Валентина Попова-Блум
Исповедь русской американки
Часть вторая
Америка
Глава 1
Переезд. Моя первая работа
Итак, в Америку меня привез мой четвертый муж Виталий.
Он ранее несколько лет провел в Вашингтоне и Нью-Йорке и, обладая великолепным английским, обещал показать мне «его» Америку и обеспечить вполне респектабельную жизнь. Сразу скажу: вначале это не вполне получилось.
Перед отъездом мой друг в Москве, возглавлявший небольшой ведомственный Центр радио и телевидения и с которым я сделала три документальных фильма, провожая меня, сказал мне: «Ты покоришь Америку!» Я посмеялась тогда, сказала, что переименуюсь в Колумбину. Но вспоминала эту фразу довольно долго. Не могу сказать, что я покорила Америку; я покорилась Америке, поклонилась и люблю до сих пор. Уже 30 лет! Кстати, этот человек произнес фразу, изумившую, а по раздумью очень насмешившую, которую я слышала в жизни много-много раз от молодых приятелей-мужчин, и даже в очень зрелом своем возрасте: «Если бы ты была помоложе! Ты – моя женщина!» Мы поначалу поселились в Принстоне, престижном университетском городке. Я дала два семинара в Принстонском университете на славянском факультете по теме sex education, принятых с большим интересом. И засела дома без работы. С ностальгией, тоской и обжорством – так много было в супермаркетах еды и особенно хлеба (сортов тридцать), чего не было тогда, в 1993 году, в Москве. Рассказывают, как приехавшие в США люди падали в обморок в супермаркете от изобилия продуктов и еды. Я наших гостей и туристов туда водила и видела их реакцию.
Так что сама я расползлась в размерах, в мыслях, в планах и прочем…
Мы жили с мужем вдвоем в арендованном, небольшом, но роскошном профессорском доме, и я носилась по университетскому кампусу, где находится изумительный университетский музей, как мини-Эрмитаж, с драгоценными картинами – подарками выпускников Принстонского университета, как правило, занимающих высокие посты. В Принстоне раньше жили Эйнштейн, писательница Нина Берберова, написавшая в числе других книгу о «железной» женщине – любовнице Горького, и дочь Сталина, написавшая там «Книгу для внучек». Я бегала также по церквям Принстона. В этом маленьком городке двадцать четыре церкви различных конфессий, и во всех было интересно; прихожане дружелюбно встречали новых людей, не задавая вопросов, и почти везде было принято после службы обернуться по сторонам и пожать руки рядом сидящих людей. И все улыбались. И я тоже.
За пару лет я привыкла к этим улыбкам, вовсе не фальшивым, как говорят про американцев, а открытых, разумеется, несколько равнодушных, как бы дежурных на случай чьего-то взгляда, но приятных и теплых.
Приехав в Москву через два года, я заметила, что люди на меня как-то странно смотрели – с интересом, что ли, словно на нездешнего человека, подходили ко мне сами и спрашивали, помочь ли информацией…
Меня, москвичку, это очень удивляло, но потом, обратив внимание на серьезные, даже сумрачные, озабоченные закрытые лица людей, я поняла, что выгляжу по-другому, более натурально и открыто. Это и замечали люди, наверное. Теперь я всегда предпочту даже равнодушную улыбку угрюмому, неприязненному взгляду.
Я слетала из Москвы в Японию на Конгресс и вернулась в Нью-Йорк, где и осталась.
Возвращаться домой в Москву, к сгоревшему дому, куда было вложено много души, сил и рук, уже не хотелось.
Моя ностальгия приутихла!
Через несколько лет мы уехали из элитного Принстона в дальний пригород Нью-Йорка, маленький деревенский городок штата Нью-Джерси. Там были горы Аппалачи, горные озера, долина с центром городка (даунтауном) и горнолыжные комплексы. Леса, озера, горы – эту местность называют американской Швейцарией. О чем еще мечтать?
