Вадим Иванович Кучеренко
Клуб одиноких вдов
Она снова выждала минуту. Но ни одна из вдов не вняла призыву и не вышла из-за стола. Только дыхание у многих участилось и стало громче и отрывистее. Сеанс еще не начался, но нужная степень экзальтации была уже достигнута.
– Возьмите друг друга за руки, – потребовала Мария.
Марина почувствовала, как за ее ладонь цепко ухватилась сухонькая тараканья ручка Анастасии Филипповны и поразилась ее неожиданной силе. Другую ее ладонь схватила мягкая и жирная рука, влажная от волнения. Это было еще хуже. Марина морщилась, но приходилось терпеть. Ни за какие блага в мире она не отказалась бы от участия в этом спиритическом сеансе.
Втайне от всех Марина хотела бы стать в этом представлении главным действующим лицом, а не статистом, но это было не в ее власти. Каждый раз Мария сама назначала тех, кому разрешалось вступать в контакт с миром духов. И еще ни разу ее выбор не пал на Марину. Но она надеялась, что однажды это случится, поэтому и оставалась членом Клуба одиноких вдов даже после того, как разочаровалась в самом клубе.
Марина хорошо знала, что она хочет и почему. Ей было необходимо пообщаться, пусть даже через медиума, со своим покойным мужем. Она надеялась, что это принесет долгожданный покой ее страждущей душе. Ее душа страдала, и так не могло продолжаться бесконечно. Иногда она была готова возненавидеть Марию за то, что та обходит ее стороной. Но это были злые мысли, от чего предостерегала медиум, поэтому Марина старательно гнала их прочь.
Сейчас она искренне хотела, чтобы медиум помогла Наталье. Уверенность Марии внушала надежду.
После того, как электрический свет был выключен, только свечи в серебряных канделябрах освещали зал. Выражение лиц участниц спиритического сеанса скрывал полумрак, а темные одежды делали их почти невидимыми.
Мария взяла блюдце и подержала его над пламенем свечи. Затем установила блюдце в центр спиритического круга и, прижимая длинными тонкими пальцами, властно произнесла:
– Дух Якова Ефремовича Юдина, приди к нам!
Так звали покойного мужа Натальи. Сама она сидела напротив Марии и приготовилась записывать ответы, которые медиум должна была задавать духу от ее имени. Рука молодой женщины, в которой она сжимала карандаш, дрожала. Мария не раз говорила, что духов, которых она вызывает, не надо бояться, они не способны причинить вред участницам сеанса, пока те выполняют все требования медиума. Однако Наталье было страшно, Марина видела это. «Жалкая курица, – с презрением подумала она. – Мне бы очутиться сейчас на ее месте!»
Мария повторила свою фразу, вызывая духа, еще дважды. Но блюдце оставалось неподвижным. Мария чуть надавила на него, как бы подталкивая. Но и после этого блюдце не шелохнулось.
– Дух Якова Ефремовича Юдина, вы не хотите общаться с нами? – спросила Мария. Помолчав и не получив ответа, она уточнила: – Быть может, вам мешает чье-то присутствие за этим столом?
Однако ничего не изменилось. Кто-то из вдов разочарованно вздохнул. Такое случалось. Возможно, несмотря на уверение Марии, сегодня был неудачный день для общения с духами. Или была другая причина, по которой дух покойного мужа Натальи не хотел являться к ним. Все подумали об этом, когда сама Наталья дрожащим голосом тихо произнесла:
– Он и при жизни был очень упрямым.
В ее тоне слышался скрытый упрек. Мария неодобрительно покачала головой. Все знали, что духа нельзя осуждать, что бы ни случилось во время спиритического сеанса. Он мог обидеться и уже никогда не отозваться, как бы его ни вызывали из астрального мира. Многие вдовы с негодованием посмотрели на Наталью. Молодая женщина едва не заплакала от обиды, почувствовав общее осуждение. Она чувствовала себя еще более несчастной, чем до начала сеанса. Марине было искренне жаль ее. Однако ее презрение в Наталье только усилилось.
