Сергей Владимирович Семеркин
Пока королева спит
Боцман
Сквозь тернии секса добрались до политики, но уже без Эльзы, и уперлись в коловоротов. Коловороты – это бывшие мельники. Раньше они занимались своим привычным делом: мелили муку и пили пиво и медовуху в пабах и барах своих деревень. То есть были трудягами, на крепких плечах которых и держится наш мир.
Но потихоньку среди них распространилось учение о том, что истинные люди – белые, а значит мельники – истинные люди. Все остальные же темнее, это ясно видно невооруженным взглядом, а значит – выродки и недочеловеки. И, конечно, богатство на земле должны принадлежать настоящим белым людям, а не всяким там чёрным нелюдям. Это же ясно, как белый день! И под воздействием такого простого и притягательного мифа мельники постепенно стали перерождаться в коловоротов. Их символом стала мельница, точнее её ветряк, концы которого были загнуты. Получилась свастика – символ древний, но кого это теперь волнует? Он стал однозначным символом зла.
В какую сторону свастику загибать? На этом вопросе произошел первый раскол среди коловоротов, и они разделились на правосторонних и левосторонних, в зависимости от того, куда загибались концы ветряка – посолонь или наоборот. Формой коловорота стала белая рубака, белые джинсы и белые шипованные ботинки, на бритой голове (изначально мельники брили головы, чтобы в муку не попали их волосы) – белый колпак. На рукаве рубахи – красный коловорот. В честь праздников они посыпали себя мукой и выходили в таком виде на улицы.
Поначалу коловороты лишь пили пиво иди медовуху в питейных заведениях и рассуждали о своей исключительности. Причём левосторонние предпочитали из двух основных напитков именно пиво, а медовухой уже баловались правосторонние. Но потом «истинные люди» стали мочить всех, кто был не согласен с такой позицией. Тут произошел второй раскол. Коловороты разделились на радикалов, которые считали, что мочить нужно всех, кто не коловорот, и на умеренных, которые утверждали, что мельники и врачи, даже если они и не коловороты, все равно белые люди, а значит, их мочить не нужно. Соответственно всего коловоротов стало четыре вида: радикальные правосторонние, умеренные правосторонние, радикальные левосторонние, умеренные левосторонние.
Но, как только собрался первый съезд всех коловоротов, тут же появилась ещё и пятая группа, так называемые отмороженные коловороты. Эти вообще считали, что истинный коловорот – это отмороженный коловорот. Зимой отморозки сидели голыми задницами на снегу, от чего часто заболевали менингитом и мерли, а летом – покупали на членские взносы большой холод, пропитывали им лавки и на них морозились, делом доказывая свою исключительность. Первый съезд коловоротов закончился их глобальной пьянкой и не менее глобальной дракой. И все бы это было смешно, но на практике очень быстро комедия превратилась в трагедию по каким-то диалектическим законам бытия.
Постепенно от людей со свастикой на рукаве и со свастикой в головах стали страдать уже окружающие, то есть все, кто не был коловоротом или был не коловоротом. Особенно люто коловороты ненавидели евреев и масонов (свободных строителей) и старались очистить от них всё пространство, на котором преобладали. Под размес попали цыгане (их мало кто любит) и заднепроходники (любители неклассического секса), а также все, кто защищал эти меньшинства.
Здравый человек никогда не пойдёт в коловороты, но к ним шли, особенно молодые. Шли те, кто не доволен жизнью, ведь идеология коловоротов очень простая: ты – белый и, значит, по определению должен быть счастливым и пользоваться жизненным пространством и его основными благами. Только вот власть в стране захватили евреи, масоны, буржуины капиталисты, голубое лобби и прочая сволочь. Вот поэтому ты с семьей таких же белых и достойных людей ютишься в маленькой квартире в рабочем районе, а у сволочи – процветает бизнес и брюхо от экзотической жратвы лопается! Что делать? Конечно, записываться в боевые отряды коловоротов! И тогда ты можешь отобрать у ненавистного соседа всё – квартиру, бизнес, барахло и прочее нажитое имущество. А соседа можно убить, он какой-то не такой, подозрительный, на тебя не похожий. Была для тебя несправедливость велика, а стало всё любо и благолепно. А главное – ты в стае, ты не один, ты чувствуешь локоть товарища, ты не один бьёшь и пинаешь недолюдей, это делает стая и вообще ты ни в чём не виноват – ты выполняешь приказы доброго фюрера. А он не может ошибаться!
