Степан Витальевич Кирнос
Восхождение к власти: противостояние
Магистр протянул руку и взял доклад, став в него вчитываться, изучая сухие данные и статистику.
– Да, – начав листать, вымолвил Данте и мрачно, на грани непонимания и таинственности, заключил. – Что ж, кажется «секунда» спокойствия кончается.
Глава двенадцатая. Разбитый пурпур
Тем временем. Где-то на территории Южных Карпат.
Всюду ширились горные массивы знаменитого хребта, на котором теперь лежат тонны белоснежного снега, под которыми погребена кровавая история северобалканских мест. Бело-каменистые горы стали единственно-возможным пейзажем для суровых земель, неприветливых как северное ледяное дыхание и смертоносных, как страшный яд.
Горные вершины, притуплённые подтёртые тяжёлыми временными потоками, гордо устремляются к небу, давая знать о своём существовании. Укутанные снежными бурями они стали напоминанием того, что может статься с природой во время активных военных действий, а также истинным монументом былого человеческого буйства, едва не уничтожившего мироздание.
Да, без всякого сомнения, сию часть Автократорство Рейх можно назвать «Суровые Земли» за её ни столько неприветливый манер, столько за то, что эти места с радостью маньяка уносили множество жизней солдат, инквизиторов и исследователей, которые решили сунуться сюда. Не было бы ни одного дня, когда мятежник или диссидент в жалких попытках спасти жизнь бежал в горы, а за ним преследователи, и всем им прохладный, но «радушный» приют оказывали горные ветра и жуткие холода, обрушивающиеся на любого адским порывом.
Ветер с диким первобытным рёвом завывает, напевая свои грозные горные мелодии о славе и величии былых эпох. Его истошный штормовой вопль необычайно оглушает, накрывая слуховые ощущения и едва ли какой-нибудь звук прорвётся через эту ветровую горную песню. С уверенностью можно сказать, что весь массив накрыл ужасный вьюжный ветер, который гоняет снег с нечеловеческой скоростью и силой, готовый накинуться на кожные покровы и отморозить их вмиг.
Некогда прекрасное место, цветущее и приятное на вид, бывшее местом эстетического благоденствия, превратилось в какой-то момент неправильной истории в ледяной сущий ад, способный изничтожить всякую жизнь. Это случилось в тот период, когда первые ядерные бомбы положили начало радиоактивному аду, известному под устрашающим и бросающим в тоску именем – Великая Пустошь. Первый канцлер, в своей «мудрости» и создал эту Преисподнею, желая покончить с ненавистными врагами и ядерный апокалипсис, своей гнетущей и разрушительной рукой, слегка задел и Южные Карпаты обратив их в то, что можно назвать подобием Арктики.
Но не всё так плохо, как может показаться, ибо горы, сам хребет, является крепкой границей между серым бесконечным кошмаром, повергающим в приступы дикого первобытного ужаса, имя которому – Директория Коммун. Великая Пустошь была лишь площадкой перед землями победившего Коммунизма, и не рассматривалась даже как первый рубеж обороны. Несмотря на свою имперскую принадлежность, она не могла быть достойной преградой перед коммунистическими ордами, проповедовавшими абсолютное равенство и отречение от личности. «Великая Пустошь» могла задержать захватчика, но не противостоять ему в полной мере, поэтому было принято решение сделать горы опорным пунктом для воинских формирований и первым рубежом обороны в случае агрессии в этом направлении.
Горы теперь служат местом дислокации для Гвардии Великого Трибунала Автократорства и Армии Рейха, которые в буквальном смысле слова зубами вгрызлись в промёрзлый грунт, выставив несколько военных баз и разместив там войска. Так же тут вольготно себя чувствуют части Инквизиции и Корпуса Веры, проводя свои тайные операции по поимке диссидентов и еретиков, которые решили спрятаться от правосудия Автократорства под ледяным плащом бесконечных горных штормов. Несмотря на постоянную гибель инквизиторов и «опричников» из Корпуса в ходе преследований, горы продолжают кишеть скрытыми убежищами для служащих Империи.
