Александр Петрович Пальчун
Перестроечная кувыркайка
Аудиокнига Пряхина
После встречи с Трофимом Канатовым Несиделов заметно приуныл. Нет, он не завидовал посторомкинскому классику, но понимал, что до таких гонораров ему еще далеко.
Пряхин, вернувшись с фотографической вахты, застал своего друга в невеселом расположении духа.
– Да этот Канатов и в подметки тебе не годится! – поддержал товарища Пряхин. – Он элементарно кует бабло, а у тебя что ни статья, то шедевр.
– А полноценной книги до сих пор нет.
– Потому что не встретил настоящего героя. Нам училка рассказывала, Набоков пятьдесят лет царапал свои романы, и никто их не читал. А попался на глаза педофил – сразу прославился.
– Какой педофил?
– О котором в «Лолите» рассказано.
– Да где ж я в Посторомкино педофила найду? Тут и маньяков-то нет.
– И слава богу! Они нам не нужны. Ты лучше напиши о порядочном человеке, из глубинки, от земли.
– О Митриче что ли?
– Можно и о Митриче. А я тебе чем не гожусь? Если я начну свою жизнь вспоминать – «Тихий Дон» получится.
– Так расскажи.
– О-о-о! Думаешь, это просто? И надо с самого начала. Да и обстановка должна быть соответствующей.
Через полчаса перед Пряхиным стояли три бутылки пива и лежал японский диктофон, – Несиделов позаимствовал чудо заграничной техники у Алины. Редактор «Посторомкинского вестника» только что вернулся из столицы, где провинциальных журналистов на семинаре натаскивали новым методам освещения событий. Там же ему пожертвовали на редакцию три цифровых японских диктофона.
– Вот смотри, – Несиделов проинструктировал Пряхина, – горит красный глазок, значит – пишется. Батареек хватит на двенадцать часов.
– Я, наверное, раньше управлюсь, – предположил Пряхин.
– Тогда начинай.
– А ты уходишь?
– Не буду мешать. Для мемуаров желательно одиночестве. Если потребуется, мы с Алиной потом отредактируем.
– Само собой. И Серега Крутов поможет – для редактора это раз плюнуть.
Несиделов ушел.
Антон Васильевич с опаской покосился на диктофон. Для вдохновения выпил бутылку пива, нажал на кнопку и, удостоверившись, что красный глазок загорелся, начал историю своей жизни.
Говорил он часа три.
– Все! – сказал Пряхин, отдавая диктофон Несиделову. – Даже горло пересохло. Тут тебе на пять романов хватит. А я сбегаю возьму что-нибудь покрепче – не мешает обмыть будущую аудиокнигу.
– Ну как? – спросил Пряхин, воротясь из магазина. Слышимость хорошая?
Лицо Несиделова не излучало восторга.
– Сам послушай.
Несиделов включил диктофон.
В динамике послышалось покашливание, а потом уверенный голос Пряхина: «Значит, так… Только я, значит, появился на свет, только вылез…» Неожиданно речь прервалась, ее сменило долгое шипение. Несиделов несколько раз перекрутил запись, и всякий раз вместо голоса Пряхина слышалось змеиное шипение. Только в самом конце, снова появился голос Пряхина: «Вот и все! Теперь, Андрюха, можешь перекладывать мои слова на бумагу и колоть дырочку в пиджаке для Нобелевской медали».
– Что это было?! Я три часа говорил! – удивился Пряхин.
– Это я виноват, – сконфужено ответил Несиделов. – Забыл предупредить, что японцы внедрили в диктофон специальный чип с программой – распознает матерные слова и автоматически их пропускает.
– Никогда япошкам этого не прошу! – воскликнул Пряхин. – Черта им лысого, а не Курильских островов!
Воспоминанья Митрича
Митрич во время посиделок с молодежью частенько ностальгически вспоминал свое прошлое.
