Вадим Иванович Кучеренко
Клуб одиноких вдов
Глава 7
Разумеется, голой Марина не пошла. Но вместо черного платья, которое намеревалась одеть утром, она выбрала скромный на вид, но чрезвычайно изящный брючный костюм от Valentino, украшенный рисунками с мотивом camubutterfly. Темный фон ткани пестрел разноцветными бабочками приглушенных тонов. Это напоминало защитный камуфляж, да она и чувствовала себя так, словно отправлялась на театр военных действий. Одежду дополняла крошечная сумочка, на которой был изображен гигантский желтый махаон с утончённым чёрным рисунком на крыльях. Бабочка, получившая свое название в честь персонажа греческой мифологии врача Махаона, по преданиям принимавшего участие в походе греков на Трою во время Троянской войны, как нельзя более соответствовала ее настроению.
Когда Марина была окончательно готова к походу в Клуб одиноких вдов и собиралась уже выйти из дома, Таня, провожавшая ее до дверей, звонко шлепнула себя по лбу и воскликнула:
– Какая я бестолковая! Это просто что-то с чем-то и сбоку пышный бантик!
– Спорить не буду, – заметила Марина. – Но позволь уточнить: это общий вывод или есть конкретный повод для такого признания?
Таня грустно вздохнула.
– Когда вас не было, звонили из епархии, – сказала девушка, качая головой с таким сокрушенным видом, что Марина невольно почувствовала тревогу. – Новый митрополит хочет встретиться с вами, Марина Львовна. Помните, мы говорили о нем утром? Вот уж точно в народе говорят: только помяни черта, а он тут как тут за твоей спиной.
Марина с облегчением выдохнула. Исходя из прелюдии, она уже ожидала какого-то неприятного известия – о смерти владыки Филарета, например. Эта мысль почему-то первой пришла ей в голову. Марина мысленно чертыхнулась. Вот глупая девчонка!
– И что митрополиту от меня надо? – почти равнодушно спросила она. Еще этим утром подобная новость сильно взволновала бы ее, но день оказался переполнен событиями, и у нее просто не осталось сил на бурные эмоции.
– Не сказали, – пожала плечами Таня. – Он ждет вас завтра в одиннадцать в епархии. Попросили не опаздывать. Таким противным женским голоском! Вы бы только слышали его.
Она сморщила личико и передразнила свою невидимую собеседницу, от разговора с которой у нее, по-видимому, осталось неприятное впечатление:
– Его высокопреосвященство сможет уделить беседе только полчаса. Просим сообщить заранее, если какие-то причины помешают Марине Львовне Туковой прийти вовремя.
У нее вышел елейный голосок с властными нотками. Марина подумала, что так мог говорить только человек, привыкший лицемерить и повелевать одновременно. Но это не было откровением, когда речь шла о служителях церкви. Ее удивило, что из епархии звонила женщина. Когда митрополитом был владыка Филарет, он звонил ей в случае нужды обычно сам, иногда просил что-то передать одного из своих помощников-иереев. Но это были исключительно мужчины. Времена меняются?
И, кстати, пришло Марине на ум, как это сочетается с обетом безбрачия, о котором она еще этим утром говорила Тане? Ведь женщина – это всегда соблазн. А искушение неизменно вызывает греховные мысли, которые не так уж редко приводят к греховным поступкам. Как говорил Исаия Отшельник, «немощные по слабости сердца своего легко соблазняются, потому что не видят грехов своих». Поэтому, вероятно, среди священнослужителей в православии нет женщин. Как говорится, от греха подальше… Но, видимо, новый митрополит рассуждает иначе. Он настолько уверен в себе или уже так погряз во грехе, что даже не замечает этого?
Марине стало любопытно. Она решила, что завтра непременно получит ответ на этот вопрос. Только ради этого она и пойдет на встречу, назначенную ей с ошеломляющей бесцеремонностью и, если вдуматься, то даже и наглостью.
– Что на это скажете, Марина Львовна? – спросила Таня, меняя тон.
