Владимир Николаевич Коваль
Эволюция духовности
– Значит, Ваниций на самом деле умер.
Император Август велел провинившемуся воину покинуть войско, отправившееся в поход, и вернуться в Рим.
– Чем же я объясню свое возвращение? – опешил провинившийся.
– Скажи, что ты остался мной недоволен, – предложил император.
Аристипп, узнав, что его содержанка ему неверна, рассудил:
– Я же ей даю деньги не за то, чтобы она была неблагосклонна к другим, а за то, чтобы она была благосклонна ко мне.
Знаменитому живописцу Эллады Апеллесу молодой человек, показавший свою пробу кисти, не без кичливости заявил, что написал эту картину за очень короткое время.
– Это видно. Удивительно только то, что за это время ты успел написать только одну такую картину, – сказал Апеллес.
Поэт Филоксен, выслушав бездарные стихотворные опыты Сиракузского тирана Дионисия, в своей оценке больно ранил авторское самолюбие, за что был сослан на каторжные работы. Через некоторое время Дионисий велел привести Филоксена и снова прочел ему те же стихи. Выслушав, Филоксен развернулся и, не проронив ни слова, отправился прочь.
– Куда ты? – поинтересовался Дионисий.
– Возвращаюсь в каменоломню, – ответил Филоксен.
Людовик XI любил отобедать у купца по имени Жан. После того, как король после настоятельных просьб последнего возвел его в дворянское звание, августейшие визиты прекратились. Новоиспеченный дворянин поинтересовался у короля о причинах перемен.
– Вы были для меня первым человеком в прежнем звании, в нынешнем же звании вы – последний, – последовал ответ.
Кастильскому королю Альфонсу подали два списка прислуги, в одном из которых значились те, без кого король обойтись не мог, а в другом – те, без кого он мог обойтись.
– Одни мне нужны, а другим я нужен. Поэтому пусть остаются, – решил король.
Преследуемый Данте покинул родину и перебрался в Верону, где он был обделен вниманием правителя – принца Альбино д` Эскале, оказывавшего более благоволения придворному шуту.
– Это происходит потому, что всякий больше любит себе подобного, – рассудил Данте.
Играя с мячом, Франциск I воспользовался помощью оказавшегося поблизости монаха. А после того, как тот нанес по мячу блестящий удар, король воскликнул:
– Вот это по-монашески!
– По-настоятельски – уточнил не растерявшийся монах, возведенный в скором времени в сан настоятеля.
Сановный автор принес Малербу на отзыв стихи, прочтя которые тот воскликнул:
– Можно подумать, что вам предложили на выбор: либо написать стихи, либо идти на виселицу!
Эразма Роттердамского укоряли за то, что в пост он ест скоромное.
– Что же делать, если сам я добрый католик, а вот желудок мой решительно лютеранин, – оправдывался писатель.
Узнав о недовольстве простонародья, вызванном установленным налогом на пшеницу, впрочем, весьма незначительным, Папа Пий IV возмутился:
– Почему же эти недовольные не сетуют на моего предшественника Павла IV, который ввел новый праздник и, тем самым, лишил их целого дневного заработка.
Про судью Лекуанье кардинал Мазарини говорил:
– Этому рачительному судье всякий раз досадно, когда он не может утвердить обвинительный приговор сразу обеим сторонам.
По поводу неуступчивости и нежелания, которые сопровождали каждую оказываемую кардиналом Мазарини милость, французы говорили:
– По крайней мере, он освобождает нас от признательности.
Выслушав стоя на коленях «Miserere», Людовик XIV поинтересовался у графа Граммона о впечатлении, какое произвела на него музыка Молли. Граф, который не мог не последовать во время исполнения произведения августейшему примеру, заметил:
– Эта музыка прекрасна для ушей, но для коленей жестковата.
Людовика XV на охоте сопровождал походный буфет с 40 бутылками вина. Король был равнодушен к вину, но однажды в разгар пирушки по завершении удачной охоты, король пожелал отведать вина, но … оно было выпито шумной компанией придворных. Король повелел впредь брать с собой на охоту 41 бутылку вина.