– Не будем отчаиваться, – произнесла Мария. – Я чувствую незримое присутствие других духов – мадам д`Эсперанс, Эммы и Леоноры. Они все-таки явились, откликнувшись на мое приглашение. Они помогут мне, придадут силы. Дух Якова Ефремовича Юдина может не отвечать нам, это его право, но мы увидим его в моем магическом кристалле.
Вдовы взволнованно зашептались. Мария редко использовала свой магический кристалл во время спиритических сеансов. Это требовало намного большей затраты энергии, чем общение с астральным миром посредством блюдца. И могло довести медиума до изнеможения. Однако Мария пошла на это, вызвав их восхищение. Лишь Марине, показалось, что упорное молчание духа покойного мужа Натальи задело самолюбие медиума, и та решила достичь цели во что бы то ни стало. Но она промолчала, ничем не выдав своего скепсиса.
Мария убрала блюдце со стола, а взамен поставила в центр спиритического круга прозрачный стеклянный шар, достав его из своей эбеновой шкатулки. Сделала несколько пассов руками над ним и проговорила:
– Дух Якова Ефремовича Юдина, покажи нам, где находится твое завещание! То, которое ты написал при жизни.
Сначала шар отражал только дрожащее пламя свеч. Казалось, что огонь пылает внутри шара и пытается выбраться наружу. Постепенно свет начал угасать, словно уступая тьме. Когда шар стал почти непроницаемым, в нем появились мелькающие тени, которые можно было принять за какие-то образы. Мария пристально вглядывалась в шар и отрывисто произносила короткие фразы:
– Мгла рассеивается… Время повернуло вспять… Мы в прошлом… Здесь все призрачно – люди, вещи… Я вижу, что призрак входит в какую-то квартиру… В ней много старинной мебели и картин на стенах…
– Это наша квартира! – вырвалось у Натальи. От волнения она выронила карандаш, который скатился со стола и, как всем показалось в напряженной тишине, с громким стуком упал на пол. – Он вошел в нашу квартиру!
Она оглядывалась на окружавших ее женщин, словно призывая их разделить ее радость.
– Молчи! – гневно проворчала Анастасия Филипповна. – Спугнешь, бестолочь!
Наталья испуганно зажала себе рот рукой, вспомнив наставления медиума. Но ее выдержки и благоразумия хватило ненадолго. Сыграл свою роль и выпитый коньяк. Вполголоса она продолжала комментировать почти каждую фразу медиума, не замечая возмущенных взглядов вдов.
А впавшая, по всей видимости, в транс Мария, не видя и не слыша ничего вокруг себя, продолжала говорить:
– Призрак входит в комнату… Антикварная мебель Серебряного века… Письменный стол с лампой под зеленым абажуром…
– Это его кабинет, – радостно воскликнула Наталья. – Я узнала по лампе!
– Призрак подходит к картине на стене… На портрете изображен пожилой мужчина невысокого роста, полный, с резкими чертами лица…
– Это мой муж! – заявила Наталья. – Этот портрет висит в его кабинете.
– Призрак сдвигает картину в сторону… Под ней стальная плита… Это сейф… Он поворачивается ко мне и показывает на сейф пальцем… Он как будто хочет что-то сказать…
– Завещание! – раздался пронзительный торжествующий крик Натальи.
Голос медиума дрогнул, и Мария смолкла. В наступившей тишине было слышно только возбужденное дыхание женщин и чьи-то одинокие всхлипы. Это плакала Наталья.
– Так вот где, – бормотала она сквозь слезы. – Под картиной… В сейфе… А я не знала о нем…
Мария перевела отсутствующий взгляд с шара на нее. Возвращение медиума из астрального мира произошло не сразу. И по мере того, как ее глаза приобретали прежнее выражение, мгла внутри шара рассеивалась. А когда шар снова стал прозрачным, туманные видения в нем окончательно исчезли. Он снова отражал только пламя свечей.
Глаза Марии недобро сверкнули. Она была не на шутку разгневана.