И даже в этом ледяном аду никто не мог скрыться от всевидящего ока Автократорства Рейх, можно подумать. Ну, почти…
В одной из сокрытых от лишних глаз пещер тихо горит огонь, теплом отгоняющий снежный морозный ад, исторгая в воздух малоприятные ароматы древесины, перемешанные с запахом горящей нефти и едким амбре едких химикатов. Пламя спокойно пожирает деревянные изделия, вроде частей лёгкой переносной мебели, которую не жалко отдать на служение теплу. Помимо этого огонь нашёл себе более вкусную и питательную «пищу», собранную из всякой дряни. Это, так называемые походные «брёвна», которым придали форму цилиндра, собрав в них все необходимые горючие вещества, в совокупности, способные гореть как греческий огонь и исторгать поистине адский жар, который именно сейчас и нужен, чтобы спастись от лютых морозов.
От небольшого костра исходит приятный треск, который знаменовал то, что огонь, смакуя, продолжает жадно пожирать топливо костра, оставляя лишь бренный пепел и выделяя достаточное тепло, чтобы сохранить тела от ледяного прикосновения карпатских ветров.
То, что установилась достаточно высокая температура, обозначили небольшие лужицы, в которых колыхалось отражение костра, в пещере там, где раньше лежали небольшие кучки занесённого снега. Да и по стенам бегут еле заметные струйки воды, говорившие о том, что где-то в каменной породе подтаивает лёд.
Пещера действительно небольшая, смахивающая скорее на маленькую пещерку. К ней ведёт всего два пути: один это прямой выход на горный перевал, а второй – тайный горный лаз, древняя и забытая дорога, идущая среди этих гор, построенная людьми из времён Великой Европейской Ночи, чтобы укрываться от бед тех времён, начинавшаяся у бывшей реки, чьё имя было забыто в вихре старых конфликтов, войн и всех возможных катаклизмов. А после ядерной войны старая река была превращена в тонкий длинный ручеёк, насыщенный радиацией, получивший название «Нить Веры».
Сам древний путь проводил извилистыми путями через половину южных Карпат, давая возможность быстро пройти через горный хребет и остаться незамеченным. Это было чудо, что его до сих пор не обнаружили слуги Имперор Магистратос Великого Трибунала или ревностные служители двух Конгрегаций и не занесли в бесконечные имперские архивы.
По стенам пещеры пляшут силуэты, что отбрасываются на камень от сидящих людей, благодаря пламенным языкам костра, что продолжают безумный танец и треск поглощаемого топлива. В пещере уселось четыре человека, согнанных сюда преследованиями и гонением имперского правосудия. Один, облачённый в белый камуфляж, возвышается над поверхностью пещерки у самого выхода из тайного укрытия и наблюдает за бесконечной вьюгой, чтобы через её пелену не подошли незваные гости из Автократорских властей или какого-нибудь еретического культа.
Ещё два человека седеют на деревянных ящиках, расположенных у костра и что-то интенсивно обсуждают, периодически отламывая куски импровизированных сидений и подбрасывая в пламень. Несмотря на то, что в горном лагере был источник тепла, костлявая рука холода так и норовит ворваться сюда и задушить жар адского костра. И каждый раз, когда буря набрала силу, мороз силился и сжимал тепловое кольцо жизни вокруг кострища, и поэтому эти два человека накинули на себя усиленные термопокрытием меховые плащи.
И ещё четвёртый человек лежал куском мяса у стены скального убежища. Завёрнутый в некий материал, сильно похожий на синий дырявый брезент, он тихо, не подавая значимых признаков жизни, просто лежит ничком рядом с массивом горной породы.
Сидевший на деревянном ящике мужчина взял палку и помешал то, что стало углями в костре. Тут же в воздух снова устремились едкие запахи, но сидящие возле огня даже носов не поморщили. В его глазах отразилось пламя огня, а по серебряным сединам пробежали отблески костра.
– Дюпон, – заговорил спокойно рядом сидящий человек, – что мы будем делать дальше? Почему именно тут мы должны сойти?
