Владимир Великий
Исповедь изгоя
Закулисная возня со списком выступающих вызвала возмущение у Чурсина. Он встал и попросил огласить список тех, кто просил слова. По залу прокатился шумок. Решение коммунистов было единым. Дать слово Чурсину и затем прекратить прения. Чурсин уверенно подошел к трибуне и повернулся лицом в сторону президиума собрания. Воробьев и Мясников сидели словно убиенные. Чурсин выложил все, что у него наболело на душе за все годы работы в «кооперативе». В своей критике он был не одинок. Свидетельством этому были аплодисменты коммунистов. Они, как и он, были возмущены беспределом, который творился в стенах вуза. Кое-кто из приближенных ректора вне всякой очереди получил благоустроенные квартиры. Эти же люди получали лучшие путевки для отдыха и всевозможные денежные довески от профсоюзного комитета. Оказалась в поле критики и студенческая столовая, в которой повара просто-напросто обворовывали студентов. Своих коллег по исторической науке он оставил вне критики. Дрязги стариков на этот раз были для него обычной мелочью.
Информация о собрании единственного вуза города появилась в печати только через неделю. Чурсин с замиранием сердца открыл газету и стиснул зубы. Его фамилия повторялась пять раз и все с негативной стороны. И это он мог бы понять. Его бесило совершенно другое. Его выступление было начисто извращено. Звонить в областную газету он не стал. Было бесполезно. Для него, как и для многих других жителей области, было ясно одно. Ни одна критическая статья или заметка на страницах газет без согласования с партийными органами не печаталась, и не будет печататься. О том, что газетчики входили в номенклатурную элиту, жителям Помурино было известно давно…
Лариса Сидорова отвечала на вопросы уверенно. Чурсина это очень радовало. Он был даже счастлив. Предыдущие волнения у него ушли на второй план. Он внимательно слушал ответ студентки и улыбался. Улыбался не только радости, но и от удивления. У студентки был билет с несчастливым номером. Цифру тринадцать Чурсин, в отличие от многих людей, воспринимал по-особому. За время учебы в университете он порядка пяти раз вытаскивал билет под этим номером и всегда получал отличные оценки. Дом его родителей в районном центре Марьино имел порядковый номер 13. У бабы Маши, у которой он снимал комнату, также была квартира под этим номером.
Лариса, глядя в глаза своего любимого преподавателя, радовалась. У него сегодня было прекрасное настроение. Такое же настроение было и у нее. Она уверенно ответила на все три вопроса. Особенности первой русской революции она знала назубок и без шпоры. Знала она и историческое значение победы советского народа в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Постановление ЦК КПСС об усилении идеологической работы партии ей пришлось списать со шпаргалки. Она, особенно, в последнее время, не успевала все это «укладывать» в своей голове. Она восхищалась памятью Чурсина, которой во время семинаров и консультаций строчил, словно из пулемета, пересказывая студентам то или иное решение партии.