– Ты спугнула его, – обвиняющим тоном произнесла медиум. – Призрак не успел ничего мне сказать. А ведь он хотел.
Марине показалось, что она едва сдерживается, чтобы не запустить шаром в голову молодой женщины.
Но Наталья не слушала ее. Престав плакать, она уже тихо хихикала, вытирая глаза. А потом начала икать, часто и громко.
– Простите, но мне надо что-нибудь выпить, – сказала она, пытаясь встать. Однако ноги не слушались ее. И она воззвала к окружающим: – Кто-нибудь, принесите мне коньяка!
– Да она пьяна, – поразилась Мария. И, внезапно, точно прозрев, воскликнула: – Так вот почему дух ее мужа не захотел с нами общаться!
Медиум устало откинулась на спинку стула. Спиритический сеанс потребовал от нее колоссальных затрат жизненной энергии. А последняя гневная вспышка окончательно лишила сил.
– Включите свет, – слабо махнула она рукой. – Сеанс окончен.
Точно подчиняясь ее воле, в зале тотчас зажглись лампы. Анастасия Филипповна уже спешила к ней с тарелкой, в которой лежали несколько оставшихся от фуршета крошечных бутербродов с рыбой и мясом, проткнутых шпажкой. Вдовы разбрелись по залу и, разбившись на группы, оживленно переговаривались, обсуждая то, что произошло во время сеанса. Наталья, так и не сумев подняться со стула, заснула, уронив голову на стол, тоненькая струйка слюны стекала из ее рта на слово «нет». Это было почти святотатство, но никто не решался разбудить ее. Вдовы отворачивались, делая вид, что ничего не замечают. Все ждали, что скажет Мария. А медиум буквально проглатывала одно канапе за другим, словно никак не могла насытиться, и молчала.
Впервые Марина почувствовала к ней что-то вроде симпатии. В этом Мария была похожа на нее. Вероятно, когда у Марии портилось настроение, она также начинала поглощать неумеренное количество пищи, чтобы забыть о своих неприятностях. Медиум предстала перед ней обыкновенным человеком, подверженным обычным человеческим слабостям. Ей захотелось сказать Марии несколько добрых слов, в конце концов, просто поблагодарить ее. Желая того или нет, но она спасла Наталью.
Марина решительно направилась к Марии, воспользовавшись тем, что Анастасия Филипповна отошла от нее за новой порцией канапе.
– Спасибо вам, – сказала она, приблизившись, но не настолько, чтобы медиум могла дотронуться до нее рукой, если бы захотела. Почему-то это было бы ей, она чувствовала, крайне неприятно. – Я благодарю вас за Наталью от лица всех членов нашего клуба.
Мария тяжко вздохнула, словно она считала, что не заслуживает благодарности.
– Наталья ваша подруга? – вдруг спросила она.
– В некотором роде да, – ответила Марина. – Не близкая, но мы с удовольствием общаемся, когда встречаемся в клубе.
Она сама не понимала, почему так откровенна с Марией. Но лгать не хотела.
– Предупредите ее, что она должна быть осторожной, – сказала Мария. – Если дух ее мужа обиделся или разозлился, то мы обе в опасности. И я не знаю, кого он выберет для своей мести.
Говоря это, она потянулась к Марине, словно действительно хотела дотронуться до нее. Марина невольно отпрянула. Медиум не стала повторять попытки, понимающе усмехнувшись.
– Вы меня не любите, – произнесла она без всяких эмоций. – Я вас понимаю. Таких, как я, мало кто любит, в основном нас опасаются. Мы не совсем люди в ваших глазах, не так ли?
– Я ничего и никого не боюсь, – надменно ответила Марина. Ей было неловко за проявленную только что слабость, и она пыталась скрыть это за внешней грубостью. – И уж тем более вас, Мария.
Мария бросила на нее проницательный взгляд. И слегка вздрогнула, как будто увидела что-то пугающее.
– Вам что-то надо от меня, – задумчиво сказала она. – Иначе бы вы никогда не подошли. Я права?