Коловоротское движение было объявлено вне закона в либеральных государствах, а в темных странах, не дошедших в своем развитии до светоча цивилизации, коловорота так и вовсе, если поймают – сразу засовывают головой в мешок муки и ждут пока он не затихнет навсегда, чтобы жизнь малиной не казалась.
– А почему вы идёте на Байду? – спросила Клара у Ворда.
– Раньше Байда была нормальной такой байдой, там пили, ели, делали детей. А сейчас там рулят коловороты.
– Так у вас же с ними нейтралитет был?
– Вот именно был, диалектики недоделанные! – Ворд стукнул по столу и одна из его досок треснула. – Решили на своем съезде, что мы нелюди и нас надо мочить.
Вот так политика и вторглась в мою жизнь, хорошо ещё, что в ходе пьянки с доксинами я прошёл через теоретические тернии (см. выше) и знал, кто такие коловороты.
– А раньше вас, значит, за людей считали?
– Да не в этом дело, мы бы и сами рано или поздно схлестнулись с коловоротами, да повода не было, они на суше, мы – на море. Чего делить-то? Но после того как они захватили один наш корабль, перевозивший большой холод, и вырезали всю команду… – Ворд вторично стукнул по столу и одним столом в его каюте стало меньше. – Короче, совет капитанов решил: собираемся все и делаем коловоротам кирдык.
– Всем?
– Мы, докси-плавучий-народ – люди основательные и ленивые, вторично один и тот же сорняк, мешающий прорастать не табаку, искоренять не будем. Клянусь Белугой!
Белуга, как оказалась, священная рыба у докси и почитается матерью самого первого доксина. За это ей почет, а кто её убил – лютый враг и требует немедленного кирдыкания. Поэтому-то рыбаки, как увидят корабль докси – так и сбрасывают с грузом весь улов белуги (если таковой имеется на рыбачьей шхуне), по слухам, иногда, и грузилами или любым тяжелым скарбом, что под руку подвернется, утяжеляют ценную рыбку – жизнь-то она дороже.
Магистр
Транжиры, они тратят деньги на всё более дорогие вещи, а потом жалуются на якобы низкие зарплаты. Сколько одежды они носят? А я хожу в сером френче и лишь на торжественные мероприятия надеваю его парадный, но тоже радикально серый вариант. Пара серых брюк, удобные мокасины, а зимой – мягкие сапожки. Вот и весь мой гардероб. Если бы людей хоронили с их вещами, то могилы бы пришлось копать размером с большой шкаф или даже однокомнатную квартиру.
Меньше работать, а лучше совсем не работать, больше получать, а лучше жить на ренту. Постоянно покупать барахло, ковры, хрусталь и прочую бесполезную посуду. Следить за обновлением волшебных экранов и тут же приобретать последнюю модель. Чтобы было круче, чем у соседа. Мещане. И с таким народом приходится жить.
Опять же слава, как любят мои подчинённые всякие пышные звания и блестящие побрякушки награды. И меня хотят постоянно чем-то наградить. Я всегда отказываюсь от медалей и орденов. И от званий… меня хотели сделать генералиссимусом. На полном серьёзе. У нас войны не было более трёхсот лет. Руки потянулись к трубке… но я бросил курить лет двести назад… и пропагандирую здоровый образ жизни – ходьбу, плавание, велосипед. Я сильно ограничил торговлю алкоголем, за что меня жёстко критиковали сто лет назад, ведь монополия неплохо пополняла бюджет. Но зелёный змий коварен, он бьёт по семье – основе основ. Вы видели валяющихся под заборами мужчин? А женщин? Табак у нас ещё сильнее зарегулирован, а за торговлю нетабаком и вовсе полагается виселица. Наркомания ещё вреднее, чем алкоголизм. Так что я повертел в руках свою старую трубку из вишневого дерева и положил её в ящик стола. Всему своё время и место.