Граф Н.П. Румянцев, восхищавшийся творчеством Вольтера, загостился в замке Ферне у своего любимого автора. Вольтер по этому поводу заметил:
– Этот господин – сущий Дон-Кихот. Только тот принимал гостиницы за замки, а этот принимает замки за гостиницы.
Милостивый государь! – обратился к Талейрану один из его кредиторов. – Я хотел бы знать, когда же, наконец, вы со мною расплатитесь?
– Экий же вы любопытный! – услышал в ответ кредитор.
Регент поинтересовался у Фонтеля, как избежать ошибок при оценке поэтических произведений.
– Говорите обо всех, что они плохи, и вы рискуете впасть в ошибку в одном – двух случаях из ста, – последовал совет.
Фридрих Великий поклялся перед боем под Росбахом генералу Ицилиусу:
– Если я проиграю битву, то уеду в Венецию и стану лекарем.
– Значит, все же не оставите своего занятия – отправлять людей на тот свет, – заключил генерал.
Человек, постоянно одалживавший у знакомых нюхательный табак, поинтересовался у Биевра:
– Где вы берете такой славный табачок?
– Это вы берете, а я покупаю, – поправил его тот.
Всю ночь толпа злорадствовала под окнами последнего пристанища Марии Антуанетты в предвкушении предстоящей казни.
– Мои мучения скоро кончатся, а ваши только начинаются, – изрекла королева.
Наполеон после учреждения премий по литературе и искусству поинтересовался по этому поводу мнением Бугенвиля.
– В древности заставляли дураков состязаться для забавы умных, а ныне умных заставляют состязаться для забавы дураков, – ответил тот.
Министр Корбьер во время беседы в первую свою аудиенцию у Людовика XVIII от волнения стал извлекать из карманов и класть на стол носовой платок, табакерку, очки… Задетый его бесцеремонностью, король поинтересовался:
– Вы что же намерены опорожнить свои карманы в моем кабинете?
– А вы, ваше величество, предпочитаете, чтобы я их набил? – переспросил министр.
Герцог Оссоне во время посещения каторжной тюрьмы в Неаполе, выслушал всех заключенных, каждый из которых утверждал, что невиновен. Лишь один заявил, что несет заслуженную кару за совершенные злодеяния. Герцог приказал:
– Немедленно выгнать этого душегубца вон, чтобы он не испортил остальных праведников.
Французский композитор Даниель Обер, автор знаменитой оперы «Фра-дьявол», однажды признался Рихарду Вагнеру:
– Мне понадобилось почти тридцать лет, чтобы убедиться в отсутствии у меня композиторского таланта.
– И что же, вы перестали сочинять?
– Отнюдь, ведь к этому времени я уже стал знаменитым.
Рихард Вагнер позаимствовал один из мотивов второго акта «Валькирии» из «Фауста» Ференца Листа. Когда Вагнер сознался в плагиате своему знаменитому тестю, тот с удовлетворением заметил:
– Очень кстати! По крайней мере, публика будет чаще слышать этот мотив.
Тальма, исполняющий главную роль в «Ричарде III», после произнесенных слов:
– Коня! Коня! Полцарства за коня!
Был прерван репликой с галёрки:
– А осёл годится?
– Годится. Прыгай сюда, – предложил актер.
Чарльз Дарвин придерживался теории: что ни делается – все к лучшему. А в качестве иллюстрации приводил следующий пример. При стечении огромной толпы в Ньюгейте происходили последние приготовления к казни двух преступников. В это самое время сорвавшийся с цепи разъяренный бык врезался в толпу и стал прокладывать себе дорогу, расшвыривая рогами и топча зевак.
– Как хорошо, Джек, что мы стоим с тобой на эшафоте, а не в толпе, – обратился один из приговоренных к другому.
Английского банкира Джима Сейра обвинили в том, что он задумал похитить короля Георга III и переправить его в Америку. Представ перед судом, обвиняемый удивился:
– Я прекрасно понимаю, зачем королю нужен банкир, но зачем банкиру мог бы понадобиться король, мне непонятно.
