Степан Витальевич Кирнос
Восхождение к власти: противостояние
На лице Дюпона пробежала тень возмущения, смешанная с негодованием и даже лёгким гневом, но он довольно быстро подавив все негативные эмоции, вспыхнувшие в его душе, понимая, что его госпожа не со зла задала этот каверзный вопрос, чем вызвала негодование. Мужчина в ответ широко улыбнулся, словно подавляя весь негатив, и ответил на вопрос:
– Конечно же нет, моя госпожа. Мне только приятно вам помогать и служить, несмотря на то, что хозяин сказал мне всего лишь присматривать за вами. Я только рад буду вам помочь всем тем, чем смогу.
И уже повернувшись, для того, чтобы уйти он поднял правую руку вверх, согнув её в локте. Он всё же решил сделать, о чём просила его девушка, причём обратившись к ней по имени:
– Я сделаю вам предсказание, но не стороны «магии», а с высоты своего опыта жизни.
Дама заинтересованно приподнялась и устремила свой взгляд, полный ожидания, а тем временем Дюпон начал говорить:
– Вы, Калья, супруга покойного второго Канцлера, который любил свой народ, так же как и вас. И вы не сможете остаться в покое ближайшее время. Слишком долгое время вы были в политике, оставаясь во мраке мира. Над теми местами, которые вы любите, сгущаются сумерки, и настаёт новая ночь. Вы же можете оказаться той лентой света, что может рассеять её. Да, приготовьтесь быть золотой нитью в ночи, за которую потянутся те, кому нужна будет помощь.
И договорив своё «пророчество», Дюпон вышел за дверь и оставил Калью один на один с тем, что сказал.
Глава шестая. Дела сердечные
Полдень этого же дня. Внутренняя база ордена №17.
Карамазов слегка прищурился, когда лампа ударила ему в глаза волной неприятного света, но он справился за долю секунды и восстановил контроль над площадкой. Помещение весьма небольшое, выложенное листами серого металла, пол же бетонный, но мужчина не успел его рассмотреть, ибо отпрыгнул назад, чтобы его не задел меч. Когда оружие пролетело в сантиметрах от спортивной кофты чёрного цвета, он перешёл в атаку и деревяшка, похожая на лезвие, с глухим звуком застучала о такой же кусок древесины.
– А ты быстр, господин инквизитор! – заявила черноволосая девушка, чьи волосы цвета угля обрамляли прекрасное слегка округлое лицо, облачённая в спортивную чёрную одежду. – Но недостаточно!
Девушка совершила резкий выпад, намереваясь коснуться притупленным кончиком груди Карамазова, но воин, сохраняя абсолютное молчание, резко ушёл в сторону и восходящим ударом коснулся рукояти меча, у места, где дерево сжимали худые пальцы девушки и оружие выскользнуло. Немедленно он кинулся к девушке и, зайдя со спины, погрузил в свои объятия фигуру дамы, которая на порядок ниже его и приставил лезвие меча к шее, тихо говоря:
– Госпожа Эмилия, вы проиграли.
Внезапно на площадку вышел ещё один мужчина, половину лица которого скрыла шляпа.
– Ты не можешь с ней расстаться даже на базе? – вопросила девушка, смотря на цвета охры шляпу.
– А говорили, здесь тренировка будет, – язвительно заявил человек в бежевом пальто и рубашке белого цвета, в брюках и округлых туфлях. – Ошиблись. Разве можно назвать боевой тренировкой, когда два взрослых человека стоят и жамкаются?
– Ты что-то хотел? – спросил Карамазов и ступил вперёд, выпуская девушку из объятий.
– Да, там начинается подготовка, Данте всех зовёт на совещание. Мне передать, что ты не придёшь? – сказав, Морс едва улыбнулся.
– Что ты ухмыляешься? Сейчас мы будем.
– Хорошо, – отдал лёгкий поклон Морс и пошёл прочь к двери. – Только не задерживайтесь, ради всего святого.