Каких-либо дополнительных вопросов экзаменатор студентке не задал. Он неспеша взял в свои руки ее экзаменационную книжку, раскрыл ее. Затем очень старательно написал слово «отлично» и размашисто расписался. Студентка дрожащими руками взяла зачетку, и неожиданно выронила ее из своих рук. Чурсин улыбнулся и наклонился вниз, чтобы поднять зачетку с пола. Неподалеку от своих ног он увидел небольшой листок бумаги. Он поднял зачетку и листок бумаги, сложенный вдвое. Лариса стояла и со страхом смотрела на мужчину. Ее губы и руки дрожали. Чурсин взглянул на девушку и спокойно протянул ей зачетку. Затем также спокойно развернул листок бумаги и вслух прочел «Я люблю тебя, Егор». Он на какое-то время замер, словно ему не были понятны эти слова, которые писали и пишут люди, влюбленные в друг друга. Он медленно поднял голову и тяжело вздохнул. Студентки Сидоровой возле него уже не было…
Объяснение Ларисы в любви очень взволновало Чурсина. Проставив оценки в экзаменационный лист, и сдав его в деканат, он стал гулять по городу. На этот раз он никуда не спешил. Сейчас он размышлял нестолько о своей исторической науке, сколько о своей личной жизни. Ему было уже за тридцать лет. В копилке его жизни была только одна кандидатская диссертация, которую в разряд научных достижений можно было отнести с большой натяжкой. Чурсин, как здравомыслящий человек и как ученый, видел и понимал, что его наука о руководящей роли партии все больше и больше переписывалась и переписывается в угоду тех или иных партийных чиновников. Его страшил и огромный водораздел между бюрократическим аппаратом и простыми людьми. Его личные попытки что-либо сделать для настоящего единения партии и народа, даже в сфере теоретического обобщения, терпели крах. И в этом он считал виновными не только своих коллег по кафедре…
В своей неудавшейся личной жизни он никого не винил, и не собирался винить. В том, что он не протянул руку Инне, был виноват только он сам. И никто иной. Сейчас в его жизни появилась другая женщина, которая влюблена в него, влюблена по-настоящему. В этом он убедился во время похорон ее матери. Убедился еще раз и сегодня, всего пару часов назад. Сейчас ему было очень жалко эту молодую и очень красивую девушку, оставшуюся наедине со всем человеческим обществом, которое все больше и больше окуналось в бездну непонятных проблем. Он казнил себя за то, что еще до сих пор не протянул руку помощи простой деревенской девушке, которая, наверняка, считала его порядочным мужчиной и человеком.
Часы показывали ровно восемь часов вечера, когда Чурсин подошел к студенческому общежитию. Ларисы и ее подруг в нем не оказалось. Уже при выходе из девятиэтажки он случайно узнал, что «бухгалтеры» отмечали в студенческом кафе свой первый экзамен. Кафе находилось в ста метрах от общежития, и вскоре он оказался в вестибюле небольшого здания. Студенты не ожидали прихода своего экзаменатора и поэтому сначала оробели. Даже вездесущий Юрка Чижов не то от страха, не то от удивления присел на стул. Замешательство в рядах молодежи было недолгим. Проворнее всех оказалась Кристина Доронина. Она сидела напротив входа и первой заметила своего преподавателя. Она тут же вышла из-за стола и громко прокричала:
– Девочки, девушки! У нас сегодня гость – наш экзаменатор Егор Николаевич! Давайте его дружно поприветствуем…
Через несколько мгновений все сидящие повернулись лицом к вошедшему мужчине и пристально на него уставились. Чурсин несколько смутился, когда увидел перед собою двадцать четыре девушки. Все они были очень молодые и красивые. Лишь один мужчина Юрка Чижов, непонятно почему, все еще сидел на стуле. Для него приход преподавателя был очень некстати. После успешной сдачи экзамена он уже успел «раздавить» поллитровку водки со старшекурсником Санькой Богачевым, который жил на два этажа выше. Предложение Юрки пригласить его на торжество, девушки дружно отклонили. Они не хотели видеть чужаков. Единственный мужчина основательно припахал. Он заказывал меню в кафе, покупал шампанское. Зато начало первой студенческой вечеринки было посвящено только ему. Благодаря его инициативе и смекалке, группа сдала экзамен без троек. Особенно без ума от Юрки была Кристина, которая на радостях в присутствии всех девушек, поцеловала его в обе щеки.
