Рахиль Гуревич
Адгезийская комедия
− Да, рассказывал, − кивнула я чересчур уверенно.
− Вот видите! Сразу вас узнала. Сразу! Все девчонки по нему сохли. Даже мы первоклашки… Ой. Ника! Где эта противная Ника?
Женщина снова закурила.
− На моего отца охотились, − тихо сказала она. – Он сам виноват. Несколько лет возились с этим памятником. Он привык во всё вникать, он же реалист, ему важен характер, формалистов на дух не переносил. Все материалы он доставал, всё вынюхивал, я только рисовала, ну и лепила. Хотя скульптор по основному образованию папа, я-то художник. Пошли какие-то секреты, он купил перстень барона. Ну так ему сказали. Чтобы перстень помог, ну энергетика там и всё такое, погружение в прошлое, в среду и атмосферу старого Веретенца – центра могильных плит. У кого и где купил папа перстень, не знаю. Но радовался как ребёнок. Перстень пропал в итоге. Не знаю, почему. В сейфе лежал. Говорят, какие-то драгоценности нашли в тумбе ножной швейной машинки, в кружке по шитью. Несколько экземпляров. Брошки и ещё что-то, но ценности не представляли. То есть оказалось не драгоценности. Безделушки, искусные подделки, но старые, с монограммами. А настоящие камни, кольца, перстни где-то осели. Отец купил именно такое − настоящие. Ходит слух: самая ценная драгоценность барона – изумрудная или ещё какая то там стрекоза так нигде и не объявилась. Наверное, владельцы попытались бы продать, если бы нашли. Вся ювелирка рано или поздно всплывает, как и любое искусство. Деньги-то всем нужны. Так что имейте в виду. Вдруг из сотен тысяч квартир именно в вашей… Красивая история, не спа?
− Да уж, − сказала я. − Кому то рано или поздно повезёт. Одному из сотен тысяч улыбнётся фортуна, представляете?
− Я конечно же шучу, − улыбнулась художница неровными немного кривыми зубами. – Но в каждой шутке, сами знаете…
− Угу, есть доля не шутки.
− Ну а как ты хочешь? Как в лотерее… Но, скажу я вам, дело нечистое. Тут у нас в Веретенце странные творятся дела. Не потому что мой отец погиб, многие жалуются.
Я натужно сочувствующе кивнула.
− Сомнительно, извините, − возразил Сеня авторитетно, наверное специально, чтобы не вызвать подозрений. – Но спасибо за эту историю. Это знаете ли, всё легенды. Везде есть свои легенды. Вот ездил я в Абрамцево, там…
− Ой, Абрамцево… − всплеснула руками женщина и пепел посыпался Сене на одежду. − Он там не раз бывал, наш барон, он дружил… Ника! Ты где?! – вдруг закричала скульптор, я аж вздрогнула.
− Прячется она. Она же в прятки с вами играет, – сказала я. – Ника себе компанию нашла не по возрасту.
− Наверное, болтает про памятник. Хвалится… Как тяжело эта работа далась. Отец заболел, не присутствовал на открытии, я выступала, благодарила жюри конкурса, администрацию, бригаду. Хорошо, когда в родной земле и камень, и металл. Знаете, ведь, что у нас тут сравнительно недалеко первые рудники…
− У меня там дача, − сказал Сеня.
− Во-от.
− А я помню, как памятник открыли. Мне шесть лет, шарики запомнила, весело…
− Но я по-прежнему не вижу Нику, − забеспокоилась мать.
− Сейчас найду. Скорее всего за кустами.
– Во-он там белеет девочка ваша Ника, − Сеня подмигнул мне так заговорщицки.
Я побежала к пруду и дальше к газону, лицо у меня пылало… У любого бы зарделось лицо, если бы ему сказали, на кого он похож. Всё это избито и попахивает дурным сериалом, но всё же… А вдруг лотерея, вдруг выигрыш вопреки всем законам тервера у нас в квартире?
Я привела Нику. Она с гордостью вложила свою малюсенькую ладошку в мою и шла очень гордая. Она спросила:
− А ты ещё придёшь сюда?
− Приду конечно, когда время будет. А так я работаю
Я подумала, что никогда так не пряталась от своей бабушки. Кусты тогда были повыше и погуще, не то что этот стриженный под пуделя барбарис с его аккуратными овальными листочками.
− Спасибо, девушка. Ника убегает от меня. Скучно ей. После тренировки все сразу разошлись. Все бояться заразиться. Вот так и живём…
− А где вы тренируетесь? – спросила я. Я уже стояла. Надо было закругляться с этой познавательной прогулкой, меня трясло, как будто я на свидании с Кирей.
− Мы фигурным катанием занимаемся. У нас хорео. Первый день.
Её совсем не распирало от гордости за свою дочку, нетипичная мать. Но видно, что обеспеченные, культурные люди, а не курицы…
Мы вместе пошли на стоянку, Ника так и не выпускала свою маленькую ладонь из моей. На стоянке разошлись, Ника со мной даже стала обниматься. Я часто замечала, дети меня любят…
− Ты слышишь? – прошептал Сеня. – Даже дети знают про колечки с золотом. Запомнила, что она нам с самого начала выдала?
− Я ж не глухая. Да дети они ж подлые. Они подслушивают, подсматривают. Подлючие существа.
− Сходу выдали секретную инфу. – Сеня усмехнулся как то страшно. − Ты покойник, Мальва. Уезжай. – Он шутил. − Ты что не слышала, что она сказала? Ты похожа на барона.
− На этого упыря? Ни в коем случае! Мама Ники сказала, что нос типичный, тонкий и прямой. Она сказала, что я похожа на своего отца.
− Пусть так, я не спорю, − Сеня выставил руки ладонями вперёд, как бы принимая мяч, так делала Асколова: типа успокойся.
− У меня и так куча комплексов насчёт внешности. Но, вот, лицо меня устраивало всю жизнь. Всю жизнь до её слов. Зачем она нам это рассказала?
− Как ты скажешь – на стрессе. Милая доброжелательная, поддержала, что называется разговор, я думаю в благодарность за кувшинки, которые они так желали. Она же с юмором так говорила. Я её сразу по передаче признал. А ты, я смотрю, приревновала.
− Ну да, ну да.
− Я наблюдал за тобой, Мальва. Тебе впервые было неприятно. Киря, что ли, послал тебя в твоей Адгезии?
Я молчала и больше не отвечала ему. Гад!
− Стрекозу-то случаем не вспоминаешь?
− Каждую минуту! – не выдержала я. − Она на трюмо лежала в хрустальной баночке. Я ей сто раз любовалась. Бабушка уверяла, что это всё ненастоящее, подделка, ничего не стоит, говорила чешская бижутерия. Но стрекозой я любовалась, помню, обожала её. Но замочек был сложный, сама брошку прицепить не могла.
− Поздравляю, Мальва. Значит, она не прятала драгоценности, чтобы спрятать вещь нужно положить её на видное место.
− На трюмо лежали: цепочка, колечки, серьги бабушка редко…
− Были и серьги?
− Меня баночки хрустальные в восторг приводили… − я размечталась, сердце щемило от тоски, хоть с кем-то поделиться. – Обожала их, они тоже искрились. Там столько разных помад лежало, каждая пахла по-своему. Ещё пудреница. А в серванте стояли фигурки керамические, фарфоровые. Мальчик и девочка. Пастух и пастушка. … интересно.
− А где они сейчас, а Мальв?
− Зина заграбастала, как и всё остальное, мне так кажется. Она почти сутки была просто полной хозяйкой в квартире. Ей же, как родственнику, прикинь, в морге все бабушкины вещи отдали, и ключи.
− Фарфоровые статуэтки по-моему денег стоят. Но я не знаю точно.
− Я знаю точно. И приличных денег. Всё похитили, всё!
− Ну тогда бы металлоискателем не пикали, если бы всё, – мы стояли и ждали зелёного света на дороге. – Бабушка, видно, прятала в несколько мест. Очень грамотно. Слушай: − Сеня обернулся на меня и чуть не налетел на зебре на кого-то. – Слушай! Слушай… Может быть в нишах, где люстры висят, а?
− Да что ты, Сень, там электрик работал. Он же новые люстры чинил и вешал. Люстры-то бабушкины хрустальные украли давным-давно. Висели просто лампочки на каком-то уродстве, после страшные люстры, я их на помойку вынесла.
Солнце припекало ещё больше. Оно шпарило в окна. Сеня купил сгущёнку, сыр местный, похожий на творог. Но я ничего не хотела, я тосковала, я расстроилась.
− От сладкого, Мальва, энергия, − оправдывался Сеня. – Мозговая.
− Это ты мне будешь рассказывать?
Видно: Сеня снова в игре, снова в азарте. Сеня дома напился кофе, а выпил он две большие чашищи, поднялся с подоконника и сказал:
− Тут по ходу весь город за твоими сокровищами охотится… Сколько время?
− Два дня, − посмотрела я на телефон.
− Ну? – подмигнул Сеня. − Ааа… а не счистить ли нам неровности?
− Над плиткой штукатурю по верху. А она всё сыпится. Каждый день я беру топорик, делаю надсечки. Каждый день крошу. Держится крепко, ударишь топориком, и можно отколупить. Как надоел мне сизифов труд! − Я ударила по стене. Ещё и ещё.
− Тараканов не видела?
− Почему они должны появиться?
− Но вытяжка была затянута чулком.
− Н-нет. Не видела. Ни одного таракана за всё время.
− Странно, Мальва. Зачем тогда чулок натянули?
− Понятия не имею!
Глава третья.
Избавиться от стеллажей!
Странный Веретенец. Утром холодно и ясно. Сидели у кувшинок − стало припекать. Подождали доставку, перетащили от подъезда раковину, столешницу и коробку с краном − снова ливень. Да когда же кончатся дожди?! И как всегда дед западло: сели чай попить, Сеня отвинтил крышку пакетища сгущёнки – позвонили в домофон. Забирать мебель, от которой я всё никак не могла избавиться. Маленькая женщина в маечке на бретелях, в меру крепкая, наверное бывшая гимнастка или акробатка, вся в каплях дождя, стала хвалиться, что у неё муж столяр. Я смотрела сверху вниз на её округлые плечи, на них капало с волос, но она вообще не беспкоилась о причёске – абсолютно нетипичное для женщины поведение. Ну раз так в Веретенце меняется погода, буквально как в приморском городе, ну носи ты бейсболку что ли… Но нет. С волос капает, а ей всё равно, щебечет какие-то байки про мужа. Она имеет право, без вопросов: муж – столяр большая удача, как бы он сейчас пригодился. Он бы ручки за день поменял на окнах, рамы не успели бы напитаться сыростью. Женщина хвалилась, а я всё больше досадовала: Сеня должен обязательно ввернуть все ручки. Мне же клеить обои в комнатах, свежепоклеенным обоям сквозняки запрещены.
− Вы на автобусе? А то разбирать придётся, – сказал Сеня.
− «Газель» у нас, как и у многих столяров, газелька.
− А муж-то где, кто потащит это всё?
Женщина замялась:
− Мы грузчиков наняли.
− А грузчики где?
− Сейчас. Можно посмотреть, что вы отдаёте?
− Да пожалуйста, – я пригласила женщину в комнату, показала столик и раскладной стол. Неужели она в сети фото не видела?
− Нет, нет. ДСП нам не надо. Вот столик подойдёт.
− Он сломанный, − предупредила я, − трещина на столешнице и заплата внизу.
− Планка, – поправил Сеня.
− Планка − это упражнение для жирных баб. − Я взяла столик одной рукой и понесла в прихожую.
Но женщина прошла в следующую комнату.
− А этот стол не отдаёте?
Я потеряла дар речи. Это был бабушкин старый стол, на нём стояли инструменты, ножницы с каменьями появлялись именно на нём.
− Отдайте его!
− Я не размещала его фото.
− А-аа. Ну да. Ну да, где же выход?
Она совсем уже? − разбесилась я. Не видит, где выход? Хочешь − через комнату, хочешь через коридор. Где её глаза?!
Я молча указала выход и снова взяла столик.
− Так где ваши грузчики? – спросил Сеня.
− Сень! – предложила я. − Давай стеллажи по тамбуру оттащим, чтобы до лестницы.
Сеня понял. Он хорошо меня знал, чувствовал, что ещё пять минут и я прибью эту дуру, взялся за стеллаж.
− Вы тогда сами столик несите, − сказал я.
− Но как я пронесу его? Тут же шкафы!
Во тупая, подумала я. Но вы знаете, что выдержки мне не занимать.
− Вы стойте и ждите, мы вытащим стеллажи, дальше вы со столом. И грузчиков-то позовите.
− Они уже здесь.
Стеллажи были двухметровые и узкие, слямзенные из какой-то канцелярии последними жильцами, понятное дело, стеклянные дверцы Сеня снял, они стояли тут же. Мы ещё не успели перетащить первый стеллаж через порог (а это было непросто, ведь при входе в квартиру метровый отсек с совсем низким потолком: стеллаж пришлось вытаскивать в наклоне), как в тамбуре появились двое. Те, из двора, самопожирающие друг друга. Ничего себе грузчики! Я их сразу узнала по силуэтам и шортам, я стояла лицом к тамбуру и отпустила стеллаж, Сеня один пытался «перешагнуть» со стеллажом через порог, не удержал и бросил стеллаж. Раздался грохот. Из квартиры тут же выскочил внук Зины. Он совершенно точно стоял под дверью и прислушивался.
− Что? Что тут такое?
К нему вплотную подошёл один из тех двоих, он буквально ринулся на него.
− Что ты всем недоволен? Не видишь: мебель люди выбрасывают.
− Но шум, − замямлил внук Зины, − у меня ребёнок, я…
− Ребёнок твой мультики зырит, а ты отдыхаешь, взял отгул и всё-то чем-то недоволен, всё ему не так, − кривлялся второй издали, от тамбурной двери, и тоже стал наступать по коридору.
Я не смела посмотреть им в лицо. Ну это каннибалы-пожиратели, это не люди, это воскресшие из ада.
− Пожалуйста, друг наш, посиди тихо дома. Не прыгай ты, когда у соседей дела. Что ты всё вынюхиваешь? – мирно обратился первый. Тот который в оранжевом костюме.
Внук Зины ничего не ответил, за него ответил грохот захлопывающейся двери.
− Чё бешеный такой? − заметил фиолетовый самсебяед. Фиолетовый так звезданул по входной двери, в каком-то нереальном выпаде – след от кроссовки остался наверху, на уровне глаз.
Они как пёрышко схватили наш стеллаж и вынесли его за дверь, то же произошло и со вторым. Я только успела прижаться к стене, а Сеня просто неприлично пялился во все глаза.
Теперь коридор казался огромным! Как же долго стояли эти баррикады, как хорошо, что их забрали и как же вовремя припугнули моих застенных врагов.
− Давайте всё-таки помогу со столом, − сказала я женщине, которая тоже выпорхнула из квартиры.
− А я вот дверцы понесу и петли тут в мешочке! – вспомнил Сеня.
Мы вышли к лифту. Стеллажей уже не было.
− Невероятно! Как они так быстро? – ошеломлённо и задумчиво сказал Сеня.
− Так один шкаф тащит, другой – ещё шкаф несёт, сноровка. – улыбнулась как-то нездешне женщина. Вот мой муж…
− Невероятно. Фантастика какая-то! – перебила я. − Тут матрас выносишь битых полчаса.
− Но до помойки, в горку. − Женщина зашла в лифт.
Откуда она знает, где у нас помойка?.. Я поставила столик, Сеня – дверцы и мешочек. Лифт сделал попытку закрыть двери, но наткнулся на невидимое препятствие. Женщина улыбалась и делала мне ручкой «пока-пока»… Двери закрылись.
− Какие то монстры, супергерои, а не мужики, – почти возмутился Сеня. Я поняла: всё, что я ему говорила про Адгезию он то ли забыл, то ли списал на мою неадекватность. Я много раз повторяла ему про этих мужиков в шортах. Не могла же я ему крикнуть при них, что это они и есть. Сеня деликатный. Он может быть не согласен и промолчать. Я решила больше не рассказывать ему ничего. Скорее всего, он не верит ничему. Но куда он подевался в тот вечер? Человек в сапогах определённо уверял, что он со Смерчем. И Смерч подтверждал. И сам Сеня… Сеня же вспоминал и ребёнка тёти Светы. Сам же вспоминал. Ну ладно: забыл и забыл или недопетрил − всё равно, мне ещё о Сене думать в плане провалов памяти.
− Пойдём посмотрим, Сень.
− Но ливень! Надо же ручки ставить на окна…
− Пойдём. Прошу тебя, пойдём! Они во дворе гуляли с собаками. И меня волнует, где собаки, сожрали они друг друга окончательно или нет… − я решила пошутить.
− Мало ли кто тут во дворе гуляет. – Он не понял шутки. Он забыл! Он абсолютно точно забыл! − Ты тут и с бабушкиными подружками общалась.
− А ты со Смерчем!
Сеня никак не отреагировал и на это имя.
− Надо и нам будет, если вдруг понадобится ещё что-то, этих ребят нанять. Да. Ты права, надо спуститься, взять телефон.
Такое впечатление, что это не Сеня…
− Нет уж Сень. У них мы точно не будем просить телефон. У меня есть ты, а больше мне… − (я хотела сказать грузчики не нужны, но поняла, что обижу) – больше мне никто не нужен.
Сеня посмотрел на меня как-то странно (мы вышли из подъезда), взгляд его как- будто прояснился. – Мальва! Странные люди. Это не те мужики, которые друг друга жрали-то? И собаки их где?
Ого! Адгезийцы обрабатывают будь здоров. Измываются над Сеней, но почему-то решили привести его в чувства. Неужели из-за моих слов?!
У лифта на первом этаже стоял Смерч. Он укал и сжимал кулаки, показывая на дверь. Он явно о чём-то предупреждал!
Мы остановились под козырьком подъезда втроём. Смерч не раздражал, а радовал. Я же знала, что он в душе не такой. Он всё понимает, пусть и молча.
− Тут козырёк горелкой всё жгли и заливали заново цементный пол у входа. Положили доски, но особо одарённый наступил, и остался след, − рассказывала я Сене.
− Надо бы заново залить.
− Так два раза заливали. Но особо одарённые, ты же понимаешь, живут в нашем подъезде.
И, представляете?, тогда у меня даже мысли не возникло, что этот след как то связан с таким же в моей квартире! Совсем не подумала об этом!
− Смотри! Смотри Мальв! Что делается!
И снова солнце! Город снова погрузился в пар. Испарения после дождя были похожи на какие-то космические субстанции, которые отравляют человека и он становится жертвой инопланетян. До бульвара от нашего подъезда было ровно сто двадцать метров под тенью сосен, но я разглядела «газель» на обочине, в неё загрузили столик, в кабину сели эти двое. А женщина испарилась. Вот просто была и не стало на моих глазах.
Газель затарахтела и тронулась с места.
− Видел, Сень? Видел?
− Парит Мальва. Уехали? Ну всё, пошли домой. И вот ещё: как баррикадироваться теперь будешь?
− Пусть. Придумаю что-нибудь.
− И не боишься?
− Пускай меня боятся. – Как всегда днём я настроена решительно.
Тут мне позвонили. И знакомый голос – тех, кто всё собирался и никак не мог доехать, объявил, что сейчас приедет.
− Отдали.
− И столик отдали?
− И столик.
− Как отдали? Почему отдали? Вы же обещали.
Вот тупой, злилась я и отключилась. Я не разговариваю с дебилами, я ему ничего не должна. И так ждала изо дня в день, а он всё откладывал и переносил. Он перезвонил снова. Он был неутешен.
− Почему же объявление висит?
− Только что отдали. Сейчас закрою. А почему вы так расстраиваетесь?
И тут уже нажала на «отбой» не я. Мы переглянулись с Сеней. Я полезла в интернет, чтобы убрать объявление.
− То не забирали, то сразу двое. Хоть бы шоколадку какую, Сень. Или сгущёнку.
− Что ты, Мальва. От столяра-то? Не дождёшься.
− Ну тогда и хорошо, что ты не столяр. − Я задумалась. − А был ли столяр? В кабину сели два мужика. И один из них за руль!
− Не факт. Но странная дама. Комната рядом с прихожей, а она спрашивает, где выход. Другая комната рядом – она снова спрашивает, где… Сама зашла, три шага до комнаты, и дверь же.− Не жалко тебе столик? Видно ценный. За ним охотятся.
− Месяц не забирали. Отлично так охотятся.
− Хороший столик. Старинный. Вдруг в нём драгоценности?
− Мечтать не вредно. Я его сто раз двигала, деревяшка и деревяшка.
Смерч стал грозить и даже махать кулаками перед нами.
− Мальва! Он снова о чём-то предупреждает!
Смерч мычал и не успокоился, пока двери лифта не отделили его от нас. Ясно, что Смерч хотел меня о чём-то предупредить, но я заставила себя успокоиться. Смерч явно злился.
Сеня снова ел свою сгущёнку, и был странно задумчив… Я в это время распечатывала обои. Смотрела в интернете, как разводить клей. Оказалось, что в маленькой комнате, в той, где жила я, обои предполагались какие-то странные. На них были щупальца. Ну они там были художественно оформлены, но от этого щупальце не перестанет быть щупальцем. Я представила, как странные пятерни будет смотреться на стенах и запретила себе об этом думать. Будущие жильцы со странным вкусом оказались… Они вели себя со мной, как с прислугой. И обои выбирали сами, чему я была только рада, пока не разглядела щупальца − просто какие-то костлявые руки. Наверху кухонной перегородки для газовой плиты, после того как снесли антресоли, вывалился кирпич. Пусть, думаю, будет такой кирпич в стиле брутализм. Я в театре одном была (мама шила им костюмы) − там повсюду такие выщербленные стены. Ну театр был такой весь модный, я там чувствовала себя полной дурой, так и не поняла ничего на спектакле, на мой взгляд только костюмы мамины его спасали. Но вот кирпичи эти выщербленные запомнила и название стиля, который с гордостью объяснил задрипанный мужик, смахивающий на бомжа, а потом как-то мама его на канале «Культура» увидела, он оказался известным театральным критиком и самым популярным блогером о театре. И ещё на брутальных стенах такие брутальные фонари-бра торчали, как в сказках Андерсена, тоже под старину, ну или как в фильме про «Буратино» во время песни фонарщиков… Я жильцам рассказала, что такая стена в моде – они как то недоумённо промолчали. А руки костлявые на обоях – это значит нормально…
Сеня наоборот ожил, увидев, какие будут обои. Он развернул рулон по полу в большой комнате. Рядом положил ещё рулон.
− Сейчас чем уродливее тем моднее, норм, Мальва, не парься.
Сеня завернул ручки на окнах так быстро, как метеор, потратил всего часа полтора.
− Наверное сгущёнка это настоящее топливо, Сень. А я ещё жалела, что ты не столяр.
− Местная. Вкусная. Натуральная.
− Приторная, как вы её едите в таких количествах…
− Кто «вы»?
− Ну, парни.
− Так же как ты хлебцами хрустишь целый день.
− Сравнил. Хлебцы – это зерно, отруби, пэ-пэ.
− Поэтому тебя ветром скоро сдувать будет?
− Да ладно. – Я побежала в пустую прихожую, включила весь свет, посмотрелась в зеркало и не узнала себя. На меня смотрела странная девушка. Я точно выросла. Ну так я тянулась столько, когда стены ровняла. И я реально похудела ещё больше, огромные глаза, а под ними такие синяки – никакие тени не нужны. Губы почти синие, малокровные. Волосы грязные и всклокоченные.
− Да уж: пэ-пэ.
− Я бы тебя не узнал, Мальва. Но единственное, что могу сказать в утешение. Это лучше, чем жиробасить.
− А кто-то отжиробасил?
− Судя по тому, что Асколова фото перестала постить вообще, она-то точно поправилась.
− Норм я выгляжу. Просто я изменилась. – Я была в ужасе от самой себя. Но я не хотела показывать это Сене. А то подумает ещё, что я… что можно мной пренебречь. Но в принципе я поняла теперь Кирю. Я-то та-другая, в Адгезии, была реально я-прежней. А я-сегодняшняя совсем не то, что-то странное и всклокоченное.
Но ничего. Остались обои, и стены покрасить на кухне над плиткой. Ну и потолок тоже покрасить. Ерунда.
− Если не считать, что ты обои ни разу не клеила, − отозвался Сеня.
− Что Сень? Я разве вслух думала?
− Ты о чём? И как всегда перебиваешь, в этом ты неизменна. Я говорю: если не считать, что ты обои ни разу не клеила, то в сроки вполне укладываешься, если рассчитывать по трудодням.
− Ну ок.
Странно, думала я, Сеня откликается на мои внутренние реплики прям как адгезийцы. Уж не настоящий ли он? Не шутка ли он адгезийцев? – второй раз за день я стала Сеню подозревать. И ручки так быстро в окна ввернул, а там ведь вообще нереально было рамы соединить – я как ни старалась, у меня не выходило… Адгезийцы любят шутковать. Да уж: то Сеня не помнит ничего, то вдруг вспоминает, откликается на мои думы… И не разберёшь. Ну нет. Гуляла я точно с Сеней, у пруда-то. А может тоже нет? А может и девочки у Каменного пруда не было? Ну всё. Паранойя, добро пожаловать в гости!
