Рахиль Гуревич
Адгезийская комедия
− Это я тогда…
− В смысле? – я задала этот вопрос, хотя всё прекрасно поняла. Тем вечером она вскрыла себе вены, наверное в фильме каком увидела, или в сети прочитала, в разных группах о несчастной любви.
− Ну тогда. Ведь у меня никакого парня не было… Меня везде клюют из-за фамилии.
Самое ужасное, что в этом была горькая жиза: будь у неё другая фамилия, её бы клевали, но меньше, а тут уж без вариантов.
− У меня тоже нет парня, − успокоила я её. – Больше того, я и отца-то ни разу не видела. Разве счастье в этом? Мама-то у тебя есть?
Она ничего не ответила, глаза её заволокло слезами. Я прокляла всё на свете. Зачем я осталась с этой дурой, ну зачем? У меня впервые тогда защемило сердце. Киря-то мне писал, мы переписывались тогда весь год. Я была в ожидании поездки в лагерь в Киргизию. Был май, прошло первенство Москвы, у меня всё было клёво, не надо было больше самоутверждаться. Не надо было зарабатывать авторитет, контролировать себя, строить козни, интриговать. Наверное, я впервые кого-то из ровесников пожалела. (После узнала, что Неживая была на год старше меня.) И это было мучительно.
− Да брось ты. Не делай из мухи слона. Ну что ты в самом деле. – А что я должна была ей сказать?
Она справилась со слезами, успокоилась. Моя уверенность всегда и всем передавалась. Мы не только поели, мы даже ехали короткое время вместе в метро. Мы зафрендились в соцсети. Я ей до сих пор все посты лайкаю. Я не могу даже объяснить, почему. У неё всё норм, судя по фоткам из походов и всякому такому. Но что творится за стеной одного взятого аккаунта никто не узнает. Сколько было случаев, когда люди постят довольные фотки, а потом выпиливаются. И да: я вспомнила её имя, как только спустились в метро. Ну Лиза же! Я ж говорю: у меня память хорошая. Я её успела назвать по имени до того, как мы сели вагон и нашли друг друга в сети. Я собой довольна. Я уверена: больше она в этот лагерь не ездила. Да и Левицкая тоже, отказалась от бесплатных лагерей. Я осталась практически одна без Левицкой. Улыбина всегда, если что, поможет, но она больше не со мной, больше с Алисой, та, которая водомерка на полторашку. У них всё-таки специализация одна и та же. Кролист батисту не товарищ, как говорю я. Я так мучилась, что рассказала тогда Сене о шрамах у Неживой и вот он напомнил…
Глава третья. Стены не сохнут
− Только не говори, что тебе эта призрачная Зина вены порезала.
− Именно это она и сделала, Сень.
− Ну, если честно, я на стороне Зины. Некрасиво тогда вышло с этой девчонкой. Я, например, знал ещё в лагере, что она хотела покончить с собой, я видел, как её белую волокли в медпункт с пляжа. Но не стал тебя расстраивать. И я был рад, что ты тогда мне рассказала, когда с ней зафрендилась. Значит, совесть у тебя ещё не отшибло.
− Ну да, ну да. Я тебе про встречу рассказала, а не то, что Неживая у меня в друзьях. Ты все мои подписки отслеживаешь.
− И ты это знаешь, я ж не скрываю. Но как там в кошмаре?
− Самое ужасное, Сень в том, что ты не знаешь, что ты в кошмаре.
− Но рука-то у тебя плохо работала, когда я здесь появился.
− Это не из-за этого.
− Да что ты. А я думаю ровно наоборот. – Сеня снова стал рыться в пакете.
− Там на балконе холодос работает. Там ветчина и ещё что-то.
− Ещё что-то? Это интересно. И почему работает? Он же вроде был отключен?
− Ну потому что ты прожорлив как все тупые мужики. Для тебя включила.
Пока Сеня ходил на балкон, я спросила его:
− Извини за дубль. Как ты узнал, что у меня тут кошмары или видения из прошлого?
− Так это все знают.
− То есть? – опешила я.
− Я тебе просто не рассказывал. Ты же не верила, что мою маму сглазили.
− А это тут причём?
− Послушай. Ты же не верила ни во что это…
− Так я и сейчас не верю. Я тебе просто рассказываю, что здесь какая-то преисподняя на минималках.
− Ну так вот знай. Все тут говорят, во всяком случае, в нашем дачном посёлке, что у городских в Веретенце случаются во сне кошмары, вот как у тебя…
− Но, понимаешь, кошмары они ж у всех на земном шаре случаются. А тут дело именно в нашем доме. Он как бы на островке, я это поняла.
− Когда мама заболела, мы на дачу вообще перестали ездить, мама боялась.
− Ну всё. Хватит. Все люди мучаются от плохих поступков.
− Это ты сейчас здесь мучиться начала.
− Что ты ко мне привязался? Меня все любят, все уважают, в пример ставят. Что тебе надо от меня?
− Ничего. – Сеня сказал это так, как будто я – Неживая, такая же неразумная, и он надо мной подшучивает. − Я тебя знаю, ты же всё никогда не рассказываешь.
− Я тебе всё рассказала. Стой! Нож-то со стола возьми, что ты ветчину кусаешь?
− Мне и так норм. Да и ножа что-то на столе не видно. Лежал какой-то, мерцал, сейчас пропал…
−Ножи у меня ещё не пропадали. И не мерцали.
− Эти вонючие деньги, − лицо Сени стало напряжённым, он весь стал психпришибленным, он когда сытый, всегда начинал поучать. − Эти глупые деньги, если бы я был богат, я бы тебе выплачивал как за съём, лишь бы ты уехала отсюда, Мальва!
− Боишься, что и меня, как твою маму сглазят?
− Не смейся. Слушай, раз время есть, раз так рано…
− Я мало стала спать от перегруза. Не смейся. Ты бы знал, сколько приходиться корячиться, а после на карачках ползать, паркет оттирать.
Улыбка сошла с лица Сени и он сказал как заговорщик:
− Обещай, что не расскажешь.
− Да я и знать ничего не хочу, у тебя такое лицо, как будто ты погорелец.
− Вот видишь?! «Погорелец»! Разве ты раньше этак бы выразилась?
− Этак бы, − передразнила я.
− Если бы ты знала… Погорелец… Это всё Веретенец, Мальва! Слушай.
− Да не хочу я слушать. Мне и так жути хватает. Мне работать надо.
− Вот ты всегда такая. Ничего тебя не трогает. Никогда ты ни в ком участия не принимаешь. Ты только за себя Мальва!
− Ну понятно, я такая нехорошая. Я ледышка, да! А ты не знал?
Сеня тяжело молчал.
− Ну ладно, ладно. Ведай. То есть рассказывай. Мне интересно.
− Ты историю Веретенца знаешь. Мы с тобой говорили ещё в детстве.
− Ну да. Но… Не нравилась никогда.
− А мне очень нравилась.
− У бабушки меня ждали куклы, мультики, книжки про русалок. Не до баронов, и его булыжников. То ли дело малахит, например, и её зелёная стрекоза…
− Ты же знаешь, что у нас туту французы гостевали.
− Где? – не поняла я.
− В войну двенадцатого года французы у нас проходили. Они уходили в обход, по Калужской дороге, мимо Веретенца, а потом их выдавили снова на Смоленскую дорогу. И вот папа с соседом в нашем посёлке купили металлоискатель и стали искать клад. Иногда меня с собой брали. Мы надеялись найти клады французов.
− Дураки какие-то. Глупость. Это сделано, чтобы металлоискатели продавать, пустили слух среди дураков такие же, как твои сестра, пиарщики.
(Сестра Сени занималась пиаром их ресторана.)
− Нет, Мальва! Ты не в теме абсолютно!
− Я не в теме. Но я и не дура. У меня хоть и тройка по истории, но знаю, что французы зимой отступали. Они в снег, что ли, зарыли монеты?
− Почему монеты? Всё награбленное: драгоценности, фарфоровые статуэтки.
− Ойй… Ну ок. Да сто мильёнов человек раньше вас леса прошарили.
− Но ты права, всё пусто. Поисковики и чёрные копатели везде бродили. Везде искали. Леса бескрайние, такой у отца стал отдых – тихая охота, но не за грибами. Это болезнь, зависимость. И я не хочу тебя пугать, но среди кладоискателей убийства были. Это опасное дело, очень опасное. Отец запрещал говорить об этом вслух. Мама не верила. Ругалась.
− А ты верил?
− Верил! – сказал Сеня. – Ну, ребёнком был, что ты хочешь-то. Мне кажется, любой ребёнок мечтает о богатстве, ну там фильмы про пиратов, книги про остров, везде ж эти клады. Кончилось тем, что сосед получил зависимость больше отца и если шёл по дороге без инструмента, то чувствовал себя ужасно. И даже на участке ходил с металлоискателем. Это наркотик. Серёга, так звали соседа, верил в клад. И я тоже. Ну не смейся, не смейся. Он стал ездить далеко и один. Потом стал отключать телефон, потом телефон сменил. Потом стал отказываться от приглашения на шашлыки по-соседски. Ну а ты знаешь, какие у нас шашлыки.
(Сеня несколько раз угощал меня шашлыками с дачи – это было что-то нереальное.)
− У моего бати случился даже срыв, так он расстроился. Отец расстроился, что его кинули, но вида не показывал, на одно лето перестал появляться на даче. Работал без выходных. Он называл это трудотерапией. Избавился от зависимости.
− А этот Серёга? Он всё-таки нашёл клад?
− Я не знаю, понимаешь. Мы его больше не видели. То есть, когда лето провели без папы, сосед был ещё, ну его было слышно, и видели мы. А через лето – нет! И вот два года назад приходит мужик, звонит в ворота. А отец мой в камеру всё видит, но не открывает никому. Есть же мобильник, знакомые по посёлку всегда позвонят, предупредят. А мужик заходит на участок… Поняла ты?
− Нет. Ведь калитка закрыта ты сказал.
− Ворота. Рядом с воротами калитка, да, тоже закрыта. А он на участке у нас. Ну, отец, и я тоже, значения не предали, электроника такая ненадёжная вещь… замкнуло, мало ли, электричество отключили… Ты не догоняешь, Мальва?
− Нет, − я смотрела на Сеню и не узнавала его. Он азартен, оказывается… Надо будет с ним в покер поиграть. Я немного умею. Только бы колоду новую купить и чтоб не пропала.
− Ну Мальва! Ну не тупи!
− Стоп! – у меня похолодели руки…− Мужчина был в сапогах?
− Да, Мальва! Да!
− И чё?
− Вот – чё. Он интересуется отцом, а я естественно не говорю ничего, вру, что отца нет. Ну и когда я отнекивался, и уверял, что не знаю, мужик пропал и оказался на веранде! Понимаешь?
− И?
− Отец вышел ругаться. А мужик так напрягся, что называется зубами заскрипел и говорит: «Думаешь отмазаться? Не выйдет». Я вижу, сейчас этот в сапогах отца прибьёт. Я почувствовал какой-то холод, стал волноваться, нервничать как перед стартом. И я стал успокаивать мужика. Спрашиваю: «Вы насчёт Серёги?» А тот отвечает: «Насчёт вас». Я опять: «Ну вы же насчёт металлоискателя, так папа его продал». А он молчит. Ну и я честно всё рассказал этому странному агрессивному человеку. Вот просто попросил отстать от нас, что мы ничего не знаем, ничего не находили… И про все наши походы рассказал. Ну и тогда мужик вдруг извинился. Я честно ответил, он видно поверил, ну я ещё переписку показал, когда я металлоискатель продавал, хорошо, что не удалил. Отец хотел предупредить Серёгу о мужике, но как? А сейчас, ну в пандемию, его жена к нам заходила в гости. У нас все ошалели по дачам-то сидеть, и все стали общаться. Она сказала, что её муж, ну Серёга, пропал, пенсию на детей оформлять будет. По потере кормильца.
− Как у тёти Светы.
− Соседка сказала, что пропадает масса людей. Тем более у тёти Светы пил. Кста, я всё забываю спросить у тебя много лет: вот её этот ребёнок…
− Что ребёнок?
− Ну, помнишь, ты наверное забыла, мы ж его нормальным видели, его ещё отец из окна пас, а потом оказалось он у неё овощной.
Я не хотела об этом говорить, я ещё сама это не осмыслила до сих пор, но Сеня всё помнит, это порадовало.
− Ты скажи: мама-то заболела после прихода этого мужика в сапогах?
− Вот, Мальва! Ты зришь в корень!
− Ну а скажи, этот… то есть человек, он выглядел-то как?
− Высокий, мощный, на пловца похож.
− Вот! – я захлопала в ладоши. – Вот! Я-то думала, что не так. А он и правда похож на пловца!
− И с необыкновенной курительной трубкой.
− Но у меня не курил. И без трубки.
− Ну ты ж девушка.
− Он у них главный, − сказала я и показала пальцем вниз.
− У нас в посёлке много странностей, место какое-то…
− Какое? Камни лезут?
− Ну можно сказать и так. Кольца от колодцев. Уже никто колодцы не ставит, все скважины бурят.
− А с кольцами-то что? Какие кольца?
− Копают колодец и ставят стенки как в шахте, такие круглые в поперечнике. Поняла?
− Не очень
− Неважно. Кольца смещаются, земля начинает подниматься, вроде как вспучиваться…
− Так это адгезийцы.
− Нет. Всё объясняют рудниками. Когда-то у нас на территории посёлка были рудники.
− Когда?
− Давно, при Иване Грозном.
− Да ты что? Ерунда.
− Это первые были рудники. Нашли руды, медь нашли, и стали ковать свои монеты. Вот ещё почему отец повёлся на поиск. И старые монеты они с Серёгой находили. – Вот мы живём. Живём себе, а бывает, что вдруг – идея, ну или тайное желание. И вроде бы пустяк поначалу, а после всего тебя как в охапку возьмёт увлечение и не оставит место нормальной жизни. Об этом много фильмов снято.
− О чём?
− О тайных желаниях.
− Например? – я испугалась: какие тайные желания ясно же.
− Например, коллекционеры.
− А-ааа-уф, − выдохнула я и пошла наливать чайник.
− Все, кто ищет с аппаратами, находят монеты. Отец не виноват, что находил. Он завязал.
− Да завязал и завязал. Ненавижу металлоискатели. Они на швабры похожи. Я всё, что на швабру похоже, ненавижу теперь. Знаешь… Когда мы были в лагере, на карьере бегали, помнишь?
− Да. Там ещё гостиница и санаторий. В соснах.
− Вот. По утрам по песку, помнишь?
− Утро сырость, ноги вязнут, мы бежим по остывшему песку…
− Точняк. И ходили с металлоискателями, всё в надежде, что кто-то что-то потерял. Я со времён бабушки не люблю тех, кто за счёт рассеянности других обогащается, убила бы их всех. Бабушка спрятала в машинку, в ящик, то есть, в короб с машинкой, драгоценности, забыла, отдала соседке машинку, подарила, та кружок начала вести. А та не вернула драгоценности. Как обидно! И ещё бабушке никто не верил! У нас девочка в бассейне забыла на лавке телефон, вернулась через пять минут – телефона нет. Позвонили по её номеру. А там стали требовать пять половиной тысяч и ещё ехать к чёрту на куличики. Просто подлость какая-то. Не могли телефон, сволочи, отдать…
− Ну ок. Я тебе просто рассказал. Просто поделился.
− И правильно сделал, − сказала радио.
− Не обращай внимание, Сень. Они дебилы, − я ударила по магнитоле.
− Да уж. К такому радио долго привыкать…
Радио обиженно молчало. Я, честно, испугалась, что оно больше не будет «вякать». Оно было странное, но не скучное…
Заиграли песни, обыкновенная волна включилась сама собой. – адгезийцы поняли, что я пожалела, и решили подать сигнал, но не свой, а хоть какой-то, ну простили. Такое случалось.
− И, если бы не истории наши и нашей местности, − Сеня снова жевал ветчину. – Я бы решил, что хвосты – твоя фантазия. Но так как фантазией ты не блещешь, то я поверю и в хвосты…
− Я желаю тебе подавиться ветчиной!
Тут же вокруг Сени замигали тени. Сеня стал отмахиваться от них, как от мух.
− Это чполы. Это просто комки пыли, просто мечта всех на свете молей! – я радовалась. Адгезийцы не оставили меня в трудную минуту, не позволили Сене не верить в них. Они просто не оставили ему такого шанса, как говорят во всех на свете фильмах…
− Окей. Я понял, что не прав. Да дайте же мне поесть! – Сеня отмахивался от чпол полубатоном ветчины. Ну всё, всё.
Он отбивался, потом перестал, и тут всё пропало, а по радио началась передача про машины. Машины я не любила, там одни жиробасы за рулём и окорочка. Но передачу про машины обожала. Один раз ведущий полчаса говорил о вине, в общем, о том, что ему интересно. Впрочем, может это адгезийцы подключились.
− Значит, − сказал Сеня, − если ты плохой, у тебя хвост, если хороший – без хвоста.
− Ещё мне показалось, что мама здесь моложе выглядела, когда лежала на этом диване.
− Ну знаешь, Мальв, у тебя тогда должно быть три старческих подбородка и три хвоста. Извини, я на твоей стороне, но если быть объективным…
− Почему это у меня три хвоста? – я возмутилась просто.
− А ты себе за спину заглядывала?
− Нет кончено.
− А отражение видела?
− Нет, Сень. Меня не очень радуют мои впалые щёки и круги под глазами. Я не смотрюсь в зеркало.
− А ты бы заглянула за спину и с зеркалом бы ходила. Пока сидишь со Смерчем, на себя бы обратила внимание. Вдруг как в фильме «Морозко».
− Смерч сразу бы меня обрадовал, он честный. У меня, кроме карт, пропало и маленькое зеркало между прочим.
− А камера в телефоне на что? У тебя в прихожей зеркало заварено в стену. Вот зуб даю: недоэлектрик, что забрал сапоги, в нём не отразился бы.
− Не факт. А я-то? Ты считаешь меня такой сволотой, не пойму? – нервничала я.
− Ну давай подумаем вместе. Человека до самоубийства довела.
− Попытки самоубийства. И то не точно. Неживая просто пропала. А шрамы может давно.
− Ты оправдываешься, а сама знаешь, что обидела её.
− Ага. Только я, а другие ничего не делали. Я вообще только смеялась.
− Окей. Ты только смеялась. А то, что тебя пригласили в палату, а ты девчонок наших взяла. Не Князеву, а Левицкую, не Горбушу, а Лобановых.
− Я только смеялась. И было смешно.
− А Горбушу ты только топила. Ещё и других научила.
− Здрасьте. Это вы стали топить Пузыря, а я подхватила.
− Ты подговорила парней. Они тебя всегда слушают.
− Я тебя умоляю, Сень. Я шутила просто.
− Как это «просто»? Горбуша земельного цвета из воды выкарабкалась. Думаешь, я не видел? Ты её минуты три топила точно. А если бы ты её утопила по-настоящему?
− А если бы человек в сапогах утопил твоего отца?
− Стрелки не переводи. Зачем?
− Что зачем?
− Зачем ты это делаешь?
− А затем, что если ты с горбом, то ходи на абонемент, а не в спортивные группы!
− Да тише ты! Не ори и не визжи! – Сеня заткнул уши. − У неё не горб, там до горба как до Нью-Йорка.
− Окей, кифоз третьей степени и чо?
− А то, что не тебе решать, кому куда ходить.
− А то, что из-за Горбуши спортшкола может спортсмена лишилась? Олимпийского чемпиона, условного Сальникова! Кого-то же не взяли, а её взяли. За взятку.
− Мальва! Горбуша в детстве и тебя, и меня обгоняла на раз. Что ты мелешь?
− Ну ладно. Не будем из-за этой горбатой ругаться. Она ушла из бассейна и скатертью дорога.
− Угу, − Сеня отложил ветчину, глотнул ещё чаю, скуксился весь совсем.
− Доброе утро дорогие адгезийцы. Славный, славный ливень, − сказали из магнитолы – Сеня вздрогнул от испуга.
− Это адгезийцы решили тебя, Сень, развеселить. Они, хитропопые, днём всегда добрые.
Я привыкла к адгезийцам. Не то чтобы не боялась, но я оказалась с ними на одной волне. И никакая Зина во сне не могла меня напугать до полусмерти (а папу наверное они пугали до полусмерти) тем, что топила и полосовала запястья – конечно я храбрилась и перед Сеней, засыпать я боялась, но отрубалась от усталости так быстро, что долго бояться не получалось. Сеня пытался поймать интернет у окна.
− Можешь не тыкаться в поисковик, тут не ловит. Адгезия – способность материала прикрепляться ко всему, срастаться как бы.
Но упёртый недоверчивый Сеня пошёл на кухню и стал читать там.
− Ладно. Всё понятно с адгезией, с двумя мужиками, которые друг друга глотают совсем непонятно и не гуглиться.
− Я всё уже искала, по адгезийцам тоже результатов ноль, только адгезия.
− А как, кстати, радио называется?
− Так − адгезийская волна или безначальное радио.
− Оригинально, − Сеня стал снова искать. – Есть милицейская волна, а есть… мда. Ну ладно, к чёрту всё это.
− Можешь и хвосты погуглить. Многозначное слово. между прочим.
− Смотрю, пребывание в Веретенце идёт тебе на пользу. Скоро метафоры и сравнения различать начнёшь.
− Ну так. Звериный хвост – он хвост и есть, первое значение, а не хвост из ищеек, не хвост самолёта, не хвост как причёска, не хвост как …
− Я понял, что ты умная и всё знаешь. Во всех огэшках одно и то же.
− Сеня! Дай мне позвездить. Я слушаю радио, которого нет, там специально для меня устраивают ликбез. Ликбез – это что-то вроде урока.
− Я знаю, что такое ликбез, ликвидация безграмотности. Ты безграмотная?
− Да, безграмотная! – мне стало обидно, потому что я и не предполагала, что такое классное слово всего лишь аббревиатура для глупых. Если честно, я мало знала, и писала с ошибками, зачем нужны правила, когда программа подчёркивает. − На радио, которого нет, звонят слушатели, которых, по ходу, тоже давно нет.
− То есть и нас нет?
− Ну ты вообще. У них нет емайл-адресов? Разве могут быть такие люди?
− Это ничего не значит. У кучи пенсионеров нет никакого интернета. Это звонят пенсионеры.
− Ага, как же. Пенсионеры. Ты бы слышал, что они несут. Живой человек не может так бредить, даже если он трижды поехавший. Они там обсуждают … − Я почувствовала, что не могу дальше говорить, что задыхаюсь, вроде бы кто-то сделал мне обезболивание в десну и мой язык перестал ворочаться.
− Ну ладно, ладно, успокойся. Пусть они все будут пришельцы из другого мира. Хотя и там прогресс не стоит на месте. Я смотрел фильм, где призрак общался через мессенджер.
− Вот почему они спрашивают интернет-адреса.
Сеня подошёл к окну, наверное он не верил, что слушатели звонят.
− Когда же закончится дождь? Почему он идёт и идёт? У меня прогноз другой.
− Ты счастливый человек
− В смысле?
− Веришь прогнозам.
− Ладно Мальва. – Сеня посмотрел на часы. − Займёмся делом. После всех твоих фантастических историй хочется сам не знаю чего, пойти и отштукатурить стены.
− Ещё не всё высохло.
− Где высохло.
− Просто ты не в духе, просто ты поругался со своим поехавшим папой.
Сеня сжал кулаки, видно папа его реально достал; радио зашипело и пробурчало предупреждение: по их данным поехавшие папы уже выступают на путь позора.
− Сидишь безвылазно скоро месяц. – Сеня строго оценивал, всматривался, проверял гладкость стен, мне это не нравилось. Когда готово, кажется, что это легко, а сколько сил потрачено, а ещё переделки если – это никого не волнует, никто даже слушать не станет, какой ты по счёту слой клал, а потом ещё слой… ой…
− Безвылазно десять дней. Холодно. Стены сохнут долго, я на кухне провозилась неделю. Каждый день я прихожу из ночи в норм-жизню, думаю, планирую. Запланирую одно, а выходит в два раза меньше. Ошибаюсь, да!, ошибаюсь! Сыро, холодно, называется лето. Закон подлости. Ещё и воду горячую скоро отключат. Я просто не знаю, что буду делать и как буду жить.
− Кипятить ты будешь. К тому времени может жара наступит.
− Надеюсь. Но всё дождь и дождь.
− То есть, ты тут купаешься в кошмарах, слушаешь эту волну…
− По волнам памяти.
− Извини, Мальв, мне очень тяжело сразу поверить в данный бред. Если бы это сказала Улыбина, я бы не поверил. Но ты… Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.
− Стоп! Ты же полчаса назад говорил, что всему веришь, всё понимаешь!? А теперь…
− Я передумал. – Это было странно, абсолютно не в привычке Арсентия отказываться от своих же слов. Но я была опытная в плане здешних заскоков, это адгезийцы пустили на него свои загробные чары.
− Вот веришь, − выпалила я, просто я взбесилась, просто кто-то потянул меня за язык, − ко мне и Кирилл приходил!
Лицо Сени изменилось, мне показалось, что он сейчас на меня нападёт.
− Как? Ты ему дала адрес?
− Успокойся, боже ж мой. Он приходил тоже в кошмаре. То есть я спала.
− И что он говорил?
− Он обиделся из-за тебя и пропал. Помнишь – ты на веле в первый раз тогда приехал? Ещё мама моя ковидом не болела…
− Это фантазии. Это бывает у девушек, − сказал Сеня как будто я душевнобольная, а он психиатр, он выглядел, как будто только что отмучился с контрошей и вышел из класса.
− Днём это кажется ненастоящим, но во сне… самое ужасное, что было впервые и мне казалось, что я и не сплю вовсе… В общем, из всего, что я вычитала на эту тему в сети, похоже на галлюцинации.
− Не оправдывайся. – Арсентий ходил теперь в коридоре задрав голову. − Потолки, смотрю, покрасила?
− Да. Потолки покрасила, а в коридоре, сама потолок нарастила, грунтовала, ровняла, шпаклевала, там сломали антресоли. – Я с готовностью отвечала. Мне нравилось, что Сеня не обиделся, узнав про Кирилла. Я не люблю обидчивых людей. С ними тяжело, они все считают себя пупами земли. Можно обижаться, но виду не показывать, как Сеня.
Сеня встал на табурет, подсветил телефоном:
− Потолок плохой, выщерблены, неровно же.
− Не надо Сень. Не хейтери. Я впервые в жизни делала потолок. Жильцы смотрели, сказали нормально.
− Книги-то читаешь? Там написано, как равнять. Просто позор.
− Ты не поверишь, но в книге я читаю не то, что там написано. Ещё надо умудриться застать настоящий текст, а не когда там бред.
− Какой бред-то?
− Всё истории из моей жизни, даже как тонула на первом занятии.
− Ты же говорила, что звездила.
Я прикусила язык.
− Я врала, Сень. Я … – я пересказала Сене, что уже тут писала о просмотре.
− Воспитывают тебя адгезийцы. Отучают, смотрю, врать, – подмигнул Сеня. − Я никогда не мог понять, почему тебе так много позволялось в бассейне. Почему-то некоторым позволяется больше, чем другим. Это называется харизма. Вот я сейчас читаю…
− Я тебя прошу Сеня, − взмолилась я. – Ни слова про что читаешь. Я от того отрывка про ситцевые обои не отошла. Это ж надо из ситца – обои… И столько слов о комнатушках, и всё как у меня.
− Здесь почему не зашкурено? − Сеня снова был в комнате, встал напротив стола, почему штроба замазана кое-как?
− Я не хотела тебе говорить. Здесь на стене буквы загорались.
− То есть? Как в фильме про красного дракона?
− Нет. Не пожар. Ты «Аленький цветочек» читал?
− Н…нуу
− Там чудище сначала с ней буквами огненными общалось. Потом он стал голос подавать, а потом и сам появился.
− Значит, ты попала в сказку «Красавица и чудовище».
− Ага. Если бы.
− Плитку не положила, обои не поклеила, ещё же раковина на кухню, кран, машинку подключить. И смотрю: плита в коридоре. Обратно не подключить. Это ж газовщиков вызывать. Много работы. А сегодня тринадцатое июля, между прочим.
− Тринадцатое июля, тринадцатое июля, − повторила как мантру я. – Где-то я уже слышала. Но где?
− Зина сегодня умрёт, − чётко сказало радио.
− Оно реально непредсказуемое, – Сеня испугался.
− Но радио в той комнате! А мы на кухне.
Мы зашли в комнату, держась за руки.
− Адгезийское время никакого времени. Сверим часы, – сказало радио.
− Это они над тобой издеваются, − обрадовала я.
− Ой, Мальва, всё это странно.
Что-то промелькнуло у Сени в лице, кажется он хотел уехать из моего дурдома. Но куда ехать? На дачу-то неохота после ссоры, тем более с его шизанутым папашей. Как хорошо, что мы с мамой за всю жизнь ни разу сильно не ругались. Мама всегда немного подстраивалась под меня и ничего никогда не требовала. Только один раз сказала, что до неё доходят разговоры, что я в бассейне обижаю детей, она расстроилась – ну кто-то ей написал или в нашем доме кто-то нашептал, у нас сплетников куча просто. Спустя какое-то время я узнала совершенно случайно, что это тётя Света маме рассказала. Она пока гуляла около бассейна, чего-то там наслушалась.
− Знаешь, Сень, мне часто бывало одиноко дома. Ни собаку, ни кошку не завести. Где есть место новой одежде, там нет места животным. А здесь я не одна. И буквы, и… О! Вот и ножницы подогнали.
Сеня заворожено смотрел на ножницы.
− Это они ещё без света так переливаются, там камней на целое состояние.
− Потолки она покрасила. Хи-хи, − сказало радио. −Ты спроси её, как она их красила.
«Чуть не умерла!» – лаконично отозвались адгезийцы буквами на стене.
− Всё, Сень. Не обращай внимание. Они только и умеют, что попрекать.
− Все в тебя. Что там с потолками случилось-то?
− Это неинтересно. Нормально ж покрашены?
− Надо при солнечном свете смотреть. Но с этим, увы, туго…
