Владимир Валерьевич Комарьков
Хроники Арли. Книга 1. Где я?
Первыми сюда нагрянули эльфы. Первородные, чего с них взять? Им и принадлежит честь названия мира. Арле, или Арли, странное название для планеты, но на тот момент не было никого, кто мог бы оспорить или предложить другое. Все они пришли много позже: орки, гномы, кобольды, огры и люди. Последними гостями оказались именно мы, люди. И самыми неугомонными.
По словам тех же эльфов, до нашего появления войны велись вяло и как бы нехотя. То есть дрались, конечно, пух и перья летели во все стороны, но делали это без огонька и в основном за место. Там гора повыше, здесь трава посочнее, а вон там лес такой, что грех за него не схлестнуться.
Конечно, ещё тогда, в самом начале, эльфы взирали на всех свысока, заносчиво задирая нос. Гномы тянули себе все, что плохо лежит, и не знали меры своей жадности. Орки, тем бы подраться, позадирать соседей, распороть брюхо врагу, обобрать поверженного, завладеть его женами, лошадьми и прочим имуществом. Ограм лишь бы пожрать побольше, понежиться на солнце, да подергаться в ритуальном танце под хруст черепов поверженных счастливчиков, забредших в их негостеприимные края, ну и так далее – у всех свои, так сказать, недостатки.
Люди пришли в Арли с самым страшным оружием – идеологией. Они же прихватили с собой трех богов. Тыр, бог войны, доблести, оружия и всего-всего, что связано со смертоубийством, подозрительно смахивал на Тора, известного широкой публике по голливудским фильмам. Айне, богиня любви, жизни и плодородия, которая, кстати при малейшем подозрении на измену может зарядить похлеще предыдущего сурового по всем меркам мужчины. И последний в списке, но далеко не последний в очереди, – Аид. Да-да, вы не ослышались. Тот самый бог смерти, мертвых, властелин подземных богатств и почему-то ответственный за плодородие и урожаи.
По словам брата Маркуса, боги обжились на новом месте достаточно быстро. Так как время и здесь – понятие субъективное, «быстро» измерялось исключительно в тысячах лет, так что точную дату не помнили даже истинные дети этого мира – эльфы.
Удивительно другое, эти педанты среди нелюдей и заносчивые до невозможности типы, все, как один подались под крыло человеческому богу. Двум другим небожителям оставалось только завидовать Айне, радующейся такой благородной пастве.
Гномы гурьбой присягнули богу, заведующему их подземным хозяйством, за что Аид наделил своих подопечных настолько весомыми навыками, что они ни на секунду не усомнились в своем выборе.
Орки, естественно, выбрали бога войны, да у них и вариантов, по сути, не было. Кому еще им отдавать свои мечи и дубины? Не богине жизни же? Да и орки ей не сильно нужны: большие, сильные, злобные, своенравные.
Ну а люди отличились и тут. Нашим соплеменникам показалось мало иметь одного бога. Зачем нам один, если можно получить сразу троих? Сказано – сделано! Так люди обрели тройную поддержку, связав все три божества в один Круг, впоследствии ставший сначала великим, а потом и святым. А Святой Круг привёл к образованию Истинного Учения и Церкви Святого Круга. Церкви, история которой на сегодняшний день насчитывала семь тысяч пятьсот тридцать один год. А если быть уж совсем точным, на дворе шел март, самая его середина.
– Я вижу, – с легким презрением заметил брат Маркус, – история не слишком сильная твоя сторона. Так зачем епископу, человеку, влияние которого сложно переоценить, такой, как ты? Благотворительностью он никогда не отличался. Мстительностью – да, жестокостью – да, расчетливостью – сто раз да. Приютить нищего щенка – настолько на него не похоже, что я теряюсь в догадках, – если это вопрос, я предпочел его не заметить, а на мысли вслух и вовсе обращать внимание не стоит. – Может, ты меня просветишь? Что ему от тебя потребовалось такого, что он приставил к тебе своего личного телохранителя?
Слава богу, меня все ещё воспринимали как безмозглого юнца, малолетку, который забрался на первую ступеньку пьедестала, не догадываясь, что людей тут нет. Змеи, волки, гиены – основные обитатели этого уровня. И это только первые шаги. Что же будет дальше? Лезть в пещеру, полную змей? Хочу ли я этого? Пока я не мог ответить на этот вопрос даже себе самому. Сначала нужно пережить эти пять дней.
А что мне ответить на вопрос монаха? Вон как он зыркает, аж язык высунул. Обойдётся! Я глупый мальчик, им и останусь на ближайшее время.
– Не знаю, – пожал плечами я. – Он подобрал меня на дороге, ведущей в город. Мне сказали, я умирал от голода. Последнее, что помню, у меня украли одежду, когда я пытался смыть грязь в небольшом пруду. Говорят, это совсем недалеко от города.
Тут у меня хватило ума опять присмотреться к ауре брата Маркуса. Что за детский сад? У меня под рукой гаубица, а я строчу из пулемёта по танкам. Ведь даже мне, никогда не связанному с политикой, должно быть понятно, что мне попался далеко не самый простой монах. Он не боится гнева епископа и плевать хотел на то, что он узнает о его далеко не самых почтительных высказываниях. Без малейших колебаний вспомнил о кардинале, значит, вполне может знать его лично. Куда мне с таким тягаться? Только моя тяжёлая артиллерия позволит хотя бы сравняться с ним.
С некоторых пор моя способность перестала работать автоматически. Если раньше мне достаточно было просто посмотреть на человека, и его аура возникала над его над головой, то сейчас просмотр мультиков требовал определённых усилий. Естественно, я периодически забывал об этом, допуская иной раз непростительные оплошности. Как сейчас, например.
– Странно, – недоверчиво заключил брат Маркус, мысли обо мне или, скорее о предмете, который он никак не может понять, не давали ему покоя. – Раньше за епископом не замечали сентиментальных поступков. И уж тем более легкомысленных.
Это он, несомненно, про цикл. Прав, конечно, но я и сам ничего не знаю, поэтому не придётся врать. Почему-то мне казалось, что этот книжный червь раскусит меня на раз.
– Это мне неведомо, – удрученно вздохнул я, с тщательно скрываемым изумлением рассматривая ауру монаха.
Первое, что приходило на ум при виде его эмоций, была клякса. Такая смачная, жирная, разноцветная. Ух, каких цветов там только не было! Словно собрались все цвета радуги, кроме двух: отсутствовали красный и все оттенки зелёного. Усики раздражения, злости, любопытства тянулись ко мне прямо через стол. Я едва не скатился со стула при виде этой картины. Что меня немного успокоило, это вкрапления страха у немыслимой на вид конструкции. Несмотря ни на что, монаха настораживало мое поведение, хоть он и не мог понять, что именно его пугает. Судя по ауре, Маркус со скоростью пулемёта перебирает разные версии происходящего, но ситуация слишком для него непонятная, так что вряд ли он остановится на чем-то одном.
– Может, с годами старикан и размяк, – неуверенно сказал брат Маркус, потерев глаз. Видно, что-то у него все-таки в голове не клеилось. Некоторое время он задумчиво смотрел сквозь меня, затем встрепенулся. – Продолжим, начинается самое интересное.
Самое интересное началось не сейчас, а около четырёх тысяч лет назад. Мир в одночасье сошёл с ума. Согласно дошедших до нынешних дней обрывков летописей, вялотекущие конфликты обострились до точки кипения. Разрушались многовековые связи. Народы, ещё недавно вместе дающие отпор любому врагу, разворачивали мечи друг против друга. Да и внутри спокойных до недавнего времени государств принялись разрастаться доселе невиданные по масштабу и мощи течения. Все многовековые болота бурлили, выделяя газ – непременное горючее для мирового пожара.
И этот пожар вспыхнул. Словно кто-то бросил спичку в пороховой погреб. На земле разверзлись врата ада. Принцип «моя хата с краю» сгорел вместе с желающими остаться в стороне. Даже Церковь, на тот момент набравшая немалую силу и вес, не устояла – пылали монастыри, горели святыни. Брат шёл на брата, а муж выступил против жены.
Кровь лилась рекой, и даже бывалых инквизиторов бросало в дрожь от увиденного. Святые отцы повсеместно откладывали в сторону символ Святого Круга и брали в руки мечи. Брат Маркус, не моргнув глазом, описывал, как озверевшие от безнаказанности толпы вырезали целые города, потому что их некому было оборонять.
От картин, искусно нарисованных священником, даже у меня, существа, взращённого на голливудских блокбастерах, волосы вставали дыбом. То, что творили во время той бойни, невозможно описать словами и остаться со светлым рассудком.
Как и всякая буря, неистовый кровавый смерч, разоривший некогда богатые земли Арли, тоже потихоньку стал утихать. Потерянные и опустошенные, люди возвращались домой к вытоптанным полям, сожженным домам и погибшим родным. Вой и плач стоял в каждом городе, каждой деревне, каждом доме. Наверное, не осталось семей, которых не затронуло бы ненастье. Стояли разрушенными города, некоторые страны присылали гонцов к соседям, чтобы узнать, не могут ли они взять их под свое крыло, потому что все их население теперь состоит почти из одних крестьян.
У нелюдей дела обстояли не лучше. Гномов осталось чуть меньше половины, и они раскололись на две ветви, эльфы потеряли гораздо меньше, но у них каждый соплеменник шел на вес золота. Рождение эльфа – целое событие и праздник не на один год, а смерть…
Орков же, гоблинов, огров и прочие расы вообще никто никогда не считал и относился к ним как расходному материалу. Особенно после появления на Арли людей.
Когда выжившие немного пришли в себя, следующей волной, которую не ждали вовсе, пришли мор и эпидемии. Земли словно вымерли. Люди боялись выходить из землянок и шалашей, куда загнала их кровавая напасть. Болезнь добивала их поодиночке, проникая через щели с воздухом или заливаясь внутрь с водой. Итогом стали вчистую опустевшие города, гниющие заживо деревни. Урожай, не вытоптанный врагами, выросший без присмотра под палящим солнцем и проливным дождём, оказалось некому собирать.
Третьим всадником апокалипсиса, окончательно втоптавшим цивилизацию в пыль, пришёл голод. Единственное, что могло спасти человеческий род от полного вымирания, – это тотальный контроль и железная рука. И такая рука нашлась. Поскольку границы, как и большинство государств, практически перестали существовать, власть в свои руки взяла Церковь.
Мародеры, бандиты, дезертиры и прочее отребье ощутили на себе стальной кулак воли. Любое проявление неповиновения пресекалось, инакомыслие каралось. Инквизиторы стали всем: они ловили бандитов, вершили справедливость, раздавали остатки продовольствия. Они стали именно тем, ради чего создавалась церковь, – поводырем в беспросветной тьме.
Очагами восстановления человеческого племени стали монастыри, в большинстве своем выжившие и давшие надежду оставшимся в живых. Именно из их запасов кормили умирающих с голоду. Оттуда же пришёл жёсткий приказ о контроле за рождаемостью. Теперь каждая женщина детородного возраста обязана была выходить не менее трех детей. Не выполнявших план наказывали, перевыполнявших – особым образом поощряли и ставили в пример.
С голодом боролись с помощью создания коммун, в которые сгонялся и стар, и млад. Люди пахали, сеяли под надзором церковников, но никто не роптал, суровые времена – суровые решения.
Каким образом выживали нелюди, никто не знал, потому что на тот момент между расами контакты практически прекратились. Не до беды соседа, когда горит твой дом. Тем более что отношения, подстегнутые войной, были далеки от приятельских.
Человечество выстояло. Чтобы восполнить потери населения, законы о рождаемости не отменяли целых сто лет. Люди работали на износ. Церковь на это время приняла на себя всю тяжесть ответственности за человечество, выхаживая его, словно больного ребёнка.
– Постепенно, далеко не сразу, – сказал брат Маркус, – церковь стала все больше уходить в тень. Мы не светские власти. Священников никто не готовил к управлению государством. У тех людей не было ни опыта, ни знаний. Знания, полученные опытным путем далеко не всегда вели к верным решениям. Да и люди, какие бы ни были у организации возвышенные цели, не всегда могут устоять перед соблазнами. Испытание медными трубами не самое страшное, гораздо сложнее остаться человеком, будучи обремененным властью.
Когда Кардиналы приняли решение добровольно сложить с себя полномочия, Церковь оказалась на грани раскола. Не всем пришлось по душе предложение передать управление жизнью общества светским властям.
Но и эту страницу истории человечеству удалось перевернуть. В основном за счет появления внешних врагов. Нелюди тоже долго не могли оправиться от удара стихии. Но в отличие от людей, ее источником они посчитали не божественный промысел, а каверзы со стороны самой молодой расы. Кто еще виноват в том, что их постигла такая участь?
Гномы, орки и эльфы выступили единым фронтом в надежде раз и навсегда решить проблему самой короткоживущей расы. Результатом войны на истребление стало заключение договора о ненападении. Люди отказывались от всяческих гонений по отношению к старым расам Арли, а эльфы, гномы и орки обязались пустить к себе эмиссаров истиной веры. Во всех их городах, согласно договору, теперь находился монастырь или церковь Святого Круга. Запрещалось препятствовать появлению неофитов из числа старых рас.
История умалчивает причины столь кабальных условий. Но не в этом суть. Основным итогом договора стало подписание особого соглашения, в котором владыки эльфов, гномов, орков и людей поклялись на веки вечные самой страшной из своих клятв, что приложат все усилия, чтобы не допустить повторения случившегося. Речь, конечно, не о последней войне, а о бойне, которая стала ей причиной.
Высокие договаривающиеся стороны обязались передавать соседям любые сведения, которые могли бы касаться случившегося. Даже намек на намек должен был быть известен остальным, чтобы у всех оставалась возможность принять меры по предупреждению смуты. Предусмотрели все мыслимые и немыслимые варианты, все были готовы дуть на воду, лишь бы избежать новой катастрофы.
Ровно через две тысячи лет история повторилась вновь.
– Мир снова сошёл с ума, – брат Маркус хрипло откашлялся. – Не помогли никакие приготовления и договоренности. Опять горела земля, плавился камень, а человек шел против человека без всяких причин. Цикл вновь повторился, несмотря на любые ухищрения. И теперь прошло ровно два тысячелетия со дня последнего хаоса. Блажен тот, кто ничего не ведает. Замерли в ожидании те, кто помнят. Роют землю и ищут любые намеки те, кто знает. Церковь наготове, но никому не известно, откуда грянет гром.
– А почему бы ни рассказать все населению? – удивился я.
Брат Маркус посмотрел на меня как на умалишенного.
– Начнется паника. Те, кто должен отслеживать признаки, искать необычное, с большой вероятностью пропустят знаки приближающейся беды. И мы получим еще один кризис. Человечество уже оказывалось на грани, нам не всегда будет улыбаться удача.
Я и сам понимал правоту монаха, но с точки зрения поддержания имиджа вопрос, лучше не придумаешь. В меру глупый, в меру наивный, в самый раз для человека в семнадцать лет, паренька, которого нашли на обочине. Одним глазом я не забывал поглядывать на ауру собеседника, чтобы избежать разных неожиданностей. Но тут все оставалось стабильно: не облако, а лоскутное одеяло. Разве что темных цветов поубавилось, видимо, в качестве соперника меня уже не воспринимали, да и кляксы больше не было.
Сама форма ауры, меня занимала больше всего, но и других вопросов накопилось порядком. Меня пытались прощупать? Чем и для чего? А моя аура, она какая на вид? Что делают усики кляксы? Есть ли ещё кто-то в этом мире, кто видит то, что вижу я? Но все эти вопросы можно было отложить на более поздний срок. Сейчас нужно понять, почему епископ связал меня с этими циклами. Определенно, степень информированности представителя церковной верхушки гораздо существеннее, чем того же библиотекаря. Хотя и имеющего определенные и достаточно серьёзные полномочия. Отец Тук знает больше. Самое смешное, что брат Маркус тоже не вчера родился и понимает, что проигрывает епископу. При этом ему ничто не мешает пустить в ход более тяжёлую артиллерию. И он определённо воспользуется этим шансом. Как быть в этом случае мне? Вопросов все больше, а ответа ни одного. Все как обычно.
– Ты узнал все, что хотел? – вяло поинтересовался брат Маркус. Видимо, на рассказ у него ушло много сил.
– Наверное, – я пожал плечами. – Спасибо за уделенное время. Вы очень хороший рассказчик!
Последнее было сказано искренне.
– Ну а ты-то зачем нужен епископу? – вопрос влетел мне в спину, разбившись на тысячу блестящих осколков. Что ж ты не угомонишься-то?! Понятно, что все неизвестное не дает ему ни капли покоя, но зачем быть таким занудой?
– Не знаю, – я повернулся, чтобы встретить холодный расчетливый взгляд. Да они все тут убийцы по совместительству что ли? – Мне не сказали.
– Не ври мне, мальчик, – в голосе монаха прозвучала нешуточная угроза.
Тут я пожалел, что Оррик остался где-то там с пивом. История повторяется – здесь он бы мне очень пригодился. И почему так всегда происходит? Сейчас братец возьмёт да и достанет из широких штанин… Я как в воду глядел, монах отодвинул стул и, порывшись за спиной, извлек оттуда узкое, тонкое лезвие. Но мне-то и такого достаточно.
– Советую все рассказать, – улыбнулся брат Маркус, нож он держал лезвием вниз, но не думаю, что это как-то ему помешает.
– Все, что знал, я сказал, – мне тоже не резон сидеть дожидаться, пока меня порежут на ломтики. К тому же не думаю, что этот карапуз осмелится меня убить, но мне-то не хотелось, чтобы меня вообще касались. Надо же, от уголовников ушел, а в церкви сплоховал.
Бросив стул монаху под ноги, я дождался, пока он об него споткнется и встал так, чтобы нас снова разделял стол. К счастью, конструкция этого предмета интерьера не предполагала частые переносы. На глазок, деревянные фасады выглядели настолько массивными, что вряд ли его перемещением можно было заниматься меньше, чем вчетвером.
Монах наконец прекратил бороться с ножками стула и бодро вскочил. Я с удовлетворением заметил, как он потирает ушибленный бок. Значит, на сей раз мне попался не опытный боевик, а человек с инициативой. Уже проще. Как же мне выпутаться из ситуации?
И тут я вспомнил. Еще после первой встречи с бандитствующими элементами Оррик отозвал меня в сторону и, оглядевшись по сторонам, вложил мне в руку знак, в точности повторяющий фибулу у него на плече. Три пересекающихся круга с тремя мечами, перекрещенными в центре – знак Инквизитора.
– Вот что, парень, – сказал он, – по головке меня за это не погладят, но с твоей способностью влипать в скверные ситуации этот знак может однажды спасти тебе жизнь. Девяносто восемь из ста сочтут за лучшее оставить тебя в покое, если ты покажешь им это. С инквизитором не будут связываться. Но в двух случаях знак лишь усугубит твое положение. Во-первых, если ты будешь один, и о твоей смерти никто не узнает, а во-вторых, если они специально ищут смерти инквизитора. Правда, советую воспользоваться им только в крайнем случае, когда других способов не останется.
Интересно, может текущий момент считаться тем самым крайним случаем? Ну а какой тогда? Я полез в кошелёк, куда убрал знак, как только мне его вручили. Сейчас мы посмотрим на страшную силу этого амулета.
Брат Маркус тем временем полностью пришёл в себя и, облокотившись на стол, злобно на меня позыркивал, прикидывая способы поскорее до меня добраться.
– Тебе не жить, парень, – выплюнул он. – Тебя четвертуют или сожгут, уж я об этом позабочусь. Тебя…
Очередную угрозу монаха прервал громкий стук в дверь.
– Есть кто живой? – взревел за стенкой голос Оррика, и я с радостью завопил в ответ.
– Я тут! – не дожидаясь реакции брата Маркуса, я бросился к дверям. – Не заперто!
К моему счастью, то ли двери изнутри не запирались, то ли монах посчитал излишним закрываться на ключ. За стеной молодецки хекнуло, и дверь распахнулась настежь, открыв теперь уже моему телохранителю всю картину разом. Надо отдать ему должное, он мгновенно сообразил, что происходит, и от него повеяло ощутимой угрозой. Брат Маркус как будто уменьшился в размерах – надо же, как повернулось дело, доброго инквизитора мы не боимся, а с разъяренным связываться не желаем.
– Беседуем, значит, – ласково произнёс Оррик, обгладывая округлую фигуру монаха взглядом. Тот вздрогнул и совершенно безумными глазами уставился на нож в своей руке, как будто тот превратился в ядовитую змею.
Все, на что его хватило, оказался слабый кивок.
– И как? – с веселой злостью поинтересовался у меня Оррик. – Ты узнал все, что нужно?
– Практически, – до меня наконец-то добралось понимание того, что все благополучно закончилось. Ноги стали ватные, в голове зашумело. На подгибающихся ногах я вышел из помещения с глупой улыбкой на лице, но мне было все равно.
Оррик отсутствовал минут пятнадцать, стоять я толком не мог, поэтому изображал временную подпорку стены. О чём уж там они говорили, не было слышно, дверь инквизитор предусмотрительно прикрыл, остановив меня взглядом.
Толстые деревянные створки не пропускали никаких звуков. Нужно обладать пудовыми кулаками Оррика и его голосом, чтобы вот так играючи пробиться сквозь эту преграду.
По идее, сейчас бы обдумать рассказ монаха, но мысли разбежались, как тараканы. Хотелось посидеть в покое, тем более впечатления от рассказа никуда не пропали, несмотря на все пережитое.
Наконец появился Оррик. Был он мрачен, и на мой глупый мальчишеский вопрос: «ну как?» ничего не ответил. Видимо, и бывалому инквизитору дали отпор. Игра шла не в одни ворота.
– Надо выбираться, – он разлепил губы и довольно быстро принялся осуществлять сказанное. Мне с моими кривыми ножками за ним точно не поспеть. Я могу долго ходить, уже убедился в этом, но темп передвижения оставляет желать лучшего. Наконец, инквизитор, пыхтевший, как паровоз, впереди и сам заметил, что ушёл далеко вперёд. Хорошо ещё, что тут дорога подсвечивалась, иначе где-нибудь обязательно не там свернешь, и поминай, как звали.
– Чего так медленно? – рыкнул он, дождавшись пока я до него доковыляю.
– Ну извини, – выдохнул я, опираясь рукой на стену. – Здоровьем не вышел.
Оррик некоторое время мрачно смотрел, как я пытаюсь проглотить ещё один кусочек воздуха. Наконец он вздохнул и отвернулся.
– Не отставай, – бросил он, но теперь двигался гораздо медленнее и то и дело оглядывался.
К моему немалому облегчению, нарезать немыслимое количество ступенек вверх оказалось не обязательно. Мы свернули где-то в самом конце пути, так и не добравшись до той, самой первой двери, отсекающей архив людей от остального гномьего царства.
Кстати, за все время пребывания мне на глаза так и не попалось ни одной книги или рукописи. Даже пустых стеллажей не было видно. Секретность или невезение? Мне так хотелось подержать в руках древние фолианты, осторожно переворачивая ветхие от времени листы книг. Есть ли в них картинки? Какой шрифт? Впрочем, про шрифт я, конечно, загнул. Все, что я до сих пор знаю, – это одна буква и цифры, как они были изображены на часах Оррика. Не факт, что мне было бы под силу разобрать их в книге.
Надо учить грамоту! Если наука обращения с мечом не светит, магического во мне ни на грамм, остаётся работать головой. Как это ни банально звучит.
Оставив основной путь, мы снова оказались в темноте. Только я упросил Оррика сделать факел и мне. Никогда не думал, что страх перед темнотой будет настолько выбивать меня из равновесия. Хотя одна темнота, возможно, и не пугала мня настолько, однако вкупе с замкнутым пространством и отсутствием знания обратной дороги поднимала в глубине души такие страхи, что я был готов на что угодно, лишь бы добыть себе хоть чуточку света.
Оррик хмыкнул, но послушно зажег ещё один факел.
Видимо, мне настолько сильно хотелось поскорее оказаться как можно дальше от мрачных, темных подземных залов, созданных в незапамятные времена гномами, что обратный путь я совсем не запомнил. Какие-то коридоры, какие-то повороты, я держался за инквизитором, как старая собака за своим хозяином на прогулке.
И даже мое появление на свет почти не запомнилось. Сначала мы оказались в крохотном помещении прямоугольной формы, затем Оррик что-то сделал с выступом справа от проема и каменная дверь, сопровождаемая звуками льющейся за стеной воды, медленно поползла вверх. С каждым сантиметром светлой полосы снизу мой организм оживал все больше. Когда створка поднялась сантиметров на сорок, я, не раздумывая, метнулся вниз, чтобы как можно скорее оказаться за пределами подземного мира.
– Ты куда?! Стой! – донесся до меня запоздалый крик Оррика, но меня было не остановить. Моя душа рвалась наружу.
Рыбкой юркнув в открывшуюся щель, я перекатом ушел в сторону, сильно ударившись спиной во время исполнения последнего трюка. Подзабыл я уже про свою горе-анатомию. Боль немного привела меня в чувство, но зеленый ковер перед глазами по чудодейственности не мог сравниться ни с чем.
Охая больше для порядка, я приподнялся на одно колено. В полутора метрах от моего лица замерли инквизиторские ноги, обутые в так нелюбимые мной мокасины, а секунду спустя присел он сам.
– Чудак-человек, – Оррик покачал головой, наблюдая, как плита толщиной сантиметров сорок взбирается по направляющим все выше. – Подождать не мог? А если бы…
С гулким бум-м-м, от которого вздрогнула земля под ногами, многотонная дверь захлопнулась, обдав меня каменным крошевом и целой тучей пыли. Несколько секунд я ошалело сидел, уткнувшись лицом в каменную плиту, рухнувшую в нескольких сантиметрах от моего носа, а затем повалился на землю от хохота.
Меня скрутило, я схватился руками за живот, сотрясаясь в приступах смеха. В конце концов мне стало нечем дышать, но волны веселья накатывали снова и снова. Едва успокоившись, я начинал смеяться снова, правда, уже без слез и всхлипов.
Оррик остался внутри, а я снаружи. И никаких тебе тысячи ступеней Шаолиня. Если у кого-то и было желание снова прогуляться по бесконечной спирали, закручивающейся до гномьего убежища, то точно не у меня. А инквизитору прогулка наверх пойдёт на пользу. Выпустит пар, нагуляет аппетит. Представляю, как он изрыгает проклятья и дёргает снова и снова за злосчастный рычаг. Скала даже и не думала двигаться с места, а разъяренного инквизитора даже с его трубным голосом с легкостью останавливала полуметровая каменная перегородка.
В какой-то мере происшествие может даже пойти на пользу. Не думаю, что подземный ход увел нас совсем далеко от города. Скорее всего, выход где-то у подножия холма, на котором стоит Рогон. И, если одним краем черта города сползает с холма, то я сейчас с противоположной стороны. Полчаса до ворот быстрым шагом, даже если учитывать мой, урезанный аллюр. Нужно ли торопиться, чтобы успеть к их закрытию или уже как повезёт?
С одной стороны, солнце почти садится. Вон как стемнело. Хотя отправились вниз мы едва минуло полдень. Это же сколько мы торчали под землёй? С другой, и бог с ними, с воротами, что я в поле не переночую? Тем более не голышом, а при параде. Ночи здесь теплые, дождя вроде не ожидается, так что не проблема. Нет больше того городского парня Александра, а остался Иан, которого и пытали, и гоняли, и убивали. Что ему переночевать под открытым небом?
Вопрос в другом. Если со мной носятся, как с писаной торбой, то, стоит Оррику выбраться из подземного города одному, поднимется нешуточный переполох. И моему спутнику, с которым у меня только-только начали налаживаться отношения, опять влетит по первое число. И накажут его из-за меня, а это уже становится традицией. А кому охота получать шишки за других? Значит, непременно нужно оказаться в городе до его появления.
Прикинуть, сколько у него займёт времени на обратную дорогу, не так уж сложно. Зная его характер и обидчивую натуру, можно предположить, что минут пятнадцать инквизитор точно провозится со сломанным механизмом. Или пока не оторвет его окончательно. Затем те же пятнадцать минут на возвращение к центральному ходу подземного хранилища. Еще столько же, чтобы найти брата Маркуса. А вдруг есть ещё один выход? Никому неохота совершать восхождение на Эльбрус, даже по ступенькам! Тридцать минут, положим, они будут договариваться. Естественно, на повышенных тонах и используя ненормативную лексику. Куда же деваться? Оба только что избавились от ненавистных собеседников, и на тебе! Кому понравится повторная встреча, если при первой успели наговорить друг другу кучу любезностей. А если не успели, то обязательно восполнят пробелы. Формально обоим торопиться-то некуда.
Если другой дороги нет, а, я полагаю, что, даже если и есть, инквизитору ее не видать, как своих ушей, Оррику придётся потратить ещё минимум минут десять на путь до лестницы. А там уж все зависит от его кондиций и желания поскорее до меня добраться.
Дальше я пока не придумал, но на круг выходило никак не меньше часа, в котором тут было аж целых сто минут. Вот тоже, как привыкнуть к новым измерениям времени? Да у нас с молоком матери впиталось, что час – это шестьдесят минут, а тут приходится останавливаться, думать, сколько же это по-местному? А, к примеру, про минуту Оррик внятно мне рассказать так и не смог. И как ее измерить? До скольких сосчитать?
Местного часа не хватит, чтобы добежать до канадской границы, но вот пораскинуть мозгами мне этого времени должно хватить. Тем более думать и шагать можно одновременно.
С этими мыслями, я подхватился с земли, и, кое-как приведя свой наряд в божеский вид, отправился на поиски ворот. Выход из подземелья был спрятан среди нагромождения полузаросших травой громадных камней, делающих проезд через них на любом транспорте практически непреодолимой задачей. Думаю, строители специально оставили эту преграду, чтобы в один прекрасный момент здесь не проложили дорогу. Поэтому какое-то время я пробирался через заросли кустарника, которые, как я думаю, обычно и обживают подобные места.
Метров через двести я получил наглядное подтверждение, выбравшись на довольно неплохую грунтовую дорогу, которая огибала непроходимое место, делая изрядную петлю. На этот раз прятаться не имело смысла, а прибавить скорость утоптанная земля помогла изрядно. К тому же теперь можно было включать автопилот и подумать, что делать дальше.
Что я узнал от мудреца, который на деле оказался тем еще лиходеем? Фактически я стал обладателем красивой легенды о доисторических событиях, которые происходили так давно, что об этом никто не помнит. Скажем так, почти никто. Их держат в уме церковники, потому что кто-то особенно мнительный подметил загадочное совпадение явлений. Но так ли это на самом деле, никто не знает. Вряд ли события, происходившие четыре тысячи лет назад, задокументированы и запротоколированы настолько, что этим сведениям стоит доверять.
