Ринат Ашрафзянов
Холст
В доме царила идеальная атмосфера семейной жизни, которую только можно было придумать. Завидев такую картину, художник обязательно бы воскликнул –просто картина маслом. Нет, нет, вовсе не картина художника Маслова, как бы можно было подумать. Ине о том, что картина нарисована масляными красками. А именно «картина маслом».
В доме царил запах ванили, растопленного сливочного масла и испеченных булочек, которые натюрмортом горкой были разложены на большой плоской тарелке, окаймленной синими, как ясный небосвод, морскими волнами. Заботливой рукой хозяйки все без исключения булочки были посыпаны сахарной пудрой. Толи у хозяйки было заготовлено много пудры, или она захотела горку из булок сделать похожей на заснеженные склоны гор Эверест или Эльбрус. Во всяком случае, вся макушка получилась похожей на горную снеговую шапку великих высоких гор. Цветовой контраст придавал рядом стоящий, наполненный апельсиновым соком стеклянный кувшин. Сам кувшин, ослепляющий сочными летними оранжевыми краскам и, был одной высоты с горкой из булочек. И все элементы этого натюрморта располагались на расстеленной белоснежной скатерти, сотканной из толстых белых ниток. А узоры на ней в точности напоминали морозные узоры на стекле.
– Милый. Налей мне тоже кофе, – стоявшая у шкафа с одеждой Мария почувствовала присутствие Сергея.– С обеда тебя дожидаюсь, без тебя не подхожу к столу, – она, не оборачиваясь, заканчивала перебирать верхнюю одежду семьи.–Ну, что ты встал как в музее? Это тебе не картина, чтобы смотреть и любоваться. Все, что ты видишь на столе надо есть, – Мария сзади обняла его за талию.
– Да я тут подумал, что мы ни разу так и не выбрались зимой в горы покататься на сноуборде. Саша мне много рассказывал о снежных склонах Эльбруса и о его большущей снеговой шапке. Которая, кстати, и летом не тает, – Сергей обернулся на жену, – Может этой зимой соберемся на недельку в Терскол?
– Отличная идея. Только ведь ни я, ни Васька не умеем кататься на сноуборде. Не уверена, что на лыжах-то получится у нас. И я что-то не помню, чтобы ты вообще на чем-то катался.
– Вот-вот, именно такой издевательский смех и твои прищуренные глаза меня возбуждают в тебе больше всего, – Сергей искренне посмеялся.– Для начала доберемся туда, а там уже будем думать, на чем будем скатываться с гор. Согласна?
– Да, я согласна. Я там не стала в комнате убирать твой круг памяти. Ты не представляешь, как мне приятно, что ты так дорожишь всеми нашими яркими событиями из жизни. Жаль, что следующую экспозицию ждать еще целый, длиннющий, год.
– Для вас я готов хоть каждый день собирать экспозиции.
– Папка, зайди ко мне в комнату, я тебе что-то покажу, – донесся до кухни Васькин голос.
– Ну, чего стоишь. Иди же к сыну. Обещаю, я не буду ревновать. Иди уже, я сама приготовлю кофе.
Сергей обнял Марию, поцеловал быстрым поцелуем в губы.
– Бегу, бегу, сын,– воскликнул он прямо у самого ее уха.
Весь пол в комнате был усеян игрушками. По разбросанным игрушкам можно определить, какие сегодня игрушки в любимцах, а какие ожидают своей очереди стать снова главными персонажами игр. Если считать правдой, что по уровню беспорядка в комнате ребенка можно определить его пол, то в этой комнате явно проживает самый яркий представитель мужчин.
В этот раз роль главных игрушек у Васьки выполняли красные, высокие как ножки кухонного стула, кегли. Они были выстроены неровным кругом вокруг него. Сам он, облокотившись на коленки, сидел в центре и с важным видом всматривался в каждую кеглю.
– Папка, кинь мне вон тот мячик, – воскликнул Васька, когда Сергей осторожно открыл дверь. Пока он открывал дверь, дверным полотном валяющиеся у двери игрушки сгреблись ближе к стене. Еще немного, и дверь вовсе невозможно будет открыть. – Нет, не этот. Мне нужен вон тот теннисный. Зеленый, с белой полоской. Да нет же, не этот. Это обычный резиновый мячик и вообще-то он красный.
– Держи, – наконец-то отыскав нужны мяч, Сергей кинул его в руки сына, – Что задумал на сегодня?
– Да я не могу придумать, как расставить кегли. Мне надо расставить их так, чтобы поле удара мячом по одной, все остальные кегли посыпались бы.
– Сын, это же кегли, а не домино, ха-ха, – громко посмеялся Сергей. На его громкий смех с кухни донесся любопытствующий крик Марии:«Над чем вы там смеетесь?»
– Да тут у нас естествоиспытатель работает над экспериментом, ха-ха-ха, – ответил он в сторону кухни.
– Серьезно – шутливо переспросила Мария все так же с кухни.
– Подойди, сам все увидишь. Мы на грани нового открытия! – все также выкрикивал Сергей в сторону кухни.
– Ну, пап! Не смейтесь! Помоги мне лучше.
– Ну, ладно. Давай поступим так, как меня учили на факультете физики, когда проводили эксперименты. Мой преподаватель мне всегда говорил, – Сергей сел на пол, по другую сторону круга напротив сына, – внимательно посмотри на задачу. Вот смотри, сын! Ты сказал, что хочешь расставить кегли так, чтобы после удара по одной упали все остальные. Верно?
– Да, пап. Может расстояние между ними сделать больше? Тогда будет как в домино.
– Стоп, проговори еще свою задачу. Давай вместе. Повторяй за мной. Расставить кегли так, чтобы после удара по одной, упали все остальные, – Сергей после каждого слова выдерживал паузу, чтобы Васька успел повторить за ним, – Понял суть задачи?
– Расставить кегли так, – задумчиво повторил еще раз Василий, – чтобы, ударив по одной… А, я понял, – воскликнул он, – надо просто переставить кегли в другую фигуру.
– Соображаешь, сын. Дам подсказку. Треугольник и начало игры в бильярд.
– Бильярд, треугольник, – прошептал Васька, – начало игры.
– Давай думай. Как получится решить уравнение, позови меня. Мне надо убрать картины.– Сергей взлохматил сыну волосы на голове. Выходя из комнаты, он плотно закрыл дверь за собой.
Некоторое время, около семи минут, Сергей просидел на стуле посередине галереи. Как и галерею, стул так же не тронули домочадцы. Таковы традиции, так заведено в его семье. Только он и собирает галерею, и только он убирает ее.
Сергей внимательно вглядывался в каждый холст, шел взглядом слева направо пока не остановился на картине с новорожденным сыном. Его улыбка, как растопленное масло, растеклась до самых ушей. Даже на миг показалось, что он отключился от реальности и вошел в нирвану. Ну а как еще можно было бы подумать, когда взрослый человек буквально растекся на стуле с загадочной и в то же время с счастливой улыбкой на лице? Никак иначе!
Из нирваны вытащил его разлетевшийся по всем комнатам стук и треск разлетевшихся в разные стороны кеглей. И сразу же из Васькиной комнаты вылетел громкий, радостный возглас «Я это сделал». Сергей тут же сел на стуле ровно, обтер ладошками лицо и даже помассировал обе щеки. Картины все враз померкли. Солнце ушло за горизонт, яркий день уступил место темноте. В таком сумеречном освещении комнаты Сергей принялся убирать галерею. Каждую картину, как уникальный бриллиант, Сергей упаковывал и бережно относил в подполье на предназначенное для картины место. Слышно было, как он нашептывал каждой:«Только не потускнейте, только не потускнейте».
Каждый раз, когда он проходил мимо кухни он встречался с зачарованным взглядом Марии, которая стояла у обеденного стола и наблюдала за каждым его движением. Серьезность и задумчивость Сергея сменилась только тогда, когда он уложил последнюю картину и закрыл подполье на амбарный замок. На обратном пути на кухне его уже ждала Мария. Она стояла в переднике у плиты, разливая свой фирменный борщ по глубоким тарелкам с голубой каймой.
– Ты купил успокоительные? – обеспокоено спросила она, не отрываясь от своего занятия. – У тебя слишком обеспокоенный вид, я волнуюсь за тебя, Сергей. Встреча с прокурором прошла не по плану?
– Как раз собирался это сделать. Налей, пожалуйста, стакан воды. Хотя нет, я сам, – в карманах брюк он нащупал пузырек таблеток. Только после того, как запил таблетку водой, он с облегчением выдохнул.
– Милый, тебе стало легче? Может, поешь и ляжешь спать? Отдохни от рисования сегодня. Мы с Васькой не будем тебе мешать. Я его быстренько уложу и сразу же нырну к тебе под одеяло. Как тебе такой план?
– Когда твои планы были плохи, они у тебя всегда чудесны, милая. Жду с нетерпением, когда ты нырнешь ко мне. Очень жду и уже скучаю, – он обнял жену сзади, положил свой подбородок на ее левое плечо, – я люблю тебя, – прошептал он, – как бы я без тебя и сына жил на этом свете?
– Мы недавно говорили об этом, Сережа. Мне больно это повторять. Иди спать, потом поговорим.
– Слушаюсь, идти спать, – как солдат, звонко воскликнул он. Шел девятый час вечера. Лунный свет, все больше в дом в дом окрашивая стены, пол и потолок в серебреные цвета. На затемненном полу спальни все четче прорисовывалась тень растущего за окном ветвистого дерева, которое с каждым часом становилось все выше и выше. Еще каких-то пару часов, и тень макушки дерева перекинется на спальную кровать. Во всем неосвещенном доме только под дверью в Васькиной комнате выступал теплый солнечный свет.
«Мансур с Азалией подошли настолько близко к воде, что каждая новая волна, образованная мощными взмахами крыльев орла, доставала до их ног. При каждой прибывающей волне они оба отступали назад. Они озабочено смотрели на торчащую из воды цепочку из тянущего орла, извивающего Васьки, который изо всех сил бьет руками по ногам птицы, и Сергея, который кричит изо всех сил: «Помогите»,прижимая ноги сына к груди. Абсолютно все взрослые перестали пытаться плыть к своим деткам, так и не отплыв достаточно далеко от берега. Все они стояли по колено в воде, приложив ладони ко лбу, со страхом наблюдали за ужасающей картиной. Они что есть мочи кричали издали, беспорядочно ударяли руками по набегающим на них высоким волнам. Но как бы они не старались, как бы их вены на шеях не вздувались от напряжения, их никто не слышал. Ни те, кто стоял на берегу, ни дети в озере. Только орел периодически устремлял на них свои огромные черные зрачки. Они, то сужались, то вдруг резко расширялись, словно помечали своих будущих жертв. В его взгляде нельзя было не заметить ухмылку и полное безразличие к страху людей, к их угрозам, к их слезам.
«Папа, держи меня крепче, не могу выбраться», – уже охрипшим голосом, покашливая, кричал Васька. Но Сергей не мог услышать его, он не мог и увидеть того, что его сын кричит, удерживаясь только с помощью рук Сергея, вцепившихся в ноги Васьки. Вот уже, орел поднял их на такую высоту, что ноги Сергея скрывались только по колено. Орел посмотрел вниз, прямо на зажмурившегося Сергея и сделал пару попыток стряхнуть его, резко опускаясь вниз и так же резко взлетая.
На противоположном берегу, перед самой лесной стеной медленной походкой появилась Юля, в своем любимом синем летнем платье. Обеими руками у своей тонкой талии, словно невеста, она держала небольшой букет из полевых цветов. Ее выражение лица выражало абсолютную безмятежность. Не отрывая взгляда от Сергея, она шла к нему. Вот ее ноги уже погрузились в воду, а высокие волны окатывают ее с ног до головы. Мокрое платье облепило все ее тело, еще раз подчеркивая ее молодость, ее спортивную фигуру.
– Милый мой Сережа, – пропела она ласковым, влюбленным голосом.– Почему ты не замечаешь меня? –она уже погрузилась в воду по пояс.–Отпусти, слышишь, отпусти. Я люб…»
Сергей открыл глаза и какое-то время лежал, пялясь в освещенный луной потолок. Мария уже крепко спала рядом, прижавшись лицом к его плечу. Очередная попытка полежать с закрытыми глазами не принесла ему желаемый сон. Немного поворочавшись, не мешая сну Марии, он все же встал и на цыпочках пошел в свою мастерскую. Из-под двери Васькиной комнаты по-прежнему исходил яркий свет. Как можно тише Сергей приоткрыл дверь, расталкивая ею разбросанные по полу игрушки. Через образовавшийся проем, он нащупал на стене выключатель и щелкнул по нему.
Часы в мастерской показывали половину десятого. На мольберте по-прежнему лежала недавно начатая картина их семейной прогулки в лес. Простояв несколько минут в позе мыслителя напротив начатой картины, он обтер ладошками лицо и, не производя шума, пошел во двор. На улице царила вечерняя прохлада, небольшой ветерок приносил запах ржаного поля.
– Эх, Юля, Юленька, – проговорил он полушепотом, – неправильно все это, – Сергей в телефоне нашел нужный номер и сделал вызов, – Добрый вечер. Пожалуйста, пригласите Юлию, – это был номер магазина «Художник». – Только сейчас понял, что время позднее. Извините, что побеспокоил, – виновато говорил Сергей, после женского ответа:«Алло, слушаю».
– Здравствуйте, Сергей. Юлии в магазине нет, – ответила мама Юлии, –но вы можете позвонить ей на сотовый телефон. Она сегодня весь день ждала вашего звонка, сказала, что вы договорились вместе рисовать какую-то картину. Даже рабочее место подготовила.
– Алла Георгиевна! Еще раз простите за поздний звонок. Совсем не подумал о времени.
– Сереж, все нормально. Мы сегодня с мужем до конца, приводим кое-какие дела магазина в порядок. На сотовый телефон ей позвони. У тебя есть ее номер?
– Да, есть. Она мне тридцатого звонила.
– Тридцатого? – чрезвычайно удивленно спросила мама Юлии, – Ох уж, эта наша Юленька. Доброй ночи Сергей.
– Доброй ночи.
Юля не взяла трубку. Вернувшись в свою мастерскую, он снял с мольберта незаконченное полотно с походом на природу и установил новый белый холст.
Все незаконченные картины укладывались имв веерном порядке, так, чтобы было сразу видно, где какая картина. Сергей мог по краешку картины понять, что на ней изображено и прекрасно помнил, что в них необходимо доработать.
Подходя к пачке незаконченных полотен, он заметил край картины, на которой изображена выхлопная труба гоночного мотоцикла. Скорее, он увидел не саму трубу, а ее конец. На краю картины был изображен хромированный глушитель мотоцикла. Сергей достал эту картину из стопки и поставил на мольберт, поверх нового холста.
На картине за рулем старенького мотоцикла «Ява» сидел шестнадцатилетний Васька, удерживая его вытянутыми ногами. Чтобы достать до асфальта, он был вынужден стоять на цыпочках. Своего роста было недостаточно. Мотоцикл «Ява» подарил Сергею его отец примерно в том же возрасте, что и Василий на картине.
– Я помню этот мотоцикл, – сказала заспанная Мария, внезапно появившись за спиной Сергея, – Я ведь только потом поняла, почему ты меня возил на нем так быстро, да и еще собирал все кочки, ха-ха, – шепотом посмеялась она. – Я бы тебя и без всяких кочек обнимала бы. Тебе нужно было просто сказать.
– Милая, в том юношеском возрасте мы мужчины, особенно пугливые и стеснительные животные. Тогда мне было проще разогнаться – и по кочкам. А ты со страха вонзалась в меня своими ногтями и не отпускала. М-м, как вспомню, так кровь теплом наполняется. Повторим, может быть? – шепотом посмеялся Сергей.
– Раздобудь вначале мотоцикл, гонщик. А потом уже и поговорим. Но в этот раз знай, ногти я хорошенько заточу.
– Это меня совсем не испугает. Все отдам, чтобы еще раз прокатиться с тобой по этим полям.
– Постой! Ты взаправду думаешь, что Васька будет так выглядеть в шестнадцать лет? Мне кажется, на этой картине ты чересчур взрослым его изобразил. Тут ему не меньше двадцати лет.
– Зато с таким видом его не будет останавливать полиция, – посмеялся Сергей, – меня-то в его возрасте часто тормозили, приходилось удирать от них. До сих пор удивляюсь, как они меня не поймали тогда.
– Сама удивляюсь. И еще не разбился. Ладно, я попить водички и спать. Не засиживайся. Знай, я тебе жду в кроватке.
– Постой, подожди! – обернулся он на уходящую Марию, – Как ты смотришь на то, если я сделаю целую серию картин взрослого Васьки?
– Было бы интересно потом сравнить эти картины с реальностью. Реальность-то она такая, зыбкая. Ты и сам знаешь об этом. Все, я ушла.
– Спокойной ночи, милая, – Сергей проводил ее взглядом, – я скоро! – воскликнул он.
С картиной он провозился до семи утра. Много времени ему не удавалось закончить картину. Только сегодня, как говорят художники, краска будто сама смешивалась на палитре, и сама же жирным слоем ложилась на холст. К этому времени на пути следования юного шестнадцатилетнего Васьки был нарисован горный серпантин, ведущий на самую высокую точку кавказских гор, на снеговую шапку горы Эльбрус.
– Только такие высокие цели будут у него. Иначе у него и быть не может, – прошептал Сергей. Положил кисточку в баночку с теплой водой, он отошел от картины на два шага назад, – прекрасное будущее!
****
Отборными, крупными каплями ливень барабанил по лужам, вздувая бесчисленное количество пузырей. Шквальный ветер смешивал дождевые капли с облаком пыли в тысячу маленьких осколков, которые врезались в незащищенное лицо Сергея. Все его лицо было испещрено кровоподтеками, а из рассеченной брови, после попадания в нее обломка кирпича, обильно сочилась кровь, заливая левый глаз. Его лицо и руки были покрыты коркой из спекшейся багровой крови вперемешку с грязным песком. О том, что он еще жив и все еще полон надежды, говорили его широко открытые глаза. Его беспомощность и сковывающий страх выдавали выпученные белые глазные яблоки с двумя светлыми струйками слез под ними на его измазанном кровью лице.
Александр, в боевой одежде спасательной службы, спиной закрывал Сергея от разлетающихся повсюду обломков. Он что-то кричал ему, тряс за плечи и даже ударил его пару раз по щеке. С гулом сирены во двор въехала скорая помощь.
По испуганным лицам столпившихся людей побежали синие блики. Александр размахивая руками над головой, побежал навстречу скорой как на таран. Машина резко остановилась рядом с ним, едва не задев его бампером. Александр подбежал к водительской двери, открыл ее и стал что-то объяснять водителю, маша рукой в сторону Сергея. Водитель и сидящая на переднем сидении врач одобрительно кивали, бросая украдкой взгляд на Сергея.
Александр захлопнул дверь машины, после чего побежал к своему другу. Скорая помощь проехала за ним и остановилась на обочине напротив стоящего посреди дороги Сергея. Как поступают спасатели в случае, если пострадавшее лицо полностью обездвижено? Александр забросил Сергея на плечо и донеся к машине скорой помощи, вбросил его в кресло для осмотра. «Не выпускайте его из машины» – прокричал он врачу, которая приступила к осмотру разбитой брови Сергея.
Сергей наблюдал через открытую дверь, как беспорядочно бегали люди, льющийся градом грязевой дождь, искрящееся туманное облако. Вдруг его внимание застыло при взгляде на стоящего в толпе мужчине в сухом кристально белом плаще и стоящего рядом с ним шестнадцатилетнего сына, которого он держал за руку.
Сергея зазнобило так, что его плечи стали непроизвольно дергаться, отдаваясь тремором в руки. Он начал привставать с кресла, но врач вовремя ухватилась за его плечи и оттолкнула его обратно.
–Артур, нужна помощь, чтобы его придержать, – крикнула она водителю. Сергей подался вперед, пытаясь вырваться из плена. Но все тщетно, врач всем телом навалилась на него. Только дождавшись водителя, который прижал Сергея к креслу, женщина-врач принялась промывать и обрабатывать раны.
Обездвиженный Сергей не спускал взгляд с мужчины в белом плаще и с его сына. Они смотрели в ответ на него, их лица не выражали никаких эмоций. Его озноб прошел, дыхание стало ровным. Ничто не отвлекало Сергея, ни прогремевший взрыв, ни сирены подъезжающих машин скорой помощи, ни постоянно мелькающие спасатели и врачи с носилками. Он даже не издал не единого звука, когда врач ему стягивал края кожи порванной брови.
Только появление в дверях Александра заставило Сергея опять дернуться, но пересилить навалившегося водителя у него не получилось. Александр громко кричал ему и махал рукой в сторону очередного прогремевшего взрыва. Сергей в ответ только вопросительно мотал головой. Для него крик друга был как беззвучное открывание рта, словно рыба, пытающаяся вздохнуть воздух. Александр ударил его по щеке ладонью и что есть силы крикнул:«Ты меня слышишь, Серега?».
Сергей растерянно закивал ему головой.
– НАШЛИ, слышишь Серега, НАШЛИ, – прокричал Александр, прижавшись своим лбом к его лбу. Сергей украдкой глянул поверх левого плеча друга, но мужчину в белом плаще и его ребенка уже не увидел.
Сергей проснулся. Подушка была мокрая, толи от слез, толи от взмокшего лба. Кровать ходила ходуном. Его знобило. Все попытки стащить с себя одеяло не увенчались успехом, тремор обеих рук не позволил даже уцепиться за него. Он попросту вывалился с кровати и с грохотом упал ничком на пол.
–
Просто дыши, ладно? Не торопись. Вдох, выдох, вдох, выдох, – говорил сам себе Сергей. Лежа на животе, он делал глубокий вздох и, насколько мог, задерживал дыхание, после чего выдыхал весь воздух без остатка.–Теперь еще раз. Ни о чем не думай. Все потом, потом, как только придешь в норму. Вдох, выдох, вдох, выдох, –он перевернулся на спину и, ухватившись за край кровати, очень медленно, без резких движений поднялся на ноги. Сказать, что он шел на кухню очень медленно – ничего не сказать. Он переставлял ноги на полступни вперед, не отрывая их от пола. Разок он попытался сделать большой шаг. Но в тот момент, когда он подался вперед и оторвал правую ногу от пола, его покосило набок. Сергей чудом удержался за дверной косяк. И опять он делает глубокие вздохи, его грудь поочередно вздымается и опускается.
Задержав дыхание на вдохе, он посмотрел на кровать, в которой в той же позе, в которой и засыпала, спала Мария. Только теперь роль его плеча исполняет потемневшая подушка. Солнечные лучи уже залили все комнаты дома. За окном слышался шум мотора проезжающих машин и разговоры двух женщин преклонного возраста. Эти самые бабушки каждое утро, в одно и тоже время, ходят по улице и всегда что-то громко обсуждают. Иногда даже можно было разобрать, о чем они говорят. Но главе четы Журавлевых сегодня явно было не до них. Даже больше, они его сегодня весьма сильно раздражали.
Дойдя до кухни с бешеной одышкой, словно он пробежал добрых десять километров, он все еще трясущейся рукой рыскал в проеме между кухонными шкафами. Но и эти движения ему давалась с большим трудом. Наткнувшись пальцами на пузырек с таблетками, он привстал на цыпочки, чтобы ухватить его. Но и тут его ждала досада. Пузырек резво выкатился и отскочив от стола, упал на пол. Сергей скатился на пол, опираясь спиной о дверку стола. Взяв в руки желаемое, он отщелкнул крышку и начал трясти содержимое, подставив ладошку к горлышку. Ему и трясти было не обязательно. Тремор его рук все делал сам. Часть таблеток разлетелась по полу, катясь в разные стороны. Все же в ладонь попало изрядно большое их количество, образовав кучку. Сергей одним движением замахнул все содержимое ладони в рот и стал тщательно их разжевывать, не пытаясь даже встать за водой. По его губам густой кашей стекала на грудь белая жижа. Громко выдыхая, он растянулся на полу.
***
В этой ситуации любой бы диагностировал у человека с таким поведением нервный срыв или паническую атаку. Читателю может показаться, что автор намеренно сгущает краски, пытаясь тем самым вызвать жалость к Сергею или более гуманное чувство – сострадание. Конечно же, нет. Этот читатель заблуждается.
Озорная, веселая, с тонко настроенным чувством юмора Мария как-то учила Сергея тому, как нужно смотреть на картины. А зачем нужно уметь смотреть на картины, спросите вы? Окажется прав тот, кто непременно убежден в том, что при правильном просмотре картины вы становитесь частью ее. Вы словно та самая кисть, которая положила каждую линию, каждый бугорочек. Вы становитесь тем самым художником, тем мыслителем, который уже заранее знает, к чему ведет каждая черточка на холсте или оставленный жирный сочный мазок золотой краской.
Рожь взошла разбухшими колосьями и доставала до самого синего небосвода. Ею было покрыто все поле с начала дороги до безграничного горизонта, отражаясь в небе золотистым океаном. Тут правила любовь и безмятежность. Своих гостей, которые свернули к ним со своей дороги, они окутывали своей заботой, соединяя их между собой незримыми нитями судьбы. Вот и Юлия с пылающим любовью сердцем уже давно поселилась в этих краях. Та самая дорога, с которой она вошла, давно уже осталась позади, она попросту стала незрима для нее.
Да она особо-то и не оборачивалась, и не пыталась оценить свои перспективы вернуться обратно. Ее взгляд, хоть и грустный, но полный надежд, был устремлен только вперед, туда, где как маяк находился темный силуэт мужчины. Он задумчиво и бесцельно бродил у горизонта, приглаживая ладонями ржаные колосья. Вздымающие волны из-под его рук окатывали ее целиком, пытаясь увлечь за собою, оттеснить ее назад. Но Юля каждый раз с завидным упорством выдерживала удар высокой волны, продолжая идти к своему маяку. Поодаль спиной к ней стояла Мария. Прикрываясь ладонью от солнца, она озабоченно смотрела куда-то вдаль. На ее лице отражалась тревога. Она вглядывалась в цветущее вдалеке ветвистое дерево. За его густой, зеленной листвой едва заметно прятался темный маленький силуэт.
Только громадный серый орел, лениво взмахивая могучими крыльями, парил над золотистым океаном. Своим зорким взглядом он осматривал округу в поисках жертвы. В его глазах можно было увидеть отражение спасателя Александра, находящегося неподалеку от темного силуэта Сергея, быстро приближающегося к нему прокурора, Марию, всматривающуюся вдаль, и Юлию, которая невозмутимо шла вперед, украдкой бросая робкий, но все такой же грустный взгляд на жену Сергея.
С неестественно громким криком, сложив коромыслом свои могучие крылья, орел со скоростью кометы упал на дно ржаного океана, оставив за собой огненный след. Рожденные высоченные волны устремились во все стороны, ударяя по всем присутствующим на поле гостям без толики сожаления и сострадания.
Вот картина, а вот ты. Теперь попробуй отойти от картины на два-три шага назад и оцени ее всю целиком. Проведи взглядом от нижнего края, до верхнего. Так! Только не спеши!
Сергей открыл глаза и увидел темный потолок спальной комнаты. Потемневшее окно говорило о наступлении вечера. То самое время, когда луна стала покрывать серебром все вокруг. В постели он лежал один, во всем доме стояла тишина. «А если я кого-то найду?»–громко выкрикнул Сергей. Наверное, каждый любящий отец и муж в этот момент поступил бы так же, как Сергей. Он ждал. Даже на долю секунды показалось, что его улыбка отдавала надменностью, полной высокомерия. Но это было всего лишь желание того, чтобы его любимые восторженно, выкрикивая радостные приветствия, кинулись бы ему на кровать. И как только надежда стала увядать, глаза стали всматриваться в конец коридора в поисках света, навостренные уши пытались услышать любой шорох, а в голове навязчиво зарождались вопросы «Куда все подевались? Я в чем-то провинился? Неужели любимая обиделась на меня и с Васькой сбежала к родителям?», раздалась громкая мелодия. Вибрирующий светящийся телефон лежал неподалеку от правой руки, почти на самом краю кровати, освещая всю комнату расплывчатыми цветными контурами от яркого экрана телефона.
– Алло, – ответил Сергей. Он был абсолютно спокоен и собран. Тремора и озноба как будто и не было.
– Алло, Сереженька. Весь день не могу до тебя дозвониться. У тебя все нормально? Куда ты пропал? Ты звонил вчера? – озабочено тараторила Юля, – скажи что у тебя все нормально, умоляю!
– Здравствуй, Юля. Все нормально. Был занят весь день. Сегодня как будто все с цепи сорвались, всем нужно куда-то ехать. Много вызовов сегодня, – валяясь в кровати, спокойным тоном говорил Сергей, – я звонил вчера обсудить нашу с тобой встречу. Мы вроде договаривались с тобой?
– Да, Сереж, договаривались.
– Вот я и хотел вчера заехать. Но не смог дозвониться. Зато с мамой твоей поговорил, ха-ха.
– Да, она мне говорила, что ты звонил. У тебя какой-то странный голос, какой-то хриплый, – озабочено спросила Юлия, – Что-то произошло, что-то случилось? Я могу приехать к тебе. Я хочу убедиться, что все нормально у тебя. Мария же не будет против, да и ее, скорее всего, не будет дома в это время. Тебе не нужно будет оправдываться. Прошу, прошу!
Юля звонила с городского телефона, который находился в задней комнате магазина «Художник».Вход в нее находился в аккурат за прилавком. Ее мольбы были настолько громки, а тон ее голоса отдавал такой озабоченностью, что заставил ее маму перестать перебирать литературу по искусству в глубине магазина и подойти к прилавку. По пути, она предусмотрительно прихватила влажные салфетки, которыми сразу принялась протирать все, что находилось в поле слышимости разговора. Сторонний наблюдатель сразу бы понял ее истинные намерения. Но в это вечернее время магазин был пуст от посетителей. А ведь, казалось бы, нормальная ситуация, когда родитель подслушивает разговор своего чада. Тем более, если речь идет об отношениях мамы с ее единственным ребенком, дочкой, которая как раз в это время отдает свое сердце без остатка. В какое-то время Алла Георгиевна даже замерла и прильнула ухом к двери. И как раз эта самая душетрепещущая ситуация и создала комичность, в которой оказался замешан случайный человек. Кстати, тоже мать.
Колокольчик на входной двери ознаменовал приход вечернего любителя живописи. Алла Георгиевна отпрыгнула от двери и сразу встала к кассе, украдкой бросая взгляд на дверь, из которой вот-вот должна появиться Юля. Так же быстро, как прыжок мамы, за дверью раздались звонкие удары каблуков, цок-цок. Едва Юля успела выйти из двери, как Алла Георгиевна с невозмутимым взглядом обернулась к ней.
– Доченька, я разберусь. Договори с Сергеем, – нельзя точно сказать, сколько времени стояла тишина из-за маминого конфуза. Юля стояла с широко распахнутыми глазами, пожирая маму своим недоуменным взглядом. Сама же Алла Георгиевна, виновато опустив глаза, водила салфеткой по прилавку туда-сюда и лишь украдкой бросала взгляды на дочь. Все действо происходило так, словно никакой посетитель-женщина не стояла в центре торгового зала с вопросительным выражением лица.
Сама же посетительница стояла напротив них и с интересом наблюдала за всем происходящим. Наверное, у нее не раз возникали подобные «интересные» ситуации и со своей дочерью. А какой любящей маме не интересно понаблюдать за тем, как разворачиваются подобные события в чужих семьях? Она то с улыбкой смотрела на возбужденную Юлию, сверлящую глазами свою маму, то окидывала понимающим грустным взглядом провинившуюся женщину, стоящую у кассы с опущенными глазами. Наверное, ее солидарность с Аллой Георгиевной требовала поставить точку в этой игре между крайним возмущением и робостью. Женщина-посетитель демонстративно покашляла. –Ступай дочь, я сама обслужу клиента!–робко проговорила Алла Георгиевна.