Муж купил маленький домик. Мы обставили его очаровательно и полностью за копейки, как нас научили друзья из Вашингтона.
Американский Garage Sale или Moving Sale (продажа из гаража и при переезде) – это явление!
Американцы любят расчищать свои дома, освобождаться от старого или надоевшего и ненужного.
Но это не нужное им так нужно многим другим: небогатым, приезжим, молодым семьям, искателям антиквариата, бездельникам. К тому же, чтобы выбросить крупные предметы, надо заплатить мусорщикам. Намного легче выставить на улице около дома, отдать в хорошие и заинтересованные руки и получить хоть небольшие деньги. А в случае переезда перевоз имущества на грузовой машине, track, стоит тысячи долларов, и нет никакого резона тащить мебель куда-то и платить грузчикам дважды. Поэтому иногда в городках по выходным дням целыми улицами торговали барахлом, мебелью и домашним скарбом. Мой муж называл такие поиски по окрестностям охотой! Правда, это было интересно, полезно и увлекательно.
Я не скоро остыла к этим занятиям.
Так что дом мы и обставили, и украсили, и обзавелись не только необходимым, но и лишним.
Американцы даже детей приучают помогать в таких распродажах. Они продают свои игрушки, книжки, лимонад.
В Америке после успешного доклада на международном конгрессе я получила массу лестных предложений, меня даже приглашали в пару институтов на должность профессора, вызвав у меня не только гордость, но и смех: у меня не было ни рабочей визы, ни английского языка, ни денег. Муж не хотел играть роль переводчика. И всё завяло…
Мы прижились в этой лесной горной деревне, спускались в долину в магазины, ездили в Нью-Йорк (меньше часа на машине) и по окрестным городкам. Муж работал из дома, а я, чтобы не сходить с ума от безделья, не вариться в «двухлидерной» (два лидера в семье из двух человек) семейной кастрюле, что нестерпимо, пошла работать «хоматендой», как называют это русские, то есть помощником по дому для пожилых или больных.
Первая работа в Америке, не для выживания, а для того, чтобы не торчать дома.
После должности главного врача, после радио- и телепередач, интервью зарубежной прессе, успеха на конгрессах я резко спустилась вниз по социальной лестнице. Нашла агентство по уходу и пошла служить с проживанием к старой американке. Она до 70 лет работала в крупной газете, была умна, саркастична. Смеялась над моим английским, и я тут же села заниматься языком. Ее дочь относилась ко мне прекрасно, угадывая мое образование и культурный уровень.
За это я ценю Америку – любой труд здесь уважаем. Нет презрения к работающему человеку, чем бы он ни занимался.
Помню пару забавных эпизодов. У нас в Москве дома была смешная привычка в качестве приветствия говорить «ку-ку». В самом начале нашего знакомства, когда я приехала на неделю домой к пациентке, я приветливо и весело произнесла: «Ку-ку». Леди нахмурилась и произнесла по-английски: «Ku-ku yourself», что означает «сама ты ку-ку». Я удивилась, а позже мне пояснили, что это оскорбление, признание сумасшедшей. Смешно, но поучительно.
Я наблюдала в Америке привычное и должное по закону уважение к человеческой личности (даже если он не личность совсем! Его обидишь – и тебя засудят). Иногда кто-то нарочито медленно (якобы с достоинством) переходит дорогу, чтобы дорогая машина его ждала. Да, хочется газануть на это «достоинство», но дорого обойдется. Хочешь не хочешь, а уважай права человека!
Жизнь здесь у всех на разном уровне достатка, но это не выживание!