– Как я могу отказать митрополиту, – с нарочитым смирением произнесла Марина. – А если он предаст меня анафеме и отлучит от церкви?
По лицу Тани она видела, что та уже представляет ее сгорающей на костре, подобно Жанне Д’Арк.
– И что ему от вас надо? – сокрушенно произнесла девушка. – Вот уж точно: не было печали, так черти накачали!
– Окстись, окаянная! – сильно окая на церковный манер, сказала Марина. – Где черти, а где митрополит? Гореть тебе в геенне огненной за такие слова.
Таня испуганно перекрестилась, по обыкновению, поняв ее слова буквально.
Осенив девушку крестным знамением, Марина вышла из дома. В душе она винила себя за то, что легкомысленно напугала Таню. Но иногда в нее словно вселялся шаловливый бесенок, и она не могла устоять. Соблазны бывают разные, не только плоти, но и духа. Она сильна плотью, но вот ее дух оставляет желать лучшего. Не укреплять же его, в самом деле, по примеру христианских мучеников, молитвами, постом и веригами…
Марина представила себе эту картину и содрогнулась. Ею овладели покаянные мысли. Всю дорогу до Клуба одиноких вдов она была тиха и задумчива. Но если бы ее спросили, о чем она думает, Марина не смогла бы ответить. «Ни о чем», – сказала бы она и не солгала. В ее голове роились туманные образы, так и не принявшие четких очертаний. Это походило на сон наяву. Она даже не помнила, как добралась, и поняла это, лишь выходя из машины. Возможно, ей только случайно удалось избежать дорожно-транспортного происшествия, подумала она. Как не преминул бы сказать владыка Филарет, ангел-спаситель осенял ее своими крылами. Или, быть может, тех, кто встречался ей на пути…
Клуб одиноких вдов, зарегистрированный как общественная организация, арендовал первый этаж в красивом старинном здании, расположенном в самом центре города, но на одной из тех тихих неприметных улочек, которые, словно речные притоки, впадают со всех сторон в главный проспект. У входа в здание были установлены два каменных сфинкса с телом льва и человеческой головой, равнодушно взирающих на проходящих людей. Марина прошла между ними, привычно чувствуя легкий холодок на спине. Сфинксы всегда внушали ей почти подсознательный страх. Казалось, они видели ее насквозь, со всеми потаенными мыслями и желаниями, а значит, были опасными свидетелями, вздумай кто и, главное, сумей расспросить их. Марина не понимала масонов, для которых сфинксы служили олицетворением тайны. Если бы ей дали такую возможность, она оживила бы этих каменных тварей, а затем усыпила, чтобы быть уверенной в их молчании. Ведь если даже у стен бывают уши, то и сфинксы могут проговориться.
Когда входная дверь с грохотом захлопнулась за ее спиной, и Марина очутилась в просторном и гулком вестибюле, она почувствовала некоторое облегчение. Теперь между нею и сфинксами была надежная преграда, которую охранял неподкупный цербер, и тот уже спешил ей навстречу, семеня крошечными ножками. Это была маленькая юркая старушка, сморщенная, словно печеное яблоко, которую звали Анастасия Филипповна. В первое время Марине было непросто сдерживать улыбку, когда она произносила это имя – в памяти всплывал образ полубезумной героини Достоевского, но затем она привыкла. Как и ко многим другим странностям, связанным с Клубом одиноких вдов.
Анастасия Филипповна по праву считалась старейшиной Клуба одиноких вдов и одной из его матерей-основательниц. Сама она потеряла мужа в те далекие времена, когда большинство нынешних членов клуба еще даже не задумывались о замужестве. Он был генералом, командовал крупным воинским соединением, а она командовала им, и привычка властвовать так и осталась у нее даже после смерти мужа. По слухам, он погиб на одной из тех войн, которые наша страна вела по всему миру, оправдывая их геополитическими интересами и официально называя локальными военными конфликтами, но это было не точно, потому что сама Анастасия Филипповна об этом умалчивала. И это казалось тем удивительнее, что старушка была очень разговорчивой. Но, как язвили на ее счет, может быть, она потому так много и говорила, чтобы ничего не рассказывать.
