Валентина Попова-Блум
Исповедь русской американки
Когда наша группа из одиннадцати человек вошла в особняк, мэр спустился поприветствовать нас, и его лицо было белым от гнева. Ведь закрытие школ создавало для него серьезную политическую проблему. Он начал кричать на нас, и мы хотели уйти, но помощник мэра остановил нас.
Нас провели в большую, красиво оформленную гостиную и сказали, что по приказу мэра нам не разрешено покидать особняк, пока забастовка не будет урегулирована. Полиции было дано указание не выпускать нас. Неужели мэр хотел сломить нашу волю, заставив нас чувствовать себя некомфортно?
Главным вопросом в первый день в особняке было – где спать? В комнате, отведенной нам, да и во всем особняке мэра не было спален и не было кроватей. Джордж, вице-президент по средним школам, был большим любителем кемпингов и предложил купить надувные матрасы. Мы одобрили расход. Через пару часов Джордж вернулся с одиннадцатью надувными матрасами, но, к сожалению, забыл купить насос. И вот наш Комитет по переговорам дружно уселся надувать матрасы, дуя прямо в них. Помощник мэра заглянул к нам и, увидев, как весь наш комитет, сидя на полу, усердно надувает щеки, дуя в матрасы, наверняка подумал, что мы тронулись умом.
Переговоры с Комитетом заняли 11 дней. Нам предстояло решить несколько сотен вопросов, но в конце концов после многих уступок с обеих сторон у нас появился контракт, который мог быть принят членами нашего профсоюза. И мы оказались правы. Вместе мы одержали великую победу. Подавляющим большинством голосов контракт был принят, и забастовка закончилась»[3].
После такого сухого изложения исторического факта надобно добавить сочных подробностей, которыми Юджин поделился со мной: в особняке мэра Нью-Йорка не было не только спален – не было и душевых. Там никогда никто не оставался на ночь, и группа из 11 человек, среди которых была одна женщина, проспавших на полу в одной комнате в течение долгого времени на надувных матрацах, находилась в очень некомфортабельных условиях.
После долгих переговоров забастовщикам было разрешено по очереди уходить домой помыться, на что отводилось 2–3 часа.
Людей кормили, и это было все, что мэр сделал для них. Профсоюз учителей победил, и Юджин очень гордился этой победой, добытой в трудных условиях. Не уверена, что Профсоюз помнил и оценил эти героические усилия своих избранных делегатов.
А вот еще одна история, связанная с Юджином Блумом, развернувшая мое сознание с привычного угла зрения на противоположный.
Юджин и атомная бомба
Речь пойдет об атомной бомбе, сброшенной на Хиросиму, которая спасла жизнь Юджину и полумиллиону американских молодых парней.
Эта страничка биографии Юджина Блума и истории Соединенных Штатов Америки меня удивила.
Он вспоминал неоднократно, что атомная бомба спасла его жизнь.
Мы в Советском Союзе были выращены и воспитаны в огромном возмущении этим актом «американской военщины», обвиняя Америку в жесточайшем, античеловеческом действии против военного противника, но приведшем к таким страшным жертвам и последствиям для мирного населения городов Хиросимы и Нагасаки воюющей Японии.
И вдруг такое мнение очевидца! Все русские знакомые и я были в шоке.
Одна моя приятельница, серьезный писатель, однажды послала к нам журналистку с Белорусского телевидения, собиравшую информацию для телеканала «Звезда». Приехала очаровательная молодая женщина с оператором и ассистентом, и мы все, открыв рот, слушали этот рассказ.
1945 год. Американский военный флот в этом регионе у берегов Японии был представлен крейсерами и эскадрами, на которых находилось полмиллиона молодых моряков. Южину было 20 лет. Их готовили к высадке на берег Японии. Зная о жестокости японцев к противнику на примере китайских и корейских войн, молодые американцы готовились к худшему. Стараясь не потерять мужества, они писали домой прощальные письма, горько шутили, потихоньку незаметно плакали, готовясь погибнуть в боях.
