Александр Петрович Пальчун
Перестроечная кувыркайка
– Слабоват вы для этого будете, Сергей Анатольевич, – скептически заметил Полунников.
– Мягкосердечен, что ли?
– Да нет! Ногами слабоват. И опять же – ступни растопчете до размеров коровьей лепешки.
В кабинет заглянула Алина Левинтаева:
– Сергей Анатольевич, вы будете присутствовать на заседании литературного объединения?
– Нет, Алина. Хоть ты пожалей меня.
Встреча в трамвае
Сосед Пряхина – пенсионер Митрич – ехал на дачу. Обожал он золотые летние денечки. За городом колосятся поля, припекает солнышко, дышится полной грудью. Положишь грабли на плечи и – скорее к земле. Один такой день целый год кормит.
– Что ж ты, черт неумытый, делаешь?! – услышал Митрич в свой адрес. – Ты бы еще в трамвай с косой залез! Прямо по голове скребешь!
Эти слова вернули Митрича на землю, замутили радостное настроение. Обиделся он за «неумытого», ибо умывался регулярно, а смуглость лица – от постоянного пребывания на солнце. Но как это объяснить интеллигенту, привыкшему бить баклуши?! Ведь не поймет и не разделит радости от общения с природой. Стоит бледный, как поганка, галстук нацепил – пародия на человека да и только!
– Беречься надо, – вежливо ответил Митрич. – Пожрать, небось, все любите, а не знаете, каким оно трудом добывается! На грабли кривишься!
Таки добился интеллигентик своего – умолкла музыка в душе Митрича. И ведь не соображает, что огород расположен за пять километров от дому, велосипед поломался, а земля – она не ждет, пока ты нагуляешься. Не прикроешь влагу вовремя – шиш тебе, а не урожая! А потом еще удивляются, почему в магазинах все так дорого! Думают продукты, как сыроежки, сами из земли вылазят.
– Да что ж это такое! Костюм граблями рвете!
– А я здесь при чем? Трамвай дергается, поручни сломаны. Недолго и в окно вылететь. А тут еще за твоим костюмом следи!
– Осторожно, мужик! Не в биллиард играешь, держаком в глаз метишь!
Прямо как сговорились! Ну и публика! Сейчас им грабли не такие, осенью – мешки не нравятся. Поставишь мешок с картошкой на сиденье – начинают возмущаться. Не понимают, что его с земли поднимать тяжелее. Потаскали бы сами – живо бы эту науку освоили. А то разоденутся и твердят одно и то же: «Ой, вы мне колготки тележкой порвали!» А как их не порвешь?! Тележка – она без глаз, что попадается, то и рвет: колготки так колготки, штаны так штаны.
– Не нравится в трамвае ездить – бери такси, или ходи пешком! – огрызнулся Митрич.
Согласитесь, обидно, когда их, дармоедов, кормишь, а они тебя еще и выговаривают.
– Что я, собаку везу, или пьяный хулиганю?!
– Представляю, если бы ты еще и пьяный был! Всех бы нас тут загреб!
Вот же подлый народ! Хлебом не корми, только дай в душу нагадить!
Вышел Митрич из трамвая, а хорошего настроения – как не бывало. Не ликует душа, не радуется солнышку. Поправил старик инструмент на плече, оглянулся назад и еще сильнее огорчился – отломали-таки зуб у граблей! И трамвай уже уехал – черта с два теперь крайнего найдешь!
После выхода Митрича с граблями пассажиры в трамвае еще долго возмущались. Лейтенант Фрункис – помощник капитана Лапохвата – вертелся, опасаясь за сохранность своего пиджака. Сегодня на нем был гражданский добротный костюм, надетый по случаю визита к фотографу. Опасения Фрункиса оправдались – разорвал-таки огородник одежду на спине.
– Да не вертись ты! – возмутился Несиделов, поддавшись стихии общетрамвайного недовольства.
Пострадавший обернулся.
– Андрюха?.. Несиделов?!
– Эдик! Кого я вижу!
Рядом в разорванном костюме стоял одноклассник Несиделова – Эдуард Фрункис. Последний раз они виделись лет восемь назад.
– Как ты оказался в Посторомкино? – удивился Фрункис.
