Вадим Иванович Кучеренко
Клуб одиноких вдов
Она не сказала, что прежде читала со сцены только стихи, посвященные фламенко. Митрополиту знать об этом было необязательно. Как и о том, какое стихотворение она собиралась прочесть. Пусть это будет для него сюрпризом.
– Я сообщу эту радостную новость иерею Константину, – пообещал митрополит. – Он будет доволен.
«Если только не приревнует меня», – подумала Марина, но ничего не сказала. Не хватало ей только делить митрополита с мальчишкой иереем…
Они расставались почти друзьями. Но, прощаясь, Марина все-таки не стала целовать руку митрополита, которую тот по забывчивости опять протянул ей. И этим испортила все впечатление. Митрополит проводил ее только до дверей своего кабинета, но даже не переступил порог. Дальше она шла в одиночестве.
Спустившись по лестнице на первый этаж, Марина не увидела Тамары Ивановны за опустевшим столом, зато заметила объявление, висевшее над старомодным телефонным аппаратом. Оно гласило:
«Сотрудники епархии могут звонить по телефону только с благословения Его высокопреосвященства».
Бумага, на которой было написано объявление, была прикреплена к стене кнопками. Марина едва удержалась от соблазна прихватить ее с собой, чтобы показывать всем, как доказательство. Она боялась, что ей не поверят на слово, когда она начнет рассказывать о новшествах, введенных в епархии с появлением нового митрополита. Это могло быть воспринято как анекдот. Марина и сама бы так решила, расскажи ей кто другой об этом.
Она была обижена на владыку Филарета. Но теперь жалела, что он ушел на покой.
Все познается в сравнении, думала Марина, выходя из здания епархии. Жаль, что после этого ничего нельзя вернуть назад…
Глава 12
Она задержалась в епархии дольше, чем собиралась, и теперь была вынуждена поторапливаться. Наталья ждала от нее звонка в полдень, и у Марины оставалось всего полчаса на то, чтобы найти специалиста по сейфам, которого ей рекомендовал мэр.
Адрес было простой: улица 50-летия Октября, дом номер 50, подвальное помещение под вывеской «Изготовление ключей. Заточка ножей и других инструментов». Марину позабавило, что бывший взломщик сейфов сейчас зарабатывает себе на жизнь, изготовляя ключи для законопослушных граждан. Была в этом какая-то ирония, если не насмешка судьбы. «Как бы мне самой на старости лет не продавать билеты в театральной кассе», – подумала Мария и суеверно сплюнула через левое плечо. Как говорится, от тюрьмы да от сумы не зарекайся. Особенно в России…
Подвальное помещение она нашла не сразу. Ей пришлось обойти дом кругом, пока она увидела скромную вывеску. Крутые ступени вели вниз и упирались в стальную дверь. Открыв ее, Марина вошла внутрь. Над входом тускло светила лампочка, освещая небольшое пространство, а дальше помещение терялось во тьме. Воздух был сырым и затхлым, как в подземной пещере. Быть может, здесь обитает не человек, а вурдалак или вампир, боящийся дневного света, с усмешкой подумала Марина, пытаясь подбодрить себя. Но вглубь она не пошла, а, стоя у порога, громко крикнула:
– Эй, есть кто живой? Отзовитесь!
Вдруг почти рядом с нею раздался недовольный голос:
– Ну, чего орешь? Оглохнуть можно. И как тебя только муж терпит?
От неожиданности Марина вздрогнула и испуганно оглянулась. Глаза уже привыкли к полутьме, и она увидели небольшой стол в углу, за которым расположился интеллигентного вида человек в роговых очках. Мужчина читал книгу, подсвечивая страницы крохотным фонариком с клипсой, прицепленной к обложке. Сам же он оставался в густой тени и был почти невидим.
Марина приняла бы его за домового, если бы не книга. Даже издалека она увидела, что это был томик Шекспира на английском языке. Она всегда считала, что если домовые и существуют, то едва ли они умеют читать и писать. Их дело – пугать людей, прятать от хозяев вещи, переворачивать дома все верх дном. Домовой в очках, на досуге читающий сочинения великого английского барда, да еще и в подлиннике – это казалось слишком буйной фантазией даже для ее пылкого воображения. Скорее всего, это был именно тот, кого она искала.
Но облик незнакомца настолько не совпадал с образом, который она себе мысленно нарисовала до этого, что Марина решила подстраховаться.
– Мне нужен Андрей Степанович, – сказала она уже намного тише, учтя критику. Сюда не проникали посторонние звуки с улицы. В подвале можно было разговаривать почти шепотом, и все равно было бы слышно в самом дальнем углу. Кричать действительно было незачем.
– Ну, я за него, – безразличным тоном ответил мужчина. – Что надо?
Марина, не любившая, когда с ней разговаривают бесцеремонно, разозлилась.
– Мне нужен не заменитель Андрея Степановича, пусть даже обученный грамоте, а он сам, – произнесла она с ядовитой усмешкой. – Я от Макара Семеновича, если вам что-то говорит это имя.
По всей видимости, мужчине было известно, кто такой Макар Семенович, потому что он с тоской бросил взгляд в книгу, закрыл ее и неохотно отложил в сторону. После этого поднялся, поправил очки на переносице и печально произнес:
– Макбет зарезал сон.
– О чем это вы? – озадаченно переспросила, не расслышав его, Марина. – Кто кого зарезал?
– Это не важно, – тяжко вздохнув, ответил мужчина. – Я Андрей Степанович. Что от меня нужно Макару Семеновичу?
– Не ему, а мне, – поправила его Марина. – Надо открыть сейф. Макар Семенович сказал, что вы…
– А он сказал, что все это в прошлом? – не дал ей договорить мужчина. Он заметно разволновался. – Я давно завязал с сейфами. Это была ошибка молодости.
– Сказал, – успокоила его Марина. – А так же сказал, что вы не откажете в его просьбе. Или он ошибся?
– Макар Семенович редко ошибается, – произнес мужчина, снова поправляя очки. – Когда он в последний раз ошибся, на кладбище стало одной могилой больше. Правда, надо отдать ему должное, он потом очень извинялся перед вдовой. Такой вот совестливый человек.
– Вы шутите, – поняла Марина. – И охота вам пугать бедную женщину? Если я неправильно поняла Макара Семеновича, то прошу меня извинить. Я не хотела вас обидеть, поверьте.
Она повернулась, чтобы уйти.
– Подождите, – раздался голос за ее спиной. – И почему вы, женщины, такие обидчивые? Слова вам не скажи.
– Такими уж мы уродились, – буркнула Марина. – Слабые неполноценные особи, обреченные на вымирание. Но учтите, что вместе с нами вымрет и весь людской род. Так что берегите нас. И терпите. Адам терпел, и вам велел.
Мужчина не стал состязаться с ней в остроумии, а просто спросил:
– Где находится сейф?
– В стене, за картиной, – выложила все, что знала, Марина. – Ключ потерян. Надо открыть.
– Так это ваш домашний сейф? – с видимым облегчением произнес бывший взломщик. – А я-то уж подумал…
– Не знаю, о чем вы подумали, уважаемый Андрей Степанович, и знать не хочу, – сердито произнесла Марина. – Но это сейф не мой, а моей подруги, и она сходит с ума у себя в квартире, пока вы здесь решаете, быть или не быть.
Не сдержав раздражения, она язвительно добавила, уже ни к кому не обращаясь:
– Тоже мне, принц датский нашелся! Шекспира он читает на работе…
Но Андрей Степанович не обиделся. Узнав, что предстоящее ему дело не сулит проблем с законом, мужчина заметно повеселел.
– Так поехали, – сказал он. – Я только инструменты возьму.
Он ушел куда-то вглубь помещения и исчез в темноте.
Ожидая его возвращения, Марина набрала номер мобильного телефона Натальи. Та отозвалась уже после первого гудка.
– Мы выезжаем, – сообщила Марина. – Будем через полчаса.
– А мы вас ждем, – радостно прокричала в трубку Наталья. – Приезжайте скорее!
– Кто это мы? – недоуменно спросила Марина. – Ты и дух Якова Ефремовича?
– Перестань так шутить, а то я умру от страха, – сказала Наталья плаксиво. – Мне и так всю ночь чудились какие-то шаги, шорохи, стук, как будто я была не одна в квартире. Ты не представляешь, какой ужас я пережила!
Она ошибалась, Марина представляла. Первые недели после похорон мужа она не могла одна находиться в их общей спальне. Бродила ночами по дому, в каждой комнате зажигала свет. Потом постепенно привыкла.
– Ты не уходи от темы, – потребовала Марина. – Если ты не одна, то с кем? Говори коротко и ясно.
Но Наталья не умела быть краткой.
– После нашего с тобой разговора я позвонила нотариусу, Натану Яковлевичу, он вел дела моего покойного мужа, – снова начала она издалека. – И рассказала ему о сейфе под картиной.
– Надеюсь, ты не сказала ему, что тебе указал на него дух твоего покойного мужа? – спросила Марина. – Если твои «детки» узнают об этом, то просто отправят тебя в психушку. Или возьмут под опеку. Даже и не знаю, что хуже.
– Разумеется, нет, – обиженно ответила Наталья. – Я что, настолько дура, по-твоему? Я соврала, что протирала от пыли портрет покойного мужа и случайно сдвинула его в сторону. И увидела в стене сейф. И представляешь, он мне сразу поверил! Только сказал, что необходимо пригласить детей Якова Ефремовича на вскрытие.
– На что? – зная, что не надо ее перебивать, а то это не закончится еще долго, все-таки не сумела удержаться Марина. – Какое еще вскрытие?
– Ну, как это называется, когда сейф открывают без ключа? – спросила Наталья. – Я забыла слово.
– Хорошо, продолжай, – вздохнула Марина, мысленно выругав себя. – Или знаешь что? Расскажешь, когда я приеду.
Но Наталью было не так просто заставить замолчать.
– Нет, ты только послушай, что он сказал! Мол, они нужны, чтобы потом никто не подумал, что я подделала завещание и подложила его в сейф. Представляешь? И как только у него язык повернулся сказать такое!
– Нотариусы – они такие, ничего святого за душой, – заметила Марина, понимая, что Наталья ждет сочувствия к себе. – Так чем закончился твой разговор с Натаном Яковлевичем?
– Он сказал, что все возьмет на себя – звонки, уговоры и прочее. И сейчас все они здесь – нотариус, мои дорогие детки, их адвокат. Сидят чинно рядком перед картиной, не сводят с нее глаз и ждут. Даже не шелохнутся и словом не обмолвятся, как неживые. Прямо дрожь берет! Приедешь – сама все увидишь. Поторопись, прошу тебя!
Марина не успела ничего ответить, как в трубке зазвучали короткие гудки.
Когда Андрей Степанович вернулся, она едва узнала его. Мужчина надел преобразившие его пальто и шляпу, а в руках держал кожаную сумку, похожую на дорожный саквояж. Он был похож на интеллигентного, слегка рассеянного профессора, преподающего в вузе, который собрался в путешествие. Едва ли ему было больше пятидесяти лет, но его сильно старило то, что он был слишком серьезен и часто хмурился.
Они вышли наружу. После мрачной затхлой атмосферы подвального помещения Марине показалось, что солнце светит как никогда ярко, а воздух необыкновенно свеж.
– И как вы только можете целый день проводить в этом подземелье? – не удержалась она. – Я бы зачахла.
– Я читаю, размышляю, – ответил Андрей Степанович. – Раньше мне постоянно не хватало времени на это.
– И вы довольны своей нынешней жизнью? – недоверчиво спросила она.
– Более чем, – лаконично ответил он. – А вы своей?
Марина промолчала. Сев за руль, она спросила:
– Вам нравится Шекспир, как я поняла?
– А вам нет?
Марину начала раздражать манера ее собеседника отвечать вопросом на вопрос. Он как будто испытывал ее терпение или насмехался над нею, и делал это нарочно, словно имел на это право и не опасался последствий. Она решила поставить его на место.
– Пьесы Шекспира уже устарели, – сказала Марина назидательным тоном ни в чем не сомневающейся школьной учительницы, который ее саму всегда бесил. – Его герои архаичны и скучны.
– Именно поэтому вы назвали меня принцем датским? – продолжал допытываться мужчина. – Ведь вы хотели меня обидеть, насколько я понимаю.
– А вы обиделись? – спросила Марина, не зная, что ответить.
– Нет, – сказал Андрей Степанович. – Я счел это за комплимент. Правда, в ваших устах он кажется весьма сомнительным. Но это потому, что вы просто не понимаете Гамлета.
Марина не могла понять, шутит ее собеседник или нет. Лицо его, которое она видела в зеркало над приборной доской, было серьезным, но стекла очков, как ей казалось, насмешливо поблескивали. Ей и самой ситуация казалась несколько комичной. Вести спор о Шекспире с бывшим взломщиком сейфов! Быть может, таким способом он старается произвести на нее впечатление? Ох, уж эти современные мужчины! Нет, чтобы подойти, грубо обнять, не спрашивая разрешения, и поцеловать так, чтобы стало больно и сладко одновременно…
Это были запретные мысли, которые она обычно гнала от себя прочь, допуская иногда только по ночам, когда мучилась от бессонницы, и Марина разозлилась на себя, а заодно и на своего собеседника.
– А что его понимать? – почти грубо возразила она. – Вечно рефлексирует и хнычет, как баба. Таких мужчин сейчас пруд пруди. Надеюсь, вы не из их числа?
Андрей Степанович ничего не ответил, а только спросил, давая понять, что не намерен продолжать разговор:
– Мы скоро приедем?
Всю оставшуюся часть пути они проехали молча.
Квартира, в которой в одиночестве несколько последних лет жила Наталья, занимала весь верхний этаж старинного особняка. Лифта не было. Они долго поднимались по гулкой мраморной лестнице с медными, покрытыми позолотой, коваными перилами. Дверь открыла сама хозяйка. На Наталье было черное платье, но, видимо, чтобы скрыть следы бессонной ночи, она нанесла слишком яркий макияж, превративший ее в раскрашенную фарфоровую куклу. И стала походить на Барби в трауре. «Или на плохую актрису, бездарно играющую роль безутешной вдовы», – подумала Марина. Она едва удержалась от того, чтобы дать Наталье совет найти в своем гардеробе не только траурное платье, но и вуаль. Это было бы слишком жестоко. Насколько Марина могла догадываться, молодая женщина искренне скорбела по своему мужу и той праздной жизни, которую вела при нем.
Увидев подругу, Наталья радостно вскрикнула, и, схватив ее за руку, почти перетащила через порог. Андрей Степанович, не дожидаясь приглашения, вошел следом и тихо закрыл за собой дверь.
– Наконец-то! Это твой специалист по сейфам? Знаешь, еще немного, и меня бы растерзали. Почему так долго? Идите за мной!
Наталья говорила и спрашивала одновременно, не дожидаясь ответов. И так же стремительно она повернулась и повела их через анфиладу комнат, обставленных солидной дорогой мебелью.
Кабинет, в котором висел портрет, находился в глубине квартиры. Это была большая комната с очень высокими потолками, каких уже нет в современных домах. Она напомнила Марине библиотеку Николая II, которую она видела в Эрмитаже. Узкая лестница из полированного темного дуба вела под потолок, где вторым ярусом разместились книжные шкафы, полные книг в позолоченных переплетах. Казалось, их никто и никогда не брал в руки и уж тем более не раскрывал, чтобы прочесть. Внизу стояли письменный стол, несколько мягких стульев и кресел, на стенах висели картины в массивных золотых рамах. Было так же уютно, как в Эрмитаже или любом другом музее. Но и без подсказки можно было понять, что хозяин этого кабинета при жизни был очень богатым человеком, не имеющим привычки скупиться.
Портрет, на котором он был запечатлен, только подтверждал это. На холсте был изображен уже немолодой человек с властным лицом, которому художник попытался придать мудрость и снисходительность, и ему это почти удалось. Мешали только глаза, смотревшие из-под лохматых нависших бровей подозрительно и надменно. Они противоречили образу. Человек с такими глазами не мог быть милосерден и снисходителен даже к своим близким, подумала Марина. Скорее, он подозревал их во всех смертных грехах, и отравлял им жизнь, как только мог. А, значит, он не был и мудрым. Портить жизнь окружающим тебя людям – все равно, что плевать против ветра. Твоя же собственная ненависть вернется к тебе бумерангом и поразит наверняка. Марина не знала, но почему-то была уверена, что покойный муж Натальи умер в страшных муках, словно уже при жизни корчился в адском пламени.
Напротив изображенного на портрете человека, на стульях, словно озябшие на морозе воробьи на ветках, сидели его дети. Их было двое – мужчина лет пятидесяти и женщина чуть старше его, если судить по ее виду. Одеты они были очень солидно, но немного старомодно, и выглядели поразительно похожими на своего отца. Те же властные лица и крохотные, цепкие глаза под густыми бровями. Никто бы не мог усомниться в их родстве с покойным мужем Натальи, на которую они смотрели с нескрываемым презрением и озлобленностью. Она была чужой им и чуждой по духу и воспитанию, не говоря уже о возрасте. Она могла быть их дочерью, и если бы не старческая прихоть отца, они не пустили бы такую женщину даже на порог своего жилища.
Все это явственно читалось на их лицах, и Марина невольно пожалела Наталью. Нелегко ей досталось сытое обеспеченное существование, и если только эту жизнь не освещала любовь, то она была неизменно мрачной и тоскливой. Но как может молодая женщина любить старика да еще такого, какой был изображен на портрете, Марина не понимала. Однако Наталья ни разу не призналась ей, что вышла замуж по расчету, а о покойном муже говорила только с уважением и даже восхищением. Это была загадка, разгадать которую Марине было не под силу.
Но зато она знала, что если бы обратилась за разъяснением к своему спутнику, тот непременно с глубокомысленным видом процитировал бы ей гамлетовское «есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось вашим мудрецам». Эта мысль позабавила Марину, и она едва скрыла улыбку, которая была бы явно неуместна при данных обстоятельствах.
По обеим сторонам детей покойного Якова Ефремовича Юдина в мягких креслах расположились два старика, которым не хватало только пейсов, чтобы последние сомнения в их национальности исчезли. Это были нотариус и адвокат, как поняла Марина. Они смотрели на портрет со скорбными лицами, но их печаль не имела никакого отношения к покойному. Вероятнее всего, они скорбели о бренности и скоротечности жизни как таковой. Им самим вскоре предстояло покинуть этот мир, и они боялись этого, потому что были уверены в существовании другого, где с них спросится за все. А спросить явно было за что. Но как можно жить и не грешить, они тоже не знали. И это противоречие угнетало старых евреев. В их глазах была мудрость всех предыдущих поколений, ведущих непрерывную борьбу со своим всемогущим мстительным Богом и также непрерывно вымаливающих у него прощение.
Глава 13
– Добрый день, – войдя в кабинет, поздоровалась Марина.
Это была элементарная вежливость. И эту же дань ей отдали все, кто находился здесь, томясь ожиданием. Старики приветствовали ее охотно, радуясь тому, что могут оторваться от своих скорбных мыслей. А дети покойного – почти машинально, в силу привитого им с детства хорошего воспитания. Они ненавидели и презирали только Наталью, парвеню, с которой не считали нужным даже разговаривать. Все переговоры между детьми и супругой покойного вели адвокат и нотариус.
– Меня зовут Лев Валерьянович, я адвокат детей всеми нами уважаемого Якова Ефремовича Юдина, – поднявшись со стула и церемонно кланяясь, сказал один из стариков. – А вы, вероятно, та самая Марина, которая должна была по просьбе вдовы покойного найти и привести специалиста по сейфам. А ваш спутник, как я понимаю, он и есть.
Ответ заключался в самом вопросе, и Марина только кивнула, считая, что ей лучше помалкивать и держаться в сторонке, чтобы не быть втянутой в распри между детьми и вдовой покойного. Впутываться в семейные распри она не собиралась. Она жалела Наталью, но хорошо понимала и детей ее бывшего мужа, и тоже невольно сочувствовала им. Их мотивы были прозрачны и объяснимы – обида за мать, стыд перед друзьями и знакомыми, ревность. Стоило ли их винить? Они воевали с Натальей, ведомые своим пониманием справедливости. Марина обычно придерживалась принципа «не суди да не судима будешь», и не собиралась ему изменять и сейчас.
– Вы абсолютно правы, – сказала она. – Я Марина, а моего спутника зовут…
– Китайские церемонии, – не дал ей договорить Андрей Степанович. – Мы так до вечера проговорим. Покажите-ка мне сейф.
Наталья, давно с нетерпением дожидавшаяся этой минуты, подошла к картине и, ухватившись за нижний край рамы обеими руками, сдвинула ее в сторону на сорок пять градусов. С щелчком сработал механизм, удерживающий раму в наклонном положении. Под картиной все увидели стальную плиту небольшого размера. Без сомнения, это была дверца встроенного в стену сейфа.
– Да-да, конечно, – закивал Лев Валерьянович. – Лучше сразу к делу. Самуил Аркадьевич, что вы об этом думаете?
Нотариус, к которому он обратился, глубокомысленно покачал головой. При желании его жест можно было понять и как согласие, и как возражение. Но адвокат не стал уточнять, вместо этого спросив:
– Илья Яковлевич, а вы, как сын и наследник Якова Ефремовича Юдина, не возражаете?
– Не понимаю, зачем вся эта комедия, но я не возражаю, – раздраженно произнес мужчина.
– Алена Яковлевна, а вы? – продолжал дотошно расспрашивать адвокат. – Вы родная дочь и тоже наследница по закону.
Казалось, он никуда не торопится, в отличие от Андрея Степановича. Но тот не терял времени даром. Не дожидаясь окончания опроса, он уже осматривал стальную дверцу, предварительно сняв пальто и шляпу и предусмотрительно достав из саквояжа и надев перчатки.
– А разве мое мнение имеет какое-то значение? – возмущенно фыркнула женщина. – Здесь же все решает эта…, – она с ненавистью взглянула на Наталью. Молодая женщина, словно черепаха, втянула голову в плечи, как будто ожидая удара. – …выскочка.
– И все же, Алена Яковлевна, будем соблюдать формальности, – примирительно заметил адвокат. – Повторю свой вопрос: вы не возражаете?
– Нет, – буркнула женщина. – Я даже настаиваю. Справедливость на нашей стороне. Нам нечего бояться.
– Вот и хорошо, – сказал адвокат удовлетворенно. – Поскольку вдова Якова Ефремовича Юдина сама пригласила нас всех сюда, то, думается, спрашивать ее согласие было бы излишне. – Констатировав этот факт, он повернулся к Андрею Степановичу, который уже закончил осмотр и теперь стоял со скучающим видом возле картины, рассматривая ее. – Приступайте, молодой человек!
– Но, Лев Валерьянович, мы еще не оговорили размер вознаграждения специалисту и, главное, кто будет платить, – вмешался нотариус. – А после драки, как известно, кулаками не машут.
– Только не мои клиенты! – сразу потеряв благодушный вид, безапелляционно заявил адвокат. – Cui prodest? Мы должны это понимать. Ab hoedis scindere oves.
– Это выгодно обеим сторонам, – авторитетно завил нотариус. – Ab intestato судебные тяжбы могут длиться бесконечно долго.
– Absit verbo invidia, дорогой Самуил Аркадьевич, но при чем здесь ab intestato? – возмущенно спросил адвокат. – Еще не доказано, что завещание покойного находится в этом сейфе. А, как известно, actore non probante reus absolvitur.
– Вы доводите простую ситуацию ad absurdum, уважаемый Лев Валерьянович, – буквально взвился нотариус. Он даже встал со стула и, приблизившись к адвокату, схватил его за пуговицу, словно опасаясь, что тот может убежать. – Так мы не придем к консенсусу ad calendas graecas.
Латынь, как горох, сыпалась со всех сторон, и страсти накалялись. Старики спорили с таким азартом, словно от решения вопроса, кто заплатит за открытие сейфа, зависело их личное благосостояние, а, быть может, и жизнь. Неизвестно, до чего бы они договорились, но вмешалась Марина, уставшая от той абракадабры, которой для нее казался спор.
– Специалиста привела я, мне и платить, – заявила она, повысив голос, чтобы перекричать стариков. – Надеюсь, никто не будет возражать? Поименного голосования проводить не будем? – И, не дожидаясь ответа, она приказала: – Андрей Степанович, приступайте!
Бывший взломщик начал выбирать нужные инструменты в саквояже. Нотариус приблизился к нему и, с любопытством заглядывая через плечо, осторожно, словно не веря, спросил:
– А вы сможете его открыть, молодой человек?
Андрей Степанович бросил на него возмущенный взгляд. Вопрос оскорбил его профессиональное самолюбие.
– Возможно, я ошибаюсь, но это сейф фирмы Дёттлинг, – сказал он сухо. – Известная компания, существует уже почти сто лет. Ее сейфы считаются самыми дорогими и надежными в мире.
– Так вы не сможете? – разочарованно произнес нотариус.
– Кто вам это сказал? – с удивлением спросил Андрей Степанович, поправляя очки на переносице. – Вот если бы это был сейф компании Викинг, тогда я бы ни за что не мог поручиться. Те оснащены биометрическим датчиком отпечатков пальцев и прочими суперсовременными прибабахами. Возможно, пришлось бы искать хозяина сейфа, чтобы откатать его пальчики.
– Это было бы крайне затруднительно, – вмешался адвокат, внимательно слушавший их разговор. – Если только эксгумация… Как вы считаете, Самуил Аркадьевич?
– В этом случае потребовалось бы нотариально заверенное согласие детей или вдовы, – авторитетно заявил тот. – Ad libitum.
Марина испугалась, что старики снова начнут ученый спор, и это затянется надолго. Она буквально взмолилась:
– Андрей Степанович, да начинайте же! – И тихо, чтобы ее слышал он один, произнесла: – А то они нас всех уморят.
Блеснув стеклами очков, Андрей Степанович внушительно произнес:
– Не люблю, чтобы кто-то смотрел, как я работаю. Предупреждаю – могу случайно ненароком зашибить. Всем ясно? Или сказать по латыни, чтобы дошло?
Он строго посмотрел на стариков, те мгновенно притихли и отпрянули в сторону. Затем обвел взглядом остальных, словно предлагая им высказаться. Но все промолчали.
– Благодарю за понимание, – сказал Андрей Степанович, поправляя очки.
Он повернулся к сейфу, закрыв его от всех спиной, и начал производить какие-то невидимые манипуляции. Через полчаса он отошел и, не проронив ни слова, начал укладывать инструменты в саквояж.
– Не вышло? – разочарованно спросила Марина.
– Замок я отомкнул, – сказал Андрей Степанович, ни к кому не обращаясь. – Остальное меня не касается. Дверцу открывать не буду.
Наталья, которая все это время стояла, нервно хрустя пальцами, у окна, бросилась к сейфу. Дверца звякнула и медленно, словно неохотно уступая чужой воле, распахнулась, обнажив внутренности.
– Подделка, – пренебрежительно произнес бывший «медвежатник». – Контрафактная продукция.
Собрав инструменты, он снова надел пальто и шляпу, подхватил саквояж и вышел из кабинета со словами:
– Не провожайте меня. Я найду выход.
Но его никто даже не услышал. Все внимание было приковано к сейфу.
Внутри стального ящика было три выдвижных ящичка, обитых телячьей кожей. Два оказались пустыми, в третьем находился исписанный крупным четким почерком лист бумаги. Издав радостный возглас, Наталья протянула к нему дрожащую руку.
Ее попытался удержать нотариус.
– Остановитесь! – внушительно произнес он, поднимаясь со стула. – Позвольте мне.
Однако Наталья не послушалась его. Она выхватила бумагу из сейфа и, прочитав первое слова, возбужденно закричала:
– Завещание! Видите, здесь написано его почерком – завещание!
Силы покинули ее. Она почти упала на стул, с которого поднялся нотариус. Самуил Аркадьевич бережно взял из ее пальцев бумагу и начал читать текст, молча шевеля губами.
– Я знала, знала, – повторяла молодая женщина, то смеясь, то начиная плакать от счастья. Слезы текли по ее лицу, размазывая тушь и оставляя черные полосы. – Марина, помнишь, я говорила тебе? Он не мог обо мне забыть. Он любил меня, мой Яков Ефремович!
Она повернулась к детям своего покойного мужа и торжествующе спросила:
– Ну, что вы теперь скажете?
Казалось, еще немного – и Наталья покажет им язык. Те смотрели на нее с пренебрежением. Проявление столь сильных эмоций вызвало у них только презрение. Сами они оставались спокойными, словно ничего не произошло. Марина заметила, как они переглянулись. После чего мужчина сказал:
– Я требую огласить завещание моего отца, если это действительно оно. Лев Валерьянович, прошу вас сделать официальное заявление.
Адвокат, который все это время выглядел крайне изумленным, поднялся со стула, откашлялся и внушительно заявил:
– От имени моего клиента я прошу вас, Самуил Аркадьевич, зачитать завещание вслух. Все мы заинтересованы в установлении истины. Ибо quid est veritas?
– Ах, оставьте, Лев Валерьянович, – с досадой сказал нотариус. – Вы не Понтий Пилат, чтобы спрашивать об этом, а я не Иисус Христос, чтобы отвечать. Да и тот, помнится, ничего не ответил. У нас здесь deus ex machina, а вы – veritas, veritas…
– Неожиданная развязка? – растерялся адвокат. – Что вы имеете в виду, Самуил Аркадьевич?
– А вот послушайте, – предложил нотариус.
Они говорили так, как будто никого, кроме них, в комнате не было. Но никто из присутствующих не высказывал возмущения. Все с интересом слушали, рассчитывая, что рано или поздно они узнают, о чем идет речь, опасаясь только того, что старики опять перейдут на латынь.
Но этого не случилось. Самуил Аркадьевич откашлялся и торжественно произнес:
– «Завещание».
Прочитав это слово, нотариус оглядел всех суровым взглядом, словно пытаясь понять, дошел ли до них смысл сказанного. Видимо, осмотр удовлетворил его, потому что он продолжил:
– «Я, Яков Ефремович Юдин, находясь в здравом уме и твердой памяти, настоящим завещанием делаю следующее распоряжение: все мое имущество, какое ко дню моей смерти окажется мне принадлежащим, в чем бы таковое ни заключалось и где бы оно ни находилось, я завещаю…»
Нотариус снова сделал томительную паузу. Казалось, Наталья вот-вот потеряет сознание. Дети покойного сидели на стульях по-прежнему прямо, с несгибаемыми спинами, но в их побледневших лицах не было ни кровинки. Даже адвокат и Марина затаили дыхание. Если бы в комнату залетела муха, все услышали бы, как трепещут ее крылышки.
– «…моей жене Оксане Дмитриевне Юдиной, в девичестве Усольцевой, перед которой я очень виноват и прошу у нее прощения. А в случае ее преждевременной смерти все вышеперечисленное переходит моим детям – Илье Яковлевичу Юдину и Алене Яковлевне Юдиной».
Нотариус снова гулко откашлялся, заставив всех вздрогнуть.
– Далее идут подпись, дата, паспортные данные и прочее, что подтверждает законность волеизъявления, – сказал он хрипло. И пожаловался: – Что-то в горле пересохло. Кто-нибудь даст мне стакан воды?
Но даже если бы он сказал, что умирает от жажды, никто не проявил бы к нему сейчас сочувствия. Всем было не до него. Гнетущее молчание длилось еще мгновение. Неожиданно все заговорили сразу.
– Поздравляю, поздравляю! – повторял адвокат с таким довольным видом, будто все это совершилось благодаря его стараниям и поздравлять должны его.
– Я же говорила! – почти кричала Алена Яковлевна. – Есть Бог! Справедливость восторжествовала.