Из Wikipedia: Прогнозы возможных потерь при осуществлении операции различаются, однако, как считается, они были бы чрезвычайно высоки: в зависимости от степени участия в боевых действиях японских гражданских лиц, они могли бы исчисляться миллионами для союзников и десятками миллионов для японцев.
До высадки оставались считаные дни, но в одно прекрасное утро их разбудил корабельный рупор, и они услышали, что по указанию президента США Трумэна и по приказу генерала Мак-Картера на Японию были сброшены атомные бомбы и Япония капитулировала.
Ликование воцарилось на корабле. Моряки обнимались, плакали, не скрывая слез, обнимались. Они были спасены от неминуемой гибели. Полмиллиона молодых ребят.
Интересны были рассказы Юджина о том, как американские моряки сходили на японский берег через две недели после капитуляции.
Они стояли в семидесяти километрах от Токио – час по железной дороге.
В первый их выход на улицах было пусто, не было людей вообще. В следующий раз стали выходить мужчины. На их лицах были испуг и ожидание агрессивного поведения вражеских военных. Поняв, что им ничего не угрожает и американские парни открыты и даже дружелюбны, началась обменная торговля. Валютой были американские сигареты. Взамен японцы предлагали пиво, что-то еще.
В третий выход на берег они увидели на улицах женщин и детей; лица их не были испуганы, и Юджин отметил даже приветливость.
Шла честная (Юджин подчеркивал это) торговля. Никаких грабежей, изнасилований и агрессивного поведения к мирным жителям.
По армии был приказ, и нарушивших ждало строгое наказание, вплоть до расстрела. Одна подобная история была широко освещена, и насильник был приговорен к высшей мере. Как рассказывал Юджин, у Америки были намерения привести Японию к демократии, помочь создать политические партии, поднять права женщин и их участие в голосовании, осуществить свободу слова, а также провести модернизацию флота по английскому образцу и направить нужные категории на учебу в Англию.
Русских интервьюеров интересовали бытовые условия моряков, и Юджин с удовольствием рассказывал. Оператор поинтересовался, как кормили моряков, и получил подробный отчет, от которого у нас вытянулись лица: «Еда была хорошая и вкусная. Ешь сколько хочешь! Моряки подходили к раздатчику еды с большой тарелкой на несколько ячеек и показывали, что они хотят. Можно было подходить неоднократное количество раз; не ограничивали и даже давали мороженое».
Юджин помнил всю свою жизнь точное количество времени, проведенного в армии.
Он служил в армии 2 года 8 дней 4 часа и 15 минут.
Его воспоминания были красочны и некоторые довольно подробны.
Вот рассказы очевидца EUGENE BLUM об этом.
Он пошел служить в армию в 18,5 лет и был призван на войну в июне 1944, после окончания 1 курса в Корнельском Университете.
Занимался он специальной программой: поддерживать радиотехнику, сонары, обслуживать системы радиопередач. Через 10 месяцев стал сержантом. Успел одну неделю повидаться с семьей.
В Сан-Франциско он попал на корабль с несколькими тысячами моряков, и они поплыли на Филиппины, которые были освобождены американцами от японцев. Пересекли Тихий океан.
На корабле находилось около 3000 человек. Были созданы группы по 200 человек.
Маленькие крейсеры были названы как города США: Пасадина, Бруклин, Сан Франциско.
Большие боевые корабли на 3–4 тысячи человек носили названия штатов США.
Когда прибыли на Самоа, их высадили и разместили в Большом военном лагере морской пехоты и моряков.
Начались тренировки для высадки в Японии.
Их тренировали, чтобы быть готовым к заданию налаживать радиосвязь при высадке в Японии, поддерживать коммуникация корабля с землей и работать с аппаратурой. Для этого их высаживали на берег, и они с аппаратурой бегали по песку, чтобы наладить связь. Их было таких по 80–90 человек на каждом корабле.