Бедным быть очень выгодно, государство помогает им едой, деньгами, бесплатной медициной и лекарствами, льготным жильем, и иногда они живут лучше среднего класса, который работает и несет все тяготы на своем горбу и платит и за медицину, и за образование детей, и за жилье. Я не раз наблюдала некоторых русских, перевезших драгоценности, картины, утварь и прочие ценности, прикидывающихся неимущими, и доверчивое государство дает им все льготы, бонусы, почти бесплатное жилье и медицину. Они живут припеваючи и при этом часто критикуют Америку, доверчивую и гостеприимную к пришельцам извне. Очень мне не нравятся эти люди. Не наблюдала здесь я у людей комплекса неполноценности, даже когда есть неполноценность.
И я не комплексовала. Понимала, что бросила собственную мать, заслуживаю порицания и моя функция тут – практически ухаживать за чужими стариками. Как наказание и компенсация. Так еще и зарплату получать. Меня это не угнетало. Я видела «заботу о стариках» в России. Надеюсь, что сейчас стало получше в этой сфере. Годы спустя, когда мамы уже не было, я снова приехала в тот ад – дом престарелых по дороге в аэропорт Шереметьево – в надежде увидеть, что его нет. Увы, все стояло на прежнем месте. И из того же колодца сотрудники таскали воду. А рядом уже высились роскошные дачи, вплотную подступающие к богадельне. В память о маме и из сострадания к этим выброшенным на помойку старикам, нянечкам и медперсоналу, я купила им несколько кресел-туалетов, моющихся, с крышками; два телевизора, теплые вещи. И уже в Нью-Йорке нашла хороших людей – бизнесменов, выходцев из России, – которые купили и установили там большие стиральную и сушильную машины. Помню, когда они позвонили и сказали, что все установлено и табличку с моим именем повесили, я обливалась слезами всю ночь. Богатые русские, построив в лесу рядом дома, не посчитали нужным помочь чужим старикам… Могу сказать честно: я не думаю, что дети должны свою жизнь посвящать родителям. И не хочу, чтобы мои дети занимались мною. Конечно, следует выполнить некий долг и обеспечить родителям достойную старость, помощь, уход, лечение. Грех бросать стариков.
И в цивилизованных странах эта проблема более-менее решена.
Я слышала, что в России открылись такие частные дома, где за сумасшедшие деньги держат родителей разбогатевшие дети.
Уверена, что это не по карману учителям, врачам, другим представителям интеллигенции, составляющим культурный фонд страны. Знаю, что Лужков помогал открывать на государственные деньги такие социальные учреждения, но тут же передавал их в частное владение. То, как в Америке организована эта служба здравоохранения, имеет под собой базу не только экономическую – в Америке человеческая жизнь представляет ценность. Уважение к жизни – это основа культуры. Потому здесь практическая медицина ориентирована на борьбу за жизнь любого индивидуума. Поверьте, мне есть с чем сравнить. Я не раз бывала в госпиталях Нью-Йорка и Нью-Джерси – видела всё своими глазами. И моего пятого, очень пожилого мужа оживляли в госпитале четыре раза. К несчастью, я побывала в больнице в России в 2010 году – приехала навестить умирающего зятя сорока восьми лет. Я имела возможность сравнить рядовой госпиталь в Америке с главной больницей скорой помощи в Москве – знаменитым Институтом Склифосовского. Одно слово звучит в голове: «Ужас!» Ободранные палаты, старое оборудование, ветхие простыни на полкровати, застиранное белье, капельницы, работники… Еда, от вида которой уже тошнит, пять-шесть человек в крохотной палате. Внизу в пустом вестибюле – туалет, где нет мыла и туалетной бумаги. И даже держалка вырвана с корнем.
Мой бедный зять мастерил из железных вешалок держатели для капельницы и для другого инвентаря. У меня был шок.
Сама тактика ведения онкологических больных – прошлый век и невероятно жестока даже к молодым. Мне сказали о существовании приказа по лечебным учреждениям – НЕ оказывать помощь больным в терминальной стадии[2].
Про стариков и говорить нечего.