– Ох, – покачал головой Карамазов, утирая пот с покрасневшего лба и щёк; он обернулся и увидел, как Эмилия тоже утирает с лица, налитым алым струйки пота, подбирая потерянное оружие.
– Нужно идти готовиться, а то скоро выходить на операцию. – Сказал Карамазов, касаясь ладони девушки, ощущая кожу нежных рук и вынимая меч, чтобы положить их на стойку, к остальным тренировочным клинкам.
– Это собрание для вас, – тихо промолвила Эмилия. – Мне туда нельзя. Но я буду рада тебя туда проводить.
– Пошли.
Карамазов и Эмилия пошли к небольшой двери, ведущей в один из многих коридоров, расположенных под толстым слоем земли. Бывший инквизитор был крайне удивлён, когда узнал, что у полк-ордена разбросано по всему Рейху не менее двадцати скрытых оперативных баз, которые продолжают служить Магистру, скрываясь от глаз нового правителя. Сейчас, они вблизи Милана и Карамазов был удивлён, как их до сих пор не рассекретили, но Данте а его вопросы лишь холодно отмалчивался.
– Ты неплохо сражаешься, – сказала Эмилия. – В Инквизиции научили?
– Не совсем… – тяжёлой речью донёсся ответ, и Карамазов опустил голову к груди, погружаясь в несладкие воспоминания. – Да, в Инквизиции учат владению мечом, но я вырос в ту эпоху, когда выживать приходилось в драках и бойнях. Италия до прихода Канцлера была слишком адским местом, чтобы не научиться владению холодным оружием.
– И как же ты стал Верховным Инквизитором, если рос на улицах?
– Поступил на службу Инквизиции, когда она только появилась, а после… «Часа падения ангелов», мне был дарован этот титул.
– И что же там случилось?
– Я… я не хочу это вспоминать. А ты где так научилась махать клинком? – моментально вопросом перевёл тему Карамазов. – В ордене? Я просто не видел, чтобы слуга Данте так умело обращался с мечом, и поверь, ты достойный противник.
– Спасибо, – губы девушки расписала лёгкая улыбка. – Да, всему я научилась в ордене.
Карамазов и Эмилия вышли за дверь, ступив шнурованными лёгкими ботинками на бетонный пол, сдавленный серыми стенами низким потолком, на котором прикреплены лампы, освещающие проходы тусклым лунным светом.
– Родители, наверное, гордятся тобой.
– Не знаю, – омрачённо ответила девушка. – Я их давно не видела.
– Они бы гордились. Судя по тому, кого я вижу перед собой, тут нет повода не гордиться.
На тёплые слова Карамазова Эмилия ответила широкой и милой улыбкой, ибо девушка впервые за долгое время услышала о себе столь хорошие слова. За долгие года службы она получала только похвалу, которая пропитана официозом и ничего больше. Никакого тепла, ничего приятного для сердца.
– Ты действительно так думаешь?
– Да. Мой друг Морс смеялся бы надо мной, но я готов это повторить ещё раз. Как можно не гордиться красивой и умелой дочерью, которая стала оперативником ордена?
– А как твои родители?
– Боюсь, на этот вопрос я не отвечу, – сдерживая скорбь о прошлом, вымолвил с холодом Карамазов, и девушка мысленно поняла, что эта тема слишком болезненная для мужчины.
– Как думаешь, мы найдём ту, кого ищем? – спросила Эмилия. – Мне кажется, что всё это будет напрасно, что опять это станет погоней за
– Думаю да. По крайне мере, она – наш последний шанс исправить что-то в Автократорстве, и единственная возможность приструнить нового правителя, будь он не ладен.
На сокрытую злобу Карамазова холодные стены коридора ничем не ответили, лишь Эмилия ощутила, на удивление для себя, эфемерное сочувствие, эмоцию слабой боли соболезнования.
– Чтоб он помер, – сорвался на злобу Карамазов, тут же опомнившись. – Прости, Эмилия, я не должен был…
– Я понимаю. Это всё из-за того, что случилось во Дворце Духовного Правосудия? Так что же там произошло?