Прикрытие должно было быть сверху, когда выбегают все и 15–20 секунд лежат на песке лицом вниз. Знали – стоять нельзя, попадешь под пули. Использовались настоящие пули, но стреляли поверх.
Песчаное побережье Филиппин было такое же, как в Японии, те же кусты.
Тот, кто планировал атаку на Японию, имел фото и описание.
Все природные условия должны быть приблизительно такие же как в Японии. Даже ширина пляжа и кусты.
Он должен был тащить на себе оборудование и немедленно наладить связь. Каждый день таскать, налаживать связь и подавать сигнал.
Он был только один связист, и предусматривалась замена, если он будет убит.
Почти все были уверены, что будут ранены или убиты при высадке на острове Туруйя – пушками или ружьями.
В лекции о высадке на Туруйя упоминалось, что все было залито кровью.
Ребята (а им было от 17 до 21 года) боялись, но не подавали виду, говорили о доме, девушках, о том, как скучают по маминой кухне, пирогам, пиву.
Алкоголь в армии был запрещен.
Новости приходили ежедневно по радио, общие новости, спорт. Они не были оторваны от жизни, знали и о ходе войны.
Никто не говорил о смерти, о страхе. Только о работе-тренировке.
Неправильно выполненная работа вызывала резкое недовольство и агрессивные слова: «Сволочь, ты будешь убит!». Напоминали, что за твои ошибки поплатятся жизнью не только ты, но и многие.
Когда проводился разбор тренировок, то не осуждали конкретные лица, но обобщали: «Если ты так сделаешь, то будешь убит». Он не понимал, почему вся группа слушала критику в адрес одного.
Сержанты технические никогда не критиковали конкретного человека, но группа критиковала. Но, если на следующий день он сделал правильно, все это тоже знали.
На Филиппинах, согласно инструкциям, была местность – песок, кусты и джунгли.
Предупреждены были – не входить в джунгли: потеряться легко, там аборигены и неизвестно, что ожидать, нельзя приближаться к женщинам.
Но говорили, что это было легко – обходить женщин стороной, потому что они были некрасивые, даже отталкивающие, коротконогие, грязные.
Аборигены-филиппинцы ходили без одежды с повязками на бедрах. Ужасные и грязные.
Знали, что японцы более цивилизованы, но вооружены и стреляют. Японцев тренировали с 12 лет: установка – воткнуть нож в американца – будешь героем.
В 1937 году японцы бомбили американский корабль с американским флагом в Шанхае. Неизвестно – нарочно или случайно.
Японцы жестоко обходились с мирным населением, сожгли ребенка, и фото обошло мир, что возмутило всю американскую общественность.
Это формировало ненависть.
Однажды в Августе 1945 года они были собраны, и командующий объявил им, что «наши воздушные силы» сбросили самую большую бомбу в мире, атомную (они не знали, никогда не слышали об атомной бомбе и предполагали, что это обычная, но огромная бомба и надо продолжать готовиться к высадке).
Они радовались, обнимались, но думали, что через неделю они продолжат делать то же самое.
Через три дня был созван митинг и им объяснили, что ученые расщепили атом и выпустили небывалую энергию, которая может взорвать целый город.
Узнали, что город Хиросима полностью разрушен.
Они начали понимать, что это ЧУДО-бомба, которая спасла их жизни, потому что Япония объявила капитуляцию.
Позже узнали, что вторая бомба была сброшена на Нагасаки.
Реакция моряков была радостная: «Мы не умрем, не будем ранены! Все мы счастливы и живы, и наша кровь не окрасит лагуну».
Салютовали все корабли. Счастье кипело во всех! Они решили, что скоро они будут отправлены домой.
Поскольку Япония объявила капитуляцию, их тренировки прекратились. Но они оставались в лагере.
В начале сентября он и тысяча моряков погрузились на корабль «USS MISSURY», который стоял на якоре.