Мужчина аккуратно убрал палку в сторону, положив её на ящик рядом с собой. Своей правой рукой он залез в передний нагрудный карман военной куртки, став его ворошить пальцами. Боевая походная куртка окрашена в чёрный цвет, обшита дублёной кожей, усилена бронепластинками и утеплена меховым воротником. Как только его пальцы выскользнули из кармана, и достали оттуда свёрток бумаги, мужчина быстро развернул его с бумажным хрустом.
– Вот смотри, – протянул мужчина своему собеседнику бумагу, сухим голосом продолжив. – Тут на карте показаны расположения и данные войск на Северо-Балканской и Восточно-Балканской Территории, собранные нашими последними агентами.
– Хм, мы попадаем в мешок? – Одетый в такую же одежду, но с ботинками, вместо берц, вопросил второй мужчина. – Похоже, выхода там для нас не будет и если мы туда сунемся, то уже не уйдём.
– Да, Ганс, и не только, – шершавым и хрипловатым тембром продолжил Дюпон. – По последним данным туда были передислоцированы части из Культа Государства, целый полк Корпуса Веры, шестнадцать инквизиторов и создано ещё несколько оперативных баз для смешенных полков.
– Проклятье! – выругался собеседник, сплюнув в костёр.
– Ещё не всё. Как сообщают наши агенты, там усиливается идеологический гнёт и с каждым днём находят всё больше «отступников». Похоже, близость с Директорией Коммун не просто пугает Архиканцлера, а повергает в параноидальный ужас, и он боится даже деревенского митинга. Как только мы туда сойдём, нас поймают и скорее всего, расстреляют, как предателей. – Грубо и безрадостно заключил Ульрих.
– Что ж, выходов тогда нет. Передовое звено «Дельта» всё ещё не вернулось с разведки местности. У нас нет достоверной информации, что нас ждёт за пределами этой пещеры.
– Не позорь наш мёртвый орден, Ганс, – озлобленно кинул Дюпон. – Много ребят погибло в той радиационной пустыне, чтобы мы могли выйти оттуда. Мы много пережили, чтобы так просто и глупо погибать, и ты должен понимать, что есть ещё пара выходов.
– Но…
– Но я вижу только один.
В словах командира Ганс услышал что-то отдалённо похожее на пламенеющее рвение, прорывающееся сквозь сдерживаемую злобу. Он ощущает, как его товарищ и глава мёртвого ордена медленно впадает в подобие безумия, что сильно настораживает.
– Какой путь? – разведя руками, с заинтересованностью вопросил Ганс. – Куда мы пойдём, маршал-командор, в какой край вы нас собираетесь привести?
– Не знаю, выживем ли мы на этом пути, – Дюпон впал в собственные размышления, пропустив вопрос мимо ушей. – Слишком много рисков… не знаю.
– Мы всегда готовы за вами последовать, – уверенно заявил Ганс, стряхнув с одежды пару снежинок. – Куда бы вы ни сказали, остатки ордена пойдут за вами.
– Что ж, Ганс, ты всегда был верным сержантом, им и остаёшься. Ты всегда ждёшь того, кто поведёт солдат, – усмехнулся Дюпон. – У меня есть некоторые данные, что Канцлер собрал несметные войска с балканских территорий, почти все силы полуострова, и готовиться двинуть их в море. Похоже, намечается нечто большое.
– Нам открыли путь? Обычные учения позволяют нам перейти через Балканы и выйти к морю?
– Это не просто учения. Похоже, наш новый император готовится к войне. На верфях у Афин, и новых городов – Гекары, Мальтрары и Визиара строятся новейшие корабли и боевые морские платформы.
– С кем он собрался воевать? – вкрадчиво вопросил Ганс. – На войну с Турецким Султанатом или Аравийскими Эмиратами у него сил не хватит.
– Вспомни, – едва ли не рыком начал Дюпон, – а кто к нам тогда пришёл за помощью, несколько дней назад? Кто выкрал «приз» Архиканцлера прямо у него из-под носа? Ради кого мы держали оборону в том городке? Кто забрал у нас Калью, думая, что они смогут её уберечь?
