Вадим Иванович Кучеренко
Клуб одиноких вдов
– Прекрасный выбор, – произнес официант. Но вид у него был такой, будто он сам не верит своим словам. – Что будете пить?
– Я за рулем, – пояснила с сожалением Марина. – Впрочем… Бокал красного вина мне не повредит.
– Какое вино предпочитаете?
– Желательно из Андалусии. Может быть, малага. У вас есть малага?
Официант посмотрел на нее таким взглядом, что Марина почувствовала себя неловко из-за того, что усомнилась.
– И это все? – спросил он тоном прокурора, выступающего на суде. – А десерт?
– Ну, хорошо, давайте десерт, – решила Марина, сообразив, что иначе она оскорбит официанта, который, по всей видимости, питал к десертам особое пристрастие. – Что у вас есть?
– Черничный мусс, груша фламбе, блинчики Креп Сюзетт, – сразу оживившись, затараторил тот. И, словно заговорщик, наклонившись к ней, доверительным тоном сказал: – Особенно рекомендую блинчики с шоколадом. О, это такая прелесть! Пальчики оближите.
Марина вспомнила, что забыла помыть руки, и ее передернуло от отвращения. Но разыскивать туалетную комнату в этом заведении, рискуя вновь нарваться на фейсконтролера, ей не хотелось.
– Черничный мусс, – сказала она. По крайней мере, если судить по названию, это блюдо не надо было брать в руки.
– Будут еще какие-нибудь пожелания? – спросил официант. После того, как Марина заказала десерт, он явно сменил гнев на милость.
– Поторопитесь, – ответила она. – Я ужасно голодна.
Официант бросил на нее укоризненный взгляд, но, ничего не сказав, удалился. Марина с облегчением вздохнула. Долгий разговор с официантом утомил ее. Она не хотела ни с кем разговаривать и ни о чем думать.
Глава 5
Официант принес заказ, расставил на столике тарелки, откупорил бутылку малаги и наполнил бокал. Потом поставил бутылку на столик и сказал:
– Жорж просит простить его, он не хотел вас обидеть.
– Кто такой Жорж? – недоумевающе спросила Марина.
– Наш секьюрити. Он встретил вас у входа. И, как ему кажется, был слишком резок с вами.
Марина вспомнила молодого человека с табличкой «Фейсконтроль» на мускулистой груди. Имя очень ему не шло. Оно было слишком вычурным и изнеженным для такого громилы.
– Так его зовут Жорж! – улыбнулась она невольно.
– Жорж славный парень, не обижайтесь на него, – продолжал уговаривать ее официант.
– Как вас зовут? – мягко спросила она.
– Меня? – удивленно переспросил официант. – Макс.
– Так вот, Макс, передайте Жоржу, что он ничем меня не обидел, – почти торжественно произнесла Марина. Ей стоило большого труда сохранять серьезный вид. – А если ему так показалось, то пусть знает, что я его простила. И даже выпью в его честь вот этот бокал вина.
Макс просиял.
– Я пойду и немедленно сообщу об этом Жоржу, – заявил официант.
– Так и сделайте, – кивнула Марина. – А я, с вашего позволения, приступлю к трапезе. Умираю от голода и жажды.
Намек был слишком прозрачен, чтобы остаться не понятым. Макс наконец удалился.
«Уж слишком они здесь чувствительны, – подумала Марина, отпивая глоток вина. – Или это я так огрубела?»
Она не додумала эту мысль. Малага была превосходной. Вкус вина напомнил ей Испанию, которую она считала лучшей страной в мире и хотела бы там родиться, если бы ей предоставили возможность выбирать. Но ей ничто не мешало без зазрения совести уверять всех, что у нее испанские корни, и что ее бабушка – родом из Андалусии. Это было неправдой, но Марину это не смущало. У нее была чуть смуглая кожа и черные волосы, и когда она наряжалась махой, жительницей мадридских трущоб, щеголихой-простолюдинкой, то внешне ничем не отличалась от танцовщиц фламенко, которых встречала в Испании. Смуглая кожа досталась ей от природы, любовь к Испании, как она подозревала, тоже. Все могло быть во тьме минувших веков, думала Марина. Булгаковский Воланд был прав, причудливо тасуется колода. Почему бы ее далеким предкам не родиться на Пиренейском полуострове, а затем в поисках лучшей доли не иммигрировать в Россию? Иначе чем объяснить ее любовь к этой стране и фламенко…
Размышления Марины прервал официант, который бесшумной тенью снова возник перед ней. На этот раз на подносе одиноко стоял высокий бокал, наполненный светлым вином. И в бокале, словно в цветочной вазе, находилась алая роза.