Чурсин, заметив отпечатки губной помады на физиономии парня, заулыбался. Дальше размышлять или разглядывать кого-либо, ему не дали. Кристина взяла его за руку и усадила рядом с собою. Девушки незаметно передвинулись по кругу. Чурсин, неожиданно для себя, оказался в центре стола. Вскоре осмелел и Юрка. Он взял бутылку шампанского и наполнил им бокал гостя. Чурсин поднялся из-за стола и произнес тост за успешную сдачу экзаменов. Раздалось дружное «Ура» и веселый смех. Затем он пригубил бокал и окинул взглядом Ларису. Она стояла напротив и внимательно наблюдала за своим преподавателем. Они почти одновременно выпили игристый напиток. Чурсин очень тепло простился со студентами и вышел из кафе. На улице было уже темно. Вскоре вышла Лариса. На его предложение поехать к нему на квартиру, она ничего не ответила. Она лишь слегка улыбнулась и взяла его под руку. Сев в трамвай, Чурсин несколько опешил, когда вспомнил, что в квартире он не один. Свое решение изменять не стал. Он сегодня надеялся наудачу. Баба Маша неделю назад ему говорила, что вскоре уедет к своей знакомой в село. Он неспеша прокрутил ключом в скважине и медленно открыл входную дверь. Затем включил свет и прошел по квартире. Душа его ликовала. Хозяйки не было…
Этот вечер и эту ночь молодой мужчина и очень молодая девушка не спали. Они впервые в своей жизни сидели наедине. Особенно радовалась Лариса, которая впервые в своей жизни полюбила мужчину. Егор Чурсин в этой небольшой комнатушке был сейчас для нее чем-то похож на одного из богатырей известной русской народной сказки. Она ничего этому богатырю не говорила, а только смотрела в его голубые глаза. Молчал и сам сказочный богатырь. Он, сидя рядом с белокурой девушкой на краешке своей кровати, не только любовался ее красотой, но и сильно за нее переживал. Его беспокоило будущее этой очень незнакомой и очень знакомой девушки. Он еще очень мало ее знал. Игра в молчанку продолжалась недолго. Чурсин отбросил серьезные мысли в сторону и предложил молодой гостье заняться приготовлением ужина.
Лариса с большой радостью это предложение приняла. После экзамена она еще по-настоящему и не кушала. Все ее денежные запасы на неделю ушли на шампанское и салаты, которые они закупили в кафе. Вскоре стол быт накрыт. Пища была чисто крестьянской. Лариса от нее была без ума. Она давно не ела настоящего мяса, которое было почему-то без костей. Она то и дело нюхала своим носом тонко нарезанные пластики отварного мяса и поджаренных яиц, которые совсем недавно весело «щелкали» на большой сковороде. Чурсин на детские странности гостьи не реагировал. Он сам когда-то был студентом. Без помощи отца ему было бы куда хуже…
К огорчению хозяина шампанского, в доме не оказалось. Он выскочил из квартиры и рванулся к «комку». Увидев большую бутылку с этикеткой «Советское шампанское», Лариса очень обрадовалась. Она сама открыла бутылку и наполнила шампанским два больших бокала. Затем с улыбкой посмотрела на Чурсина. До сих пор она была без ума от этого человека. Сейчас же его поведение ее сильно беспокоило, даже злило. Он почему-то без всякой радости поддержал ее тост за любовь, который она успела «набросать» в своей голове за его отсутствие. От столь неожиданного его поведения она хотела не только плакать, но и хотела покинуть эту комнатушку, в которой, как ей совсем недавно казалось, был не только приятный запах съестного, но и господствовала идиллия взаимопонимания и любви. Она медленно присела на стул и уставилась на Чурсина. В ее глазах появились слезы. В глазах же ее любимого человека слез не было. Наоборот, его глаза были холодные, даже отрешенные. Чурсин слегка прикоснулся рукой к плечу девушки, затем сухо произнес:
– Лариса, Ларисочка… Я сегодня очень счастливый человек, что ты у меня в гостях… Я, как и любой мужчина, хочу своего личного счастья на этой земле… Я хочу любить женщину и иметь детей…