– Может быть, – неопределенно ответила Марина. Она еще не приняла окончательного решения. – Но не место и не время говорить об этом здесь и сейчас. Мы можем встретиться, например, завтра?
– Приходите ко мне в салон, – предложила Мария. – А еще лучше домой, тогда нам точно никто не помешает. Только не завтра. Я весь день буду отдыхать, приходить в себя после сегодняшнего сеанса, и ничем не смогу вам помочь.
Она достала из эбеновой шкатулки и протянула Марине свою визитную карточку с адресом и телефоном.
– Имейте в виду, что я редко кого приглашаю к себе домой. Но для вас делаю исключение.
– Почему? – настойчиво спросила Марина.
– Потому что мы родственные души. И я тоже не боюсь вас.
– Почему вы должны меня бояться? – искренне изумилась Марина.
Но Мария не успела ответить, или не захотела, потому что к ним подошла Анастасия Филипповна и могла услышать ее. Старушка ревниво встала между ними, заслонив медиума спиной. Она походила на взъерошившую перья маленькую птичку, которая пытается защитить своих птенцов в гнезде от подкрадывающейся кошки.
– Идите к остальным членам клуба, Марина Львовна, – излишне резко сказала она. – Вы разве не видите, что наша гостья устала? Не надоедайте ей!
Марина обиделась.
– Анастасия Филипповна, но ведь Мария не ваша собственность, – возразила она, презрительно улыбаясь. – Неужели никто не имеет права даже приблизиться к ней без вашего разрешения?
Но старушка не собиралась уступать.
– Совесть надо иметь, Марина Львовна, – поджав сморщенные губки, заявила она. – Вот уж не ожидала от вас такого!
У Марины сузились глаза и начали гневно раздуваться ноздри. Она и в самом деле походила сейчас на разъяренную дикую кошку. Она хотела ответить какой-нибудь грубостью, но в последний момент передумала, заметив испытывающий взгляд Марии. Медиум словно изучала ее, не вмешиваясь в разговор. В этом взгляде было что-то такое, что смутило Марину и остудило ее боевой пыл. Гнев, мгновенно вспыхнувший, так же быстро и погас. Она сама удивилась тому, что приняла так близко к сердцу слова Анастасии Филипповны. В конце концов, это была всего лишь глупая старушка, возомнившая о себе невесть что. Ничтожество. Она же, Марина Львовна Тукова, подобно Людовику XIV, могла бы сказать о себе: «Nes pluribus impar».
Ничего не ответив, Марина отошла, оставив Анастасию Филипповну в одиночестве ласково ворковать над Марией. Считать себя «не многим равной» было приятно, это льстило самолюбию. И если даже французский король заблуждался, подумала она, то почему бы ей не заблуждаться вместе с ним? По крайней мере, это значило находиться в достойной компании.
Марина рассмеялась, придя к такому выводу. Самоирония всегда выручала ее в трудных ситуациях. После этого к ней снова вернулось хорошее настроение. Внезапно ей захотелось как можно быстрее уйти из этого огромного зала, под высокими сводами которого, казалось, все еще витают приглашенные Марией и забытые ею призраки мадам д`Эсперанс, Эммы Хардинг-Бриттен и Леоноры Пайпер. Весь оставшийся вечер вдовы будут сплетничать, перемывать кому-то косточки, совать нос в чужие дела. Марине это было не интересно. Она предвидела, что ее ожидает смертельная скука.
Она ушла, ни с кем не попрощавшись и крадучись, словно багдадский вор. Ей удалось уйти незамеченной.
Когда Марина проходила между сфинксами, ей показалось, что те смотрят на нее с таким видом, будто знают, о чем она думает. Однако они не осуждали ее. Их слепые глаза, на которые бросали отблеск уличные фонари, смотрели равнодушно. Им были безразличны человеческие страсти, такие ничтожные перед ликом вечности. Они могли позволить себе не страдать из-за чьей-то смерти, и приняли бы собственную с философским спокойствием.