– Марина Львовна, какое счастье видеть вас! – расцвела Анастасия Филипповна улыбкой, затерявшейся в обилии морщин, превративших ее личико в подобие контурной карты. – А вы все так же хороши, годы над вами не властны. Какой на вас прелестный костюм! Это настоящие бабочки?
Сама она была одета почти по-военному – юбка до колен и жакет средней длины, перехваченный в талии широким кожаным поясом. Все это неброского, зелено-коричневого цвета. Привычка так одеваться также осталась у Анастасии Филипповны от прошлой жизни.
Она раскрыла объятия, и Марине пришлось приобнять ее и поцеловать в сморщенную щеку, которую та ей подставила. Когда старушка отвернулась, Марина быстро вытерла губы рукой, стараясь, чтобы этого никто не заметил. Но и после этого она еще долго ощущала во рту отвратительный привкус нафталина.
Марина не успела ответить ни на один вопрос, как Анастасия Филипповна кинулась от нее к снова отворившейся двери, чтобы приветствовать другую вдову. Так было всегда. Старушка встречала гостей у входа, одаряла их своих поцелуем, словно ставила клеймо на лицо, и только после этого они могли присоединиться к остальным членам клуба. Это напоминало фейсконтроль, с которым Марина столкнулась несколько часов назад в квир-баре. Но с одной и весьма существенной поправкой – в отличие от Жоржа, Анастасия Филипповна гарантировала Клуб одиноких вдов от проникновения посторонних. Раньше Марина об этом никогда не задумывалась. Она терпела поцелуи Анастасии Филипповны как неизбежное зло. А теперь она отдала старушке должное. Ее сморщенные губки были эффективнее рельефных мышц вышибалы из бара. Они могли бы остановить даже Голема. А запах нафталина вкупе с чуть сладковатым ароматом тления, идущим от нее, отпугнул бы и крысиного короля.
Из вестибюля в помещение, где проходили заседания клуба, вели двустворчатые, покрытые серебряной чеканкой двери, достойные украшать царский дворец. Для полноты картины не хватало только лакеев в расшитых позолоченными позументами ливреях, которые торжественно распахивали бы их перед членами клуба. Но это было бы уже чересчур помпезно, и даже Анастасия Филипповна никогда не заикалась об этом, быть может, выжидая удобного случая. Пока же вдовам приходилось открывать дверь самим. Марина представляла, что именно так могли бы выглядеть райские врата, ведущие в то место, о котором было сказано некогда: «В доме Отца Моего обителей много», и где заранее были зарезервированы места для примерных вдов. Вот только Анастасия Филипповна, по мнению Марины, никак не подходила на роль святого Петра. В своих фантазиях она уготовила старушке в небесах роль сторожевого пса у ворот, и считала, что проявила снисходительность.
Приотворив одну створку и пройдя через нее, Марина оказалась в большом зале с мраморными колоннами, в котором, словно пчелы в улье, собирались вдовы. Их было немного. И совсем не потому, что, как утверждали злые языки, вдов, не имеющих любовников, в их городе найти было сложнее, чем Диогену с горящим фонарем в руках – человека. Это было избранное общество. Чтобы стать членом элитарного Клуба одиноких вдов, требовалось иметь две рекомендации от его завсегдатаев и, кроме того, провдоветь как минимум три года. Исключения если и были, то Марина о них не знала. Сама она честно выдержала срок искуса, а рекомендации получила, когда изъявила желание оплачивать аренду помещения, в котором ежемесячно собирались члены клуба. Марине пришлось подписать договор с арендодателем сроком на сорок девять лет. Она не была уверена, что проживет так долго, но выбора у нее не оставалось. Либо так, либо долгое ожидание у порога клуба, пока ее не сочтут достойной поцелуя Анастасии Филипповны.