– В командировке я тут… по бухгалтерской части. На заводе с аудитом.
– Остановился где?
– У знакомых, на Калякинской улице, в десятом доме.
– А ты что делаешь в Посторомкино?
– Известно что! По службе распределили. Я ведь свою жизнь с внутренними органами связал.
Несиделов обомлел и только теперь сообразил, отчего лицо милиционера на крыльце керамзавода показалось ему знакомым. Напарником усатого капитана, приезжавшем на его задержание, был одноклассник Фрункис.
– А тебя сразу и не признаешь, – сказал милиционер в штатском. – Возмужал, чертяка! И ухо разодрано. Граблями, что ли?
– Нет, это давнишнее.
– Кого-то из наших видел?
– Саню встречал.
– Все, наверное, таксует? Как из армии пришел, как сел за баранку…
– Ты что! Он теперь аудитором сделался.
– Аудитором? Как и ты?
– Нет, «Ауди» из-за бугра гоняет. Там за копейки ворованные берет, а здесь на авторынке с наваром толкает. Тем и перебивается.
– А остальные-то как? Леха чем дома занимается, когда из плаванья приходит?
– Бросил Леха морскую жизнь. Говорит – надоело. Землю за последний год всего два раза видел: когда цветочный горшок во время шторма разбился, и когда ее со спутника по телевизору показывали. Фермером Леха стал, телят выращивает.
– Он, наверное, вместе с Серегой, с брательником своим?
– Э-э-э, нет! Серега с этим делом завязал. Серега в большие люди вышел – он теперь депутат от аграрной партии. Это тебе не коровам хвосты крутить! Спит целыми днями на сессии – сам два раза по телевизору видел.
– А Танька его в садике так и работает?
– А Танька теперь уже не его! Другого себе нашла – бросила Серегу. И садик бросила – надоело детишкам сопли вытирать. Валютчицей стала. Встретишь – не узнаешь! Вся в коже, шапка-кубанка, сапоги-ботфорты, только сабли не хватает! В руке пачка долларов толще кирпича – резинкой перетянута.
– Вот так чудеса! Вот так удивил! А Витька-то хоть в секту свою ходит?
– Не совсем. Порвал он с сектантами по идейным соображениям. На православного батюшку выучился, приход получил. Теперь в строительной каске бегает – церковь восстанавливает.
– Фу ты! Хоть один не перекрасился. Вера у них одинаковая – пусть строит. Работа нелегкая. А помнишь Толяна «наша служба и опасна и трудна»? Ему до пенсии как медному котелку тарахтеть…
– Куда там! Оттарахтел. Два года дали. Отсидел уже. За что – не признается. Теперь охранником работает. Шея толще головы. Говорит, а сам постоянно жует. Что можно жевать в наше время?
– Что творится, что творится! А Славик-то хоть хирургом работает? Золотые руки у парня.
– Вот Славик – да! Только руки и спасают. Ловко ими так наперстки на вокзале гоняет. Не уследишь, каким шарик накрывает. Что правда, то правда – золотые руки. Теперь ни ночных дежурств, ни операций. Тяжелее наперстка ничего не поднимает.
Несиделов поинтересовался:
– А сам-то ты как?
– Да так себе – средненько. Здоровьице пошаливает. Иногда подумываю, не уехать ли в Германию? Там медицина на европейском уровне, не то, что у нас. Я ведь, между нами, по национальности немец.
– Ты?! Немец?! Да какой же ты немец? Я ведь рожу твою рязанскую с детства знаю, и родителей твоих знаю. Да ты и по-немецки в школе ни бум-бум!
– Вот в том-то и беда, – вздохнул Фрункис. – Знал бы язык, легче на историческую родину возвращаться. Может, ко мне поедем? На службу заглянем на минутку. Я тебя с моим начальником познакомлю – с капитаном Лапохватом.
– Рад бы, да не могу – дела, – поспешно отказался Несиделов.
– В любое время заходи к нам в участок. Это рядом с Калякинской.
Хорошо, забегу как-нибудь.
Фрункис заторопился на выход:
– Извини, моя остановка. До свидания. Как это по-немецки? О, вспомнил – ауфидерзейн!
