Владимир Великий
Исповедь изгоя
Была у него и другая причина. Ректор и парткомитетчики сделают все возможное для недопущения этого брака. Очередных ошибок он не хотел делать. В противном случае основной жертвой будет Лариса. Круглая сирота. За себя он не боялся. Он привык к жизненным передрягам и партийным угрозам. Своими откровенными мыслями он неоднократно пытался с нею поделиться. Пытался, но не делал. Он не хотел рушить ее счастье, которое она обрела, живя вместе с ним. Его мечты и желания Лариса понимала без всяких слов. Ей страшно хотелось, чтобы ее любимый был не только знаменитым человеком, но и приносил больше денег. Она, прочитав совершенно случайно в общероссийской газете, что в соседней области в одном из институтов объявлен конкурс на замещение вакантной должности доцента кафедры истории КПСС, тотчас же ему об этом сообщила. Чурсин сначала обрадовался, но ненадолго. Он еще раз прочитал требования конкурса. У него все были намази, кроме одного – партийной характеристики. Увидев непонимающий взгляд Ларисы, он очень тихо пробурчал:
– У партии все и везде схвачено. Собрать документы на конкурс для меня нет проблем… Нет положительной характеристики – сливай воду… – Потом со вздохом добавил. – Мне надо искать другой выход…
И этот выход, казалось, через месяц он нашел. После окончания заседания кафедры Левин вытащил из своего дипломата небольшую папочку. Затем привстал со стула и громко объявил:
– Уважаемые коллеги! Областной комитет партии выделил для нас одну вакантную должность в университете среднеазиатской республики… – Опустившись на стул, он с большой напыщенностью добавил. – Наша родная партия никогда не забывает о своих идейных проводниках и оказывает им большое доверие… Кто хочет оправдать это доверие – должен заполнить анкету…
На этом его информация закончилась. Он небрежно бросил папочку на стол и тут же вышел. Оставшиеся с большим интересом, согласно ранжиру, рассматривали документы. Никто каких-либо эмоций не выражал. Все молчали, словно воды в рот набрали. Чурсин папочку получил последним, на кафедре никого уже не было. Он неспеша начал читать бумаги. От того, что было в них написано, у него мгновенно перехватило дух, радостно забилось сердце. Он еще раз все перечитал и с силой ударил кулаком по столу. При этом громко воскликнул:
– Слава Богу и нашей партии родной! Слава Богу! Я вскоре покину старый амбар, в котором живут одни бездари…
Через пару минут он постучался в дверь профсоюзного комитета, где стояла копировальная машина. Ему повезло. Секретарша стояла перед дверью, чтобы уйти домой. Она быстренько сделала ему копию двух листов. Он на радостях чмокнул в щечку пожилую женщину и рысью побежал на остановку.
Егор Чурсин и Лариса Сидорова в этот вечер легли спать очень поздно. Все размышляли. В успешном варианте никто из них не сомневался. Вывод напрашивался сам по себе. Кооперативный институт в областном центре только один, кафедра истории КПСС тоже одна. Претендентов на замещение вакантной должности заведующего кафедрой из историков «кооператива» не было, за исключением одного – кандидата исторических наук Чурсина. Левин и дряхлые доценты ни за какие деньги не поедут на чужбину. Все они имеют в Помурино прекрасные квартиры. Бывшие политработники Советской Армии в счет не брались… Не брался в счет и доцент Волков. Защита его докторской диссертации была перенесена на неопределенное время. Одна из ведущих организаций, куда он послал автореферат, настоятельно рекомендовала соискателю переработать теоретический раздел.
