bannerbannerbanner
полная версияИсповедь изгоя

Владимир Великий
Исповедь изгоя

– Ты, уж Мария, не думай, что я какой-то богач… Ты, вот, милая мо-я-я, какую деньгу за проживание загнула… И даже сердце от жадности не остановилось… Эх, смотри у меня… – Он пригрозил женщине пальцем и серьезно предупредил. – Не вздумай моего единственного обижать… Он тебя-то точно не обидет…

На умозаключения своего отца сын ничего не сказал. Он только смиренно стоял перед ним и весело смеялся. Он сейчас не переживал за тридцать целковых. И за кусок мяса, который отец подарил одинокой женщине, у него тоже не болела голова. У него были другие мысли. Этим мыслями он жил раньше, будучи еще студентом. Этими мыслями он жил и сейчас, когда стал преподавателем кафедры истории КПСС одного из престижных вузов Сибири.

Прошла еще одна неделя. И этот небольшой отрезок времени для Чурсина оказался очень удачным. В первый же день начала учебного года он был официально представлен коллективу кафедры. Горовой довольно долго информировал своих коллег о заслугах новенького, известил их и об его научных планах. Он также огласил результаты конкурса на замещение вакантной должности преподавателя кафедры истории КПСС. Кроме Чурсина, других заявлений на конкурс не поступало. Все это прибавило энергии и оптимизма молодому историку. Он в этот же день «отметился» у всех проректоров и в партийном комитете института. На следующий день познакомился с деканами факультетов. Все и везде его принимали с улыбкой, желали успехов. Ночевать он приходил поздно вечером, хозяйка уже спала. Он сразу же раздевался и плюхался в кровать, панцирная сетка которой почему-то громко скрипела. Это нисколько его не раздражало. В эти дни он даже не испытывал чувства голода, хотя в его желудке иногда не было ни хлебной крошки. Погружаясь в темноту сна, он строил свои планы…

В понедельник очередной недели Чурсин, как обычно, открыл дверь и окинул взглядом две довольно большие комнаты, в которых находилась кафедра истории КПСС. К его удивлению, никого из преподавателей не было. На какое-то время он опешил и присел за свой письменный столик, стоящий возле окна. Неспеша вытащил из дипломата очень толстую книгу под названием «История Коммунистической партии Советского Союза», с которой не расставался все эти годы, а также планы семинарских занятий. От себя он нисколько не скрывал, что все это он делает просто так, чтобы подавить в себе внезапно появившееся волнение. К первому в своей жизни семинарскому занятию он готовился очень основательно.

Неожиданно дверь открылась и вошла Анна Петровна, секретарша кафедры. Чурсин, откровенно говоря, за все время своей работы на кафедре, не успел ее еще по-настоящему разглядеть. Пожилая женщина все куда-то исчезала. И на этот раз, она, ссылаясь на нехватку времени, быстро приблизилась к нему, и протянув ему небольшую бумажку, скороговоркой выпалила:

– Егор Николаевич! Вам предстоит завтра выехать со студентами на уборку урожая. Будете в качестве комиссара… Иван Константинович все уже с партийным комитетом согласовал… – Увидев широко раскрытый рот молодого преподавателя, она очень серьезно добавила. – Уборка урожая у нас рассматривалась и рассматривается как очень ответственное поручение партии…

От поистине шокирующего известия и повелительного тона женщины, новенький привстал и хотел что-то ей возразить. Однако ему это не удалось. Анна Петровна исчезла так же быстро, как и появилась. Чурсин медленно опустился на стул и дрожащими руками прикоснулся к небольшой записке. Глазами пробежал ее содержание. Секретарша озвучила все то, что в ней была написано. Он тяжело вздохнул и задумался. Идти в партком или звонить Горовому, он не решился. Отнекиваться было бессмысленным занятием. Для этого у него не было каких-либо объективных причин. Во время учебы в университете первокурсники, как правило, всегда ездили на уборку урожая. Комиссарами с ними были преподаватели кафедр общественных наук. Он еще раз тяжко вздохнул, положил учебник и планы в дипломат. Затем неспеша вышел из комнаты. В таком же медленном темпе он спустился на второй этаж, где находился партийный комитет. Через час его голова была напичкана всевозможными ценными указаниями. В обеих руках он держал рулон ватмана, наборы туши и плакатных перьев. Ему, как коммунисту предстояло вести решительную борьбу за урожай. По точным данным секретаря партийного комитета через три недели ожидаются большие заморозки…

Совхоз «Путь Ильича», где находился лагерь труда для студентов кооперативного института, большими производственными показателями не блистал. Это было, вполне возможно, и закономерно. Посевных площадей для зерновых культур в хозяйстве не было. Причиной этому была болотистая местность и сплошные солончаки. Хозяйство специализировалось на животноводстве и картофелеводстве. Немного сеяли подсолнечника и кукурузы. В основном эти культуры шли на приготовление силосной массы, которой зимой кормили животных.