– Орден Лампады, – безрадостно выдал собеседник.
– Да, это он. Но так же, судя по всему, к войне готовятся и в Аравийских Эмиратов. Они так же на верфях строят корабли, собирают сотни литров военного религиозного масла и готовят целую армию фанатиков к бою. Похоже, тот орден, перешёл дорогу богатым шейхам и безумным имамам. – И сложив руки на груди, Дюпон продолжил более спокойно. – А поэтому наш план теперь таков: подойти к морю, найти транспорт, миновать «Морской периметр» и попасть в наши тренировочные лагеря у новой Кирены.
– Вы собираетесь…
– Да, – грубо оборвал Дюпон сержанта, – мы вступаем в эту маленькую войну. Это сражение станет предопределяющим, ибо оно хоть на немного, но определит будущее трёх стран. Долго мы хранили верность сначала первому, а потом второму Канцлеру, но он был предательски убит. Новый правитель не наш хозяин. Мы ему не верны, не давали «Вечной Клятвы», а поэтому выступим на стороне тех, кто встал против узурпатора, несмотря на преследуемые идеалы.
Внезапно в стороне, у стенки пещеры послышались жалобные стоны и всхлипывания, прерываемые шуршанием материала, похожего на брезент. Шелест материала стал подобен грому. Стоны и кряхтения становились всё сильнее, говоря о том, что человек всё ещё жив, несмотря на то, что его считали мертвецом.
Дюпон встал с ящика и в два шага, оказался рядом с внезапно ожившим человеком. Суровые, как север, глаза маршал-командора глядели на словно воскресшего мужчину. Покрывала человека изорванная в клочья чёрная одежда: монохромная военная куртка без бронижелета, прожжённая в многих местах и промокшая от крови, такие же штаны, похожие на лоскуты разорванной ткани, ободранные берцы, превращённые просто в рваный шмат кожзама. Всё, что ещё можно было назвать одеждой, было покрыта сажей, грязью и липким слоем крови самого мужчины. Ульрих, посмотрев на ссадины, царапины и раны пришёл к выводу, что мужчина балансирует на грани смерти и жизни, а так же обладая результатами осмотра.
Лицо лежащего полумёртвого человека имело грубые квадратные очертания, как у древних дикарей. При этом весь лик мужчины был покрыт сетью ссадин, царапин и более серьёзных шрамов. Светло-голубые глаза так и источали последнюю надежду на жизнь, которая цепляется за остатки сохраняемого сознания. Сила воли этого бойца была невообразимо и он только волей цеплялся за остатки жизни.
Мужчина прерывисто и очень тяжело дышит. И при каждом вздохе его грудь поднималась к верху, просвечиваясь через куски порванной материи, показывая окровавленный торс, покрытый ушибами и царапинами. Но дышать глубоко не удавалось, ибо кожа так и была готова разойтись по швам.
– Ох, да тебе повезло, Тит, брат-лейтенант прославленного полк-ордена, а затем и ордена Лампады, – с восхищением достойным фанатизма вымолвил Дюпон. – Да и ещё целых три раза. Возле твоей головы не взорвался снаряд. Тебя успели вытащить из-под обломков. И тебя вынесли за секунду до того, как по твоей позиции дали залп танки «Пламя Солнца». Тебя бы испарило их плазмой. Похоже, сам господь и его Архангелы в тот день были на твоей стороне.
– Кхм-кхм, – сквозь стоны и боль прокашлялся мужчина, сплюнув сгустки крови, и тяжко вопросил. – Гд-е-е я?
– Ты сейчас в полной безопасности. Наш медик смог тебя подлатать, насколько это позволяли условия, что бы в тебе осталась хоть какая-то жизнь. Потом тебя везли к этой горной тропе и теперь ты тут. Израненный, поломанный, на грани смерти, но ты всё ещё живой. И это радует.
– Где… я… точно? – Отделяя слово от слова из-за внутренней сжирающей боли, снова вопросил Тит.
– Южные Карпаты, – тривиально ответил Дюпон. – Ты в пещере.