На мгновение Марина даже позавидовала сфинксам. И тут же звонко шлепнула ладонью одного из них по каменной голове, потом другого, чтобы первому было не так обидно. Она знала, что может бить их, не страшась последствий – те, лишенные плоти и крови, не могли отомстить ей. Ее же никто не мог обидеть безнаказанно. В этом была своя прелесть человеческой жизни. Пусть недолгой, пусть полной страданий и боли – но и счастья, и наслаждения тоже. В этом было ее неоспоримое преимущество перед сфинксами. «Nes pluribus impar».
– Что, мохнорылые, съели? – издевательски спросила она. – Тоже мне, чудовища! Сдачи дать и то не можете.
Сфинксы пристыженно молчали.
Глава 9
Ночью выпал первый в эту осень снег, и когда Марина проснулась и подошла к окну, то увидела, что все деревья в саду словно облачились в белые похоронные саваны. Это был вызов, брошенный ей природой, и она, не раздумывая, приняла его.
– Не время нежиться в постели, – произнесла она вслух, подбадривая себя. – Когда говорят пушки, музы молчат.
Марина одела теплый спортивный костюм, башмаки на толстой подошве и вязаную шапочку, отыскала в кладовке лыжи, но взяла только одну лыжную палку, как будто вооружилась копьем. Она собиралась не кататься на лыжах, а обращать деревья в свою веру. Миссионеры для подобной цели использовали крест, ей годилась и обыкновенная палка.
Белый свет никогда не казался Марине символом чистоты и невинности, она даже на свадьбу надела платье пепельно-розового цвета, уверив будущего мужа, что любители белоснежного склонны к эмоциональной холодности и отстраненности от жизни. Позже она узнала, что в Индии белый – цвет траура, потому что для местных жителей он символизирует душевную пустоту, отсутствие страстей и эмоций, а достичь такого состояния могут только отошедшие в мир иной. И тогда заснеженные деревья начали вызывать у нее ассоциации с покойниками, которых обрядили в саваны перед тем, как предать земле. После каждого снегопада она всегда выходила в сад и стряхивала снег с ветвей, возвращая деревьям первозданный вид. Не трогала она только рябину. Марине нравились рябиновые гроздья, выглядывающие из маленьких сугробов. Сочетание белого с красным ассоциировалось у нее с утонченностью, жаждой нежности и страстью – всем тем, что привлекало ее в танцах фламенко. А еще она обожала тронутые морозом гроздья красной рябины. Промерзшие ягоды были вкусны и ароматны. Они помогали ей пережить зиму. Когда был жив муж, он говорил, что плоды рябины имеют свойства лекарственного средства, но для этого их надо собирать с августа по октябрь, до заморозков, а потом они становятся бесполезны. Но для Марины это было не лекарство, а плацебо. Она лечила душевный недуг, а не телесный, и неизменно чувствовала облегчение, пусть даже это противоречило здравому смыслу и официальной медицине.
С помощью лыжной палки Марина могла дотянуться до самых высоких ветвей. Освобожденные из-под снежного плена, деревья распрямлялись и как будто становились выше ростом. Зато Марина, осыпанная снежной пылью, вскоре стала похожа на снеговика. Снежинки искрились и таяли, она промокла и озябла, но не ушла в дом, пока не завершила начатое. Марина представляла, что срывает с деревьев саван, возвращая их к жизни. Ею владело чувство исследователей египетских гробниц, знающих о проклятии фараонов. Ей было и жутко, и радостно.
Когда она уходила, деревья дрожали на ветру от холода. До этого снег согревал их. Но Марина считала, что она сделала благое дело, и была довольна собой. Ей казалось, что деревья с благодарностью машут ей вслед ветвями.
– Не благодарите, не надо, – с величием испанской королевы, обращающейся к своим подданным, махнула она рукой, прощаясь. – Зима придет еще не сегодня. Мы отразили ее первый натиск.