– Это вам, – произнес Макс.
– Снова от Жоржа? – поинтересовалась Марина, подумав, что, по всей видимости, она явно недооценила молодого секьюрити.
– На этот раз от мужчины, который сидит напротив вас, – ответил официант и поворотом головы показал ей направление.
Марина увидела светловолосого мужчину, который выглядел моложе ее лет на десять. У него были правильные черты лица, тонкий, с аристократической горбинкой, нос. Такой орлиный профиль хорошо бы смотрелся на монетах, подумала она. Заметив ее взгляд, мужчина помахал ей рукой, словно приветствовал старую знакомую. Но Марина его не знала. И поэтому не ответила.
– Макс, а вам не кажется странным, что незнакомый мужчина дарит мне цветы? – спросила она, поворачиваясь к официанту.
Его взгляд стал растерянным.
– Что ему сказать?
– Ничего, – покачала головой Марина. – Это будет лучший ответ.
– Я подумал, что вы с ним знакомы, и только поэтому согласился передать этот цветок, – попытался оправдаться Макс. Вид у него был виноватым, словно он допустил оплошность и теперь раскаивался.
– Вероятно, он посчитал, что таким образом легко сможет со мной познакомиться, – заметила Марина. – Мне будет неловко ему отказать. Но он просчитался. – Тоном заговорщика, понизив голос, она спросила: – Знаете, что я сделаю, Макс?
– Что? – заинтересовался официант.
– Я просто уйду, не поблагодарив его, – улыбнулась Марина. – И мне это будет даже приятно. Напомнит времена моей юности. Вам никогда не случалось сбегать из ресторана, Макс, не оплатив счета?
– Нет, – глаза официанта расширились от неподдельного изумления.
– А мне приходилось в студенческие годы. Незабываемое чувство! Попробуйте как-нибудь, Максик, может, вам понравится.
Подмигнув официанту, она встала из-за стола и направилась к выходу, стараясь ступать как можно грациознее. Она знала, что незнакомец, приславший ей розу, провожает ее взглядом. Почему-то ей было приятно это.
Но Марина не успела дойти до своего автомобиля, когда из бара торопливо вышел светловолосый незнакомец. Несомненно, он преследовал ее. Только сейчас она увидела, что это был великолепный образчик мужской красоты в ее вульгарном понимании. Мужчина был высок, атлетически сложен, и вдобавок имел голубые глаза. Любая девчонка запищала бы от восторга, обрати он на нее внимание.
«Но я-то уже не девочка», – подумала Марина.
И вдруг ей стало обидно, что юность прошла безвозвратно. Но только на мгновение, потому что все то, что Марина имела сейчас, она ценила дороже прожитых лет. В молодые годы она была никем, смазливой дурочкой, которую каждый мог обидеть – и обижал. Сейчас же она – Марина Тукова, и сама решает, как ей жить. А это стоит того, чтобы отказаться от сказочного молодильного яблока, если бы такое существовало и досталось ей, даже не прикусив его. Вечной жизни ей даровано не будет, а проживать снова молодость со всеми ее ошибками и страданиями – непомерная плата, неравноценный обмен.
– Почему вы ушли? – спросил незнакомец, вставая между ней и автомобилем.
Марина поняла, что он не пропустит ее, пока она не ответит. И со вздохом сказала:
– Я спешу. По важному делу.
– Только не лгите мне, – сказал мужчина. – Не унижайте себя ложью. Вы никуда не спешили, пока я не подарил вам розу. Что было не так?