На некоторое время он замолчал. Молчала и Лариса. Она все еще не понимала причин озабоченности своего любимого. Она продолжала молчать. Чурсин продолжил:
– Лариса, я не отрицаю того, что ты мне очень нравишься… Я не отрицаю того, что я люблю тебя, как женщину. Однако есть свои минусы, которые не дадут нам с тобою быть счастливыми… Я не хочу тебя обманывать… У нас не будет общего счастья, какое есть у большинства людей…
Все дальнейшие свои рассуждения он построил на его несостоявшейся любви с Инной Кусковой. Лариса недоуменно смотрела на него и все его не понимала. Ей, взрослой девушке все еще не верилось, что этот мужчина, которого она безумно полюбила, напрочь отбросил ее любовь. После окончания пространного монолога она горько заплакала. Затем решительно подошла к мужчине. Обняла его и тотчас же стала колотить руками по его груди. При этом она голосила:
– Ты, мой мужчина… Ну почему же ты, если любишь меня, не борешься за свою любовь, за наше счастливое будущее… Я ведь на тебя, как на Бога надеялась, верила в твою любовь…
На некоторое время она замолчала. Затем присела на краешек кровати, закрыла глаза. Чурсин встал со стула и начал ходить по комнате. В его глазах были слезы. Он не скрывал, что юное красивое создание оказалось намного мудрее, чем он, мужчина с островками седых волос на голове. Он сейчас ненавидел и презирал себя за то, что он несколько лет назад просто струсил, отверг любовь старшей по возрасту женщины. Он жил только ради карьеры, которую определяла ему партия и только партия. Она никогда не прощала строптивости одиночек. Она приветствовала только раболепие и чинопочитание тех, кого она сама призвала в свой круг. За вывесками и пустой говорильней скрывалась жажда власти, алчность и простейшая безответственность…
Чурсин прервал свои размышления. Лариса встала с кровати и вышла в коридор. Затем сняла с вешалки осеннее полупальто и накинула его на свои плечи. Он рванулся к ней и прижал ее к своей груди. Задыхаясь от волнения, он прошептал:
– Лариса, прости меня за нетактичность, прости моя любимая… Прости меня, моя женщина… Я люблю тебя, люблю…
Больше он ничего не говорил. Его глаза были полные слез, руки дрожали. Он бессильно опустился на колени…
Лариса на какой-то миг испугалась за своего любимого. Она, опустившись также на колени, стала осыпать его поцелуями, одновременно приговаривая:
– Егор, мой Егорушка… Я ведь и вправду тебя люблю, люблю по-настоящему… Мне ты сразу понравился, как только я села к тебе в машину…
Через какой-то миг глаза очень молодой девушки и молодого мужчины встретились и замерли. В их глазах светилась любовь. Они начали скидывать с себя одежду. Чурсин, встав с колен, поднял Ларису на руки и понес ее в постель. Эта ночь для историка Чурсина и студентки Сидоровой стала очень памятной. Они подарили друг другу любовь. В эту ночь они решили стать мужем и женой…
Через неделю Лариса покинула студенческое общежитие и стала жить в небольшой комнате Чурсина. Баба Маша новую квартирантку встретила без большого восхищения, но вполне по-человечески. Она собственными руками сделала торт «Наполеон», который был очень вскусным и красивым. Перед окончанием скромной трапезы старушка триджы крикнула «Горько». Молодые послушно поцеловались.
Влюбленные летние каникулы провели на Иртыше. Совершать круиз по Черному морю у них не было денег. Львиную долю отпускных Чурсин израсходовал на Ларису. Она основательно приоделась. Остальные деньги ушли на питание и отдых. Молодая пара жила в небольшой палатке на берегу реки, неподалеку от деревни. Продукты покупали у жителей, вода и солнце было бесплатное. Август оказался очень солнечным, даже жарким. «Партизаны» не только основательно загорали, но и радовались друг другу.