– Тебе действительно интересно? Интересно, что там было?
– Да, но если тебе больно это вспоминать…
– Нет, раз тебе интересно, ради… тебя, – смущённо твердит Карамазов, – я расскажу, – бывший инквизитор немного помедлил, собираясь с силами. Когда случился переворот, я собрал во Дворце всех инквизиторов, до которых смог дотянуться.
– Зачем?
– Я хотел добиться рассмотрения дела по факту духовного несоответствия нового правителя чину Канцлера, но всё пошло к чёрту. Один из тех, кто вместе с нами заседал в Ордене «Железной Лилии» доложил всё Архиканцлеру и на нас напали наши братья по инквизиции.
– А вы?
– А что я мог противопоставить? – отчаянно сам у себя спросил Карамазов. – Армия Рейха, Гвардия Трибунала, Храмовники и Стражи Шпиля – все они бросились на нас, взяли дворец в окружение и терзали его. Я и ещё несколько сот инквизиторов при поддержке охраны Дворца пытался продержаться пару дней, но всё было тщетно.
– И как же развивалась битва?
– С утра они взяли нас в окружение. До сих пор помню, как кто-то наивно полагал, что с ними можно вести переговоры, а затем… нас атаковали. Армия быстро заняла внешние стены и ринулись во внутренний двор. Я никогда ещё не видел столько боли и разочарования в глазах, и никогда не забуду как люди под моим началом буквально рыдали, что теперь их считают отступниками.
Эмилия удивлённо слушала Карамазова и удивлялась нисколько его рассказу, сколько человеческой дрожи и сожалению, которые льются с его речью. Для неё Верховный Инквизитор всегда был человеком волевым и холодным, как Данте… так она его себе представляла.
– Днём же, – продолжает Карамазов, – они ворвались во дворец. Я стоял на самом краю, встречал их у ворот, бился с солдатами Рейха и знаешь… я хотел бы это забыть. От моей руки пало столько тех, кого я был рад защищать и братья… их столько пало…
Карамазов остановился, чтобы придержать себя за грудь, его сердце забилось бешенным барабаном, воспоминания прошлого объяли огнём душу мужчины, и паническая слабость попыталась его пленить, но усилием воли Карамазов удержал себя в руках.
– С тобой всё в порядке? – прильнула к мужчине Эмилия. – Что-то ты совсем расклеился.
– Всё в порядке, – выпрямился Карамазов. – Всё хорошо, просто слишком тяжкие воспоминания. Так вот…
– Не нужно, – резко оборвала его Эмилия. – Прошу, остановись, если воспоминания такие трудные. Я не хочу, чтобы ты получил нервный срыв.
– Ох, ты так добра, – улыбнулся Карамазов, удивляясь, что за столь долгое время его здоровье кому-то не безразлично, не считая того инцидента в Пустоши. – Давай тогда сменим тему, а то разговоры про инквизицию до добра не доведут.
Из-за угла, возле которого они остановились, послышались шаги. Карамазов подтянулся, сделав вид, что ничего не произошло и через мгновение встретил человека в чёрной короткой куртке, свободных штанах и высоких берцах того же цвета.
– Тит, – посмотрел на грубое лицо Карамазов. – Рад встрече.
– Что ты хотел, Тит? – прозвучал вопрос Эмилии.
– Да, – без эмоций дал ответ мужчина. – Магистр Данте вызывает вас на общую встречу, Эмилия.
– Понятно. Мы сейчас будем.
– Я послан вас проводить до Пункта Стратегического Планирования, – низким голосом произнёс Тит. – Идите за мной.
Карамазов и Эмилия без пререканий согласились и пошли вслед за крупным воином, который повёл их по длинным множественным коридорам, которые – дороги к множеству кабинетов, казарм, мастерских и складов, готов исполнить волю Магистра в любой момент ради исполнения великих целей.
– Тит, – обратился бывший инквизитор. – Что ты можешь рассказать о себе?
– Я оружие воли ордена, господин Карамазов, – прозвучал ответ, не такой безжизненный, если бы это говорил Данте, но всё же пронизанный холодом. – Большего обо мне нечего сказать.