Марина начала злиться. Мужчина требовал от нее ответа с таким видом, как будто имел на это право. А такого права у него не было. Поэтому она решила не щадить его чувств.
– Меня сильно раздражает, когда воруют чужие идеи.
– Это вы о чем? – с удивлением спросил он.
Она язвительно процитировала:
– Я послал тебе чёрную розу в бокале
Золотого, как небо, Аи.
После чего насмешливо пояснила:
– Это написал Александр Блок. Был такой поэт. Откуда вам о нем знать, правда?
Мужчина смущенно улыбнулся.
– Признаться, мне казалось, что я буду выглядеть оригинальным. Я как-то не подумал…
Он говорил серьезным тоном, но Марине почему-то казалось, что мужчина смеется над нею, как будто считает ее дурочкой.
– Вы ошиблись, – сухо произнесла она. – Теперь я могу идти?
Она говорила, а сама не могла отвести взгляда от его глаз. Они словно ласково улыбались – и были бездонны, как голубое небо в ясную погоду, завораживали ее…
Поймав себя на этой мысли, Марина невольно смутилась. Опустила голову, чтобы скрыть это. И разозлилась уже на саму себя. В собственных глазах она выглядела так, будто была желторотой девчонкой, к которой впервые пристают на улице, а ее это и пугает, и радует одновременно.
– А я знаю, кто вы, – сказал мужчина, словно исчерпав все остальные аргументы. – Видел вас на сцене. Скажу как на духу: Айседора Дункан вам в подметки не годится.
– А вы ее тоже видели на сцене? – съязвила Марина.
– Нет, Айседора Дункан умерла почти сто лет назад, – серьезно ответил он, видимо, не поняв сарказма. – Трагическая случайность: ее шарф застрял в колесе автомобиля.
Марина почувствовала себя неловко и невольно спросила:
– Так она была вашим кумиром?
– Я считал ее лучшей танцовщицей в мире, пока не увидел вас.
Если это и была лесть, то очень умело преподнесенная. Марина помимо своей воли почувствовала себя польщенной.
– Мое имя вы знаете, а как зовут вас? – спросила она, вдруг решив сменить гнев на милость.
– Айвон, – ответил тот. – Надеюсь, хотя бы в этом я оригинален. Спасибо маме.
Ей нравился тембр голоса незнакомца. Он был мягок, словно даровал покой ее смятенной душе. Вероятно, таким голосом Дон Жуан соблазнял Донну Анну, оплакивавшую своего убитого на дуэли мужа…
Марина резко встряхнула головой, будто пытаясь избавиться от наваждения.
– Знаете что, Айвон, – резко сказала она. – Вы очень интересный собеседник, но я действительно…
Но он перебил ее, с надеждой спросив:
– Мы еще увидимся?
– Если только случайно, – произнеся это, она смягчила свои слова улыбкой. – А сейчас пропустите меня.
Он не сдвинулся с места, глядя на нее с упреком, как обиженный ребенок. Она обошла его и села в свой джип. Тронулась. Заметила в зеркало, что он садится в черный «мерседес», стоявший у бара. Выехала на дорогу. И потеряла его автомобиль из вида.
У нее окончательно пропало настроение работать в этот день. Марина решила вернуться домой. Надо было переодеться, отдохнуть. Ее ожидал вечер в Клубе одиноких вдов. И это было тоже своего рода испытание, к которому следовало подготовиться.
Два или три раза Марине показалось, что она видит в зеркало заднего вида следовавший за ней в общем потоке автомобилей черный «мерседес». Но, вероятно, она выдавала желаемое за действительность. Когда она выехала за город, и машин на трассе стало намного меньше, «мерседеса» среди них не было. Почему-то ей стало немного грустно, когда она убедилась в этом.