За неделю до нового учебного года они поехали в Марьино. Чурсин хотел показать родителям свою невесту. Не против этого была и Лариса. Чета Чурсиных очень радостно встретили своего сына и его невесту. Отец, при виде очаровательной девушки, с улыбкой съязвил сыну:
– Егорка, где же ты такую кралю себя нашел? Скорее всего, в городском доме моделей… – Затем, щелкнув языком, добавил. – Смотри, сынок, такая девушка очень многому обязывает…
Лариса на едкое замечание Чурсина старшего ничего не ответила. Она только слегка покраснела и сильнее сжала руку своего жениха. Небольшое семейство Чурсиных в этот вечер за столом просидело допоздна. Поговорить было есть о чем. Родители в один голос жалились своему ученому сыну о нарастающих проблемах, в кругу которых оказалось и Марьино. Небольшой городишко вымирал. Два промышленных предприятия, составляющие экономическую базу районного центра, из-за нехватки сырья остановились. Число безработных росло с каждым днем. В магазинах в свободной продаже был только хлеб и пара сортов круп. Сахар, масло и водка выдавались по талонам. О предстоящей свадьбе никто за столом в этот вечер не сказал.
По старой привычке отец и сын зашли в палисадник. Сели за столик, разговорились. Разговор у мужчин на этот раз получился, как никогда раньше, откровенный и честный. Сын первым открыл отцу свою душу. Он рассказал о своих перипетиях с коллегами по кафедре. Рассказал и о том, что написал письмо в ЦК КПСС. У Николая от довольно мрачной информации появились слезы. Ему не верилось, что и у его умного сына есть проблемы. Он раньше о них никогда не говорил. Только из-за жалости к сыну, отец в этот вечер не стал ему говорить о своем личном горе. Желудок в последние два годы все не давал ему покоя. Николай не мог понять, откуда эта болячка прицепилась. Они вместе с женой часто об этом рассуждали. В их доме всегда был достаток, все продукты были чистые. Спиртное сами делали…
Чурсины за все время пребывания сына, так и не решились рассказать ему о своих бедах. Желание сына жениться поддержали. О свадьбе никто опять не обмолвился.
За два дня до начала занятий Чурсин решил немного подработать. Денег из-за покупок для Ларисы и из-за отпуска не было. Десять рублей – все это составляло семейный бюджет кандидата наук и его невесты. Мысль «потаксовать» появилась очень неожиданно, даже спонтанно. Из Марьино в Помурино Егор Чурсин приехал на отцовских «Жигулях». Сначала он отказывался от автомашины, прекрасно зная, что она нужна позарез и его отцу, который, как ему казалось, очень сильно сдал в здоровье. Его лицо в день отъезда очень бледным. Лариса же была на стороне своего будущего тестя. Двадцать килограммов мяса, две пуховые подушки и другие предметы из домашней утвари нести в руках ей никак не хотелось. Не хотелось ей все это и для следующего приезда оставлять. Она хотела, как можно, скорее приступить к женским обязанностям. Жених сдался, и они поехали на машине.
Ранним вечером Чурсин подъехал к главному входу железнодорожного вокзала и прикрепил к лобовому стеклу своих «Жигулей» небольшой кусок из ватмана, на котором было написано «Извоз». Через пару минут автомашина красного цвета, загруженная пассажирами, отъехала от вокзала и ринулась на главную улицу города. Домой Чурсин приехал поздно вечером. Лариса не спала, ждала его. Она от радости даже запрыгала, когда увидела в его руках целую пачку денег. На следующий вечер «таксист» вновь появился на железнодорожном вокзале.
День первого сентября для «кооператива» начался, как обычно. После посвящения в студенты состоялось заседание кафедры. Все ее историки и сотрудники были в полном составе. По-особому торжествен был заведующий кафедрой Левин. Перед тем, как открыть заседание, он похвалился, что черноморский воздух способствовал формированию у него умных мыслей, которыми он тотчас же поделится со своими коллегами. О важности пропаганды решений очередного партийного съезда он говорил почти полчаса. Чурсин в его «умной мысле», которая была просто-напросто озвучена из передовой статьи газеты «Правда», ничего полезного для себя не нашел. Он был исключением. Все его коллеги, словно завороженные, предано смотрели в рот оратора и с серьезным видом конспектировали его высказывания. Кроме Чурсина, исключением был и доцент Волков, которому через неделю предстояла защита докторской диссертации в Москве. К будущему доктору и бывшему партократу никто не прикасался. Он не ходил даже на партийные собрания. Ректорат института, партком и профком считали своей обязанностью отвлечь шестидесятилетнего мужчину от каких-либо общественных поручений. Докторскую он писал почти двадцать лет. На кафедре ни разу его работу не обсуждали. Одно все знали четко. Анатолий Васильевич имел прекрасные возможности для написания научного труда. Командировки в столицу для него были без проблем.