В зале, заглушая голоса, звучала музыка. За роялем сидела какая-то женщина. Судя по ее манере исполнения, это была приглашенная на вечер профессиональная пианистка, окончившая консерваторию и подвизающаяся в одном из городских камерных ансамблей. Она играла что-то из произведений Бетховена. Марина не знала, как называется эта соната, но ее поразили лирические, даже интимные нотки, которые иногда прорывались в мелодии. Возможно, когда Бетховен писал ее, он был влюблен, подумала она. И музыка выдала его.
Но, кажется, никто, кроме нее, этого не замечал. Иначе, с иронией подумала Марина, пианистку с позором выставили бы вон. В стенах этого клуба вдовам можно было любить только покойных мужей, ведь у них не было даже детей. И все остальные виды любви, включая разговоры о них, находились под негласным, но жестким запретом. Это было своеобразное табу, сродни тому, что существует у диких племен, за нарушение которого туземцев ожидает смерть. В Клубе одиноких вдов пренебречь им было бы просто неприлично, все равно что заявиться с прической «ирокез» и в рваных джинсах. Убить бы за это не убили, но из клуба могли изгнать. В своем роде для вдов это было не менее действенной угрозой, чем мучительная казнь для дикарей. Поэтому табу они никогда не нарушали.
Возраст вдов был разный. Марина не была самой молодой, чего она перед вступлением в клуб втайне опасалась. Самой юной считалась Наталья Юдина, которой было всего двадцать восемь лет от роду. Она прожила в браке только четыре года, выйдя замуж за семидесятилетнего, но очень богатого и влиятельного в городе человека. Это была красивая, однако рано увядшая женщина, которой, по всей видимости, нелегко дались годы замужества, но не украсило и вдовство. Марина относилась к ней с симпатией. И теперь, войдя в зал, сразу же начала искать ее глазами среди других гостей, чтобы не ощущать себя одинокой среди престарелых матрон. Она увидела Наталью у столика, на котором стояли бутылки с вином, ликерами, водкой и коньяком – на любой вкус. Та пила что-то из большого, в форме граната, бокала. Марина помахала ей рукой, приветствуя. Наталья отсалютовала ей бокалом, кивком пригласив присоединиться к ней.
– Привет, подруга! – сказала молодая женщина, целуя Марину. – Чудесно выглядишь! И как это наша мымра пропустила тебя? Стареет наша Настасья Филипповна, стареет!
От Натальи сильно пахло коньяком. Оживление ее было скорее искусственным, чем настоящим. Глаза, обведенные бледно-синими кругами, смотрели тоскливо, они казались тусклыми маяками, светящими сквозь туман. Ее сильно старило дорогое на вид, но висящее на ней как-то мешковато платье темных оттенков.
– Ты тоже выглядишь прекрасно, – солгала Марина, но, видимо, неубедительно, потому что молодая женщина грустно рассмеялась и погрозила ей пальцем.
– Не лги, если не умеешь, – сказала она. – Для начала тебе надо пройти ту школу, которую прошла я, а потом уже…
Наталья не договорила и отпила большой глоток из бокала.
– Лучше выпей со мной за компанию, чем расточать комплименты, – потребовала она. – Давай напьемся и посплетничаем от души. А то у меня скулы сводит от скуки. Еще эта музыкантша наводит тоску! Может быть, попросить ее сыграть канкан? Я с удовольствием бы сплясала на рояле.
Марина погладила ее по плечу, словно утешая маленькую девочку.
– Очень плохо, да? – тихо спросила она.