Юджин был назначен на военное судно – легкий крейсер, который был уже пришвартован на якоре в Токио заливе.
Все профессии были представлены на всех судах. Пекарь, бухгалтер, техники-сержанты, медики.
На якоре судно разделено на две половины: одна – где ты спишь, вторая – где несешь вахту. Имели право выхода на берег через день.
Отправляли маленькими шлюпками каждые 15 минут, моряки были в форме, сапоги начищены.
Маленькие шлюпки с мотором вмещали двадцать человек.
Залив YOKOSUKA недалеко от Токио имел такое же важное значение как Перл Харбор.
Железная электрическая дорога – от станции 40 минут до Токио.
Сели в электричку. Напротив – англичанин в штатском. Союзники.
Разговорились. Он жил там до войны, работал. Они проехали место – мертвая равнина с остатками деревьев с обеих сторон железной дороги.
Англичанин спросил: что это? Ему ответили, что это город Йокогама. Там жило много бедного населения. Были сброшены зажигательные бомбы. Дома были из бамбука и промасленной бумаги, которая моментально возгоралась.
Осталось пустое место. Кто не погиб – покинули город. Глубокое впечатление на всю жизнь Юджина произвело это пустое место вместо города.
Приехали на вокзал в Токио с двумя-тремя моряками друзьями. Оказались там впервые. Американцы чувствовали себя в безопасности. Японцы были очень дружелюбны, улыбались, предлагали пиво, просили сигареты.
Запомнились искусственные каналы с водой, каменные стены императорского дворца.
Японцы продавали классическое Японское Искусство.
Юджин раз двадцать был в Токио.
Он и его товарищи были уверены, что в безопасности от радиации, что командование их не пошлет туда, где опасно!
Он боялся заболеть от японской Еды, не имея привычки и иммунитета к их пище.
Еще Юджин не ходил в тёмные места. Некоторые ходили, разговаривали, искали проституток за 2 пачки сигарет. Тех, что возвращался на корабль позже, чем требовалось, наказывали.
Как-то в электричке увидели группу симпатичных девушек, одетых современно (большинство японцев носили традиционную одежду.
Исключение составляли жены богатых и чиновников бизнесменов, также студентов). С ними – японский солдат без оружия. Демобилизован как охрана.
Те девушки были незабываемо хорошенькими, чуть моложе Юджина, и вызвали много эмоций – он стал деликатно ухаживать за ними. Охранник зло посмотрел, одарил враждебным взглядом. Девушки застенчиво хихикали и оказывали знаки внимания американским офицерам. Охранник выглядел так, как будто хочет их убить.
Поезд остановился, но Юджин не хотел выходить. Друзья вытащили его и держали, пока поезд не тронулся – напомнили, что капитан очень накажет, если он опоздает.
И моряков был опыт общения с момента капитуляции.
Первая группа после капитуляции – никого не встретила на улице.
На следующий день видели только мужчин.
Третья группа заметила, что на улицах много народа и местные жители им объяснили: «Мы думали, что американцы сделают то же, что японские солдаты делали в Китае, Филиппинах, Бирме на оккупированных территориях».
Судили по своему опыту поведения на оккупированных территориях.
Для них было неожиданным – то, что завоевательная армия вела себя так цивилизованно и неагрессивно. Это была главная причина, почему американская оккупация была такой успешной. Никакого сопротивления.
6 месяцев Юджин был в Японии. Новости – по радио транслировались ежедневно (10 минут – военные новости): вот, например – американский солдат был арестован за изнасилование японской девушки и попал под трибунал, ему грозит смертная казнь.
Японцы не брали пленных, пытали. Американцы тоже не брали в плен, стреляли.
Известный фактор: сражение американских и японских кораблей.
Американцы расстреливали всех, кто пытался выплыть.
Юджин возвратился в Америку в 1946 году, 20 июня в 4:14 рм. И вернулся в Корнел-колледж на второй курс.