Своим страшно умным выражением лица докторант пугал не только студентов, но и многих сотрудников института. Чурсину иногда казалось, что его коллега изобрел человеческий мозг или тому подобное. Историография партийного руководства рабочим классом в тридцатые годы двадцатого столетия была притчей во языцех у этого очень сутулого мужчины. Даже во время редких посещений студенческого общежития он умудрялся «привязывать» свою научную проблему ко всем темам собеседования. Будь то внешняя политика КПСС или обществено-политическая практика студентов.
От лекторов-международников Чурсин совершенно случайно узнал, что, несмотря на все титулы и степени, руководство областной организации общества «Знание» держит Волкова вдалеке от простого люда. Недоверие началось с неординарного случая, который произошел с ним на поприще пропаганды материалов очередного партсъезда. Волкову достался самый «запущенный» в идейном воспитании участок – машинотракторная мастерская. Дело было уже под вечер. Механизаторы торопились домой, кое-кто уже успел «раздавить». Гонца партии не устраивали ни бытовые условия, ни сама аудитория. Вместо трибуны его пригласили к токарному станку. Обычного стакана с водой также не было. Раздражало его и поведение двух мужиков, сидевших перед его носом. От их грязной спецодежды исходил такой неприятный запах, что лектор частенько отворачивал свой нос в сторону. Его радовало то, что уже в самом начале его лекции «грязные» стали издавать хриплые, сопящие звуки. Маститый ученый без явного желания перечитал с небольшого листка бумаги основные направления внешней политики КПСС, которые он вырезал из главной партийной газеты.
Под самый конец лекции он вновь козырнул своей научной проблемой. Историография пролетела мимо ушей большинства сидящих, но не всех. Один из «грязных», непонятно почему, проснулся, затем привстал и громко пробубнил:
– Извините, товарищ лектор… Я вот решил проснуться и пару слов сказать по этой так называемой истории… истреикографии…
Мужчина пытался несколько раз правильно выговорить слово «историография». Не получалось. В конце концов он смачно матюгнулся, и почесав рукой левое ухо, очень внятно произнес:
– Будь она или оно неладное… Одним словом, мы люд простой и требуем незаумных мыслей… – Затем, прямо посмотрев в глаза посланца партии, громко его спросил. – Уважаемый лектор, скажите мне, простому человеку, когда в нашем магазине появится колбаса и конфеты для моих детей и внуков?
От очень заумного вопроса Волков чуть ли не потерял дар речи. Он не думал, что какой-то пьяница, да еще в глухом захолустье, посмеет так резать правду. У него и у самого холодильник пустой. Хотя мясо не выводится, благодаря студенту вечернего отделения. Где он берет мясо и по какой цене, ему без интереса. Как и без разницы поставить «мяснику» твердую тройку или жиденькую четвертку. К тому же, установка заведующего кафедрой однозначна. Студентам, будущим руководителям производства чужды неуды по истории всенародной партии.
Ответ лектора не удовлетворил рабочих МТМ. Особенно ехидничал «грязный». Он то и дело хихикал и крутил пальцем вокруг своего виска. Особый знак русских, признанный всем миром, понимали не только сидящие, но и тот, кто стоял возле токарного станка. Чурсин не сомневался, что его коллега выступал с лекциями ради красного червонца. Особой напряженки между ним и Волковым не было. Они оба занимались наукой. Отличие состояло лишь в том, что престарелому доценту везде была открыта дорога для науки, молодому склочнику перекрывали все кранты.