Боцман
На штурм укреплений Байды направились команды от двадцати девяти кораблей докси – это был самый большой отряд доксинов, какой только собирался в одном месте и в одно время, обычно даже для взятия приморского города средних размеров объединялось не более пяти кораблей. На штурм пошли по очень простому плану, утвержденному на общем собрании капитанов или пьянке вселенского масштаба. Формулировался он так: половина идет на приступ северо-восточной стены, а остальные – на приступ северо-западной, а экипаж оставшегося от деления эскадры напополам корабля сидит в резерве покуда сможет, а потом ватагой рвёт когти в любое место боя. Докси не любили обходных маневров, поэтому, как только придумали стратегический план, так сразу и стали его исполнять.
С криками: "Мочи коловоротов!" и общего: "А-а-а!" (боевой клич докси, "А-а-а!" – это сокращение от слова "Белуга!") толпа татуированных пиратов бросилась на стены Байды. Первым же приступом город был взят. Дальше пошли ожесточенные бои на улицах.
Мне доверили нести знамя корабля Ворда – красный флаг с чёрным драконом, который пыхал огнём из двух голов в разные стороны – сей символ означал, что команда Ворда может нападать везде на своих врагов, благо тыл защищен. Я нёс знамя и всё хотел нанизать пару коловоротов на свой кинжал, но мне после потока доксинов с разным холодным оружием в руках ни одного живого коловорота кольнуть так и не удалось.
Главного вождя коловоротов замочили в сортире – фюрер думал там отсидеться – не вышло! В замке вождя я нашёл кабинет главаря коловоротов и поджёг белые знамёна с красными свастиками, установленные за импровизированным троном. На столе лежала открытая книга. Я посмотрел на обложку, еле читаемыми буквами там было написано: "Дао Де Диктатур" и ещё по-нашему: "Путь диктатора", имя и фамилия автора не читались, лишь еле-еле можно было различить инициалы: "СС". Я пролистал пару страниц и уже было хотел кинуть эту пакость в бурчащий от голода огонь, ещё только набирающий свою искровую силу, но мой порыв уничтожить книгу остановила рука, на костяшках пальцев который были вытатуированы четыре буквы: В, О, Р, Д.
– Оставь, может, ещё пригодится.
– Чтобы это дерьмо всплыло опять?! – изумился я.
– Книга не является плохой или хорошей до той поры, пока её не взял в руки человек, именно он расставляет акценты, сортируя информацию на плохую и хорошую, на важную и не важную, на белую и чёрную. Короче, Боцман, не муми! – Ворд иногда говорил так, как будто бы читал какой-то сценарий, и лишь иногда позволял себе грубо импровизировать, или, наоборот, грубость и была его естественным состоянием, а заумь – игрой на просвещённую публику.
– Капитан, мы нашли большой холод! – доложил один доксин.
Так мне выпала удача познакомится с большим холодом. Но это было после…
После зачистки Байды от оставшихся в живых при штурме города коловоротов, настало время для прощания с погибшими докси. Их с почестями положили на один из двадцати девяти кораблей (какой именно решил жребий), который отвели в море и подожгли. Погребальный костер заполыхал в ночи жёлтым цветком. Докси стали пить и петь. Я был грустен – тело Ревуна положили на корабль, отправившийся в свой последний рейс.
– Не грусти, Боцман, – Ворд подсунул к моему носу здоровенную флягу. – Выпей за Ревуна, он сейчас курит не табак на корабле, плывущем к звёздам, трахает там сисястых тёлок, и поверь мне, пьёт он там безбожно за наше здоровье и горланит похабные песни.
Я взял флягу, а капитан гаркнул своим сорвиголовам:
– На свете жил один доксин!
– Дом его – океан, а жена – острая сабля!.. – подтянули остальные докси и долго выводили куплеты временами веселой, а временами грустной песни про простого докси, который много плавал, много рубил бошек и грабил судов, много трахал портовых девок, а потом сложил свою голову в сечи и отправился к звёздам, чтобы там, в высшем мире также пить, портить девок и оттягиваться в полный рост.
