Сергей Иванович Чекалин
Бабушка, расскажи сказку!
Том
Здесь я не буду рассказывать о наших собаках, которые были у нас в деревне в период моего детства и отрочества. За это время их сменилось много. Вообще в нашей деревне в каждом доме была обязательно кошка, а вот собак было хорошо, если через двор, но, вероятно, и того не было. Назначение наших собак – это охрана дома и его окрестностей, определяемых домашним хозяйством.
Я немножко опережу события, по времени забегу сравнительно далеко вперёд, уже ближе сюда, и расскажу о нашей собачке (поскольку выше речь зашла о домашних животных), которую мы приобрели осенью 1987 года. Это больше относится уже к детству наших детей, сына и дочки. Так что этот рассказ получится «не в тему». Пусть он будет авторским отступлением…
Щенок был совершенно чёрный, породы – терьер. На семейном совете мы решили обзавестись собакой, благо, что стали жить не в коммунальной квартире. Сначала, с весны 1980 г., мы жили при двух старушках, Матрёне Илларионовне Самохваловой и Анне Прокофьевне Ларченковой.
У Матрёны Илларионовны были родственники: племянница Нина в Москве и где-то не очень далеко от Москвы, в деревне, – внук, от дочки, которая умерла молодой. У Анны Прокофьевны родственников никого не осталось. Во время войны, летом 1941 года, она жила в деревне в Смоленской области, немцы сожгли их деревню вместе с жителями, а маленькая Аня, тогда двенадцатилетняя, чудом спаслась, смогла убежать. В 1986 г. умерла Матрёна Илларионовна. Анна Прокофьевна очень тосковала по ней, прямо даже и заболела. Начались неполадки с головой, то газ забудет выключить, а то и зажечь, то забудет кран с текущей водой закрыть. Участковый врач, посоветовала ей перейти в дом-интернат. Мы ведь не могли за ней присматривать, при двух детях: дочке было десять лет, а сыну – восемь. Сначала Анна Прокофьевна не соглашалась на переход в дом-интернат, но потом, по совету своей подружки, согласилась. Марина, жена, полностью взяла на себя оформление на переход в дом-интернат. Комнату Анны Прокофьевны, как и полагалось, оставили за ней на полгода, со всеми её вещами. Мы часто навещали Анну Прокофьевну. Прожила она в доме-интернате почти три года, до 3 мая 1990 г. Ей там понравилось, подружек нашла, о кормёжке беспокоиться не надо было, да кое-что и мы привозили.
Через полгода мы стали хозяевами всей квартиры, поэтому и смогли приобрести чёрненького щеночка, за 140 рублей. Как сказал мой брат, что он лучше бы за эти деньги купил телёнка. Понятно, что в его хозяйстве в деревне телёнок больше пригодится, а собаку в дом кто же в деревне пускает, пусть бегает себе по двору, а то и сторожит на привязи. У брата и было таких в то время две собаки.
Щенка взяли двухмесячного. Первое, что мы стали обсуждать тоже на общем совете – какое ему дать имя. Думали-подумали и остановились на кратком слове Том. Кратко и звонко.
Первое время ему было тоскливо без мамы. Скулил невыносимо. Пришлось мне на время заменить ему маму. Я стал по ночам опускать ему с кровати руку в коробку, в которой была его постель. Потихоньку он привык к такому соседству, и уже начинал скулить, когда не было в его домике моей руки.
Продавцы Тома тогда сказали, что чёрный цвет – это не очень надолго, потом он должен стать серым. Так и произошло. К возрасту, кажется, одного года он превратился уже в серого терьера, даже пока ещё – терьерчика.
Гулял с ним, в основном, я. На поводке, который смастерил сам из какого-то длинного матерчатого ремня. На конце прикреплялся ошейник, на котором мы чернилами записали его кличку и телефон хозяев. Потому и гулял с ним я, особенно по утрам, что я по своему складу – жаворонок. Очень рано просыпаюсь, но уже после обеда – практически не работник. Тогда я был преподавателем в институте. Так вот, для меня работа с вечерниками – сущая каторга, потому что занятия заканчивались в то время, когда я уже смотрю очередной сон. В обеденное время мы с Томом практически не гуляли, только если в выходные дни.
Обычно наши прогулки проходили по улице Островского, которая идёт параллельно улице Пятницкая. По улице, дворикам и закоулочкам в сторону метро «Новокузнецкая»: к домику Островского, к Третьяковской галерее, к Лаврушинскому переулку. Иногда ходили, тоже дворами, в сторону метро «Павелецкая», примерно параллельно улице Валовая, всякими переулками, Монетчиковскими и Татарскими. Как раз мимо школы, в которой учились наши дети.
Когда Том был ещё совсем маленький, он обычно справлял малую нужду на улице и дома, немного приседая на задние лапы. Я всё ждал, когда же он будет делать это нормально, как и все собаки мужского пола. Его инстинкт, наконец, сработал. Однажды он подбежал к дереву, как и положено, обнюхал его, а потом довольно резко поднял заднюю ногу. Но это получилось так резко, что он упал на бок. И так случилось несколько раз за это гуляние, пока он не научился несколько осторожнее поднимать ногу.
В конце декабря 1987 г. мы установили небольшую ёлку, нарядили её. К нам сверху пришла соседка Зинаида с сыном Антоном. Ему было, я думаю, два с половиной года. Как же они, Антон и Том, смотрели друг на друга! А тут ещё и ёлка наряженная. От избытка чувств под Антоном появилась лужица. Не замедлил и Том с тем же. За компанию. При этом присев на задние ноги, ещё не научился пока этому, как и положено грамотной собаке.
Специально мы Тома ничему не обучали, получалось как-то само собой. Например, запрет входить в кухню, когда в ней кто-то из нас или мы вместе. В наше отсутствие, понятно, он уже полный хозяин квартиры. Это было видно по всем смятым постелям на наших кроватях. Но что хорошо, он не грыз корешков книг и не трогал наши тапочки. А то собачники рассказывали такие ужасы про растрёпанные тапочки, про книги и обои. Книг у нас было много, но они все размещались в полках, повешенных на стены, поэтому «ужасов» с ними быть не могло. Нас это миновало. Да мы, уходя, кухню на дверь и не закрывали. Он в таком случае, когда мы в кухне, ложился в коридоре во входной двери на паркет так, что его передние лапы оказывались на границе паркета и кафельного пола кухни. Если лапы чуть заходили на кафель, то достаточно было только посмотреть на него, он тут же отползал до разрешённого положения. А если это не действовало, то произнесённое кем-нибудь из нас слово «Том!» так же приводило его в необходимое разрешённое положение.
То, что он без нас заходил в кухню – это бесспорно. Как-то раз Марина, купила отварную рульку. Забежала домой с работы, она работала в школе недалеко от дома, положила на кухонный стол, а убрать в холодильник забыла, так торопилась. Первым пришёл домой я. Захожу в квартиру. Обычно Том радостный выбегает встречать. А тут, полная тишина. Думаю, что кто-то пришёл пораньше меня и ушёл с ним гулять. Но поводок на месте. Странно. Хожу по квартире, зову Тома. Тоже тишина. Смотрю, в коридоре, где у Тома место с его постелью и миской для еды, лежит большой кусок мяса, с косточкой, тоже не маленькой. Покусанный со всех сторон. Что такое? Мы ведь Тому таких «деликатесов» не даём. Время-то было горбачёвское, талонное, голодноватое. То, что Марина купила рульку – это просто везение. А тут, целый такой кус Тому!? Но вот под кроватью, чувствую, что-то движется. Заглядываю, а там наш Том, дрожит в предвкушении ожидания.
Но что он ожидает? Мы ведь его за случавшиеся шалости, а их было достаточное количество, никогда не наказывали битьём. Громко отчитывали – это да. А вот чтобы шлёпнуть – никогда. Нас, правда, научили, как «наказывать». Газетой, одной-двумя её сложенными страницами. Это совершенно безболезненно, но одно только замахивание таким орудием приводит собаку в чувство.
Понятно. Стянул, значит, наш «деликатес», «не вынесла душа поэта», поэтому и тяготится возможным наказанием. Взял прямо со стола, для чего ему надо было забраться сначала на стул. Я, конечно, разозлился на него, но оставшийся кусок рульки трогать не стал, косточку с мясом положил в его миску. Потом, когда все собрались, мы решили эту часть рульки выдавать ему порциями с кашей, которую ему готовили в той же кастрюле, что и себе. А косточка ещё долго была его забавой.
Как часто говорят, что у животных инстинкт. Но очень уж не подходит под это его поведение во время всей истории с кражей рульки. Мы же его никогда не наказывали. Тогда почему же он спрятался перед нашим приходом? Вполне может быть, что он рассуждал, по-человечески, таким образом:
«Я сделал очень плохо. Просто невозможно плохо. Даже и при хорошем отношении хозяев ко мне, они вправе отлупить меня чем попало. Поэтому спрячусь-ка я под кровать, а там – что будет».
Чисто детский поступок, спрятаться на первый момент.
Том вышел из-под кровати с поджатым хвостом, которого у него почти не было. И смотрел на меня, как нашкодивший ребёнок, хотя я ему ещё ничего не говорил о его проступке. То есть он знал, почему он спрятался, догадывался о том, что сотворил. Догадывался и о моём состоянии в этот момент. От инстинкта здесь ничего не остаётся. При инстинктах не рассуждают, а здесь – налицо его рассуждения, без которых не спрячешься под кровать и без которых не посмотришь виновато в глаза хозяину.
Да это и не я один такой «наблюдательный». В одной из книг известного геодезиста-исследователя и путешественника Григория Федосеева описан примерно подобный случай с их собаками Лёвкой и Черней. В одно время их бригада разделилась на две, чтобы идти разными маршрутами: одной сплавляться на лодке по реке, а другой идти по суше. Собак тоже разделили: Лёвка был прикомандирован к лодке. На одной из стоянок второй бригады вдруг исчез Черня. Ночь прошла без него, а потом он возвратился, но, почему-то, вместе с Лёвкой. При этом Черня, как ни в чём не бывало, обежал всех по очереди, поздоровался, а Лёвка ни к кому не подошла, ушла и легла под куст с каким-то виноватым видом. И хотя её просили подойти, она не подходила и виновато поджимала хвост. Потом оказалось, что Лёвка сбежала от группы с лодкой, поймала где-то годовалого медвежонка (она любила медвежатину, даже больше – медвежье сало) и полакомилась вволю. А Черня каким-то образом это всё пронюхал и убежал к месту пиршества. Пришли «домой» уже вместе. Вот эта Лёвкина вина и отражалась на её поведении. Вероятно, потому она и чувствовала себя виновной, что возвратиться-то она должна была не сюда, а к тем, к кому и была прикомандирована.
Это почти так же, как в моей книге «Заветные сказки». В какой-то главе я писал о человеке, что это за существо, что он значит. Вот там я и написал, что определений «что такое человек?» может быть очень много, и в целую книгу не поместится. Например, вот это: «Человек, это существо, которое привязало к палке камень, зная, для чего это делает».
Так же и с Томом. Он спрятался, поскольку знал, что сделал плохо.
Но эти рассуждения и мысли, вероятно, оттого, что очень этого хочется…
У Тома была любимая резиновая игрушка, прыгучая такая. Бросишь ему, как будто бросишь, он уже весь вспрыгнет, поглядит быстро по сторонам, но понимает, что его обманули. А когда игрушка полетит по коридору или по полу комнаты, тут уж он за ней помчится. Ноги по паркету скользят, пробуксовывают. А паркет у нас мощный, дубовый, скользкий. В каждой комнате дощечки разных размеров.
Найдёт Том игрушку, принесёт и, как будто нехотя, отдаёт в руки, давай, мол, ещё. А когда-то и не даёт. И если ты перестаёшь у него отнимать, то тут уж он сам отдаёт её в руки либо положит с тобой рядом на пол. А то ещё положишь эту игрушку на полочку над дверью. Том сидит и пристально на неё смотрит, считая, что она упадёт от его пристального взгляда. Читал он, вероятно, Константина Паустовского, у которого в одном рассказе есть такое, что, мол, свеча горела так тускло, кто, казалось, погаснет от пристального взгляда. Но игрушка не падала, пока ему её не сбросишь. А уж тут он во всеоружии, начинает метаться с ней по всей квартире…
Приехали как-то мои родители. Они жили в посёлке Узуново по Павелецкой дороге. Как раз Павелецкий вокзал был недалеко от нашего дома на Пятницкой. Всегда что-нибудь привезут. Наварят холодца, яиц несколько «трафареток», как говорил отец. Холодец отец замораживал, привозили ледяным, в «окорёжках», так тоже отец говорил. А то и кур, если повезёт там купить, творогу наделают. Само собой – со своего огорода – картошка, квашеная капуста, редька, свёкла, морковь.
Отец мой работал в совхозе пчеловодом. Всегда у него были собаки, для охраны пасеки. Чаще всего выбракованные кавказские овчарки. У нас в архиве есть фотография одной такой собаки. Её выбраковали из-за короткой нижней челюсти. Печенье с земли, например, взять она не могла. В деревне у нас, когда мы жили в степных краях, тоже всегда были собаки. Но в дом собак никто не пускал. Их место – двор и улица. Не то, что кошка. У неё, кроме двора и улицы, ещё и дом, даже может и рядом с человеком поспать, полежать, поласкаться с ним. Собака была и в деревне Яковлевское, где жили родители до получения квартиры в посёлке.
Но это была собака у подъезда их дома, ничья и породы никакой. Эта собака тоже есть у нас на фотографии 1977 года вместе с начинавшей ходить дочкой: на переднем плане – сидящая наша собака, на втором – осторожно переступающая по траве дочка, а на третьем плане – бабушка Вера (для маленькой дочки – прабабушка). Следит, как бы чего не вышло. Ребятишки собаку просто замучивали, верхом катались, таскали за шерсть. Но она только морщилась и даже не позволяла себе на них огрызнуться. При случае только убегала от шалунов. Вот тебе и «никакой породы». Она сторожила наш общий дом и территорию вокруг него. Однажды мимо пробегала свора чужих собак, произошла драка, в которой наша собака погибла. Драка была такая остервенелая, что собаки не обращали внимания на людей, которые их разнимали…
Так вот, приехали в очередной раз родители, а у нас в квартире собака. Отца как-то даже передёрнуло, так он это воспринял. Мама-то ничего, сразу с Томом стала заниматься, а отец косо так на это смотрел. А мы им демонстрировали все способности нашего питомца, которым он уже обучился к этому времени. Игра с его игрушкой. Потом научили его переворачиваться через спину, им тоже продемонстрировали. Вот это делалось незаметно для окружающих. Сижу я, например, на стуле. Говорю тихонько: «Том!», а сам пальцем, так, чтобы Том видел, а другие – нет, делаю круговое движение. Это ему команда, чтобы перевернуться на спину.
И ещё. Сидим, смотрим программу «Время». Уже заканчивается. Я смотрю на Тома, он – на меня. Ждёт «заветного» слова «гулять». Закончилась программа «Время», я говорю Тому:
– Ну что, Том, пойдём?
Том насторожился, но другой реакции пока нет, поскольку не прозвучало «заветное» слово.
– Гулять-то пойдёшь? – спрашиваю.
Тут уж он взвивается до потолка, прыгает около меня, по комнате бегает. Но я ещё не всё сказал. Говорю:
– А где твой поводок, неси его сюда.
Том реагирует, понятно, на ещё одно заветное» слово, «поводок». Он бежит за ним к входной двери, где и лежит, дожидается своего часа этот поводок, тащит его в комнату. Вторым заветным словом, равным «поводку», было слово «верёвочка». Это я сделал для разнообразия, так больше видно, что не всё тут просто.
Смотрю, а отец просто ошалел от такого нашего «диалога» с Томом. Зауважал нашего питомца.
Пришли мы с гуляния. У отца в руках Томина игрушка. Смотрю, а отец стал с ним играть, как и я. Ну, слава Богу! Образовалось. А то ведь могло и по-другому получиться, не принял бы его никак.
Утром, слышу, в комнате, где спали родители, мамин смех. Вхожу, а мама рассказывает:
– Ну, какой же Том-то умный! Я просыпаюсь, а он сидит на полу, голову свою положил ко мне на подушку и смотрит на меня. Я, прямо, сначала испугалась.
А за завтраком отец, посмотрев на нас, сказал:
– Да вы, наверно, с ним из одной тарелки едите?
– Ну что ты, папа? Из какой одной тарелки? – отвечаю я. – Просто у него такая же тарелка, как и у нас. Она, вон, и с отметиной, чтобы не перепутать.
Сказал, а приведись такому случиться, и ели бы из одной.
Ели не ели, а случай такой представился. Нашему институту в 1990 г. дали участок земли рядом с Вельяминово Домодедовского района для огородничества и под строительство дачного домика. Наша семья тоже получила участок, десять соток. Приехали мы туда все вместе, Тома тоже взяли. Июнь, жарко. На соседских дачных участках попросили воды, набрали её в полиэтиленовую канистрочку, которая имела две крышки-чашки, чтобы из них можно было попить. Сидим под дубом. Ребята наши попили, я себе тоже налил, поставил рядом. Слышу, вода плещется, как будто. А это Том, которому уже налили отдельно в какую-то посудину, лакает из моей чашки. Напился он, я вылил остатки, чуть сполоснул, себе налил и тоже попил.
Да и за другим примером далеко ходить не надо. В семье сына сейчас проживает собачка Симба. Вот, только что, мы смотрели небольшой фильм, как сын скармливает Симбе ложечкой арбуз. Так и хочется сказать, что одну ложку Симбе, а другую – себе. Но, конечно, ничего такого не было. Но ложечка-то не Симбина, а общая, столовая.
Кстати, в 2017 году Симба жил у нас на даче вместе с нашей внучкой практически два летних месяца. Так вот, Марина его приучила не попрошайничать, когда мы едим за столом. Ели мы на веранде, и на веранде же, у входной с улицы двери, стояла его пластмассовая конура. Достаточно было посмотреть Симбе в глаза, чтобы он ушёл в конуру и не высовывался. Сын очень удивился такому его поведению: «Как же это у вас получилось?»
Опыт потому что богатый…
В посёлке, где жили мои родители, у нас уже был небольшой участок с домиком. Огородом там занимались родители, а мы приезжали с детьми на лето. В основном – Марина. У меня были летние практики со студентами по Ярославской дороге. А это очень длинный путь. Практически через всю Московскую область по направлению север-юг. 70 километров до Москвы, да ещё 170 от Москвы до этого посёлка. Вместе с ними в домике обитал и Том. Когда ходили к родителям, то собачку с собой не брали, поскольку пришлось бы её заводить в квартиру. У родителей была квартира городского типа. Как бы отец не относился к Тому, но, я думаю, ему всё равно было бы не очень приятно видеть в своей квартире собаку. Мы его оставляли на даче, привязывали. Мама, я думаю, была бы и не против присутствия Тома в квартире.
Вот что интересно. Казалось бы, всё время на улице, бегает по участку, звенит на прохожих. Но это для него как квартира, поскольку слово «гулять» им и здесь, в такой ситуации, воспринимается так же, как и в московской квартире. То есть «гулять» – значит выйти за ограду.
Часто ходили в лес, на речку. Том бежит в густой траве впереди нас, а то и сбоку, но никогда – рядом. Убежит далеко, нас не видно. Вот он встанет, как суслик, на задние лапы, а передние висят так же, как и у суслика, увидит нас и снова побежал по своим делам…
Как-то в Москве переходили с ним без поводка через Пятницкую, на углу типографии Жданова (тогда она так называлась). Он побежал и попал под машину. Повредило ему ногу. Марина тут же отправилась в звериный травмопункт, зашили там, забинтовали. Том долгое время после того, как была снята повязка, ещё прыгал на трёх ногах, хотя необходимости в этом уже и не было.
В Москве мы жили на очень оживлённой улице, в самом конце Пятницкой, у Садового кольца и Добрынинской площади. Эта улица была единственной, которая принимала на себя весь южный поток машин. На юг из Москвы, со стороны Кремля, поток машин формировался, в основном, по двум улицам: по Ордынке и по Полянке. Загазованность была мощная. Тем более – для собаки. Её нюх отбивался, надо думать, полностью.
Так однажды, в январе 1993 г., случилось с Томом. Гуляли с ним без поводка, он убежал в неизвестном направлении. Дома не был почти сутки. Утром я услышал у двери небольшое повизгивание. Открываю дверь, а за ней – дрожащий и мокрый Том. Он медленно так, виновато вошёл в квартиру и быстро потом к своей миске, сначала попить воды, а потом уж и поесть. Как будто всё успокоилось.
Через неделю он снова убежал. На этот раз – совсем. Мы писали несколько раз объявления, но ничего не получилось. Пропал.
В то время в стране было очень неспокойно и нестабильно. Известно, чем всё это потом закончилось, так называемой октябрьской революцией 1993 г., которая началась после выхода 21 сентября 1993 г. Указа № 1400 Президента Б.Н.Ельцина о роспуске руководящих и законодательных органов страны. Было мощное противостояние группы Ельцина с Черномырдиным и группы Руцкого с Хасбулатовым, которое 3-4 октября закончилось военными действиями, расстрелом Белого Дома.
В начале 1993 г. были сплошные перебои с продуктами. Говорили, что очень предприимчивые люди отлавливали на улице собак и превращали их в еду (пирожки с мясом, шашлык, фарш и т.п.). Всё может быть. Мы так и подумали, что с Томом случилось нечто похожее, потому что он не боялся чужих людей, подходил спокойно, если позовут.
Сейчас от него остался тот самый заветный поводок (верёвочка), который мы используем для крепления каких-либо вещей на багажник машины. И ещё. Том продолжает нам помогать. Мы его за всё это время два раза стригли, когда он становился очень уж обросшим. Его порода не линючая, поэтому шерсть вся оставалась на нём. Марина связала из неё две полоски, которые кто-то из нас, время от времени, при необходимости, привязывает на руку, ногу или поясницу. Помогает здорово.