Первокурсников в лагерь доставили к обеду следующего дня, привезли их автобусами. В первые же минуты пребывания студенты были разочарованы. В помещениях, специально построенных для них, не было электрического света. В комнатах отсутствовали лампочки, кое-где была вырвана электропроводка. Чурсин сразу же бросился искать завхоза. На территории лагеря его не оказалось. Не было здесь и представителей из руководства совхоза. Он рванулся в контору. Управление совхоза находилось в небольшом домике, вокруг которого паслись несколько коров и около двух десятков овец. Почему эти животные нашли именно здесь для себя пастбище, для городского жителя было непонятно. Начальников в конторе не оказалось. Была одна только молоденькая секретарша, которая при появлении студенческого комиссара, громко прогнусавила:

– Вы, правильно меня поймите, товарищ начальник… Директор о приезде студентов мне ничего не говорил… Он приедет из Помурино только поздно вечером…

Чурсин по совету женщины направился к секретарю партийного комитета совхоза, его кабинет находился напротив директора. Партийного вожака на месте также не оказалось. Вместе него за столом сидел старый дед, который, по его словам, хотел уплатить партийные взносы. Он уже трижды пытался это сделать, но безуспешно. Секретаря то не было на месте, то он болел. У комиссара оставалась последняя надежда – это завхоз отделения, за которым был закреплен студенческий лагерь. Дедок очень любезно согласился довести Чурсина до небольшого дома, где жил завхоз. Им оказалась толстая женщина, для которой появление студентов было полнейшей неожиданностью. Подняв руки к небу, она с изумлением произнесла:

– Боже! Почему Вы так неожиданно приехали… Сегодня утром наш партийный шеф сказал, что студенты ожидаются через два дня… Синоптики обещали значительное улучшение погоды…

Полуциркаческое поведение женщины нисколько не рассердило комиссара. Он, видя ее искреннее удивление, наоборот, громко рассмеялся и проговорил:

– Ну и дела творятся в нашей глубинке… Меня только вчера наши начальники инструктировали о важности выполняемой задачи, а здесь нас и не ждут…

Вести разговор или что-либо доказывать было бессмысленно. Для этого не было времени. Предстояло накормить и обеспечить ночлег для целой сотни студентов, среди которых почти восемьдесят процентов были девушки. Завхоз оказалась на редкость пробивной и строгой женщиной. В этом Чурсин убедился почти мгновенно. Она тотчас же взяла большую связку ключей и направилась к соседнему дому, который находился в метрах двадцати от ее дома. Чурсин последовал за нею. Надя, так назвала себя завхоз, решительно открыла калитку и вошла в ограду. Вскоре оттуда донесся очень громкий мат. Сомнений у комиссара не было, мат раздавался из уст завхоза. В этом он убедился окончательно, как только вновь открылась калитка. Перед ним появился небольшого росточка мужчина. В одной руке он держал большок моток электропроводки, в другой руке у него было металлическое ведро. В ведре лежали электрические лампочки. Следом за мужчиной вышла Надя, в руках у нее был березовый прут.

Через пару часов спальные помещения студенческого лагеря осветились светом. Вася, так звали электрика, от своей полезности засиял улыбкой. При этом он показывал очень редкий частокол своих желтых зубов. Счастлив был и комиссар. Он от радости протянул руку мужчине и весело произнес:

– Ну, Василий, ты настоящий Кулибин… Я, честно говоря, и не верил, что ты все можешь так быстро сделать…

От неожиданной похвалы студенческого начальника Вася крякнул и искренне признался:

– Понимаешь, товарищ начальник, я ведь, по правде, даже и не электрик. Меня просто сюда закрепили на время сельхозработ. – Почесав пальцем за ухом, он очень тихо добавил. – У нас здесь всем правит Надька, она жуть какая строгая. Убьет, если под горячую руку попадешь… Это ведь она меня науськала спалки и бытовки не закрывать. Два года закрывал, а сейчас нет… В эту зиму только пару метров проводки вырвали и выкрутили лампочки. Зато двери и окна целые…

К сожалению, накормить студентов комиссару удалось только к вечеру. В совхозной столовой ничего из продуктов питания не было, кроме воды. В организации ужина опять была львиная заслуга Надежды Ивановны, так величали работники столовой свою заведующую хозяйством. Она взяла взаймы у односельчан мясо и другие продукты питания. Отбой в лагере произвели в двенадцать часов ночи. Начальник лагеря и комиссар зашли в свою комнату через час.

Первая трудовая неделя для комиссара Чурсина пролетела незаметно. За это время удалось организовать работу и быт студентов. Был организован и их досуг. Во всем этом он видел и свою заслугу. В конце октября сельхозработы закончились. Неожиданно выпал снег, он уже больше не растаял. Сибирская зима пришла окончательно и надолго. Через час после приезда из совхоза Чурсин зашел в партийный комитет и положил на стол информацию о политико-воспитательной работе, которую под его руководством проделала партийная группа и комсомольская организация студенческого лагеря.

Для коллег своей кафедры он привез два ящика отборных яблок, подарок от управления совхоза. За два часа до отъезда из лагеря к нему подошел директор и стал благодарить его за хорошую работу студенческого отряда. Первокурсники всегда выполняли дневные задания, не было у них и нарушений дисциплины. Затем Иван Иванович, так звали начальника, повел его на склад. В самом углу большого помещения стояло около десятка ящиков с яблоками. Чурсин подошел к ним и стал лупать глазами. Он все еще не понимал, зачем его сюда привели. Увидев его недоуменный взгляд, директор улыбнулся и с иронией произнес:

 

– Егор Николаевич! Ты все еще не понял, что я от тебя хочу. – Чурсин слегка покрутил головой. Иван Иванович заразительно рассмеялся и нараспев пропел. – Да я тебе хочу по-да-рок сде-лать. Какой ты непо-нят-ли-вый…

Лишь после этого комиссар понял, что от него хотят. Он внимательно посмотрел на начальника и спокойно ответил:

– Спасибо, Иван Иванович! К сожалению, яблоки я практически не кушаю… Мое лучшее блюдо – мясо с картошкой. – Он заразительно засмеялся и повернулся лицом к выходу. Директор продолжал настаивать на своем. – Николаевич, ты же не с Луны свалился… Дают – бери, бьют – беги… Потом на полном серьезе он добавил. – Это остатки спецзаказа для районного серого дома. Одним словом, возьми эти яблоки. – Чурсин тяжело вздохнул, и поблагодарив мужчину за подарок, взял на руки два ящика и понес их к автобусу.

По пути в институт он решил отдать все яблоки своим коллегам. Ящики он занес на кафедру и поставил их возле своего стола, до понедельника. В этот день у первокурсников начинались занятия. В понедельник утром он подошел к заведующему и рассказал о подарке. Горовой в сей миг известил об этом всех сотрудников. Отсутствующим лично позвонил по телефону. После занятий стали делить яблоки. За тамаду был Борис Григорьевич Кулаковский, который принес из институтского буфета небольшие весы. До назначенного времени он успел содержимое двух ящиков перевешать. Каждому на нос, согласно его подсчетам, приходилось по два килограмма. За третейского судью был сам заведующий кафедрой. Ровно в пятнадцать часов тамада назвал фамилию первого счастливца, которому предстояло получить бесплатно несколько яблок из остатка спецзаказа для партийных и советских работников. Им оказался Горовой.

Последним в списке был Чурсин. Ему досталось всего три яблока, которые были явно неаппетитного вида. Он взял их в руки и с улыбкой произнес:

– Спасибо и за это… Я, честно говоря, их и не кушаю… Просто я выполнил просьбу Ивана Ивановича…

В сей миг раздались дружные аплодисменты его коллег. Порученца директора все стали наперебой хлопать по плечу или пожимали руки. Особое усердие в благодарности проявил тамада. Кулаковский подошел к Чурсину, и крепко его обняв, с явной лестью прошептал:

– Молодец, Егорка, что привез подарочек… Я из-за болезни не могу ехать на уборку урожая, но душою я всегда с партией и с тобою…

Чурсин, кисло улыбнувшись, ничего в ответ не сказал. Он на прощание едва успел помахать старику рукой. Кулаковский уже закрыл за собою дверь. Он страшно торопился к своей супруге.