В старой доброй Англии добропорядочные пассажиры чинно следовали в дилижансе. Вдруг один из них обвинил соседа в краже, но вскоре обнаружил пропажу в своем же кармане и принес извинения. Его спутник в ответ невозмутимо заметил:
– Ошибка была обоюдной, так как вы приняли меня за вора, а я вас – за джентльмена.
Дижонская академия объявила конкурс на лучшую речь в честь Бейяра. Тальбер опоздал к началу и не был допущен к конкурсу.
– Я полагал, что буду состязаться в красноречии, а здесь состязаются в быстроте, – резюмировал Тальбер.
Лорд Сандвич высказал актеру Футу свои предположения:
– Ваша жизнь закончится или от дурной болезни или на виселице.
– Это будет, лорд, зависеть от того, что я от вас позаимствую: любовницу или образ жизни, – согласился актер.
Во время маневров, войска под предводительством генерала Витте, не отличавшегося храбростью, вдруг стали отступать. Николай I, наблюдавший за маневрами, был удивлен увиденным. А.П. Ермолов происходящее пояснил так:
– Похоже, генерал принял маневры за сражение.
Александр I в беседе с Нарышкиным – отцом коснулся последних событий военной кампании и, в частности, сказал:
– Позиция, занятая войсками, возглавляемыми вашим сыном, менее удачная, чем у французов.
– Мой сын, Ваше Величество, весь в меня: коли уж что – то занял, то не отдаст, – намекнул Нарышкин – старший на свои сложные отношения с кредиторами.
Фаддей Булгарин поинтересовался у Греча результатами голосования по поводу своей баллотировки в члены английского клуба.
– Избран ты единогласно, так, как только един мой голос и был в твою пользу, – сообщил Греч.
Репетируя со статистами сцену «ропот толпы», актер Васильев недоумевал:
– При вашем-то жалованье вы должны роптать образцово!
Насреддин подрядился за десять денежек переправить через реку десять слепых и взял плату вперед. Один слепой во время переправы утонул, а остальные подняли крик, обнаружив несчастье. Насреддин возмутился:
– Это же надо так кричать из-за одной денежки!
Итальянская певица Каталани так отозвалась о немецкой певице Генриетте Зонтаг:
– Она велика в своем жанре, да жанр не велик.
Диметрий Полиоркет после того, как его войска захватили город Мегару, увидел среди горожан философа Стильпона и обратился к нему с вопросом:
– Не ограбили ли тебя?
– Мудрость никогда не станет военной добычей, – изрек философ.
Людовик XI предложил известному сутяге епископу Шартрскому Миль – д` Илье помирить его со всеми многочисленными врагами.
– Государь! – взмолился епископ. – Оставьте мне хотя бы два-три десятка тяжб, собственно, только для развлечения.
Кальвин в свои школьные годы в Орлеане постоянно возводил напраслину на своих товарищей, которые по этому поводу говорили:
– Жан умеет склонять только до винительного падежа.
После того, как знаменитый врач-гугенот принял католицизм, Генрих IV сказал министру-гугеноту Сюлли:
–У твоей религии скверное здоровье.
Биевр написал такую эпитафию на смерть молодого человека, погибшего от любви к оперной певице Ламире: «La Mire` l`a mis la». В переводе это означает: Ламире уложила его сюда. А звучит так: «Ля – ми – ре – ля – ми – ля».
После ознакомления с поэтическими опытами Людовика XIV, Буало дипломатично заметил:
– Государь! Для вас нет ничего невозможного. Вы захотели написать плохие стихи, и это вам удалось.
Лейбниц, ознакомившись с двоичной системой исчисления, усмотрел в ней прообраз мироздания. Он полагал, что единица представляет собой Бога, а нуль – небытие. Всевышний же извлек из небытия все живые существа подобно тому, как в двоичной системе исчисления единица с нулем обозначают все числа. Эта мысль так понравилась Лейбницу, что он даже попросил иезуита Гримальди, следовавшего в Китай, поведать об этом китайскому императору – большому любителю наук – в надежде на то, что уж после таких доводов император непременно обратится в христианство.