– С-сколько в-времени про-ш-шло? – так же тяжко прозвучал вопрос.
– Чуть больше недели. Мы выходили сюда около семи дней. – Пояснил маршал-командор и потянулся к заднему карману.
– Орден… Данте… – Сквозь кряхтения проскрипел через боль Тит и попытался подняться.
Но уже через секунду его снова приковало к койке. Тяжёлая и жгучая боль чёрным раствором изливалась по его венам, пульсирующей энергией била по всему телу, заставляя, корчиться от адских мук.
– Ты выжил после стольких ранений, – легко начал Дюпон. – После боя с Золотым Тираном из отряда Стражей Шпиля. Тебе повезло. Орден и твой Магистр никуда не денутся, да и к тому же, мы скоро к ним наведаемся. Только соберём ребят, подлечим тебя и снова в бой. – И вынув из-за спины странный предмет, и протянул его искалеченному мужчине. – Это твой пистолет, которым ты сразил Золотого Тирана. Уникальная конструкция и принцип действия.
– Твой орден, – внезапно вырвалось с губ Тита. – Мне жаль…
– Ох, не стоит. Те ребята исполняли своей единственный и стоящий долг. Они защищали вдову того мужа, которому поклялись служить до самого конца. И они его исполнили. – Стряхнув влагу с тяжёлой военной куртки, вымолвил Дюпон и минорно заключил. – Нет теперь ордена Пурпурного Креста. Нас порвали собственные же союзники. Теперь мы разбитый пурпур, который, даже не упомянут в истории Рейха.
– Жаль вас… – Сквозь боль и стоны всё продолжал твердить Тит.
– Но наши разбитые осколки соберутся, – впав в приступ ностальгии и полёт мечты, с блеском в глазах и улыбкой на бледных губах, продолжил Ульрих. – Мы павшее воинство, но вы воспарим на крыльях огня и явим свою новую ипостась в блеске великой славы.
Для Тита, чей мозг работал на грани того, чтобы снова не отключиться и не уйти в бессознательное состояние, эти слова показались слишком помпезными. Но, сквозь боль и тяжкую болезненную усталость, брат-лейтенант видел, что Дюпон не лжёт. Сбросив бремя данного перед Кальей и Ротмайром долга, он стал свободен и теперь сам волен решать собственную судьбу. И когда он получил в руки свою жизнь, наследник ордена, созданного в час нужды, поведёт свою силу против тех, кого посчитает врагом. Тит ощущал всё безумство в голосе Дюпона, но он знал, что это ценный союзник.
– Мы не орден Пурпурного Креста! – вновь воскликнул Ульрих. – Мы теперь воинство разбитого пурпура, мы – Каратели.
Новое название для ордена прозвучало несколько зловеще, но Тит понимал, что этим Дюпон стремиться прийти к мести. Он не перед чем ни остановится, чтобы свершить суд над новым Архиканцлером, за те жертвы, что пришлось принести, итак, канувшему во мрак ордену.
Внезапно со стороны входа в пещеру послышалось шуршание и скрип снега, окутанные голосами приветствия. Тит обратил свой взгляд туда, но глаза заплыли кровью и гноем, и всё изображение плыло. Поэтому он видел всё довольно расплывчато и несуразно, словно глядит через воду.
В пещеру зашли три объекта, похожих на людей, полностью в белом. Брат-лейтенант понял, что это разведывательная группа.
– Принесли? – Подойдя к ним, кратко вопросил Дюпон и с беспокойством посмотрел на Тита.
– Да, – ответил один из разведчиков, облачённый в белоснежные одежды и передал хирургические инструменты в свёртке. – Но наш медик сорвался на подъёме и сломал себе пальцы.
– Что ж, надеюсь, я ещё не забыл навыки хирургии, – усмехнулся Дюпон и развернул свёрток с заигравшими в свете костра операционными инструментами.
Глава тринадцатая. Высокие слова о высоком чувстве
Полдень. Остров Анафи. Замок Сарагона Мальтийского.
