Владимир Василенко
Серый пилигрим
Брин, скорчившись на полу в караульной, еще какое-то время слышал доносящиеся с улицы крики, и даже узнал знакомый голос Эрина. Но потом будто ушел под воду, и все звуки стихли, сменившись низким гулом в ушах.
Он лежал, зажимая рассеченное горло ладонью и чувствуя, как жизнь липким горячим потоком просачивается сквозь пальцы. Страшно. До тошноты, до одури страшно. Сердце судорожно ворочалось в груди, глаза застилала мутная пелена слез. Когда удавалось сморгнуть, взору открывались грязные доски пола со следом от раздавленного таракана. Вовсе не та картина, которую хочется наблюдать в последние мгновения.
Собравшись с силами, Брин отнял ладонь от раны, уперся ею в пол и перевернулся на спину. Дверь в караулку была распахнута настежь, и свет, льющийся снаружи, показался ему нестерпимо ярким. Он зажмурился и поднял было руку, чтобы прикрыть глаза. Но на это уже не хватило сил.
Так его и нашли – с лицом, обращенным к выходу. Рядом с ним на полу багровел отпечаток ладони.
7
Год 237-й от Разлома, Пустоши, рыбацкий поселок Вальбо
Неуклюже хлюпая сапогами по раскисшей грязи, Мо забежал под навес возле входа в харчевню. Мог особо и не торопиться – от вездесущего дождя навес не спасал, скорее наоборот. Слой старой прогнившей соломы промок насквозь и теперь с него не просто капало, а лилось вниз целыми струями. Относительно сухо было только у самой стены, рядом с дверями – там, где сидел на скамье пузатый Хек и с мрачным видом ковырялся с каким-то куском доски. Приглядевшись, Мо понял, что тот малюет новую вывеску.
– Боги тебе в помощь, досточтимый Хек! – переминаясь с ноги на ногу, промямлил Мо.
Трактирщик поднял на него водянистые глаза и еще сильнее выпятил свою толстую рыбью губу.
– Чего надо?
Не дожидаясь ответа, схватил стоящую рядом на скамье пузатую бутылку и отхлебнул из горлышка.
Мо, вытянув шею, судорожно сглотнул.
– Так это, Хек… Выпить бы. Со вчерашнего дня ни росинки…
– Ха! А я-то думаю – кто это ко мне приперся? Я тебя тверёзым и не признал, Мо.
Рыбак заискивающе заулыбался, показывая коричневые и изрядно поредевшие зубы.
– Дык это… Я и сам себя не признаю, хе-хе…
Он покосился на заколоченные крест-накрест дверь в таверну и окошко рядом с ней.
– Ещё не открылся?
– Я погляжу – мозгов у тебя, как у трески! Чего я, по-твоему, снаружи-то торчу?
– А… ну да. А как там… этот? – Мо невольно перешёл на шёпот.
Трактирщик обернулся в сторону двери, будто к чему-то прислушиваясь.
– Вчера еще весь день стонал, на помощь звал. Нонче пока не звука. Молю Араноса, чтобы этот страшила уже сдох.
– А тот, второй?
– Нету. Его старая Хельга перевязала, уложила у себя, но он той же ночью исчез куда-то, еще до рассвета.
Мо покивал, не сводя глаз с початой бутылки.
– Так это, Хек… Как насчет выпить-то?
– Нету! – отрезал трактирщик, снова прикладываясь к горлышку.
На лице пьянчуги отразилось такое страдание, что даже самый лютый головорез облился бы слезами от жалости.
– Ну, может, все-таки можно…
– Можно! – охотно согласился толстяк. – Давай так – я тебя запущу внутрь, ты проверишь, живой ли там этот колдун. И тогда бутылку чистейшего, ни разу не разбавленного рома тебе отвалю.
На рыбака было больно смотреть – настолько противоречивые чувства его терзали. Он был вчера в «Барракуде» и самолично видел страшного чёрного мага и его схватку с другим магом – в сером балахоне. Страху натерпелся такого, что портки до сих пор не просохли. Но выпить хотелось так, что он убить готов был за бутылку любой сивухи, хотя вообще-то всегда слыл парнем безобидным.