После длительного раздумья Чурсин решил не торопиться, занял выжидательную позицию. На следующий день после окончания занятий, он, как обычно, зашел на кафедру и положил журнал на полку. Затем мельком взглянул на стол заведующего кафедрой. Папочка лежала на прежнем месте. Недолго думая, он опустился на этаж ниже, в методический кабинет кафедры истории КПСС. В кабинете студентов не было. Была только Антонида Николаевна, дежурная, которая работала на полставки. Пенсионерка часто кимарила в кабинете, спала она и на этот раз. Чурсин, чтобы ее не разбудить, очень осторожно присел за последний стол и стал рассматривать свежий номер журнала «Огонек». Что-либо запоминать из прочитанного, он не хотел. Посмотрел на часы. Было половина пятого. Он вновь поднялся наверх и открыл дверь. Стремительно подошел к столу и с замиранием сердца открыл папочку. Анкета была пустая. Он с облегчением вздохнул и вышел вон.
Прошла неделя. Кандидатов на замещение вакантной должности не было… Чурсин стал собирать необходимые документы. Через три дня все было готово. Не было лишь партийной характеристики… Но и ее, как он считал, по указке сверху ему выдадут. Она будет только положительной. Через две недели он внес свою фамилию и все необходимые данные на стандартный лист бумаги. Через день состоялось заседание кафедры. Кадровый вопрос значился в повестке дня первым, потом следовали еще девять вопросов. Заседание длилось четыре часа. По продолжительности оно побило все рекорды. Девять человек сидели на стульях и без единого перерыва обсуждали вопрос – утвердить или не утвердить кандидата исторических наук Чурсина на вакантную должность заведующего кафедрой истории КПСС государственного университета среднеазиатской республики. Какой республики, какого университета, спорящим было неведомо. Мнение же у них было одно – кандидатуру Чурсина не утвердить.
Обсуждение было очень бурным. Управлял упряжкой борзых, как и раньше, Левин. Чурсин в этой упряжке отсутствовал. Особое усердие вновь проявил Тарасов. На этот раз у него инфаркта не случилось, но воды из графина он выпил много. После всех выступил кандидат на профессорскую должность. На этот раз он был очень спокоен, даже равнодушен ко всему происходящему. Он вышел на середину комнаты, и скрестив руки на груди, с улыбкой произнес:
– Уважаемые коллеги… В принципе я ожидал ход такого обсуждения, если быть точным, партийного собрания. Хотите исключить меня из списка – исключайте. Честно говоря, я и не очень переживаю… У меня еще есть резервы, как в возрасте, так и в науке…
Его умозаключение вызвало неописуемое возмущение у Тарасова. Отставник пару раз провел тощей ладонью по своей плешивой голове, словно проверил ее наличие, и затем с гневом прошипел:
– Товарищ Левин! Посмотрите, что творит этот наглец… Я и мои коллеги не могут не видеть, что он явно метит в мой адрес…
Неожиданно раздался смех, что несколько приободрило Чурсина. Он, словно и ничего не произошло, спокойно продолжал:
– Свою фамилию я из списка не вычеркну… – Потом улыбнулся и с лукавинкой добавил. – Давайте внесем еще одну, а то две или три кандидатуры, затем честно их обсудим… Вот, например, я вношу кандидатуру нашего заведующего кафедрой Левина Олега Ивановича…
Чурсин сел на стул и стал пристально рассматривать своих коллег. Все они сидели с поникшими головами. В такой же позе сидел и Левин. Аналогичную реакцию престарелых историков Чурсин предвидел еще заранее. Мертвая тишина, царившая в помещении, его вдохновила. Он вновь встал и очень громко произнес:
– Товарищи коллеги, товарищи коммунисты… Не думайте, что я никогда не понимал Ваших шкурных интересов в этой партии… Я ни отрицаю, что я молодой изгой в этой небольшой группе престарелых… Как и не отрицаю, что я никогда не буду плясать под дудку бездарных…
Боясь наговорить каких-либо пошлостей, он сильно сжал кулаки и скрипнул зубами. Из его нижней губы мгновенно прыснула кровь. Он быстро вытащил из кармана носовой платок и вытер кровь. Затем вновь спокойно продолжил:
– И еще хочу сказать очень просто, по-мужски… Кончайте этот балаган…
Потом он неспеша приставил стул к столу, возле которого сидел, и также неспеша вышел из комнаты…
О полнейшем провале своей кандидатуры, Ларисе он ничего не сказал. Наоборот, он ей солгал. Сказал, что его без всяких проблем утвердили. От радости она заплакала. Этой ночью она была очень страстной к своему жениху, как никогда. Утром она его очень нежно поцеловала в губы и тихо прошептала:
– Егорушка, мой любимый… Я хочу стать матерью нашего будущего ребенка… Ты, мой любимый, слушишь меня?
