Сергей Владимирович Семеркин
Пока королева спит
Королева
Магистр взялся за перо давно, но довёл свой труд до логического конца только сегодня. Он закрыл папку с рукописью, завязал алые тесемки узлом и любовно погладил ладонью шершавую обложку, на которой каллиграфическим подчерком было выведено: "Трактат о народе вообще и о народах населяющих Третий великий магистрат в частности". Я заглянула в книгу (благо для меня, что книга закрытая, что открытая – всё едино, ведь в сновидении они одинаково доступны) и узнала что:
"Народы делятся на два класса: испорченные и неиспорченные. С каждым классом надо поступать правителю особо, испорченные держать в великой строгости, а не испорченные – просто в строгости, чтобы не допустить морального разложения. Хотя испорченные народы лучше всего переселить за пределы государства, а если это невозможно – то на самые окраины или в самые суровые земли, какие только есть в государстве – там им и место. Но, отдаляя больной кусок плоти от себя, ты утрачиваешь и возможность наблюдать за ним, ведь как не хорош какой-нибудь твой доверенный человек, на месте наблюдающий за переселенным народом, все равно у него есть свои пристрастия и убеждения, которые наложат отпечаток на передаваемую в столицу информацию. А значит, контролировать переселенцев будет сложнее, придется увеличить штат соглядатаев и силовых структур – а это всегда вызывает недовольство. Бунтовщиков нужно казнить без всякой жалости и сочувствия, иногда уничтожать нужно и родственников бунтовщиков (порой достаточно ликвидировать только близких, а иногда нужно выжечь даже и дальних), чтобы никто не смог отомстить. Неиспорченные народы, то есть народы, в которых есть сознание того, что государя и государственный строй (со всеми его структурами принуждения к порядку) необходим, а значит, нужен таким, какой он есть и совершенно не нужно что-либо переустраивать и бунтовать – вот такие благоприятные для правителя народы – это дар Божий. Им нужно распорядится с умом, не разбазарить и не положить в бессмысленной войне, а война считается бессмысленной, если она проиграна. На неиспорченные народы можно положиться даже в не самые благоприятные времена – когда неурожай, когда большие внешние долги и, наконец, когда на державу напал сильный сосед. Всё равно народ поможет в свершениях, но только если эти свершения будут учитывать интересы и народа (а не только государя, как это часто бывает)…" гм… дальше, пожалуй, не буду читать – себе дороже.
Там ещё много по бумаге было рассыпано подобных пространных выражений про народы большие и малые, высокие и низкие, великие и ненужные, но моё любопытство переместило фокус восприятия сразу на место, где магистр описывал тот народ, который ему достался, то есть народ моего королевства, мой народ…
"Народ, населяющий пределы Третьего великого магистрата (это моё королевство!), по своей структуре смешан, то есть на окраинах, особливо на северных – он неразвращен, а в центре, особливо в столице – развращен. Посему мне (хорошо ещё, что он к себе не в третьем лице обращался) очень трудно принимать меры, которые бы адекватно воздействовали на весь народ в целом. То, что хорошо для окраин, смерти подобно в столице и наоборот: меры для города совершенно нормальные, для провинции – непонятны и вызывают недоумение и неприязнь. К сожалению, более-менее предсказуемый баланс народных масс был окончательно разрушен теми последствиями, которые оказала волна от затонувшего континента Амбиция (или его части – величину катастрофы пока трудно оценить). Теперь всё и вся перемешалось в магистрате и смута вызревает везде. Я предпринимаю меры, чтобы выкорчевать эти сорняки, но обычные старые и проверенные методы не дают результата. Нужны меры жесткие и решительные, а магистрат колеблется, боится разделить ответственность за массовые казни. Плохо и то, что я не являюсь диктатором, ибо слишком добр и мягок. Для других же, более достойных правителей пишу: никакие меры не могут быть излишне жестокими для подавления восстания против законной власти…"
И так далее в том же духе. Значит, магистр был излишне мягок и добр… О небеса, да если бы я только проснулась! Но мне ещё много надо сделать для этого и самое малое – передвинуть коня на поле f6. На завтра магистру будет о чём подумать и кроме своего "премилого" трактата. Ведь я сделала ещё одно "чёрное" дело, "чёрное" – потому что, во-первых, я играю чёрными, во-вторых, фигуры передвигаю ночью с помощью кошки, пусть и не полностью чёрной, – вот и выходит, что занимаюсь чёрными делишками – ничего, я не суеверная.