Атомная бомба спасла жизнь около миллиона военных.
Очень заинтересовал нас рассказ о том, какие бонусы ожидали молодых парней после возвращения на родину.
Бенефисы впечатляют: мало того, что они пользовались уважением и поддержкой. Для поддержки вернувшихся с войны были созданы Клубы 22/20. Ветераны получали от правительства $20 на неделю в течение 22 недель. Деньги выдавались, пока человек не найдет работу или учебу. Можно было получать до шести месяцев, если работа не находилась.
Надо сказать, что после Великой депрессии, когда семья Юджина получала 10 долларов в неделю на семью из четырех человек, перед войной в стране была бедность и Юджин рос в бедной семье; с началом войны появилась работа и экономика пошла вверх. Появились деньги, но купить было нечего, и государство брало деньги от населения в долг и позже возвращало с процентами.
После войны, в 40-50-х, люди на эти деньги стали покупать машины, бытовую технику, холодильники, стиральные машины (Юджин вспоминал, как мать раньше тяжело стирала на стиральной доске! И белье вешали между домами. Мне было смешно слушать, потому что в России так стирали до 80-х).
Жизнь после войны налаживалась. Люди перебирались в более комфортабельное жилье.
Образование для вернувшихся с войны поощрялось, и ветераны пользовались поддержкой правительства. Оплачивалось любое обучение. Если кто-то женился, тоже оказывалась немедленная поддержка.
* * *
Юджин вернулся в Корнельский университет.
Он отстал на два года, учился, получал стипендию от государства, подрабатывал в университетской столовой, собрал деньги и отдал отцу пятьсот долларов, на что отец купил лавку в нью-йоркском районе Квинс.
Позже отец вернул сыну деньги. Юджин был горд этим.
Корнельский университет принял Юджина снова студентом после демобилизации (до войны он проучился там полгода), и он продолжил занятия по своему математическому профилю и по изучению русского языка.
В семнадцать лет Юджин в библиотеке на полке увидел книгу «Братья Карамазовы» на английском языке. Он слышал, что Достоевский «могучий писатель», и решил ее прочесть. Он не смог остановиться и читал всю ночь, а когда в пять часов утра он заканчивал книгу, читая о крике мальчика, вдруг с улицы услышал крик… Он посчитал это символичным и пообещал себе заняться русским языком.
В Корнельском университете была занятная система изучения: сначала как в детском саду, потом – как в первом классе гимназии.
Разучивали песенку «Чижик-пыжик» и другие детские стихи.
На последнем курсе появился новый профессор, учитель русского языка Набоков. Студенты не знали, что это известный писатель, который отлично писал и по-русски, и по-английски.
Продолжая изучать русский язык, Юджин прекрасно говорил, пел, читал и писал на русском. И любил общение с русскими.
Юджин обожал рассказывать и владеть аудиторией, завораживая своими интересными деталями и впечатлениями.
В поисках грустного бэби
Мы с Юджином в наших походах по театрам часто встречали русских, очень активных в культурных событиях Нью-Йорка, и они, услышав русскую речь с акцентом от такого пожилого нерусского мужчины, могли запросто подойти и заговорить, задать вопрос и, что интересно, тут же показать свою продвинутость и в русской культуре, и в своей ассимиляции.
Меня это раздражало, Юджин весьма охотно и дружелюбно разговаривал, в тщеславном ожидании восторгов по поводу его русского языка, которые он, разумеется, бесконечно получал.
Однажды нас «достала» дама с Брайтон-бич, которая подошла к нам и стала делиться своими впечатлениями о спектакле, в которых мы абсолютно не нуждались. Южин, упрекавший меня иногда за нежелание разговаривать с соплеменниками, наконец-то меня понял и согласился с моей позицией.
Люди, желающие светского контакта, начинали рассказывать о себе в деталях и «от печки», проводили сравнительный анализ страны, из которой убежали, с Америкой, которая их приютила. Совсем не всегда с благодарностью.