Когда я вернулась в Америку к здешним счастливым обитателям Day Care Center (центр дневного пребывания лиц, нуждающихся в помощи) и своим пациентам, хотелось кричать им в лицо: радуйтесь, что вы живете в цивилизованном мире. Будьте, наконец, благодарны. Цените то, что у вас есть. Я желаю здешним счастливым старикам благодарно принимать предложенный им «коммунизм», ценить то уважение, с каким Америка относится к человеку, поддерживая его в бесполезной для общества старости. Моя мама, заслуженный учитель России, этого не имела.
Временно разрешенное пребывание в достойном месте было счастье «по блату», которое продлилось недолго. Увы, к счастью, она там и умерла, потому что трудно представить, чтобы было бы, если бы ее выгнали оттуда.
Мы жили в штате Нью-Джерси, в горах и лесу, в 45 минутах от Нью-Йорка. Я работала «в людях» – не хлеба ради, а себе в наказание, учила английский, имела разговорную практику, обрастала друзьями, писала, и моя первая книжка «Голубой пеньюар» написана по мотивам жизни в районе Highland Lakes, New Jersey (в переводе – высокогорные озера).
Опять похвалюсь: позже эта книжка чудесным образом, без всякого моего участия попала в Публичную библиотеку Нью-Йорка, что расположена на 5-й авеню – в самом центре острова Манхэттен, центре Нью-Йорка. Там есть отдел славянской литературы, и туда не берут беллетристику. Мне сказали, что меня взяли за правдивость изложения действительности.
Что есть абсолютная правда!
У мужа был бизнес по работе с приезжими группами из России, я иногда не бывала дома по нескольку дней, оставаясь с пациентами.
У нас была рабочая виза, которую иммиграционные власти никак не хотели продлевать. Мы ждали многие месяцы и не могли выехать из страны, потому что не смогли бы вернуться – а мы уже купили дом. Мы ждали ежедневную почту, как манну небесную, а она всё не падала с неба. Когда у меня в горах гостил маленький внук, он взял себе за правило бегать к ящику за почтой и, принеся мне, заглядывал в глаза с немым вопросом, а я отрицательно и грустно вертела головой. В моей первой книжке есть главы, написанные только для моего внука Никиты. Я даже вела дневник – «Новости Highland Lakes», где отражалось все происходящее в социуме и в природе.
Глава 2
Знакомство с Нью-Йорком
Мы жили в глуши, в горах и в лесу, но часто наведывались в Нью-Йорк из культурных соображений – театр, выставки, бесплатные концерты на площадках и в парках города, музеи, коих в Нью-Йорке около ста двадцати. За тридцать лет житья неподалеку я не обошла и трети.
Нью-Йорк – город большого Яблока – центр мира! Кто не верит, проверьте лично.
Нью-Йорк состоит из нескольких больших районов: остров Manhattan, куда можно попасть только за деньги через мосты или туннели, крупные жилые районы – Brooklyn, Bronx, Queens, Staten Island, Long Island (Бруклин, Бронкс, Квинс, остров Стейтен, остров Лонг).
Конечно, всё самое интересное сосредоточено на острове Манхэттен. Плюс шикарные и нешикарные магазины.
На Манхэттене обычно гуляют и развлекаются туристы, их миллионы. В праздники по улицам невозможно передвигаться в толпе – в основном приезжих и молодежи с окраин Нью-Йорка и из других штатов.
Обеспеченные люди уезжают на праздники из центра города в дачные дома, на яхты и лодки, летят на курорты, а по улицам шлендрают только брат-турист и те, кто обслуживают, обирают и дурят брата-туриста.
Расскажу про интересное чудо. В Манхэттене на углу Пятой авеню и Сорок девятой стрит (улице) стоит главная церковь Нью-Йорка St. Patrick Cathedral – кафедральный собор святого Патрика, куда каждый год прилетает Папа Римский и проводит службу. Это большое событие, все улицы перекрыты для транспорта и заполнены народом. На лбу у них пятна черной сажи, значит их благословили…
Уж не знаю, сколько они тот лоб не моют, но гордость на их лицах читается ясно.