– Мои детки совсем расшалились, – сказала Наталья, кривя губы в подобие улыбки. – Подали иск в суд. Хотят выселить меня из квартиры. Говорят, что она принадлежит их семье с доисторических времен, они выросли в ней и все тому подобное. Представляешь? Я их спрашиваю: а я кто? А они даже не отвечают, будто я приблудная собака, и со мной можно…
Наталья не договорила, закусив губу, чтобы не расплакаться от жалости к себе. «Детками» она называла детей бывшего мужа от предыдущего брака. Они были едва ли не вдвое старше ее и всегда осуждали отца за связь с нею. Но пока суровый старик был жив, они опасались открыто проявлять свою ненависть к его молодой жене. После его смерти ситуация изменилась. Масла в огонь подлило и то, что он не оставил завещания. Наталья, беспечно не позаботившаяся о будущем, осталась ни с чем. «Детки» постепенно, шаг за шагом, лишили ее банковских счетов отца, акций коммерческого банка, которыми он владел, загородной недвижимости. Теперь добирались до его квартиры в центре города, в которой он жил с Натальей. Квартира площадью в несколько сотен метров, набитая антикварной мебелью и картинами знаменитых художников, оценивалась в баснословную сумму. Взамен Наталье предложили переселиться в крошечную комнатушку в коммунальной квартире на окраине города. Когда она отказалась, рассчитывая на большее, сын и дочь бывшего мужа объявили ей войну не на жизнь, а на смерть, и прекратили всяческие переговоры. Это были чрезвычайно влиятельные и очень не бедные люди, Наталья же – нищей парвеню, выскочкой, получившей доступ в светское общество только благодаря своему мужу, да и то ненадолго. Они могли стереть ее в порошок и развеять его по ветру, ничего не опасаясь. Но, беспокоясь за свою репутацию, делали это планомерно, не торопясь и со знанием дела. Война на истребление длилась уже не первый год. За это время Наталья из молодой красивой женщины превратилась в унылую старую деву, у которой не было ни единого шанса увлечь собой преуспевающего мужчину и хотя бы таким образом избежать горькой участи, ожидавшей ее. Когда-то Наталья посчитала, что вытянула счастливый билет, выйдя замуж за богатого старика. Но она просчиталась и теперь жестоко расплачивалась за свою ошибку. Поднявшись из грязи в князи, она была вынуждена возвращаться в грязь.
Марина не знала, чем ее утешить. Волею судьбы провинциальный пескарь из своего пруда заплыл в океан, где обитают зубастые акулы, и теперь пытается выжить, не понимая, что он обречен. Правильно говорят: руби дерево по себе. Наталья замахнулась на кряжистый дуб, который был ей явно не по силам. Что она имела, выходя замуж за старика? Красивую мордашку, сногсшибательную фигуру, стройные ножки. Но это все преходяще. С годами женщина теряет свою внешнюю привлекательность, ее лицо покрывается морщинами, фигура расплывается, ноги покрываются узлами вен. Что остается? «Огонь, мерцающий в сосуде», как верно заметил поэт, задаваясь вопросом, что есть красота. А вот этого огня в Наталье и не было, судя по всему, никогда. На что она рассчитывала, выходя замуж? На то, что ее дряхлый муж умрет не так быстро? Или что он оставит ей в наследство все свое состояние? В таком случае, она должна была стряхивать с него пылинки и продлевать его жизнь всеми возможными способами, пока он не достигнет возраста старческого слабоумия и не перепишет на нее все, чем владеет. Однако ей не достало ума и на это. Может быть, ей просто не повезло. Или не хватило времени. Но, так или иначе, она проиграла. Так бывает. Жизнь – это жестокая, не знающая жалости и пощады борьба за существование. Дарвин был прав. Одни выживают, другие погибают. Она, Марина, выжила, Наталье суждено погибнуть. Так стоит ли ее жалеть, внушать напрасные надежды, продлевать агонию? Будь она, Марина, на ее месте, она гордо подняла бы флаг на мачте, открыла кингстоны и пошла на дно, как боевой крейсер, который уже не может вести бой с превосходящим его по силам противником. Она не стала бы унижаться ни перед кем. Как говорил французский король Франциск I, «потеряно все, кроме чести». Но говорить об этом с Натальей напрасный труд, она все равно не поймет, преисполненная жалости к себе.
