Владимир Валерьевич Комарьков
Хроники Арли. Книга 1. Где я?
Глава 5
Как я уже знал, городок, в который я все-таки попал, был тот самый Рогон. Именно на него я строил планы с соседнего холма. Он принадлежал Темирской торговой автономии и располагался в ее средней части. Она так и называлась: Срединная автономия. Из названия понятно, кто здесь заправляет и чем в свободное от отдыха время занимается местный люд.
Рогон, совсем небольшой город, тем не менее стоял на пересечении трёх дорог, поэтому по праву мог считаться административным и логистическим центром. Население города составляли в основном приезжие со всех концов света, которые стягивались в автономию в поисках лёгких денег. Местные жители, конечно, были, но их количество едва дотягивало до двухсот. Они практически не работали, занимаясь тем, что сдавали своё жилье приезжим. Так как основная масса обитала в черте города под защитой стен, количество домов под сдачу было невелико. Соответственно, чем меньше в городе недвижимости, которую можно снимать, тем больше себе положат в карман их владельцы.
После того, как я познакомился с представителем местной ползучей фауны, меня доставили в самое мрачное здание в городе: монастырь ордена Святого Круга. Мрачная громада монастыря, как я и предполагал, не просматривалась с того места, откуда я все утро наблюдал за городом. Поэтому мне удалось сравнить его архитектуру с другими зданиями только после того, как покинул гостеприимно распахнутые монастырские двери. По совместительству он оказался ещё и самым крупным строением в городе, превышая размерами даже городскую Ратушу – именно она издали напоминала мне подтаявшее эскимо.
Время шло к обеду, когда мне принесли заказ, и теперь руку приятно холодила большая глиняная кружка с пивом, а взор мозолили три круглые башни Ордена, выстроенные на равном удалении друг от друга. Символично, не правда ли: три кольца и три здоровенные каменные махины? На душе было спокойно, ибо с сего дня я смотрел на монастырь снаружи, а не томился внутри.
Внутри… Снаружи… Для абсолютного большинства людей эти слова не значат ничего, кроме месторасположения. Для большинства, но, вот беда, к большинству я теперь отношусь едва ли. За перевоспитание стоило бы поблагодарить моего персонального палача, жаль только он словно бы испарился, и мне не достает подходящего подарка для этой гадины. Думаю, нет, надеюсь, что когда-нибудь судьба сведет нас поближе, и я получу свой шанс на расплату.
Понимал я также и то, что эта тварь, каким бы извращенным человеком он ни был, – всего лишь инструмент для людей, с которыми мне придётся сотрудничать, и не просто сотрудничать, а проявлять учтивость, благодарить за подачки, преданно замирать по их знаку. И вот тут во весь рост поднимался вопрос, на который у меня не имелось ответа: насколько меня, собственно, хватит? Слишком велик соблазн плюнуть в лицо и хлопнуть дверью, только ценой неимоверных усилий я сдержался, чтобы не совершить непоправимой ошибки. Кто бы знал, хватит ли моих сил продолжить эту игру?
Я замер перед полуоткрытой дверью, ее тень лежала на земле, как намалеванная неумелым художником пародия на саму себя. За порогом пылал светом день, а я стоял во мраке коридора и боялся сделать следующий шаг, потому что только сейчас почувствовал, что все это наяву. Свобода не пустое слово в воспаленном воображении и не далекая и лживая картинка на языке, она вот она, не далее, чем в полуметре от моих ног, стоит распахнуть дверь пошире, и она захватит меня с головой. Я рвался туда и одновременно меня била дрожь, страх быть обманутым, преданным своим сознанием, парализовывал и лишал воли. Но все-таки я сделал свой шаг.
Таверна, трактир или паб – любое из этих названий меня вполне устраивало, – гостеприимно распахивала свои двери для всех, кто только что вышел из монастырских ворот. Веранда, на которой я занял место сразу после открытия, выходила с таким умыслом, чтобы солнце не мешало насладиться вкусом еды, закрывая гостей от его навязчивых лучей. Главное, тут были пиво и гренки. Первое, как и должно быть, только из холодильника, второе не слишком хрустящее, очень мягкое внутри и не пересоленное – все, как я люблю.