После третьего глотка из фляги и я стал подпевать, хотя совершенно не знал слов, но это было не важно, важным было то, что моя душа слилась в экстазе с душами остальных доксинов:
– Любовницу кинул в порту!..
Во мне боролись разные чувства, подгоняемые ещё более разными мыслями. С одной стороны я радуюсь победе над коловоротами, с другой стороны – тревожусь. Ведь перелом в битве и основной вклад в победу внесли… совсем не докси, при всём моём к ним уважении! А… легионы магистра. Об этом мы быстро забыли в радостной пьянке… но не было бы легионов и их порядка, их силы, их массы – нам бы не забороть коловоротов…
От мысленных баталий с самим собой меня отвлекло знакомство с большим пребольшим холодом. Докси по имени Маргус достал пузатую бутыль, сделанную из легкого металла, и откупорил её широкую пробку, из горлышка вырвался белый дымок.
У меня перед носом пролетела ладонь. Ладонь туда, ладонь обратно.
– Боцман, ответь мне на один вопрос, – начал до боли знакомый голос.
– Не волнуйся милая, я не переберу!
– Я не об этом, как называется это место на корабле? – хранительница ключиков от моего сердца подпрыгнула, и её каблуки недвусмысленно указали на "это место".
– Ют, – вымолвил я, после некоторого копания в своей памяти.
– И откуда ты все знаешь, любимый морской волк?
– Я всё-таки работал на шлюзе, а это как-никак близко к морским делам.
– Клянусь Вордом, сейчас повеселимся! – сказал Ворд и приказал сделать баню настоящего доксина. – Все на полубак!
Толпа переместилась на площадку, которую я опрометчиво назвал ютом. В глазах Эльзы я прочитал следующее: в левом – "Эх", а в правом – "Боцман, боцман!" и ещё что-то неразборчивой про какой-то «непей», наверное, там была опечатка и следовало понимать: «репей».
Докси соорудили нечто вроде палатки на палубе, в которую мог зайти любой желающий острых ощущений, после чего в неё выливался половник белого пара из бутылки и там становилось холоднее, чем у нас в королевстве самой лютой зимой. Докси после задержки дыхания врывался в палатку на столько, на сколько он мог терпеть холод, а потом выбегал и требовал огненного рома, в чем ему не было отказа. Вот такое развлечение.
– Ворд, расскажи мне о большом холоде, – попросил я капитана загладить пробел в моем образовании.
– Лучше сам попробуй!
Я попробовал и не пожалел – это однозначно по эмоциям круче чем секс, но не так прикольно, как запускать змея, вися на карнизе вниз головой.
– Капитан, я очень любопытный боцман, ик! – сказал я вернувшись с того света. – А что это за штука и где она живет?
– Мы её берем у головастиков, что живут на далеком юге, а уж как они добывают большой холод – тайна для непосвященных, но за штуку хорошо платят все, кому любопытны затейливые забавы. Крысу на палубу! – приказал он уже своим татуированным братьям.
На палубу вытащили крысу и погрузили её в бутыль с большим холодом, потом, держащий животное за хвост доксин, вытащил тельце замерзшей крысы и подкинул его вверх. Тушка зверька, описав дугу, ударилась о доски палубы и разлетелась на мелкие осколки.
– А-а-а! – загалдела пьяная толпа.
– Вот за это и платят золотом. Правда, весело? – глаза капитана блестели.
– Ага, а для чего ещё нужен большой холод?
– Твое сознание не знает предела для удовлетворения обжорства собственного незнания! – капитан хлопнул меня по плечу и перешел на более понятный язык. – Ещё его используют как охладитель в жару, если выливать по столовой ложки в опочивальне, то температура даже в самый зной и пекло будет прохладной. Тет, это климат бывает прохладным, а температура приемлемой… и коловороты его в этом качестве использовали, да встретят их корабли на небе демонов, чтобы порубить их на фарш!