Чурсин в ответ ей ничего не сказал. Он только нежно поцеловал ее груди. Из его глаз текли слезы…
Кандидатуру Егора Николаевича Чурсина на партийном комитете института все-таки утвердили. Его лично самого на экстренное заседание не пригласили. Утвердили и на заседании бюро райкома партии. Об этом он узнал совершенно случайно, когда оказался в кабинете секретаря райкома партии Торшина. После того злопамятного разговора, когда самый главный партийный вожак района влип с квартирными махинациями, и когда однокашники по науке чуть ли сильно не повздорили, не так уже и много воды утекло.
У Андрея все сложилось хорошо. Он не попал ни в какие сети передряг. Его шеф также вышел чистым из воды. Никаких партийных комиссий ни с верхов, не говоря уже, о низах, не было. Молоков лично сам пригласил всех ответственных работников райкома и с очень серьезной миной зачитал информацию за подписью первого секретаря горкома партии. Всем стало предельно ясно. Их вожак никогда дополнительную жилплощадь не получал, а то, что газеты написали, была сплошная дезинформация. Виновые понесли заслуженные наказания. Торшин один из первых выскочил из кабинета и сразу же бросился к себе. Плотно закрыв за собою дверь, он включил вентилятор и стал жадно вдыхать воздух. Затем вслух тихо произнес:
– Слава Богу, пронесло… Слава Богу, пронесло…
Что-либо еще говорить в честь Всевысшнего он не мог. У него не было сил. Они ушли на ночные переживания, когда он вместе с женой раскладывал всевозможные варианты своей предстоящей работы. Он соглашался вновь идти в «кооператив», лишь бы ему оставили жилье…
Торшин раньше никогда не звонил своему коллеге по родственной кафедре. Не хотел, чтобы кто-либо из институтских сотрудников знал об его дружеских связях с именитым склочником. На этот раз он не вытерпел и впервые ему позвонил. К его счастью, тот на кафедре был один, что его обрадовало. Он, словно мальчишка, рассмеялся в трубку и по-озорному произнес:
– Гошка, я хочу тебя обрадовать… Скоро ты станешь целым профессором… Одним словом, разговор не для телефона, прибегай ко мне, как можно, скорее…
Чурсин стремительно покинул кафедру и вскоре был в райкоме. Едва он открыл дверь знакомого кабинета, как навстречу ему вышел Торшин и крепко пожал его руку. Затем он с радостью произнес:
– Сегодня была оперативка у первого секретаря… Он не против твоей кандидатуры, хотя твои идейные единоверцы написали на тебя целую прокламацию… С ней тебе и психушки мало…
Непринужденный разговор между мужчинами на этот раз затянулся. На прощание они долго тискали себя в объятиях. Каких-либо слов благодарности в адрес своего товарища, Чурсин не сказал. Его глаза заполонил туман. Торшин, понимая его нервное состояние, по-дружески похлопал его по плечу и на полном серьезе сказал:
– Егорка, держись и не ломай больше дров… Все это бесполезно… Пойми меня правильно, мой Дон Кихот…
Чурсин вышел на улицу и некоторое время стоял на парадном крыльце особняка. Домой он не хотел идти. Почему не хотел, он и сам не знал. Скорее всего, его нервная система и организм срочно требовали небольшой передышки и одиночества. Минут через пять он оказался в небольшом скверике и присел на скамеечку. Вокруг было безлюдно, что его очень обрадовало. Он вновь воспроизвел все то, о чем ему только что рассказал Андрей Торшин. Он сейчас нисколько не сомневался, что, если бы не разнарядка свыше, он еще очень долго носил партийное взыскание. С этим хомутом на очередной конкурс в «кооперативе» его не допустят. Его сейчас, как никогда раньше, радовали и удивляли причуды партийной номенклатуры. Ради выполнения указаний верхов, клерки готовы на все, даже автоматически снять партийное взыскание. На этот раз эти причуды были на его стороне.