– Ну, а история? Кто ваши родители, где вы жили до ордена? Что-то же вы должны иметь из этого.
– Знаете, мир до прихода первого Канцлера не являл собой «дом милосердия». Я рос сиротой на улицах Тираны, но полк-орден дал мне кров и пищу, когда я бежал в Империю во время её становления.
Карамазов не удивлён такой короткой и весьма приевшейся истории. Мир, который столетиями назад обрёк себя на жалкое существование, подломившись под башней собственной гордыни и тщеславия, стал похож на отражение ада, в котором люди подверглись страшному мучению. И неисчислимое множество людей получили глубокие раны, увечья на душе во время существования в эпоху разброда, но пришёл первый Канцер, а с ним железная мораль и порядок, только вот раны прошлого люди до сих продолжают нести на себе.
– А что было в подгороде Рима, Тит? – вопросила Эмилия. – А то мы не особо успели поболтать.
– Ничего особенного, – дал скупой ответ воин.
– Ну, хоть что-нибудь, Тит. Мы же в одном ордене, а твой рапорт настолько сухой, что им можно
– Да тут особо нечего говорить. Обычные подземные бои, бойни в канализации и выживание. Всё то, для чего нас тренировали и готовили.
– Тит, ты же соприкоснулся с целой цивилизацией. С теми, кто ещё живёт со времён Великого Кризиса, и ты там ничего удивительного не встретил? Там же жили люди, которые сохранили свою бытность и культуру. Я бы хотела посмотреть на то, как там всё устроено, это же интересно.
– Не скажу, что там так чудесно, как ты думаешь, Эмилия, – хладно проговорил Тит. – В конце концов, никто не рад жить в канализации, на дне города… и имперского общества.
После слов Тита все трое продолжили идти в полной тишине, по однотипным коридорам, спускаясь по серым лестницам, пока не оказавшись в очередном коридоре, Карамазов не проронил вопрос:
– Я знал Данте ещё во времена, когда случился конфликт «Часа предательства ангелов», и до сих пор не пойму… чего он такой… безжизненный.
– А ты я та
– Да, но вся информация по нему была засекречена. Как так-то?
– И даже тебе, Верховному Инквизитору, ничего не выдали? – ухмыльнулась Эмилия.
– Нет. Статус информации о нём таков, что им может пользоваться только Канцлер и Верховный Отец. Это как-то связано, с началом его жизни, Тит?
– Я знаю о нём столько же, сколько и ты. Славный командир, нам всем как отец, радеет за родину и больше ничего.
Впереди показалась дверь, конец коридора, за которым кроется Пункт Стратегического Планирования и Карамазов, не желая узнавать что-то у Данте, решил расспросить всё у спутников:
– Эмилия, Тит?
– Да ничего мы не знаем, – взяла слово девушка. – Дела души нашего Магистра это… дела его души и нечего в них лезть.
– Простите, если задел вас, – сухо начал Карамазов, продолжил далее, чуть смягчившись. – Прости, Эмилия, не хотел тебя обидеть, просто желал узнать что-нибудь о Данте, а то как Консула, имперского деятеля в конце концов я его знаю, а вот как человека… с этим трудно.
– А зачем тебе оно?
– Тит, мы оказались в таком положении, что лучше бы узнать друг друга получше, всяко может пригодиться.
– Хорошо, я не против, только вот ты да Эмилия, узнавайте друг друга получше, а я уж как-нибудь и так проживу. Сейчас лучше приготовьтесь к собранию, – Тит приложился к ручке, опустил её и потянул дверь на себя. – Проходите, располагайтесь.
Глава седьмая. По слову Имама
На западе Аравийских Эмиратов. Где-то в мегалополисе Мекка. Три дня спустя.