– Хотел бы я увидеть головастиков, ведь это они придумали цветные экраны и много других чудес, – вдохнул я.
– Поверь мне, Боцман, на трезвую голову лучше головастиков не видеть, а на пьяную – не слышать, ик! Да ты рожа сухопутная меня заразил икотой – пей штрафную!
После штрафной небо стало темнеть, палуба – качаться, лицо Эльзы раздваиваться и отделяться от тела, ик!
Магистр
Вызвал и отчитал главного по пропаганде Анатолия. Он длинный, как сосиска и такой же гибкий, под ударами моих слов пропагандист гнулся, но не ломался.
– Бойду взяли доксины?
– Ваше вели… великий магистр, – знал, подлец, как оговорится, – это ведь единичные слухи, мы из всех утюгов даём информацию, что это ваши доблестные легионы уничтожили гидру нацизма!
– Что дальше будешь делать?
– Планирую парад… пусть гвардейцы пройдут маршем по центральной площади и бросят захваченные знамёна к вашим ногам!
– Я тебе что, богиня … – тут я сдержался, – Виктория?! Кидайте эти тряпки… – и тут я сдержался и не сказал «к общественному туалету», – к вечному огню…
– Но его же…
– Так сделайте на площади могилу неизвестного солдата, олицетворяющего всех, кто безымянный погиб во всех войнах, а рядом – вечный огонь! Почему мне нужно вас всему учить?!
Анатолий записывал и восхищённо блестел на меня из под очков влюблёнными очами. Вот умеет, сволочь, проявить верноподданный инстинкт, а он один из самых основных для карьерного роста.
Боцман
У меня болела голова, у меня очень сильно болела голова и даже холодный компресс, наложенный заботливой рукой Эльзы, не спасал бедную мою головушку от иголок и булавок, которые то сжимались, то разжимались, то собирались в хоровод и кружились внутри моей черепушки в разные стороны.
– М-м-м! – пожаловался я на свою тяжёлую долю.
– Пить надо меньше на похоронах! – иногда Эльзе удается быть крайне неделикатной.
– Да что ты понимаешь, женщина в погребальных церемониях, – начал было я, но закончил опять стенанием. – М-м-м!
– Хочешь, скину тебя за борт к акулкам, они враз вылечат твой чердак от всего лишнего?! – супруга нахмурилась.
– Издеваешься?
– Забочусь!
– Пить! – плачу и стенаю на всех частотах.
– На, – моя милашка протянула мне кувшин с молоком.
– М-м-м, мо-ло-ко?! – не оценил я заботы о моем здоровье. – А рассола нет?
– Твоя любимая тёща отпаивает им капитана.
– М-м-м! – только и мог вымолвить я.
Так продолжалось до обеда, на обед я встать уже смог, но есть принципиально отказался, аргументировал я это дело так: "М-м-м!" и пил лишь очень сильно разведенную медовуху. Вот за обедом и стал дуть сильный восточный ветер, увлекший нас в края, которые мы совсем не собирались посещать…
Вода она везде одинаковая, где-то солонее, где-то преснее, где-то её больше, где-то меньше, но везде и всюду это одна и та же вода. Познакомился с одной её каплей и считай, что знаешь все моря и океаны. Ага, щас! Одно дело дуть на горячий чай с лимоном у себя в тёплом доме, когда вокруг бушует шквальный ветер и вода хлещет со всех сторон, и совсем другое дело, когда попадаешь в шторм на корабле – тут уж не до чая! Знатно нас качало. Сначала позеленела Эльза, потом и я не выдержал и облегчился за борт. Да не морской я волк, а пока ещё морской щенок. Но хоть я и не держал вахту – кто ж мне доверит такое ответственно дело? – но воду откачивал на равных с другими, ведь качать насос в моих силах, я хоть и полуторарукий, но жилистый и терпеливый. Вот и в этом нудном процессе я себя показал: более мышцеобильные люди уже выдыхались, а я знай себе рычаг дергаю. А по шлангу идет вода отсюда туда, а оттуда сюда льется вода другая… или та же самая…
Зато как приятно после шторма выйти на палубу и смотреть как валы теряют свою силу и сглаживаются, это вам не на блюдце с чаем дуть!