Я поначалу спорила, отстаивая свои взгляды и мнение, пока не поняла наконец, что человек судит обо всем со стороны своей социальной позиции в чужой стране, уровня своей жизни, места проживания и своего субъективного восприятия окружающей действительности.
Могу пояснить: часто от русских приходилось слышать о низком культурном уровне американцев, обжорстве, небрежности в одежде, излишнем весе, плохой музыке, плохой еде и продуктах, простоте манер и прочее.
А я, прожив несколько лет в Принстоне, не могла с этим согласиться. Мне повезло общаться с людьми высокого образовательного уровня, культуры и эрудиции, состоятельными и не жрущими что попало из соображений здоровья и сохранения формы; в их домах звучала классическая музыка и на тарелках были крошечные порции. Они объездили мир, много учились и работали, занимались спортом и представляли Америку иначе, чем считали многие приезжие эмигранты, живущие в дешевых районах и общающиеся, соответственно, с жителями этих районов. Поэтому понятна их точка зрения с того шестка, на котором они оказался по воле судьбы.
Я перестала спорить и доказывать. Мне, безусловно, повезло! Но я до сих пор отдаю должное Америке за терпимость и помощь бегущим из разных стран сотням тысяч людей, за предоставление им крова, еды, медицины, за защиту сирых и убогих, не претендуя на их благодарность.
Кстати сказать, средний, рабочий класс Америки не может похвастаться таким вниманием и помощью от государства и живет подчас намного хуже эмигрантов, получивших всё, не заслужив ничего, кроме традиций помощи Америки приезжим детям мира.
Это нонсенс. Но обидная реальность. И тем не менее никакого раздражения, выливающегося на эмигрантов, в массе американцев я не наблюдала.
В это время мне попалась в руки книжка Василия Аксенова (он преподавал в университете в Вашингтоне в то время) об эмиграции – «В поисках грустного бэби». Он описывал свой опыт русского эмигранта, и я узнавала всё из своей жизни, хоть я приехала сначала ненадолго, а его вышвырнули навсегда из страны за написанные им книги.
Эта книжка Аксенова о русских эмигрантах в Америке, их привычках, взглядах, сравнениях, ассимиляции и прочем весьма интересная, рекомендую прочесть.
И там есть мысль, с которой не могу не согласиться: многие приезжие так хотят обамериканиться, что при малейшем раздражении упирают на свои права, что американцы истинные делают редко. Этот момент описан Аксеновым блестяще.
Мечта и просьба к Всевышнему воплотилась в реальность!
Я переехала к Юджину в квартиру с видом на Гудзон и Манхэттен на той самой улице, которая запала в душу, в небоскреб под именем Galaxy.
Это правда целая Галактика: три пятидесятиэтажные башни многогранной формы с окнами от стены до стены во всех квартирах.
Здания стоят на высоком берегу Гудзона, используя рельеф местности – лобби (вестибюль), где вход и консьержи, расположены на семнадцатом этаже, на уровне бульвара Кеннеди, а бассейны (зимний, олимпийского размера, под стеклянным куполом и чуть поменьше наружный летний) находятся прямо внизу, почти на уровне реки, чуть над проезжей дорогой вдоль Гудзона и тоже с видом на небоскребы Манхэттена на противоположной стороне реки.
Три башни соединены между собой только основанием из шестнадцати этажей парковки автомашин. Наверху, на выходе из башен, небольшой молл – торговый центр с ресторанами, кафе, кинотеатром, аптекой, магазинчиками. Есть даже винный магазин. И даже свой мини-парк с выходом из всех трех башен на 20-м этаже, откуда открывается фантастический вид на реку Гудзон и почти весь Манхэттен.
Абсолютно всё, что надо для жизни. Галактика, одним словом.
Вернусь к русской требовательности: однажды я стала чувствовать запах табака из холла около двери нашей квартиры.