– Так это, Хек… – вдруг прозрел он. – А хлебнуть дашь сначала? Ну, для храбрости?
– Ага, нашёл дурака! – хохотнул трактирщик. – Проваливай!
– Ну, Хек… – заканючил рыбак, едва не падая на колени. – Ну, два глотка! У меня кишки все в узел сворачивает, помру щас!
– Какой я тебе Хек! – огрызнулся толстяк. – Хек… Сам ты… палтус паршивый. Гектор я! А для тебя – дон Гектор Фарендот! Усёк?
– О, Ирана милостивая! – Мо, выпучив глаза от страха, попятился к стене.
– Вот так то! – довольно хмыкнул трактирщик, снова отхлебывая из бутылки. Потом заметил, что смотрит рыбак вовсе не него, а куда-то на улицу.
Обернувшись, он и сам не удержался от испуганного возгласа.
Сквозь завесу мелкого моросящего дождя прямиком к «Барракуде» шёл какой-то чужак. Чужаков в Вальбо и так-то не жаловали. А уж на этого достаточно было разок взглянуть, чтобы понять – жди неприятностей.
Явно чужестранец – темнокожий, со спутанным хвостом кроваво-красных волос. Из одежды – только бесформенный шерстяной балахон, похожий на жреческий, и короткие, до голенищ угвазданные в грязи сапоги, судя по походке – сильно не по ноге. На запястьях болтаются тяжелые железные браслеты кандалов с короткими обрывками цепи, когда-то их связывающей.
Незнакомец сильно прихрамывал на левую ногу, но, несмотря на это, шёл довольно быстро. Улица позади него была пуста – ни запряженной лошади, ни повозки. Непонятно было, как он вообще появился в поселке. Не пешком же пришёл? Тут во все стороны на полдня пути – ни души. Глушь.
Несмотря на то, что оружия у чужака не было видно, у трактирщика неприятно похолодела спина и захотелось за кого-нибудь спрятаться. От красноволосого так и веяло смертью.
– Зд-дравствуй, добрый человек! – пробормотал Мо, когда чужак поравнялся с ними.
Красноволосый на него даже не взглянул. Завернул под навес. Для этого ему пришлось пригнуть голову – росту он был немалого. Остановился рядом с заколоченной дверью. Опустил голову, будто к чему-то прислушиваясь.
Мо и трактирщик затравленно переглянулись. Мо потихоньку, вдоль стенки, уже крался прочь от двери. Толстяку же деваться было особо некуда.
– Замечательный день, не правда ли, дон? – осклабился трактирщик, заглядывая в лицо незнакомцу. – Вы хочете войти? Если что – я сейчас мигом сбегаю за топором, откроем двери и…
Красноволосый молча ухватился за доски, удерживающие дверь, рванул. Жалобно взвизгнули выдираемые из дерева гвозди, хрустнул кусок выломанного с мясом косяка. Распахнув двери, чужак шагнул внутрь харчевни.
Едва он скрылся за порогом, Мо, а за ним и сам трактирщик рванули прочь. Далеко, впрочем не убежали, но предпочли наблюдать за выходом с противоположной стороны улицы, укрывшись за невысоким плетнем.
В зале таверны было темно, как в пещере. Свет пробивался от раскрытой двери и через щели в прикрытых ставнях, но его не хватало даже на то, чтобы различить очертания предметов. Красноволосый немного постоял на пороге, потом медленно двинулся вглубь залы, огибая поваленные столы и лавки, переступая через валяющуюся на полу посуду. Несмотря на хромоту и внушительный рост, ступал он едва слышно.
Пахло дымом и жжёной роговиной, и запах этот заглушал все остальные. Потревоженные сквозняком от двери, тихонько скрипели покачивающиеся на крючьях подвесные светильники.
Из дальнего конца залы донесся шорох.
– Это ты?