В доме она долго согревалась, стоя под душем с горячей водой. Затем прошла в столовую, где пила свежезаваренный чай, глядя через окно на рябину. Они сажали ее вместе с мужем, и ей часто казалось несправедливым, что его уже нет, а дерево продолжает расти. Иногда Марина испытывала желание срубить его, и тем самым восстановить справедливость. Но это не помогло бы ей вернуть мужа, и, по здравому размышлению, она откладывала возмездие. Сейчас она была рада тому, что проявила милосердие. Красные рябиновые гроздья могли провисеть всю зиму, украшая сад, если только их не склюют птицы…
Неспешное течение мыслей Марины прервал телефонный звонок. Сначала он был далеким, но постепенно становился громче, словно приближаясь. А затем в столовую вошла Таня с телефонной трубкой в руках.
– Звонит и звонит, как с ума сошел, – сердито ворчала девушка. – И кому это приспичило ни свет, ни заря?
Но Марина ее не слушала. Звонила Наталья. Марина помнила, что оставила ее накануне вечером мирно спящей на столе для спиритического сеанса. Но голос у Натальи был такой усталый, словно она всю ночь танцевала или, того пуще, разгружала вагоны.
– Я не могу его открыть, – пожаловалась Наталья тоном обиженной маленькой девочки. – Что делать?
По какому-то наитию Марина сразу поняла, что речь идет о сейфе, в котором, возможно, лежит завещание покойного мужа Натальи. Вероятно, придя домой из Клуба одиноких вдов, Наталья сразу бросилась к картине в надежде разрешить свои сомнения. Но все оказалось не так просто.
– Так сейф все-таки существует? – изумленно спросила Марина.
Накануне вечером она, поддавшись общему настрою, сама поверила медиуму, но наутро была настроена уже скептически. По прошествии времени, она была склонна воспринимать «прозрение» скорее как театральный этюд тешущей свое самолюбие Марии, чем реальное видение ею призрака в магическом кристалле. И она не винила медиума в этом, оправдывая тем, что, даже будучи потомком Аэндорской волшебницы, – если это правда, конечно, а не было сказано ради красного словца, – Мария все же оставалась человеком, а, значит, никакие человеческие слабости ей были не чужды. И, как оказалось, думая так, она серьезно ошибалась. Мария не шарлатанка, а действительно человек не от мира сего, если ей удалось такое. Найденный Натальей в стене за картиной сейф заставил Марину совсем иначе взглянуть на Марию.
– Всю ночь вертелась вокруг него, пыталась и так, и этак, только что на зуб не пробовала, – продолжала жаловаться Наталья.
– А ключом не пробовала? – поинтересовалась Марина. И это не был сарказм. Наталья находилась в таком состоянии, что запросто могла позабыть, что замки, даже у стального сейфа, спрятанного под картиной в стене, открывают ключом, а не заклинаниями вроде «сезам, откройся».
– Ключа нигде нет, – тяжело вздохнула Наталья. – Поверь, если бы ключ был где-то спрятан, то я бы нашла его. Ты представить не можешь, во что превратилась моя квартира. Содом и Гоморра отдыхают! Перевернула все верх дном.
– И что собираешься делать? – сочувственно спросила Марина.
– Знаешь, я однажды видела в каком-то кинофильме, как сейф открывали взрывчаткой, – голос Натальи оживился. – Все очень просто: закладываешь взрывчатое вещество в замочную скважину, поджигаешь бикфордов шнур и прячешься за угол. Замок вылетает вместе с дверью.
– Бред сивой кобылы, – фыркнула Марина. – Взрывчатка разнесет сейф вместе со всем его содержимым. Потом ищи-свищи это самое завещание.
– И совсем не бред, – упрямо возразила Наталья. – Только надо знать, сколько взрывчатки закладывать. У тебя случайно нет знакомого взрывника?
Но такого специалиста среди своих знакомых Марина припомнить не смогла, а потому, после недолгого раздумья, она спросила:
– А не проще пригласить какого-нибудь «медвежатника»?