Он невольно вспомнил рассказ секретаря партийного бюро одной из птицефабрик области. Он по разнарядке, пришедшей сверху, был вынужден принять в партию казаха. Дело было так. Надвигалась областная партийная конференция. На фабрику пришло указание, что от их трудового коллектива в президиум будет рекомендован простой рабочий, хороший производственник. К тому же, он должен был мужчина и по-национальности только казах. Анатолий Петрович, так звали секретаря, почти целый день просидел в отделе кадров и проходил по цехам. К его сожалению, среди пятисот работающих оказалось всего два представителя казахской национальности: одна женщина и один мужчина. К представительнице прекрасного пола партийный босс обращаться по известным причинам не стал. Одновременно его настораживало не очень полное соответствие к требуемой кандидатуре. Казах был казахом, но он всего-навсего работал подсобным рабочим на складе. По поводу неожиданно возникших проблем парторг сначала хотел звонить лично первому секретарю райкома партии. Потом передумал. Одумался. Все было бесполезно. Указание пришло из областного центра, низы должны его незамедлительно и беспрекословно выполнить. В отличие от первого секретаря, который за неделю не мог ни родить, ни вырастить достойного представителя требуемой национальности, птицефабрика такую «единицу» имела. Анатолий Петрович со страшным упорством начал выполнять партийное поручение. Сначала готовил себя психологически. Ночью, перед визитом к будущему кандидату в члены партии, он ежечасно просыпался. Все кумекал над реализацией своего личного плана работы. Прокол был исключен. За его спиной стояла не только птицефабрика, но и вся партийная организация района…
Уже в ходе первого индивидуального собеседования идейный наставник убедился в наличии далеко не коммунистических черт у своего подопечного. Казарбаев не только воровал кур и комбикорма, но и страшно пил. От неожиданного появления начальника он растерялся, и не успел закрыть на замок каморку, где лежала огромная гора пустых бутылок из-под вина и водки. Не сдал стеклотару из-за болезни приемщика, своего кореша. Безграмотный казах вынудил партийца с первой же минуты внести коррективы в его работу. Он не умел читать. Анатолий Петрович лично сам читал ему вслух Устав и Программу партии. Через неделю состоялось экстренное заседание партийного бюро. Казарбаева рекомендовали в кандидаты в члены КПСС без всяких шероховатостей. Одну из рекомендаций дал ему лично парторг. Через две недели в партийную организацию влился новый коммунист. На партийной конференции вожак коммунистов птицефабрики частенько расцветал в улыбке. Его подопечный сидел в президиуме рядом с первым секретарем обкома партии и с очень серьезным видом водил своими узкими глазами по огромному залу. Анатолий Петрович, сидевший на «Камчатке», сделал все возможное и невозможное. Он лично сам отвез требуемую «кандидатуру» в парикмахерскую и лично сам выбрал ей костюм в районном универмаге. Рубашку и галстук одолжили у мужа секретарши…
От поистине невероятных приключений в партийной организации птицефабрики, Чурсин воспрянул духом. Ему казалось, что сейчас у него нет серьезных проблем. И не предвидится. С этой минуты он решил жить по-новому, жить без всяких стрессов. Он будет все делать для кардинальной перестройки работы на кафедре в университете. Он с честью оправдает доверие родной партии.
Эта ночь для жениха и невесты была особенной. Они оба вместе и каждый в отдельности были на самой вершине своей любви. Только к рассвету они стали серьезно размышлять и строить свои планы на лучшее будущее. В том, что оно будет лучшем, чем раньше, никто не сомневался. Единство взглядов было полнейшее. Первым желанием для влюбленных было – обзавестись ребенком. Остальное хорошое придет постепенно. Они хотели вкусить все прелести человеческой жизни. Они не хотели жить в маленькой комнатушке, не хотели жить впроголодь, не хотели стрессов.
Особенно преуспевала в строительстве поистине наполеоновских планов Лариса. Она, изнеможденная от любви, но с очень с радостными глазами, то и дело тараторила:
– Мой Егорка, мой любимый… Ты не представляешь, какое хорошее будущее будет у нашего ребенка… Я сделаю все для его счастья… – Она ласково трепала шевелюру мужчины и опять продолжала. – Я вижу это счастье прямо наяву… Ты, как, профессор, идешь по солнечному городу, я иду рядом с тобою. Мы крепко держим за руку нашего сына… В одной руке у тебя толстый дипломат, другой ведешь меня под руку…
Чурсин сильно впивался своими губами в ее губы, Лариса на какое-то время умолкала. Влюбленные в эту же ночь выработали и тактику своего поведения в период их уже временного пребывания в институте. Главное вести себя спокойно, не огрызаться. Особенно усердствовал в этом плане Чурсин. Он приходил на кафедру и тихо здоровался. Ему отвечали кивком головы. В принципе на этом и все общение заканчивалось. Через пару минут раздавался звонок, и все разбегались по аудиториям.
Наступили летние каникулы. Чурсин сначала хотел вместе с невестой пару недель отдохнуть в городе, затем ехать в Марьино. Отдыха, как такового, у него не получилось. Он почти не бывал дома, все бегал по книжным магазинам и киоскам. Он основательно запасался научной литературой. И не только. Он завел специальную толстую тетрадь, в которой конспектировал последние постановления ЦК партии. В ней также пометил основные решения всех партийных съездов. Все делал ради одно – для успешной работы уже никак простого преподавателя, а как заведующего кафедрой истории КПСС очень большого университета. Лариса, прекрасно понимая возможные трудности своего любимого, всячески ему помогала. Она всегда была с ним вместе везде и всегда, когда это было только возможно. Перед отъездом в Марьино Чурсин для уверенности позвонил Торшину и поинтерсовался ходом своих документов. Андрей с уверенностью известил, что все идет нормально и пожелал ему хорошего отпуска.
На малой родине Чурсина и его невесту ждали очень неприятные новости. Отец с каждым днем чувствовал себя все хуже и хуже. Сын настоял, чтобы его срочно положили в больницу. Он день и ночь сидел возле его кровати. Прошло совсем не так много времени после их последней встречи. За это время он многое передумал, многое переосмыслил. Он очень редко ездил к родителям из-за своей занятости и стрессов, которые преследовали его почти каждый день. Не ездили к нему и его родители. Им было не до поездок. Николай за последний месяц сильно сдал. Надежда хотела известить своего сына о болезни его отца, но все не решалась. Все надеялась на лучшее. Проходили дни, недели, лучшее все не приходило. Она не хотела также перечить и своему мужу, который очень просил ее не печалить умного Егорку. На этом они и останавливались.
Николай умер вечером, было ровно пять часов. Сын, наблюдая за последними вздохами своего отца на этой земле, сильно плакал. Он сам же и закрыл ему глаза. Затем выбежал из палаты и рванулся в городской питомник, где были посажены фруктовые деревья. Перепрыгнув через изгородь, он упал на землю и начал выть, словно раненый волк. Поздно вечером он вновь вернулся в палату, отца уже в ней не было. Его увезли в морг…
После похорон отца Чурсин вместе с Ларисой пробыли в Марьино две недели. Они прекрасно понимали, что жене умершего нужна поддержка, особенно моральная. Тяжелое горе мгновенно изменило Надежду. Она сильно осунулась, даже сгорбилась. По хозяйству она ничего не делала. Она после смерти почти неделю не взяла в рот ни крошки хлеба, не выпила глотка воды. Она все ходила то по дому, то по двору или по саду, и что-то шептала себе под нос. О чем она шептала, ни Чурсин, ни Лариса не знали. Постигшее горе ее вырвало из человеческого мира, лишило ее земных благ, оставило ей только одни проблемы. Попытки молодых ее успокоить или отвлечь от тяжелых мыслей, заканчивались провалом. Она со злостью смотрела то на своего сына, то на его невесту, и сжимала зубы. Признаки жизни в ее глазах отсутствовали. От ее странного поведения они все чаще и чаще приходили к тревожным мыслям, и поэтому день и ночь наблюдали за ней. Сын очень сильно переживал за свою мать. Только перед его отъездом она немного отошла. Надежда сначала, словно чужая женщина, стояла перед отъезжающими, которые все еще топтались возле калитки. Затем какая-то неземная сила толкнула ее к своему сыну. Она крепко его обняла и со слезами на глазах произнесла:
– Егорка, мой единственный… Береги себя, моя кровинушка… У меня предчувствие очень плохое… На тебя какая-то сила нечистая надвигается…
Чурсин, обняв мать, принялся ее успокаивать:
– Мамочка, будь спокойна… У меня все будет нормально… Я хочу тебе сказать, что у нас скоро будет пополнение… – Затем он крепко поцеловал мать в щеку и вновь промолвил. – Матушка моя, за наше будущее не беспокойся… У нас с Ларисой все будет хорошо…
Лариса стояла в двух шагах от своего любимого мужчины и его матери. Стояла, не шелохнувшись. Желание пойти навстречу матери своего будущего мужа и проститься с нею, раньше у нее было. После ее страшных слов оно в сей миг отпало. У нее по спине пробежал холодок, сильно защемило сердце. Вмиг выступили слезы. Надежда так и не подошла к своей невестке.
После того, когда молодые вышли на дорогу, вновь раздался ее голос. Чурсин обернулся и увидел мать, которая мелкими шажками бежала к нему. Она подошла к нему, крепко его обняла и тихо прошептала:
– Егорка, возьми вот это… – Она засунула руку в карман своей летней накидки и протянула конверт. – Это письмо писал тебе отец… Он его давно тебе написал, но не отправлял… Все надеялся на выздоровление…
Чурсин вскрыл конверт в автобусе, когда тот вырулил на асфальтированную дорогу. Держа в руках небольшой листок ученической тетради, он начал молча шевелить губами. Отец писал:
– Здравствуйте, мой единственный сынок Егорка и моя любимая сноха Лариса. Решил написать Вам на всякий случай письмо. Откровенно говоря, даже и не знаю, будет ли оно для меня последним или я еще с Вами на этой земле встречусь. Никогда не думал, что у меня когда-либо будут проблемы со здоровьем. Я ведь, мой Егорка, всегда был в боевом строю наших жителей города, да и всей страны нашей. После операции мне стало получше, но говорить о хорошем еще рано. Мне не верится, что здоровье мое оборвется…
Дальше Чурсин не мог читать, слезы застилали его глаза. Ему хотелось плакать, рыдать, однако он сдерживал себя. Сдерживал через силу. Лариса внимательно и с большой тревогой наблюдала за своим любимым человеком. Страдать ему она не мешала. Она прекрасно знала, что такое потерять кого-либо из родителей. Совсем недавно она оплакивала свою мать. И поэтому она только сильнее прижималась к мужчине, у которого из глаз текли слезы.
Чурсин вновь прильнул к письму:
– Лето прошло по больницам, сейчас дома. Ничего не делаю. У меня нет аппетита. Ночью большие боли. Однако думаю, свою болезнь побороть. Также не знаю, чья возьмет. Вот такие мои дела. После поправки буду опять работать. Одно я знаю, мои дорогие детки, что, если есть здоровье, будут и деньги. Здоровье ни за какие деньги не купишь.... Мой Егорка, вот и все, что я хотел тебе написать. Пока до свидания. Хорошего Вам всем здоровья и успехов. Надеюсь, что это мое письмо не последнее, мои дорогие дети…
Чурсин неспеша сложил вдвое небольшой лист бумаги и засунул его в конверт. Затем закрыл глаза. Он все еще не верил, что рядом с ним нет и уже никогда не будет его отца, который даже в его зрелые годы довольно часто подставлял ему плечо помощи. Без отца у него не было бы никакой науки, не было бы и Ларисы, любимой женщины. Он положил свою руку на ее колено и в один миг ощутил тепло ее нежного тела.
Домой они приехали поздно вечером. После душа легли в постель и очень долгое время лежали друг возле друга, не шелохнувшись. Лежали молча. Никто ни о чем друг друга не спрашивал. Было и так ясно. В голове каждого были тяжелые и тревожные мысли. С потерей отца Чурсин лишился не только своего родителя и наставника, но и человека, который оказывал ему материальную помощь. Понимала это сейчас и Лариса. Единой у них была и мысль о предстоящей свадьбе. Ее предстояло отложить, отложить на неопределенное время. Их радовало и одновременно тревожило будущее их ребенка. В большей степени за него переживала Лариса. Особенно после пророческих слов матери своего жениха…
Прошла неделя. Молодая пара сидела в небольшой комнате и раздумывала о предстоящей жизни. Везде были одни только проблемы. Как ни странно, на первый план выдвинулись финансовые проблемы. Отпускные деньги Чурсина были на исходе. При прежнем режиме цен, их, наверняка, хватило бы. Сегодня же, почти каждодневный взлет цен на все и вся, особенно на продукты питания, опорожнил их небольшой семейный бюджет с космической скоростью. Чурсин все-таки нашел выход из денежного тупика. Он съездил в районные и в областную организацию общества «Знание». Ему дали аудитории. За месяц он прочитал около сорока лекций. Четыреста рублей стали существенной прибавкой для семьи. Лариса оживилась. Воспрянул духом, и он сам. Молодые вместе сходили к частному гинекологу. Врач, внимательно осмотрев беременную, с улыбкой посмотрел на Чурсина и уверенно произнес:
– Ну, великий историк, готовься – скоро будешь отцом сына. В этом я нисколько не сомневаюсь. – Потом добавил. – А вот, свою любимую и красивую, тебе надо основательно подкормить, то бишь дать ей отдохнуть, притом очень основательно…
С приподнятым настроением они покидали опытного гинеколога. Чурсин, зная о том, что у него скоро будет сын, сиял от счастья. Он в сей миг дал ему и имя Николай, в честь своего умершего отца. Лариса, глядя на отца своего ребенка, ничего не говорила. Она только улыбалась и нежно трепала рукой его густые седые волосы.
Попытка Чурсина оздоровить свою будущую жену провалилась с треском. И все произошло не по его вине. Оздоровительный лагерь для сотрудников и студентов высших учебных заведений сибирского региона находился в двухстах километрах от Помурино. До лагеря доехать было куда проще, чем в него попасть. Требовались десятки справок. Они начали с профсоюзов. Председатель профкома «кооператива» был не против оздоровления студентки, однако потребовал от нее медицинскую справку. Пошли в студенческую поликлинику. Чурсин стал гулять в скверике возле небольшого двухэтажного здания, Лариса пошла в регистратуру. Ее надежда проскочить необходимые кабинеты за пару часов лопнула, как мыльный пузырь. На обход кабинетов и сдачу анализов у нее ушло почти два дня. И это несмотря на то, что поликлиника пустовала. На следующее утро она с кучей бумажек направилась к заместителю главного врача, предстояло наложить резолюцию, быть или не быть ей в оздоровительном лагере. Чурсин в это время читал лекцию о международном положении в районном домоуправлении. Довольно старая женщина очень долго рассматривала результаты анализов, затем устроила настоящий допрос беременной студентке. Лариса от волнения начала плакать. На некоторые вопросы отвечала невпопад. Чинодрал от медицины не верила, что у нее нет родителей. Узнав, что беременная даже не знает, кто отец ее будущего ребенка, бабка и вовсе рассвирепела. Она быстро набрала номер телефона приемной ректора и почти полчаса рассказывала о странном поведении студентки Сидоровой. Лариса все это время со слезами на глазах стояла возле двери кабинета и слушала громовой голос медички. В конце концов ее терпение лопнуло. Она выбежала из поликлиники и рванулась к автобусной остановке. К ее счастью, Чурсин пришел домой минут через десять. Он чуть ли не потерял дар речи, увидев плачущую навзрыд любимую девушку. Лариса вскоре успокоилась и очень коротко рассказала ему о происшедшем. Чурсин поехал в поликлинику, к Костюковой. Она ему была хорошо знакомая. Она частенько звонила ему на кафедру и интересовалась успеваемостью своей внучки по истории КПСС. Он вел в этой группе семинарские занятия.
Заместитель главного врача, увидев перед собою известного ученого и лектора, встала из-за стола и ускоренным шагом направилась к нему навстречу. Затем протянула ему руку и заискивающим голоском прошепелявила:
– Егор Николаевич, мой дорогой… Какими ветрами тебя сюда занесло? Все умные и неумные в эту пору активно отдыхают…
Чурсин небрежно протянул старухе руку и напрямую выпалил:
– Зинадида Петровна! Почему Вы так не по-человечески поступили с Сидоровой? Она ведь пришла к Вам, как к врачу, а не к прокурору…
Его глаза неожиданно налились кровью. Он был готов в один миг ее разорвать на части. От неожиданного натиска и озлобленной физиономии мужчины, женщина попятилась назад и тяжело плюхнулась на стул.
Чурсин продолжил вновь допрос:
– Зинаида Петровна! Кто дал Вам право спрашивать у молодой девушки об ее родителях, не говоря уже о том, с кем и от кого она нагуляла ребенка?
Развязка наступила минут через десять. У тех, кто находился в кабинете, до инфаркта дело не дошло. Врачиха глотала какие-то таблетки и пила воду из пожелтевшего графина. Здоровый пациент сидел рядом с нею и потирал руками свои виски. Во время «допроса» он очень сильно перенервничал. В итоге разговор закончился миром. Костюкова, сделав ослепительную улыбку, поставила свою подпись и печать на небольшом листке бумаги. В справке черным по белому было написано, что студентку второго курса кооперативно-торгового института Ларису Сидорову незамедлительно рекомендуется направить в оздоровительный лагерь при Министерстве высшего и специального образования. Чурсин был очень благодарен женщине. Он крепко пожал ей руку и с улыбкой произнес:
– Спасибо, уважаемая Зинаида Петровна… Советская медицина идет верным путем… Надо только правильно понимать друг друга…
Ларисе предстояло через три дня быть в лагере, который находился на берегу большого озера. Чурсин там не был, и поэтому никакого представления о нем не имел. Какого-либо спрашивать об этом, он также не стал. Все его знакомые были в отпусках, да и уже некогда было спрашивать. Времени было в обрез. В полдень, за день до отъезда Ларисы, в квартире раздался телефонный звонок. Лариса, услышав звонок, к аппарату не подошла. Она не хотела, чтобы кто-нибудь знал о ее совместном проживании с Чурсиным. Бабы Маши в это время не было. Чурсин поднял трубку и услышал знакомый голос Марии Николаевны, секретарши ректора. Несколько властный голос относительно молодой женщины на какой-то миг его ошеломил:
– Товарищ Чурсин, Иван Петрович убедительно просит Вас прийти к нему завтра на прием. Прием назначен на десять часов утра. Явка строго обязательная…