Глава 6
Жизнь за городом имела как свои преимущества, так и недостатки. Из-за поистине вавилонского столпотворения автомобилей, которое еще возрастало в часы «пик», уходило много времени на дорогу. Можно было потратить полдня, чтобы добраться из центра города до окраины, а потом медленно, как уставшая улитка, ползти в общем потоке таких же, как и она, загородных обитателей и любителей природы. Это было напрасно потраченное время, сокращающее и без того быстротекущую жизнь. Но чтобы не слишком жалеть о нем, Марина нашла выход – она размышляла. Проблемы на работе, в чем смысл жизни, планы на будущее, воспоминания о прошлом, городские сплетни, которыми ее исправно снабжала Таня, – годилось все. Ей было важно, чтобы ее мозг работал, когда ноги отдыхали. Однажды она вычитала где-то:
Когда нет изобилья мысли
Заменой – оскуденье дней.
Когда нет смысла – много пыли,
И разум утопает в ней.
И эта поэтически выраженная философская мысль стала для нее откровением. Бессмысленное существование было для Марины сродни ночному кошмару. Одно время, чтобы наполнить жизнь смыслом, она даже пробовала сама сочинять стихи. Но те выходили слишком тоскливыми. Вершиной ее творчества стало стихотворение, которое она назвала «Последний полет». Начиналось оно так:
Мне б в небо подняться и крылья сложить.
В миг краткий, безумный, свободы испить.
Всю чашу глотком опорожнить до дна,
Пусть ядом смертельным вскипает она…
Но дальше она решила не продолжать, слишком уж это походило на призыв к самоубийству. А после того, как владыка Филарет предостерег ее, что самоубийство – смертный грех, который ведет душу прямиком в ад, она стала опасаться подобных мыслей. От греха подальше…
Марина была согласна с теми философами, которые утверждали, что мысль материальна и способна воплотиться в реальность. Она решила начать думать о более безопасных вещах. И первым делом бросила писать стихи. Это была не ее карма.
Карма – новое слово, которое она узнала, когда увлеклась индийской философией, одним из центральных понятий которой являлся так называемый «вселенский причинно-следственный закон». Согласно этому закону, судьбу человека определяют его поступки, и в зависимости от них он испытывает страдания или получает наслаждение.
Это явно противоречило православному верованию, в котором Марина была воспитана. Ее всегда уверяли, а владыка Филарет только подтвердил это, что человеческая судьба предопределена свыше, и как бы сам человек ни пыталась ее изменить, ему это не под силу. Правда, есть такое понятие, как свобода воли, позволяющая каждому делать выбор, как поступить в том или ином случае. Но, как поняла Марина из рассуждений владыки, поскольку человек все-таки, и прежде всего, раб божий, то и выбор его рабский – между плетью и миской похлебки.
Политика кнута и пряника, которую насаждало православие, показалась Марине менее привлекательной, чем индийская философия. А тысячи богов, которые насчитывались в индуистском пантеоне, несмотря на свою многочисленность, были менее грозными, нежели святая троица. Поэтому она выбрала Сарасвати, богиню знания, музыки и искусства, которой начала поклоняться. Но вскоре Марина поняла, что эта дивная красавица, которую обычно изображали одетой в белое с позолотой сари, сидящей в лотосе и держащей в руках ситар, глубоко равнодушна к ее страданиям и радостям. Да и где ей, индианке, было понять русскую душу…
После этого Марина снова вернулась в лоно православия, а, вернее, к своему обычному состоянию сомнения во всем и вся. Это была пропасть, в которую она падала всю жизнь, полагая, что все прояснится только тогда, когда она достигнет дна. По сути, это и можно было назвать ее верой.
А еще она верила в то, что Бог есть любовь, и потому только любовь может и должна править миром людей. И то, что это было не так, приносило ей почти физическое страдание. Она многое отдала бы, чтобы изменить ситуацию. Но почему-то ее не понимал даже владыка Филарет, осуждая эти мысли как ересь. И это была еще одна из причин ее разочарования в старце. С некоторых пор Марина начала считать, что он плохой пастырь человеческих душ. Поэтому ее так обрадовало появление нового митрополита. У нее появилась надежда. Мятущаяся душа Марины, измучившаяся от одиночества, просила, помимо ее воли, пристанища, но не могла найти его, и ей был нужен поводырь, который довел бы ее, и которому она могла бы довериться.