Она когда-то вычитала, что так на воровском жаргоне называют тех, кто «взламывает», то есть открывает сейфы. Детектив был скучный, из всего прочитанного в памяти осталось только это.
– А это кто? – поинтересовалась Наталья. Видимо, она была готова уцепиться за любую соломинку.
– Это тот человек, который откроет твой сейф без ключа, – лаконично пояснила Марина, не пускаясь в долгие объяснения.
– У тебя случайно нет знакомого медвежонка… Или как там его? – кротко спросила Наталья. По ее голосу можно было понять, что она также готова разрыдаться, и только один шаг отделяет ее от истерики.
И Марина с досадой подумала, что инициатива наказуема. Теперь ей придется бросить все свои дела и заняться поисками «медвежатника», потому что Наталья, увидев свет в конце тоннеля, пойдет на него и не остановится, пока не дойдет. И она, Марина, будет вынуждена ее сопровождать, потому что без проводника в этом мире Наталья заблудится в трех соснах, как пошехонцы, отправившиеся взглянуть на Москву по наущению выжившей из ума старухи. Этот анекдот Марина тоже вычитала в одной из книг, и ей очень не хотелось выступить в роли безумной старухи, оставив подругу наедине с ее проблемой.
– Так есть или нет? – настойчиво переспросила Наталья, догадавшись по затянувшемуся молчанию, что подруга сомневается.
– Не мешай думать, – сердито ответила Марина. – Перебираю в памяти всех своих знакомых с криминальным душком.
Но не успела она это произнести, как сразу вспомнила.
– Я тебе перезвоню, – сказала она. – Появилась одна мыслишка.
– Когда перезвонишь? – капризно спросила Наталья. Получив палец, она пыталась теперь оттяпать всю руку.
– Скоро, – пообещала Марина. – Не успеешь глазом моргнуть.
Она не стала дожидаться, пока Наталья что-то возразит ей, и отключилась. Сердито посмотрела на подслушивающую разговор Таню, как будто та была в чем-то виновата, и сказала:
– Чего стоишь, как соляной столб? Неси мой мобильник. Он в спальне на тумбочке. Будем звонить мэру. Как ты думаешь, уже можно?
– А то как же! – уверенно и непоследовательно ответила все знающая и ни в чем не сомневающаяся Таня. – Макар Семенович будет только рад. И вообще, вы бы ему почаще звонили, Марина Львовна. Такой мужчина! А как он на вас смотрит…
– Замолола безголова, – с досадой прервала ее Марина. И строго прикрикнула: – Брысь отсюда! Одна нога здесь, другая…
Но Тани уже и след простыл. Когда Марина начинала сердиться, девушка предпочитала выполнять ее распоряжения беспрекословно и как можно быстрее. Она была научена горьким опытом, и не желала повторять прежних ошибок. Возвращалась она так же стремительно, словно вихрь несся по дому, отмечая свой путь хлопающими дверями.
– Приветствую, Макар Семенович, – жизнерадостно произнесла Марина, услышав в трубке знакомый, чуть хрипловатый голос.
– О, Марина Львовна! – радостно воскликнул тот. – Наше вам с кисточкой! Какими судьбами? Или просто соскучилась по милому дружку?
– Не дождетесь, – отпарировала она. – По делу.
– Жаль, очень жаль, – сказал мэр. – То есть я хотел сказать, что рад буду помочь такой обворожительной женщине.
– Рада, что вы рады, – ответила Марина и сразу взяла быка за рога: – Мне нужен «медвежатник».
Мэр с иронией хмыкнул.
– На охоту собралась, Мариночка? Почему меня не приглашаешь?
– Вы же знаете, Макар Семенович, что я мухи не обижу, – сказала Марина. – Тем более медведя. Я о другом «медвежатнике». О том, который взламывает сейфы.
– А вот это уже совсем другая статья, – мэр совсем развеселился, словно она удачно пошутила. – Лет на десять больше, чем за браконьерство. Причем сошлют, куда Макар телят не гонял. Оно того стоит?