– Держись, подруга, – сказала Марина. – Будет и на твоей улице праздник.
– И на Марсе будут яблони цвести, – пьяно хихикнула Наталья. – Помню, мама пела мне эту песню, когда я была маленькой. Представляешь, я ей верила и засыпала счастливой…
Пианистка играла уже другую мелодию. В ней не было и тени намека на плотскую любовь. Это был реквием Моцарта. Слушая его, Марина подумала, что только теперь она по-настоящему поняла мотив пушкинского Сальери. Она и сама с удовольствием отравила бы композитора, только бы сейчас его гениальное произведение не звучало в этом зале.
Марина почувствовала, что на ее глаза наворачиваются слезы.
– Божественная музыка, не правда ли? – услышала она за своей спиной восторженный шепот.
Обернувшись, Марина увидела Анастасию Филипповну. Старушка плакала, не скрывая своих слез. Многие вдовы тоже вытирали глаза платочками.
А глаза Марины мгновенно высохли. То, что Анастасия Филипповна была в зале, среди гостей, означало, что все члены клуба уже собрались, и то, для чего они все сюда пришли, вскоре должно было начаться.
Глава 8
Последние звуки реквиема затихли под высокими сводами потолка. Анастасия Филипповна несколько раз почти бесшумно ударила сухими ладошками друг о друга, то ли аплодируя пианистке, то ли привлекая к себе внимание. Разговоры стихли, все женщины обернулись к ней, ожидая, что последует дальше.
– Поблагодарим нашу гостью, Оксану Лыткину, за прекрасные мгновения, которые она всем нам сегодня подарила, – произнесла старушка. Ее голос звучал, словно шорох сухих осенних листьев на ветру. – И с превеликим сожалением простимся с ней, надеясь на новые встречи в будущем.
Оксана Лыткина встала, неловко раскланялась и торопливо вышла из зала. Выражение лица у нее было растерянным и немного обиженным. Вероятно, пианистка надеялась, что после концерта ее пригласят присоединиться к гостям, но обманулась в своих ожиданиях. Марина сочувственно посмотрела ей вслед. Она понимала, как это оскорбительно, когда тебя считают человеком второго сорта. Но таковы были правила. Непосвященные не должны были знать, что происходит в стенах Клуба одиноких вдов за закрытыми дверями.
– А теперь…, – Анастасия Филипповна сделала театральную паузу, желая подчеркнуть значимость последующих слов. – Мы приветствуем всем нам хорошо знакомую и обожаемую, великую, несравненную Марию! Не просто медиума, а истинную повелительницу мира духов. Ведущую свою родословную от упоминаемой в библии Аэндорской волшебницы, которая призвала дух пророка Самуила…
Старушка могла бы говорить еще долго в том же духе, но массивные створки двери, будто сами собой, распахнулись, и в зал стремительно вошла высокая худая женщина в свободном черном платье, похожем на монашескую рясу и ниспадающем до пола. Она подняла руку и властно произнесла:
– Довольно обо мне!
Нельзя было с точностью сказать, сколько ей лет. С равной вероятностью она могла быть ровесницей и Анастасии Филипповны, и Марины. Медиума сильно старили одежда и прическа, но ее зеленые глаза были яркими и часто вспыхивали пронзительным кошачьим светом, озарявшим лицо и делавшим его намного моложе. На ее груди, на массивной серебряной цепи, висела пентаграмма в форме перевернутой пятиконечной звезды, как это было принято на заре христианства, каждую из вершин которой украшал бриллиант, а в центре находился самый крупный, черного цвета.
– Перед тем, как прийти сюда, я разговаривала с духом мадам д`Эсперанс, – сказала Мария, опустив голову, словно прислушиваясь к чему-то. Она говорила то шепотом, который, тем не менее, был слышен в дальнем углу зала, то повышала голос, и ее слова раскатистым эхом отдавались под сводами помещения. – Вы помните о ее трагической судьбе, надеюсь, читали автобиографическую книгу «Страна теней». Она передала нашему Клубу одиноких вдов наилучшие пожелания от Эммы Хардинг-Бриттен и Леоноры Пайпер. Все вы знаете, что именно благодаря Леоноре и ее переписке с духами были получены явные доказательства посмертного духовного существования человека. А что касается Эммы, то в своей книге «История спиритуализма» известный всем вам Артур Конан Дойль отметил ее талант медиума.
Она обвела проницательным взглядом лица вдов, словно желая удостовериться, какое впечатление произвели на них ее слова.
– Я поблагодарила от вашего лица этих великих женщин-медиумов и пригласила на заседание клуба. Сегодня весь вечер они незримо будут присутствовать среди нас!
Последнюю фразу Мария почти прокричала. В ответ кто-то из вдов экзальтированно вскрикнул. Марина вздрогнула от неожиданности, потому что крик раздался рядом с ней. Она оглянулась и увидела, что это была Наталья. На лице молодой женщины была написана слепая вера в слова медиума. Она смотрела на Марию, как идолопоклонники – на свое божество, со страхом и обожанием.
Мария тоже услышала этот возглас и устремила свой сверкающий взгляд на молодую женщину. Потом медленно подняла руку и наставила указательный палец на нее.
– Я вижу страждущую душу! – произнесла она патетически. – Вот она! Выйди к нам!
Повинуясь приказу, Наталья сделала несколько шагов вперед, не заметив, что при этом задела плечом Марину. Она шла, как завороженная. И неподвижно замерла перед медиумом.
– Ты хочешь проникнуть в мир духов, – уверенно произнесла Мария. – Так ведь? Я права?
– Да, – ответила Наталья. – Мне…
– Не говори ничего, – потребовала Мария. – Я все знаю. Ты желаешь обратиться к духу своего покойного мужа. Ты хочешь спросить у него…
Мария сделала драматическую паузу, и Наталья, не дожидаясь, пока она договорит, поспешила сказать:
– Я хочу узнать, куда он спрятал завещание!
– Она хочет спросить у своего мужа, где написанное им завещание, – повысив голос, произнесла Мария, обращаясь ко всем женщинам. После чего снова спросила у Натальи: – Ведь так?
– Пусть скажет! – не сдержавшись, истерически закричала молодая женщина. – Завещание должно быть! Он обещал мне! Но я не могу его найти…
Последнюю фразу она произнесла едва слышно, словно разом обессилев после нервной вспышки.
– Она не может найти завещание своего мужа, – громко произнесла Мария и торжествующим взглядом, словно это она открыла тайну и сообщила ее всем, обвела женщин. Те, затаив дыхание, наблюдали сцену, которая разыгрывалась перед ними. Они не слышали Наталью, потому что слушали только Марию. Вдов буквально околдовывал ее властный голос. Многие не сводили глаз с тускло мерцающего черного бриллианта в пентаграмме, словно пытаясь увидеть в нем нечто потустороннее. Некоторым даже казалось, что они видели.
– И сегодня мы поможем ей узнать это, – пообещала Мария. И обратилась к Наталье: – Ты готова к этому?
– Да, – почти благоговейным шепотом ответила та.
Мария перевела свой сверкающий взор на женщин.
– А вы готовы помочь ей в этом?
– Да, Мария! – прокричала в ответ неожиданно звонким, перекрывшим все остальные голоса, фальцетом Анастасия Филипповна. Она часто и возбужденно дышала, ее маленькое личико ярко пылало. – Мы готовы!
– Тогда приступим, – повелительным тоном произнесла Мария. – Где наш стол для спиритического сеанса?
Стол был скрыт от посторонних глаз в нише в стене за роялем. Дверь в нишу сливалась со стеной, и отыскать ее тому, кто не знал об этом, было непросто. Дверь запирали на два замка, ключи от которых хранились, помимо Анастасии Филипповны, еще у одной вдовы, наиболее уважаемой и пользующейся доверием всех остальных. Но открывать дверь можно было только в присутствии Марии и по ее прямому указанию. Ритуал был продуман до мелочей, и никто не пытался оспорить эти правила.
Это был не обычный стол для спиритического сеанса, каких много. Его изготовили по специальному заказу Клуба одиноких вдов из эбенового дерева, произрастающего на острове Цейлон. Изготовление и доставка обошлись в баснословную сумму, но оно того стоило, в чем вдов заверила Мария, убеждая их раскошелиться. По слова медиума, она использовала спиритический столик как связующее звено между двумя мирами – материальным и духовным, и именно этот, как никакой другой, подходил для данной цели. По окружности черной, как смоль, поверхности стола были начертаны красные буквы, располагавшиеся в алфавитном порядке. Ближе к центру шли, также вкруговую, цифры от ноля до девяти, а между ними два слова: «да» и «нет». В центре было оставлено место для магического блюдца, с помощью которого медиум общалась с духами.
Иногда, в зависимости от настроения, Мария предпочитала магический кристалл, представляющий собой стеклянный шар, в котором появлялись туманные, видимые только ей образы, посылаемые из мира духов. Но это бывало редко.
Фарфоровое блюдце, расписанное каббалистическими знаками, и прозрачный кристалл Мария приносила с собой. Они хранились в шкатулке, тоже эбеновой. Изделия из этого материала были, по ее словам, недоступны для чар и злых духов. Чего нельзя было сказать о самих вдовах, через которых призраки могли проникнуть в мир людей. Поэтому обычно перед спиритическим сеансом Мария проводила своеобразный инструктаж, предостерегая женщин от необдуманных поступков и недобрых помыслов во время общения с представителями астрального мира. Подобное действо происходило каждый месяц, и все они уже выучили назубок, что можно и чего нельзя делать во время сеанса, но продолжали внимать словам Марии с прежней готовностью и страхом.
Поскольку вход посторонним был воспрещен, женщинам пришлось самим устанавливать стол для спиритического сеанса посреди зала и расставлять стулья вокруг него. Свою лепту вносили все, невзирая на возраст и положение в клубе. Даже Анастасия Филипповна ухватила в нише тяжелый массивный стул, который едва ли не превосходил ее размером, и, тяжело пыхтя, притащила его к столу. Но старалась она не для себя. Это было кресло, в котором, словно царица Савская, обычно восседала Мария. Медиум приняла как должное любезность старушки и только благосклонно кивнула ей, выражая свою признательность.
Мария не проронила ни слова, пока все не расселись на стульях вокруг стола. Вдов было одиннадцать, медиум оказалась двенадцатой. Это было ровно двое меньше, чем рыцарей, сидевших за круглым столом короля Артура. Однако равнялось числу знаков Зодиака и количеству апостолов Иисуса Христа, что было добрым предзнаменованием. О последнем обстоятельстве Мария не преминула тут же сообщить всем. Взволнованные вдовы радостно переглянулись.
– Сегодня удачный день для общения с миром духов, – произнесла Мария, медленно обводя взглядом лица женщин, словно пытаясь каждой заглянуть в глаза. – Но запомните: вы не должны думать о плохом. Гоните прочь злые мысли!
После паузы, словно дав им время на выполнение своего требования, Мария продолжила:
– Надеюсь, все сняли с себя драгоценные украшения и часы. Это чрезвычайно важно!
Вдовы зашушукались, на всякий случай еще раз осматривая себя, а потом друг друга. Мария терпеливо выждала, пока они затихли.
– И ни звука, пока я не позволю! – произнесла медиум предостерегающим, почти зловещим тоном. – Духи злопамятны, не забывайте об этом. За малейшую обиду, которую вы можете по неосторожности причинить им – даже ненароком вырвавшимся словом! – они могут преследовать вас всю вашу жизнь. И даже я не смогу спасти жертву их мести. Поэтому те из вас, кто не уверен в себе, пусть выйдут из-за этого стола сейчас, до начала сеанса. Я требую этого ради вашего же блага!