Как я хохотала, когда Магистр обнаружил коня, передвинутого мной посредством кошки! Он уже и двери закрывал и стражу ставил, только я все эти хитрости обходила. Ведь никто не подумает, что фигуры двигает кошка, правильно? А никто посторонний в комнату не входил. А когда магистр посадил специального человека следить за доской через глазок, то я подсылала одного кота глазок закрыть своей пушистой тушкой, а в это время…
Прямо любуюсь, какое багровое стало лицо магистра от прилитой тёмной крови! Он прямо сейчас лопнет же, как лопается крепко налитой гнойник… интересно, от этого взрыва я проснусь?
Боцман
Юго-восточный ветер сносил нас на север, мы промахнулись мимо нашего континента, его ещё называют Олдовия, это с древнего языка означает Старый, хотя, я думаю, он не старее других. А ведь Чума применял всякие умные приборы для навигации – не помогло. Оказались мы на далеком севере. Начало холодать, если более подробно то: холодало, холодало, холодало и холодало, а потом ещё похолодало.
– Это вам не палатка с большим холодом! – сказал Ворд и натянул на себя медвежью шкуру.
Мы все уже давным-давно закутались, кто во что смог, и нам было тяжко лицезреть наготу капитана… зато, когда он все-таки прикрыл гусиную кожу, всем сразу стало легче… но не теплее.
– Вот и ты стал похож на человека! – Чегеварова больше всех обрадовалась тому, что Ворд упаковался в шкуру.
– Я теперь не докси, я теперь как все! – запричитал могучий представитель вольных морских волков.
– А раньше ты был как все докси, то есть тоже принадлежал к определенной группе общества.
– Молчи, женщина, ты меня ещё к мазурикам причисли!
– Ты самый великий капитан, которого я видела за все года моих скитаний по свету (насколько я знал, Чегеварова до этого за пределы Ахинеи никуда не выезжала), твои руки порубали многие неправедные головы… – и пошёл поток патоки по трубам вордовского мышления.
Эльза, кстати, в мехах стала похоже на пончик, а мне вовсе не нравятся девушки, у которых есть лишние килограммы в телесах, и я тут же начал над её внешним видом глумиться:
– Эльза, на каком ты месяце беременности или сколько банок варенья ты съела за завтраком?
В ответ я много чего о себе нового узнал, и не всё было хорошим и добрым… Но веселится мне пришлось недолго – надо было что-то делать с вернувшимися в наш самолёт ползунками. Они не переносят мороза и могут погибнуть в холодрыге, образовавшейся внутри "Чумы-1". Это, без сомнения, классный самолёт, но в нём не было предусмотрена конструктором всего одна мелочь – печка. Я переложил еле шевелящихся ползунков из их раковин в меховую варежку, потом осторожно засунул её за пазуху и стал согревать созданий неба своим дыханием, когда теплодувничать устал, меня на посту сменила Эльза. Обычно ползунки не любят, когда их беспокоят и уж тем более не допускают таких фамильярностей как хватание их хрупких телес пальцами, но сейчас они не выразили протеста, видимо, понимали: по-другому – никак.
Ползунки
Мы с Инной сразу почувствовали – летим к нему, непонятно как – ведь лопотуны тяжелее воздуха и совсем не похожи на птиц, но точно – летим. Мы стали ковырять жалами футляр для нас, в который мы были заботливо упакованными лопотунами и те, слыша наши потуги, выпустили нас. Так и есть – лопотуны забрались внутрь летающей пещеры с прозрачными глазами, а та взлетела выше облаков. Вот это радость! Мы запели гимн Облаков облакам и стали проситься к нашим прародителям. Для нас открыли один глаз в летающей пещере. Мы оказались выше облаков. Мы были выше облаков не во сне, не в грезе от палочек-вонялочек, не понарошку, не обладая цветками в головах, а по-всамделишному!
– Здравствуйте наши далекие предки! – сказали мы дружно и полетели к этим белым гигантам, чтобы совершить обряд поклонения.
Но этот обряд слишком интимен, чтобы можно было даже думать о его разглашении кому бы то ни было, кроме братьев и сестёр по рою. Позже и не известно на сколько позже и чего позже – само время для нас остановилась во время обряда, – мы обессиленные, еле-еле передвигая крылышками, догнали летающую пещеру и вернулись в наш футляр.