В этом роскошном огромном соборе с высокими нефами и потрясающими цветными витражами, великим органом и архитектурным и скульптурным убранством есть позади алтаря, где ежегодно проповедует Папа Римский, маленькая Lady Chapel (женская часовня).
Там стоит маленькая скульптура девы Марии, кротко сложившей руки и опустившей глаза. Вокруг цветы и свечи. Небольшой холл с изысканными деревянными сиденьями. Внизу – бархатом обитая ступенька для стояния на коленях. И в ящичке – толстая Библия.
Не помню, кто мне поведал, что все просьбы на коленях перед красавицей девой Марией неизменно выполняются.
Конечно, я понимала, что это миф, надежды страждущих, утешение, что ты сделал всё, что мог… Надеешься на кого-то из-за бессилия своего или неумения и нежелания решать жизненные проблемы.
Всё я понимала и все-таки (русское «авось»!) стала приходить и, стоя на коленях, чего в жизни себе не позволяла, просить…
Старалась НЕ для себя или для себя в последнюю очередь. И я вас сейчас удивлю: ВСЁ, что я просила, даже невозможное и нереальное, всё сбылось! Могу рассказать подробнее про эти чудеса!
Тогда нельзя было ввозить в Америку детей без родителей, а я так хотела показать всем своим то, что восхищало меня!
И внука хотела взять на лето в горную американскую цивилизованную, канализованную и комфортабельную деревню – в дом с террасой над озером. Попросила слезно.
Внука привез представитель «Аэрофлота» и за ручку вывел семилетнего Никиту прямо мне в руки!
Потом попросила помочь приехать дочери с мужем (тогда супругов вместе не выпускали из опасения, что останутся, если вдвоем; а если выезжают поодиночке – это гарантия возвращения). Дикость нерушимая!
Опять получилось! Не знаю как. Они приехали вместе.
Дальше – больше! Я замахнулась на крупное! Я стала просить грин-карту! И себе, и дочери с зятем. Ходила регулярно и умоляла.
Потом постыдилась вываливать на Марию непосильное, громко отказалась от себя и уже просила только за них.
Не поверите: дочь выиграла грин-карту в лотерею и, что еще важнее, за что я тоже молилась, – прошла интервью в посольстве, на чем некоторые выигравшие люди потерпели неудачу и не получили ничего. Пару лет спустя я умоляла втиснуть в узкие двери московского престижного вуза моего внука, наверное, талантливого, но оболтуса. Он поступил, правда, кроме Марии его втискивала его мама. И с отвращением к себе я просила Богоматерь иногда помочь ему сдать экзамены, чтобы не вылетел из института за неуспехи!
Не чудеса ли это? Для меня – да!
Я много раз обращалась к деве Марии с уважением и благоговением за помощью, будучи абсолютной атеисткой. Я оправдывала себя в молитвах, говорила, что привела к ней многих людей (что было чистой правдой! Я с удовольствием делюсь с людьми, которых люблю или уважаю). Результатов чужих не знаю. Все мои просьбы были выполнены. Кроме одной. Я просила за молодого зятя, пораженного онкологией, но спасти его не получилось. Как врач, я понимала, что рак поджелудочной железы победить невозможно. И существует мнение, что активное курение и алкоголь дают этому заболеванию зеленую дорогу и человек сам идет к болезни.
Для меня это непостижимо, но всех, кто будет в Нью-Йорке, я приглашаю посетить собор святого Патрика и поставить свечки в Lady Chapel. И может, о чем-то попросить. Искренне и покаявшись…
В Манхэттене, в даунтауне, есть еще один интересный собор – Trinity Church (церковь святой Троицы). Стоит она прямо на Бродвее, ровно напротив Wall Street (Уолл-стрит), улочки, спускающейся к реке Гудзон, с высокими зданиями по сторонам, где трудятся «акулы Уолл-стрита» в корпорациях, банках, холдингах, на биржах и где крутится вся мировая экономика. Даже удивительно, что такая узенькая и короткая улица управляет миром.
