Сергей Владимирович Семеркин
Пока королева спит
Королева
Майя подобрала чёрного котенка и мои подружки стали придумывать ему имя.
– Назовем Дарком, – предложила Александра. – Он весь чёрный с головы до пят, ни одного белого пятнышка – вылитый мистер тьма.
– Он больше похож на Шанса, вылитый чей-то последний шанс! – сказала Эльза, гладя беспризорника печальными глазами.
– А может Жук, смотрите как он усами шевелит, а уменьшительно Жучило, – Майя тоже приняла участие в наречении.
– Какой же он жучило, он же в ладони помещается? – опротестовала Александра.
– Вот именно так, как делает самый настоящий жук.
– Надо посоветоваться с королевой…
Ого, обо мне вспомнили, товарки мои любимые. Сейчас уже девчонки быстро находили дорогу из моего бывшего королевства в теперешнюю мою резиденцию, скованную холодными рамками сна, которые сами никакими рамками не ограничивались, и это в них самое противное.
– Здравствуйте, ваше величество!
– Привет, привет! Сразу к делу – мне Шанс больше нравится. Аргументирую: шанс может стать тьмйо или жуком, а кекс не может стать, например, жуком или его шансом и с жуком такая же история. То есть, кличка Шанс вмещает в себя и самоё себя, и жука, и тьму, она является полной, а значит наиболее подходит для этого приёмыша.
– А ещё какие-нибудь аргументы есть? – спросила Александра, уже смирившаяся с "потерей дарка".
– Да, мне Шанс больше нравится, – ай да аргумент!
Вопрос решили. Но скоро выяснилось, что мы немного ошиблись. Шанс оказалась не котом, а кошкой. Мы снова стали обсуждать кличку кота-кошки во сне:
– Лучше бы мы её назвали Мур, не пришлось бы переименовывать, – заметила Александра.
– Ещё не поздно, – согласилась Эльза.
– Поздно, она на Шанс откликается, – вступила в диалог Майя.
– Бу-бу-бу, – это уже я сказала то, что первое на ум пришло (а у вас так не бывает? Не верю!) и потом добавила: – А почему это Шанс должен быть обязательно мужского рода? Что не бывает шансов женских? Даже если не было, то теперь уже есть. И нечего головы ломать!
Больше мы головы и не ломали, а Шанс становилась всё грациознее и грациознее, пока окончательно не превратилась в элегантную даму угольной наружности (это я слегка в будущее заглянула – возвращаюсь: !ьтюьф).
Но на этом беседа о словах не закончилась.
– А почему вы называете революцию бунтом? – спросила Эльза.
– Потому что революция предполагает существенное изменение государственного строя, или уклада жизни обычных людей, то есть большинства граждан страны. А в нашем случае – я заснула в своем королевстве и проснуться хочу там же – практически никаких изменений. Да и для большей части подданных это видится так же. Так что процесс свержения Маркела называть глобальным словом "революция" – больно жирно, обойдётся и бунтом.
– Обойдётся! – воскликнули мои любимые подруги и пошли бунтовать.
Шут
Направляясь дорожкой непрямой к гнездышку королевских девчонок, я наткнулся на чёрный комок шерсти, шипящий на рыжий комок шерсти. Поясню, чёрный комок – котёнок, рыжий – глупая собака, которая имела наглость лаять взахлёб на несовершеннолетнего мурлыку. Это не правильно и я объяснил ей азы этикета. Собака перестала лаять, а котёнок – шипеть. Я взял его на руки, и он тут же с остервенением впился клыками и когтями в мою ладонь и пальцы, при этом он истошно мяукал, подзадоривая свою злобу. Это вам не какой-нибудь жеманный кот, который сидит на печке, мурлычит и ламкой своё рыльце трёт… это был кот-огонь, хотя и чёрный… где-нибудь в параллельном мире обязательно бывает чёрное пламя!
– Ты царапаешься и мяукаешь или мяукаешь и царапаешься? – задал я вопрос пока безымянному котёнку (если быть точным, то кошечке).
Она объяснила, что с удовольствием бы полностью отдалась процессу… тут она сказала по-кошачьи одно слово, которое обозначала одновременное мяуканье с упоением и неистовое царапанье, но адекватно на человеческий язык оно не переводится. Но ей приходится объяснить элементарные вещи какому-то дылде. Слово "элементарные" она выделила кошачьим префиксом "пш-ш".
– Больше вопросов не имею! – я подул в мордочку будущей кошке, как ни странно она не отвернулась и не ослабила челюсти, терзающие мой большой палец – не характерная для кошек реакция на сильный ветер в глаза.
Я подбросил котёнка девчонкам, чтобы проверить, как они относятся к маленькому чёрному котёнку, и как маленькая чёрная кошечка относиться к трём стервозам (я решил никого не обделять этим титулом, хотя, если копнуть поглубже, истинная стерва там была всего одна, да и её истинность – относительная, смотря с чьей сравнивать, по сравнению с ВВ – там вообще не было стерв). Никто не подвел ожиданий, и она стала Шансом, а они – обладательницами Шанса. Убедившись, что все классные, я предстал перед общиной во всей своей красе и сволочизме.
Тут мне удалось ненадолго попасть к ВВ, я обычно к ней на прием не рвусь, мне всегда лениво забираться в дебри её сна, который так похож на наше королевство со всеми окрестными землями, что не сразу и поймешь: где сон, где не сон. Чуть полью воду на мельницу этикета: я доложил о своих делах, она прервала меня, мол, сама с усами, не хуже Шанса. А я и не сомневался.
– Расскажи о своей последней думке – тон слишком приказной.
– Проведала-таки! – улыбаюсь.
– Обойдусь без твоих комплиментов! – тон стал ещё более приказным.
– А я их не говорил! – сжигаю мосты.
– Зато подумал! – как она обворожительна в гневе. И королева права. Вообще-то королева всегда права.
– Я думал о том челе (так в том мире с шумными домами сократили слово человек, наверное, там тоже завелись буквоеды), к которому ты залетела в левое ухо и вылетела из правого, при этом добыв пару рассказов. Он же про нас книгу сейчас пишет. Вот я и подумал, а что если мы все живем только в его воображении? Или обратное: он со всем тамошним миром, лишь твой сон.
– А почему мы не можем быть его сном?
– Я могу быть плодом воображения, но не частью сна.
– Ты сейчас часть сна.
– Да, но во сне, а наяву я уже не часть сна твоего.
– Почему ты не можешь в это время быть частью сна того писателя?
– Не занудствуй! Есть третий вариант: наши два мира всего лишь песчинки, несущиеся ветрами, которые задули нехилые существа или одно нехилое существо.
– Сам не занудствуй! Лучше скажи, что ты думаешь об этой косметичке?
– Это часть сна, похожая на прозрачную косметичку, являющуюся явно импортным продуктом, ради которого неразумные барышни готовы на любые жертвы… – получив прозрачной косметичкой по щеке, я добавил. – К тому же она явно беременна тяжёлой красотой.
От следующего налёта я увернулся. У меня щеки не казенные, хоть я по-прежнему числюсь в рядах придворных. А потом косметичка исчезла и я понял, что она из будущего… вероятного будущего… которое ещё не проросло в настоящее… чего-то ни бывает во снах… время нелинейное… логика часто сбоит…
– Но это не главное, тебе не интересно как там у него со сказкой, ведь даже ты не знаешь, чем у нас тут всё закончится, а если он там не так всё запишет, тебе не будет обидно? – вопрос был не слишком изящен, но зато по существу дела, даже виртуальная история слишком серьёзная штука, чтобы её мистифицировать или переписывать почём зря.
Королева задумалась и не стала больше обращать на меня свои милости, напомню, что щёки у меня не государственные, а личные. Да и вообще жалованье уже несколько столетий мне не платят. Как жить, я вас спрашиваю, как жить? А, вы не бухгалтерия, а министерство культуры. Понял. Короче говоря, под этот не шумок я и покинул сон королевы, или мой сон о королеве, или сон писателя о своей сказке… и из абстракции пророс в конкретику… выбрался я из сновидческого мира аки мытарь без приданного на белый свет, который – мне так казалось – был ничьим.
Боцман
Не знаю как у других, а у меня бывает, бывает «это» – так безлико называю, потому что до сих пор не придумал название для сего явления, "зов" – мне не нравится, непонятно кто зовёт и зачем, да и зовет ли вообще; "струя" – тоже не подходит, ибо нет никакой струи и непонятно что огибают турбулентные и ламинарные потоки; "болезнь" – совсем без комментариев – не годится. Не знаю, как назвать. Просто я иногда – очень редко, но все же бывает примерно эдак раз в год или в два – просто начинаю идти куда-нибудь с какой-нибудь целью и эта цель мне кажется важнее, чем все остальные цели и я ни на что другое не отвлекаюсь. Вот и в этот раз в меня своими клешнями вцепилась такая цель: пойти к лупоглазикам и добиться у них помощи в благородном деле революции. Я даже не попрощался с Майей (я вовсе не заходил домой), и не взял с собой ползунков, и ничего не рассказал Ардо и Виларибе, и не предупредил мальчишек, я просто взял и пошёл к южным воротам города.
Иногда уверенность в том, что всё будет спокойно и ничего плохого просто не может произойти, настолько сильна, что неприятности отлетают от неё как от хорошей кирасы. Вот и в этот раз я был абсолютно спокоен – ничегошеньки со мной худого не может произойти. Так и шёл… Не доходя до ворот, я увидел телегу, запряженную в старую клячу, которой управлял дедок, явно зажившийся на белом свете, он сидел на телеге и завершал собой причинно-следственную круговерть.
– Дедушка, вы случаем, не на юг ли путь держите?
– На юг, бывший сторож шлюза, коли и тебе туда, могу подвести.
– Буду безмерно благодарен, всемилостивейший государь! – я низко поклонился, но не шутливо, а от души, и сел на телегу.
– Хватит хиромантией страдать, зови меня просто Валенсио Боска, а лошадь мою ненаглядную, которая скоро околеет, но не раньше, чем доставит нас обратно в город, где спит наша ненаглядная королева, кличь не иначе как Пепе, он хоть этого уже и не услышит, но ему все равно будет приятно.
– А меня зовут Боцман.
– Да знаю я, ты ещё змеев по ночам запускаешь.
– Откуда такие точные сведения, Валенсио?
– Вещие сны, милок, вещие сны… – Боска натянул поводья, отчего Пепе хоть и с сильно замедленной реакцией, но таки остановил себя и телегу около таможенников, которые подпирали городские ворота.
– Опять, Боска, контрабанду везешь? – спросил левый таможенник.
– Опять, архаровец, опять я вас дурю.
– Будем обыскивать!
– Валяйте!
Только тут я понял, что не взял в свой путь никаких документов подтверждающих мою личность, но на меня архаровцы не обратили ни малейшего внимания, они целиком погрузились в досмотр: тщательно обыскали телегу, лошадь и даже сбрую Пепе, провели досмотр и самого старика. Причем, телега и находящаяся в ней солома были просеяны буквально через сито, но ничего входящего в список запрещённых к вывозу товаров архаровцы не обнаружили.
– Повезло тебе в этот раз! – сказал уже правый, умаявшийся от трудов праведных, таможенник.
– А мне всегда по жизни везёт! – объявил старик, залезая на телегу и хлопая поводьями по крупу Пепе.
– Ну, ведь вывозишь же что-то? – восхищенно спросил левый таможенник.
– А как же, ясное дело, вывожу – телегу с жеребцом, победителем скачек позапрошлого десятилетия…
Я тоже забрался на солому, которая была весьма кстати: телегу изготовили для перевозки груза и совсем не предназначили для удобств пассажиров – никаких мягких кресел или простого матраса, одни доски да брусья, хотя время и отполировала их до гладкости, но отнюдь не сделало мягче. Таким образом, моему мягкому месту солома очень пришлась к месту (каламбурю мальца). Когда мы отъехали от ворот на приличное расстояние, такое приличное, что ни одни даже самые чуткие вражеские уши не могли бы разобрать слов нашей беседы, я осмелился спросить:
– А за что, Валенсио, вас на таможне так не любят?
– А за то, что я их дурю.
– Выходит, вы контрабандист?
– Закоренелый и идейный. Любые таможенные платежи – это просто грабёж среди бела дня!
– Так ничего же не нашли? Что же вы контрабандите?
– И никогда не найдут, сейчас-то действительно телега пустая, а вот когда обратно от лупоглазиков поеду, там будут цветные экраны, нелицензионные, конечно. У тебя вот дома какой стоит?
– На лицензионный денег нет… – признался я.
– Значит, я его в город привёз в своё время.
– Спасибо за труды, облегчающие нам, бедным запускателям змеев, жизнь!
– Всегда, пожалуйста! – рассмеялся дед. – А вот помню в молодости, я ещё чёрно-белые экраны возил, а до этого просто звуковые ящики с цветными лампочками, по ним изображение не видно было, только музыку передавали, да цветные огоньки в такт мигали. Прогресс, однако!
– У родителей помню, был такой ящик, но когда… когда их в горячей точке убили… короче, продал я его на барахолке, а деньги проел.
– Конфликт на западной границе? – Валенсио сразу понял, про какие годы я говорю, по моим прослезившимся глазам и неровному голосу.
– Да, второй.
– А я ещё первый помню, там сопредельная сторона столбы ночью на метр передвинула, ну а наши утром заметили, и пошла массовка, сначала без оружия, просто стенка на стенку, потом с кастетами, ну а потом все виды вооружений, даже медвежьи капканы стали применять, это против разведчиков или дозоров хорошо – цап – и нет ноги. Потом-то их запретили конвенцией вместе с химией.
– Говорят, у нас ещё запасы есть.
– А как же без запасов, а ну если ворог свои использует, что тогда? Галошами спагетти жрать? Шалишь брат, арсенальчик всегда должен быть полнёхонек.
– Валенсио, если не секрет, на что же вы у лупоглазиков будете цветные экраны выменивать? – любопытная у меня душа.
– Коммерческая тайна, Боцман, но тебе как тоже человеку в некотором роде тоже вне закона скажу: на помёт ползунков, – дед при этом перешёл на шёпот. – Только ты об этом никому!
– Могила!
– А что, молодёжь, скоро ли революцию организовывать будете?
– Это, конечно, военная тайна, но вам, по большому секрету, скажу: очень скоро.
– И правильно, пора королеву будить, а магистра наоборот того – в вечный сон. Ты, кстати, думаешь, небось, что лицензионные экраны от нелицензионных только ценой и отличаются?
– А что ещё чем-то что ли? Я глядел, изображение такое же, никаких потерь качества! – изумился я.
– А то! Какие уж там потери… одни прибыли, особенно для нас, контрабандистов, к тому же необлагаемые налогом.
Молчу, впитываю, чую, что главное впереди.
– Только есть и принципиальная разница, или как говаривали в пору моей молодости: капитальная. Системки одной у нелицензионных не хватает, системки маленькой, да шустрой. Она не простое изображение на экран выводит, а с добавками, а добавки не простые, там всё патока идет, про кисельные реки, да шоколадные берега, да и особливо про то, что магистр добрейший души человек и вестимо лучший правитель всех времен и народов, и что королеву будить не надо, и что серый цвет – лучший из палитры, и что ползунки – вражье семя, да много чего ещё вещает лицензионный ящик, да не на прямую, а исподволь, так, что и не заметишь, как в твою головушку это пойло напихали по самое «не балуй».
– Ну! – не поверил я.
– Ты Пепе не понукай, он везет, как может. И на меня лупоглазиться не надо, видал я таких лупоглазых – не счесть, вникай лучше, да разумей, извилинами шевели, а то впадешь в маразм и будет тебе на старости лет скучно и одиноко. Раз говорю: вещают! Значит вещают. А на нелицензионных экранах такой системки нет, поэтому их для головы смотреть, конечно, не полезней, но легче. Хотя дуроскопы они и есть дуроскопы.
– Чего?
– Дуроскопы, у тебя дома тоже дуроскоп стоит. Пусть и не лицензионный, пусть он и не призывает тебя быть послушным подданным "свободного" города Рима под предводительством "всенародно избранного" магистра, но и по нему в основном муть передают и дурость, для мутных людишек и дураков вроде тебя. Которые плодят потом таких же дураков. Замкнутый круг, едрёна кочерышка! Если смотришь дуроскоп, как тебя назвать?
– Ну…
– Не нукай! Пепе и так бежит резво, к тому же ему повезло, твоего лепета он не слышит. Все твои аргументы наперёд знаю, и про полезные передачи и про красотень цветную, которую в жизни не увидишь, потому что, видите ли, секрет цветных красок кое-кто спрятал надежно, и про многое чего другое, что с твоего языка слететь хочется. Только кого ты, дурачина, защищаешь, а? Ладно, положим те, кто в лицензионные дуроскопы глаза пялит уже и за мысли и слова свои не отвечают, что увидят – то и хорошо, то и правильно. А ты, смотришь без скрытого вещания, и что? Думаешь… думаешь… думаешь… сам, али как? Включил экран и не оторвешь ведь. Да, новости пропускаешь, да официальные передачи тоже из своей личной программы вымарываешь, считаешь себя необычным, на той стороне, а всё же жмёшь на кнопку и налог платишь, ну и кто ты после этого? Хе-хе! Только не квакай, Пепе не любит лягушек. Да ты и не лягушка, скорее рыбка – до того тебя в аквариум замуровали, с твоего, между прочим, молчаливого согласия. Тогда оно было просто молчаливым, а потом тебе ротик-то и заштопали, чтобы никакой отсебятины в муть вокруг не приносил. Слезть хочешь, пешочком пройтись захотелось?
– Да я посижу, Валенсио, так быстрее.
– А… лень в жилу пошла. Пусть так, сиди, слушай, денег за разговоры не возьму. Сейчас ты мне пригодишься, молодой человек, дерьмо поможешь грузить.
– Фи! – возмутилась одна дородная особа, в обгоняющей нас карете. – Мужлан! Надо говорить не дерьмо, а фекалии!
– Для вас, может, ползунки и фекалии производят, а для меня самое настоящее дерьмо.
– Да ещё фекалии ползунков, кошмар, чем только всякая рвань ни занимается! Адольф, ты это слышишь?
Но слышит или нет свою матрону Адольф, мы с Валенсио так и не выяснили – карета умчалась вперед, а Пепе свернул к постоялому двору. Там нас ждало… дерьмо. Почти полную телегу я накидал – и как это я раньше не замечал, что ползунки такие засранцы?
– Да срут они много! Хе-хе, места надо знать, – Валенсио закурил трубку. Я стал умываться, долго и тщательно.
– Продолжаем разговор! – Боска был явно рад тому обстоятельству, что не один везет дерь… не один занимается контрабандой. – На чем мы там бишь остановились?
– На лягушках.
– Тема зелёная и скользкая, не боишься, что на бал не возьмут? По глазам вижу, не боишься. Ладно, покалякаем о более важном, хотя трудно представить, например, для Пепе тему более важную, чем лягушки, пожалуй, только овес его волнует больше. А овес – это пища, примерно такая же пища, как та, что ты лопаешь из дуроскопа. А кто-то тебе её скармливает. Ты ещё пока выбираешь, а большинство жрёт то, что дают.
В таких противозаконных беседах прошла вся дорога до места обитания лупоглазиков…
Убийца
Из пары на телеге сначала можно зарубить молодого, потом – старого искромсать, а позже уже без свидетелей распрячь и увести лошадь, напоминающую ходячий скелет. Всё сделать нечисто, пусть будет много крови, следы борьбы, что создаст впечатление у дознавателей, что здесь орудовали какие-то злобные упыри грабители.
Только заказа на Боцмана до сих пор нет. Везёт ему пока…
Боцман
…а обитали лупоглазики под землей в громадных катакомбах, которые остались с древних времен гигантомании. В наши годы никому бы и в голову не пришло такие ямищи рыть, нужные только для того, чтобы пережить в них ядерную зиму от последствий мировой войны. Перед входом в подземелья, около которого торчали трубы различного диаметра, источающие из себя разноцветный дым, был установлен шлагбаум, он не поднимался и не опускался – он просто обозначал территорию лупоглазиков. За шлагбаум мог входить в принципе всякий, но выйдет ли он обратно – зависело только от него самого, да желаний фортуны. Тут мы разделились: дед пошёл устраивать Пепе в стойло, а я не стал терять времени и пошёл меняться, у меня с собой ничего не было… одна надежда на затейливый рассказ, который можно было бы у лупоглазиков сменять на что-нибудь материальное. Дело в том, что лупоглазики всегда сидят в своей дыре и носа из неё никуда не кажут. Естественно, от такого образа жизни развивается скука и как следствие любопытство, то есть потребность в информации, а где есть потребности, там можно уже совершить акт их удовлетворения или товарообмена по формуле: нужное вам – на нужное нам. У лупоглазиков нет охраны как таковой, но есть какой-то высокотехнологичный способ убийства всяких нежелательных в их катакомбах элементов, о котором известно становится только перед смертью, поэтому ничего об их охране сказать не могу, но точно знаю: не надо на них наезжать, даже если у тебя муж волшебник или жена ведьма.
Выглядят лупоглазики так: ростом с полено, нос длинный как у птицы чибис. Птичка занятная, водится она на болотах или в густых лесах, известна своим паскудным нравом: в самые неподходящие моменты эта сука орёт недуром своё коронное: "Ах!" – и спугивает тем самым дичь, или, что ещё хуже, наводит на места обитания беглецов карательные отряды серых. Вот и лупоглазик – вылитая птица чибис, только на носу закрывающие пол-лица очки. И хорошо, что эти сложные и большие устройства многое скрывают, ибо кожа подземных учёных обычно в бородавках, лишаях или подозрительной сыпи. Очки совмещёны с нагубником, от которого идут трубочки к ящику, укреплённому за плечами лупоглазика. Видимо, наш воздух для их лёгких кажется не достаточно чистым. Что тут можно сказать… крайне далеки лупоглазики от народа. Вообще с внешним видом этих странных созданий, помешанных на науке, связана одна философская заморочка: откуда ты знаешь, что перед тобой лупоглазик, если ты видишь его в первый раз? Однако все, кто спускался к ним в катакомбы и кому удалось оттуда подняться, утверждают: сразу ясно лупоглазик ли перед тобой или одна из их самодвижущих штук, которые иногда очень похожи на живых лупоглазиков. Решения этой проблемы я не знаю. Сам, когда в первый раз спускался в эту дыру, очень внимательно следил за своими ощущениями, но без толку – так и не уразумел, как отличил первого увиденного лупоглазика от первой увиденной самоходящей машины.
– Приветствую тебя, пришелец из внешнего мира! – сказал лупоглазик, увлекший меня за собой в одну из безлико-серых комнат. Странно, как разные стратегии социального устройства приводят к одинаковому результату. Магистр построил диктатуру и у нас все дома серые. У лупоглазиков полная анархия и никакого госаппарата принуждения нет. А стены тоже серые… диалектика жизни.
– И тебе привет, обладатель очков и маски! – а что делать, приходится юморить, когда в карманах пусто и ветру приходится гулять там в одиночку.
– Что ты принёс на обмен?
– Историю, самую свежую, самую интересную самую загадочную, и самую непредсказуемую! – скромно делаю рекламу себе великолепному.
– И на что ты её хочешь сменять?
– А вы её сами оцените, и взвесьте мне что-нибудь из ваших загашников, я вам доверяю.
– Рассказывай, – сказал лупоглазик, растопырив уши и направив на меня какое-то стеклышко.
– А водички прохладительной или пивка у вас нет, а то у меня в горле пересохло?
– Нет.
Да, добрые они ребята и гостеприимные!
– Тогда приступаю. Значится, дело было в некотором королевстве, которое смоделировал один очень великий волшебник…
– Не бывает волшебников, способных смоделировать с приемлемой детализацией целое королевство со всеми его обитателями, постройками и природными явлениями, – перебила меня умная голова.
– Если вы будете меня перебивать, то я потеряю алую нить своего повествования, и тогда вы сможете меня обвинить в неустойке, а это уже моветон! – запротестовал я. – Вы ещё прожектора включите и в лицо мне направьте.
– В этом нет необходимости, моя камера отлично снимает и при такой освещённости в люминах.
– Я рад за неё. Гм… на чем я остановился… ах да! королевство смоделировал со всеми природными явлениями и детализацией персонажей один великий волшебник, – я зыркнул на лупоглазика, мол, знай наших. – И установил он такое свойство: в заданной области пространства мгновенно выполняются любые желания людей. То есть, любой человек в не зависимости от пола, возраста, национальности, вероисповедания и сексуальной ориентации чётко формулирует своё желание и оно тут же исполняется без задержек и волокиты…
– Фр-р – абсолютно нереализуемая функция! – закудахтала наседка в очках.
– Это вам виднее, а в королевстве желания стали сбываться. Ну, например, я мог бы пожелать фосфоресцирующего змея площадью десять метров, и чтобы меня никто за его запуск не арестовывал – и вуаля – я уже запускаю такого змея. Или бы Веленсио, он сейчас у вас обменивает помёт ползунков на цветные экраны…
– Телевизионные приемники, разрешением четыре ка, – в который уже раз перебила меня рожа лупоглазая, но я не обиделся – я терпеливый.
– …загадал бы в таком королевстве повозку-невидимку и с тех пор бы без напрягов перевозил контрабанду через таможню. А в картах было бы так: кто-то играет шесть пик, это преферансный термин, если вы не в курсе.
– Я в курсе.
– Берёт он, значит, свои взятки, а тут партнер загадывает козырем, допустим, трефы (у него их пять!), ну и так далее… это уже желания, касающиеся не только загадавшего, но и непосредственное его окружение, а это в свою очередь может повлечь за собой загадывание желания противоположного значения к загаданному твоим соседом за карточным столом. А вот теперь самое интересное: допустим, кто-то загадает себе императорский трон – тут же он становится императором над всей подвластной ему территорией, но это наверняка не понравиться другим обитателям этой области, которая вдруг стала империей. Они в свою очередь загадают желания посадить в тюрьму доморощенного императора – бац – и он в тюряге или даже на плахе у палача. Но власть манит и стимулирует на разные коварные планы, и вот один башковитый товарищ может додуматься загадать такое желание: "Хочу, чтобы сбывались только мои желания!" По идеи это конец истории – для остальных мега халява закончилась – выполняются желания только одного человека. Эксперимент волшебника подошёл к концу, господа наблюдатели, делайте свои выводы! – Я раскланялся и стал ждать награды.
– Не факт, – не согласился с моими досужими выдумками лупоглазик, который воспринял их всерьёз, они вообще всё всегда воспринимают всерьёз, от своих постоянных экспериментов у них полностью атрофированы чувство юмора и ирония. – В начальных условиях было сказано, что в королевстве выполняются любые желания всех, если выполнится желании, в результате которого перестанут выполняться желания других индивидуумов, то мы придем к парадоксу и получим парадоксальное королевство, точнее модель парадоксального королевство и на основе наблюдения за ним никакие выводы нельзя будет сделать (кроме парадоксальных, но мы их не рассматриваем в первом приближении). А это значит… впрочем, мои дальнейшие размышления будут непонятны такому отсталому существу, как ты… – лупоглазик открыл один из многочисленных ящиков, расположенных по всей высоте округлых стен комнаты, достал оттуда моток тонких ниток и дал его мне. – Вот держи, за непродуманную историю более чем достаточная награда.
– А за чувственность, а за оригинальность замысла! – начал я эмоциональный торг.
– Ещё напильник возьми, – он протянул мне напильник больше похожий на надфиль. – Свободен!
Это уже было по всем прикидкам самое последнее слово лупоглазика. Мне не оставалась ничего, кроме как ретироваться, зажав в руках добычу, пусть и скудную, но зато честно заграбастанную. А то, что я свободен, я знаю с детства и незачем мне об этом напоминать!
– Ах да, чуть не забыл, – обратился я к лупоглазику уже в коридоре. – Не поможете ли вы своими развитыми техническими средствами нам осуществить революцию в королевстве Зелёных холмов? А то прогрессивные силы общества пошли на штурм крепостей, которые возвели ретроградные представители магистрата и…
– Нет! Внутриполитические дрязги на поверхности нас совсем не интересуют. За нарушения режима ты можешь быть оштрафован…
Я не дослушал лупоглазика и в темпе галопа почапал к выходу, около которого встретился с Боской, он уже упаковал цветные экраны в солому и собирался в обратный путь. Помогал ему один из роботов на колёсиках и с большими лапищами, которые ловко управлялись с громоздким товаром.
– Ну что, Боцман, удалось тебе разжиться чем-нибудь полезным у жителей подземелья?
– Ага, нитку и иголку дали, как будто я дивчина какая.
– Главное, что дали и что выпустили. Как насчёт по полтишку? – Валенсио смачно щёлкнул пальцем себя около кадыка. – Как-никак снова увидели солнышко?
Старик достал фляжку, в которой что-то оптимистично плескалось.
– С удовольствием выпью за здоровья всех контрабандистов и их патриарха! – поддержал я правильное начинание.
До столицы нашего королевства мы добрались в состоянии зюзи – раскачивались в обнимку и распевали старые народные – местами похабные – песни. Обыск повозки ничего не дал, потому что экраны мы заблаговременно выгрузили перед таможней в секретной точке. Пустыми, пьяными и с песнями мы благополучно и медленно – Пепе как всегда никуда не торопился – вкатились в город.
А потом я открыл глаза.
– Вот это вещий сон, вот это я понимаю! – сделал вывод я, когда проснулся и припомнил всё путешествие к лупоглазикам и обратно вместе с Валенсио.
– Какой сон? – спросила Майя, которая проснулась от моего вопля.
– Смысл всей моей жизни, подожди мгновение и я заглажу свою вину, а я виновен в твоем неурочном пробуждении и нет мне оправдания, – склоняю виновато голову, – но быть может кофе в постель?..
– Не медли, любовник мой милый, за кофем скорее спеши! – выдала она одностишье, подстегнувшее и без того неукротимую энергию моего действия.
Сильно я уважаю магию приготовления пищи, ибо сам к ней совершенно не способен и могу создавать лишь всевозможные напитки и легкие бутерброды к ним – на этом список блюд практически исчерпывается, ну яичница там, или макароны по-флотски, или греча с тушенкой ведь не в счёт? Никогда не мешаю я человеку, творящему практически из ничего разные вкусности. Картина маслом: Майя в ультракоротких шортиках и таком же ультракоротком топике приготовляет из сырья вкусняшки, а я пою моей любимой блондинке дифирамбы… вот именно тогда я и был огорошен неожиданным вопросом моей ненаглядной:
– А почему они не снимут язык?
– Какой язык и кто его до сих пор не снял? – совершенно ничего не понял я.
– Почему бы магистру не приказать снять язык у Векового колокола, ведь тогда в него нельзя будет позвонить – это же так просто!
Майя при этих своих словах так изящно махнула ножичком, и стало ясно, что всё просто и по этому поводу лучше не спорить. В этом они с Эльзой похожи, та тоже могла поинтересоваться чем-то глобальным, строгая овощи для салата. Я немного подумал и ответил:
– Понимаешь, магистр, наверняка, продумывал этот вариант, да, в самом деле, если снять язык у Векового колокола в него никто не сможет позвонить. Но есть один тонкий момент: кому доверить эту операцию? Один человек это не осуществит, значит, нужно как минимум два надежных человека, а двух надёжных человек в нашем королевстве для магистра сыскать не так-то просто. Допустим, к двум приблизительно надёжным людям приставят двух ещё более приблизительно надёжных арбалетчиков – получается уже четыре человека – а это максимум, который может вместить маленькая площадка, над которой висит Вековой колокол. И вот четверо на этой площадке – где гарантия, что никто случайно не ударит в колокол, что язык не ударит сам по себе, когда его снимут? Да что угодно может произойти, например, из озорства даже вполне благонадежный гражданин может попробовать осуществить запретное. Наверное, поэтому-то язык и не сняли, а просто замуровали лестницу, ведущую к колоколу и теперь желающему в него ударить необходимо прошагать шагов сто вертикально вверх по практически абсолютно гладкой стене. К тому же язык можно же и обратно прицепить.