Мысли Марины текли неспешно и плавно, как полноводная река в тихий безветренный день. Унылый осенний пейзаж за окном автомобиля почти не менялся, навевая сон. Чтобы не задремать за рулем, она прибегла к испытанному средству – включила радио. Поискала то, что соответствовало бы ее настроению. Нашла радиостанцию, по которой передавали стихи. Известный всей стране голос задушевно читал стихотворение неизвестного ей поэта.
Нет в прошлое возврата, нет пути.
Что кануло, то вновь не обрести
И не прижать к томящейся груди.
Нам, слезы пряча, на закат брести.
Да было ль прошлое? И будущего нет.
Вчера, как завтра, смысла не имеет.
Есть долгий день со сменой зим и лет,
В котором ночь как неизбежность зреет.
Стихи навеяли на нее грусть. И без того минорное настроение превратилось в меланхолию. Марина почувствовала, что вот-вот заплачет. Такое с ней в последнее время случалось часто. Возможно, это была депрессия, о возможности которой ее предупреждал врач. Марина обратилась к нему из-за своей бессонницы, и он посоветовал ей съездить в Испанию или Италию, на крайний случай, в Крым, чтобы развеяться, получить новые впечатления, забыться. Намек был слишком прозрачен, чтобы Марина не поняла его. Она в сердцах мысленно назвала врача сутенером, и уже не обращалась к нему. Она и сама понимала, что многое изменилось бы в ее жизни, заведи она любовника. Но даже мысль об этом вызывала у нее отвращение. Как княгиня Ефросинья Ярославна, убивающаяся по мужу, князю Игорю, она могла только оплакивать свою потерю.
– И с чего я взяла, что он красив? – вдруг с насмешкой произнесла она. – Голубые глаза? Да они блеклые, как у альбиноса! Атлетическая фигура? Явно накачал стероидами. И банален, как банановая кожура. Тоже мне, Казанова, покоритель женских сердец!
Отводя душу, она так и не назвала имени того, кто вызвал у нее град насмешек, словно опасаясь произнести его вслух и снова оказаться очарованной, пусть даже на миг.
Никто из мужчин не мог даже сравниться с ее бывшим мужем по своим душевным и физическим качествам, так стоило ли размениваться по мелочам, потакая элементарной физиологии? Ответ был слишком очевиден, и Марина, оправдав себя в собственных глазах, повеселела.
А вскоре показалась дорога, сворачивающая от трассы к ее дому. И мысли Марины приняли другое направление. Она начала сомневаться, правильно ли выбрала платье, в котором собиралась этим вечером посетить Клуб одиноких вдов. Ей не хотелось выглядеть безвкусно или дурно одетой даже на фоне безутешных вдов. Достаточно и того, что она верна памяти своего умершего мужа, так зачем же себя уродовать, одевая то, что ей не к лицу?
Ответив и на этот вопрос не в ущерб себе, Марина заторопилась. Бросив автомобиль перед воротами гаража, она вихрем ворвалась в дом, пронеслась мимо опешившей Тани и поднялась в свою гардеробную. Здесь висели платья и костюмы, которые она давно уже не одевала, в основном от кутюр, многие эксклюзивные или сшитые на заказ. От тех, что массово продавались в магазинах, их отличали роскошные ткани, безумный крой и производящие необыкновенное впечатление детали – вышивка, драпировки, украшения. В ее личной коллекции были собраны воедино изящная простота Valentino, безупречное чувство вкуса и стиля Ralph Russo, обворожительные силуэты Georges Chakra, сногсшибательный объем Giambattista Valli, цветочные мотивы Dany Atrache. С ними соперничали Zuhair Murad, Elie Saab, Guo Pei…
Голова Марины кружилась от почти уже забытых названий, которые всплывали в ее памяти по мере того, как она перебирала одежду. Когда-то они с мужем путешествовали по всей Европе, и везде она покупала себе обновки, как другие – сувениры с изображениями местности, которую они посетили. Олегу нравилась страсть жены к платьям, он был счастлив ее восторгом.
– Ты настоящая женщина, причем самая красивая и обворожительная в мире, – говорил он, глядя на нее обожающими глазами, которые не могли скрыть, что еще больше, чем одевать, ему нравилось ее раздевать…
Но это воспоминание промелькнуло и пропало, было тут же забыто. Сейчас Марина была готова перемерить все, что висело в шкафах. Она чувствовала себя страдающим от жажды путником, который набрел на родник в пустыне. Как давно она не покупала себе новое платье!
– Это просто улет! – услышала она за своей спиной восторженный крик Тани. Девушка поднялась следом за ней и теперь замерла на пороге гардеробной, не сводя восхищенных глаз с платьев. Марина не допускала никого в эту святая святых своей спальни. Она закрыла гардеробную на ключ и спрятала его в шкатулке с драгоценностями. Таня увидела гардеробную открытой впервые и не смогла сдержать восторга. – Сколько добра! Да здесь одежды на все девять жизней хватило бы, если бы вы были кошкой.
Марина рассмеялась. Она поняла, что Таню поразило количество платьев, а вовсе не их оригинальный крой и стоимость, о которых по своей простоте она не имела никакого понятия.
Впервые за долгое время Таня видела ее такой веселой. Это окончательно сразило девушку. Она рассмеялась сама, не зная, над чем смеется Марина. Они смеялись долго, глядя друг на друга, пока Марине не надоело.
– Будем примерять? – спросила она. – Или без примерки подскажешь, что мне лучше всего одеть для сегодняшнего вечера?
– А как же черное платье с вышивкой? – недоуменно спросила Таня. – Я приготовила, как вы велели.
– К черту его! – воскликнула Марина. – Если хочешь, можешь одеть его сама. А мне нравится вот это.
Она достала светлое, вышитое цветами, платье от Georges Hobeika, облегающее грудь и бедра и слегка расходящееся книзу от колен.
– Я буду в нем сногсшибательна! – заявила Марина. – Как ты считаешь?
Таня считала так же, что можно было понять по ее блестящим глазам. От восторга у девушки захватило дух, и она, быть может, впервые в своей жизни, не могла произнести ни слова. Марина упивалась ее восхищением.
Внезапно она подумала, какое впечатление произвела бы на посетителей квир-бара, если бы пришла туда в таком платье. Это могло быть подобно атомной бомбе, разорвавшейся в пруду, полном лягушек. Возможно, некоторые из них даже пересмотрели бы свою сексуальную ориентацию. Например, Макс, прежде влюбленный в Рембо…
Не сдержавшись, она снова рассмеялась и тут же сконфуженно смолкла, поймав на себе удивленный взгляд Тани.
– Выйди, – потребовала она, приняв суровый вид, чтобы скрыть смущение. – Мне надо переодеться.
Марина надела платье и вышла из гардеробной, чтобы показаться Тане. Та восторженно всплеснула руками.
– Идите в нем! – потребовала девушка. – В этом платье вы прямо таки царица. Нет, богиня! Все ваши вдовы прямо таки помрут от зависти.
Услышав это, Марина внезапно потеряла все свое хорошее расположение духа. Она как-то забыла, зачем выбирала платье, увлекшись самим процессом. Но Клуб одиноких вдов не то же самое, что квир-бар. Вдовы ее не поймут, а, быть может, даже прогонят с позором. А если и не прогонят, то все равно ее репутация будут непоправимо загублена. В одно мгновение пойдет прахом вся ее прошлая примерная вдовья жизнь.
Марина подумала, что это будет непомерной платой за сомнительное удовольствие почувствовать себя богиней на один вечер. Она нахмурилась.
– А знаешь что? – сказала она. – Одевай-ка ты это платье и иди в нем, куда хочешь. А я пойду к своим вдовам голой.
Марина редко с ней шутила, а потому Таня приняла ее слова всерьез. И, удивленно хлопая ресницами, заинтересованно спросила:
– А так можно?