Оказывается, несмотря на три с половиной месяца жизни, весьма отличной от той, к которой привык, с моими вкусами не произошло никаких изменений. Я по-прежнему не прочь хорошо одеваться, вкусно поесть и выпить холодного пива. И сейчас я с удовольствием отмечал все вышеперечисленное и заодно думал о жизни.
Как бы невероятно это ни звучало, Харальд отдал мне мои пять золотых, с которыми я давно успел распрощаться и выкинуть из головы. Ан нет, все-таки утро началось сегодня с нужной ноги, и пять маленьких кругляшков вновь обрели своего хозяина. Вам сказать, что я потерял дар речи? Не буду. Потому что дар речи потерял Харальд, когда я схватился за его ладонь и долго тряс ему руку – не смог удержаться, что поделаешь. Он потом провожал меня удивленным взглядом, а я решил, что счастье, возможно, все-таки есть.
В трактир я отправился, прихватив с собой всю наличность, и чувствовал себя богачом. Я так и не решился оставить чудом вернувшееся богатство в крошечной комнатке одной из башен, куда меня проводил дородный монах, чьего имени я так и не узнал, потому что не смог вытянуть из него ни слова.
Половина кружки исчезла быстрее, чем мой отец успел бы сказать «ой». Усики холодной пены на губах явились лучшим подтверждением того, что я все-таки жив-здоров. Надо же, не прошло и полгода, как меня выбросило в чужой мир, а уже столько всего перепробовал. Иному жизни не хватит, а у меня одно за другим, только успевай карман подставлять. В моем случае, конечно, не карман, а шею.
Думаете, у меня появилась стабильность? Как бы ни так! Все, что мне досталось, это отсрочка в пять дней, которую выплюнул из себя отец Тук, когда понял, что любая попытка заговорить о деле вызывает у меня ступор и напрочь лишает дара речи. А как ему объяснить, что мой экспериментальный лингвистический аппарат намертво заклинивает, стоит собеседнику завести разговор о делах? Опытным путём удалось определить, что основная сложность заключается в употреблении терминов. Следом идут названия. При этом система вырубается полностью, включая и обычную речь. Я превращаюсь в рыбу, выброшенную на берег. Ну или становлюсь дедушкой без кислородной подушки.
Кому придет в голову, что разработчики подложат такую свинью? Оставалось напоследок увидеть синий экран смерти и кучу непонятных закорючек. И все, считай, в этой жизни я повидал максимум.
Переговоры на высочайшем уровне, к счастью для меня, просто перенесли. И то только потому, что моя более чем скромная персона священникам была для чего-то нужна. Не берусь судить о степени этой нужды, но кое-какие признаки говорили, что без меня не обойтись, именно поэтому меня выпустили из темницы. Иначе все закончилось бы грустно. Так что ещё целых пять дней! За это время я должен пополнить свой словарный запас настолько, чтобы не попасть впросак при разговоре со священником, и у меня были мысли на этот счет. Единственное, чего я не мог ни понять, ни признать: зачем было выкалывать глаз?!
С пивом, кстати, пора завязывать. Три кружки – для меня перебор. Пока в голове алкоголь действовал лишь как успокоительное, но стоит мне хлебнуть лишнего, и пиши пропало. Поэтому придётся пока притормозить с пенным напитком, меня ждёт тяжёлая работа, которую я пока не знаю, как выполнить.
Первая кружка быстро показала дно, и расторопный парень в засаленном переднике мгновенно заменил ее на такую же, но с горой свежей пены. На ней я сегодня и остановлюсь. Как они чувствуют желания посетителей? Ведь я даже не смотрел в его сторону – пиво оказалось лёгкое и свежее, в голове почти не шумело. Одним словом, в эту минуту я был счастлив.
Трактир понемногу начинал заполняться. Бизнес-ланч тут вряд ли практиковался, люди просто шли почесать языками за кружкой пива. Моя позиция на входе была выбрана не случайно: так я мог наблюдать за посетителями, не привлекая внимания. А что ещё делать тому, кто сидит лицом ко входу? Глазеть на жаждущих припасть к полам плаща Бахуса. Интересно, пиво можно отнести к виноделию или у этого напитка свои покровители?
Наконец на площади показался тот, ради кого я вот уже два часа растягиваю свою порцию. Харальд неторопливым шагом вышел из ворот монастыря и направился прямиком в трактир, на веранде которого я его поджидал. Его сопровождали двое не слишком пафосно одетых мужчин, оживленно о чем-то спорящих, активно помогая себе руками. По виду Харальда можно было сказать, что тема ему как минимум набила оскомину и участие в разговоре он принимать не собирается.
Дело в том, что пару часов назад я встретил Оррика и в довольно энергичной форме вызнал у него, где имеет обыкновение обедать личный помощник священника. Воин недолго сопротивлялся, – видно, ему не слишком пришлась по душе моя назойливость, – и довольно быстро мне все рассказал. Оказалось, самым популярным заведением у монахов, которые принципиально не пользовались монастырской кухней, был трактир, расположенный прямо за стенами обители. Никакой претензии на оригинальность: трактир назывался «У Ордена». У меня до сих пор не было случая сравнить, но теперь я вынужден признать, что пиво в трактире подавали отменное.
Харальду, наконец, надоело выслушивать слишком эмоциональные выступления своих спутников, и я тотчас убедился, кто из троицы главный. Хватило одной брошенной фразы, и оба спорщика благоразумно заткнулись, все еще с улыбками поглядывая друг на друга. Беспрекословное подчинение двух здоровых мужчин, вооружённых короткими мечами и ножами, торчащими из-под курток, очень напоминающих гусарские из-за обилия перевязей, говорило само за себя: Харальд пользуется немалым уважением.
Все вместе они слегка напоминали трех мушкетёров, тем более, ситуация и впрямь смахивала на роман Дюма с той лишь разницей, что я, в отличие от Д'Артаньяна, никого оскорбить пока не успел и дуэль мне не назначали. Впрочем, зная мою феноменальную удачливость, ни в чем нельзя быть уверенным. Ещё, как говорится, не вечер.
Харальд меня заметил. На его лице промелькнула дежурная улыбка, я вежливо ответил таким же образом. Он явно догадался, кого я здесь жду, поэтому бросил своим сопровождающим пару слов и зашагал ко мне. При этом аура ни на секунду не выдавала его чувств. Вот уж кто воспринимал меня мебелью, так это он. Глупо сердиться на стул.
Кстати, хотя наша предыдущая встреча и закончилась безрезультатно, но у неё всё-таки были неожиданные последствия. Разочарование моих собеседников оказалось настолько велико, а чувства столь противоречивы, что на меня обрушился целый водопад эмоций. Даже Харальд-кремень и тот отличился, выдав на-гора страх и растерянность. Достаточная продолжительность выплеска помогла мне добиться некоторой систематизации своей новоприобретенной способности.
Гнев, радость, изумление, разочарование – все эти чувства различались не только по своей сути, но и по форме, и по цвету. Свои ощущения от восприятия разных чувств, пожалуй, не смог бы передать и самый талантливый писатель или художник. Каждый раз, когда передо мной разыгрывалось невидимое для прочих представление, воображение, или что там ещё, рисовало облака. Да, с некоторых пор вместе с наплывом чужих эмоций я видел целые облака. Разной формы, цветов, насыщенности и интенсивности – все они двигались, менялись, перетекали из одной формы в другую. Иногда в мою сторону двигался грозовой фронт, или над головой человека морщилась и расплывалась розовая тучка. Все это должно что-то значить, но пока что мне приходилось, как говорится, забивать микроскопом гвозди. Потому что я мог понять только то, что чувствовал человек по отношению ко мне. Подозреваю, в цветных формах содержалась гораздо более развернутая информация, но у меня, как назло, потерялась инструкция.