– Это было здорово, Ян! – сказала Инна.
– Мы самые счастливые осы в нашем рое… – у меня слипались глаза.
– Нет, просто мы самые смелые – вот и попадаем туда, куда судьба не пускает остальных братьев и сестер по рою.
– Спасибо судьбе! – уже засыпая, сказал я.
– Спасибо свету, освещающему наш путь…
Мы любили всё и вся, мы даже, наверное, полюбили бы шершней, если бы те нас раньше не сожрали. Мир прекрасен и удивителен, особенно с высоты осиного полета! Да будет счастье в вашем гнезде и радость пусть не покинет ваш рой!
Когда в летающей пещере лопотунов стало нестерпимо холодно… мы с Инной посмотрели друг на друга в последний раз; когда мы закрыли глаза, после того как посмотрели друг на друга в последний раз; когда мы свернулись в позы только что родившейся осы и приготовились к вылету из лёгкого мира, после того как мы закрыли глаза, много после того как посмотрели друг на друга в последний раз, нас что-то согрело извне. Это лопотуны переложили к себе под шкуру и дули на нас тёплым воздухом, выходящим из их жевал.
– Инна, ты видишь это? – спросил я, не веря своим глазам.
– Да, вижу, я сама хотела тебя об этом же спросить.
– Они нас спасают!
– Мне кажется, не в первый раз, – Инну била дрожь, а я ничем не мог помочь, казнь себя в данном случае тоже бы не помогла, вот и выходит – совершенно ничем любимой помочь не могу! Меня охватила ярость на собственное бессилие, но и она была бессильной что-либо изменить.
– Да, но тогда это было больше по их привычке, они же думают, что они сильные и могущественные и что им подвластно изменение окружающего их тяжелого мира и даже нашего мира – тонкого, а сейчас другое: они нас просто так греют, – только говорить и могу, совсем как лопотун.
– Обязательно надо будет рассказать нашим братьям и сёстрам по рою!
– Если долетим до них.
– Да, если долетим.
Когда нет сил ни на что, остается просто болтать, и мы обсуждали самих себя, ведь не каждый же день, осы после того как посмотрели друг на друга в последний раз, видят себя снова! Каждое такое событие становится легендой – а уж если тут замешаны лопотуны… Да, такого ещё не было за всю историю нашего роя и поэтому нельзя было утверждать, что с этим можно было что-либо поделать или поделать что-либо, чтобы потом что-то утверждать.
Боцман
Вынырнув из облаков, "Чума-1" оказался около острова-града, растущего из океана на гигантских платформах разной вышины. Когда мы облетали его кругом, в одном месте мы увидели большие светящиеся в темноте буквы: "НЗАК".
– Какое-то это твердое "к", на конце, по-моему, не хватает мягкого знака, – сказала Чегеварова.
– Умягчать "к", какой вздор! – не согласился Ворд, но после поцелуя моей тёщи и его полюбовницы изменил своё мнение.
Над названием города на высокой мачте реял белый флаг с чёрным квадратом посередине. Его мы тоже обсудили.
– Сдается мне это дракон, почти такой же ужасный, как тот, что вытатуирован у меня на теле, – сказал Ворд, разглядывая полотнище флага.
– Какой ещё дракон, где? – спросил Чума.
– Да на флаге, изображен чёрный дракон.
– Это же просто квадрат.
– Квадратов на флагах нет, не было и не будет, круги ещё бывают, а квадраты люди на свои знамена не пускают и правильно делают – не их ранг там ошиваться. А это однозначно чёрный дракон.
– Вот чумаво! Спорим, что это просто квадрат, – предложил профессор.
– На что?
– На банку медовухи.
– Идет!
Я разрубил руки спорящих, а сам остался в недоумении – квадрат это или дракон? Как показало недалекое будущее, прав оказался Ворд. На знамени гордо реял чёрный дракон – Чума проиграл медовуху. А я в очередной раз убедился в том, что слухам верить нельзя никак. Ведь что говорят слухи: докси недалекие люди и ничего дальше бушприта своего корабля не видят. А практика показывает, что в чёрном квадрате доксин без вливания допинга видит дракона, который там на самом деле есть, и который абсолютно не доступен для взгляда даже такого просвещённого человека как профессор (а про себя я вообще молчу – в искусстве не разбираюсь вовсе).