На капитана Лапохвата свалилось неожиданное счастье. Оно вбежало в кабинет в облике Фрункиса.
– Разорвал граблями, чертов пенсионер! – с порога возмутился лейтенант. Сняв пиджак, он прикидывал, как устранить понесенный урон.
– Ты что, в костюме на даче был? – удивился Никодим Иванович.
– Какой там! В трамвае!
К удивлению Лапохвата, Фрункис печалился недолго. Ему не терпелось поделиться новостью.
– Знаешь, кого я встретил в трамвае? Одноклассника Несиделова. Лет восемь не виделись! Толковый малый. У нас в командировке – аудитором, по бухгалтерской части. Но ухо почему-то разодрано.
Лапохват насторожился.
– В гости приглашал, – продолжил Фрункис, – говорит, остановился у знакомых…
– Адреса не сказал? – хрипло спросил Лапохват.
– Рядом – Калякинская.
– Ты хоть знаешь, кто это?! – Лапохват шагнул к Фрункису и на радостях тряхнул его за плечи. Так по осени стряхивают плоды с деревьев. – Ну, у тебя и одноклассники!
Никодим Иванович оставил удивленного Фрункиса, рухнул на стул, закинул нога за ногу. Он медлил, выдерживая паузу. Хотелось в полной мере насладиться эффектом. – Говоришь, аудитором, на керамическом?..
Фрункис от неожиданной догадки разинул рот.
– На керамическом… Неужели?..
– Еще один такой одноклассник, и нас уволят без выходного пособия.
– Несиделов? Не может быть! Не шути…
Никодим Иванович вскочил со стула и забегал вокруг Фрункиса.
– Какие шутки! Нагрянем неожиданно, блокируем входы и выходы!
– А если не застанем дома?
– Устроим засаду!
– А потом выяснится, что он денег не брал, а утерянное кольцо видит впервые?
Энтузиазма у Лапохвата поубавилось. Морщины бороздили чело, словно волны неспокойное море. Ежик на голове шевелился, колеблемый глубинным движением мысли.
– Придумал! – Лапохват хватил себя ладонью по лбу. Ударь он таким образом Фрункиса, то, несомненно, лишился бы напарника. Но капитанской голове подобная встряска пошла только на пользу. – Ты повстречаешься с ним и войдешь в доверие! Пожалуешься на маленький оклад. Скажешь, пайковые задерживают, здоровье никудышнее, продвижения по службе не предвидится… Одним словом – набивайся к разбойнику в сообщники.
– А поверит?
– Конечно! Еще бы! Ведь все это истинная правда – и оклад, и болезни. А для убедительности возьми кольцо, найденное у сейфа. – Но не вздумай отдавать! Скажешь, что совершил служебное преступление – показал вещдок. Но его надо возвратить на место.
Лапохват долго еще бегал по кабинету, предвкушая грядущее повышение по службе.
Зубные страдания Фрункиса
Прошло пару дней. Капитан Лапохват расхаживал по кабинету. Растопыренные пальцы машинально запускались в ежик волос, предупреждая их полеглость. Строились планы поимки преступника.
– Голова что-то болит, – пожаловался Фрункис.
– Голова, не задница, – перевяжи и сиди, – посочувствовал Лапохват.
Лейтенант Фрункис и так сидел за столом. Он готовил очередную сводку, вернее, пытался готовить. Но сосредоточиться мешали внутренние процессы.
В области живота Фрункис ощутил легкое покалывание. Лейтенант расценил его как предупредительный звоночек со стороны печени. «Пока еще звоночек, – вздохнул Фрункис, – как бы он не обернулся духовым оркестром с литаврами и тромбоном. Надо бы принять пару таблеток карсила».
Лейтенант выдвинул ящик стола. Там, стянутые резинками, стопками лежали лекарственные средства – гистологические, жаропонижающие, противогрибковые, болеутоляющие… Фрункис отыскал нужное снадобье.
Печень, подвергшаяся фармакологической атаке, прекратила издавать позывные. Но колики не исчезли, а переместились в область желудка. Фрункис не шевелился. Убедившись, что сигнал о нарушении пищеварения исходит именно от желудка, а не от невнятной печени, снова выдвинул ящик. На этот раз пригодилась спасительная но-шпа.
