Сергей Владимирович Семеркин
Пока королева спит
Королева
Но даже суматоха бунта не смогла помешать мне стать прилежной ученицей. Вот как это выглядело: волосы – в две косички с бантиками, за ухом – карандаш, в ручонках – папочка с бумагами, в глазах – смирение и жажда новых знаний. В таком виде я приготовилась внимать словам шута, и вовремя – он как раз начал…
«Монолог Шута»
Вот ты думаешь, что дерешься на правильной стороне и в колокол ударить нужно, что ты хороший и выбрал светлую сторону. Боцман, очнись от похмелья, не до этого сейчас. Ты думаешь, что свободен в выборе пути и выбрал именно тот. Тот, который греет. А ведь свободен ты был только сказать "пас", ты и сейчас можешь от всего отказаться. Глобально же рассуждая, это окружающий мир и населяющие его люди вели тебя к развилке выбора. Готовили, пестовали, заботились. Вспомни сам всю цепь событий, прокрути в голове, осмысли. Я не буду мешать. Прокрутил? Ну, ё-моё?! Я же сказал про похмелье не думать!
Ать-два!
Думаешь, что ты лучше коловоротов? на самом деле ты находишься на той же плоскости. Ну, как уж, на другой? на той же самой! Ты же собрался королеву разбудить и при этом магистру – секир башка сделать. Ну и чем ты принципиально отличаешься от коловоротов? Ты идешь по другой стороне улицы? Но в том же направлении. В том же направлении, Боцман. Ты изменяешь внешнее к лучшему. Давишь тараканов вокруг себя. А надо сначала представить к ногтю тех, что окопались в твоей голове. Да ладно, нет у тебя тараканов. Есть. Пусть это даже змеи, нет, я не о гадах ползучих говорю, о летающих змеях. Избавься от привязанности к ним. Освободись. Но, перерезая нить, связывающую вас, помни: освобождай не змеев от своих рук, а себя от них – это большая разница, хотя лезвием ты будешь проводить по одному и тому же месту.
Шире шаг!
Не думай, что я уговариваю тебя сделать что-то не то, я пока с тобой, в той же песочнице куличиками занимаюсь. Те же зелёные холмы ногами топчу. В той же сказке озвучиваю свою часть диалога. А ты думал это не сказка? Хо-хо! О чем ты вообще думаешь?! Сказка, по-твоему, сильно отличается от жизни, уж не отсутствием ли насилия или крови в сюжете? Вспомни сказку про Путятю. Что он там делал? Правильно, сначала сидел на печи, потом пошёл невесту искать, потом её расколдовал поцелуем, потом её украл злыдень, потом Путятя пошёл по пути спасения своей благоверной и на этом пути, заметь, он рубил бошки всем, кто ему мешал. Как только меч-кладенец нашёл, так сразу и начал рубить, а до этого булавой черепушки кроил. И сказка про Путятю ещё не самая кровавая! Так что, сказки не бывают не кровавыми, они такие же, как жизнь – реальные. Вот ты бы сейчас отрубил голову магистру? А королеве? А почему королеве-то не отрубил бы? Непоследовательный ты, Боцман. Эти – наши, а эти – уже не наши. Если уж убивать, то всех. Или никого. Да, как ладошечники. Смирение – есть самое большое мужество из доступных человеку. Но только не думай, что я хочу как-то повлиять на тебя сейчас, закинуть сомнение тебе в душу. Я не этого хочу, ты все равно сделаешь то, для чего ты оббегал со всех сторон королевство Зелёных холмов. Вспомни Путятю, что ему попалось под руку, когда меч-кладенец главный злыдень выбил хитрым приемом? А ты думаешь, оно там случайно лежало, ни для чего, просто так? Хо-хо!
Вольно!
Пришли уже, по крайней мере, я пришёл к концу монолога.
Самое несмешное в монологе было то, что Шут им так и не поделился с Боцманом – он его про себя бубнил. Но я смеялась от души. Уж и не знаю почему. Может быть, я трансформировала несмешное в смешное, а, быть может, превратила легкую истерику в смех. Но в данном случае то, что было на входе – не суть важно, важно то, что на выходе получился чистейший смех – самый тот продукт здесь и сейчас.
Посмотрела вокруг… нет, смех меня не разбудил… расплетаю косички…
Магистр
Подписал два указа. Первым я узаконил то, что настоятельно просили принять меня все лизоблюды – звание генералиссимуса. Пусть будет так, раз им приятнее исполнять приказы не просто магистра, а вот ещё и генералиссимуса. Лакейские душонки! Вторым я воплотил в жизнь то, что и без моего указания творилось уже давно. А именно окончательное решение еврейского вопроса. Вы никогда не задумывались, почему никто не любит евреев? В магистрате будет лучше… без них!
Оказывается, что не так тяжело избавится от людей, как от их тел. Благо в крематориях как грибы после дождя росли возведённые по стандартным проектам крематории…
Боцман
Проснулся и долго мотал головой… не мог вытрясти из котелка дурной сон. Видел камень около развилки трёх дорог. На нём надпись – я читал и холодел: «Пойдешь налево – смерть найдёшь. Пойдешь прямо – смерть найдёшь. Поёдешь направо – смерть найдёшь». И буковки в словах «смерть» словно подмигивали и улыбались, дурашки, они словно прикалывалась надо мной – вроде бы широта выбора есть, но выбора то и нет.
И вечером мы напились, а когда напились, ко мне слева за столом подсел красавец мужчина. Он хлопнул меня по плечу и объявил, что гей, а я, мол, о заднепроходниках на прошлой пьянке нехорошо выражался. И справа тоже подсел красавец мужчина и тоже объявил, что гей. Откуда они берутся? На халявную водку что ли лезут? Я налил до краёв всем новоприбывшим и мне, напряг память и выдал сакраментальное вордовское: «Взрослые люди по обоюдному согласию могут заниматься сексом так, как им нравится!» Выпили. Оказалось, хорошие ребята. Завтра на бунт пойдут… но майки с радугой – это всё-таки перебор…
На штурм все пошли как на праздник. А у меня с похмелья болела голова. Я равнодушно смотрел, как Мур походкой от бедра отвлекла охранников у ворот внешних (на жаргоне Водовозных) и обезоружила их; как шут разобрался с гвардейцами у ворот внутренних; как ползунок затащил на колокольню крепкую нить; как под стрелами арбалетчиков меня стали втягивать наверх; как небо стало приближаться; как подъём замедлился, потому что тянувших стало меньше… ещё меньше… остался один шут; как стрела выбила пыль из серого камня башни и мелкие осколки резанули мои глаза… тогда я пришёл в себя и на колокольню взобрался уже настоящим осознанным бунтарем. Отцепив пояс, чтобы никто меня не стянул вниз я замер перед громадным чёрным колоколом и языком его, который должен сейчас заговорить на своем древнем языке. Но заговорит ли? Да! Я перестал сомневаться и ощутил, что не зря живу! Очередная не моя стрела просвистела мелодию не попавшей в цель беглянки. Вцепиться в язык было легко, а вот раскачать его сразу не получилось – я слишком торопился. Да и дыхание сбилось за время карабканья на верхотуру. Но тебе не ускользнуть теперь! Я бессвязно лопотал винегрет из ругательств, клятв, молитв и просто рычащих звуков. Колокол глотал эти вибрации и просыпался. Веки его задрожали и мутные глаза удивленно пытались осмыслить причину своего пробуждения – какая-то букашка дергала его за язык. Да, предвечный, до твоего покоя добрались! Амплитуда танца языка увеличилась. Хо-хо, скоро чудо произойдёт… или нет… кольнула мысль. Я ударю и будь что будет! Хо-хо! Сейчас узнаем кто из нас прав: я – настоящее боцманское или я – трусливое и неверующее. Хо-хо!
Я так и не понял, что толкнуло меня в спину, но зато понял – смог, даже одной полноценной рукой – смог, хорошо, что помогли. – "Бом-м-м!" – веско сказал Вековой колокол. И я верю! Верю, что королева обязательно услышит… и я могу летать… я полетел… но только вниз… Трещинки между камней на приближающейся ко мне мостовой сплелись в символ, который когда-то нашли на месте, где много веков спустя возник город Лас-Ка, а ещё много веков спустя я начертил этот символ на скатерти. А быть может, это камни так затейливо расселись между трещинок…
Убийца
Мне не мешали рубящие друг друга мечами люди внизу, мне не мешал ветер, мне не мешало солнце, что било в глаза, мне ничего не могло помешать. Между ударами сердца стрела улетела к цели…
И Боцман упал с колокольни. Заказ исполнен, пора уходить…
Шут
Боцмана закружил «красоворот» разных девушек, который, с одной стороны, пудрил мозги и отдалял его от Эльзы, а с другой стороны, давал толчок в нужном направлении, точнее самим фактом своего существования задавал этот нужный вектор движения.
– А чем ты занимаешься для души? – о, это был коварный вопрос, ведь глядя на Боцмана нельзя было не заметить (если, конечно, не иметь уж в конец атрофировавшую привычку подмечать мелочи), что он связал свою жизнь со змеями и небом.
– Запускаю змеев.
– Приятственное занятие, берёшь обычные вещи: бумагу, клей, реечки, соединяешь их там, где нужно с чем нужно; и вот простой кусок бумаги оживает и летит в небо; и в небе парит, реет, а ты удерживаешь его легким движением руки за нить; это как укрощение необъезженного жеребца, это как девственница пришедшая ночью к тебе в постель… – мне не хватило для выражения мысли слов красивых, а не красивыми не хотелось засорять воздух-стихию-змеев.
Боцман был приятно удивлён моим пониманием его увлечения, а мне было приятно его удивление.
– Давай, спрашивай! – скомандовал я Боцману.
Он долго на меня смотрел и всё-таки спросил. А ведь мог и не решится – всякое бывает.
– Так, значит, я именно тебя должен спросить про буквоедов?
А он догада. Но вот отвечать мне не хотелось. Лень это была, а не какие-нибудь высшие соображения. Просто лень. Но я переборол себя, чем доказал полное превосходство себя над собой. И приготовился к объяснению. К тому же, а вдруг без оного Боцман возьмёт и не ударит? Ужас! Или в другом порядке букв: Сажу!
– Короче, раньше книг было много, очень много, ты даже себе представить не можешь, сколько книг громоздилось на полках библиотек прошлого. Но потом появились цитатники. Они книг не писали, а только выдирали из чужих творений чужие же цитаты, засушивали их, и из получившихся жёлтых полосок мёртвой плоти книг собирали гербарии. У кого гербарий был толще, оригинальнее, навороченнее – тот был самым крутым. Слава ему. Не надо мне, наверное, тебе объяснить, что выдирать цитаты легче, чем генерировать собственные афоризмы, не говоря уж о делах более тяжёлого формата, типа повести или романа. Поколения сменяли друг друга и вот уже цитатники, как это часто бывает с разными неудачниками, усугубили свое состояние, а именно: выродились в буквоедов. Буквоеды даже цитат не собирали, они с книгами боролись, точнее с буквами в книгах, против картинок или красивой обложки – они никаких претензий не имели. О! Много наслаждения получает буквоед, когда сжирает фразу, которая ему кажется лишней, а лишними буквоеды считают любую фразу, не состоящую в гербариях цитатников. Тут дело не в пищеварении, разумеется, это явление сугубо психическое, буквоед, поедая знание, испытывает настоящий оргазм, а к оргазмам быстро привыкаешь. Дальше – больше. Книги становились тоньше, даже из азбуки буквоеды выедали свою любимую хавку. Порой одну буквицу из неё слопают и довольны до пуза, не подозревают, что, сокращая алфавит, они обрекают себя тем самым на голодную смерть в будущем, но куда им так далеко за пелену сегодняшний ночи заглядывать! Язык становился проще, мысли – реже, цитат – меньше. Книги стали редкостью, даже обструкционистские гербарии цитатников шли прямой дорогой в утробу буквоедов, последний из которых умер от голода. Он не мог жить без дозы удовольствия. И только спустя не одно столетие начался процесс возрождения. Люди вновь начали писать. Ну и кое-где находили старые библиотеки. Опять же у кого-то память была хорошей и некоторые книжные истории древности стали легендами, мифами, сказками. Устными, разумеется.
– А я же пару книг хотел сжечь… – молвил свой не вопрос Боцман.
– Ну и дурак!
– Мне так и сказал…
– Добрый старый Ворд.
– Ты его знаешь?
– Разумеется, нет, – если бы Боцман не спросил, я бы сказал, что знаю старого доброго капитана, который был не старым и не добрым.
– А кто такие богоборцы?
– Я думал, ты забудешь про них спросить. Богоборцы – это ещё одни неудачники. Они Богов на свалку выкидывают. Как только сторонников у кого-нибудь божества становится мало, эти маленькие создания тут как тут. Выглядит типичный богоборец примерно так: росточка маленького – весь рост в челюсть ушел, зато зуборезка что надо, может кирпич пополам раскусить; лоб низкий весь в жировых складках, оттого постоянно потеет; глаза мелкие, тёмные, близко посаженные, из-за густых бровей их почти не видно; затылок скошенный, для мозга оставляет пространство с грецкий орех, не больше; фигура колченогая, к земле жмется. Главная задача – уничтожить Богов неправильных, и установить Богов наоборот правильных. Один пантеон – на свалку, ради другого – кровавая баня для всех, кто против или хотя бы не за. Но память-то у них короткая: детишки считают, что их родители верили во всякий отстой, а значит – всех Богов на кладбище, под одобрительный рёв. Вот такой повторяющийся процесс. Я был на кладбище – сумрачное зрелище. Есть теория, что и буквоеды, и богоборцы это не люди вовсе, а маскирующиеся под людей драконы, бред, конечно, но что-то небредовое в этом всё же есть. А, быть может, не драконы, а только их слуги, искусно прирученные тварями. Приручают драконы людей обычно на Золотого Тельца – этот божок единственный, которого богоборцы не волокут на свалку, а ставят во главу угла своих жилищ. Но это всё не главное.
– А в чём главное?
– Ты думаешь, оно спрятано где-то? Смотри, что делают люди: одни борются с Богами, другие жрут буквы, третьи убивают всех, кто не похож на них, четвертые идут по пути мудрости и думают, что набираются её. И в чём правда, Боцман? Когда коловороты просто пили пиво – они никому не мешали, и им никто не мешал, а как только они стали мочить всех вокруг, все вокруг замочили их. Но ты думаешь, что свободные строители лучше? Они строят мосты там, где мосты нужны, им никто не мешает и они никому не мешают, но как только они начинают строить мосты там, где мосты вовсе не нужны – мосты ломают, на свободных строителей сердятся, начинаются их гонения. Одни считают, что звёзды – правильные знаки, а кресты – дерьмо, другие – наоборот, это глупость звезданутая и крестанутая соответственно, среди звезданутых опять-таки идут споры: сколько лучей должно быть на самой-правильной-звезде, среди крестанутых примерно такая же борьба не затухает ни на миг, сколько перекрестий на истинном кресте и в какую сторону правильные люди креститься должны и лопасти у креста загибать. Ни один символ не круче любого другого рисунка, – тут я заметил, что Боцман начинает кукситься, и решил закруглиться, что тоже было символично. – Насилием ничего не решишь. Возьмём стрелка, типичный случай насильника на дальнем расстоянии: стрела выпущенная из лука или арбалета – эта бегунья к сердцу цели, всегда имеет свою сестру, которая летит в обратном направлении, и её полет всегда заканчивается в сердце самого стрелка. Это я к тому, что прежде чем истреблять нечисть (с твоей точки зрения) в окружающем мире, очисть от неё свою голову. Ты думаешь, что я ответил на твои вопросы? Да я просто городил чепуху, в этих словах нет истины, это просто слова. Я ничего не знаю о драконах, змеях и правильном пути. Загляни лучше внутрь себя. Сердце тебе подскажет…
(Да, мама, я точно не стал волшебником, я даже на проповедника средней руки не тяну, но может оно и к лучшему – есть шанс стать полным Д)
– Я давно предполагал…
Но что давно предполагал Боцман я узнать так и не успел. Видимо, мои слова явились той последней каплей, что переполнила чашу, и из куколки внутри у известного запускателя змеев вылетела «бабочка», то есть способность к незамутненному восприятию, и она отвлекла своего обладателя от бытовухи. Он замолчал и молча пил. Долго это продолжалось или нет – не помню, я же тоже молчал и пил, пил и молчал. До самого бунта это продолжалось, а на бунт пошли с похмелья – то есть в лучшем для сего мероприятия настроении.
Мы даже песню сочинили: "Раз пошли на дело Боцман и земфира", третий куплет правда не очень получился, с сантиментами переборщили. А в целом ничего так вышло и за столом последней нашей совместной пьянки песню исполняли раз двадцать. Мы знали, что многие из нас не увидят проснувшуюся королеву, или королеву не проснувшуюся, поэтому не халтурили и пели от души, профессиональные певцы отдыхали где-то в другом месте… Но это уже в прошлом. А настоящее выглядит следующим образом: наш отряд двинул к колокольне.
Со стражей внешних ворот разобралась Мур – она искала смерти, но не сейчас, девочка, не сейчас, рано тебе ещё в гости к курносой… А вот стражу у внутренних ворот взял на себя уже я.
– Здравствуйте, ребятки!
– Не подходи, убьем! – по-доброму ответили они.
– Как же вы меня убьете, я же королевский шут, а знаете ли вы, как было тяжело насмешить её величество? А потом ваш этот Маркел, сукин кот (их пальчики на спусках арбалетов дрогнули) мне голову повелел отрубить. Голову с плеч, всего то за пару обидных слов! И что? Ничего не вышло! До сих пор, – верчу головой, – прекрасно держится! И что же, вы надеетесь сделать то, что оказалось не под силу целой армии? – я немного преувеличивал.
Они надеялись.
– Ближе не подходи! – крикнул один.
– Без пароля нельзя! – оправдался другой часовой, как ни как за мной наблюдались злобные бунтари, а за спиной часового поскрипывали лишь запертые ворота – есть над чем подумать служивому, а, подумав, попытаться переложить ответственность за принятие решения на кого-то другого или кого-нибудь (вестимо меня) застрелить.
Я подошел ближе и без пароля. Они оба выстрелили в так и не назвавшего пароль человека. Но вот незадача, пока я им рассказывал о нелегкой своей судьбе, правому охраннику (с моей стороны) показалось, что я смещаюсь мелкими шашками вправо (с его стороны) а левому (с моей стороны) привиделось, что я шаркаю налево (с его стороны) и когда они одновременно нажали на то, на что им было положено нажать (то есть выполнили долг часового на все сто процентов), то весьма удивились тому, что их стрелы попали им же в животики. А в мой животик, никто так и не попал, но я этому не удивился – он не любит переваривать и уж тем более не переваривать всякие палки-стрелки.
Дальше просто: надо было вскрыть ворота – вскрыли. После того, как на колокольню вознёс нить ползунок, оставалось только затащить Боцмана к колоколу – вот с этим возникли некоторые трудности. В нас стреляли со стены и ряды тягачей редели. Меткие подобрались стрелки на стенах – сняли всех кроме меня. Видимо, мой красно-фиолетовый наряд идеально сливался с серой каменной мостовой (покровительственная окраска). Для одного тянущего тонкую и не рвущуюся нить лупоглазиков Боцман являлся почти неподъемным весом. Он воистину Тяжёл с большой буквы «Т»! Я аж взмок, да ещё руки скользили по ветке чёрного бука, на которую была намотана та самая нить, что связывала меня и Боцмана… да ещё и эти свинцовые колокольчики меня по спине бьют… ух ты – массовка подтянулась! Маленький, серенький гвардеец, бежишь меня своим мечом проткнуть! А я вот головой мотну… ой, что это ты упал, висок свинцом проломил? Ати батюшки! Не надо так спешить, не надо мешать нам будить её величество! Наконец я затащил запускателя змеев туда, куда его надо было затащить. В него, слава Всемогущему, никто не попал.
Боцман не подвёл – ударил. Правда, потом упал. Звук его падения никто не услышал. Колокол слишком веско сказал свое слово. Честно говоря, я ставил в тотализаторе против пробуждения ВВ и с удовольствием проиграл 100 монет, пусть добрые люди порадуются, выиграв их.
Королева
От стены замка до колокольни – шагов пятьдесят, но пройти их надо было по воздуху, а ходить по воздуху солдаты серой гвардии не умели. Тем временем какой-то бунтарь (я с трудом узнала в серой фигуре Боцмана) уже раскачивал язык Векового колокола. Остановить провокацию мог теперь только точный выстрел из арбалета. Выстрел нужен был мастерским и такой мастер нашёлся – арбалетчик замер, целясь в темную фигурку под колоколом ему мешало несколько обстоятельств: цель двигалась, ветер свистел в левое ухо и особенно мешали слова магистра, который бурчал под руку: "Если попадешь – озолочу!" Но стрелок прошёл не один пограничный конфликт и давно превратился из желторотого юнца, коих выпускает казарма учебки, в матёрого ветерана. Даже то, что под ним было сто саженей совсем не сбивало его, он точно знал, что поразит цель. Джат – так звали арбалетчика – не любил высоты, не боялся, а именно не любил, но высоте его не сбить… Только вот мысль одна не дала выстрелить в бунтовщика: "А ради чего ты это делаешь?" И начинающий уже седеть ветеран не смог ответить на неё. "Да, есть долг, только вот перед кем? Ужель перед магистром? Или перед сворой из его совета?" – "Нет, присягу он давал королеве, и только ей принадлежало его сердце". Стрелок был слишком стар, чтобы верить в легенду, но он отлично понимал того молодого человека, который сейчас раскачивал язык колокола. Джат выстрелил, с разворота, прямо в брюхо магистру, аккурат под бляху с восемью бриллиантами на концах звезды.
Мне повезло: Джат был из тех, кто испробовал вкус эликсира долгой жизни, ему было больше трёхсот лет – практически столько же, сколько самому магистру – хотя по виду больше сорока бы никто не дал.
Но был и ещё один арбалетчик, его звали Джут и он тоже сделал выбор, но совсем другой: упреждение, дальность, ветер… Тетива должна была тренькнуть, но мигом раньше на шлем Джута опустился короткий меч – это Джат рубанул – так отец убил своего сына.
Всё? Мы победили?…
Нет… ещё один стрелок… не видно лица под капюшоном… целится… стреляет… так я не кричала никогда! Но мои ладошки не могли остановить посланницу смерти – стрела с белым опереньем прошла сквозь них свободно, не заметив моего желания сбить её с траектории. Я не успела обернуться, чтобы посмотреть попала ли она в Боцмана. Раздался громкий звук, что-то схватило меня за них живота, неумолимо закрутило и унесло…
Проснулась я в королевстве, очень похожим на моё…