Нам нужна была площадка для посадки, но в темноте садиться было опасно – мало ли что и где местные понатыкали у себя на крышах, вследствие этого мы так и кружили до утра на малой высоте над городом, чтобы можно было при свете зари найти безопасный «чумадром». Самолёт Чумы мог садиться практически вертикально и ранним утром мы благополучно и мягко воткнулись на плоской крыше одного из самых высоких зданий города Нзак. «Чумадром» оказался подходящим – площадью около пятисот квадратных локтей.
– Добро пожаловать в суверенный город Нзак, – приветствовала нас чиновник в красно-зелёной униформе, образовавшийся из двери небольшой кабинки, в которой можно было узнать непритязательный выход на крышу. – Вы из какого района нашего славного города?
– Вы же прекрасно видели, что мы совсем не из вашего города, мы путешественники, – взяла на себя миссию дипломата Эльза.
– Значит, виз у вас нет?
– Точно так, – милая улыбка.
– Тогда платите пошлину за въезд в чужой район.
– Сколько?
– Всё ваше движимое и недвижимое имущество.
– Гостеприимные мы страны посещаем! – заметил Ворд, передёргивая затвор ружья.
Я сделал то же самое. Чиновника пришлось убить, как и его охрану, как и подкрепление, подбежавшее на стрельбу, как и подкрепление, прибывшеё позже уже на другую стрельбу. Только убедившись, что стандартными средствами ведения боя (а нзакцы не знали ни огнестрельного оружия, ни арбалетов или луков и воевали лишь булавами и кинжалами) нас не взять, к нам послали гонца с белым флагом, причём без чёрного дракона-квадрата. Мы потребовали контрибуции в виде: жратвы, питья и местной валюты. Нас тут же зауважали…
Через малое время мы уже пили на брудершафт с местным старейшиной Чарли (ему было от силы тридцать лет, но он был до сих пор жив и по понятиям нздакцев уже являлся почётным патриархом) в его шикарной резиденции.
– Как быстро вы сможете доставить первую партию оружия? – спросил Чарли (Ворд ему немного приврал, что мы летающие торговцы).
– Через неделю, – и глазом не моргнув, ответил капитан и ополовинил глотком литровую кружку медовухи.
Как он мне потом объяснил, надежда была троекратной: во-первых, Чарли мог умереть, во-вторых, мы могли умереть, в-третьих, все могли умереть – в любом случае нам не пришлось бы выполнять свои обязательства. А аванс в золотых монетах мы предусмотрительно уже получили. Как показала практика, Ворд не ошибся в своих предположениях: Чарли вскоре убили на разборке из-за спорных северных территорий. В Нзаке вообще из-за границ воевали постоянно, этот город, по сути, являлся одним большим железобетонным сооружением, построенным в древние времена в виде перевернутого казана. Это некогда грандиозное сооружение (видимо, на случай воны) теперь было полузатоплено, большая часть помещений не подходило для жизни людей, лишь макушка – малая часть "пирога" – была заселена гордыми горцами (впрочем, ленивыми и не совсем горцами). Ради места под солнцем им постоянно приходилось воевать, тем более что всегда находилась свежая голова, которую озаряла очередная идея фикс: поделить все не квадратами, а треугольниками, или ромбами, или параллелограммами, или секторами, или трапециями, а ещё можно было менять единицы измерения длинны… короче, весь Нзак часто обмеряли по-новому и устанавливали "самые правильные" границы, естественно, это вызывало новый поток территориальных претензий. А к нашему прибытию ситуация ещё больше обострилась: волна, которую вызвало затопление Амбиции, поглотила два нижних обитаемых этажа. Теперь лакомых кусочков, с одной стороны, убавилось, зато, с другой стороны, «лакомость» каждой из сохранившихся территорий многократно возросла! Соответственно предложению вырос и спрос на сорви-голов, готовых взяться на разделочный нож. Вжик-вжик – только и слышалось в тёмных углах – с освещённостью в Нзаке, если выразиться одним словом, было сумрачно.