Нашпигованный медикаментами, как автоматный рожок патронами, Фрункис и сам не мог понять, где он умудрился столь основательно подорвать здоровье. Вероятно, по этой неразрешимой загадке глаза лейтенанта всегда были печальны. Томление духа подчеркивали извилистые малиновые губы, сложенные буквой «м». Но стоило Фрункису заговорить, как висячие ножки «м» подпрыгивали вверх – губы превращались в латинское «w». Лицо менялось, становилось приветливым.
– Как бы нам грамотно его прищучить! – сказал Лапохват.
Фрункис догадался, что капитан думает о грабителе заводской кассы. Но сам подключиться к этой теме в полую меру не мог. Лейтенанта преследовали не только блуждающие колики.
Сегодня он маялся, будто кошка в доме вегетарианца. Правую щеку милиционера разнесло от флюса – лейтенант недавно вернулся из стоматологии. Там, воспользовавшись асимметрией лица, он без очереди проник к хирургу. Нездоровый зуб без колебаний (со стороны стоматолога) был удален. Теперь анестезия заканчивалась. В такие минуты и радуга способна показаться ярмом.
Как это ни странно, но десна, лишенная зуба, в объеме не уменьшилась. Напротив – даже выросла. Постороннему наблюдателю могло показаться, что Фрункис держит за щекой грецкий орех, и морщится, безуспешно пытаясь его раскусить.
Чтобы перехитрить боль, Фрункис решил отвлечься – просветить Лапохвата по медицинской части.
– Иваныч, а знаешь ли ты, что причина всех наших страданий вовсе не в первородном грехе. Основная наша беда – от зубов!
– Отстань, не говори глупостей! – отмахнулся Лапохват.
– Да-да, именно от них! – продолжил Фрункис. – Не будь у нашей далекой праматери этих ровных и белых, без малейших поползновений со стороны кариеса, инструментов, чем бы она грызла яблоко? То-то же!
Заметив, что Лапохват все-таки краем уха слушает его, Фрункис продолжил:
– Недавно ученые установили, что авторский коллектив библии извратил слова, произнесенные Всевышним после известного грехопадения. На самом деле они звучали так: «И будете вы хлеб свой добывать в неустанных трудах и заботах и… жевать его со слезами на глазах!»
Слезы, выступившие у Фрункиса, подтвердили, что Всевышний своих слов на ветер не бросает.
– И для этих целей, – продолжил лейтенант, – учредил господь на земле филиалы чистилища – стоматологические клиники. Устрашая грешников, явил он их глазам волосатые руки дантистов. И уж поверь мне – это похлеще котлов со смолой! Через много-много веков ни в чем не повинный человек, вроде меня, – уточнил Фрункис, – переступает порог зубного кабинета. И сразу же оказывается в преисподней, вернее – в заменяющем ее стоматологическом кресле.
– На что жалуетесь? – остроумно интересуется обладатель волосатых рук. (На что можно жаловаться, придя к зубнику?)
– Видите ли, доктор, на дворе жара, а я зуб на зуб не попадаю.
Пациент разевает рот, и доктор сокрушенно вздыхает.
– И немудрено! Уж больно они редко у вас расположены!
Тут бы ответить ему: «Вашими стараниями, доктор!» Но вместо этого больной лопочет, что, скорее всего, виновата наследственность. Но в кресле лучше помалкивать, поскольку болтовня мешает эскулапу сосредоточиться. В эту минуту доктор гадает, какой зуб на самом деле беспокоит пациента, а какой только вводит в заблуждение, отдавая в виски. И тут стоматологу можно посочувствовать – он ведь не окулист. Зубов-то у больного не два, а, поди, штук одиннадцать. Попробуй разберись в этаком столпотворении!
Но внешне лекарь смятения не выдает. Он приглашает в кабинет старшую медсестру Фаину Алексеевну, кастеляншу Марью Петровну, незагруженную в этот момент регистраторшу Степаниду Егоровну и плотника Афанасия.
И вот тут-то начинается русская народная сказка! Все тянут-потянут, а вытянуть не могут.
– Ой-ой-ой! – Фрункис завертел головой, подобно шелкопряду, накручивая на себя нить кошмарных воспоминаний.