Красноволосый с трудом узнал голос. Затаившийся в темноте явно очень ослаб.
Он остановился.
– Стой где стоишь, – каркнул голос из темноты. – Сейчас…
Что-то брякнуло, клацнуло, в углу вспыхнуло несколько ярких искр, и на полу расцвело пятно желтоватого света, исходившего из старого масляного светильника. Светильник стоял рядом со столом с подломившимися с одной стороны ножками – так, что столешница упиралась одним краем пол. Опираясь на стол спиной, рядом с лампой лежал рослый человек в черной рясе с откинутым назад капюшоном. У человека не было лица. Вместо него – жуткая маска из едва подсохших рубцов на многочисленных ранах. Или, скорее, на одной сплошной ране, широкими полосами избороздившей всю голову.
Другой на месте красноволосого содрогнулся бы. Но он знал, что то, что было под раной, было немногим лучше.
– Где ты шлялся, грязный тхайский выродок?! – прошипел этот живой мертвец, скаля зубы в рваном отверстии, которое когда-то было ртом. – Ты должен был догнать меня ещё вчера!
Красноволосый сделал несколько быстрых плавных пассов пальцами, будто играл на невидимой флейте. Язык глухонемых.
– Проклятье! Ты провалился? Но ты успел завершить дело? Лерано мёртв?
Красноволосый кивнул.
– Ну, хоть это тебе можно доверить, – фыркнул раненый. – А как тебе удалось бежать?
Снова пара знаков пальцами.
Красная. Рука.
– А, помог кто-то из наших… Что ж, повезло. А мне вот, как видишь, не очень.
Уродец хрипло расхохотался. Звук был жутковатый – будто в горле его булькала какая-то густая жидкость.
Красноволосый невозмутимо смотрел на мага, продолжая стоять в отдалении, на самом краю освещенного лампой пятна.
Когда-то этот человек напоминал ему другого. Того, которого он тоже долгое время ненавидел и боялся. Человека, у которого тоже была страшная рана на месте лица.
Прошло время, и он перестал их сравнивать. Было ошибкой считать их похожими.
На место ненависти и страха к Джайраху Сожженному со временем пришло уважение и почти сыновья любовь. Внешность и дурная слава оказались обманчивы. Человек же, лежавший сейчас перед ним, внутри был еще более мерзким, чем снаружи.
– Что, небось радуешься, что так всё обернулось, а? – внезапно оборвав свое натужное хихиканье, маг зло зыркнул на тхайца. Ярко сверкнули белки глаз, выделяющиеся в черно-багровом месиве струпьев.
– Небось, ждешь, что я испущу дух здесь, как последняя собака, и ты наконец от меня освободишься?
Красноволосый не шевелился.
Маг грязно выругался и взметнул в его сторону руку со скрюченными, как птичьи когти, пальцами.
– Не дождешься!
Таец глухо зарычал и упал на колени, вкидывая руки к горлу.
– Я всё еще твой хозяин, слышишь? И, если уж я буду подыхать, то и тебя прихвачу с собой, понял?!
Чёрный повел скрюченными пальцами к себе, будто подтягивая поводок, и тхаец, рыча от боли и злости, пополз к нему на четвереньках, одной рукой держась за горло. Там, в самой ямке между ключицами, мелко тряс мохнатым брюшком крупный черный паук со светящейся багровой каплей игниса на спинке. Лапками паук глубоко врос в плоть тайцу, и когда маг подтягивал красноволосого к себе, можно было разглядеть, как лапки эти вздымаются под кожей, как толстые раздувшиеся вены. Лапы были непропорционально длинными, в добрую пядь, и обхватывали всю шею и грудь тайца.
Маг сжимал и разжимал дрожащие от напряжения пальцы, и лапы паука, вторя ему, ходуном ходили под кожей тайца, расплывающейся изнутри бурыми кровоподтёками. Сам красноволосый опрокинулся на спину и оцепенел, выгнувшись дугой и царапая пальцами грязные доски пола. Вместо крика из его горла вырывались лишь сдавленные хрипы.