– Эх, робята, – как-то сказал он, когда приятели, в том числе и Фрункис, расположились на пряхинской кухне, – вы, дорогие мои, теперь никогда не услышите интересного разговора.
– Какого разговора? – спросил Несиделов.
– Примерно такого: «Привет, Витек!» – «Иди ты к черту! Сегодня привет, а завтра – займи трешку до получки». Нет уже трешек, и пятерок тоже нет. А такого понятия как «до получки» по причине ее отсутствия тоже нет. А что такое аванс, вы, ушибленные переменами, вообще не понимаете. Старики и те уже начали писать его через «ц».
– Митрич, расскажи про аванс.
Старик откинулся на спинку стула.
– Аванс – это деньги, которые платили за работу, которую только собираешься делать. Выполнишь ее или нет – по воде инструментом писано, а деньги уже в кармане.
– Значит, счетчик включили, – предположил лейтенант Фрункис, с некоторых пор любезно принятый в компанию. – Какой дурак станет баксы наперед раздавать?
– Стоп-стоп-стоп! Никаких баксов. В это, дорогие мои, вам трудно поверить, но тогда и понятия такого, как «баксы», не было. Единственная валюта – рубль. Доллар был, но стоил восемьдесят копеек.
Старик смахнул непрошенную слезу. Поборов минутную слабость, продолжил:
– Удивительная штука этот аванс! Приходишь, например, на завод в отдел кадров и говоришь: «Я хочу у вас работать!» Уточняешь – кем. А тебе в ответ:
– Молодчина! Получай аванс и завтра выходи на смену.
– Так я ведь еще палец о палец?..
– Ничего. У нас половина таких.
– А деньги-то за что? – не унимался Фрункис.
– За то, что собираешься работать. Без денег это желание быстро на корню усыхает. Уйдешь, а потом ищи-свищи такого дур… Одним словом, дают – бери.
А еще в прежние времена существовал такой вид аванса с романтическим названием «подъемные», – с теплотой в голосе продолжил Митрич. – Выдавался он отчаянным и бесшабашным сорвиголовам, желающим заново начать свою жизнь на Крайнем Севере. Любимым занятием таких первопроходцев было пропивать подъемные и приходить за новыми.
Вы только представьте – стоит вот такой Амундсен в отделе кадров где-нибудь на прииске. Стоит в бушлате, шапке-ушанке и валенках. (Это все, что ему удалось нажить к сорока годам.) А за окном на сотни верст тайга, заснеженные сопки и пьяные эвенки. Вот бы где Шекспиру родиться! Да-а-а! С размахам раньше жили!
А вам, нынешним, остается только с надеждой на кассира поглядывать. Интересоваться, когда привезут, уже неприлично. Будущая получка в конторе осязается за неделю. За ее пределами слухи о выплатах витают постоянно. Сегодня, дорогие мои, если понадобиться сплотить разношерстный коллектив, так сказать, привести трудовые резервы к общему знаменателю, достаточно шепотком произнести – «получка». По движению губ разберут, по предательски счастливому блеску в глазах догадаются. Громко говорить не рекомендую, – добавил Митрич, – в коридоре затопчут. А крикните: «Аванс!» – не шелохнуться – не знают таковского слова. И помимо того, теперь в хороших известиях всегда подвох находят: «Спасибо, мол, наполучались – и в «МММ», и в других конторах!»
Но изредка даже у меня, стрелянного воробья, – продолжил Митрич, – появляется соблазнительная мыслишка. Словно что-то кольнет изнутри, а вот возьмут и отвалят авансом, наперед: «Бери, Митрич, не стесняйся, когда-нибудь отработаешь».
Что-то я стал заговариваться, – самокритично закончил свои воспоминания старик. – Размечтался.
Тут не лишним будет заметить, что в перестроечные времена Митричу жилось несладко. Иной раз даже приходилось задумываться – чем бы нарушить кислотно-щелочной баланс? Хорошо бы, например, сделать это с помощью куриной ножки. Свиная отбивная тоже могла бы справиться с поставленной задачей. Кариеса Митрич не опасался. Единственное, что вредило его зубам – склероз. Пенсионер уже дважды оставлял свою челюсть в самых неподходящих для этого местах.
А ведь в свое время старик потрудился немало. Вспомнить, хотя бы, далекую Петагонию. Но и она оказалась в прошлом.
С годами к пенсионеру Митричу все тверже приходило убеждение, что явился он в этот мир не случайно, а с конкретной задачей – страдать от родимого отечества. Не было на его памяти такого правительства, которое бы не оставляло Митрича в дураках. Причем всякий раз при смене правительства трудовые сбережения бесследно исчезали. Вместо них на полке книжного шкафа появлялись то облигации послевоенного займа, то марки ОСОВИАХИМа, ДОСААФа, Красного Креста, а то и попросту банальные лотерейные билеты.
Подобно отставному штурману, перебирающему морские карты, Митрич на досуге перекладывал ваучеры, акции, сертификаты, купоны и талоны. Чем одна бумага отличается от другой, он доподлинно не понимал. Но, как и большинство его сверстников, несокрушимо верил в магическую силу макулатуры с круглой печатью.
Однако всему есть свои пределы! Когда в газетах сообщили, что обесцененные вклады выплатят через двадцать лет, Митрича начали одолевать сомнения. Дело в том, что ко времени выхода такого постановления владельцу ценных бумаг было далеко за шестьдесят.
А чем обычно славится упомянутый возраст? Да тем, что к этому времени характер у человека начинает серьезно портиться. Теперь он вовсе не радуется, как в молодости, когда его обводили вокруг пальца и кормили обещаниями. Нрав пенсионеров калечится до такой степени, что при попытке отнять кошелек, они возмущаются, а иной раз даже сопротивляются. Эту несговорчивость медики именуют старческим маразмом.
И вот, с виду здоровый Митрич (но мы-то знаем о букете возрастных изменений) направляется в службу соцобеспечения. Идет он небыстро, с остановками – сердечко не позволяет. Посидит на скамеечке, отдохнет, и далее – в путь. Приходит в социальную службу, а там ему объясняют (не сразу, конечно, а когда отстоит очередь), что государство всем пострадавшим от него оказывает помощь – называется «субсидия». То есть, великодушное государство обязуется частично оплачивать его счета за квартиру, чтобы Митрич не числился у государства в должниках.
– Погодите. Не понял? – удивляется старик. – Я – должник?!
Дрожащей рукой он вытаскивает из кармана ваучеры, сертификаты, облигации государственного займа и т.д.
Тут следует добавить, что вышеупомянутый старческий маразм обычно отягощается гипертрофией собственного достоинства. Как правило, такой больной начинает роптать, когда слышит, что он нахлебник и приживала. Так что сотрудникам социальной службы вместо полезной для общества работы приходится вдалбливать в старческие головы прописные истины.
Заслышав их речи, пенсионер кипятится пуще прежнего. (Удивляться тут нечему – хворый человек). Теперь уже в карманах он ищет не ценные бумаги, а валидол.
Ему расстегивают ворот, отпаивают водичкой, приводят в чувство.
– А в каком размере субсидия? – немного успокоившись, интересуется Митрич.
Сотрудник соцслужбы листает толстенную книгу, водит пальцем по страницам сверху вниз и, наконец, расплывается в улыбке.
– А субсидия-то вам как-раз и не положена. Так что напрасно явились. Вы со своей супругой превысили установленный лимит на жилищную площадь.
Эх, Митрич, Митрич! Не нашел ты счастья в далекой Петагонии, нет его и в родимой сторонушке!
– Я ведь телевизор не смотрю с восьмидесятого года, – продолжил Митрич свои воспоминания, – вернее, с начала восемьдесят первого.
– Это почему? – удивился Пряхин.
– А потому, что нехорошо поступили! Я еще пацаном был, когда на съезде объявили, что коммунизм построят через двадцать лет – в восьмидесятом. Я терпеливо все это время дожидался – и новости смотрел, и КВН, и «В мире животных». И вот, просыпаюсь 1 января – на календаре 1981-й. Двадцать лет – как не бывало! Смотрю в окно, а там – никакого коммунизма! Даже людей не видать – все после нового года отсыпаются. Выходит, обманули!
А вчера, – продолжил Митрич, – Катерина – жена моя – начала возмущаться по этому поводу : «Это, – говорит, – никуда не годится! Мы за антенну платим, а ты телевизор не смотришь!»
– Да с какой это стати я буду наказывать себя дважды – и платить, и смотреть то, что они показывают?! У нас в армии даже старшина Онуприенко два раза за одно и то же не наказывал.
– Замучил ты меня своим Онуприенко, – ответила Екатерина. – Ты хоть раз меня послушай. Я ведь пошла тебе навстречу.
– Это когда?
– Когда ты просил моей руки.
– Нашла что вспоминать! Это тридцать лет назад было.
– Хочешь сказать, что я за это время состарилась?
– Господи! Кто тебе такую глупость сказал? С чего это ты вдруг состаришься? Не выдумывай. Я такого не говорил.
– Но все равно подумал. А это еще хуже – подумал и скрываешь!
– Да ничего я не думал. И скрывать мне нечего.
– Так я тебе и поверила! В каждом сериале показывают, как мужики скрывают свои делишки! А тебе нечего скрывать?
– Да потому и показывают, что сериалы глупые. Там если никто никому не изменяет, так их и в программу не ставят.
– Вот видишь!
– Что видишь?
– Что в телестудиях не дураки сидят. А ты не хочешь учиться, телевизор не смотришь.
– Я книжки читаю.
– И что? В книжках не изменяют?
– Не во всех.
– А-ну, покажу хоть одну! Что у тебя на тумбочке?
– Про квантовую механику. Автор какой-то Фейнман.
– Погоди. Это не тот Фейнман, который четыре раза женился?
– Нет, думаю, он холостяком был. Когда бы он тогда наукой занимался? Но точно сказать не могу. В книжке про кванты, а не про женитьбу.
– А ты знаешь, что кванты прыгают туда-сюда? По телеку рассказывали… И невозможно поймать, как они в другом месте оказываются.
– Когда-нибудь поймают.
– И я тебя застукаю.
– С кем застукаешь? Что ты мне все время соседку приписываешь?! Ничего у меня с ней не было. И она вдвое моложе меня.
– Вот! Ты сам ее вспомнил – я за язык не тянула. Так и знай, застукаю!
– С соседкой?
– И с соседкой, и за телевизором! Нечего изображать из себя безразличного. Начхать ему, что вокруг творится!
– То, что показывают, и то, что вокруг – не совпадает.
– Конечно, не совпадает – соседку твою не показывают! Сам начал. Я тебя за язык не тянула.
– Хорошо. Сегодня посмотрю новости.
– Вот видишь! Согласен даже на новости, лишь бы я соседку не вспоминала! У нее есть телевизор?
– Откуда я знаю. Ты с ней постоянно болтаешь.
– Нет у нее телевизора! И ты его не смотришь. Все в нашем доме смотрят, а вы с ней не смотрите! Что скажешь?
– Господи! Да сейчас половина людей не смотрит – недавно интернет появился.
– О-о-о! Не хитри. Не уводи разговор в сторону. Половина у него… Знаю я эту половину, и глаза ей выцарапаю!
– Ты это серьезно?
– Увидишь!
– После тридцати лет совместной жизни?
– Ты опять про свое?!
– Да я не про свое, а про наше. Дай я тебя поцелую. Я люблю тебя! Дай бог каждому мужику такую женщину встретить – через тридцать лет меня ревнует. И это после всего, что по телеку насмотрелась. Даже не знаю, за что мне такое счастье?! – закончил Митрич. – Вот если бы и тебе, Андрюша, такую бабу встретить – жил бы ты с ней душа в душу!
Репортаж с подиума
Вероятно, пожелание Митрича услышали на небесах. И Несиделов свое счастье не упустил. Будь он, конечно, немного поглупее, сразу бы объяснил милиции недоразумение в бухгалтерии керамзавода. Ну и что? Стал бы для всех посмешищем, не встретился бы с Алиной и не сидел бы теперь рядышком с ней.
Алина и Андрей впервые вместе отправились на культурное мероприятие. Нет, это был не банальный поход в кино, с которого обычно стартуют влюбленные парочки. Пришли они на показ мод, организованный в посторомкинском Доме культуры. Но наряды там демонстрировались не совсем привычные, хотя и очень распространенные – показывалась современная рабочая одежда.
Организовал мероприятие корреспондент «Посторомкинского вестника» Сплетняковский, он же – руководитель народного театра.
Алина с Андреем расположились в первом ряду. Несиделов к этому времени осмелел настолько, что взял ладонь девушки в свою руку и перебирал крохотные пальчики. Самое приятное в этой процедуре, что Алина не отдергивала руку.
На сцене появился Сплетняковский в ядовито-зеленом костюме с огромным стоячим воротником. Начал он с представления участниц.
– Обратите внимание, – рокотал Сплетняковский в микрофон хорошо поставленным голосом, – как оригинально, с намеком на параллельность рельсового пути, простеганы ватные телогрейки девушек-моделей. Это работницы славных российских железных дорог. Не правда ли, их платочки, кокетливо завязанные на подбородке двойным узлом, словно бы говорят: не так-то просто распутать нас в брезентовых рукавицах, да еще на морозе. Да и рукавицы только с виду обычные! На самом деле они изготовлены в футуристическом стиле – с тремя пальцами.
К счастью, на Алине рукавиц не было, и Андрей имел возможность поглаживать ее пальчики своей пылающей ладонью. Сердце его стучало настолько гулко, что слова ведущего едва проникали в сознание.
– Наши девушки отказались от старомодной дамской сумочки на ремешке, – восторгался Сплетняковский на сцене. – Сегодня они предпочитают носить на плече полутораметровый ломик, вернее лапу – так на железной дороге называют инструмент для извлечения «костылей» из шпал. Посмотрите, как ярко поблескивает в лучах софитов эта оригинальная деталь женского туалета!
Уверенность в движении моделям придают эротические резиновые изделия, – продолжил Сплетняковский. – Я говорю о сапогах, незаменимых на сыпучем гравии. Вы, наверное, сразу подметили, обувь взаимозаменяема – нет ни правых, ни левых изделий, зато все они огромных размеров. Некоторые модницы, например, девушка под номером 5, немного отвернула голенище. Тем самым она как бы намекает – это только начало… Остальное мужчина обязан проделать сам.
Неповторимость коллекции придают оранжевые безрукавки поверх бушлатов. Психологи установили, что при виде красного цвета воспламеняется взор не только у крупной рогатой живности. Вот и у дорожного мастера Никитича – он отличается модной двухдневной щетиной и трехдневным перегаром – белки глаз испещрены красными прожилками. Воспаленный огневым раздражителем безрукавок, его взгляд не соблюдают соосность, а тело – отвесность. Изогнутая в губах сигарета сигнализирует о горизонтальном проседании пути. Руки мастера слегка подрагивают.
Тут уместно заметить, что красный свет на железной дороге используют очень давно. Никитич, например, даже будучи совершенно трезвым, во время инструктажа перед сменой так распаляется, что лицо его приобретает багровый оттенок. Уже трижды машинисты электровозов принимали его лицо за запрещающий сигнал светофора.
А теперь обратите внимание на модель номер 8. Как интригующе у девушки затемнена передняя часть одежды! Зачастую романтически настроенные мужчины принимают такие пятна за следы от чьих-то рукавиц. Некоторые считают – от бригадирской промасленной куртки. Но в любом случае этот оригинальный штришок, удачно найденный модельером, повышает производительность труда. При виде темных отметин на оранжевой безрукавке у мужской половины бригады поднимается жизненный тонус, и костыли вгоняются в шпалы с единственного удара.
А теперь обратите внимание на хлястик! – продолжил Сплетняковский. – Несведущему человеку он может показаться совершено излишней и даже архаичной деталью туалета. Но какие фантазии он вызывает в мужском воображении! Что это? Поручень мечты? Или шпала, неуместно лежащая на пути к наслаждению?
Несиделову с Алиной в эти минуты было не до хлястиков, а тем более, шпал. Они соединили свои ладони, их плечи прижались друг к другу, так что до полного слияния сердец осталось всего каких-то несколько сантиметров.
Ведущий тем временем продолжал шоу.
– Обратите внимание на цветные флажки, засунутые в голенища сапог. С помощью этих ярких тряпиц девушки переговариваться на расстоянии.
А теперь остановите свой взор на модели под номером 9. Ее левая рука временно свободна от обязательного ломика. Поэтому вполне оправдано было занять ее электрическим фонарем. Автор коллекции не упустил возможность еще раз подчеркнуть романтичность женского наряда. С помощью такого фонарика легко беседовать с любимым человеком на расстоянии даже в кромешной темноте. Размахивая осветительным прибором из стороны в сторону, девушка как бы недвусмысленно говорит: «Иди же ко мне, мой ненаглядный. Не оставляй меня в одиночестве».
И что бы вы думали?! Не только пылкий возлюбленный, но и железнодорожный состав не в силах противиться девичьему зову. Подавая волнительный сигнал, тепловоз начинают движение.
Простите, я едва не забыл упомянуть о свистке, этом зачатке будущего ожерелья, висящем на шнурке. Опытные кутюрье не упускают возможность использовать эту мелкую, но очень характерную деталь композиции. Соловьиные трели, издаваемые свистком, заметно округляют девичьи глаза, придавая им особую выразительность.
А теперь посмотрите, как непринужденно и синхронно ступают участницы, перенося смолистую, лишенную всякой вычурности шпалу. Это еще раз подтверждает – на плечах девушек любой предмет становится воздушно невесомым.
Отдадим должное автору этих нарядов – он сознательно избежал постмодернизма, когда участницы показа, вместо традиционных, на совесть просмоленных деревянных шпал, выходят с банальными железобетонными столбами. Согласитесь, никакому железобетону не передать всю гамму благоуханий деревянного бруса.
А теперь, господа, вы имеете возможность наблюдать, как девушки выходят на подиум попарно. С врожденной грацией и легкостью в движениях они прямо на ваших глазах сооружают пролет железнодорожного пути. Пройдет каких-то две-три минуты и по нему можно будет пускать большегрузный состав. А вот и он! Вы слышите его волнующие кровь гудки. Но что это?! Куда запропастился Никитич с его красным лицом?! Неужели снова покинул свой пост, променяв его на станционный буфет? Эх, Никитич, Никитич!.. Караул!!! Берегись!!!
Ведущий бросился за кулисы. Зрители в страхе повскакивали с мест.
По залу, рожденная в мощных динамиках, пронеслась имитация лязга, воя и грохота летящего товарного состава.
Таким нетривиальным способом завершился показ моделей рабочей одежды.
Алина в страхе выдернула руку из ладони Андрея. Ее сердце колотилось, но вовсе не от близости Несиделова, а от дурацкой режиссерской выходки Сплетняковского.