Да, конечно, в острове-граде имелась дума, но городской голова исполнял лишь роль свадебного генерала и ничего не решал. Хотя у него было одно серьёзное занятие: он вычислял точный возраст Нзака (который всегда увеличивался после новых археологических находок в самых нижних подвалах и даже в фундаменте) и определял день города – праздновали его неделю и в это время не воевали (праздник же). В некоторые года праздновались даже два дня города – а что здесь такого? Если народ хочет зрелищ, то почему бы ему в этом не способствовать. К каждому празднику выпускалась местная бесцветная медовуха (которую называли почему-то водкой), с соответствующим названием: "300 лет Нзаку", "500 лет Нзаку" и т.д. Когда до шли до 100 000 лет Нзаку, решили возраст обнулить. По этому поводу пили аж целый месяц!
Я всё больше и больше убеждался в том, что Ворду интересны местные аборигены и что у него в лысой башке вызревает какой-то грандиозный план… Редко так бывает, но в этот раз думал я совершенно правильно. Чегеварова и Ворд решили остаться в Нзаке, у меня это вызвало двоякое чувство: жаль было расставаться с другом, ну а о тёще либо ничего, либо хорошо, поэтому помолчу. Ворд так объяснял свое решение: "Понимаешь, Боцман, здесь самое место попробовать некоторые главы из "Пути диктатора", ситуация благоприятная – а значит мне нужно быть сейчас здесь". На мой вопрос: "Когда здесь всё завоюешь, придешь ли ты воевать в наше королевство?" капитан ответил так: "Не принимай всё так буквально, мне не нужна власть над всем миром, просто хочется проверить теорию. А если она подтвердится на практике, то после окончательной победы разума над глупостью я построю добротный корабль и наберу экипаж, который можно будет довести до уровня доксинов. Запомни Боцман: путь докси может совпадать на некотором этапе с путем диктатора, но это все равно будут совершенно разные пути. Не бойся знания как такового, бойся уверенности в том, что знаешь, как его правильно применять". Тёща свое решение по великой тайне доверила Эльзе, а она – мне: "Ворд такой милый в меховой шубке…" Я её не понимал (мне мужики что голые, что одетые…), но скатертью дорога, как говорится… хотя опять сошлюсь на то же правило "Закрытого рта" и умолкну.
Вот так и получилось, что улетели мы из Нзака на "Чуме-1" уже втроём (хотя, если считать с ползунками – впятером) взлетели почти вертикально вверх и направились к городу с ласковым названием, где спала наша королева. И всё шло благополучно, но вдруг Чума стал умирать… где он подцепил то ли чуму, то ли собачью чумку, то ли птичий грипп, то ли свиную заразу – осталось загадкой. Но то, что скончался он в судорогах – это точно. «Это коронавирус!» – пояснил он нам, кашляя. – «Наденьте защитные маски и перчатки». Мы ничего не поняли, но маски и перчатки надели. Перед своим концом профессор открыл нам тайну парашютов "Чума-12" – средства индивидуального спасения с самолёта. Очевидно, первые одиннадцать моделей были негодными, а кто их испробовал, я не стал уточнять, наверное, люди с временно ограниченной свободой. Когда мы подлетели к нашему королевству, наш самолёт пошел враздрай: нос его сначала задирался круто вверх, а потом он сваливался в пикирование и начинал так трястись, что казалось – настал полный карачуп. Мы решили не испытывать судьбу дальше и покинуть борт через эвакуационный выход (дверь, за которой небо). У Эльзы с собой было два мешочка золота – скромная наша добыча в Нзаке, – а я крепко-крепко держал в руках саквояж с ползунками, ведь ещё древняя мудрость гласит: мы ответственно за тех, кого приручили.
Действуя строго по инструкции о применении парашюта "Чума-12", мы закрепили друг на друге ремни, а потом прыгнули, когда надо – дернули кольца, потом уже вместе кричали: "А-а-а!", чуть позже ударились о землю, но не так сильно, чтобы вышибло дух из тел двух супругов. Впоследствии всё это мне снилось, в разных вариантов, а порой и с небывалыми в яви яркими подробностями.
Место посадки (или крушения) мы не выбирали, но получилось шикарно! Грохнулись мы с небес прямо на площади маленького городка, где вешали художника. Можно было бы авторитетно заявить, что координаты мне опять подсказывали облака. Но я бы соврал. Сверху все кучерявые белые облака кажутся несколько затейливее, чем когда на них пялишься снизу, да и вообще… что можно предсказать во время падения на землю, если думаешь лишь о том, как бы не оборвалась ни одна из многочисленных лямочек, которые держат твое грешное тело?