Я вышла посмотреть и, открыв соседнюю дверь, ведущую к внутренней лестнице здания, увидела сидящего на ступеньках курящего мужчину. Я выразила недовольство и покритиковала комплекс, порядки, какие-то мелочи… Так, побрюзжала, как бы капризно намекая на недостаточно комфортный уровень проживания. Мужчина слушал молча, опустив глаза, и вдруг стрельнул на меня недобрым взглядом и произнес вежливо и тихо: «Милая дама, миллионы американцев мечтали бы жить в таком доме, но никогда не будут!» Я чуть не провалилась от стыда, вниз по лестнице.
Это чистая реальная правда!
Трагедия 11 сентября 2001 года. Взгляд из окна
Немного о страшной дате 11 сентября 2001 года, когда два самолета врезались в башни-близнецы в даунтауне Манхэттена.
Я уже жила тогда на берегу Гудзона, на стороне штата Нью-Джерси (уже с новым, пятым мужем-американцем) в высотном доме с потрясающим видом на весь Манхэттен. И на весь даунтаун с высокими зданиями Всемирного торгового центра в башнях, называемых «Близнецами».
Около девяти часов утра муж разбудил меня и поведал, что в одну башню врезался самолет. Я вскинулась – война? Он успокоил меня – нет-нет, это несчастный случай!
Надо сказать, что он работал на соседней улице, рядом со Всемирным торговым центром, в небоскребе Чейз Манхэттен Банка и в этот день, к счастью, остался дома, поджидая спеца по компьютерам, чтобы устранить непорядки (он остаток дня и часть ночи после работы тоже проводил у компьютера).
Муж выглядел встревоженным; я подошла к окну (в нашем уникальном с точки зрения архитектуры доме нет простенков в квартирах – просто окна от стены до стены и до потолка) и увидела самолет, летящий со стороны Бруклина прямо в направлении «Близнецов».
Медленно летит, подумала я, и очень низко. Ага, это помощь летит к «Близнецам», атакованным первым самолетом, который увидел в окно муж. Какая помощь, одернула я себя! Уолл-стрит такая узкая улочка, и здания там так густо стоят без промежутков, а самолет выглядел, как пассажирский. Большой.
В голове эти мысли промелькнули за секунду-две – на моих глазах самолет скрылся за башней на уровне середины высотного здания. Я не успела понять, что происходит, и увидела, как огромный красный шар взрыва выскочил из-за здания!
Я стояла, открыв рот от ужаса и непонимания ситуации, муж и вовсе зажмурился.
А дальше было еще страшнее. Мы смотрели, как обе башни медленно оседали вниз в облаке пыли, не наклоняясь – просто усаживались на землю. Муж плакал. Если бы он был там рядом, я бы его больше не увидела: он бы всех пропускал вперед и там бы остался…
В нашем доме с потрясающим обзором на весь Манхэттен у многих стояли стационарные бинокли или подзорные трубы, и соседи видели, как из окон «Близнецов» люди прыгали вниз, в бездну – смерть или спасение. Это было нестерпимо страшно.
Помню, я позвонила на работу, друзьям, дочери в Москву. Все не принимали всерьез масштаб трагедии и говорили, что вечером увидят в новостях. Одна мне сказала: «Я видела это кино!» и не могла врубиться, что я смотрю в окно, а не на экран…
Горе опустилось на страну. Все вокруг плакали.
Не могу не поделиться страшным наблюдением: рядом с нашими домами располагался красивый парк с озером и лебедями; из парка видны небоскребы Мидтауна и Даунтауна Манхэттена. Я там ходила ежедневно вокруг озера – занималась физкультурой.
И на следующий день, придя туда, со слезами в глазах смотрела на дырку от небоскребов Всемирного торгового центра.
А рядом куча людей (нет другого слова) в хиджабах и мешках радостно пела и плясала, празднуя свою победу над Америкой.
