Вадим Иванович Кучеренко
Клуб одиноких вдов
Глава 10
Здание епархии было огорожено забором из металлических прутьев, выкованных, вероятно, в позапрошлом столетии. Само здание было построено еще раньше, чуть ли не при Екатерине II. В нем не было и намека на современные типовые постройки культовых сооружений православной церкви, поражающих как обилием сверкающих позолотой поверхностей, так и безвкусицей. Это было добротное, построенное на века здание, радующее глаз и внушающее надежду, что не все быстротечно, преходяще и суета сует, а есть вечные ценности – и что-то, пред чем меркнет сама смерть. Внутри было не менее красиво, чем снаружи. Марина всегда испытывала благоговейное чувство, входя в епархиальное здание. Это был душевный трепет перед Вечностью, которая ей предстояла, и о которой она, как и всякий другой человек, имела весьма смутное представление. Это была тайна, которая ей когда-то должна была открыться, но пока была за семью печатями и внушала только страх.
Марину здесь хорошо знали. Когда был жив муж, они часто заходили сюда вместе, пока строился храм. Потом она иногда приходила одна, к владыке Филарету. Разговаривала с ним о смысле жизни, пыталась обрести успокоение своей душе. Но покой не приходил, и встречи становились все реже и реже.
Увидев ее, благообразная старушка в темном платочке на голове, сидевшая за небольшим столом у входа, радостно произнесла:
– Спаси Господи!
– И вас, Тамара Ивановна, спаси Господь, – ответила Марина. – Как поживаете? Давно не виделись.
– Слава Богу, все благополучно, – сказала старушка, набожно перекрестившись.
– А как муж ваш, жив-здоров? – спросила Марина, желая доставить ей удовольствие.
Тамара Ивановна всегда охотно и многословно рассказывала ей о своих близких, которых у нее было много. Марина знала это, потому что к Рождеству всегда приезжала в епархию и одаряла всех ее сотрудников, а заодно и их родных, подарками. Это была традиция, которую породил ее муж, и продолжила она. Однако на этот раз все вышло иначе. На лестнице, ведущей на верхние этажи, послышались шаги, и Тамара Ивановна, только собравшаяся начать говорить, примолкла. Вместо этого она показала Марине на плакат, висевший на противоположной стене. На нем крупной вычурной вязью было написано: «Во многоглаголании несть спасения». Плакат был свежий, сиял девственной белизной бумаги и яркими красками букв. Несомненно, он появился недавно, уже при новом митрополите.
Это объявление позабавило Марину и вызвало недоумение. Но она не успела ни о чем спросить Тамару Ивановну, потому что на лестнице показался незнакомый ей молодой человек в черной монашеской рясе до пола. У него был надменный взгляд, которым он взирал на Марину свысока, быть может, потому, что был выше ее на две головы. Во всяком случае, ей хотелось, чтобы это было именно так.
– К кому? – спросил монах.
Было непонятно, обращается он к Тамаре Ивановне или спрашивает у Марины. Старушка растерялась. Марина почувствовала к ней жалость и ответила сама.
– К владыке, – лаконично сказала она.
– Ваше имя? – продолжал расспрашивать тот.
Марина назвалась.
– Вам было назначено? – последовал вопрос, в котором, как ей показалось, удивления было столько же, сколько и презрения.
Усилием воли Марина сдержала закипающий в ней гнев.
– Меня пригласили, – сказала она, сделав ударение на слове «пригласили». – Что-то не так?
Он не ответил, словно обдумывая ее слова.
– И, кстати, как вас зовут, молодой человек? – поинтересовалась Марина. Ей уже порядком надоел этот допрос. Такое с ней в епархии случилось впервые. – А то как-то это невежливо – задавать вопросы, не представившись.
– Иерей Константин, – сухо произнес он, не утруждая себя извинениями. И повелительным тоном сказал: – Идите за мной!
Он повернулся к Марине спиной и начал подниматься по лестнице с таким видом, словно восходил на небо. Подумав об этом, Марина едва не рассмеялась. «Чванливый мальчишка», – решила она. И невольно вспомнила фразу, которую часто повторял ее муж, когда брал ее на официальные приемы в администрации города или консульства иностранных государств: «Короля играет свита». Иерей Константин, несомненно, приехал вместе с новым митрополитом, входил в его свиту. И если у митрополита был такой помощник, то что же представлял собой сам владыка?
С этой мыслью Марина поднялась за иереем на второй этаж, где прежде находились апартаменты владыки Филарета. Она полагала, что теперь в них вселился новый митрополит. Однако оказалось, что в комнатах шел ремонт. Новый глава епархии разместился на том же этаже, но в другом помещении, которое раньше занимал епископ Феодорит, второй по значимости священнослужитель местной епархии. Где сейчас обретается епископ, Марина спрашивать не стала. Она, словно Алиса в стране чудес, уже устала удивляться, но догадывалась, что ей предстоит узнать еще много интересного.
Иерей Константин сопроводил ее до приемной перед кабинетом митрополита. Здесь за небольшим письменным столом сидела довольно еще молодая, но очень полная женщина с большой рыхлой грудью, выпирающей, словно тесто из кадки, из-под серо-коричневого платья простого покроя. У нее был нездоровый цвет лица. Она также была незнакома Марине.
– К Его Высокопреосвященству, – произнес иерей Константин, обращаясь к ней, но глядя поверх головы. И с плохо скрытой обидой добавил: – Меня не предупредили, что владыка назначил кому-то аудиенцию.
– Простите, ваше преподобие, – сказала женщина. У нее даже голос был жирный и какой-то тягучий, словно он истекал маслом. – Видимо, в канцелярии допустили оплошность. Еще не привыкли. Я сделаю им выговор. Впредь такого не повторится.
– Я надеюсь, – недовольно буркнул иерей Константин и вышел, забыв попрощаться.
Марина проводила его насмешливым взглядом. Видимо, иерей Константин был всесильным фаворитом нового митрополита, подумала она, а епархия превратилась в подобие французского двора в средние века, где правили любимчики короля, миньоны. Это сравнение показалось ей забавным. При владыке Филарете подобного быть не могло. Это был священнослужитель старой закалки, прошедший огонь, воду и медные трубы, которыми испытывали православие в России последние сто лет. Старик на своем веку пережил немало взлетов и падений и хорошо понимал, что нет ничего вечного под солнцем и никакие земные блага не стоят того, чтобы из-за них потерять душу. У него не было любимчиков в епархии, ко всем он относился одинаково ровно и с отеческой любовью, иногда с любовью же карая.
Всему городу был известен скандал, разразившийся в епархии, когда владыка Филарет восстал против частых туристических поездок служителей церкви за границу и потребовал от них сдать свои загранпаспорта в канцелярию. Но многие батюшки воспротивились, посчитав это самодурством выживающего из ума старика. Чем все закончилось, так и осталось неизвестным, однако вскоре после этого владыка Филарет подал первое прошение на имя Патриарха Московского и всея Руси, буквально умоляя отпустить его на покой в связи с преклонным возрастом. Потом в течение пяти лет было еще несколько прошений, и последнее удовлетворили, по всей видимости, подыскав, наконец, достойного преемника. Владыка Филарет с его устаревшими взглядами на мир и общество явно не вписывался в современные реалии.
– Присаживайтесь, Марина Львовна, – тем же елейным голосом, но уже без подобострастия, сказала толстуха, показав жестом на маленький диванчик, стоявший у окна. – Вам придется немного подождать. Как только Его Высокопреосвященство освободится, я сообщу ему, что вы пришли.
Говорила она таким тоном, словно замещала самого святого Петра, передавшего ей ключи от рая, и теперь имела право решать, кого пропустить в райские врата, а кого повернуть назад.
С мыслью, что чаша унижений еще не выпита до дна, Марина присела на диванчик и отвернулась к окну, за которым виднелись несколько чахлых деревьев с уже облетевшей листвой. Не пробыв в епархии и десяти минут, она уже хотела уйти отсюда как можно быстрее. Прежде такого с ней никогда не бывало. Марина чувствовала, как в ней зарождается инстинктивное чувство неприязни к новому митрополиту, которого она еще даже в глаза не видела. Генриха III, как ей было известно из романа Дюма, не любили именно из-за его миньонов. И сейчас, после недолгого общения с иереем Константином, она поняла почему.
Желая быть объективной, Марина пыталась найти митрополиту оправдание. Ведь, например, не пошел же он по проторенной дорожке и не взял в секретари девицу модельной внешности.
Однако, с иронией возражала Марина сама себе, это могло произойти из-за того, что у владыки свое представление о прекрасном. Называют же некоторые Мону Лизу кисти Леонардо да Винчи красивой женщиной…
Размышления Марины были прерваны секретарем митрополита. Она сходила в кабинет и вернулась, оставив дверь открытой.
– Пройдите, – произнесла женщина почти с благоговейным придыханием. – Владыка Димитрий ждет вас.
По всей видимости, она трепетала перед своим начальником, и каждый, кто удостаивался его аудиенции, становился в ее глазах чуть ли не кандидатом в святые.
Марина вошла в кабинет с таким чувством, будто входила в клетку с диковинным хищным зверем. Ей было немного не по себе и любопытно одновременно. На эту встречу она одела то самое черное платье с вышивкой, от которого отказалась накануне, когда собиралась на вечер в Клуб одиноких вдов. И теперь была довольна, что выбрала именно его. Платье было скромным и одновременно выгодно подчеркивало достоинства ее фигуры. Если новый митрополит не окончательно перестал быть мужчиной, став монахом, он должен был оценить ее вкус.
Владыка Димитрий встретил ее стоя. Она увидела перед собой очень высокого и худого, словно жердь, человека в длинной черной рясе с широкими рукавами, узкой в талии и плотно прилегающей к телу с боков и со спины. Поверх рясы на длинных золотых цепях были надеты панагия с изображением Божией матери и наперсный крест восьмиконечной формы, украшенный драгоценными камнями. Голову его покрывал клобук белого цвета с бриллиантовым крестом. Митрополит был чуть ли не вдвое выше Марины, но едва ли шире ее в плечах, и потому его фигура действительно выглядела уродливо. На его щеках и подбородке росла реденькая пегая бородка, подчеркивающая одутловатость и темные круги под глазами. Митрополит, несомненно, страдал от какой-то болезни, и, вероятно, много пил, чтобы заглушить боль. Но можно было предположить, что его лицо носило на себе также отпечаток ночных бдений, проведенных в молитвах.
«Либо это очень больной человеком, либо он жаждет венца мученика», – это была первая мысль, промелькнувшая в голове Марины. Но у нее не было времени ее обдумать. Величественным жестом митрополит протянул руку, рассчитывая, по всей видимости, что Марина ее поцелует. Так следовало поступить по православной традиции любому воцерковленному мирянину. Однако она так и не научилась целовать мужских рук, даже если те принадлежали священнослужителям, и быстро протянула свою, чтобы избежать неловкости. Их пальцы встретились и мгновенно расстались, словно прикоснулись к раскаленной поверхности. Но со стороны могло показаться, что митрополит и Марина пожали друг другу руки.
Будь это владыка Филарет, Марина непременно попросила бы у него благословения. Но это был не он, и она просто сказала:
– Рада приветствовать вас, владыка Димитрий. Надеюсь, наш город придется вам по душе.
Может быть, ей это померещилось, но в глазах митрополита промелькнуло презрение при упоминании о городе. Он ничего не ответил, только кивнул, благодаря.
Они присели в мягкие кресла, которые разделял инкрустированный латунью столик, изготовленный из дерева ценной породы. Вся мебель в комнате была добротной и очень дорогой. Стены украшали картины на религиозные темы и портреты, на которых были нарисованы старцы в клобуках и расшитых золотом рясах. Самым большим, в натуральную величину, был портрет с изображением последнего патриарха Московского и всея Руси.
После недолгого молчания, словно не найдя другой темы для начала беседы, митрополит возобновил разговор о городе. Могло показаться, что все это время он обдумывал слова Марины.
– Мое первое впечатление о вашем городе противоречиво, – сказал он почти с обидой, видимо, все же не простив того, что Марина отказалась целовать его руку. – Много заблудших душ, мало православных обителей.
– Так ли уж мало, владыка? – возразила Марина, не став развивать тему о заблудших душах, к одной из которых она причисляла себя.
– Чрезвычайно, – резко ответил митрополит тоном, не терпящим возражений. – В Москве на каждые сто тысяч человек приходится почти по пять храмов. А в вашем городе сколько?
«Нам хватает», – едва не заявила Марина, но вовремя сдержалась, призвав на помощь христианское смирение. Это прозвучало бы как вызов, а этого она не хотела. Ни к чему ей было ссориться с новым митрополитом, какие бы чувства он у нее ни вызывал. Во всяком случае, при первой же встрече.
Однако сам митрополит, создавалось впечатление, христианским смирением не обладал. Он гневно смотрел на Марину, словно угадав ее невысказанные мысли. Ее возражение вызвало у него раздражение. Он явно не привык к тому, чтобы его слова оспаривали.
– Мы исправим это, – сказал он, не дождавшись от нее ответа. – И начнем со строительства кафедрального собора. Мы воздвигнем его на центральной площади перед городской администрацией. Это лучшее место и самое подходящее.
Марина вспомнила слова Тани о том, что новый митрополит уедет в Москву, как только построит в их городе кафедральный собор. И подумала, что на этот раз Таня, возможно, как в воду глядела. Но не исключено, что храмы были для митрополита идеей фикс. Ответ на этот вопрос зависел от того, был он религиозным фанатиком или обыкновенным карьеристом. В этом ей еще предстояло разобраться.
– Что вы скажете об этом? – неожиданно обратился митрополит к ней.
Несомненно, он ждал одобрения. Однако Марина недоуменно пожала плечами.
– Но в городе уже есть кафедральный собор, – сказала она.
Ей ли было не знать об этом!
– Сколько он вмещает – меньше тысячи человек? – презрительно спросил митрополит. – Новый собор, о котором я говорю, рассчитан на пять тысяч. Когда его построят, вы поймете, как заблуждались!
«А если заблуждаетесь вы?» – хотела спросить Марина, но благоразумно промолчала.
Жизнь научила ее, что иногда лучше оставить свои мысли при себе.
Глава 11
Кафедральный собор построили в городском парке, на месте которого в дореволюционные времена находилось кладбище и старая церквушка при нем. Когда в стране к власти пришли большевики, церковь разрушили. Заброшенное кладбище заросло травой, кресты рухнули, могильные холмики со временем сравнялись с землей. Над могилами воздвигли увеселительные аттракционы, посадили деревья и кусты. Назвали это место парком культуры и отдыха. Горожане десятилетиями отдыхали и веселились на бывшем кладбище, забыв или не зная об этом. Потом, когда начали закладывать фундамент новой церкви, из земли вырывали истлевшие гробы со скелетами внутри. Их хоронили заново на городском кладбище, уже безымянных и безродных…
Злые языки долго потом говорили, что Олег Туков вымостил себе дорогу в рай человеческими костями. Однако Марина всегда считала, что они с мужем сделали благое дело, профинансировав строительство собора. Олега даже наградили каким-то церковным орденом.
Сколько времени и денег было потрачено… И вот теперь оказывается, что все это было зря?
Марина не могла поверить в это. Подняла недоуменные глаза на митрополита. Но он по-своему понял ее немой вопрос. И сказал совсем не то, что она хотела услышать.
– Мне известно, что ваш муж был филантроп и глубоко верующим человеком. Царствия ему небесного! Вы его наследница. И не только материальных благ, но дел и помыслов духовных. Епархия рассчитывает на вашу посильную помощь, замыслив столь грандиозное строительство. Ради этого я и позвал вас. Вы одна из немногих, к кому я решил обратиться лично…
«Он уговаривает меня, как Остап Бендер членов Союза меча и орала», – с горькой иронией подумала Марина. Если бы она поддалась на уговоры митрополита, то оскорбила бы память своего мужа, который вложил в строительство храма не только деньги, но и душу. Этот кафедральный собор был ему вечным памятником. И сейчас митрополит призывал разрушить его, пусть и не в буквальном смысле этого слова.
«Да что он о себе думает?» – едва не вскрикнула Марина. Она хотела подняться и уйти, лишь бы не слышать этот ласковый голос, змеей заползающий ей в уши и отравляющий ее душу своим сладким ядом.
– Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю, – тихо произнесла она, чтобы удержать себя от вспышки гнева.
Митрополит не расслышал ее. Он был увлечен своим замыслом, и ему казалось, что никто не может остаться к нему равнодушным, стоило только доходчиво объяснить его грандиозность. К сожалению, не каждый может сразу понять это. Но на то он и пастырь человеческих душ, чтобы терпеливо вести к цели, величие которой они поймут, только достигнув ее.
Все эти мысли легко читались на лице митрополита. Взглянув на него, Марина поняла, что любые ее возражения сейчас будут неуместны и вызовут только гнев и неприятие. Поэтому она только спросила:
– И во сколько обойдется строительство?
Но митрополит не стал отвечать на этот каверзный вопрос, который возвращал его с заоблачных высот на грешную землю. Вместо этого он, чуть повысив голос, произнес:
– Елена Петровна!
И сразу же на пороге комнаты, словно она все это время стояла за дверью и подслушивала, возникла его секретарь.
– Я слушаю, Ваше высокопреосвященство, – почти раболепно произнесла она, не поднимая глаз.
– Пригласите ко мне епископа Феодорита, срочно, – распорядился митрополит. – Да скажите ему, чтобы взял с собой смету строительства нового кафедрального собора и все чертежи.
Митрополит еще не договорил, а его секретаря уже не было в кабинете. Марину поразило, что, несмотря на свою тучность, двигалась женщина легко и почти бесшумно. Видимо, сказывалась многолетняя выучка.
– Епископ Феодорит отвечает в епархии за связи с внешним миром и средствами массовой информации, – пояснил митрополит. – Я передал ему все документы, чтобы он начал…
Митрополит замялся, подыскивая слово. Марина пришла ему на помощь.
– Рекламную компанию, – сказала она.
Митрополит недовольно поморщился, но промолчал. Марина догадалась, что сам он наверняка употребил бы другие слова, более обтекаемые и менее точные по смыслу, но благозвучные. Однако и не подумала исправиться. Она осуждала церковь за то, что та старается не называть вещи своими именами, одевая на них своего рода вуаль. Поэтому на церковном языке ягненок – это агнец, монах – инок, монастырь – скит, а все, что доставляет человеку плотскую радость – это соблазн. Этакий завуалированный смертный грех. Но впасть в грех – это одно, а соблазниться – совсем другое. Кара за грех – адские муки, а соблазн карается епитимьей, исполнив которую наказанный возвращается в лоно церкви. Как говорится, не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься. Был во всем этом привкус лицемерия, которое Марина на дух не выносила. И если уж митрополит желает лицемерить, то пусть, по крайней мере, не вовлекает ее в это, думала она. Маленькое зло, если ему не противостоять, будет разрастаться, как раковая опухоль. И со временем обязательно превратится в большое зло. Конфуций был прав.
Напряженное молчание нарушил приход епископа Феодорита. Это был сухощавый, среднего роста мужчина с обширными залысинами на голове и редкой, но длинной бородкой, придающей ему чрезвычайно благообразный вид. А еще ему очень шла ряса, в отличие от многих служителей церкви. Марина подозревала, что именно благодаря своей бороде и умению носить рясу он и сумел сделать карьеру в епархии.
Она знала епископа Феодорита еще с тех времен, когда его звали Михаилом, и он даже не помышлял о церкви. Они учились в одной школе, он на класс старше. Учился он неважно, поэтому по окончании школы поступил в местный педагогический институт, куда принимали всех лиц мужского пола почти без экзаменов, чтобы хотя бы слегка разбавить бабье царство. Но быть учителем в школе он не хотел, поскольку это была малооплачиваемая и слишком нервная работа, поэтому по окончании института пошел работать в районную газету. Однажды, накануне какого-то религиозного праздника, ему поручили взять интервью у митрополита. Так он познакомился с владыкой Филаретом и сумел вызвать у него симпатию. Очень быстро Михаил понял, что церковь – хлебное место, где можно жить припеваючи, если научиться скрывать свои истинные мысли и проявлять подобострастие ко всем без исключения священнослужителям рангом выше. И он стал очень набожен. А затем попросил митрополита благословить его на послушание в одном из православных приходов. Начал с низов, но очень скоро, заручившись поддержкой владыки, пошел семимильными шагами вверх по карьерной лестнице. Заочно закончил духовную семинарию, потом так же – академию. Владыка Филарет долго благоволил ему. А в один прекрасный день епископ Феодорит решил, что старику пора на покой и начал интриговать против него. Он был прирожденным Макиавелли. Марина знала, что именно он посеял смуту в рядах местного духовенства, когда владыка потребовал от них сдать загранпаспорта. И, благодаря своим связям в газетах и на телевидении, сумел сделать этот скандал достоянием общественности. Епископ Феодорит рассчитывал, что патриарх сместит митрополита, испортившего свою безупречную прежде репутацию смутой в епархии. И задуманное ему удалось, правда, не сразу.
Однако воспользоваться плодами своей победы епископ не сумел. Видимо, там, где все решают, его не сочли достойным занять столь высокий пост. Вышло только хуже – из пользующегося почти неограниченной властью в епархии человека он превратился в разменную фигуру, поскольку у нового митрополита были свои любимчики, претендующие на эту должность. Епископ начал опасаться, что его могут перевести в другую епархию, едва ли с повышением, но намного более удаленную от Москвы и благ цивилизации. Этот постоянный страх отразился на его здоровье и внешности. За несколько недель у него испортился цвет лица, приняв желчный оттенок, заметно прибавилось седины в бороде, и даже ряса обвисла, лишив фигуру былой элегантности.
Марина даже не сразу его узнала, настолько епископ Феодорит изменился внешне после их последней встречи. Прежними остались только маленькие бегающие глазки встревоженной мыши, которые она помнила еще со школы. Зная за собой этот недостаток, он, уже перейдя на работу в районной газете, начал носить очки, несмотря на то, что у него было хорошее зрение.
Но намного больше Марину удивило, что епископ Феодорит сделал вид, что не знаком с нею. Возможно, он опасался, что новому митрополиту может не понравиться обширный круг его знакомств вне стен епархии. Или он начнет расспрашивать Марину, а та расскажет о епископе то, что митрополиту знать не следовало. Марина не могла даже догадаться, какими мыслями руководствовался епископ, прирожденный интриган. Она предпочла предположить, что ему неловко перед ней, потому что его, второе по значимости лицо в епархии, выгнали из собственного кабинета, как мальчишку. И, чтобы не смущать епископа еще больше, она приняла как должное его сухое равнодушное приветствие, ответив безразличным кивком головы. Прежние их встречи в этом же кабинете были намного более эмоциональными, хотя никогда и не доставляли ей радости. Она уважала владыку Филарета и в глубине души презирала епископа Феодорита. И этим все было сказано.
Епископ Феодорит принес целую кипу бумаг, которые разложил на столике перед митрополитом и Мариной. А сам отошел в сторону, но не настолько далеко, чтобы не слышать их разговора.
– Вот это и есть новый кафедральный собор, – с нескрываемой гордостью, словно говоря о любимом ребенке, сказал митрополит, показывая Марине рисунок, выполненный цветными карандашами.
Собор был большой. Это все, что могла бы сказать о нем Марина, спроси ее митрополит. Он не впечатлил ее. Это была все та же современная архитектура, типовая постройка, которая претила ей. Таких храмов в последние десятилетия появилось много в Москве, да и во всех больших городах страны, словно их строили под копирку, по единому образцу. Он не шел ни в какое сравнение по красоте с храмом, возведенным на деньги ее мужа. Тот был построен по индивидуальному проекту, и знаменитый архитектор вложил в него весь свой опыт и талант, помноженный на вкус самой Марины. Как многие говорили, безупречный вкус. Она едва сумела скрыть разочарование, рассматривая рисунок.
Но затем Марина взяла в руки смету и испытала еще большее разочарование. Цифра, обозначенная в графе «расходы», была явно заниженной. Марина помнила, во сколько обошлось строительство храма их семье. А это был собор, во много раз превосходящий его размером, не говоря уже о дорогостоящей и явно излишней помпезности, только уродующей внешний облик здания. По всей видимости, митрополит сделал это намеренно, не желая отпугивать будущих инвесторов и филантропов. Мало кто из деловых людей станет жертвовать на храм, стоящий миллиард, понимая, что такой суммы все равно не собрать. Пожертвования нищих прихожан – тонкий ручеек, который никогда не напитает реку. При самом лучшем раскладе строительство затянется на десятки лет, если когда-либо будет вообще закончено. Вероятно, митрополит руководствовался принципом «ввязаться в драку, а там будь что будет». Или он рассчитывал на божью помощь, что, учитывая его настрой, более вероятно.
Марина отложила смету и сделала вид, что просматривает другие бумаги. Но они уже не интересовали ее. Она поняла, что это утопия. Новый митрополит настолько одержим своим замыслом, что потерял всякое представление о реальности. Он живет в другом мире, где во всем уповают на Бога, не понимая, что Господь помогает только тем, кто помогает себе сам. Во всяком случае, она, Марина, не вложит в этот проект ни копейки, если только ее не принудят к этому непреодолимые обстоятельства. Например, второе пришествие Христа через год или два, о котором она узнает заблаговременно.
– Что вы думаете об этом? – спросил митрополит, начиная хмуриться. Ему явно не нравилось, что слова из Марины приходится вытягивать клещами, а еще больше, что они имели для него значение. Обычно немногословным был он, а все остальные с трепетом внимали ему. Ситуация была непривычной, и это раздражало его.
– Проект грандиозный, – только и смогла сказать Марина, не желая кривить душой. Для этого у митрополита был епископ Феодорит и вся его свита.
Но для митрополита ее слов оказалось достаточно, чтобы к нему вернулось хорошее настроение. Он неверно истолковал смысл фразы, приняв констатацию факта за восхищение.
– Я был уверен, что вы оцените его, – заявил он. И неожиданно предложил: – А не хотите ли слегка перекусить? Время обеденное.
Почему бы и нет, подумала Марина и кивнула. Это только в доме своего врага не вкушают пищи, но митрополит пока был ей не враг, а епархия не была его домом, что бы он там ни думал. Даже кабинет, в котором он принимал ее, был не его, а епископа Феодорита. Интересно, пригласит ли митрополит епископа присоединиться к их трапезе?
Но епископ, так и не дождавшись приглашения, ушел, предварительно собрав со стола все принесенные им бумаги. Вместо него вошла секретарь с подносом в руках, который казался крохотным в сравнении с ее необъятными телесами. Но того, что было на подносе, хватило бы накормить троих таких, как она, подумала Марина. На тарелочках лежали икра, красная и черная, балык, мясные деликатесы и прочая снедь, общая стоимость которой, быстро прикинула в уме Марина, превышала десяток тысяч рублей. Это был роскошный фуршет, который мог бы вызвать аппетит у самого притязательного гурмана.
Но Марине кусок не шел в горло. Она вспомнила о нищих на паперти и тех старухах, которые жертвовали в храме на нужды церкви свои жалкие гроши. Это они оплатили яства, которыми сейчас угощал ее митрополит. Возможно, он рассчитывал, что каждый потраченный на ее угощение рубль вернется ему сторицей, и потому не поскупился. Но глядя на то, как он поедает бутерброды с икрой, Марина усомнилась в этом. Митрополит выглядел как человек, который привык к такой пище. Сама она положила в рот только кусочек колбасы и долго пережевывала его, чтобы не брать нового.
Заметив, что она мало ест, митрополит тоном радушного хозяина сказал:
– Да вы угощайтесь без стеснения!
– Берегу фигуру, – отшутилась Марина.
– Да-да, я слышал, что вы человек искусства, – кивнул митрополит. – И знаете, о чем я только что подумал? Ведь вы могли бы помочь епархии не только деньгами, но и своим талантом.
Невольно Марина почувствовала себя польщенной. Что и говорить, митрополит умел искушать слабые создания. Вероятно, поэтому его секретарша смотрит на него восхищенными глазами.
– И как же? – поинтересовалась Марина, живо представив себе, как она танцует в церкви перед проповедью или после нее. Это было греховное видение, и мысленно она трижды перекрестилась.
– Скоро Рождество, – митрополит снова увлекся и заговорил громче, оглушая ее своим хорошо поставленным голосом, которым он привык проповедовать с амвона. – Мне хотелось бы провести благотворительный Рождественский концерт для жителей города. Вам нравится эта идея?
– Это благое дело, – искренне сказала Марина.
– Тогда примите участие в ее воплощении, – произнес с покровительственной улыбкой митрополит. – Обычно я поручаю организацию подобных мероприятий иерею Константину, но слишком мало времени осталось. И, кроме того, сейчас он занят созданием митрополичьего хора, который должен обязательно выступить в Рождественском концерте. Прослушивает, репетирует…
– В епархии много батюшек с хорошими голосами, – поддакнула Марина. И попала впросак. Митрополит нахмурился.
– Не нахожу этого, – сказал он недовольно. – В других епархиях, где я до этого правил, было больше. А здесь очень сырой материал. Иерей Константин опасается, что на этот раз он не успеет подготовить программу к Рождеству. – Помолчав, он спросил: – Так вы поможете ему?
– С превеликим удовольствием, – ответила Марина. – И даже сама приму участие в концерте, если позволите.
Ей показалось, что митрополит слегка побледнел, если только это было возможно с его цветом лица. И она поспешила успокоить его.
– Я не буду танцевать, года мои уже не те, но стихотворение на тему православия со сцены прочту. У меня есть подобный опыт. Надеюсь, я не испорчу концерта.
