже десять километров проехали!
– Тем более что ваш велосипед едет относительно поезда в противоположном направлении, – сказала девушка. – И даже если выпрыгнуть на ходу и побежать в обратную сторону…
– …То все равно не увидишь велосипеда, как своих ушей! – добавил один из пассажиров, невольный свидетель их беседы.
Так Фрункису в очередной раз не повезло с оздоровлением.
Попытки избавиться от недугов, не прибегая к фармакологии, лейтенант предпринимал и ранее. Но все они заканчивались плачевно. Предыдущий казус произошел с Фрункисом полгода назад.
Тогда еще стояли сильные морозы, и милиционер решил отремонтировать здоровье с помощью зимней рыбалки.
Три осенних месяца у Фрункиса ушло на экипировку, и к серьезным холодам он готов был черпать силу у матушки-природы. Начало процесса оздоровления назначили на раннее утро.
И вот, компания рыбаков – любителей подледного лова – садится в пригородную электричку. Внешне мужчины напоминают полярников – тулупы, валенки, меховые рукавицы… Рыбаки передают друг другу громоздкие окованные железом ящики с рыболовными снастями. Даже детям понятно, что ящики во время рыбалки будут служить удобным сиденьем, а к вечеру доверху наполняются плотвой и окунями.
Настроение у рыбаков, в том числе и у Лапохвата, тревожное. Посадка в электричку заканчивается, а Фрункиса, решившего ступить на хрупкий лед оздоровления, все еще нет. Ящики загромоздили тамбур. На перрон для отправки поезда выходит дежурная с круглым жезлом в руках.
Наконец раздается чей-то радостный крик.
– Вон он!
Рыбаки замечают Фрункиса. Он бежит со стороны привокзальной площади. Вернее, пытается бежать. Длинный тулуп мешает установлению рекордной скорости. Кроличья шапка съехала на глаза. За плечами, словно винтовка красноармейца, из стороны в сторону метается бур для сверления лунок.
– Мы здесь! – вопят рыбаки, размахивая руками.
Заметив их, Фрункис прибавляет ходу. Из ноздрей его валит пар. Лицо искажается в напряжении, словно у спринтера перед финишной лентой.
В этот момент уже не только рыбаки, но и остальные пассажиры электрички с интересом наблюдают за исходом забега – успеет или нет?
Вот дежурная по вокзалу подняла жезл. Еще секунда и – прощай оздоровление. Но Фрункис все-таки успел запрыгнуть в вагон. Дверь за его спиной задвинулась. Обессиленный, но радостный от первой своей победы на тернистом пути оздоровления, Фрункис оперся спиной на створки двери и сдернул с головы злополучную шапку.
– Фу-ух! – с облегчением вздохнул Фрункис. Его губы растянулись в довольной улыбке.
Но вдруг – это всегда происходит вдруг – на пульте у машиниста подозрительно мигнула одна из красных лампочек. Проверяя автоматику, машинист щелкнул тумблером…
Дверь за спиной Фрункиса с шипеньем раздвинулась. Лейтенант с неимоверным грохотом от ящика и прочей амуниции вывалился на перрон. Створки дверей сомкнулись, электричка тронулась, быстро набирая скорость.
Некоторое время назад лейтенант намеревался восстанавливать здоровье с помощью походов по грибы, но вовремя отказался от этой затеи. Уберегла его статья Алины Левинтаевой под названием «Грибная охота», опубликованная в «Посторомкинском вестнике».
«Ах, эта волшебная осень! – говорилось в той статье. – Золотая пора. Самое время выбраться из душного города, побродить по лесу, отдаться тихой грибной охоте.
Но как сохранить свою радость, не расплескав ее во время прогулки? Всего-то и надо – соблюдать нехитрые правила.
Первое – не собирайте грибы на обочинах дорог. Не ровен час пустая бутылка, выброшенная из окна пролетающего автомобиля, остановит не только прогулку, но и потребление кислорода в организме.
Второй полезный совет – кладите в корзинку только хорошо известные вам грибы. А то ведь иной раз как бывает? Еще совсем недавно человек бродил по лесу с палочкой, ворошил усыпанные хвоей бугорки. А теперь – передвигается на двух палочках, а то и вовсе на инвалидной коляске. А все потому, что слишком безмятежно вышагивал по опушке, напоминающей минное поле. Ведь грибы только с виду одинаковы!
Иной раз сорвешь боровик, не заглянув под шляпку. А изнанка у гриба совершенно неподходящего цвета. Отведаешь такого продукта и сделаешься синим, как после бутылки денатурата.
Надо ли говорить о коварности великанов с пятнистыми красными шляпами? Если уж Красная шапочка оказалась не по зубам сказочному волку, то и вашему пищеварению от нее никакого проку. В народе такой гриб называют мухомором, но вовсе не потому, что он отпугивает насекомых – люди от него загибаются, подобно мухам.
Осторожно срезая ножичком очередную лесную находку, помните, именно так, затаив дыхание, хирург производит резекцию желудка. В наших больницах этих специалистов – приверженцев радикального уменьшения веса – по осени уже и не называют иначе, как грибных дел мастерами.
Нередко в лесной чащобе встречается многочисленное грибное семейство лепиоты. Растет оно концентрическими линиями. В народе такое явление именуют «ведьмиными кругами». Лепиота достаточно велика, ее шляпка, как правило, не меньше диаметра трехлитровой банки. Именно такую дозу марганцовки вам придется выпить, промывая желудок после лепиоты. Как правило, подобная процедура надолго устраняет желание без дела слоняться по лесу, особенно если учесть, что нехватку кислорода в больнице возмещает кислородная подушка.
А кто из начинающих грибников не прыгал от радости, отыскав хрящ-молочник? Говорят, энергетическая ценность его во много раз превышает ценность мяса и даже черной икры. Оно и понятно. Молочник впитывает столько радионуклидов, что от Чернобыльской АЭС отличается только отсутствием защитного саркофага. Став обладателем такого гриба, вы смело можете клянчить средства у международного валютного фонда на борьбу с радиационным загрязнением.
А вот на тропинке встретилась россыпь желтоголовых волоконниц. Именно эти ядовитые грибы подразумевают, когда говорят о сварливой теще: «Эх, если бы да кабы во рту выросли грибы».
Дорогие читатели, будьте предельно бдительны! Воротясь из лесу, загляните в справочник. Отыщите в лукошке неизвестные вам грибы и выбросьте их в мусорное ведро. После этого отправьте туда же и справочник. Вам ли не знать, кто и как сейчас у нас печатает книги?! Времена-то непростые. Разве у печатника всегда под рукой нужная краска? Ему на картинке заменить желтый цвет синим, а голубой – красным, раз плюнуть. А поместить описание сыроежки под фотографией смертогонки – и того проще!
Так что, уважаемые читатели, будьте внимательны! Иначе пострадать могут не только ваши самые близкие люди, но и некстати нагрянувшие гости. Ведь не зря же их часто именуют бедными родственниками. Но бедные они вовсе не потому, что двоюродный дядя преподает в школе литературу и полгода не получает зарплату. Беда вашего дяди в том, что он, будучи словесником, позабыл прописную истину: не может человек по фамилии Грибоедов умереть естественной смертью.