– Шутки в сторону, Макар Семенович, – разозлилась Марина. – Моя подруга потеряла ключ от сейфа. И ей нужен специалист, который мог бы его открыть. Так вот, нет ли у вас на примете такого?
Мэр ответил не сразу, видимо, обдумывая ее слова.
– Есть такой, – в его голосе появились теплые нотки. – Зовут Андрей Степанович. Золотые руки у человека. Любой сейф вскроет за пять минут. Как сейчас помню…
Внезапно он смолк, и через паузу уже совсем другим тоном сказал:
– Я дам его адрес, заедешь, скажешь, что от меня. Он давно отошел от дел, но по старой дружбе поможет. И не вздумай предлагать ему деньги. Обидишь меня смертельно. Он мне должен, так что будем с ним в расчете.
– А сколько буду должна я? – осторожно спросила Марина. – Сразу предупреждаю, плачу только рублями. В крайнем случае, евро или долларами.
– С тобой, Марина Львовна, мы сочтемся по-свойски, ни о чем не беспокойся, – весело ответил мэр. – Записывай адрес…
На прощание Макар Семенович, по своему обыкновению, пропел «мурка, ты мой котеночек», сильно фальшивя, и отключился, пока Марина не успела ему что-нибудь сказать. Свое «спасибо» она проговорила уже в издающую короткие гудки трубку.
Она набрала номер Натальи и сказала:
– Все в порядке, специалиста по взлому сейфов я тебе нашла. Ты когда будешь дома?
– Всегда, – радостно вскрикнула та. – Не выйду, пока не выпотрошу внутренности этого проклятого сейфа.
В трубку Марина услышала, как что-то упало и разбилось. Вероятно, стакан или тарелка, оказавшиеся под рукой Натальи. Возможно, это вышло случайно.
– Будь осторожна, – предупредила она, томимая какой-то неясной тревогой. – Ничего не предпринимай, не подумав. Или не посоветовавшись со мной.
– Ты мой спаситель, – благодарно сказала Наталья. – Я буду твоим вечным должником.
«Как я – Макара Семеновича», – раздраженно подумала Марина. Вдруг ей пришла в голову мысль, которая показалась удачной.
– Того, кому ты будешь должна, я тебе покажу потом, – сказала она уже весело. – Поверь, ты отдашь ему долг с удовольствием. Или мне никогда больше не выйти на сцену.
– Когда придет твой специалист? – спросила Наталья, не став ни о чем ее расспрашивать. По-видимому, сейчас она могла думать только об одном.
– Я позвоню тебе ровно в полдень, – ответила Марина наобум. Она и сама не знала, когда это может случиться. Слишком много звеньев могло быть в этой цепи.
– А раньше нельзя? – голос Натальи звучал умоляюще.
Но на этот раз Марина проявила твердость.
– Я не могу отменить встречу с митрополитом, – сказала она. – Он лишит меня своего благословения, без которого я едва ли попаду в рай. Не то еще и проклянет. А это уже прямая дорога в ад. Нет, я не могу так рисковать. Тем более, тебе нужно время, чтобы собрать консилиум. Назначай часа на два пополудни, не ошибешься.
– Хорошо, – неохотно согласилась Наталья. – Но только не позже. А то я умру от ожидания.
– От счастья еще никто не умирал, – возразила Марина. И поскорее выключила телефон, чтобы отсечь поток жалоб, который непременно излила бы на нее Наталья, добиваясь сочувствия. Это заняло бы еще полчаса или даже час. Наталья не умела иначе. Она была преисполнена жалости к себе, как чаша с горькой настойкой, и требовала от всех, с кем общалась, пить из этой чаши вместе с ней, не понимая, что когда-нибудь от нее все отвернутся, пресытившись и устав ее жалеть. И ей придется хлебать горький напиток в одиночестве.
Наталья уверяла Марину, что она одна из немногих ее подруг, но сама Марина подозревала, что она была единственной. Быть может, потому она и дружила с Натальей, что не было конкуренции. Она никогда не любила соперниц, ни на сцене, ни в жизни.