Ненависть, например, представлялась пульсирующей, словно живая, кляксой чернильно-черного цвета. Ее появление сопровождалось тяжёлым гудением, как будто работала высоковольтная линия. Наблюдение за ее рождением пугало и вызывало желание закрыться руками.
Затем по интенсивности следовали гнев и злость. От чужого гнева ощутимо покалывало виски, злость почему-то больше отдавала во вкусовые рецепторы. Как будто на языке вдруг появлялся вкус крови от прокушенной губы. Оба ощущались бурлящей темно-серо-синей тучей, протягивающей ко мне кончики уголков. Зрелище, я вам скажу, не для слабонервных.
Разочарование виделось унылой коричневой массой, побулькивающей отвратительными даже на вид пузырями. Так выглядят химические отходы в фильмах ужасов, в которые злодеи сбрасывают свои жертвы.
Желтенькая тучка подрагивала надеждой и мечтами, почему-то отдавая вкусом чая с лимоном. Радость весело порхала в воздухе цветом едва взошедшего газона, но ее в моем серпентарии не хватало, поэтому тут пришлось больше вспоминать и додумывать.
Особенно же запомнилась мне любовь. Впрочем, и тут не обошлось без моего везения. Я не мог вспоминать об этом чувстве без содрогания. Наверное, потому что оно первый и единственный раз повстречалось в не самые подходящие моменты жизни. Помимо всего прочего, это даже была не любовь человека к человеку. Чувство, которое Крыса испытывал ко мне, можно было сравнить с экстазом трейдера от проведения успешной сделки. Удушливое ярко-алое покрывало без малейшего просвета, оно отдавало привкусом забродившей малины на губах. И самое страшное, что я почерпнул для себя, оказалось, что меня может захлестнуть любая из этих волн, если сломает тонкую перегородку из моего собственного «я». И тогда эти чувства станут моими, только будут многократно усилены. Эта пытка почище, чем иголки под ногти или даже раскалённый прут в глаз. Чувствовать и знать, что это навязано тебе извне, просто невыносимо. Подобное невозможно с чем-либо сравнить. Словно ты теряешь контроль над собой, и за тебя кто-то другой продолжает ходить думать и говорить.
К счастью, я научился ставить защиту от чужого влияния. К несчастью, слишком сильные эмоции или неожиданное физическое воздействие может уничтожить контроль, что и произошло, когда я ослеп на один глаз. Не самые приятные воспоминания.
И ещё я убедился в том, что чувства в чистом виде отсутствуют. Над человеком постоянно вертится клубок из букета цветов. Облако может окутывать его, а может и торчать над головой. Иногда из него растут щупальца, которыми он подсознательно пытается коснуться моей ауры. Я же или от них уворачиваюсь, или ставлю свою защиту на пути у агрессора. Наверняка у всего этого может быть какое-то научное объяснение, но не в моем положении задумываться о подобных вещах. Пусть и здесь действует принцип системного администратора.
Погрузившись в воспоминания, я чуть было не забыл о помощнике священника. Его фигура закрыла солнце, а сам Харальд наклонился надо мной, оперевшись руками на столешницу.
– Кого я вижу! – хмыкнул он, внимательно изучив содержимое моей кружки. – Всегда подозревал, что пиво улучшает память и развязывает язык. Правда, не совсем в том смысле, что нам всем требуется.
– Я ждал вас, – ссориться с источником информации, на который я возлагал большие надежды, не слишком разумно, поэтому я решил не обращать внимания на колкости. Кроме того, скорее всего, Харальд настолько выше меня по положению, что он делает просто неслыханное одолжение, даже тем, что стоит рядом со мной.
Как-то я не подумал об этом сразу, а следовало. Не оскорбить бы его своим поведением. Ну-ка, соберём весь багаж знаний и блеснем манерами.
Я вскочил и, склонил голову.
– Не окажете ли мне честь отобедать со мной? – вкрадчивый голос, но без льстивых интонаций.
Больше смотрите исторических фильмов в детстве, и когда-нибудь вы поймёте, что делали это не напрасно.
– А не много ли себе позволяет этот простолюдин? – с угрозой в голосе заметил один из провожатых Харальда, обращаясь к другому. – Какая у тебя может быть честь, рвань?
Оказывается, его спутники и не подумали идти в трактир, а с любопытством ждали дальнейшего развития событий. Они совершенно не стеснялись говорить в таком тоне, чувствуя свою силу и безнаказанность, – меня окатила волна презрения и брезгливости.
Что ж, урок на будущее – не зря говорят, что встречают в основном по одежке.
Харальд успокаивающе поднял руку, заставив замолчать обоих.
– Господа, я угощаю.
Официант, или как там его по-местному, мгновенно сориентировался и по моему знаку уже тащил к столу поднос с горой разнообразной снеди и ещё двумя пузатыми кружками пива. За ним семенила миловидная девчушка с бутылкой из дымчатого стекла – трактирщик сообщил по большому секрету, что Харальд предпочитает именно Синюю Лозу.
Мое гостеприимство обошлось недешево. Угощения обойдутся мне в один золотой, но я надеялся, что вложения окупятся. В конце концов, у меня останется ещё четыре монеты и, если дело не выгорит, я всегда успею спустить наличные на разные нужные настоящему мужчине вещи. Перед смертью.
– Ого! – воскликнул второй, дружески пихая приятеля в бок. – Похоже, тебе сегодня придётся взять свои слова назад, дружище! Как всегда, твой язык обгоняет мысли.
Но, несмотря на веселый тон второго и недовольное сопение первого, они оба так и не сдвинулись с места. Субординация во всей красе. Мысли я читать не умел, зато с облегчением почувствовал изменения в настрое – обоими завладело легкое любопытство. Харальд же все также молча меня разглядывал, пока обслуга споро накрывала на стол. Похоже, на него мое представление не произвело должного эффекта. Он бросил довольно равнодушный взгляд на исходящие соком куски мяса и аккуратно сложенные горки овощей.
– Вы думаете, друзья, нам стоит принять предложение этого человека? – бросил он назад, не отводя от меня глаз.
– Вообще-то нас давненько не угощали, – неуверенно проговорил второй.
– Сразу видно, что человек постарался. Эти рёбрышки прямо просятся в мой пустой желудок. Надоело питаться кашей, – с надеждой в голосе заметил первый.
– Когда это ты питался кашей, Жак? – Харальд недоверчиво оглянулся.
– А всё равно надоело, – обиженно буркнул тот, кого назвали Жаком.
– Эй, хозяин! – негромко позвал Харальд, и к моему удивлению лысый, полный мужчина, все время торчавший за стойкой, материализовался у него за спиной. Портал у него тут что ли? Он ведь и не смотрел в нашу сторону. Да что говорить, нас тут и видно не должно быть, с его места: стойка внутри, а мы снаружи. Вот ведь чуйка у человека! – Мой столик свободен?
– Как же может быть иначе? Уже давно все готово, господин Харальд, – прострекотал он. – Вот решил лично вас встретить.
– Молодец, – похвалил его тот. – Перенеси-ка весь этот пир на наш стол. Не к лицу на самом проходе трапезничать.
Оба сопровождающих обрадованно закивали и, не дожидаясь нас, исчезли в трактире.
– Жак всегда был не дурак насчёт пожрать. Особенно за чужой счет, – прокомментировал Харальд их поспешное исчезновение. – Давно тут сидишь?
С помощника священника словно слетела маска. Над его головой распахнулся бледно-зеленый зонтик. Такого цвета и формы ауру мне ещё не доводилось встречать. Зелёный – хороший цвет, он поблескивал спокойствием и теплом. Дружба? Нет, скорее, лёгкая симпатия, не более того. У нас не было времени свести более тесное знакомство.
– Часа два, как только закончилось занятие, – я не мог решить, как к нему обращаться, поэтому использовал обезличенную форму. Надеюсь в дальнейшем подскажет случай.
– При людях я для тебя господин Харальд, – мысли он мои прочитал что ли? – Один на один лучше без званий. Для меня мир господ и слуг слишком давно остался в прошлом. Мой дом теперь – это Орден, господа остались за его стенами.
– Договорились!
Мы вошли в трактир, окунувшись в целое море запахов.
Мимо нас пронеслись трое шустреньких пацанят, застолье на моих глазах с удивительной скоростью перемещалось в глубь трактира. Несколько секунд спустя я понял, почему Харальд предпочитал свой собственный столик. Это была целая отдельная комната около десяти квадратных метров, возможно, больше. Почти все ее пространство занимал исполинских размеров стол, который живо заполняли моим угощением. Кстати, на этом аэродроме мой пир на весь мир смотрелся откровенно скудно. Я как-то раз видел стол, накрытый на двенадцать персон, с одной-единственной вазочкой оливье посередине. Может, я и преувеличиваю, но выглядело весьма похоже.
– Не стой на пороге, – меня аккуратно втолкнули внутрь. – Мастер Фрод, принесите побольше мяса. Вы же знаете моих ребят. Жак и Дарли на двоих могут уговорить быка.
Трактирщик понятливо кивнул и умчался за свою стойку.
Харальд занял место напротив входа и махнул мне рукой, приглашая присоединиться. Жак и второй сопровождающий, которого звали Дарли, решили нам не мешать. Они уже вовсю занимались тарелками с едой и друг перед другом нахваливали пиво.
Харальд, по всей видимости, недолюбливал этот напиток, предпочитая ему вино. И не абы какое, а вполне конкретное с отменным вкусом и соответствующей ценой.
Бутылку уже открыли – из горлышка шел одуряющий аромат винограда, ягод и чего-то ещё. В моем возрасте к благородным напиткам относятся пренебрежительно, предпочитая чего попроще. Но я старался больше прислушиваться к словам отца. И в соответствующей компании мог даже немного поддержать разговор о составе виски или коньяка. Впрочем, особого пиетета к выдержанным напиткам у меня не было. Коньяку я предпочитал красное сухое вино, а вкус виски мне не нравился совсем. Отец на это как-то заметил, что настоящая любовь приходит лишь с возрастом. Возможно, у меня ещё будет шанс проверить его слова.
– Ты пьёшь вино? – проницательно и, не скрывая удивления, заметил Харальд.
– Предпочитаю сухое красное, – надеюсь, сейчас достаточно неформальная обстановка, чтобы не добавлять «господин» после каждого слова.
– Тогда вина? – Харальд кивнул на початую бутылку.
Я отрицательно покачал головой. Не люблю мешать, голове на следующий день это не слишком нравится.
Как бы ни съедало меня нетерпение, все же пришлось соблюсти приличия. Все разговоры после еды. Да и запах от нее шел такой, что устоять перед искушением было невозможно. Беда в том, что сейчас желудок урчал от запахов, глаза соскребали все до последней ниточки мяса с косточек, а после трапезы все эти килокалории основательно придавят мозг, он нажмет на глазные яблоки и вы волей-неволей отправитесь на боковую. Мне же следовало быть настороже и ни в коем случае не терять внимание. Выспаться я ещё успею.
Отдав должное мясу и тушеным овощам, свежему пиву и хорошему вину, мы слегка расслабились. Харальд неторопливо потягивал из чаши уже вторую бутылку, а хозяин трактира, лично приглядывавший за нами, несколько раз недвусмысленно поглядывал в мою сторону, намекая на то, что свой золотой я уже отгулял. Да уж, посидели мы основательно. Спутники Харальда и не думали от нас отставать, особенно налегая на горячительное. Не уверен насчёт цистерны, но кега с пивом в них точно вошла.
Впрочем, всему приходит конец. Вот и благодушное настроение моего собеседника сменилось стальным блеском глаз. Он прямо подобрался перед прыжком, словно тигр при виде козленка.
– Твоя речь стала заметно лучше, – Харальд покачал в чаше вино и сделал небольшой глоток. – Всего за один раз.
– Отец Цисканий – просто кладезь знаний, – вздохнул я.
– В чем дело? – удивился Харальд. – Мне кажется, ты должен быть доволен. Он лучший учитель в городе.
– Доволен? – я действительно был расстроен. – Ваша школа для крестьян рассчитана на то, что к концу года я научусь кое-как выводить на песке своё имя. А года через три мы, пожалуй, доберёмся до чтения книг. Букваря, если быть точным, – понятия «букварь» в местном языке не было. Как, возможно, и самой книги. Поэтому мне пришлось произнести его на языке оригинала.
Должно быть, я и вправду был слишком сильно расстроен, потому и не сумел сдержать чувств. Со стороны это, пожалуй, выглядело так, будто я отчитываю провинившегося. Да, некрасиво получилось. Жак с Дарли даже оторвались от своего пива и с удивлением поглядывали на нас с Харальдом.
– Прошу меня извинить, – я дал заднюю. – Так надеялся, что получится разобраться с вопросом, что не смог сдержать эмоции.
Переход от упрёков, которые Харальд наверняка принял на свой счет, к извинениям явно сбил его с толку. Все произошло слишком быстро, он ещё раздумывал, как реагировать на возможное оскорбление, а теперь решение нужно принимать по новой. Ну не глупо же поднимать шум, если перед тобой уже извинились?
Как я и надеялся, мой собеседник решил не заострять внимания на произошедшем. Вместо этого он на секунду задумался, задрав глаза вверх. Так делают люди, которые пытаются что-то вспомнить.
– Букварь? Что это? – довольно точно воспроизвел он звучание незнакомого слова.
А у герра Харальда прекрасная память. Услышал незнакомое слово, запомнил, произнёс. Даже ударение поставил правильно и с мягким знаком на конце не сплоховал. Одним словом, молодец.
– Это книга для тех, кто только начинает учить язык. С картинками, – про картинки я сказал зря. Судя по реакции, уже сама по себе книга для него что-то невероятное, а картинки его просто добили. Э-э, да вы, батенька, читать не умеете!
– Должно быть, ее написал очень мудрый человек, – Харальд на секунду задумался. – Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но, думаю, во всей стране не найдётся такой книги. Возможно, где-нибудь в Аллии или в Гарне, в столице…
Как-то он неуверенно говорит. Может, и действительно здесь это диво-дивное?
– Но все же отец Цисканий – лучший учитель в этих краях. Говорят, он обучал даже главу Совета города.
Сразу видно, что гораздо охотнее Харальд поговорил бы о типах оружия или методике смертоубийства. Грамота пугала помощника священника, как ладан чертей. В его глазах сгорбленный почти так же, как я, старик олицетворял всю премудрость этого мира. Мне же после двух минут его менторского тона захотелось удавиться или придушить самого святого отца – мы целое занятие топтались вокруг одной буквы, которая весьма корявенько была выведена мелом на небольшой доске!
Семь мальчиков лет восьми-девяти – вот и весь класс средневекового начального учебного заведения. Их одежда мало отличилась от моих лохмотьев, из чего можно сделать вывод, что передо мной дети из семей с небольшим достатком. Крестьяне или мелкие торговцы. До рабочего класса общество ещё не доросло. Ну и слава богу, пожар мировой революции оставим потомкам.
Что меня порадовало, каждый из присутствующих на уроке был доволен, потому что занимался любимым делом. Причём каждый своим. Отец Цисканий бубнил у доски, иногда мне, правда, казалось, что он засыпает под собственную монотонную речь. Дети добросовестно рисовали на угольных досках.
Нельзя было только вставать и говорить громко. В этом случае в старичке просыпался зверь, и он долго орал на провинившегося писклявым голосом. Затем все успокаивалось и некоторое время из угла помещения опять слышалось размеренное бормотание.
Лекция и семинар в одном флаконе впечатления не произвели. Тогда я попытался перехватить священника после их окончания. И, признаться, был шокирован оказанным отпором. Старичок недаром вёл занятия по красноречию. Когда он наконец понял, что от него хотят, меня встретили такими оборотами, что я просто остолбенел. А секунд через десять непрерывного визга, который мой встроенный переводчик переводить наотрез отказался, система опять вырубилась.
Выбираясь из закоулков монастыря, куда меня завела охота за знаниями, мне стало понятно ещё кое-что: во-первых, в моем переводчике отсутствовал блок с нецензурными выражениями, во-вторых, за те десять секунд, пока отец Цисканий полностью не перешёл на ненормативную лексику, он успел дать мне понять, что ради одного выскочки свою методику обучения менять не будет. И если с первым я ещё готов был смириться, то второе откровенно печалило. Мое желание сделать по принципу «раз и все» оказалось невыполнимым. Нужно искать другие пути.
– А какие-нибудь другие мудрые люди поблизости есть? – не слишком рассчитывая на положительный ответ, спросил я. – Те, кто смотрит на небо и рассказывает всякие глупости?
– Брат Маркус? – донеслось с другой стороны стола. – Есть же брат Маркус.
Проблеск мысли застал Жака со здоровенной костью в руке, которой он сейчас размахивал, как дирижёр палочкой.
– Брат Маркус? – недовольно поинтересовался Харальд, ему определённо не понравилось, что кто-то вмешался в нашу беседу. – Хранитель летописей? Чем может помочь этот прохиндей?
– А он разве ещё жив? – партнёр Жака, отхлебнул пива.
– Кто такой брат Маркус?
Неужели удалось зацепить крупную рыбу? Хранитель летописей может оказаться очень полезной находкой. Довольно сложно оставаться безграмотным хранителем. Какой ты тогда, к черту, хранитель?
– Не очень приятный человек со склочным характером, – Харальд явно жалел, что всплыло имя Маркуса. Я почувствовал разгорающийся огонек раздражения и недовольства. Впрочем, ничего конкретного, меня, похоже, «зацепило» основным потоком, направленным на его подчиненных. Пожалуй, после сытного обеда их ждёт голодный ужин. И определенная разъяснительная работа, возможно, и вместо завтрака.
Мне же нужно было раскопать побольше об этом любителе древностей, как можно быстрее. Харальд в любой момент мог сойти с крючка, к счастью, другие времена – другое воспитание. Уходить без причины – признак плохого воспитания, а у благородного сословия с этим все куда строже.
– Где я могу его найти? – как ни в чём не бывало спросил я, намеренно не замечая его неудовольствия. Слово не воробей, а возможность подловить ближнего своего.
– Так в подвале, – Жак с грохотом поставил кружку на стол, изыскано рыгнул в ладошку величиной с лопату и махнул рукой в сторону комплекса зданий Ордена. – Ты сидел в левом подвале, а он – в правом. Как спустишься вниз и почуешь запах пыли, почитай, нашёл.
– Жак! – вдруг рявкнул Харальд и впился в него взглядом. – Тебе не кажется, что ты пропустишь дежурство?
– Какое дежурство? – простодушно удивился тот. – Моя очередь только через три дня.
Более сообразительный напарник, вскочил из-за стола и потянул своего приятеля. Он явно заподозрил, что происходит что-то странное. У хорошего солдата есть врожденное чутье на неприятности, и оно сейчас вопило о том, что не стоило им тут задерживаться.
Наконец и до толстокожего Жака стало доходить, что им лучше всего исчезнуть из поля зрения начальства как можно скорее. Авось, пронесёт. Ради такого случая можно пожертвовать даже остатками пива.