Всё это случилось ещё до того, как у нас кончилась питьевая вода, до того, как у нас кончилось пиво и медовуха, до того, как у нас кончилась еда. То есть очень давно. Подул восточный ветер и с каждым днем он только усиливался, но ни на градус не меня своего направления, нас все дальше и дальше уносило к полумифической стране Амбиции. Туда не добирались даже докси и о ней ходили лишь пьяные байки и выдуманные истории ярмарочных шарлатанов. Если мы выживем – узнаем правду об этом загадочном континенте нашего мира. Если выживем. А восточный ветер всё дул и дул…
– Земля! – крикнул вахтенный на верхушке мачты, но до нас его хрип не достал.
– Земля! – повторил он с тем же эффектом.
И только когда сам Ворд заметил тёмную полоску у горизонта на западе, он рыкнул так, что услышали все гвозди на корабле:
– Клянусь Белугой, земля!
Чегеварова прослезилась, Эльза лежала в горячке, но нашла силы улыбнуться, а я заплакал, это не достойно боцмана, но я об этом думал меньше всего. Докси кричали: "Слава Ворду!", но капитан оборвал их: "Богам было угодно понаблюдать за нашими жизнями ещё несколько мгновений, вот мы и доплыли, а я здесь не причём!"
Как самый настоящий предвестник большой беды, восточный ветер разбил корабль о прибрежные рифы – даже опытные мореходы не всегда могут избежать с ними встречи. Докси плавали как их священная рыба белуга, то есть лучше, чем ходили по суше, а вот тёща, хоть и имела большое водоизмещение, но плавала как топор – только вниз. Ворду пришлось изрядно попотеть, буксируя её тушу до галечного пляжа. Эльзу пара матросов уложила на две связанные доски и на таком (как оказалось надежном плоту) доставила на берег, сам я плыл преимущественно на спине, это было самое надежное при моей калечной левой руке.
Когда мы выбрались на берег Амбиции – а размеры земли давали ясно понять, что это не какой-нибудь атолловый островок, а сам континент; когда мы поцеловали эту землю обитаемую (возможно); когда мы согрелись у костра раздался гром и вокруг стали пролетать быстрые мухи, они были такими твердыми, что, сталкиваясь с человеком, пробивали его насквозь и летели дальше. Много докси погибло от этих грохочущих мух, пока не наступила тишина и хрипловатый голос из леса не спросил:
– Кто вы такие, готовы ли вы сдаться шерифу Боллсу или желаете умереть?
Странный способ знакомиться и задавать три вопроса в одном предложении. Амбицийцы нам сразу не понравились. Но мне-то было всё равно – я прикрывал собой Эльзу от мух и готов был умереть или сдаться, если у победителей есть лекарь, который бы согласился лечить мою любимую, а вот Ворду пришлось делать выбор между честью докси и ответственностью за оставшийся экипаж вкупе с сухопутными крысами, в состав которых входили: Чегеварова, её дочь и я, словосочетание "зять её" мне не нравилось – у меня тоже были амбиции.
– Я – капитан Ворд и готов вести переговоры с вашим Боллсом, – сказал капитан, вставая с земли.
– Подними руки и подойди к дереву, – раздалось из леса.
Ворд так и сделал. Из-за деревьев, как призраки, появились одетые в пятнисто-зелёные комбинезоны люди, они обыскали капитана, отобрали нож (меч он оставил ещё до того, как пошёл на переговоры) и увели в лес. Мы ждали где-то с полчаса. Потом Ворд под охраной вышел из леса и гаркнул:
– Бей их ребята, у них мухи кончились! – тут же он схватился в рукопашной со своими конвоирами и быстро одного поломал, а другого завалил, отобрал у того маленький топорик и быстро стал кроить черепа другим пятнистым.
Докси тоже времени зря не теряли, рассредоточились и пошли зачищать буйную зелень от таких же буйных амбицийцев. Мухи, действительно, больше не собирали кровавый урожай. Спустя ещё полчаса, ситуация в корне изменилась: уже Ворд спрашивал, а Боллс отвечал. Начал капитан издалека:
– Что это у тебя на груди?