– Конечно же, как в той сказке, – продолжил лейтенант, – на помощь измученной и обессиленной бригаде зубодеров приходит незаменимая мышка. Пробегая по подоконнику, она хвостиком цепляет мензурку со спиртом.
Увидев опрокинутую посуду, доктор в ярости разбрасывает теперь уже совершенно ненужных помощников. Он единолично справляется с поставленной задачей. При этом так поминает крохотную зверушку, что сразу становится понятно происхождение слова «стоматология».
Доктор оправляется от психической травмы, нанесенной маленьким грызуном. Зубные техники реставрируют клещи, искореженные зубами пациента. А жертва стоматологического произвола зигзагами на полусогнутых выходит из поликлиники. Он жалобно причитает: «Мамочка! И зачем ты меня родила?!»
Но его мамочка тут совершенно ни при чем! Родила она младенца без единого зубика. А их появление – исключительно личная заслуга пациента. Впрочем, если уж быть совсем справедливым, то и родственники приложили руку к его будущим страданиям. «Ой, посмотрите! У него первый зубик!» Да не смотреть надо! А скорее избавляться, пока он обнаруживается чайной ложечкой.
Фрункис прервал монолог, языком обследовал обстановку во рту. И, как это водится у людей, причиной его новых страданий оказалось несоответствие действительности с ожиданиями. Вместо привычного зуба он обнаружил болезненную впадину.
– Да-а-ас! – продолжил Фрункис. – Не зря когда-то классик сказал: зубам все возрасты покорны! Посмотри, Иваныч, на молодежь! Чем она грызет гранит науки?! А несчастные старики?! С достаточным ли почтением они относятся к коренному населению, уцелевшему во рту? Ведь после выхода на пенсию отдыхают и голова, и руки, и прочие органы. И только зубы, оставшись в меньшинстве, несут трудовую вахту. Иные демонстрируют преданность даже тогда, когда медики передают эстафету гробовщику. Ну и, конечно, до последнего работает язык. Но язык – это отдельная тема.
Зубная боль начала утихать. Фрункис немного повеселел.
– Иваныч, вот ты можешь представить нашего пациента, сидящего в стоматологическом кресле по-американски – нога за ногу?
– Нет, не могу, – чистосердечно признался Лапохват.
– И я не могу! Попытку обороняться и выскользнуть в дверь вижу. А вот чтоб как американец… Кстати, ты слышал новость? Обязательно сделай из нее материал в «Посторомкинский вестник».
– Какую еще новость?
– Не поверишь! Оказывается, в нашей больнице в подлокотник стоматологического кресла для эксперимента вмонтировали кистевой динамометр. И представляешь! Пенсионерка Ульяна Петровна – она раньше преподавала ботанику – установила мировой рекорд в кистевом жиме! Ее результат занесли в Книгу рекордов Гиннесса. Позади остались Сильвестр Сталлоне, Шварценеггер и даже хваленые тиски Бобровского завода слесарные изделий!
– Обязательно зайду в стоматологию! И встречусь с этой, как ее… с Ульяной Петровной.
– Сходи. Она, помимо рекорда, порвала стоматологу халат, второй – свободной от динамометра, рукой.
Беседу прервал телефонный звонок.
Лапохват, не ожидавший от звонков ничего хорошего, хмуро поднял трубку.
– Алло! – послышалось в трубке. – Витенька, добрый день!.. Что значит, не туда попала?! Ты хочешь сказать, что я набирала 3-45-17, а попала на 4-28-52? Пупсик, этого не может быть. Я тебя сразу узнала. Что – не ожидал? Я без тебя скучаю. Ну не молчи, говори, говори! О чем? Как ты тоскуешь обо мне… Не тоскуешь?! Витенька, разве можно говорить такие слова даме? Шалунишка! Но я тебя прощаю. Почему не спрашиваешь, где встретимся?.. Там, где и в прошлый раз. Витенька, ты что, забыл? Возле кинотеатра в семь. Ты во второй смене? Тогда завтра утром в десять. В чем я буду? Увидишь – ахнешь! Что ты сказал? Конкретней? В красном платье с оборочками, туфли и сумочка белые. Рост? Прежний. Пупсик, я за два дня не выросла… Извини, что не интересуюсь, в чем ты будешь? Ты неотразим в любой одежде. И даже без нее. Ну, хорошо, давай угадаю. Синий пиджак и брюки клеш?.. Угадать, что будет в руках? Розы? Тюльпаны? Гиацинты? Пупсик, ты меня интригуешь… Топор?!! Извините, я ошиблась номером…
– Черт побери! Что у этих баб в головах?! – Лапохват в сердцах швырнул трубку на рычаг.