Тут же рядом на Бродвее, в ста метрах от церкви святой Троицы и Уолл-стрит, установлена огромная металлическая фигура быка в угрожающей позе, с наклоненной головой с рогами, олицетворяющая сильный финансовый бизнес.
Существует поверье, что, если подержаться за очень крупные тестикулы быка, тебя ждет финансовый успех. И бык всегда облеплен народом, стоит очередь сфотографироваться (очень терпеливая), на быке сидят верхом, свисают на рогах, обнимают копыта, стоят перед ним на коленях и, главное, держатся за яйца быка. Абсолютно каждый, жаждущий успеха в бизнесе, даже если его нет, и оттого огромные яйца выглядят золотыми, натертыми до блеска, до сияния жадными человеческими руками. Это зрелище!
Манхэттен – необыкновенный, интересный остров в центре Нью-Йорка с удивительной историей. Он омывается реками Hudson and East River (Гудзоном и Ист-Ривер). Он спроектирован очень четко: авеню (их двенадцать) идут параллельно этим рекам, а стрит (улицы) – поперек острова. То есть основная часть Манхэттена как бы выстроена в клеточку. И только Бродвей идет наискосок, пересекая авеню и улицы, длиной почти 50 километров. (32,93 мили). Поэтому в Нью-Йорке трудно заблудиться: лишь назови перекресток авеню и стрит.
Считается, что индейцы продали его в 1626 году за 20 долларов колонизаторам из Европы. Сейчас его цена около S39 миллиардов. Он застроен небоскребами, но местами, например в Центральном парке, сохранены его природный рельеф и ландшафт, что удивительно приятно.
Да, каменные джунгли, созданные мозгом и руками человека, но с сохранением усилий Творца! Это удивительно и неповторимо.
Лет десять назад меня впечатлила выставка в музее Нью-Йорка. Называлась она «Нью-Йорк вчера, сегодня, завтра».
Это были многочисленные фотографии старого города с арбами, лошадями, деревянными бараками на месте знаменитых сейчас площадей и парков. Где-то, по легенде, были зарыты мешки золота, и их искали десятилетиями.
На старых фото – люди, одетые по-старинному. Подозреваю, что это были даже первые фото американского человечества.
Сегодняшний Манхеттен – красавец: высокий, элегантный, современно-модерновый, почти везде чистый, с нарядными, уверенными в себе людьми, с бестолковыми и бывалыми туристами, жуликоватыми продавцами многочисленных лавочек и киосков. Или просто разложившими свой поддельный фирменный товар на асфальте.
«Белые воротнички» – служащие банков, корпораций и учреждений – снуют по даунтауну и мидтауну, где небоскребы, утром и в ланч-тайм; а в конце рабочего дня все ринутся на паромы через Гудзон в Нью-Джерси и Стейтен-Айленд: в метро, в кафешки и бары.
Всё кипит в этом городе, парит и парит.
И только к вечеру, когда зажгутся миллионы огней (Манхэттен сверху выглядит как сгусток света, как протуберанец, как хвостатая комета. Хвосты – это пути въезда и выезда с острова в близлежащие районы Нью-Йорка), шевелящийся человейник начнет остывать, двигаться медленно и редеть, пока город не уснет до завтрашнего бешеного дневного ритма. Но и тогда город не перестает полностью функционировать. Вечный город! Чрево Дьявола или Божий подарок? Но, безусловно, созданный умом и трудом человека!
Пусть он будет всегда! Радовать и разочаровывать, помогать и обижать, восхищать или ужасаться. Но никогда он не вызовет равнодушия.