На груди у пленника была золотистая семиконечная звезда.
– Звезда шерифа.
– Ты что подмагистр? – вклинился в разговор я (у магистра на звезде восемь лучей, у этого хрыча – семь, получается подмагистр по моим прикидкам).
– Я никакой не подмагистр, а шериф этого округа и взяв меня в плен, вы будете за это казнены справедливым демократическим судом Лайна.
– Это ещё белуга надвое сказала, – возразил Ворд. – Какого черта вы запускали в нас своих быстрых мух?
– Не мухи это, глупый варвар, а пули.
– Мне по ватерлинию как эта пакость у вас называется, я буду называть их быстрыми мухами и для меня они будут быстрые мухи. Но ты не ответил на вопрос… – Ворд ножом отрезал мизинец на левой руке шерифа.
Тот долго вопил, пока его вопль не заткнул капитанский кулак.
– Лучше быстро и чётко отвечай на поставленные вопросы, и тогда твое тело останется в прежних границах. Это понятно?
Боллс кивнул.
– Зачем твои люди запускали в нас быстрых мух?
– Вы похожи на беглых рабов.
– У вас что, есть рабы? – удивился капитан.
– Да, вот это, например, раб Дарий, он из беглых, мы поймали его вчера, – шериф указал на второго амбицийца, оставшегося в живых после стычки.
– Ты раб? – спросил капитан Дария.
– Увы, раб. Но, надеюсь, вы освободите меня… вы кажитесь мне людьми просвещёнными, – Дарий посмотрел на Ворда влюбленными глазами, отчего тот сплюнул и вернулся к допросу Боллса:
– Сам ты варвар, рожа зелёная, а ещё смеешь говорить о градации уровней цивилизации общества, с которым даже не имел дипломатических сношений! Что это за страна, где нам волею судеб пришлось оказаться?
– Это центральные соединенные королевства амбиции, сокращенно ЦСКА.
– Он врёт! – заявил Дарий.
Ворд взялся за нож.
– Нет, нет! – взмолился шериф. – Пощадите! Я не вру. Просто этот грязный раб, который предаст вас при первой же возможности, имеет в виду гражданскую войну, расколовшую ЦСКА на центр и периферию.
– Из-за чего воюете?
– В центре пошёл процесс упадка морали и рабов объявили людьми с ограниченной свободой и отпустили их, дав привилегии в некоторых областях даже большие, чем у настоящих граждан. Да и заднепроходников там полно стало! А в провинции сохранились ещё здравомыслящие люди, не согласные с таким разложением вечных ценностей. У нас тут по периферии ещё сильны духовные скрепы! Вот и началась война.
– Они её проигрывают! – захлопал связанными руками Дарий.
– Пока проигрываем, но супероружие нашего вождя…
– Нет никакого супероружия! – Дарий впал в эйфорию.
– Цыц, а то зубы выбью! – успокоил раба Ворд. – Я буду думать.
– Врач здесь есть поблизости? – спросил я у Боллса.
– Я врач, я врач! – Дарий заелозил по опавшим листьям своей попой и всем своим естеством.
С молчаливого согласия капитана, который размышлял над своими думками, я освободил раба и отвёл его к Эльзе. Чегеварова уже успела переодеть её в сухое белье, снятое с подходящего по росту трупа.
– Вылечишь её – получишь свободу! – ознакомил я Дария с условиями его дальнейшей жизни. Конечно, он бы всё равно получил свободу – мы же не варвары какие-нибудь и тем более не рабовладельцы, – но зачем ему об это знать заранее?
– Женщина, – промумил тот, но узрев мой кулак вблизи своего носика и оценив то, что с его носярой может случится, вздохнул как в театре вздыхает плохой актер. – Мне нужна горячая вода и моя сумочка, она там, там, – Дарий замахал в сторону, где происходила наиболее ожесточенная баталия, – за кустиком дикого крыжовника, где я её выронил.