Солнце торжествует в чистом небосводе, разогнав все возможные облачка, оставив небесную твердь чистой и сияющей лазурью. Светло-бирюзовый небосвод так и пышет здоровым летним теплом, хотя сейчас далеко не летний месяц, изливая это прекрасное ощущение на многострадальную землю, даруя ей приятный согрев, которое неведомо сейчас для многих.
Остров полностью попал под потоки тёплого и даже жарящего света, но порывы прекрасного быстрого ветра остужают солнечный пыл, сцепляясь в единый погодный каскад, даруя небывалую свежесть.
Не исключением этой погодной симфонии стал даже восхитительный и великолепный замок, исполненный в неоготическом архитектурном стиле, принадлежавший великому философу и знаменитому мудрецу, который тут доживал последние своего долго жизненного пути. Монументальное строение было возведено на деньги самого любомудра и при помощи одного из местных мелких царьков, который считал себя королём здешних островов и свою династию – вечной, до тех пор, пока эти места не вычистили войска Рейха с поддержкой полк-ордена.
Воистину, они тут встретили жалкое зрелище: от некогда сносно существовавшего островного королевства, достойно продержавшегося на заре и пике Великой Европейской Ночи, превратилось в отвратительную помойку, повергавшей в ужас только одним своим видом. Озверевшие стаи бездомных и бесчисленные орды нищих жили средь некогда пригожих городков и селений. Грабежи, бандитизм, убийства, нищета и сточные реки крови и помоев стали сутью островов, оросив их до верхов. Старуха с костлявыми руками и с ржавой косой стала новым стягом сие некогда гордого королевства, превратив его в мелкую тиранию изжившей династии.
Когда сюда пришли солдаты армии нового Рейха, вновь созданной Инквизиции, Корпуса Веры и «Лекс Милитрарис» (Гвардии Трибунала), то им оставалось лишь пройти очистительным маршем по островам, отмывая их огнём и кровью. Но проклятые островные земли настолько погрязли в похоти, нищете, разврате, жестокости и тьме, что воины первого Канцлера пошли самым настоящим крестовым походом прошлись, вычищая всякую нечисть, не оставляя за собой не единой живой души. А когда великий очистительный поход был завершён, то солдаты покинули сей мрачные места, скинув их защиту на полк-орден, который стал единственным владельцем острова и полуразрушенного замка, потеснив в этом и власти Рейха.
Консул Данте заприметил этот островок и стал его обживать, перебросив туда половину ресурсов оставшегося в Рейхе суверенного ордена. И первое, что он сделал, так это облагородил замок Сарагона Мальтийского, сделав его снова достойным жильём, вычистив его до основания от нечистот, оставленных прокажённым населением. И по этому поводу он распорядился высадить целый сад в северной части замка, прямо напротив библиотеки.
Простейший садовый комплекс оказался действительно прекрасен и живописен, заставляя испытать восхищение всякого любителя прекрасного. В нём росту аккуратно подстриженные деревья, так и пышущие своей живостью, и сверкая своим изумрудным блеском; цветы, вроде роз, тюльпанов, алых, как багровый закат, и жёлтых тигровых лилий, источавших изумительный и пленяющий обоняние аромат. И деревья, и цветы, и декоративные кустики образовывали в своих клумбах замысловатые рисунки, похожие на слова, начерченные древними и забытыми всеми буквами из погибшего языка, образуя между символикой извилистые тропинки, выложенные камнем и зелёным мрамором…
И каждый аромат, детали вида сада действительно завораживают всякого, кто сюда приходит, пленяя его воображение своим помпезным видом, напоминавшей о той роскоши и красоте, что существовала задолго до начала событий кризиса, коего лучше и не случалось. В самом центре сада бил маленький фонтанчик, совершенно миниатюрный, не тот, что находился посреди внешнего двора.
Вся эта садовая фантасмагория простирывается примерно на целый километр, упираясь прямо во вторые ворота замка. Сквозь сад проходят десятки дорожек, умощённых мраморной плиткой и камнем, специально сюда завезённой из далёких карьеров Империи. У дорог и тропинок стоит множество лавочек, на которых можно было отдохнуть от долгой прогулки по саду или несколько часов в тени переждать гнетущую жару над островом.