Теперь расскажу далее о концепции выставки «Нью-Йорк. Вчера, сегодня, завтра». О прогнозах архитекторов, футурологов, предсказателей… Уж не знаю, чьи это были идеи. На картинках были привычные и уже новые небоскребы. Но они были подвешены к некой ажурной крыше, пропускающей солнечные лучи и, наверное, воздух. Здания были сильно укорочены, а у их подножья плескалась вода. Вернее, вместо асфальта были четко ограниченные рисовые поля, узкие проходы с редкими человеческими фигурками. Ни машин, ни техники. Чистый сюр.
Существует прогноз, что Манхэттен будет затоплен огромной волной океана, и эти картинки словно отражали результат Апокалипсиса. Мне очень не понравились эти картинки. Но они были выполнены архитектурными планами и чертежами.
Мы шутили с мужем, что наш 50-этажный жилой комплекс на высоком берегу Гудзона, практически на горе, не утонет. И нам надо иметь дома надувную резиновую лодку, чтобы, как Ной, поплыть прямо из окна куда глаза глядят.
Но эта шутка пришлась уже на жизнь с НОВЫМ, ПЯТЫМ МУЖЕМ.
Пора вернуться к смене мужей
Мой четвертый муж Виталий утверждал, что мы отправляемся в краткую командировку; может, сам так думал, а может, желал ее продления с самого начала. Он не был простым, открытым человеком. За большими брежневскими бровями, длинными и кустистыми, за огромным высоким лбом роились мысли и планы. Они жили отдельной от меня жизнью, и у меня был выбор: догадываться или не догадываться. Я, зная его ум и жизненную опытность, а также американскую адаптацию за счет абсолютного знания языка и отсутствия акцента (что высоко оценивалось американцами) и довольно долгого рабочего пребывания в США ранее, была спокойна и не лезла с советами.
Была ЗА МУЖЕМ в исконном смысле термина, просто следовала за ним. Поначалу..
После пожара, уничтожившего нашу любимую дачу, он изменился, посуровел, не говорил о возвращении в Москву, хотя у него там была превосходная по тому времени, необыкновенно большая и красивая квартира в прекрасном районе.
Бизнес у него со временем стал затухать: он старел, Москва и лично Ельцин вводили ограничения на поездки чиновников за рубеж за казенные деньги. Группы профессионального туризма редели и исчезали.
Он попробовал заняться риелторством, сдал трудные экзамены и получил лицензию, но ее величество Удача, как он выражался, поворачивалась к нему спиной. Он не был ленив, напротив – рукастый и умелый, много работал по дому, читал, писал, ходил на службу в контору, общался с желающими купить недвижимость, но так ничего и не смог продать.
Правда, после Принстона, где мы снимали жилье, он купил для нас домик в горном районе Нью-Джерси, где мы прожили года три, и потом второй дом, взамен, более удобный, попрестижнее и в том же чудесном горно-лесном районе.
Именно там я стала заниматься ходьбой вокруг огромного озера, аэробикой в сельском club-house, вошла в весовую норму и «распушилась» (что важно для женщины и ее реноме). У нас уже были знакомые, соседи – американцы и русские друзья.
Забавно, что, когда мы уезжали из Москвы, какие-то снобы (каковыми мы были тоже) посоветовали нам не угнездяться в русскоговорящей общине, чтобы лучше ассимилироваться и развивать английский язык, а не перемешивать его с русским, что производит чудовищное впечатление на окружающих. Мы это предусмотрели.
Виталия стала одолевать депрессия: неуспехи и возраст делали свое дело. Мы отдалялись друг от друга. Я подружилась с бумагой, на которой отражала свои мысли, настроения и впечатления. А их было много. И я очень скучала по внуку, который приезжал только на лето. Я даже начала вести газету Highland Lakes News для него: писала, сама смеялась, посылала ему в Москву и ждала ответа.