Эмерсона, утверждавшего что он бессмертен, спросили:
– А если мир перестанет существовать?
– Мое бессмертие не нуждается в мире, – ответил мыслитель.
Давид Гильберт об одном своем ученике отозвался так:
– Он стал поэтом, ибо для математики у него было слишком мало воображения.
В 1926 году Дираком и Паули была объяснена с большой точностью частота спектральных линий водорода на основе квантовой теории.
– Осталось лишь объяснить саму квантовую теорию, – прокомментировал это научное событие И. Гуд.
После доклада Дирак обратился к аудитории:
– Вопросы есть?
– Можно пояснить, поскольку я не понял, как вы получили это математическое выражение? – спросил кто–то.
– Это утверждение, – ответил Дирак. – Вопросы есть?
Омара, после того как была захвачена Александрия, спросили:
– Что делать с книгами Александрийской библиотеки?
– Если эти книги не противоречат Корану, их можно сжечь, а если противоречат – их нужно сжечь.
Человек, который колебался между желанием жениться и опасениями на этот счет, обратился за советом к Сократу.
– Как бы ты ни поступил, все равно раскаешься, – успокоил его философ.
Митра, домоправитель Лисимаха, обратился к Феодору со словами:
– Выходит, Феодор, ты не признаешь не только царей, но и богов.
– Почему же не признаю богов, если говорю, что ты богами обижен, – возразил Феодор.
Бион спросил завистника, у которого было мрачное выражение лица:
– То ли с тобой случилось что-то плохое, то ли с другими – хорошее?
Монах спросил Юньмэня:
– Что такое учение всей жизни?
– Сказанное к месту слово, – ответил мудрец.
Пифагор посоветовал сквернословившему щеголю:
– Или говори речи, соответствующие твоему платью, или одевайся соответственно своим речам.
Начинающий поэт прочитал Вольтеру свою оду «К потомкам».
– Ода вполне сносная, но, боюсь, до адресата она не дойдет, – предположил Вольтер.
В Африке есть поверье, будто бы обезьяны куда умнее, чем кажутся. У них, якобы, есть свой «обезьяний язык», свои обычаи и законы, но они скрывают все это, боясь, что люди заставят обезьян работать и платить налоги.
Герцог Веллингтон, производя смотр своих изрядно потрепанных войск, заметил:
– Не знаю, какое впечатление они произведут на неприятеля, но на меня они наводят ужас.
Когда Вольтер, хорошо отзывавшийся о трудах доктора Галлера, узнал, что тот неодобрительно отзывается о его собственных, заметил:
– Наша участь, как и всех смертных, ошибаться.
К киноактрисе Грете Гарбо одна дама обратилась с вопросом:
– Что делать, если муж не выносит запах моих любимых духов?
– Смените мужа, – посоветовала та.
Датский писатель Пеленшлегер во время чтения написанной им трагедии неимоверно коверкал немецкий язык. Присутствующий при этом Гейне заметил:
– Я и не знал, что так хорошо понимаю по-датски.
Гейне получил по почте наложенным платежом огромный конверт, в котором он обнаружил изрядное количество оберточной бумаги и крошечную записку, в коей значилось: «Чувствую себя хорошо». В ответ Гейне отправил таким же образом вместительный ящик, в котором его приятель обнаружил огромный камень и записку следующего содержания: «Когда я узнал о твоем хорошем самочувствии, этот камень упал с моей души».
Узнав от больного, что тот предпочитает лечиться по книгам, врач Маркус Герц предостерег его:
– Вы рискуете умереть от опечатки.
Композитор Глюк однажды нечаянно разбил стекло витрины магазина. Хозяин предъявил ему счет на полтора франка. Глюк подал ему экю (три франка), но у хозяина магазина не оказалось сдачи и он заспешил разменять монету по соседству.
– Не утруждай себя, любезнейший, – остановил его композитор и, разбив стекло второй витрины, удалился.
На симпозиуме в Чикаго доктор Давид Гамбург заявил:
– Для науки представляет загадку не все увеличивающееся количество психически больных, а то, что некоторые еще умудряются сохранять здоровый рассудок.