Мне было не до сентиментальных подробностей и я быстрым шагом отправился на поиски сумки. Когда я вернулся с маленькой сумочкой из натуральной кожи крокодила, Дарий снова захлопал в ладоши и уже на меня посмотрел взглядом с поволокой.
– Это единственный врач? – спросила Клара Ивановна.
– К сожалению, – ответил я.
– Надо же, чтобы такому случится, единственный врач и тот…
– Вы меня дискриминируйте! – взвился Дарий на слово, которое шло сразу после трех букв "т-о-т".
Но, услышав дальнейший поток ругательств Клары Ивановны, пока ещё раб убедился на собственный шкуре, что его ещё не дискриминировали по настоящему…
Когда Ворд додумал свою думку, он приказал повесить шерифа. Таким нехитрым образом обещание капитана оставить тело шерифа в его пределах не нарушили.
– Вы ещё об этом пожалеете, кому вы доверились, Дарию? Да на нем копирайта ставить негде! – это были последние слова Боллса, прежде чем он стал частью окружающего пейзажа, висящей на пеньковой веревке.
– Про какие это копи Райта он говорил? – спросил Ворд у Дария.
Тот с легкостью прожженного эксгибициониста обнажил свою грудь, на ней синели штук пять следов от клеймения. Знаки состояли из буквы "с" в кругляшке, даты и факсимиле владельца раба.
– Вот, что делали эти тираны с людьми! – объявил Дарий, надеясь на наше сочувствие.
Ворд крякнул и ничего не сказал, а я ничего не сказал и сплюнул.
До центральных провинций ЦСКА мы добрались без приключений, а там нас встретил тоже без приключений разъезд солдат в синей форме.
– Это наши, это наши! – заголосил Дарий.
Ворд вышел с освобожденным рабом к солдафонам и объяснил им ситуацию, те посмотрели на него, на Дария, выслушали обоих и, видимо, решив, что парочка является кем угодно, только не шпионами провинциалов даровала каждому жизнь и одну на двоих флягу со спиртом – это был царский прием и скоро уже вся наша разношерстная ватага (а к нам по пути присоединилось человек десять беглых рабов) вышла из чащобы глотнуть целительного спиртика.
Но когда мы прибыли в столицу ситуация в корне поменялась – нас арестовали и начали судить "самым демократическим" на планете судом Лайна. Главным свидетелем обвинения был, конечно, Дарий. Вот дословный пересказ лишь десятой части той грязи, что он вылил на нас: "Досточтимые судьи, эти ренегаты и волюнтаристы третировали меня, гражданина (глазки в потолок) с ограниченной свободой и смеялись над моим бедственным положением (глазки в пол), тяжелой судьбой и неординарной личной жизнью! (из глазок потекли слёзки) А я ведь известный эстет!"
– Что вы можете сказать в свое оправдание? – спросила судья у Ворда.
– Да я спас этого раба…
– Называйте его «человеком со временно ограниченной свободой», – сделала капитану замечание судья.
– Если я вижу сосновый лес с единственной березой и повешенной на ней монашкой, я говорю, что вижу сосновый лес, березу и повешенную на ней монашку…
– За издевательство над судом вы лишаетесь права голоса.
Ворда увели.
– Я из тебя мумиё сделаю! – пообещал напоследок Дарию капитан.
– Что вы можете сказать в свое оправдание? – спросила судья у Чегеваровой.
И тут в Чегеваровне взыграла нумейская кровь. Нумейцы – это древнее племя, которое славилось двумя качествами: мало говорили, много делали. Если и говорили, то обходились одним словом "ну". Да, придут бывало нумейцы в новую для них местность, посмотрят, посмотрят, да и завоюют все города-веси, а потом соберутся за медовухой и обсудят дела-делишки:
– Ну, – скажет один нумеец, чтобы начать беседу не с пусто-порожнего трепа.
– Ну, – поддержит его другой нумеец и разовьет тему, чтобы никто не подумал, что он просто поддакнул первому.
– Ну, – не согласится с ним третий, у него всегда свое мнения по любому вопросу и все это знают.