Дима с верёвкой на шее стоял на помосте и смотрел на небо, взор его был слегка затуманен и немного отрешён от жизни (ну, с петлей-то на шее точка зрения на мир меняется). Тут с неба свалились мы. Мне вот одно интересно, а если бы нас ветер снес в какой-нибудь хлев или куда ещё, что бы он сделал – взлетел аки птица и покинул палачей? Это вопрос, я бы даже сказал так: это большой вопрос. Почему-то я уверен, что его банально повесили, и одним художником стало на свете меньше. Но случилось всё так, как случилось. Казнь (какое мягкое слово с мягоньким знаком на кончике, очень похожим на петлю) была прервана, люди стали обсуждать, не повесить ли им ещё и нас, но ни в одном законе не сказано, что чужакам запрещено падать с большими белыми простынями с неба на площадь, где проходит казнь. Одним мешочком с золотыми кружочками мы подкупили местного старосту и правосудие тотчас объявило, что у художника не находили не траву, а всё это происки деструктивного элемента (у нас часто валят шишки на этот элемент) или иностранных агентов (аналогично). И Диму освободили прямо из петли. Мы решили в столь негостеприимном месте не задерживаться и из городка в направлении столицы мы вышли в таком порядке: Эльза идёт впереди, а чуть сзади мы с художником дискутируем на счет вероятностей.
За нами на солнечном лучике ехал кот Малыш. Существует теория, что это выдуманный кот, ведь ни один нормальный кошак не сможет оседлать солнечный луч. Я подобную парадигму не оспариваю. Может, мы все чьи-то выдуманные персонажи сказки?
– Дима, скажи, пожалуйста, а если бы мы не упали сюда, как снег на голову и у нас с собой не было бы мешочка золота, кто бы рисовал синих котов, которые летали верхом на лиловых крокодилах и жёлтых драконах у нас на стенах дома? – спросил я.
– Если бы не было вас, я бы взлетел, просто моим намерениям было легче позвать своих друзей, чем воплотить в жизни все остальные варианты.
– Ах, вариантов значит было ещё и много?
– Примерно три, но лично я рад, что видел орущую супружескую пару, спускающуюся с небес и гармонично вписавшуюся в картину моей не казни.
– Хорошо, что ты не берешь на себя более длинную цепь событий: ветер, пригнавший наш самолет в город Нзак; запасец золота, предусмотрительно экспроприируемый у нерадивых его обладателей; чумку, от которой умер Чума, …
– Чумаво!
– Это, кстати, было любимое выражение профессора материалистических наук, до того, как он покинул этот мир.
– А где он сейчас?
– Я думаю, похороны состоялись за несколько верст на северо-восток, но ни родные, ни близкие на них не успели.
Чуть позже мы расстались, Художник направился в Ярморочный город, а мы – в любимую Лас-Ку. Малыш, вцепившись всеми четырьмя лапами в солнечный лучик, удалился за художниками, что было и понятно – нашу еду он всю уже слопал.
– Я думаю, что он теперь должен нарисовать наш цветной портрет, естественно, когда королева проснется и откроет секрет стойких цветных красок.
– Мой любимый меркантильный Боцман, – она чмокнула меня в щеку. – Художник нам ничего не должен!
– Разумеется. Но, во-первых, я не меркантильный, я – домовитый, а во-вторых, ты не попала поцелуем.
Тут перед нами нарисовался стог сена, в котором Эльза уже отстрелялась точно. Да и я накрыл все цели своими ласками. А потом мы лежали, и она даже поправили сбившуюся повязку, которая сдерживает мои волосы от разлетания. Жена нашла в стогу перо птицы и вставила мне в шевелюру.
– И волос пробило перо…
Не было зеркальца, но, наверное, я стал похож на дикаря. Таких героических дикарей рисуют в детских книжках. Сами дикари давно вымерли. Точнее их убили цивилизованные люди – вот кто настоящие дикари.
Несколько позже:
– Уси-пуси! – я знал, что Эльза не любит, когда я это говорю.
– Не произноси этого слова таким тоном!
– Уси-пуси, почему? – и перестрелка поцелуями началась с новой силой.
Прошла ещё одна вечность… и мы помолчали на одну тему, мы даже друг другу в глаза не смотрели, настолько это было глухое молчание: Веры не было рядом с Художником. Тут и страх в нашу семейку поскребся – ведь такое может с каждым случиться. А не хотелось бы. Просыпаешься утром, а ты один…