Женская психология
Что именно у женщин в головах капитан узнал через пару минут. В коридоре послышались шаги, затем конвойный ввел задержанного. Лапохват от удивления даже привстал.
– Степан Сидорович… Опять вы?!
Перед капитаном стоял давний его знакомый – сапожник и по совместительству писатель-графоман Кутейкин. Лапохват хорошо знал его не только по редакции. В свое время неугомонный литератор возглавлял добровольную народную дружину, помогая искоренять преступность. А теперь вот, похоже, сам ступил на стезю порока, скользкую, как его лысина.
На руках красного от гнева Кутейкина поблескивали наручники, глаза его метали молнии.
– Вчера ночью преследовал женщину, – объяснил конвойный и для острастки как следует встряхнул задержанного. – Всю дорогу упирался.
– Что случилось, Степан Сидорович? – Лапохват указал на привинченный стул и распорядился снять наручники.
– Безобразие в городе случилось! Вот что! Вместо преступников хватают невиновных!
– Успокойтесь, Степан Сидорович. Расскажи, что произошло?
Наручники расстегнули, Кутейкин размял затекшие руки. Запинаясь, объяснил свою историю.
– Никодим Иванович, – возвращаюсь я вчера с литературного объединения, – вы ведь тоже там были. Время позднее, на дворе египетская темень. Иду себе мирно пустынной улочкой. До ближайшего фонаря, как до Туманности Андромеды, да и светит он не намного ярче. И тут различаю впереди себя женские шаги. Разумеется, я понимаю, что в такие минуты происходит в женской голове. Для меня их душа – открытая книга. Мысли читаю на расстоянии. И вот примерно такой у нас с ней получается заочный разговор.
Она, конечно же, думает: «Увязался следом в темноте! Не иначе как маньяк!»
А мне-то ход ее рассуждений понятен. Умирает от страха, боится, что настигну и снасильничаю. Я, естественно, решил обогнать ее – пущай идет сама, успокоится.
Рассказывая, Кутейкин немного повеселел – ему льстило внимание аудитории, включая и ненавистного конвойного.
– Что женщина думает, слыша за своей спиной быстрые шаги? – продолжил знаток женского сердца. – Правильно! «Теперь мне точно не уйти! Если бы не проклятая сумка – побежала бы!» И – добавляет ходу. Я даже запыхался, пока обогнал ее. И дает же некоторым бог здоровье!
– Не всем, не всем оно достается, – печально заметил Фрункис.
– Это верно, – продолжил Кутейкин. – Стало быть, иду я теперь впереди. А сам в это время понимаю, что у нее в кудрявой головке происходит. Конечно, шепчет себе: «Похоже, из благородных, если женщину в темноте не обидел. Надо бы не отставать. Если встретятся хулиганы – заступится».
Я улавливаю ход ее мыслей и, конечно, сбавляю темп – сумки-то у нее тяжелые.
Здесь она опять пугается: «Ой, медленней стал идтить! Если остановится – закричу и сумки брошу. С ними не убежишь».
А я про себя размышляю: «Будь на улице чуть посветлее – помощь бы оказал. А сейчас – обязательно за грабителя примет. Оправдывайся потом в милиции, что с добрыми намерениями среди ночи сумочку хотел…»
А она что думает? – Кутейкин сделал паузу. – Известно что! «Все они, мужики, подлецы! Ни днем, ни ночью от них никакой полезности нет! Еще, наверное, и сам от страха дрожит».
А меня прямо зло разбирает: «Вот же чертова баба! Язык отвалится голос подать – обстановку разрядить!»
Она, конечно, в это время свое предполагает: «Может, и правда обратиться к нему? Так ведь бросится наутек».