Единственные зелёные изваяния искусства, которые могли сравниться во всей империи с этим, располагались в самых огромных и важных городах Рейха. Это сад «Величие Империи» в Риме, комплекс садов «Филигрань Веры» в Константинополе, комплекс садов «Длань Господня» во Флоренции и живописный парк, в новом городе, построенном на восточной Иберии – Санторино, под названием «Santi-Kancler», ставший самым огромным в Автократорстве.
Большинство огромных и интересных садов было уничтожено во время Великой Европейской Ночи и времён Очистительного Крестового Похода первого Канцлера, всю ярость которого он направил против еретиков и отступников европейского юга. Да и сейчас, когда наступил час Автократорства, образцы садового великолепия оказались под одной из самых величайших угроз, исходившей от Конгрегации Веры в Государство, так как: «эти морально противные сооружения и декадентские ваяния, вселяют своей широкой цветовой насыщенностью в души граждан дух праздности, что отворачивает их помыслы от труда и верного служения своей родине. А это может стать началом для актов гражданского неповиновения, сепаратизма или даже политической ереси». – Как говорилось в отчёте одного из глав Культополисариев.
Но этот сад, на острове Анафи, оставаться вне досягаемости сумасбродного Культа Государства или как сейчас её зовут – Конгрегации Веры в Государство. Магистр Данте готов залпом тысячи орудий оградить эту красоту от загребущих лап опьянённых фанатиков, хотя его стремление идти против родины сейчас продиктованы совершенно другим. Это растительное произведение искусства продолжает дарить своё великолепие, воплощённое в прекрасных цветках и изумрудных древах, всем его посетителям, даже сейчас.
Под прохладной тенью сада гуляют два человека, верных своим, как им казалось, нерушимым, идеалам, достойные того, чтобы умереть за них. И это не идеалы сумасшедших идей, тут всё было на много глубже. Их силуэты покрывают ветки, усеянные изумрудной листвой, вкупе с ветерком, сделавшим качающиеся ветки ещё и опахалом, которое веяло живящей прохладой.
По коже гуляющих бежит та самая свежесть, даруя незабываемое ощущение спокойствия, чем наполняет души и умы этих людей сущим миром, резонируя с воскрылёнными чувствами. Парня и девушку, вышедшие на лёгкую прогулку окружает живописный сад, достойный доисторического эдема, но они рады, их души бурлят от счастья далеко не от пребывания в прообразе творения Бога перед грехопадением человека, но от чувства, что глубже и ярче.
Первый человек это высокий мужчиной, на вид лет тридцати пяти – сорока. Черты его лица являются слегка иссушенными, словно изнеможёнными и чуть осунувшимися от внутренней душевной усталости, что так же подтверждают и шрамы на губе, у глаза и левой щеки. Но в тёмно-синих глазах этого человека парит радость, и создаётся вид, будто бы свет внутренней радости бьёт из очей мужчины. На парне лежит чёрная длинная рубашка с коротким рукавом, которая слегка покрывала чёрные брюки, ниспадавшие прямо на кожаные туфли.
Второй человек – это девушка, ниже мужчины буквально голову. Её прекрасные чёрные шелковистые волосы снисходят прямо до плеч, а наполненное жизнью лицо так и сияет животрепещущей красотой и достаточным умилением. Светлые серебряные глаза источают духовное тепло, которое доступно только счастливому человеку. Немного пухлые губы, аккуратный нос, подчёркнутые редкой косметикой брови и бледно-румяные щёки только утверждают прекрасный и миловидный образ девушки, которая одета в интересное и распрекрасное чёрное платье, усеянное старыми самоцветами, а на ногах были туфли без каблуков.
Эти два человека просто гуляют и наслаждаются ни столько помпезными видами этого роскошного сада, сколько компанией друг друга, истинно ценя любой момент, проведённый друг с другом, все дни напролёт во время пребывания на Анафи, гуляя вместе в тени сада, они предаются долгому общению, разговорам, хвалению друг друга и страстным поцелуям. Однозначно, любовь их переполняет, выходя за края, что не удивительно, учитывая тяжесть морального долга и десятков ограничений, ложившихся на них ранее.