Немецкий химик К. Клаусс, известный своим открытием рутения, частенько повторял при демонстрации опытов студентам Казанского университета, неимоверно коверкая русский язык:
– Взрыв, хотя и редко бывает, да часто случается.
Конан Дойл однажды послал нескольким знакомым аристократам, имена которых первыми пришли ему в голову, телеграммы одинакового содержания: «Все раскрыто! Немедленно беги». Каково же было его удивление, когда все его адресаты спешно покинули пределы страны.
Герои отечественной войны Милорадович и Уваров не упускали случая блеснуть знанием французского, хотя язык коверкали неимоверно. Однажды во время торжественного обеда в присутствии Александра I бравые офицеры затеяли горячий спор. Император поинтересовался о предмете спора у графа де Ланжерона, сидевшего рядом с офицерами.
– Я их не понимаю, государь, ведь они говорят по-французски, – развел руками парижанин.
Прослушав произведение начинающего композитора, Ференц Лист сказал:
– В вашем произведении много нового и хорошего. Вот только жаль, что хорошее в нем не ново, а новое не хорошо.
Молодой князь Иван Куракин, кичившийся своим знатным происхождением, с надменным тоном обратился к Ломоносову:
– Я – Рюрикович. А вот ты, Михайло, сын Василия, что можешь сказать о древности своего рода?
– Увы, ничего. Все записи нашего рода пропали во время великого потопа, – смиренно ответил ученый.
Дворцовый священник, заканчивая проповедь, произнес:
– Мы все умрем, братья.
Заметив входящего Людовика XIV, уточнил:
– Мы почти все умрем, братья.
Людовика XIV, после окончания весьма продолжительной аудиенции, которую он дал изобретателю г-ну Гийотену, спросили о причинах столь продолжительной аудиенции:
– От изобретения этого господина можно потерять голову, – объяснил король.
До Массне дошел слух, что композитор Рейсе, которого Массне в своих отзывах превозносил, взаимностью ему не платил.
– Ни один из нас не говорит то, что думает, – резюмировал Массне.
Участвуя в дискуссии о том, кто более повлиял на ход истории: Цезарь или Наполеон, Андре Моруа заявил:
– С тех пор, как существует цивилизация, никто так не изменил ход истории, как историки.
Осаждаемый кредиторами, умирающий Нарышкин произнес:
– Первый раз я отдаю долг … природе.
Когда Наполеон принимал парад в Тюильри, у него ветром сдуло шляпу. Расторопный солдат поддел ее штыком и протянул императору.
– Благодарю, капитан! – расщедрился Наполеон.
– Какого полка? – не растерялся бравый воин.
– Гвардии, – усмехнулся император.
Александр Македонский решил одарить Фокиона, слывшего самым честным и бескорыстным человеком, 100 талантами. Фокион вернул этот щедрый дар со словами:
– Для меня важнее быть, чем слыть честным и бескорыстным.
Однажды Черчилль, державший речь в парламенте, был прерван возгласом Кэнси Астор – первой женщины, избранной от лейбористов в Британский парламент и о внешности которой нельзя было сказать ничего лестного:
– Если бы я была вашей женой, то подлила бы вам в утренний кофе яд!
– Если бы я был вашим мужем, то выпил бы этот кофе, – парировал оратор.
На похвальбу миллионерши о том, что ее музыкальное образование обошлось ее родителям в полмиллиона, Бернард Шоу заметил:
– Просто удивительно, как мало человек получает за свои деньги.
На вопрос: «В чем заключается правда жизни?» Бернард Шоу ответил:
– В том, что часто приходится лгать.
Древняя эпитафия:
Здесь лежу я, никиец Филистион, умеривший смехом заслуживающую горьких слез людскую жизнь. Я – грустные останки жизненной комедии каждого. Не раз случалось мне играть роль умершего, но никогда так мастерски.
Сравнивая Гомера и Вергилия, Дасье подытожил:
– Гомер прекраснее Вергилия тысячью годами.
Появившийся у Вольтера господин отрекомендовался членом Шалонской академии.
– А вы знаете, – продолжил посетитель, – что Шалонская академия – дочь Парижской академии?