– Что, чуешь, падаль? Чуешь?! – хрипел, вторя ему, сам маг. Наконец, исчерпав свои силы, он в изнеможении откинулся на спину и прикрыл глаза. Тхаец, избавленный от его невидимой хватки, рухнул на пол и тоже затих. Валялись они так довольно долго. Пламя в светильнике стало слабым и неровным – похоже, заканчивалось масло.
– Эй, ты… – повернул голову Чёрный. – Коготь! Эй, ты живой там?
Красноволосый, упершись заметно дрожащими руками в пол, медленно поднялся.
– Ну да, чего с тобой сделается, – хмыкнул маг. – Вставай, вставай!
Тхаец выпрямился, глядя перед собой.
– Ненавидишь меня, да? – прохрипел маг. – Знаю, знаю. Если бы ты мог, ты бы зубами мне в глотку вцепился. Но знаешь, что?
Он сделал паузу, будто рассчитывая, что немой и впрямь ответит.
– Хочешь, я отпущу тебя?
На мгновение красноволосый потерял самообладание и дернулся, взглянув на мага. В ответ тот затрясся в издевательском смешке, перешедшим в натужный кашель. Красноволосый снова превратился в статую, терпеливо дожидаясь, пока маг закончит корчиться в конвульсиях. Судя по тому, как тот держался за живот, изуродованным лицом его раны не исчерпывались.
– Да нет, нет, – отхаркиваясь красным, помотал головой раненый. – Ты не ослышался. Я избавлю тебя от этой штуки… Ты снова станешь свободным, паршивый выродок.
Маг вынул откуда-то из складок своего балахона короткий меч с широким, в ладонь, вороненым клинком, украшенным ярко-красной, заметной даже при таком освещении гравировкой. По форме клинок напоминал застывший язык пламени, но в то же время в этих плавных изгибах чувствовалась точность расчета и филигранное мастерство исполнения. Гарды у меча не было – сам клинок внизу расширялся и отходил узорным отростком вниз, прикрывая рукоять спереди.
Когтю уже доводилось видеть этот меч раньше, и он вызывал у него необъяснимый холодок в груди – нечто, что можно было бы принять за страх. Если бы он вообще ещё способен был чувствовать страх.
Маг вонзил клинок в пол и опёрся на него, держась за рукоять. Красноволосый подумал было, что он пытается встать, но Чёрный просто подался вперед, садясь прямо.
– Есть один человек… – он не поднимал головы, так что голос звучал глухо, как из бочки. – Его зовут Леонард Кроу. Он уже давно досаждает нам. Вздумал возродить орден Серых пилигримов, болван…
Чёрный надолго закашлялся. Тхаец терпеливо ждал.
– Этот будет твой последний приказ, – продолжил, наконец, раненый. – Избавишься от Кроу – и моё заклятье спадет. Возьми мой меч. И вот это… Серебро открывает многие двери.
Кошель тяжело брякнул об пол.
Красноволосый неуверенно двинулся вперед. Маг молча наблюдал за ним исподлобья. Оставив свой странный клинок вонзенным в пол, немного отполз в сторону.
Тхаец принял меч. Клинок оказался гораздо тяжелее, чем можно было подумать, и от него ощутимо веяло холодом.
– Береги этот меч, – предупредил Чёрный. – Он – единственный в своём роде. И он уже испробовал крови Кроу. Так что приведет тебя к нему. Ты сам поймёшь как. Просто прислушивайся… Ты меня понял? Прислушивайся…
Они встретились взглядами.
– Я не обманываю тебя, Коготь, – тихо проговорил маг. – Я действительно отпускаю тебя. Только убей этого выродка. Он был здесь меньше двух дней назад. Отправился на север. Скорее всего, на Валемирский тракт, больше ему некуда деваться… Возьми след, пока он еще горяч. Убьёшь Кроу – и станешь свободным.
Красноволосый кивнул.
– И ещё… – маг снова закашлялся, под конец харкнув на пол липким черным сгустком. – Притащи сюда местных. Эти твари, похоже, от страха в штаны наложили. Решили меня заморить здесь. Но, возможно, я еще смогу выкарабкаться. Тащи всех, кого сможешь.
Красноволосый постоял еще немного, потом развернулся и направился к выходу.
– Так ты приведешь кого-нибудь? – прохрипел ему вслед маг.
Масло в светильнике догорало, крохотный язычок пламени трепетал на фитиле, как последний осенний лист на ветру.
Красноволосый на миг застыл у выхода.
– Ты ведь приведешь кого-нибудь, правда? – Чёрный подался вперед, опираясь на локоть. Белки его выпученных влажных глаз мерцали в темноте, подсвечиваемые снизу неверным пламенем.
Таец, не оборачиваясь, шагнул за порог. Тяжело хлопнула створка двери, и почти одновременно с ней погас огонёк в лампе. Зал таверны снова погрузился во мрак.
Часть третья. «Старый якорь»
1
Год 237-й от Разлома, осень, Пустоши
Ещё задолго до того, как они сделали первый привал, Барт понял, что Серый ранен гораздо серьёзнее, чем хотел показать. Его странный спаситель всё сильнее кренился в седле, и пару раз запросто мог свалиться, если бы Барт не придержал его сзади.
– Может, передохнём немного, господин? – хрипло спросил юноша. Боль в горле притупилась, но говорить по-прежнему было тяжело.
– Рано, – отрезал Серый.
Барт решил, что маг боится преследования и хочет хоть как-то замести следы. Сейчас они были как на ладони – дорога, по которой они ехали, была единственной, к тому же проходила она по унылой пустоши, где и укрыться-то негде. Лишь впереди, где-то у самого горизонта, темнело нечто, похожее на жиденькую рощу. Впрочем, с запада обзор загораживали усеянные крупными валунами холмы. Возможно, за ними откроется что-нибудь поинтереснее. Например, развилка или перекрёсток. Здесь уже преследователям придётся поломать голову – куда именно идти.
Ехали они уже довольно долго. Рассвело. День обещал быть погожим – солнце пригревало почти по-летнему и постепенно прогнало с неба влажную осеннюю мглу. Это было очень кстати – Барту удалось хоть немного согреться.
Всю дорогу хранили молчание. Это было совсем не в духе юного Твинклдота, однако спутник его был весьма неразговорчив и угрюм, и Барту вскоре передалось его настроение. Так что вся поездка проходила в полнейшем безмолвии, даже лошадь, казалось, дала обет молчания – за всю дорогу даже не фыркнула. Только мерный топот копыт, приглушаемый мягкой землей, да поскрипывание кожаной сбруи.
Дорога постепенно забирала влево, а вскоре поползла вверх по пологому склону холма. Земля здесь была посуше, и утрамбована лучше. Гнедая кобыла мага ускорила шаг, тряхнула головой и тихонько, будто жалобно, заржала.
– Знаю, знаю, принцесса, – пробормотал Серый. – Потерпи.
– Принцесса? – переспросил Барт.
– Так зовут мою лошадь, – чуть повернувшись в седле, ответил маг. – Там, за холмом – постоялый двор. Остановимся ненадолго.
Барт чуть с лошади не свалился от радости.
– Наконец-то! Если честно, я весь зад уже отсидел, господин. Да и вам, я вижу, нужно отдохнуть.
– Ты прав, Бартоломью. Ты прав… – после некоторой паузы ответил Серый и несильно хлестнул лошадь по боку свободным концом уздечки.
Когда дорога перевалила за холм, они будто бы попали в совершенно другую страну. Серая каменистая почва сменилась пожухшей от утренних заморозков, но всё ещё зелёной травой, дорога расширилась чуть ли не вдвое и влилась в перекрёсток, возле которого возвышался монументальный столб, испещренный надписями от основания до самого верха. Самая свежая, а стало быть, и самая заметная надпись была выцарапана на уровне глаз лошади и гласила, что некая Бритта – шлюха. Впрочем, нашлось здесь место и для обшарпанной доски с названием постоялого двора – «Старый якорь».
Дорога, пересекающая ту, по которой они приехали, была куда шире, а на перекрёстке даже вымощена крупными булыжниками.
– Это уже Валемирский тракт? – спросил Счастливчик.
Маг покачал головой и ещё раз хлестнул лошадь, направляя её к огороженному покосившимся плетнём двору.
Сам постоялый двор представлял собой невразумительное нагромождение построек, соединённых между собой крытыми переходами. С ходу отличить харчевню от конюшни или, к примеру, от курятника было решительно невозможно. Однако Серый, видимо, был здесь не впервые, так что безошибочно проследовал в узкий проход между двумя постройками. Проход вел во внутренний двор, к длинной коновязи.
Тощий мальчишка с копной жёлтых, как солома, волос, выскочил навстречу и принял поводья. Барт, оттолкнувшись руками от крупа, спрыгнул на землю позади лошади и придержал стремя Серому.
– Напоить. Овса дать. Почистить, – скомандовал маг мальчишке. Тот кивнул, протяжно шмыгнул носом и потянул кобылу под навес, к поилке, где уже стояли несколько лошадей.
– Куда теперь? Может, поедим? – спросил Счастливчик.
– Помолчи-ка, Бартоломью, – негромко ответил маг. Он будто к чему-то прислушивался.
Насторожился и Барт. Расслышал пьяные крики и хохот, доносящиеся из-за стены.
– Эй, малый, – окликнул Серый юнца из конюшни.
– Ась?
– Похоже, ваше заведение пользуется завидной популярностью…
– Чего?
– Я говорю – народу у вас нынче много?
– Дык, это… Торговец один остановился, с обозом, с охраной. Богатый. Вон одна из его повозок. Остальные на заднем дворе.
Серый, взглянув на повозку, почему-то помрачнел. Хотя, казалось бы, повозка как повозка. Объемистая, крытая, с потрепанным полотняным верхом. На полотне с правой стороны схематично намалевана птица с расправленными крыльями – не то орел, не то ворон.
– Комнат, небось, не осталось?
Юнец пожал плечами и снова шмыгнул носом.
– Мы, похоже, не вовремя? – осторожно спросил Барт.
– Зайдем, спросим. Выбора у нас нет, – поморщился Серый. Барт увидел, что лицо его, скрывающееся под тенью капюшона, блестит от пота.
– Держись позади и помалкивай, – сказал маг и, развернувшись, пошагал обратно по проходу, через который они пришли. Длинные полы его балахона, качнувшись, взметнули облачка пыли и соломенной трухи.
Двери в харчевню были приоткрыты, изнутри пахло пивом и чем-то съедобным. У Барта в животе сразу же заворочался тугой сколький комок, и он, едва не наступая Серому на пятки, ринулся вперед.
По сравнению со злополучной «Барракудой» это заведение показалось ему верхом уюта и чистоты. Зал с длинными, как корабельные сходни, столами, вдоль дальней стены – лестница на второй этаж. Под лестницей – целый штабель пивных и винных бочонков, стойка, сплошь заставленная разнокалиберными глиняными кружками. В углу – огромный, светящийся изнутри багровым пламенем очаг, в котором млеет целиком насаженный на вертел поросёнок. На бревенчатых стенах – старые подковы, овечьи шкуры, не очень удачно сделанное чучело филина и полновесный корабельный якорь, которому постоялый двор, видимо, и обязан своим названием. Здоровенная разлапистая железяка закреплена на стене толстыми скобами и смотрится весьма внушительно.
За столом у самого очага расположилась лихого вида компания – судя по всему, охрана обоза. Не меньше дюжины бородатых красномордых молодцов, все, как один – в стёганых гамбезонах или куртках из жесткой лосиной кожи с нашитыми поверх деревянными или железными пластинками. На одном, разукрашенном жуткого вида шрамом на весь лоб, маслянисто поблескивает свежей работы кольчуга без рукавов. Оружия много, и всё на виду – в основном дубинки и кистени, а возле того, что в кольчуге, на столе лежит наполовину вытащенный из ножен корд с широким, как весло, клинком.
У дальнего конца стола стоит худенькая девчушка лет тринадцати в длинном застиранном платье. Две длинные, но жидковатые косички крысиными хвостиками свисают ей на грудь. Перед собой она держит огромную миску с объедками. Головорезы развлекаются тем, что бросают в миску обглоданные кости. Судя по пятнам на платье и на волосах девчонки – целятся не особенно тщательно.
Трактирщик – небольшого роста мужичок, такой сутулый, что кажется вовсе карликом – подтащил к столу целый противень жареных рёбрышек. В ответ получил подзатыльник и горсть медных монет. Монеты были брошены на пол, и сутулый под хохот и подначки гостей бросился собирать их, пока не закатились в какую-нибудь щель.
Одна из монет подкатилась к самым ногам Серого. Трактирщик проворно подхватил тускло блеснувший кругляк. Выпрямился, смерил неприязненным взглядом вошедшую парочку.
– Чего надо? – губы его, толстые, будто вывернутые наружу, презрительно скривились.
Выглядели они и правда неважнецки – Серый в своём бесформенном балахоне, и уж тем более Барт – босой, в измятой, будто изжеванной одежде, с корочками засохшей глины на штанах.
– Комната есть? – негромко спросил Серый.
– Какая, к чертям, комната, оборванец? – фыркнул трактирщик. – Идите-ка вы отседова, пока…
Серый неожиданно стремительным движением привлек коротышку к себе, так что тот привстал на цыпочки.
– Мне. Нужна. Комната, – так же негромко сказал он. Так сказал, что у Барта затряслись поджилки, хотя ему-то вроде бояться нечего.
Компания у очага взорвалась очередным приступом хохота – один из молодчиков, метнув через весь стол здоровенную кость, попал девчонке прямиком в лоб. Та брякнулась на спину, объедки из миски разлетелись по полу. На трактирщика никто не обращал внимания.
– П-простите, – пролепетал тот. – Не узнал вас, господин. Вы… Вы в прошлый раз…
– Комната, – по-прежнему держа коротышку за шиворот, повторил маг.
– Вчера обоз приехал, господин, все занято, даже чердак, – протараторил трактирщик и скривился, будто ожидая удара.
– Найди мне хоть что-нибудь. Хоть хлев. Надолго я всё равно не задержусь.
Коротышка затряс головой, соглашаясь. Серый отпустил его.
– У нас за конюшней, в амбаре, отличный сеновал, господин, – склоняясь к самому полу и подобострастно улыбаясь, заверил трактирщик. – А обоз вроде бы завтра уходит, так что комнаты освободятся… Эй, Бланка! Ну что эта дура опять творит! А ну, иди сюда!
Девчонка как раз пыталась собрать с пола рассыпавшиеся объедки, но с радостью бросила это бесперспективное занятие и подбежала к хозяину. По дороге дважды споткнулась, что неудивительно – обувка у неё представляла собой плачевное зрелище. Впрочем, Барт бы и за такую отдал бы что угодно – ног он от холода уже не чуял.
– Иди, проводи господ на конюшню, – буркнул трактирщик. – Туда, где свежее сено сложили.
Девчонка испуганно дёрнула головой, округлившимися глазами уставилась на Серого. Впрочем, глаза у неё, похоже, всегда такие – слегка навыкат, как у птицы. Ресницы и брови – то ли выгоревшие на солнце, то ли от природы белёсые, почти незаметные. Крохотный рот с поджатыми тонкими губами, скошенный, будто топором срубленный, подбородок, остренький нос. Ну курица курицей. Жалко бедняжку. Мало того, что уродина, так ещё и издеваются над ней почем зря…
– Давай, давай, топай, – трактирщик толкнул дурнушку к выходу. Та, заплетаясь в собственных ногах, двинулась вперед. Серый и Барт – следом. Барт задержался на пороге, напоследок потянув носом пропитанный запахом съестного воздух.