Левин в меньшей мере побаивался Волкова, чем Чурсина. Он и сам настроился на «долгопис» монографии, которую утвердил еще в Академии общественных наук при ЦК КПСС. Желание писать раньше было, сейчас пропало. Мешала и жена. Она хотела быть навиду у всех только с мужем, особенно на всевозможных областных и городских мероприятиях. Левин, положа руку на сердце, допускал мысль, что сегодня или завтра им будет руководить пенсионер-профессор, чем какой-то салага, наподобие Чурсина. Он страшно не хотел этого. Ставил всяческие подножки молодому, и это очень его радовало.
Обрадовался он и сегодня, когда ему во время торжественной линейки секретарь парткома наушничал очередную новость о Чурсине. От его очередного ЧП у него захватило дух. По всем партийным канонам запрещалось заниматься левым извозом, особенно идейным бойцам партии.
После заседания кафедры все стали неспеша расходиться по домам. В их числе был и Чурсин, он хотел зайти в магазин, и кое-что купить из продуктов питания. Уже перед самым выходом из института его неожиданно догнал Левин, который с заискивающей улыбкой произнес:
– Егор Николаевич, Вас убедительно просят зайти в партком… Зайдите, как можно скорее…
У Чурсина екнуло сердце. В этом году он хотел жить и работать без стрессов. После посещения Горового и исповеди перед своим отцом он сильно поумнел, опустился на землю. Заставляло его остепениться и «прилечь» на дно и семейное положение. Лариса день и ночь просила его взяться за ум, понять бессмысленность борьбы за правду. Она, по ее словам, была и есть только на бумаге. Он во многом с любимой женщины соглашался.
Чурсин открыл дверь партийного комитета и опешил. За большим столом сидели члены партийного комитета во главе с ректором. Неподалеку от них сидел Левин, лицо его сияло. Чурсин поздоровался, затем неспеша встал на край ковра, лежащего на полу. Приосанился. Он на этом месте и в такой позе за время работы в «кооперативе» стоял довольно часто. Все его вынужденные визиты в партийный комитет раньше были связаны с «неправильными отношениями с товарищами». Сегодняшнее приглашение его ошеломило. Он лупал своими глазами на членов партийного комитета, словно хотел им дать понять, что на этот раз они его пригласили по ошибке. Но увы… Комитетчики и на этот раз смотрели на него, как на врага народа. Опять в неприязни усердствовал Паршин. Его маленькая голова с небольшим ежиком седых волос, как Чурсину казалось, вот-вот ракетой взлетит и взорвется в самом его сердце.
Он с презрением посмотрел на идеолога и тут же опустил голову. Его опять будут «парточистить», за что, он все еще не знал. Секретарь парткома, словно строгий экзаменатор, посмотрел на Чурсина и со злостью выпалил:
– Егор Николаевич, скажи мне на милость… Кто дал тебе право нарушать советские и партийные законы? – Увидев изумленное лицо историка, он еще больше рассвирепел: Кто дал Вам право среди ночи нечестным трудом зарабатывать деньги? Почему Вы, как коммунист, как ученый подрываете авторитет нашей родной партии и нашего прославленного института?
Чурсин сжал зубы. Теперь все ему стало ясно. Левый извоз обошелся ему боком. Он молчал, лишь изредка кивал головой. Расправа продолжалась почти час. Верховодили ею ректор и секретарь парткома. Паршин и Левин молчали, словно в рот воды набрали. Они лишь иногда встречались глазами и покачивали головами. Борзых против незаконного извозчика было предостаточно. Особенно его удивило поведение доцента Крякова с кафедры экономики торговли. Молодой мужчина с большой плешиной на затылке, был ему знаком. Три года назад он был куратором группы на уборке картофеля. За все время работы он удосужился лишь пару раз побывать на совхозном поле. Всем руководили староста группы и бригадир полеводческой бригады. «Витенька Кряк-Кряк», так его называли студенты, все время лежал в постели или ловил рыбу в совхозном водоеме. Неоднократные попытки комиссара поставить экономиста на правильный путь заканчивались провалом. Кряков всегда находил какие-либо причины. То ему срочно нужно было в милицию, то болела жена. Начальник лагеря с Кряковым не связывался. Не хотел портить отношения с коллегой по кафедре.
Чурсина, понуро стоящего перед членами парткома, не только выступление, но и само поведение мужчины страшно нервировало. Экономист после каждого обвинительного тезиса в его адрес, поворачивался в сторону ректора. Умилительная улыбка последнего прибавляла ему изощренности. Давать отпор плешивому Чурсин не стал. Было бесполезно. Такие люди не имели жизненных принципов. О том, что Кряков верная собачка ректора, знали все. В его собачьей преданности Чурсин сам убедился на недавно прошедшем собрании профессорско-преподавательского состава, когда Кряков причислил ректора к плеяде мировых ученых. В зале кто-то от смеха прыснул…
Домой Чурсин пришел только к вечеру. Лариса была дома и накрыла ему на стол. На ее вопрос о причинах своего длительного отсутствия, он сначала ничего не ответил. Некоторое время молчал. Затем, поцеловав ее в губы, с кислой улыбкой произнес:
– Извини меня, Лариса… Я задержался в городском парке… Случайно встретил своего кореша, с которым когда-то учился в университете…
Ларису ответ не удовлетворил. Она пристально смотрела на него. Он неожиданно покраснел. Он впервые слукавил перед любимой девушкой. Затем, словно извиняясь за свою ложь, он весело улыбнулся и чмокнул ее в щечку. Тихо прошептал:
– Ничего, моя дорогая, все это пройдет… – Затем тяжело вздохнул и добавил себе под нос. – Мы пойдем другим путем…
Лариса из его умозаключений ничего не поняла. Она кисло улыбнулась, затем крепко прижалась к его груди. В эту ночь он долго не мог заснуть. Обдумывал подробности недавней партийной головомойки. Его поведение было правильным. В противном случае – получил взыскание. В очередном довеске он не нуждался. Среди пассажиров оказался один из сотрудников института, который без копейки продал его ректору или секретарю партийного комитета… С этим мыслями он заснул.
Прошло три месяца после того незабываемого вечера, когда Чурсин пригласил к себе Ларису Сидорову. Все это время он и она жили душа в душу. Утром они садились на трамвай и ехали до остановки «Кооперативный институт». Вместе выходили из вагона. Затем расходились. Он шел к главному входу учебного корпуса. Она делала небольшой крюк перед колхозным рынком, шла к тыльным воротам института. Своеобразный пируэт они делали специально. Не хотели дразнить гусей, под которыми они подразумевали ректорат и деканаты, а также общественные организации. Жизнь влюбленных была в тайне от общества. И это их радовало. Чурсина на кафедре никто не спрашивал, как он живет и с кем ночью спит. Не проявляли интереса к его личной жизни и его знакомые. Молчала о своих переменах в личной жизни и Лариса. Она после того, как покинула общежитие, сказала своим подругам и сокурсникам, что живет на квартире у престарелой бабки. Вопросов ей никто больше не задавал.
Жених и невеста вместе домой никогда не приходили. Чурсин всегда приходил последним. Лариса, не дождавшись его, нередко уже спала. Ее «занятие» ему иногда нравилось. Он понимал, что она сильно уставала. Прилежание в учебе забирало у девушки очень много сил. Она также готовила пищу и стирала. Баба Маша в их нужды не вникала и не помогала. У молодых разногласий в отношении совместных перспектив не было. Они хотели сначала зарегистрировать брак и сыграть свадьбу, потом думать о детях. Невеста предлагала все это сделать, как можно, скорее. Жених тянул. Он опять впадал в размышления. Он все еще опасался молодости и неопытности своей невесты. Не исключал, что она изменит решение и найдет себе достойного жениха из числа студентов.