И вот так, мысленно разговаривая друг с другом, мы приближаемся к перекрестку. Там фонарь горит. Мне сворачивать налево. Интересно, думаю, а ей в какую сторону? Нехорошо как-то получилось. Сейчас выйду на видное место, стыдно будет, что женщине не подсобил. Даю себе слово: на перекрестке обязательно голос подам – столько уж вместе прошагали, что и привыкнуть пора. Думаю и она поняла, что я не бандит – до сих пор не снасильничал. Да и перекресток с фонарем – не лучшее место для таких дел.
А попутчица моя в это время размышляет следующим образом: «Повернет сейчас налево и – поминай как звали! Шлепай потом одна в темнотище. Этот хоть крепкий, может и красивый».
– А меня тут опять сомнения одолели, – признался Кутейкин. – А ежели ей в противоположную сторону? Комедия получится – только напугаю женщину, а сам пойду своей дорогой. Эх, если бы грабитель встретился, я бы заступился, а там, глядишь, и познакомились бы.
Попутчица, скорее всего, понимает мои колебания. Видит, что к перекрестку подходим. Думает: «Если первой не заговорю, он ни за что не осмелится». Наконец решается. Неожиданно спрашивает меня: «Мужчина, подскажите который час?»
– Я даже заулыбался от облегчения, – признался Кутейкин, – хотя в темноте она вряд ли заметила. Бодро так подхожу к ней и говорю: «Позднее сейчас время одной ходить, да еще с такими сумочками. Давай-ка их мне…» А она как завопит: «Ка-ра-ул! Грабят!» – И вот я у вас, – завершил свой рассказ Кутейкин.
– Конечно, вы ни в чем не виноваты, – сказал Лапохват, провожая Кутейкина, незаслуженно просидевшего в обезьяннике всю ночь. – Просто удивительно, чем порядочней человек, тем больше он страдает от женщин.
– И от милиции, – добавил Кутейкин. – Я это так не оставлю, сообщу куда следует.
Никодим Иванович застонал, словно маялся зубами не Фрункис, а он. Чего доброго, графоман действительно накатает бумагу в управление. Тогда вместо очередного звания ожидай выговор. Хорошо если Протогоров поможет – замолвит где надо словечко.
Капитан вспомнил поручение своего давнего друга. Время идет, а инсценировка покушения с привлечением фотографа не организовано. Хуже того – этот малый даже начал печататься в «Посторомкинском вестнике». Один из его опусов Лапохват обнаружил в последнем выпуске газеты. Лапохват развернул издание. Погрузился в чтение.
По странному совпадению статья Несиделова перекликалась с ночным происшествием Кутейкина и называлась «Как познакомиться с женщиной».
Лапохват читал и плевался от развязного тона автора – специалиста по очистке заводских сейфов.
«Меня всегда удивляло, – говорилось в статье Несиделова, – что на книжных полках всегда уйма ненужных советов. А главного – как найти спутницу жизни – не отыщешь. Набили оскомину «Как в домашних условиях построить мебель?», «Как заработать миллион?»… Спрашивается, зачем эта мебель, а тем более – миллион, если рядом нет женщины, на которую его можно потратить?! Восполним громадный пробел в прикладной литературе.
Давно уж известно, что, согласно великосветскому этикету, кто-то обязан представлять мужчину женщине и наоборот. Но в любом правиле есть исключения. Давайте рассмотрим ситуацию.
Предположим, вы направляетесь с собачкой в сторону водоема, где намерены ее искупать. Неожиданно песик срывается с поводка и хапает за ногу миловидную девушку. Тут уж не до этикета! В таком положении и глухонемой Герасим заговорил бы с незнакомкой, рассыпаясь в извинениях. И не исключено, что собачку бы они отправились топить вдвоем.
Согласитесь, один такой случай мог бы круто изменить магистральную линию русской литературы.
Ну, бог с ней, с собачкой. Даже если кусачая – оставим в покое, пусть бегает, виляет хвостиком, – мы не кровожадные. Лучше продолжим нашу историю.
И вот владелец собаки и пострадавшая девушка сидят в милиции, – участковый составляет протокол об укушении. Чем ни повод для знакомства? Он и она получают возможность узнать имя, адрес и прочие подробности! И, обратите внимание, все это происходит без так называемого этикета.