По моему настоянию внук проучился пару лет в американской школе и получил великолепный английский выговор, потому что успел до возрастного изменения артикуляционного аппарата, что, говорят, определяет наличие или отсутствие акцента. Все, что я ему писала – сказки, рассказы и газеты, – я опубликовала в первой книжке, ему посвященной. Но скоро мама забрала его в Москву, недовольная американским образованием. А мне нравилось: много спорта, общения, мало уроков. Главный принцип – дети должны быть активны и счастливы!
Я же тогда работала «в людях», как я называла (как у Максима Горького), уезжая на несколько дней к пациентам, которым помогала в их старости и немощности, учила английский, получала зарплату и укрепляла свою независимость.
Мы с мужем жили на горе, в горнолыжном районе. Я работала по нескольку дней подряд и, приезжая домой на пару дней, готовила, стирала, убирала и злилась на мужа, который в депрессии лежал на диване, мерз и гонял электрическое отопление, из-за чего счет приходил по S700 в месяц. Он плохо ел и не доедал оставленную ему приготовленную мной еду. Я сердилась, потратив время и деньги, и как-то раз, увидев недоеденный суп, решила для скорости добавить туда овощи и какие-то еще ингредиенты и кипятила его. И вдруг увидела глаза мужа, открывшиеся во всю величину (обычно прищуренные из-под густых бровей, и услышала: «Ты мне, как свинье, намешала!» Отхохотавшись, я обещала больше так не делать.
Но домой, к мужу, мне ехать уже не хотелось. Перемены были неизбежны.
Вот так и родилась мысль, что я не хочу идти домой, а это значит, что в жизни надо что-то менять… Я вставала на ноги, а муж сидел на стуле и думал о возвращении на родину. А я уже этого не хотела, съездив на короткий промежуток времени туда и сравнив изменившуюся Москву с моей жизнью в Америке. Я сделала свой выбор. У меня был свой дом, я могла заработать на жизнь, и это меня наполняло уверенностью, что я выживу сама.
Очень важно иметь свое и только свое жилье. Зависеть от кого-то плохо, даже от любящего человека. И этот важный урок надо запомнить. И еще: жертвенность, даже в браке, редко бывает правильно оцененной. И это очень больно.
Не делитесь последним сухарем – люди не любят быть благодарными!
Муж Виталий решил вернуться, мы спокойно попрощались, он улетел, и мы встретились позже, когда я, будучи в Москве, заехала за своими вещами в его роскошную квартиру. У меня был только один вопрос к нему: куда он дел нашего несчастного кота, который спасся из сгоревшего дома и не мог прижиться в московской квартире, когда я нашла его бездомным около сгоревшей дачи и привезла туда. Он промолчал, зыркнув острым глазом из-под бровей. А я не простила его за судьбу кота.
Эпопея с российскими мужьями закончилась с отъездом четвертого мужа назад в Россию. Вернее, он сразу нашел шестую жену и надолго выехал с ней в Европу. При встрече, когда я забирала свои вещи и хотела узнать про кота, спросила его, как долго он продержится с новой женой. Он честно ответил: «Пока буду нужен!» Дама открывала там бизнес, и ей необходимы были его английский язык и связи. Он был умным и четко мыслящим человеком.
У нас не было претензий друг к другу. Он уехал со своими деньгами, мне остался дом с моргичем (долг банку), который я вскоре успешно продала, начав создавать свой капитал. Я ни на что из его собственности не претендовала. Кстати, первая из его пяти жен. Со всеми предыдущими у него были суды, разделы, скандальные разводы. Мы развелись дистанционно – спокойно и равнодушно.
Сейчас последует рассказ, написанный давно. Он подытожит период четырех мужей и откроет новый, самый интересный для меня, я уверена, период жизни, которым очень хочется поделится и пожелать всем, кто не удовлетворен своей сегодняшней действительностью, искать новые дороги к личному счастью и не сдаваться!