– О, да! И притом примернейшая дочь, потому что еще не подавала повода, чтобы о ней заговорили, – ответил Вольтер.
Недоброжелатели Вольтера распространили слух, о том, что трагедия «Альзира» написана не им. Один из почитателей Вольтера отреагировал на это так:
– Я очень желал бы, чтобы так оно и было на самом деле. Тогда у нас было бы одним великим поэтом больше.
Афинского стратига Ификрата спросили:
– Кто ты: конник, латник, лучник?
– Отнюдь, но умею всеми ими распоряжаться, – ответил военачальник.
Когда Александру Македонскому сообщили, что о нем в народе говорят дурно, то услышали в ответ:
– Такова участь царей – делать хорошее, а слышать дурное.
Архилай на вопрос болтливого цирюльника о том, как его подстричь, ответил:
– Молча.
Когда Бисмарка спросили:
– Можно ли построить социализм в отдельно взятой стране?
Тот ответил:
– Социализм в отдельно взятой стране построить можно, но для этого нужно выбрать страну, которую не жалко.
Одна из почитательниц Марка Твена, очень непритязательной внешности, рассыпавшаяся в комплиментах по поводу его таланта, услышала в ответ:
– Я, к сожалению, не могу вам ответить взаимностью.
– А вы, как и я, солгите, – предложила дама.
У Вольтера спросили:
– Где бы вы хотели оказаться после смерти: в раю или в аду?
– В раю лучше климат, но в аду приятней компания, – ответил Вольтер.
Алексею Орлову, физически устранившему Петра III, был задан вопрос, когда он пребывал в Берлине:
– Какой образ правления в России?
– Самодержавие, ограниченное цареубийством, – ответил граф.
Фредерик Лоу, автор мюзикла «Моя прекрасная леди» однажды признался:
– Я не люблю свою музыку, но что значит мое мнение по сравнению с мнением миллионов.
Конструктор ракет Вернер фон Браун отзывался о своих исследованиях так:
– Фундаментальные исследования – это то, чем я занимаюсь, когда я понятия не имею, чем я занимаюсь.
Узнав о смерти своего знакомого, Вольтер сказал:
– Он был великим патриотом, гуманным человеком, преданным другом, если, конечно, это правда, что он умер.
Рональд Рейган спросил хирургов, готовившихся его оперировать:
– Надеюсь, вы все республиканцы?
Оноре Мирабо предупреждал своих единомышленников:
– Робеспьер опасный человек, ибо он действительно верит в то, что говорит.
После провала премьеры своей комедии «Веер леди Уиндермир», Оскар Уайльд заметил:
– Пьеса имела большой успех, но публика провалилась.
Молодой физик заявил Эрнесту Розерфорду:
– Я работаю с утра и до вечера.
– А когда же вы думаете? – услышал он в ответ.
Математик Давид Гилберт так подвел черту под дискуссией о роли математики в теоретической физике:
– В сущности, теоретическая физика слишком трудна для физиков.
Гегеля спросили:
– Понял ли вас кто-нибудь?
– Только один человек понял меня, да и тот, по правде сказать, понял меня неправильно, – последовал ответ.
Американский натуралист шотландского происхождения, основатель Иосемитского заповедника Джон Мур утверждал:
– Я богаче магната Гарримана, потому что я заработал столько, сколько хотел, а он – сколько мог.
Бенджамина Дизраэли, премьер-министра Англии, консерватора, попросили дать толкование разницы между неприятностью и катастрофой. Тот, воспользовавшись именем своего политического противника – лейбориста, пояснил:
– Если мистер Гластон упадет в реку – это неприятность. А вот если кто-то его вытащит оттуда, – это будет уже катастрофа.
Когда Аристотелю сообщили, что один из его недоброжелателей за глаза его бранит, тот сказал:
– За глаза он пусть хоть бьет меня.
Гегелю указали на то, что его философия не согласуется с фактами.
– Тем хуже для фактов, – ответил гениальный мыслитель.
Уинстон Черчилль так отозвался о Клименте Эттли:
– Мистер Эттли очень скромный человек и у него есть для этого все основания.
Луи Армстронг, когда его попросили дать определение джазу, ответил:
– Спрашивая, вы никогда не узнаете.
Том Паркер однажды заметил:
– Когда я познакомился с Элвисом Пресли, у него было на миллион долларов таланта. Теперь у него миллион долларов.
Бертрана Рассела спросили:
– Вы бы отдали жизнь за свои убеждения?
– Разумеется, нет. В конце концов, я ведь могу и ошибиться, – ответил философ.
Лакид занялся геометрией на склоне лет. Его спросили:
– Разве теперь время для этого?
– Неужели еще не время? – переспросил Лакид.
Джоан Робинсон так объясняла свои научные достижения в области экономики:
– Я ничего не понимала в математике, поэтому мне пришлось думать.
Нильс Бор однажды упрекнул Альберта А. Эйнштейна:
– Вы не думаете. Вы просто следуете логике.
Роберт Тейлор заказал брюки самому лучшему портному Голливуда по фамилии Шапиро и, получив заказ, бросил ему упрек:
– Господь сотворил мир за шесть дней, а вы мне шили какие-то брюки целый месяц.
– Так вы посмотрите на этот мир, и вы посмотрите на эти брюки! – резюмировал портной.
– Ты считаешь меня многоученым? – спросил Конфуций ученика.
– А разве нет? – ответил тот.
– Нет, – сказал Конфуций, – я лишь связываю все воедино. (!!!)
Прочитав присланную на отзыв трагедию, Вольтер заметил:
– Написать такую трагедию куда легче, чем ответ ее автору.
На смертном одре, в ответ на предложение отречься от дьявола, Вольтер произнес:
– Теперь не время наживать себе новых врагов.
Пожелавший Папе Льву XIII сто лет жизни в ответ услышал:
– Сын мой, не будем ставить пределов милосердию Божию!
О Роберте Доуэле, кандидате в президенты США, поговаривали: в результате пожара в библиотеке Доуэла сгорели обе книги, причем, одну из них он так и не раскрасил.
Один молодой художник, пользуясь освоенными им негодными приемами, нарисовал картину и показал ее Рафаэлю.
– Что вы думаете об этой картине? – спросил он его.
– Что вы скоро кое-чему научились бы, если бы вы ничего не знали, – ответил Рафаэль.
Айзеку Азимову, автору к тому времени около 500 книг, в одном из интервью задали вопрос: «Что вы будете делать, если узнаете, что вам осталось жить шесть месяцев?»
– Буду печатать на машинке быстрее, – ответил великий фантаст и популяризатор науки.
Рассказывают, что Имам аль-Газали был однажды приглашён на собрание судей, и авторитетнейший из них сказал ему:
– Ты – учёный человек, также, как и мы все; многие приходят к тебе, чтобы ты разъяснил им священный закон. Нам стало известно, ты рекомендуешь им не соблюдать пост в священный месяц Рамадан. Также нам известно, что ты отговаривал людей совершать паломничество в Мекку. Говорят о тебе также и то, что ты запрещаешь людям говорить «нет Бога кроме Аллаха». Всё – бесспорное свидетельство твоей неверности. Твоя репутация – вот то единственное, что защищало тебя до сих пор от смерти за отступничество. Людей надо защищать от таких, как ты. Газали отвечал со вздохом:
– В Священном Законе Ислама записано, что люди, не понимающие Закон и того, что он означает, не преступники и не подлежат его суду. Сюда входят дети и слабоумные, но сюда же следует отнести и тех, кому не хватает понимания. Если человек постится, не осознавая, зачем он это делает, или отправляется в паломничество, только для того, чтобы страдать, или произносит Символ Веры, а веры не имеет – этому человеку недостаёт понимания, и его не следует поощрять к продолжению того, что он делает, но наставить на путь. Говоря вашими словами, людей следует защищать от таких как вы, ибо вы поощряете их не за добродетели и наказываете не за преступления. Если человек не способен ходить, если он хром, велите ли вы ему идти, во что бы то ни стало, или всё-таки дадите ему костыли и средства для лечения его болезни? Это о вас сказал Пророк, предсказывая ваше появление: «Ислам пришёл как чужак, как чужак и уйдет». Понимание смысла вещей лежит вне ваших намерений, вашей подготовки и ваших способностей. Вот почему вам не остаётся ничего более, кроме как пугать людей смертью за отступничество, поэтому к отступникам следует отнести не меня, а вас.