Солнцепёк слишком страшен и стало очень жарко для этого времени года, но это и есть Аравия, а после тяжёлых военных действий тут теперь навсегда будет стоять истошный жар пламени небесного светила. Ни ветра, ни даже лёгкого дуновения не разрывает этого раскалённого ада, что воцарился над великим городом. Палящее солнце жестоко терзало эту землю солнечным огнём, заставляя воздух обжигать сами лёгкие. Да, каждый вздох в этом месте давался с болью, ибо воздушный кипяток стремился выжечь внутренние органы.
Весь «ад», сотканный из жары и духоты навис над городом, который со временем стал настолько священным, ибо стал единственным пристанищем Единой Мусульманской Веры, Великим Исламаторием… у этого великолепного города было множество имён, но все они не могли отразить величия этого города, который тем не менее окунулся в омут религиозности с таким дурманом, что Конгрегация Христианской Веры или в прошлом Империал Экклесиас могла лишь позавидовать тому, как новые последователи веры «Пророка» излагают мысли и идеи в массы и как их слушают.
Город стал настолько огромным, что в нём вмещалось больше пятидесяти миллионов жителей, ведущих образ жизни, утверждённый Великой Мусульманской Эмиратской Мечетью – религиозной исламской организацией, которая и правила вместе с Королём и Советом Шейхов. Никто не смел нарушить священного порядка, ибо он «предопределён самим Аллахом, и преступление его есть опаснейшей богохульство против нашего Бога и слов его пророка», как утверждали имамы. За порядком следили «Низшие Кади», которым вверили в руки отслеживание следование народа тому порядку, что был установлен. Если свершалась любая ошибка, вплоть до обычного неправильного жеста или незначительного отклонения коврика на намазе, человека могли подвергнуть тут же огромному штрафу или высечь пятью ударами, ибо он «нарушил священный порядок, установленный самим Аллахом». А если каждый шаг был под контролем, то говорить о собственных воззрениях и говорить не следует, ибо, как сказано: «Все ваши идеи, мысли и слова определены самим Аллахом и не должны противоречить тому порядку, что он установил, ибо это преступление против мира и Всевышнего!»
Но, несмотря на жуткую религиозно-духовную тиранию Великой Мусульманской Эмиратской Мечети, город не погибает в трущобах и обязательных податях её, которые составляли пятерину дохода. Мегалополис процветает. Большая часть городских автомобильных дорог покрыта новым чистым асфальтом из самых современных химических составов, без единой трещинки, а местность у правительственных и религиозных зданий вымощена плитами из мрамора. В мегалополисе раскинулись прекрасные парки, с пышущей зеленью и красивыми цветами востока. По всему гипергороду строили прекрасные комфортабельные постройки, что могли напоминать маленькие поместья или небольшие дворцы. Самые скромные дома в этом мегалополисе были похожи на одноэтажные виллы с собственным ограждением, представленной стеной, внутренним двориком и садом.
К центру город рос, словно лесная чащоба. Одноэтажные постройки сменялись на более высокие и всё выше и выше, вплоть до небоскрёбов, где самые низкие были от четырёхсот метров, а самый высокий достигал девятисот метров и именовался как «Шпиль Аллаха». Нетрудно догадаться, что именно он был в собственности главной и единственной религиозной организации. И посреди улиц высотного леса, который отражал тысячи солнечных лучей и сиял подобно небесному светилу, воцарилась вечная тень и неестественная прохлада, ибо лучи главной звезды сюда практически не попадали.
Но внутри этого города словно повисло напряжение, витающее тут уже многие года. «Младшие Кади» заполонили улицы, отслеживая каждое действие покорных им людей. Никто не мог уйти от всевидящего ока Мечети, что стремилась установить тотальный религиозный порядок над людьми. И казни не были столь редким явлением. Многие города Аравийских Эмиратов были оборудованы специальными проспектами, где расстреливали и весили тех, кто «Преступил духовный закон веры». И если бы не запахо-очистительные воздушные установки, которые ароматизировали вдыхаемые массы, то большинство городов давно бы задохнулось от трупной вони.
В самом мегалополисе люди, которые раньше обвинялись в различных преступлениях, старался ходить с немного припущенными глазами вниз, так как это «Угодно Аллаху, ибо люди могут не увидеть, чем можно искуситься и впасть во грех, тем самым отвергнуть Его». И малейшей отступление от этого правила, которое не удалось оправдать, могло повлечь за собой расплату, в виде пяти ударов дубинкой по спине или оплатой штрафа.
Порой нельзя было определить, кого осуждали, а кого – нет. Однако своих людей горожане отличали даже по походке и могли сказать, откуда прибыл человек, из какого региона Эмиратов, но в этом случае большинство людей впадали в ступор.
Два человека медленно шли по улочкам города размашистым шагом. Такой шаг не был приемлем для обычной походки, так как утверждён Проповедью-112 второго Верховного Муфтия, как «шаг, приемлемый для спешки». Пара мужчин, облачённых в обычные восточные одежды, вроде которых носят в пустынях, совершенно не понимая, что они нарушали «Правило светских одеяний в городах, установленное Проповедью-67 восьмого Верховного Муфтия». И с виду, похожие на остальных, они становились белыми грачами посреди чёрных ворон. Большинство горожан ходили в белых, серых, бежевых или подобного оттенка одеяниях. Мужская одежда жителей мегалополиса представляла длинную тунику, из-под которой выступали специальные монохромные брюки, укрывавшие чёрные туфли. Женщины же все поголовно были облачены в хиджабы, скрывающие всё. Даже глаза были покрыты специальной полупрозрачной тонированной плёнкой, а руки укутывались в чёрные перчатки. Всё это предпринималось, чтобы «Сокрыть женское искушающее тело, дабы не допустить умозрительного греха, который разовьётся в сознании» – как сказано в Проповеди самого Ислам-Халифа, а иначе – высшего религиозного лица в государстве.
Ну а «белые грачи» оделись настолько несуразно для местного колорита, что могли вызвать подозрение у полиции, обычных горожан или «Младших Кади». На двух мужчинах висит и трепыхается при каждом шаге белая довольно мешковатая куртка, подпоясанная кожаным ремнём, которые покрывался широким красным платком, шаровары, уходившие под высокие сапоги и пустынный капюшон, с лицевой маской. Оба одеяния имели белоснежный цвет, подобно многим туникам мимо них проходящих. Вся соль заключается в том, что подобная одежда дозволялась только пустынным торговцам, которые в Мекке не появлялись или были там очень редко и такой вид вызывает только перешёптывания за спиной и удивлённые взгляды. Но мужчин это не останавливает, и они идут дальше, стараясь не замечать груза подозрительных взглядов, уставленных на них.
– «Гнездо», сколько ещё до цели? – прозвучал вопрос, заданный в мини-микрофон, скрытый под пустынным капюшоном.
– Вы уже устали? – прозвучал вопрос, искажённый в сарказме.
– Послушай, если бы не ты… Морс… – с холодным упрёком уже начиналась перепалка.
– То, что? Вы бы ещё десяток лет провели в бесконечных поисках по всему миру… успокойся Тит и следуй цели, – спокойно ответил голос из рации. – Через сто метров повернёте направо.
– Тише, Тит, – полилась холодная речь от соседа рядом. – Ты только раскроешь нас, а мы и так как бельмо здесь.
Но восстановленный в звании брат-лейтенант, пребывая в холодном спокойствии, не мог не возмутиться тому, что происходит. Три дня назад было названо место укрытия той девушки, которая может повлиять на всю обстановку в Автократорстве, что не могло не вызвать всеобщее ликование. Но место оказалось зашифровано так сильно, такими по истине удивительными системами защиты, что после его дешифрации половина информации повредилась, а ещё половина как оказалась завуалирована в виде стихов:
«На востоке, где царит власть абсолюта, где земля пустынна
Есть надежды нить, свет судьбы, там власть мрака опостыла.
В тех краях опасных для разума свободного
Царит диктат духовенства-государства произвольного
Это место [остальная часть информации повреждена при попытке изъять её из закрытого хранилища]».
Когда эти строки были произнесены в кабинете Магистра, сам Данте выдохнул и склонил голову, а Карамазов чуть не накинулся на Морса в гневе, перейдя к отборной ругани. Но всех поспешил успокоить бывший Верховный Отец, который призывал к размышлению и поиску места, полагаясь лишь на ум и полученные данные. Но на самом деле мест, подходящих под описания оказалось всего три, двое из которых разбросаны по ближнему востоку, а третье в самом Автократорстве.
Первое нужно было искать в Аравийских Эмиратах, что славилась своими пустынями и религиозным фанатизмом. Именно здесь в роли абсолюта выступал Утопический Ислам, что стал был и диктатом.
Второе место именовалось никак иначе – Турецкий Султанат, известный ревностным и даже фундаментальным преклонением перед Великим Султаном, даже чих, на публике которого мог восприняться как благословение правителя. Турецкий Султанат был известен ещё как «Пустыня Тысячи Убийц». А получил он своё прозвище от того, что некогда сюда были посланы тысяча убийц, чтобы устранить султана, но правитель их всех поймал и в буквальном смысле высушил на солнце. Диктатом тут явно служит сам Султан.
Ну, третье место веяло радиацией из самой Великой Пустоши, лежавшей на северо-востоке страны Рейх. Она всегда была известна своими радиационными пустынями, которые могли от жуткого накала, созданного войнами древности, сдирать кожу. И именно тут некогда располагался самый значимый Аванпост Империал Экклесиас, который создавался для религиозной обработки жителей центра и юга Балкан перед наступлением первого Канцлера. Именно в этом месте некогда собирались самые религиозные и фанатичные люди со всей Империи.
Услышав так нужную и единственную информацию, высказанную Флорентином и Карамазовым, Данте решил, разделить силы, попросту уяснив, что ораторские способности и связи Тетрархии тут не помогут. Карамазова и Эмилию он поставил работать в паре и отправил в Султанат, а сам с Титом и Морсом отправился в Эмираты.
Их поиски облегчены параметрами дома, который назывался в закодированной базе данных: двухэтажная постройка, выполненная в стиле местного колорита, находящаяся в центре севера главного города. Хоть под такое описание попадало множество зданий на старых картах и тех, что по новее Данте смог обнаружить в каждом месте поисков по каждому схожему дому, как будто их раскидали намерено. Такое поразительное сходство не могло не привлечь внимания Данте, который решил оставить выяснение этого вопроса на потом.
В Мекке команде удалось обнаружить десятилетнее поместье, построенное по заказу одного из пустынных торговцев, который позже бесследно пропал. И эта странность навела на мысль тех, кто искал девушку. Заброшенный дом, который не затрагивается ни светской властью, ни Эмиратской Мечетью и мирно стоящий посреди великого города, словно жизнь обходит его стороной. Слишком странно для того, чтобы быть банальной чредой совпадений.
Внезапно из наушника зазвучал голос, полностью развеявший тишину возле двоих мужчин, вызвав небольшой импульс напряжения, от того, что их в любой момент могут расколоть.
– Когда повернёте направо, вам необходимо будет пройти ещё двести метров.
– Поняли, – тихо ответил Тит. – Можешь в следующий раз не так резко появляться.
– Хорошо, – выдохнул Морс. – В следующий раз буду предупреждать о том, что собираюсь выйти на связь.
Пока они мирно шли по спокойной, улице настал час религиозного таинства. Вокруг двух мужчин медленно начинало царить некое религиозное безумие, которое восходило в свой апофеоз к часу дня, что именовался «Часом Аллаха». Тогда в Мекке вся жизнь останавливалась, и люди прямо на улице, в офисах, в метро, предавались «Великой Молитве». Исключение составляли только работники, названные в Проповеди-321, а именно – лётчики, военные на посту и все те, от кого зависела жизнеспособность страны.
Тит постоянно осматривается по сторонам и видит, что на каждый десять домов приходилось по мечети, которая ведёт постоянную работу и собирает возле себя всех тех людей, которые не были ни чем заняты. Он не знал, что согласно Проповеди-14 – «Каждый благочестивый мусульманин, если не выполняет никакое дело, то обязан пребывать в мечети и совершать намаз, дабы не податься греху лени, пока не найдёт себе дела» и Проповеди-21 – «Для исполнения проповеди-16, на каждые десять домов необходимо создание небольшой мечети в которой люди будут исполнять намаз, а десять домов с мечетью будут именоваться теперь как – Намасзская Десятина, которую возглавляет Муфтий-десятник».
И везде, и повсюду, куда не кинь взгляд, возвышаются прекрасные строения, чьи купола выполнены строго из золота, начищенного до зеркального блеска, отчего буквально вся Мекка светилась, отражая солнечные лучи в пространстве. Ну а от самой огромной мечети, выстроенной возле Каабы, имевшей высоту больше пятисот метров и несколько уровней, исходит такое сияние, что становится глазам плохо, если долго смотреть – начинаешь слепнуть и терять зрение от яркости отражения. От её куполов, облицованных начищенной платиной, исходит страшный блеск, что ослепит любого, кто поймает своими глазами её солнечный блик, попросту опалив роговицу глаза.
Многие аэропорты находились далеко от Мекки, потому что временами такая концентрация отражённого света временами прожигала борта самолётов или ослепляла пилотов, вызывая катастрофы.
Вокруг люди, поймавшие во внимание мечеть или проходящего мимо Муфтия-десятника, начинали свершать Дуа – произвольную молитву, со слезами радости обращаясь к Аллаху, что они увидели «Дом Господень» или «Посланника Его». Те, кого благословил муфтий, могли впасть в такой экстаз, что падали на колени и начинали реветь от радости того, что его «коснулась рука Аллаха».
Многие люди на улицах стараются твердить молитвы, настойчиво шепча их себе, чтобы не отвлекать собрата по молитве. Но, ни одна молитва или говор, если выражались громким голосом, не были слышны из-за того, что везде и повсюду были установлены специальные колонки и граммофоны, через которые без конца на надрыв лились молитвенные речи и гимны религиозных деятелей. У Тита уже начинало уши закладывать того, что у всяких построек, практически у каждой лился этот голос, превратившийся в одну протяжную молитвенную какофонию. Но останавливаться нельзя было, и брат-лейтенант продолжал упорно продвигаться, невзирая на изрядное давление на его слух и душу.
Везде и повсюду двум мужчинам на вид встречались люди, грязные, запотевшие, обливаемые каплями пота и крови, стоящие на изодранных коленях, одетые только в трусы и бьющие себя плетьми по спине. Под каждым из этих фанатиков к концу дня образовывалась лужа запёкшейся крови. Их именуют «искупители грехов», которые вводились Проповедью-12, как обязательные. Они отбирались из числа богатейших семей, как «Дань Аллаху, дабы он через них смог дать искупление грехов народа боголюбимого».
Естественно, всё это вызывает у Тита негодования, которые сталкивались со строгой ментальной выучкой и не давали ему впасть во власть эмоций.
Внезапно они услышали воззвания сзади себя, словно их кто-то окликнул. Тит, как и Данте, знал арабский, но очень слабо, а возглас явно прозвучал на неоарабском.
– Стой, – практически шёпотом сказал Данте своему напарнику. – Медленно поворачиваемся.
Тит и Данте увидели, как к ним подходит человек, облачённый в красную тунику и алые штаны, которые прикрывали кровавого цвета сапоги. В руках он нёс довольно толстую книжку, одним ударом которой можно раскроить череп, если ударить довольно сильно. Позади него шаркает шароварами ещё три человека, облачённых в туники чёрного цвета и имевшую подобную стилистику.
– «Младший Кади»,– Сказал Титу Данте, объявив, кто это может быть.
– До дома ещё пятьдесят метров, почему остановились? – прозвучал возмущённый голос в наушнике, но в ответ ему было лишь молчание.
– Именем Аллаха, здесь запрещён такой быстрый шаг, – По-неоарабски начал «Младший Кади». – Куда вы так спешите?