Когда миллионы плакали, а тысячи погибли.
Но жизнь продолжалась везде, несмотря ни на что!
Моя жизнь с пятым мужем кардинально изменилась в социуме, поднялась на несколько ступеней вверх. Но главное, с этим человеком было необыкновенно интересно. Говорили мы на смеси русского и английского языков. Он обожал петь русские песни и романсы и, находясь в компании русских, абсолютно потрясал их правильным исполнением и мелодии, и слов того, что он пел.
Когда я привезла его в Москву, нас пригласили мои друзья, собравшие компанию для встречи с интересным американцем, учеником Набокова. И торжественно подарили ему CD с песнями. Он взял его в руки и пропел почти все по оглавлению. От «Тачанка-ростовчанка» и «Полюшко-поле» до «Огней там много золотых на улицах Саратова», где очень грассировал букву «р».
У гостей, да и у меня, был шок!
Юджин и хозяин дома были счастливы.
Русский язык Юджина был превосходен и потрясал всех русских до глубины души. Иногда он делал ошибки, меня часто смешившие, и я недовольно останавливала тех, кто пытался его поправлять.
Эти его ошибки были прикольные, находчивые и веселили меня. Он не сердился, когда я говорила, что живу с ним потому, что он меня смешит.
Я даже за ним записывала и написала еще при его жизни некоторый текст, посвященный Юджину и его русскому языку.
Русский язык по Юджину Блуму
(написано в 2002 году)
Юджин Блум – «чистый американец», родившийся в Нью-Йорке в бедной семье. В шестнадцать лет ему случайно попалась книга «Братья Карамазовы», на английском языке, конечно. Он прочел эту книгу за ночь, и с этого момента в нем проснулись интерес к русской литературе и огромное уважение к русскому писателю Достоевскому. После окончания школы, получив возможность из-за своих способностей поступить в любой колледж, он выбирает Корнельский университет, где сразу же берет курс русского языка, поскольку уже давно решил читать русскую литературу в подлиннике. В это время русский язык и литературу в Корнельском университете преподает еще не знаменитый в ту пору русский «новеллист», как его называли, Владимир Набоков. Так что Юджин – ученик Набокова.
Закончив образование на математическом факультете Корнельского, а также Колумбийского и Нью-Йоркского университетов, он, имея как основную специальность математику, продолжает интересоваться Россией, читает всевозможную русскую политико-историческую и художественную литературу, издаваемую на английском языке, и даже книги на русском. Но полюбив, как он сам говорит, «мелодику русского языка», он очень увлекся русской музыкой, особенно романсами. Юджин скупил все компакт-диски с парижскими записями русских и цыганских романсов и, обладая феноменальной памятью, после многократного прослушивания выучил их наизусть.
В основном эти диски были записаны давними иммигрантами из России, и Юджин усвоил много старинных оборотов речи и стиль произношения. Он утверждает, что у него «петроградское» (!) произношение. Так или иначе, его русский язык очарователен, в нем не присутствует сленг современных песен, которые Юджин тоже очень хорошо знал и пел, начиная от песен Пугачевой и Малинина до «Не валяй дурака, Америка!» и попсы – «Подождем… твою мать!». Забавно, что этот американец пел в ванной комнате, как многие делают в минуты удовольствия, не американские песни, а «Миллион алых роз» или «Я встретил вас» и «Утро туманное».
Его словарный запас был огромен, кроме того, используя математический анализ, он вычислял значение того или иного слова, сравнивая корень слова с аналогами французского, латинского или английского языка. Очень интересно было слушать этот процесс узнавания значения русского слова таким необычным способом.
Употребляя русские слова ежеминутно, он думал о падежах, склонении и спряжении, что даже не всем русским доступно. Его глубинные знания русской грамматики, так же как и русской истории, потрясают! Но если Юджин не знал точно окончания слова или употребляемых в бытовой речи оборотов, он… сочинял их.