Личную признательность Чурсину выразил и Овчаров. Николай Иванович с улыбочкой подошел к своему коллеге, и крепко пожав ему руку, восторженно произнес:

– Егор Николаевич! Я за тебя очень горд… Ты настоящий человек, человек большой души и отзывчивости… – После этих слов он вытащил из целлофанового мешочка яблоко, и поднеся его к носу, вновь восторженно пропел. – Какой чу-у-у-дес-с-с-ный запах! Будто я вновь побывал на земле солнечной Грузии…

Чурсин, после того как все покинули кафедру, устало опустился на стул. Настроение у него было на нуле. На душе скребли кошки. Он встал и с неохотою понес два пустых ящика на мусорную свалку, находящуюся неподалеку от тыльных ворот института. Затем вновь вернулся на кафедру. Тамада убедительно просил его отнести в буфет весы…

Молодой историк с каждым днем все увереннее вливался в профессорско-преподавательский состав института. Причиной этому была его необычайная работоспособность и порядочность. На первом же для него партийном собрании вуза лично сам ректор института вручил ему Почетную грамоту, которой он был награжден за умелую организацию политико-воспитательной работы в период уборки урожая. Чурсин, смотря в глаза седовласого руководителя, улыбался. Улыбался через силу. Он, да и не только он, знал о том, что третья часть картофеля осталась лежать под снегом. Еще больше важного продукта, без всякого сомнения, будет выброшено. Комиссар часто был возле хранилищ, из них несло зловонием.

Тему кандидатской диссертации Егора Чурсина преподаватели кафедры истории КПСС кооперативного института одобрили с первого захода. Все без исключения пришли к единому выводу, что организация свободного времени трудящихся по месту жительства во все времена была очень актуальной для партии. Через месяц тему утвердили на опорной кафедре в Тарске. Бывшие наставники Чурсина на имя Горового написали специальное письмо, в котором подчеркнули не только актуальность и диссертабельность темы исследования, но и выразили уверенность в успехе молодого таланта на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Главный историк «кооператива» с большим удовлетворением зачитал теплое послание ведущей кафедры сибирского региона перед своими коллегами. Затем попросил Анну Петровну отнести это письмо в партийный комитет и на другие кафедры общественных наук, для ознакомления. Старик сиял от радости. Сиял от радости и самый молодой историк вуза…

Первую зиму в Помурино Егор Чурсин не заметил, она пролетела для него почти мгновенно. Не ощущал он и сильных морозов, которыми природа наградила сибирский край. Для общения с природой, не говоря уже о дружеских встречах с людьми, у него просто-напросто не было времени. Основное время уходило на работу. Вне института он тоже работал. Сидел в областном партийном архиве, в библиотеках города. Домой приходил поздно вечером и от усталости валился в кровать. Пищу для себя не готовил. Утром обходился чаем, обедал в институтской столовой. Вечером опять был чай. Хозяйке бабе Маше больших проблем не приносил. Она видела своего постояльца только ночью, когда проверяла его наличие.

День проходил за днем. Новенький все больше и больше узнавал подноготную своих коллег и сотрудников кафедры, в составе которой было десять преподавателей и три сотрудницы. Среди историков было пять доцентов, два старших преподавателя и три ассистента. Старческий возраст коллег радовал только что прибывшего. Он имел очень большие возможности на быстрое продвижение по лестнице научной карьеры. Все зависело только от него и не от какого-нибудь другого. В том, что он быстро защитит кандидатскую диссертацию и будет учиться в докторантуре, он уже нисколько не сомневался. От сладких мыслей ему на душе становилось хорошо. Иногда он не выдерживал и открывал небольшой шкафчик, в котором стояло несколько бутылок самогонки. Первач у отца всегда получался первоклассный. Он открывал бутылку и с наслаждением делал глоток. Больше не пил, боялся, даже очень боялся. Ему не хотелось попадать в черный список институтских алкоголиков. К тому же изготовление самогона преследовалось по закону. В том, что хозяйка его может сдать милиции, он сомневался. Она к старости, как ему казалось, вообще нюх потеряла. Специальная винтовая пробка вряд ли была для ее ума…

Наступила весна. Чурсин ждал ее с большим нетерпением. Ему предстояло вынести на обсуждение кафедры первый раздел своей диссертации. Несмотря на то, что раздел был теоретический, он работал с большим усердием. Хотел в какой-то мере компенсировать отсутствие своего научного руководителя. На его кафедре не было специалиста по этой проблеме. Обращаться в университет, он воздержался. Опробация своего научного труда у историков «кооператива» могла сослужить ему только пользу. До очередного заседания кафедры оставалась одна неделя. Он раздал каждому коллеге лично в руки по одному экземпляру первого раздела диссертации. Заседание кафедры было назначено на первый понедельник апреля. В этот день у историков не было занятий.

Уверенность в том, что обсуждение раздела пройдет без сучка без задоринки, прибавляла ему сил и настроения. По институту он ходил с гордо поднятой головой. Все преподаватели и сотрудники, да и многие студенты, знали, что красивый и очень умный, и самый молодой из «старой» кафедры, так иногда называли историков «кооператива», пишет диссертацию. Кое-кто при встрече с ним крепко жал ему руку и интересовался его научными успехами. В том, что они уже есть и еще вот-вот придут, он нисколько не сомневался. Его также подкупало теплое и дружеское отношение своих коллег по кафедре к его собственной персоне. Почти по-отцовски к нему относился заведующий кафедрой, который однажды пригласил его к себе домой на квартиру. Чурсин любезно отказался. Ему было жалко своего драгоценного времени. Семинарские занятия со студентами, всевозможные консультации отнимали у него много времени. Он также хотел показать шефу, что наука для него куда дороже, чем его рассказы, как участника Великой Отечественной войны. Горовой часто делился своими воспоминаниями о войне как перед студентами, так и перед сотрудниками вуза.

Заседание кафедры началось ровно в девять часов утра. Обсуждение первого раздела диссертации преподавателя Чурсина было первым и основным вопросом. Чурсин вошел в комнату последним. В руках у него была огромная кипа всевозможных бумаг и книг. Заметив рабочее состояние молодого коллеги, заведующий кафедрой от удовольствия расцвел в улыбке и громко произнес:

– Товарищи ученые! Мне приятно видеть, что наш Егор Николаевич настойчиво грызет гранит исторической науки… Мне очень приятно, очень приятно…

Из сидящих никто ничего нового по поводу настойчивости вошедшего не добавил. Они только весело рассмеялись и дружно захлопали в ладоши. Моральная поддержка коллег приободрила молодого преподавателя. Он сначала степенно сел на стул, стоящий в центре комнаты, затем встал и, хмыкнув себе под нос, уверенно начал говорить:

– Уважаемые товарищи! Политическое руководство организацией свободного времени населения, в том числе, и нас, было и остается одним из основных направлений деятельности Коммунистической партии Советского Союза…

Обсуждение первого раздела научной работы молодого историка Чурсина довольно затянулось. Оно длилось почти два часа, без перерыва. Никто из курильщиков не вышел на балкон, чтобы затянуться сигаретой. Не взял в рот сигарету и заведующий кафедрой, который раньше никогда не упускал возможности смачно затянуться. Только к обеду кафедра опустела. Последним выходил Чурсин. Его лицо было розовым и светилось от неподдельной радости. Он сразу же поехал к себе домой. Хозяйки в этот день не было. Она уехала в деревню к своей подружке. Как надолго уехала, она ему не сказала. Может и хотела, но не смогла. Днем его никогда не было. Ночью он спал, спал как убитый.

Отсутствие хозяйки квартиранту было на руку. Одиночество, как он считал, способствовало его таланту, делало его даже счастливым. Он быстренько достал из холодильника три яйца и разбил их, затем поджарил их на сковороде. Яичница и чай стали для него постоянными блюдами. И не потому, что у него не было продуктов питания. Холодильник был до отказа набит мясом и домашним салом. Чурсин в большинстве своем не занимался приготовлением пищи из-за нехватки времени, иногда ленился. Скорее всего, ленился от обилия мыслей. Его мозг был в постоянном напряжении, день и ночь. Он прокручивал молодому человеку десятки вариантов написания диссертации.

От обилия новых мыслей Чурсин иногда приходил к выводу о бессмысленности своей темы исследования. На какие-то короткие моменты он впадал в панику. Ему хотелось все бросить, забиться от людей куда-нибудь подальше, отвлечься от сотен умных цитат и указаний.

Прошедшее заседание кафедры все его сомнения отбросило, притом очень далеко и навсегда. В том, что его тема исследования диссертабельна, и он в скором будущем станет самым молодым ученым среди обществоведов «кооператива», он уже нисколько не сомневался. Сейчас, лежа в постели, он лениво, но с очень большим наслаждением прокручивал почти по минутам ход обсуждения его научной работы. Оно прошло на ура. Хотя первый раздел дался ему нелегко.

Он прочитал десятки научных сообщений, книг, монографий по исследуемой теме. Он также тщательно проштудировал работы В. И. Ленина, документы партии, посвященные этой проблеме. За месяц до заседания кафедры его рукопись раздела была готова, она была порядка двухсот страниц. От объема писанины ему стало не по себе. Он прекрасно знал, что любая диссертация по исторической науке, согласно требованиям Высшей Аттестационной комиссии при Совете Министров СССР, должна быть не больше 200-220 страниц, включая источники. Его же диссертация состояла из пяти разделов. Первый раздел, исходя из сложившихся традиций в ученом мире, должен быть самым маленьким по объему. Времени было в обрез. Он начал форсировать сокращение раздела. За пару недель это ему удалось сделать. Неожиданно возникла другая проблема. Рукопись предстояло напечатать. Он обратился к Анне Петровне, та обещала посодействовать. Через день у него были номера телефонов двух машинисток, которые брались напечатать рукопись в сжатые сроки. После множества звонков ему пришлось отказаться от этой идеи. За один печатный лист пожилые женщины брали по 40 копеек, за срочность еще по 10 копеек. Один лист обходился 50 копеек. Лишних денег у него не было.

 

Корявый почерк также требовал его личного присутствия во время печатания. Его выручила секретарша кафедры философии, которая, узнав о бедах нищего ассистента, предложила ему свою личную печатную машинку. Предложила с одним условием – печатать только в методическом кабинете. Алла Ивановна не хотела, чтобы ее пишущая машинка, стоящая на учете в милиции, находилась вне ее контроля. Чурсин от радости чуть ли не расцеловал молодую женщину. Он уже имел определенный опыт работы на портативной пишущей машинке, который приобрел при написании конкурсных и курсовых работ в университете. Копировальную и писчую бумагу ему пришлось покупать самому, с большой переплатой…

Сейчас все мысли о прошедших трудностях отошли на второй план. Его радовало, что все его коллеги по исторической науке дали высокую оценку его теоретического раздела. Он тихо рассмеялся, когда вспомнил выступление Виктора Ивановича Тарасова, ассистента кафедры, бывшего военого политработника. Его выступление было последним. Пожилой мужчина с большой плешиной на маленькой голове после положительной рецензии на труд своего коллеги в заключение патетически произнес:

– Уважаемые коллеги! Мои товарищи по духу и партии! Я нисколько не сомневаюсь, что перед нами стоит очень талантливый и очень гениальный молодой человек, который, без всякого сомнения, внесет значительный вклад в развитие маркситско-ленинской теории и в усиление руководящей роли нашей партии…

У соискателя на ученую степень чуть ли не выступили слезы. Он уже хотел сделать шаг в сторону своего старшего товарища, чтобы его обнять. Однако тот его опередил. Тарасов, словно он был на военном параде, четко отпечатал три шага в сторону молодого человека, раскрасневшегося от лестной оценки рецензента, и затем его крепко обнял. Тотчас же раздались жидкие аплодисменты сидящих…

Сдавать кандидатские экзамены Чурсину предстояло в некогда родном университете. Это его очень радовало. До города Тарска было триста километров, Скорый поезд преодолевал это расстояние за четыре часа, пассажирский – около шести часов. Первым экзаменом был иностранный язык. Немецкий язык ему давался очень легко. В том, что он получит по этому предмету отличную, в самом худшем случае, хорошую оценку, он не сомневался. Экзамен назначили на конец мая. Чурсин ехал до Тарска в общем вагоне пассажирского вагона, экономил деньги. Поезд прибыл в пункт назначения с опозданием, что вполне его устраивало. До начала экзамена оставался один час свободного времени. Он неспеша покинул вагон и пошел в сторону привокзального рынка, намереваясь купить большой букет роз. Он уже знал, что председателем государственной комиссии будет Инна Владимировна Кускова, заведующая кафедрой иностранных языков. Эта очень симпатичная женщина была без ума от красных роз, которые ей преподносили студенты во время сдачи экзаменов или преподаватели-мужчины во время ее дня рождения.

По университету о профессорше ходили разные слухи. Одно все знали точно, что она всю жизнь была холостячкой. Главное в ее жизни была наука – немецкий язык, главное ее хобби всегда и везде – тот же немецкий язык. Родилась она в Тарске, здесь же окончила университет и аспирантуру. Через пять лет в Москве защитила докторскую диссертацию. Студент Чурсин всегда восхищался этой работоспособной и талантливой женщиной, зная о том, что немецкий язык по сложности не есть история. Несмотря на различие научных призваний и хобби, они имели одно общее. И это общее определила, скорее всего, судьба. Оно было связано с одним человеком, с одним общим кумиром для студента и профессорши – Эрнестом Чегеварой. Чурсин родился в день рождения легендарного кубинского революционера – 14 июня, ровно через тридцать лет. Кускова родилась ровно тридцать лет до дня его смерти – 9 октября. Наставница и ее подопечный об этом узнали совершенно случайно, когда разговорились в общежитии на одном из политических вечеров…

Чурсин облегченно вздохнул, когда увидел старушку небольшого роста, стоящую возле главного входа рынка. В ведре у нее стояло около двух десятков красных роз.

На экзамен он опоздал на целых полчаса. Опоздал не по своей вине, сломался трамвай. Он об этом нисколько не сожалел, когда открыл дверь аудитории, где ему предстояло сдать экзамен. И на этот раз он в своих рассуждениях и предположениях не ошибся. Не успел он открыть дверь, как ему навстречу поднялась Кускова. Она, увидев бывшего студента, весело улыбнулась и тихо промолвила:

– Гошенька, как ты повзрослел и стал таким серьезным… Мне даже не верится, что ты только вчера рассказывал мне политическое устройство социалистической Германии…

Бывшего студента очень обрадовало приподнятое настроение его бывшей наставницы. Он, слегка прикоснувшись рукой к ее плечу, с улыбкой протянул ей розы. Она от радости слегка чмокнула его в щечку и с умилением произнесла:

– Егор Николаевич, ты опять в своем амплуа, опять как всегда… – Немного подумав, она с ехидцей произнесла. – И еще… Вы пришли последним на экзамен, извольте и последним его сдавать, сударь…

Затем она направилась к своему столу, Чурсин последовал за ней. Экзаменуемый не сразу стал тянуть билет. Не против этого была и экзаменаторша. Им обоим нетерпелось поговорить. Дабы не мешать тем, кто уже готовился к ответу, они перешли на шепот. Мужчина первым рассказал женщине о своих успехах. Он знал по своему собственному опыту, что ее интересуют только научные проблемы. Успехи подопечного Кускову очень радовали. Во время разговора глаза красивой женщины и красивого мужчины встречались и на какие-то доли секунды замирали. Первым не выдерживал Чурсин. Он мгновенно отводил свои глаза в сторону и его лицо, как ему казалось, от внезапного волнения становилось красным.

Розовом было и лицо очаровательной блондинки. Мало того. Она на какой-то миг останавливалась в своих рассуждениях или вопросах, затем принималась стучать пальцами своих красивых рук по столу. Он нисколько не сомневался, что эта женщина сейчас переживает за своего питомца. И не только о нем. В университете знали, что она все делала возможное и невозможное для своих студентов. Она довольно часто просиживала с нерадивыми до позднего вечера, чтобы вдолбить двоешнику азы немецкой грамматики. Своему предмету, который в вузе, да и в большой стране, находил все меньше и меньше поклонников, ученая отдавала все и вся.

Были у нее и свои любимцы, в число оных входил и Егорка Чурсин. Она любила его за усердие и настойчивость при изучении немецкого языка. Ее очень радовали успехи этого молодого человека. Его имя звучало на молодежных собраниях, на совещаниях у ректора и в деканатах. О нем писали в многотиражной газете университета. В том, что это высокий красивый парень далеко не болван, она убеждалась на своих занятиях. Он всегда имел по ее предмету только отличные оценки. Ее радовало и то, что он свободно и почти без всякого акцента говорил по-немецки.

Рейтинг@Mail.ru