Конечно, может быть, лет этак через пять мужчина поймет, насколько крохотная собачонка разбиралась в людях лучше него. Но будет поздно – скандалы, развод, дележка имущества и недавние влюбленные готовы покусать друг друга.
Позволительно нарушать этикет и во время стихийных бедствий – при пожарах, землетрясениях, наводнениях… Представьте картину – весеннее половодье. Вы, словно дед Мазай, орудуя веслом, проплываете в лодке мимо крохотных островков суши – они вот-вот готовы исчезнуть в водяной пучине. И на каждом таком островке вместо зайцев сидят застигнутые врасплох (значит, в чем мать родила) молоденькие беззащитные девушки. Дрожа от холода и страха, они благодарно прыгают в спасительный челнок. А вот и молодой человек, терпящий бедствие, бросается вплавь к вашей посудине. Конечно, вы будете наготове – отрезвите его ударом весла. Пусть не путает лодку деда Мазая с Ноевым ковчегом!»
– Никакого стиля, все валит в одну кучу! – возмутился Лапохват, но газету не оставил.
«Психологи давно заметили, – читал Лапохват далее, – самые глубокие чувства возникают в необычной, экстремальной ситуации. Например, во время грозы, или при катании на качелях, когда сердце обмирает при каждом падении вниз.
Также девушка навеки сохранит привязанность, если вы спасете ее во время прыжка с парашютом (она вместо того, чтобы дернуть кольцо, пыталась надеть его на палец).
Но, конечно же, чаще всего влюбляются на работе. Миллион супружеских пар возникло благодаря производственным отношениям! По мнение многих психологов, только служебные романы способны сделать ненавистную работу терпимой.
Обоснуем эту точку зрения, еще раз обратимся к русской литературе.
Предположим, вы – железнодорожный обходчик. Ваша прямая обязанность: в жару и в холод, под проливным дождем и колючим снегом, проверять исправность мерзкого и опостылевшего участка железнодорожного пути. И вот однажды вместо открученной гайки на клемном соединении вы находите гражданку Анну Каренину. Она лежит поперек рельсов и крестится. Разумеется, вы поднимаете женщину и, тем самым, спасаете ее. В сохранности доставляете ее к своей сторожке и утешаете там, как умеете, пока не появятся благодарные слезы.
Спрашивается, с прежней ли неохотой на следующий день обходчик отправится проверять дистанцию? А вдруг там находится еще кто-то, требующий участия?
Очень удобно (в смысле эффективно), знакомиться в городском транспорте – к этому располагает сама обстановка. Иной раз во время часа пик особей противоположного пола притискивают друг к другу с такой неодолимой силой, что, хочешь не хочешь, а чувства обязательно появятся. Единственным недостатком подобного знакомства – не считая поломки ребер – логичная прохлада во время первой брачной ночи. Увы, молодые супруги ничего нового не испытают.
Но если у вас, дорогие читатели, не складываются знакомства даже в городском транспорте, рекомендуем прибегнуть к более эффективному методу. Разместите объявление в газете, в рубрике знакомств. Только, пожалуйста, избегайте шаблонных и набивших оскомину фраз о возрасте, росте и т.д. О себе сообщите интригующе кратко. Например: «Пишу левой ногой». И точка! Никаких объяснений.
Уверяю вас, от звонков не будет отбоя! Почему ногой, а не руками? Наступили на противопехотную мину? Не пострадало ли остальное? Одним словом, контакт установлен. И только от вас зависит, продлевать ли его.
По утверждению психологов, есть еще один безотказный способ покорить женское сердце – обратиться к ней за помощью. В этом случае она сразу возвышается в своих глазах, оказывается в роли попечительницы, хозяйки беззащитного и покинутого существа. Она проникается состраданием и любовью.
А еще лучше, под видом просьбы о помощи, занять у нее приличную сумму. Уверяю, в этом случае она и через месяц, и через год будет одаривать вас своим вниманием. Более того, не один раз будет приходить к вам домой. И это может длиться вечно. Главное – не возвращайте деньги!»
Лапохват отбросил газету.