Однако в этом саду не они одни любители провести время вдали от особенностей национальной власти и тягостей внутренней политики.
– Ох, какая встреча! – прозвучали слова, в которых то ли радость рои встречи то ли удивление. – Флоренса Эмилия и Андрагаст Карамазов никак иначе собственной персоны!
Пара посмотрела назад, устремляя взгляд на источник радостного выклика и увидела, как за ними оказался высокий мужчина, в серой жилетке, белой рубашке, бежевых брюках и чуточку округлых ботинках. Лицо воскликнувшего худощаво и немного подсушено, однако изнеможённым не выглядит. Светлый отращенный волос его так и колыхается на лёгком ветру, не оставляя даже воспоминаний о короткой стрижке.
– Сантьяго Морс, бывший хитрый лис, – слегка улыбнувшись сухими губами, произнёс бывший Верховный Инквизитор. – Рад тебя видеть. И что с твоими волосами, – удивился Карамазов. – Когда ты их успел отрастить?
– Да так, – отмахнулся инспектор. – Здешние врачи помогли, но да неважно. Как вам погода, мои дорогие?
– Погода прекрасно, а что ты ничем не занят?
– Ох, Андрагст, все мои интересы это – следствие, следствие и ещё раз следствие. Что же мне ещё тут остаётся делать, скажи мне на милость? – Морс показал небольшую книжку, чуть потянув её из кармана жилетки. – Только и остаётся, что читать.
– Лучше бы… прогулялся по острову, чем сидел в библиотеках, как это делаем мы.
– Ох, как же я за вас рад, – с сарказмом вымолвил Морс. – Что в гуляете… вместе. Ну, вы поняли.
– Я слышу в вашем голосе сарказм? – мягким голоском вопросила девушка. – Или это действительно радость?
– Был бы тут командор, наш брат Эстебано, и видел всю эту картину, смотрел он на тебя Карамазов, точно парень бы испытал крах мировоззрения, – сквозь ехидную улыбку сказал Морс.
– Он бы меня понял, – Внутренне усмехнувшись, вымолвил Андрагаст, улыбнувшись ещё шире, добавил. – Поверь, он меня поймёт, если мы с ним ещё увидимся.
– Ты знаешь, как он к этому относится. Не обижайся, дорогой друг, но Эстебано бы назвал это «несуразицей».
Внезапно послышались откуда-то из-за зелёных изгородей совсем близко слова, прозвучавшие в такой степени же мягким голосом, но с нотками недовольства:
– Это не самые приятные слова, о столь высоком чувстве.
Со стороны одной из дорожек подходит девушка, чьи ярко-медные волосы аккуратно укладываются на плечи, а лицо показывает стойкость, вкупе с крапинами грубости, перемешанной с мягкостью.
– Госпожа Калья, – извинительно начал Морс, слегка поклонившись, – это не я такого мнения. Так всегда думал один наш друг, наш верный брат, которого сейчас с нами нет.
– А где он сейчас? – вопросила девушка, одетая в джинсы докризисного типа, подобие кроссовок и лёгкую белую блузку.
– Ох, он сейчас там, где лучше не быть, – с дрожью в голоске вымолвила Эмилия и, увидев удивление в глазах Морса, она добавила. – Да, мне рассказали, что он сейчас в новой Гоморре.
– Дай угадаю, – ехидно произнёс бывший инспектор, – Такое тебе мог сказать только наш просвещённый священник и первый капеллан острова, бывший Верховный Отец… Флорентин?
– Нет, ей это сказал я, – положив свою руку на талию Эмилии, вымолвил Карамазов. – И думаю, ты согласишься со мной в этой формулировке.
– Бесспорно, – мужчина скрестил руки на груди и, постояв мгновение молча, остро подметил. – Как прекрасно за вами наблюдать, Флоренса и Андрагаст.