Прибыв в старый храм в столице древних правителей Китая, Конфуций стал почтительно расспрашивать присутствующих о церемониале.
– Какой же ты мудрец, если даже церемониала не знаешь? – удивились те.
– А разве не в этом состоит церемониал? – возразил мудрец.
В ответ на вопрос журналиста, счастлив ли он, генерал де Голль ответил:
– За кого вы меня принимаете, за идиота?
Пианист Оскар Левант о Леонарде Бернстайне:
– Музыка нужна ему как аккомпанемент к его дирижированию.
– Вы Борхес? – обратился прохожий к писателю.
– Временами, – последовал ответ.
– Что говорят о новом налоге? – спросил Джулио Мазарини у слуги.
– Поют о вас злейшие песенки, – последовал ответ.
– Это хорошо. Раз поют, будут платить, – заключил кардинал.
Сардинский генерал граф Сент-Андре – Суворову:
– Ваше сиятельство имеет врагов, но не соперников.
В беседе с учеником по имени Сы Конфуций не согласился с его мнением на свой счет, будто бы он учен и многознающий.
– Нет, – сказал учитель. – Я все нанизываю на одну мысль. (!!!)
Какая это мысль? Как он «нанизывает»? Ответы на эти вопросы Конфуций унес с собой. Можно предположить, что это мысль-вопрос: как воплощается высший смысл бытия в сущем? Исчерпывающий ответ на него и есть «нанизывание» всего. Ответ на него Конфуций находил с такой высоты полета мысли, на какую можно подняться на крыльях понимания сути в ее саморазвитии и благодаря духу понятий, отражающих глубочайшее понимание этой сути.
На вопрос:
– Трудно ли быть Никитой Михалковым?
– Быть не трудно. Стать трудно, – ответил знаменитый кинорежиссер.
Узнав, что французский король Франциск I заключил союз с Османской империей с целью вернуть себе прежние итальянские владения, Карл V, император Священной Римской империи заметил:
– У нас с кузеном Франсуа полное согласие. Он хочет владеть Миланом, и я хочу.
Фантастическое интервью автора этой книги с Аристотелем.
– Ты стремился к славе, ты в ней нуждался?
– Не больше, чем она во мне.
– Ты гордился бы, получив самый почетный в мире титул?
– Не больше, чем мир гордился бы мной.
– Что нужно для того, чтобы стать гением?
– Больше, чем гениальность. Гениальная добродетель.
– Почему время не властно над аристотелианством?
– На меня через познание универсума снизошло понимание смысла духа мышления мышления, который отражает дух истинности. Только дух мышления мышления, а не мысли, только дух истинности, а не истины существуют вне времени. Мыслью не достичь глубин истинности. Пониманию не исчерпать мышление.
– Понимаемо ли твое учение?
– Я исчерпал то, что было доступно моему пониманию, и проложил к нему путь другим, но архиважно, чтобы другие поняли то, что я пытался понять и в чем не преуспел, а также, чтобы они не преступали смысловую меру разумности познания. Умопостижение имеет предел разумности и самосознания, за которым разверзнута смысловая бездна.
– Становятся ли люди умнее?
– Это не важно, если не становятся добрее.
– Твое учение истинно?
– Во всяком учении истина имеет долю в реализуемом методе мышления мышления, а не в его результате.
– В чем заключалось твое предназначение?
– Показать пример возвышения в мышлении мышления до формы форм всеобщего блага.
Леонида Утесова пригласили выступить в клубе НКВД. Певец, выйдя на сцену, предварил свое выступление обращением к сотрудникам Комиссариата внутренних дел:
– Как хорошо, что я стою, а вы все сидите.
Узнав о заключенном контракте на закупку СССР зерна, Черчилль съязвил: