Вадим Иванович Кучеренко
Клуб одиноких вдов
«Та же Клеопатра оценивала свою ночь любви в жизнь мужчины, и кто ее осудил за это?» – спрашивала она себя, заранее зная ответ, который ее устраивал.
Весь фокус был в том, чтобы родиться красивой и умной, причем именно в такой последовательности. Марина была уверена, что женщине ум без красоты только в тягость – бедняжка все понимает, но ничего не может изменить. Или ей приходится совершать поистине геракловы подвиги, чтобы добиться того, что красавица может получить за одну улыбку. В молодости Марина часто улыбалась, даже тем, кого презирала или ненавидела. Зато теперь ей не надо было чистить авгиевы конюшни, чтобы получить то, что она хочет. Игра стоила свеч, думала она бессонными ночами, размышляя над прожитыми годами. И только иногда возникало сомнение, так ли это, но она топила его в стакане с водой, которой запивала таблетку от бессонницы. И сомнение пропадало в обрушивающейся тьме короткого забвения…
Анастасию Филипповну она застала бессильно сидящей в кресле и по-прежнему плачущей. Платок в сухоньких ручках старушки, которым она вытирала слезы, был влажным.
– Что случилось, дорогая моя? – спросила Марина, невольно переходя на тон, которым взрослые разговаривают с детьми. – Кто вас обидел?
Старушка подняла на нее глаза, затуманенные горем.
– Мария умерла, – произнесла она дрожащими губами и, не сдержавшись, громко всхлипнула.
Марина поняла не сразу.
– Какая Мария? – начала она и осеклась. Неожиданно ей стало все ясно и без слов. Так безутешно рыдать старушка могла только по одному человеку. А из их общих знакомых только одну женщину звали Марией, если не считать Святую Деву и Марию Магдалину. – Не может быть!
Это был искренний возглас. Марина и в самом деле не могла поверить в то, что услышала. Ей были нужны время и какие-то пояснения, проливающие свет на внезапную смерть медиума, с которой она рассталась только вчера.
– Я тоже не сразу поверила, – доверчиво сообщила ей Анастасия Филипповна, ненадолго переставая лить слезы, потому что у нее появилась возможность с кем-то поделиться своим горем. – Обзвонила всех, кого могла. Даже в морг. Но сомнений нет. Марию нашли мертвой в своей квартире. Но она умерла не сама.
Последнюю фразу старушка произнесла таинственным шепотом, словно открывая Марине страшный секрет. Анастасия Филипповна даже оглянулась по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли их кто-нибудь. Но в зале, где обычно проходило заседание клуба, было пусто и тихо, только эхо гуляло под потолком, повторяя слишком громко сказанные слова. Марина невольно поддалась этому чувству тревоги, и тоже оглянулась. Но никого не увидела.
– Тс-с! – прижав палец к сморщенным губкам, прошептала Анастасия Филипповна. – Давайте говорить тише. Они здесь! И они нас слушают.
– Да кто они-то? – с изумлением спросила Марина.
– Духи, – пояснила старушка. – Мадам д`Эсперанс. А еще, быть может, Эммы Хардинг-Бриттен и Леоноры Пайпер. Помните, Мария пригласила их? А после спиритического сеанса забыла проститься с ними и отослать обратно. Может быть, они обиделись. И отомстили ей. Как вы думаете?
– Не сходите с ума, Анастасия Филипповна, – поморщилась Марина. – Едва ли духи настолько злобны и мелочны. И, кроме того, они были в прекрасных отношениях с Марией, насколько мне помнится.
– Тогда это Наталья, – вдруг заявила Анастасия Филипповна с таким видом, словно на нее нашло озарение. – Я говорила вам, что она угрожала Марии, а вы мне не поверили. И вот результат!
– Вы еще меня обвините, – с досадой сказала Марина. Она уже жалела, что приехала сюда. Разговор с глупой старушкой был невыносим.
– Я всем расскажу, – почти обрадованно воскликнула Анастасия Филипповна. У нее будто появился новый смысл в жизни. – Позвоню в полицию. Пусть знают. Ей это не сойдет с рук!
Но внезапная вспышка совершенно обессилила Анастасию Филипповну. Она снова начала всхлипывать, что-то бормоча себе под нос. Из ее бессвязных слов Марина поняла, что больше всего старушка горюет о том, что, утратив Марию, она больше не сможет общаться со своим давно умершим мужем.
– Я будто овдовела второй раз,– причитала она, – Мой бедный Павлик! Как он там без меня… Когда же я только умру?
– Это уже ни в какие ворота, – возмутилась Марина. – Анастасия Филипповна! Что же вы такое говорите?
Но та уже была не способна воспринимать никакие увещания. Она даже не ответила, когда Марина попрощалась с ней. Марина ушла, потому что не могла и дальше выносить этой душераздирающей сцены, в которой она была нужна только как безмолвный статист.
Анастасия Филипповна проводила ее до дверей заплаканными глазами, и снова погрузилась с головой, как в омут, в свое безутешное горе. Со смертью Марии ее жизнь теряла то единственное, что позволяло ей стойко переносить все невзгоды одинокой старости. Анастасия Филипповна не знала, как ей жить после того, как справедливое возмездие настигнет Наталью, которую она теперь искренне ненавидела, виня в смерти медиума. Пока же только эта ненависть и надежда на неизбежную кару, которая должна настигнуть Наталью, придавали ей сил.
Глава 21
Марина была в растерянности. Ей начинало казаться, что смерть взяла ее след. Когда-то, в юности, она была потрясена рок-оперой, в которой звучали эти слова, но только теперь по-настоящему поняла их и ужаснулась им. Сергей Колокольцев, Мария – их смерти последовали одна за другой, в считанные дни. И она если не была их прямым виновником, то, возможно, ускорила неизбежное, Марина чувствовала это. И проклинала себя. Но уже ничего не могла изменить. Ей оставалось только держаться подальше от людей, чтобы не прибавилось жертв.
Придя к такому выводу, она поспешила в церковь. Вошла в первую, которая встретилась ей на пути. Внутри было сумрачно, прохладно и тихо. Она купила три свечи и поставила их в канун перед Святым Распятием за упокой душ Сергея, Марии и Олега. Это были имена старого художника, медиума и ее покойного мужа. Но Бог знал это и без ее пояснений. Как и ее тайные помыслы. Поэтому ей не стало легче. Но все же было уже и не так тяжко.
Она вышла из церкви с мыслью, что ей надо увидеть Наталью. И, не теряя времени, направилась к ней. Почему-то Марине казалось, что она может опоздать, если промедлит хотя бы на пять минут.
Но Наталья была дома. Истекло отпущенное ей дочерью покойного мужа время, и два баула с ее вещами стояли у порога, а сама она ожидала заказанное такси. На этот раз Наталья не стала наносить макияж, и ее лицо поражало своей бледностью и растерянностью. Казалось, она не понимает, что с ней и вокруг нее происходит. Молодая женщина и двигалась, и говорила, будто повинуясь привычке и необходимости, а не собственной воле.
– Куда ты едешь? – сочувственно спросила Марина.
– К маме, – ответила Наталья безучастно. – Ей я еще нужна.
Это можно было воспринять, как упрек, но Марина предпочла не понять этого.
– Если ты на вокзал, то я могу подвезти тебя, – предложила она. – Зачем тратить деньги на такси. Они тебе еще пригодятся.
Это была простая житейская истина, и она дошла до Натальи.
– Да, ты права, – сказала она и подняла один из баулов. В другую руку она взяла норковую шубу. И растерянно посмотрела на второй баул. Попыталась подхватить его, но шуба упала на пол.
– Постой, я помогу тебе, – сказала Марина, поднимая шубу. – Это все, что ты берешь с собой?
– Я бы взяла еще что-нибудь – на память о Якове Ефремовиче и нашей с ним жизни, но ты же сама слышала, – ответила Наталья. В ее голосе не было и тени эмоций. – Да так оно и лучше. Легче будет добираться.
Они вышли на лестничную площадку. С грохотом захлопнулась дверь, которую не сумела удержать Наталья. У нее дрожали руки, и она долго не могла попасть ключом в замочную скважину.
– Вот, не знаю, что делать с ключом, – сказала она жалобно, закрыв дверь.
– Оставь его себе, – язвительно заметила Марина. – Ты же хотела что-то взять на память.
«Интересно, – подумала она, – если бы ей приказали выйти из квартиры не через дверь, а через окно, она также послушалась бы?»
Но это была дурная, издевательская мысль, вызванная возмущением безропотной покорностью молодой женщины, и Марина ее сразу же устыдилась. Она изначально хотела спросить Наталью, когда та в последний раз видела Марию, но как-то не поворачивался язык. Почему-то ей казалось, что это будет похоже на то, как охотники добивают раненую дичь. Наталья выглядела настолько жалкой, что сама мысль о том, что она была способна отомстить медиуму, не могла вызвать ничего, кроме сардонического смеха. Кролики не мстят, они улепетывают со всех ног или покорно идут в пасть удава. Наталья была таким кроликом.
Они начали спускаться, когда услышали, как хлопнула дверь подъезда, и на лестнице послышались шаги. Несколько быстро поднимавшихся людей оживленно и громко переговаривались. Марине показалось, что она узнает один из голосов. «Кто бы это мог быть?» – подумала она озадаченно.
Но долго гадать не пришлось. В пролете между этажами они почти столкнулись с тремя мужчинами, одним из которых был Артем Иваненко. На нем был длинный черный кожаный плащ и шляпа, надвинутая на самые глаза. Он чем-то напоминал Глеба Жеглова из известного кинофильма, возможно, копируя его образ и взяв за образец манеру поведения. Судя по их виду, двое других тоже были полицейскими. Одевались они много проще и остались бы незамеченными в любой толпе. Увидев женщин, оперуполномоченный издал радостный возглас.
– Я же говорил, что надо торопиться! – сказал он, обращаясь к одному из своих спутников. – Чуйка меня никогда не подводила. Могли бы упустить!
«О чем это он?» – с удивлением подумала Марина. – «И что он вообще здесь делает?»
Полицейские встали перед женщинами, не давая пройти. Пришлось остановиться и им.
– Наталья Ивановна Юдина? – произнес Артем Иваненко до крайности неприятным голосом. Он даже не поздоровался с Мариной, будто не узнавая ее.
– Да, это я, – ответила Наталья. Она ничего не понимала. – А вы, наверное, таксист? Извините, но я в ваших услугах уже не нуждаюсь.
Полицейские, сопровождавшие Артема Иваненко, издали короткие смешки. Мужчин явно позабавило, что их начальника приняли за таксиста. Оперуполномоченный бросил на них через плечо уничтожающий взгляд и еще резче сказал:
– Прошу оставить свои шуточки при себе! С вами разговаривает оперуполномоченный семьдесят восьмого отдела полиции УМВД России по Центральному району капитан Артем Иваненко.
– Ох, простите, – растерялась Наталья. – Но вы совсем не похожи на полицейского. Такой милый молодой человек… Ведь правда, Марина?
Полицейские за спиной Артем Иваненко окончательно развеселились. Его лицо покраснело от гнева. Ему казалось, что Наталья издевается над ним.
– Прекратите немедленно, или я привлеку вас к ответственности за неуважение к представителю власти, – потребовал он.
– Простите, – сказала Наталья, едва не плача. – Я не хотела вас обидеть. Честное слово!
Марина, которая все это время стояла молча, решила вмешаться.
– В чем дело, объясните, наконец, – возмущенно сказала она. – И перестаньте нас запугивать своим грозным голосом. Вы не Иван Грозный, а мы не ваши сыновья и даже не дочери. И не делайте вид, что вы меня не узнаете. Я Марина Тукова, а это Наталья Юдина. И что дальше? Тишина?
Но Артем Иваненко проигнорировал ее слова, будто не слышал их.
– Гражданка Юдина, вы задержаны по подозрению в убийстве Марии Антоновны Рогожкиной, – официальным тоном произнес он. Прозвучало это так, будто железом провели по стеклу. – Прошу не оказывать сопротивления и следовать за нами.
И, повернувшись к своим спутникам, он приказал:
– Надеть на нее наручники!
– Может, обойдемся без браслетов? – спросил один из полицейских. Он почти с сочувствием смотрел на Наталью, которая, казалось, была готова потерять сознание от ужаса. – А то грохнется в обморок прямо здесь. Нам еще этого не хватало!
– Я сказал – надеть наручники! – повысил голос Артем Иваненко. – Вы разве не слышали мой приказ?
Полицейский неохотно достал из кармана наручники, подошел к Наталье и защелкнул замок на ее запястьях. Молодая женщина пошатнулась, и ему пришлось придержать ее.
– А теперь что, прикажете на руках ее до машины нести? – недовольно спросил он. – Сама она едва ли дойдет.
– И понесете, если понадобится, – раздраженно рявкнул Антон Иваненко. – Прекратить базар!
Подошел второй полицейский, и они подхватили Наталью под руки, встав с обеих сторон. Только так молодая женщина могла оставаться на ногах.
– Да что же вы делаете? – спросила Марина, повысив голос. Все это время она не могла произнести ни слова, до крайности пораженная тем, что происходило на ее глазах. – Вы с ума сошли, господин оперуполномоченный? Я буду жаловаться вашему начальству!
– Можете жаловаться, – с презрительной усмешкой ответил Артем Иваненко. Казалось, он только сейчас заметил Марину. – Да, кстати, вы тоже задержаны, гражданка Тукова. И по тому же самому обвинению.
Марина от неожиданности рассмеялась.
– Я тоже подозреваюсь в убийстве? – насмешливо спросила она. – И наручники на меня наденете?
– Обязательно, – с такой же насмешкой сказал Артем Иваненко. – Причем собственноручно.
Он достал из кармана плаща стальные браслеты и подошел к ней почти вплотную.
– Руки вперед! – потребовал он. – И советую не оказывать сопротивления. Это только усугубит вашу вину, гражданка Тукова.
Это напоминало дурной сон. Марина уже ничего не понимала. Она безропотно позволила полицейскому надеть на себя наручники. Запястьям стало больно. Артем Иваненко надавил на дугу, сжимая ее, так сильно, как только мог. Это было похоже на изощренную пытку.
– Представлял себе эту минуту много лет.
Он произнес эти слова Марине на ухо, чтобы никто не слышал, и она брезгливо отпрянула.
– Не брызгайте мне в ухо слюной, – с отвращением сказала Марина.
Но это был единственный протест, на который она оказалась способна.
– А с этим что делать? – спросил один из полицейских, показав на баулы.
– Возьмем с собой, – решил Артем Иваненко. – Там могут быть вещественные доказательства. Может быть, они обчистили квартиру жертвы после убийства. Доказательств их вины достаточно, но вещдоки не помещают.
– Либо чемоданы, либо дамочку, – заявил второй полицейский, придерживавший Наталью. – И то, и другое мы не осилим.
– Руки-то у них свободны, – сказал его напарник. – Пусть сами волокут. Эй, чье барахло? Бери и неси!
Но Наталья не могла этого сделать чисто физически. А Марина отказалась наотрез.
– Снимите браслеты, тогда возьму баулы, – потребовала она. – Так уж и быть. Если мужчины в полиции перевелись.
Но на это Артем Иваненко не согласился. Казалось, ему доставляет удовольствие видеть Марину в наручниках, и он не собирался от него отказываться. Он сам взял баулы и шубу, перекинув ее через плечо.
– Я хочу позвонить, – сказала Марина. – Мне по закону положен один телефонный звонок.
Полицейские переглянулись и дружно рассмеялись.
– Насмотрелись иностранных порнофильмов, – насмешливо произнес один из них. – Работать невозможно.
– Шагайте, дамочка, – взял Марину за локоть его напарник. – Приедем в отделение, будет тебе там кофа, будет и какава с чаем. Может быть, добрый дядя Артем даст тебе и мобилу. Если хорошенечко попросишь.
– Это вряд ли, – глубокомысленно заметил первый полицейский. – Потому что на самом деле никакой он не добрый. А очень даже злой.
– Отставить разговорчики! – потребовал Артем Иваненко. – А то рапорт напишу!
Он первый пошел вниз по лестнице, с женской шубой на плече и баулами в руках напоминая беженца или мародера. За ним двинулись Наталья и Марина, каждая в сопровождении полицейского. Когда они вышли на улицу, то возникла заминка. Полицейские приехали в одной машине, и теперь они не могли там разместиться вместе с двумя женщинами.
– Кто-то пусть идет пешком, – посоветовал водитель, хмуро глядя на Артема Иваненко. И, видя, что тот не понимает намека, конкретизировал: – С баулами и шубой. У меня здесь не склад личных вещей. Для этого вам надо было автозак заказывать.
Но Артем Иваненко не согласился с таким распределением ролей.
– Это не личные вещи, а вещдоки, – заявил он. – Так что вам придется сделать две ходки. Сначала поеду я с этой гражданкой, – он кивнул на Марину, – а потом вы вернетесь за остальными.
Но теперь запротестовали полицейские. Они не хотели ни дожидаться автомобиля на улице, где дул холодный пронзительный ветер, ни подниматься с почти бесчувственно Натальей снова в квартиру, чтобы переждать там.
– У меня здесь автомобиль, – не выдержала Марина. – Я могу ехать на нем за полицейской машиной. Пусть кто-нибудь из вас сядет со мной, если не доверяете моей доброй воле.
Полицейские посовещались и приняли предложение, но с одной поправкой – за руль должен был сесть один из них.
– Мало ли что вам, гражданка Тукова, взбредет в голову, – ехидно пояснил Артем Иваненко. – Вы, как всем известно, женщина непредсказуемая. Ищи-свищи вас потом по всему городу.
Он сам и сел за руль ее автомобиля. Марине было разрешено разместиться на заднем сиденье.
– Шикарная машинка, – с нескрываемой завистью произнес Артем Иваненко, когда они отъехали от дома. – Помнится, Марина Львовна, у вас была другая. Кажется, мерседес?
– А мы разве встречались раньше? – с удивлением спросила Марина. – Что-то я не припомню.
– Где уж вам меня помнить, – в голосе мужчины проскользнула обида. – Я тогда стажером еще числился, только на службу пришел. Это мое первое дело было. Мы с капитаном Шведовым приходили к вам в дом после смерти вашего мужа. Задавали вопросы – что да как. То есть это капитан спрашивал, а я так, с боку припека был. Вы на меня и не взглянули ни разу, как будто я пустое место. А капитана очаровали. Сколько я ему ни говорил потом, что очень уж подозрительно все это – ну, как ваш муж умер, – он ноль внимания, фунт презрения к моим словам. А я уже тогда понял, что вы за фрукт, гражданка Тукова! Вот и вышло все по-моему.
– Никакой я вам не фрукт, подбирайте, пожалуйста, выражения, – возразила Марина. Тон и вид у нее были презрительными, она даже не пыталась скрывать своей отношение к собеседнику. – И, вообще, прекратите нести бред, смотрите лучше на дорогу. А то не доедем до полицейского участка, врежемся в столб. Опять меня во всем обвините. Это у вас, как я поняла, идея фикс – посадить меня в тюрьму? Носитесь с ней, как дурень с писаной торбой. Неужели за столько лет не надоело? Но вынуждена буду разочаровать – ничего у вас не выйдет.
– А это мы еще поглядим, – с угрозой буркнул Артем Иваненко. – Времена изменились. Теперь я все решаю.
Марина ничего не ответила, и всю оставшуюся дорогу они проехали молча. Она безучастно смотрела в окно. По улице куда-то шли люди, многие из них с отсутствующим взглядом шевелили губами, словно они были зомби. Марина знала, что прохожие разговаривали по телефону с беспроводными наушниками, но все равно они казались ей ожившими мертвецами. Никому не было дела ни до нее, ни до того, что с ней происходило. Даже если бы она сейчас закричала, никто из них не пришел бы к ней на помощь. Каждый, как улитка, жил в своей раковине и был равнодушен к чужим бедам. Как и она сама до недавнего времени.
«Что же с нами со всеми произошло? А со мной?» – подумала почти со страхом Марина. – «Я же помню время, когда все было по-другому. У меня было много друзей. Мне не хватило бы места в моем нынешнем доме, если бы я их всех пригласила сразу. А сейчас мне даже некому позвонить и пожаловаться на то, что со мной случилось».
Но ответа она не знала, и спросить в настоящую минуту было не у кого. В голове настойчиво и нудно, как муха о стекло, билась фраза из какой-то полузабытой песни времен ее юности: «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке». Но ей некому было протянуть руку, чтобы не пропасть. Марина почувствовала, как к ней подступает отчаяние, лишая способности здраво мыслить. Это было похоже на панику.
Глава 22
В отделение полиции Артем Иваненко вошел со сдержанной скромностью человека, который осознает, что он совершил нечто из ряда вон выдающееся, но ждет, пока это оценят другие. Он сразу начал отдавать распоряжения.
– Гражданку Юдину ко мне в кабинет, на допрос, – приказал он одному из сопровождавших его полицейских. Второму передал баулы со словами: – Вещи на экспертизу. И скажи там, что это срочно, а результат необходимо сообщить мне немедленно. И вот что еще…
Он наклонился к уху полицейского и что-то сказал, а затем передал ему ключи от автомобиля Марины, которые так и не вернул ей.
После этого Артем Иваненко обратился к дежурному:
– В «обезьяннике» кто-то есть?
Дежурный, немного полноватый и лысоватый мужчина среднего возраста, неохотно ответил:
– Никого. А тебе для чего?
– Да вот, пусть посидит, – кивнул он с самодовольным видом на Марину. – Сначала допрошу ее подельницу, а потом займусь ею.
– Наручники придется снять, – хмуро сказал дежурный. – Не положено по инструкции.
Артем Иваненко с видимой неохотой расстегнул наручники. Марина с облегчением потерла запястья, на которых остался красный рубец. Она не слушала, о чем до этого говорили полицейские. Ей было стыдно, казалось, что все на нее смотрят, как на диковинное животное, посаженное на цепь.
Ее ввели в помещении, одна из стен в котором была решеткой от пола до потолка, и заперли дверь.
– Глаз с нее не спускай! – повелительным тоном сказал Артем Иваненко.
– Как прикажете, комиссар Мегрэ, – насмешливо ответил дежурный. – За бутербродами не сбегать?
Кинув на него недовольный взгляд, Артем Иваненко ничего не ответил и быстро ушел по коридору. Дежурный хотел что-то сказать Марине, но в последний момент передумал. Тяжело вздохнул и отошел за стеклянную перегородку с надписью «Дежурная часть», откуда иногда бросал на нее любопытные взгляды.
Марина осталась одна. В помещении не было мебели, только вдоль стен шли неширокая деревянная скамейка. Она присела в угол, стараясь занять как можно меньше места. Вокруг было грязно и намусорено.
«Мне еще повезло, что никого нет», – подумала она, пытаясь по обыкновению, найти хорошее в своем положении. – «Могли бы запереть вместе с проститутками, например».
Внезапно она вспомнила, почему сама оказалась здесь, и впервые по-настоящему удивилась. Артем Иваненко обвинил ее в соучастии в убийстве, которое якобы совершила Наталья. При этом он произнес незнакомую ей фамилию, кажется, какой-то Рогожкиной. Но кто это? И, главное, при чем здесь она?
Вскоре Марина поняла, что она знает слишком мало, чтобы размышлять или что-то предполагать. Оставалось дождаться, пока Артем Иваненко сообщит ей подробности, способные пролить свет на эту тайну. Но сейчас он допрашивает Наталью Юдину, и, по всей видимости, это произойдет не так скоро, как ей хотелось бы.
«Неужели Наталья в самом деле кого-то убила? – вдруг мелькнула в голове Марины трусливая мысль. – А казалась такой тихоней…»
– Вот так и влипают по дурости, – вслух с досадой произнесла она. – Подвезла подругу до вокзала! Делай после этого добро людям. Ничему меня жизнь не учит.
Но потом Марина устыдилась того, что огульно обвинила Наталью в преступлении, ничего, в сущности, не зная. Ей вспомнилась печально известная фраза: «Я Пастернака не читал, но осуждаю», по поводу которой она сама когда-то презрительно смеялась, считая ее символом и пережитком прошлых, страшных времен. Но чем она в эту минуту была лучше того безымянного подлеца, который произнес ту фразу? Или Артема Иваненко, которого еще недавно принимала за ничтожество, а сейчас вдруг поверила ему, как оракулу?
– Не дождетесь, – сказала Марина неизвестно кому. Прозвучало это вяло и неубедительно, но после этого она почувствовала себя в ладу с собственной совестью, а этого было пока достаточно.
«Ко всем бедам мне не хватало только начать презирать себя, – подумала она. – Это могло стать той соломинкой, которая сломала спину верблюду в восточной притче. Остается только радоваться, что я не верблюд. Или правильнее было бы сказать верблюдица?».
Какое-то время она размышляла над этим. Потом ей надоело.
Было тоскливо и скучно. Когда Марине показалось, что прошло уже не меньше часа, она взглянула на часы, висевшие над дежурной частью, и увидела, что минуло всего двенадцать минут. И тогда, чтобы развлечь себя и скоротать время, она начала наблюдать через решетку за тем, что происходит в отделении.
Люди, по большей части в форме, входили и выходили, сновали по коридору, разговаривали или молчали. Вид у них был то серьезный, то веселый, а иногда хмурый или даже понурый. Некоторые шли в сопровождении полицейских, но выглядели тоже по-разному. Это была жизнь, прежде незнакомая Марине, и она кипела и бурлила, несмотря на свою внешнюю убогость и ограниченность.
Вдруг Марине пришло на ум, что жить можно и в тюрьме, только по другим, особым правилам, которые, без сомнения, ей не понравились бы. Она привыкла к свободе, как внутренней, так и внешней, и любые ограничения были для нее мучительны. Она не представляла, как можно просидеть в тюрьме, а того хуже в одиночной камере, много лет. Где-то и когда-то она слышала, что в случае некоторых особо тяжких преступлений суд в России может приговорить человека к 35 годам лишения свободы, а в Америке даже пожизненно. И сейчас подумала, что лучше смертная казнь, чем подобное существование, как ни страшна смерть.
Поймав себя на этой мысли, Марина поразилась: «О чем я только думаю?». Но вскоре пришла к выводу, что в таком месте, где она оказалась, трудно думать о чем-то другом. Вот размышления об искусстве здесь явно были бы неуместны и действительно могли показаться странными.
Внезапно ее внимание привлек мужчина, показавшийся ей знакомым. Он шел по коридору в сопровождении конвоира, понуро сутулясь, поэтому она не сразу узнала его со спины. Но когда он на мгновение оглянулся, перед тем как войти в дверь в дальнем конце коридора, сомнения исчезли.
– Айвон! – громко закричала Марина, а затем, не сдержав эмоций, вскочила со скамейки и бросилась к решетке, обхватила ее руками и снова крикнула: – Айвон, это я!
Но молодой мужчина не услышал ее или сделал вид, что не услышал. Быть может, ей только показалось, что он вздрогнул, когда она закричала. Не исключено, что это был не Айвон, и ей просто почудилось. В самом деле, что ему здесь делать? И этого мужчину сопровождал полицейский, словно конвоируя его. А уж это точно было невозможно. Айвон, в отличие от нее, слишком умен, чтобы вляпаться в какую-нибудь неприятную историю с криминальным душком.
«Кажется, я схожу с ума», – с отчаянием подумала Марина. – «Не прошло и получаса, как я в полиции, а у меня уже начались галлюцинации».
Она не заметила, как к ней подошел дежурный. Увидела его, только когда он встал по ту сторону решетки напротив нее, заслонив коридор и дверь, за которой скрылся мужчина, похожий на Айвона.
– Здесь нельзя кричать, Марина Львовна, – сказал он совсем не строго. – Не положено.
– Извините, – ответила Марина. Если бы она могла, то заплакала бы сейчас от обиды и разочарования. Машинально спросила: – А вы разве меня знаете?
– А как же, – взгляд полицейского неожиданно подобрел. – Моя дочка занимается в вашем театре танцами вот уже три года. Настя Кривоносенко. Может, помните такую?
– Извините, – еще раз повторила она, но уже другим тоном, с сожалением. – Не припомню.
– Это и не удивительно, – заметил ее собеседник без обиды. – Сколько их у вас!
Полицейский помолчал, но, видимо, разговор о дочери доставлял ему удовольствие, и он продолжил:
– Настя вами восхищается. Все уши нам с женой прожужжала, дома только о вас и говорит. Мол, вы самая лучшая танцовщица в мире. И она хочет быть похожей на вас, когда вырастет.
Марина едва заметно улыбнулась.
– Вы только не рассказывайте ей, – она замялась, не зная, как сказать. – Об этой клетке и вообще. Еще разочаруется.
– Да что вы, ни за что на свете, – успокоил ее полицейский. И, помолчав, осторожно произнес: – А вы в самом деле…?
Марина поняла, о чем он хотел ее спросить, и нахмурилась.
– Разумеется, нет, – ответила она. – Этот ваш Иваненко просто дурак и самодур. Я ни в чем не виновата. Я даже не понимаю, в чем он меня обвиняет. Какой-то бред!
Полицейский покачал головой. А потом предупредил ее, перед этим оглянувшись, чтобы убедиться, что никто не стоит за его спиной и не подслушивает.
– Вы будьте с ним поосторожнее, Марина Львовна. Его у нас все за глаза Иудушкой зовут. Сами понимаете, не красного словца ради. Так что вы бы не ждали у моря погоды, а позвонили своему адвокату. Пока есть время и такая возможность.
– Спасибо, – искренне сказала Марина. – Простите, не знаю вашего имени-отчества. Только фамилию. Но я ее запомню, обещаю.
– Да это не важно, – смутился тот. – Капитан Кривоносенко я, Петр Ильич. А дочку мою Настя зовут. Ей спасибо скажите. Очень она вами восхищается, Марина Львовна.
Он отошел, а Марина присела на скамью и начала думать, кому бы она могла позвонить. Личного адвоката у нее не было. Тане бессмысленно, кроме причитаний ничего не дождешься, только время терять. Антону? Так после недавнего разговора он и слушать ее не пожелает, да и чем он может помочь в этой ситуации…
Неожиданно Марина поняла, что звонить ей с просьбой о помощи некому. Кроме разве что мэра. Макара Семеновича она тоже обидела во время последнего разговора, но тот человек с размытыми принципами и может простить, если она повинится. Не говоря уже о том, что ему хорошо знаком мир, в котором она волею судьбы очутилась, и у него наверняка могут найтись необходимые связи, чтобы «разрулить ситуацию». Марина слышала однажды, как он произносил эти слова, и они произвели на нее впечатление. Это прозвучало внушительно и многообещающе.
Было только одно опасение – все, что с ней сейчас происходило, могло быть местью самого мэра. Он пригласил ее в ресторан, она отказала ему, причем очень грубо, забыв об оказанной ей услуге. На этот раз мэр обиделся всерьез и не ограничился налоговой проверкой…
Но выбирать не приходилось. «Пан или пропал», – подумала Марина. – «Или грудь в крестах, или голова в кустах».
На этом ее запас народных поговорок, применимых к данному случаю, иссяк. Она достала мобильный телефон и набрала номер. Вопреки обыкновению, мэр ответил не сразу, а только после седьмого гудка. Видимо, в прошлый раз он действительно обиделся очень серьезно и таким способом давал знать об этом Марине.
– Слушаю, – прозвучал в трубке знакомый голос, но без обычных радостных ноток. И это тоже был тревожный звоночек. Затем последовал третий: – Только покороче, а то я занят.
Марина не стала дожидаться, пока мэр пошлет ее туда, куда Макар телят не гонял – это была его обычная любимая присказка, после которой разговор можно было считать законченным, – и торопливо проговорила:
