Рахиль Гуревич
Адгезийская комедия
Глава шестая. Чума и бондари
Я решила вернуться в Веретенец не назло папе и не чтобы себе что-то доказать. Выбор мне не оставил… коронавирус. Когда мы прощались с мамой, ей пикнул соцмониторинг. Сколько раз ещё он пропикает за две недели страшно подумать – это похлеще собачников под окнами, они хотя бы не пикают, всё делают молча, не раздражая, не хочешь – не смотри. Сидеть летом дома взаперти… Нет уж. В Веретенце я хоть и сидела безвылазно, но в любое время, когда захочу!, могла выйти и погулять. Когда я выходила из подъезда, Любовь Петровна смотрела на меня с нескрываемым осуждением, Дмитрий шарахнулся, пытаясь оттащить натянутый поводок − Пальмочку-дочка норовила полизать мои ладони. Роза не сидела на лавке – может тоже заболела? Лишь пьяница Шлыков пошёл рядом со мной, узнавая, куда я направляюсь, я ответила, что в больницу, поэтому на всякий случай с чемоданом (я надеялась, что Шлыков раструбит всем инфу и никто не станет жаловаться, что я, скорее всего носитель вируса, скрываюсь – с другой стороны мне же просто звонили и спрашивали, как я себя чувствую, а тест делать больше не приходили). Шлыков пожелал здоровья, заметив, что лучше всего быть сейчас курильщиком и алкашом – из его друзей-собутыльников вирус не тронул никого.
За окном автобуса зеленело и кудрявилось лето. Ветер шевелил изумрудную, чуть приглушённую пылью массу у обочины, безуспешно пытался смести запылённость листвы. Ну, ветер! Ты хоть и могуч, но согнать придорожную грязь под силу лишь мощному ливню. В автобусе на удивление много людей. Люди по-прежнему бегут из Москвы. Как хорошо, что автобусная станция недалеко от нас. Как хорошо, что у меня не душная маска, а хлопковая, в цветочек, мама сшила масок больше тысячи, но только с розочками не такие позорные. Я сижу в маске, а люди давно стянули намордники. По салону гуляет сквозняк, открыты все три люка на потолке. Люди попросили открыть «естественные пути воздухообмена». Водитель обиделся и сказал, что впервые за жару попались такие душевнобольные пассажиры-паникёры − новый кондишн им не нужен, подавай дорожную пыль. А я всеми лапами за люки, я же могу заразить. Пошли разговоры, у кого кто умер от вируса. Я чувствовала себя неловко: мама не сомневалась, что я в будущем заболею.
Ехала я не с чувством неизвестности, как в первый раз, а с чувством борьбы, если хотите. Можно сказать, что я вкусила сладость риска. Я ехала в неизвестность. Но я знала, куда я еду. Я не знала, что меня ждёт. Но я знала, что буду занята. И не этим изнуряющим однообразным бегом, а делом, делом, у которого есть начало и конец, а не бесконечность нагрузок ради призрачных результатов… Солнце не пугало меня странным поведением и нежеланием освещать дорогу впереди. Его просто не было. Небо серело как моя надежда на мс.
− Везём плохую погоду, − сказал паникёр, из-за которого и открыли люки автобуса. По закону подлости, который никто ещё не отменял, он сел передо мной. Когда входил, он долго и пристально выцеливал место. По всей видимости я со своей розовой маской в голубую розочку, показалась ему наименее опасной из всех пассажиров. Мда…
− Закон подлости, − тролль возник как всегда из ниоткуда. – Мальве стены заделывать, потолок лапами ровнять, а погода холодает.
− Троллейбусы отменили, а тролли остались, – я не обрадовалась троллю.
− Стены сохнуть будут вечность. Холодает, пасмуреет, хмуреет. Так ещё и дожди. Рамы распухнут, и не закрыть. Ручки новые прокручиваются. Не подходят они к твоим рамам. Не подобрала сама, советов продавца наслушалась, сбежала на три дня, теперь расхлёбывай.
− Здрасьте, – но я не стала в сотый раз доказывать, что кто-то меня на днях сам отговаривал от Веретенца. Несмотря на амплуа борцуна и правдолюбца, тролль был известный враль. Ненавижу таких людей. Сначала сделают пакость или скажут обидное, а потом через какое-то время: я такого не говорил. − Мне Сеня поможет с ручками.
− То есть ты готова заразить его и всю его семью, как и этот автобус?
− Я не больна.
− Это ты так думаешь. Хочешь, расскажу быль?
− Даже если не захочу, ты расскажешь.
− Ты наверное слышала о человеке в ботфортах? Многие тебе о нём говорили.
− Многие – это бабушка и мама?
− И Арсентий, − тролль замялся. – Арсентий ещё расскажет.
− Ок.
− Не окай, ты не из Вологды.
− Так и ты не из Вологды.
− Так я и не окаю.
− А откуда ты?
− Я из Адгезии, сообщаю по большому секрету.
Удивительно, тролль ответил на мой вопрос.
− Я вежливый учтивый воспитанный прынц!
− Ну ладно, ладно, вечный ты мой. Так что за быль? Про то, как боярин Веретенец договорился с человеком в ботфортах?
− Барон! Барон Веретенец!
− Ну ок.
− Не ок, а две большие разницы. Быль такова. Есть один город в Европе. Как Веретенец, но столица.
− И что? Там тоже камни из земли лезут?
− Нет. Там всё давным-давно повылезало. И получились Альпы. В этом городе свирепствовала чума. Та, которую переносили крысы.
− И в масках ходили?
− А как же. Ещё в каких! Дель арте! Я сам видел.
− И что?
− Люди сидели по домам без всякой самоизоляции. Ну просто если выйдешь, то сразу − труп. Это все знали и боялись улицы как огня. Люди стали голодать, ведь торговли нет, и клиентов у ремесленников не стало.
− Знакомо, как у мамы почти. А что они там делали, в смысле ремёсел?
− Всё, что и сейчас.
− Вот, вот. Сто лет назад так же шили, только материалы были все натуральные, и резинок ещё не придумали, и молний, и липучек, всё на завязках, на шнуровках и с китовым усом…
− Несколько сотен лет назад, но в принципе ты права. Резинку заменяла шнуровка. А разорились бочки.
− Почему бочки?
− Пиво – в бочках, вино – в бочках, рыба – в бочках, соления – в бочках. Всё – в бочках! Бочки делали бондари. Страшная была чума. Улицы недавно красивого города превратились в выгребную яму, как известно все отходы выплёскивались в окно. И вот бондари в красных куртках…
Я поёжилась, на мне была красная ветровка…
− Одни из самых пострадавших, пошли по главной, самой красивой улице, они дудели в дудки, били в барабаны и призывали всех перестать прятаться, выходить на улицу, начинать жить нормальной жизнью.
− И никто не вышел?
− Я не помню таких подробностей, но чума отступила и больше никогда не приближалась к этому городу.
− Но причём тут человек в ботфортах? Он же совершенно тут не при чём.
− Очень причём этот наш герой в сапогах, в резиновых, замечу, сапогах, хранящихся в одном шкафу одной квартиры…
− Он наслал эту чуму?
− Чуму принесли крысы из соседнего королевства.
− А человек в сапогах?
− Напротив дома, где я увидел в окно этих самых бондарей, вышедших на улицу, стояла церковь, даже собор. Архитектор заключил сделку с человеком в ботфортах, тот дал денег на строительство, но потребовал, чтобы окон в церкви не было вообще. Архитектор согласился, но выстроил церковь с окнами. Архитектор маскировал их во время строительства − с фасадной части казалось, что стены сплошняком. Когда пришло время принимать работу, возник человек в ботфортах. Архитектор встретил его с почтением и хитрым блеском в глазах. «Как продвигается работа?» − «Прекрасно. Всё как вы просили! Всё для вас за ваши деньги!» Заказчик встал на пороге и не смог двинуться дальше, в собор, неведомые силы удерживали его: «Но окна есть! Я их чувствую!» − «Где окна? Вы же их не видите!» – протестовал архитектор.
− Не поняла, − я потеряла направление рассказа, упустила нить сюжета.
− Собор был выстроен таким образом, что окна были не видны с порога, их загораживали часто поставленные колонны, их было ровно столько, сколько нужно для оптического эффекта – в перспективе они образовывали сплошную стену. Человек в ботфортах топнул от злости ногой, и на входе, на серой плите собора остался его след. Навечно! Вот тебе и… − Тролль сидел рядом со мной, касался мохнатой лапой, и в друг стал меняться… Я отвернулась к окну, да ну его! Гладкое шёлковое касание заставило меня обернуться. Передо мной сидел человек в блузе, в оборках и с жабо, в кафтане, таком ладном и аккуратном. Натуральный принц, герой всех на свете фильмов.
− Не дури меня, я знаю, как ты выглядишь.
− Я тебя подготовля-аю-ю-ууу, − и тролль пропал.
Мужик-паникёр храпел, посвистывая. А я пыталась как девочка-детектив из аниме-сериала нащупать параллели между рассказанной историей и моим положением.
Два дома под номером три. Первый и второй корпус. Дома-книжки. Я вижу в окно дом напротив. Но никаких церквей на горизонте нет и не предвидеться. А если дело не в церкви? Если дело в самой постройке, любой, необязательно же собор… Ну конечно. Человек в ботфортах просил барона Веретенца разрешить построить ему гранитные мастерские. На этом месте стоит наш дом, а может быть соседний. Человек в ботфортах не замахивался на собор, поубавил амбиции, да и собор в Веретенце никто не собирался строить, церквушка и так стояла с незапамятных времён, там сейчас музей. И ещё параллели. Я осознала, что мне не выполнить мастера, а он − что свет ему не победить, но он может быть ближе к земле, скорее даже к подземелью. А что наш Веретенец? Сплошные подземелья, освободившиеся от камней ну точно же не до конца. Бабушка говорила, что земля живёт своей жизнью, там постоянно что-то движется, недаром же некоторые дома дают трещины, а некоторые и падают. Гранитная мастерская вся шла под землю, чтобы в неё зайти, надо было спуститься по лестнице – так нарисовано в книге, из которой я выдрала когда-то страницу. Окон-то не было в мастерской – всё как надо человеку в ботфортах. А собачники, пожирающие друг друга, это современные бондари что ли? Бочки сейчас не в ходу. Надо будет познакомиться с мужиками поближе, узнать при случае, чем они занимаются по жизни. Неужели человек в сапогах выбрал меня, потому что не смог зайти в собор, неужели во мне нашёл родственную душу? Нет. Исключено.
Глава седьмая. «Привет вам, адгезийцы!..»
Я принимала работу электрика в ногу с последними модными тенденциями, то есть онлайн. Узнав, что мама заболела, а я еду в срочном порядке, он смылся. Ну, в принципе правильно сделал в связи с рекомендациями Роспотребнадзора, не стал полагаться на маски и перчатки. Я ходила по снова грязной и пыльной квартире, выслушивала по телефону шутки, прибаутки и объяснения Романа. Я обошла квартиру. Это, скажу вам, был шок. Всё вокруг в красной кирпичной пыли и песке. Хорошо-то как, что мы прикрыли шкаф, и диван, и всё остальное. Я прикидывала, сколько дней мне понадобиться, чтобы отмыть квартиру теперь от рыжей пыли, а заодно и балкон. Я в западне, думала я, новые работы наваливаются снежным комом. Пусть сейчас лето, но я вся в снегу, снег всё валит, и скоро меня занесёт с головой всё новыми и новыми нескончаемыми заботами и задачами.
В коридоре стало выше и сразу свободнее. Но стены коридора пострадали сильно – все в дырах, выщерблинах, вообще стены пострадали везде, и даже трещина на потолке появилась.
− Заделаете, всё будет крепко, а потолок просто перекрасите, − объяснял Роман, − вот тут и вот тут. – Я наводила камеру телефона на стены и ставила кресты мелком, отмечала, где надо побольше класть сетки под цемент. Кресты, как в сказке про Али-Бабу, подумалось мне. Я не верила уверениям электрика, мне казалось, что ничего теперь не исправить. Но электрик клялся, что это ерунда, просто дома такие из красного кирпича, мягкие дома.
− То есть они хорошие, добротные, но есть недостатки.
− Как наши соседи? – спросила я с опаской.
− Замечательные люди, − с воодушевлением ответил Роман.
− Да ну? – я чуть не поперхнулась жвачкой.
− Да. Просто супер-люди. Двадцать лет шабашу по квартирам и впервые соседи предложили сами вынести мусор, за меня.
− Да ну? – и я жвачку случайно проглотила.
− Очень милые, просто милейшие. Мешков пять мусора-то набралось, а то и восемь. И она вежливая такая, и он. Я замечаю по жизни: мы, наше общество, вырастили прекрасную молодёжь. Заходили, угощали пирогом и тушёными кабачками, интересовались, как идут работы, сказали, что хотят так же и обязательно пригласят меня. Весь мусор сами складывали в мешки.
− И антресоли, да, Роман?..
− Я хотел сам, честное слово, но парень уверил, что это для него как тренировка, вместо зала.
Я слышала и не верила динамикам смартфона! Что случилось? Как это понимать? С другой стороны − я наблюдала смену настроений взбалмошной дохли-Кати. Злобные соседи оттащившие мусор? Так − мимолётное недоумение.
− У них и девочка приветливая.
Вот тут я озадачилась по полной и не скрывала.
− Я проходила на улице мимо этой девочки, она ехала на самокате.
− Ой, удивительный самокатик! – до меня давно дошло: Роман мастер лить елей, похлеще моего тролля. – С огоньками!
− Да. Именно. Она тихо меня догоняла и пыталась пнуть своим самокатом, но я отскочила в сторону, хорошо, что я заметила огоньки. Темнело уже.
− Поигралась, это ничего. Девочка просто лапушка, а я детей-то не очень. Дети – это хорошо, но чтоб не близко, так девочка говорит: «Вы шумите, когда хотите, а то меня спать положат».
− Так вы и в запрещённые часы сверлили?
− Да. Но не шумно − стены податливые, старался поаккуратнее, не перфоратором, а болгаркой, вы видите? Штробы как по линейке.
Мне было наплевать, какие штробы, какая разница, казалось, что стены в коридоре скоро рухнут и потолок грохнется мне на голову. Роман наконец закончил объяснения и замолчал. Я поблагодарила, он попрощался довольный как удав. Я сдёрнула запыленную коричневой пылью плёнку с дивана и грохнулась на него – ножки стояли твёрдо, ничего не шаталось. Я списалась с тётей Светой, скинула видео, та уверила меня, что всё так и должно быть, что штробы аккуратные и всё по высшему классу. Я позвонила маме, мама даже не стала слушать, вникать, просто сказала, что переведёт деньги. Оказывается, у неё появился заказ за эти три часа, пока я ехала.
− Мама! Как это вообще?
− Это из больницы. С девочкой лежала, у неё подруга замуж выходит и срочно нужно платье.
− Мама! Ты прям как в учебнике по продвижению собственного бизнеса.
− Нет, случайно заговорили об этом. Скучно же, люди нервничают, что копыта скоро откинут, вот и разболтались. Я и предложила себя, фотки показала, рекомендации.
− Но мама! Ты болеешь!
− Я чуть лучше себя чувствую, − мама закашлялась удушливым кашлем.
− Значит, ты просидишь не две недели, а минимум две с половиной?
− Выходит так.
− Спи пожалуйста, мама. Нельзя сутками работать. А как же ткань выбрать, примерки?
− Мальвина! Они переболели всей семьёй в мае. Из магазина онлайн мне транслировать станут, выберут ткань под моим удалённым руководством. У тебя в ноутбуке микрофон подключен, а то у меня виснет телефон на камере?
Я полчаса объясняла маме, как зайти с моего ноута в звук. Устала страшно, но так радостно, что мама не только слышит, но и без проблем видит меня. Она оклеймается, у мамы снова работа, а не эти ужасные маски днями напролёт.
− Просто кайф, Мальва. – Маме радовалась, увидев меня на экране. − Всё! Деньги на ремонт появятся. Остальное зависит от тебя. Дерзай!
− И от погоды зависит, − я попрощалась, встала с дивана и осмотрела любимые окна. И ничего они не распухли, как уверял этот тролль, какие были, такие остались, вот куплю новые ручки и попрошу завинтить рамы Сеню. Я переоделась, села на табурет, притащила мешок строительной смеси и стала читать, как её разводить. «Но прежде,− читала я, − чем грунтовать стены…» − буквы на мешке вспыхнули и пропали, прежде чем я дочитала. Начинается новый глюк! Ну пусть, пусть. Я и сама знаю, что надо прежде грунтовать, я просто повторила пройденное. «Не оправдывайся!» − это я прочла уже на стене под неработающим кондишном, между свежими штробами. Буквы светились и пропадали бесследно. Вместо волнения, почувствовала почти удовлетворение: всё нормально, дурдом на месте. Предупреждение папы подействовало на мою невозмутимость? Или всё-таки рассказ и завуалированная поддержка тролля? А может быть, преображение тролля поразило меня больше всего, так что буквы показались штанишками на лямках, то есть детсадовской ерундой. Тролль в новом историческо-романтическом прикиде очаровал меня. Я думала теперь сразу о четырёх знакомых: не настоящем электрике, тролле в новом образе, Кирилле и Сене… И почему, злилась я, папа, зная многое, утаивал, не делился? Он когда-то здесь жил и знал больше моего о бабушке. Ну не хочет жить с нами, мог бы как бабушка письмо написать на прощание…
Я убралась в новой разрухе в первом приближении, перелила грунтовку в ведро, насадила валик на швабру и стала покрывать стены. Включила радио.
Хорошо, что отменили ГИА. Если бы не пандемия, как бы я сдала «общество»? Учитель рекомендовал таким как я, то есть без гражданской позиции, слушать радио. Я и слушала. Начала слушать здесь, в Веретенце, не отходя от кассы. Я поняла, что старые люди живут в другой реальности, где кто-то что-то требует, совершает преступления и обсуждает нововведения, где жизнь политическая бурлит, люди звонят и высказывают своё мнение, хотя их никто это делать не заставляет. Я плаваю скоро как десять лет, а жизнь проходит мимо параллельным маршрутом, думалось мне. Бассейн – оазис порядка, максимум – на домашних соревах своим подсудить. А повсюду, по жизни − беспорядки. Я, вот, хоть убей либерализм от демократии не отличу. А когда слышу «тоталитаризм», меня сразу в дрожь бросает. Я только царизм понимаю: по истории сплошняком цари и короли.
Я загрунтовала комнату, стены и потолок – с потолка на меня пролился клеевой дождь: так смачно, с ожесточением макала швабру валиком в ведро. Дождь пролился, я закончила грунтовать с ожесточением, присела на табурет. Мужик по радио закончил нудеть про красную зону, раздались «позывные»: не обычная отбивка, а вроде как звуки траурного марша. Дальше тихий и уютный голос объявил:
− Светлой ночи и полной луны, преданные мои адгезийцы!
Что-то ведущий новый, такого ещё тут не было, подумала я.
− Светлого вечера всем, впервые поймавшим нашу волну!
«Реклама, что ли, новая», − подумала я. По радио часто шла реклама фонда помощи, про принцессу, сказочную страну и боевую птицу. Но голос не похож на сказочника из рекламы.
− Как ваши врЕменные выходные, временнЫе переходы и ремЁнные передачи? Надеюсь не так, как в тумбе швейной машинки одной нашей слушательницы?
Это не про меня случайно? Я не шью, но ремень у мамы случается рвётся, ременная, то есть, передача даёт сбой. А тумба была у бабушки, с той злосчастной машинкой, которую она подарила рукодельному кружку…
− Но не буду вас утомлять легендой, ставшей притчей во языцех. К делу, адгезийцы, к делу! Как говорят мёртвые поэты − их у нас целое общество − нас ждут великие дела! Величайшие, сказал бы я. Сегодня у нас в розыгрыше множество билетов. Но не такие множества, как у героини всемирно известной сказки, множества поменьше и попроще. Несколько билетиков подарим. Итак. Билеты. В церкви отсечения головы Иоанна Предтечи намечается органный концерт Баха. Вот туда и разыграем, любезные… Итак, звоните и делитесь правдивыми историями из своей жизни.
Надо идти грунтовать другую комнату, а то стемнеет и жиробасные мотыльки налетят, но я продолжала сидеть. Что такое со станцией? Где новости начала часа? Где вечные на этой станции разговоры про маски, количество заболевших и беспорядки в проблемных американских штатах?..
− А вот и первый дозвонившийся. Как у вас нирвана? Довольны?
− Всё в порядке, спасибо! – ответила энергичная бабуля. – Я постоянная ваша слушательница.
− Приятно!
− Хочу рассказать вам о внучке. Меня отругали за то, что я научила малышку стиху: «я не мамина, я не папина, я в капусте росла, меня курица снесла».
− Замечательное стихотворение. Внучка-то довольна?
− Да. Бегает и радуется! Но меня от воспитания отстранили. Навсегда. Вот, думаю, билеты бы. Сходили бы с подругой, приобщила бы её к вечному, к вечности то есть.
− Верное решение. Чем раньше приходит понимание конечности бытия, тем лучше для адгезийцев. Верно?
− Да. Спасибо.
− Вам два билета.
− Спасибо. Давно мечтала сходить в эту церковь.
− Мечты сбываются. Кто смелый, тот добьётся, так?
− Обязательно добьётся. А вот ещё стишок из моего детства…
Обалдели, что ли на станции? Что происходит?
− А вот ещё стишок из моего детства: шла машина тёмным лесом, за каким-то интересом, инте-инте-инте-рес выходи на букву «с». Буква «эс» не пришла, вышла бабушка Яга, а за бабушкой Ягой вышел месяц золотой, – закончила слушательница.
− Мы поняли. Внучка конечно же с удовольствием повторяет?
− Повторяла. Говорю: отстранили от воспитания навсегда.
− Месяц наше всё, хоть на небе, хоть под косой, хоть во лбу, ведь так?
− Вот не надо под косой. Никаких кос. Мы же с вами не смерти? – испугалась слушательница. − А вот на полигоне…
− Переключаю на секретаря, − перебил ведущий эту шизоидную, − оставите электронную почту, куда послать билет.
− Ой, у меня ноутбук сломался, а звоню с городского.
− Нет, значит, почты?
− Я куда нужно приеду, вы скажите адрес.
− К нам вы не доедите, уверяю вас.
− Я по всем городам мотаюсь, по экскурсиям. Вот сейчас в Санкт-Петербург тур намечается и всего за… мало тыщ. Я новости смотрела, Эрмитаж открылся.
− Отлично, раз так хотите. Секретарь вам всё объяснит. На билет тратиться не советую, если к нам подъедите, экскурсия в Петербург отме… отложится на вечный срок. Но у нас ещё звонок. Алё!
− Здравствуйте. Я…
− Вы тоже хотите билет?
− Да. Очень хочу. Я, знаете, когда-то работала учителем.
− Естественно знаем. Вы у нас и помечены как «школьные истории». Что на этот раз?
− В моём классе был мальчик из очень бедной семьи.
− Как в сказке о серебряных коньках?
− Именно. Как во всех сказках. Все его жалели, в учительскую входишь, часто о нём разговор, буквально все переживали. Дети с ним не общались. Он был маленький, тихий, забитый, бедность страшная, я старалась ему на уроке помочь, я словесник.
− Слышно.
− Близилось Восьмое марта. В предпраздничный день он подарил мне рваную маленькую книжицу, нашёл дома или где-нибудь похуже, на помойке. Страницы пожелтевшие, буквы иностранные, немецкие, обложка вроде как крысами поедена и червём пробита. Он знал, что я люблю стихи. Я хранила книгу в память о нём. Недавно стало совсем плохо в материальном плане. Я на пенсии.
− Знаем и это.
− И я решила продать книгу. Пошла к библиофилу. Оказалось, что таких прижизненных изданий несколько экземпляров на весь мир. Вот теперь думаю: как он, где он, каждый день его благодарю. Как вы думаете, он с нами?
− Уверен, что с нами. Вам один билет?
− Я думала, вы поспособствуете, чтобы с ним сходить на концерт. Я-то сегодня была, второй раз очень хочу попасть, бесподобный концерт, но из-за ограничений….
− Прекрасно, я считаю. Уверен, что сможем вам помочь и на концерте вы обязательно встретитесь.
− Просто отдушина ваша передача. Спасибо! Всегда жду её с удовольствием, как и тысячи других благодарных слушателей.
− Ну что вы! Нас слушают несколько сотен человек! Нам достаточно, мы с местным охватом радиостанция, мы не гонимся за рейтингом. Рейтинг же от лукавого, не так ли?
− У нас в школе в учительской стояли в шкафчике классные журналы, самый высокий, как сейчас говорят, рейтинг по количеству просмотров был у строчек с фамилиями двоечников.
− Совершенно верно. Я с вами полностью согласен. Но давайте и двоечникам давать шанс. Бывают же двоечники, которые чемпионы например, в технике баттерфляй на двести метров.
Ну и радио, ну и ведущий, возмутилась я, и у меня специализация сотка, тупость, а не двести.
− Я не так лояльна, как вы, − продолжала бывшая учительница. – Двоечники – это большие проблемы.
− Не будем спорить. Ваша электронная почта.
− Нет у меня никакой почты.
− А телефон? Есть телефон?
− Что вы! Нет телефона. Они же…
− Не продолжайте. С вами пообщается наш секретарь.
Я сидела, я забыла о грунтовке. Что там грунтовка… Я чуть не прослезилась от рассказа о мальчике.
− Ну что же, − объявил ведущий. – Дамы отзвонились. Очередь сильного пола. Алё! Бесконтактный контакт!
− Контактный бетоконтакт! Приветствую! – говорил резкий мужской голос, сразу понятно, что шизонько.
− А я вас! Что вы нам расскажете интересного?
− Да вот знаете ли… Сам закончил музыкальную школу по классу валторны. Дочь тоже отучилась. А сын, младший, – ну никак. Пришлось бросить ему. Я в детстве, всем интересовался. Бах, который Иоганн Себастьян − любимый композитор. А сын… Совсем нет наклонности. Вот хочу приобщить сына, сходить с ним на концерт.
− Думаете, поможет приобщиться?
− Обязательно.
− А точно с сыном?
− А с кем же?
− А тут слух прошёл – есть у вас молодая подруга.
− Ну что вы. Это враньё. Наглое враньё.
− Тогда один детский, и один взрослый. Ваш электронный адрес?
− Зачем он мне?
− Продиктуете его секретарю.
Во слушатели, удивилась я. Как можно жить без электронного адреса? А ведущий-то с юморком, а мужик-то, слушатель, ушлый, попрошаистый.
− Алё! Слушаю вас.
− Здравствуйте. Тоже решил позвонить, рассказать историю.
− Винегрет любите? Мы тут о винегрете размышляли.
− Не знаю.
− В прошлый раз многие удивлялись, почему я столько говорю о солёных огурцах. А что плохого в огурцах, ответьте!
− Да ничего.
− А готовите?
− Что готовлю? – мужчина, видно пожилой, растерялся.
− А как же винегрет?
− Покупаем в магазине.
− И свежий?
− Не знаю. Я что хотел сказать. Вот сижу сейчас, жду.
− Где сидите?
− Внук олимпиаду пишет. Заключительный этап. ИКТ.
− Так не волнуйтесь. Все финалисты проходят в этом году без экзаменов.
− Да. В феврале он написал, а сейчас переписывает.
Бред какой-то, сейчас не могут олимпиаду писать, лето же.
− Быть такого не может, − запротестовал и ведущий.
− Вот поэтому и звоню. Сам удивлён. Быть не может, а есть.
− Бывают, знаете ли, такие дни. Перегибы бывают на местах. У кого-то дом как закрутится, у кого-то след на пороге. Понимаете, о чём я?
− Не понимаю. Иначе бы не звонил.
Я вскочила с табурета, понеслась в прихожую. Свет! Включить свет. Торчат маленькие штырьки из стены, штырьки от выключателя, ни клавиш, ни рамок, пока не наклею обои. Главное есть везде свет, даже на балкон проведён! Фу! Включила. В прихожей на полу, на толстом слое пыли, на том месте, где я оттирала след сапога недоэлектрика, снова был тот самый след. Везде пыль, мои следы и этот… следище, смачный, вроде только что лже-электрик снова был здесь и топнул, припечатал подошвой. Надо пол помыть и разложить тряпки от пыли, я торопилась, надо было уничтожить этот след. Это след Романа, просто так отпечатался странно, просто так отпечатался похоже…
− Неужели? – спросили по радио у кого-то.
− Я устал, этот магазин, там сумасшедший парень ко всем пристаёт насчёт масок, мычит. Меня узнал, чуть с кулаками не накинулся, − говорил очередной слушатель.
− Не бойтесь, он безобидный, − ответил ведущий, голос его при этом стал не просто успокаивающий, а вкрадчивый, ведущий окутывал голосом.
− Бесовское отродье! – слушатель в сердцах отключился.
− Мальвина Юрьевна! Вы с нами?
Я не сразу сообразила, что меня зовёт радио.
− Я вас слушаю, − ответила я.
− Такие интеллигентные мужчины теперь с собачками гуляют. Вы их примечаете? – сказал ведущий.
− Всю первую неделю видела, − ответила я еле слышно.
− Очень милые люди живут в вашем доме, всем интересуются, − продолжал ведущий. − Поздоровались, спросили, как у тебя дела, уехал ли электрик, всё ли сделал? Знакомые твои по детству? Почему так волнуются?
− Нет у меня по детству знакомых, бабушкины есть приятельницы!
− Весь этот необъятный дом, в курсе, что ты здесь? Так же?
Тут до меня наконец-то дошло, что я разговариваю с радио, ящиком и заткнулась.
− Да уж. Сплетни, сплетни. Прочь сплетни, прочь! Вёдер много, это хорошо. Для начала включим пылесос, опробуем маленький новый, заказанный по акции,− продолжил ведущий.
Я приказала себе: не удивляться. Пусть спрашивают кто угодно что угодно. Пусть даже Смерч мычит про меня небылицы, пересказывая слухи помоечным воронам. По утрам вороны каркали оглушительно. Петухи извещают нечистую силу: надо сваливать подобру-поздорову, а вороны что? Привечают кого? Не было такого раньше, чтобы так каркали. Нет: ворон привлекает помойка, просто повсюду помойки. Да уж. Надо, пожалуй, на ночь замуроваться. Придвину стеллажи к двери, всё равно их скоро заберут. Я стала двигать стеллажи и украдкой посмотрела на пол. Следа в прихожей не стало! Он пропал, как и не было.
Сырости в квартире после глобального грунтования я не чувствовала, всё высохло моментально, вопреки законам испарения. Всё было чисто, но, увы, снова с налётом, теперь с коричневым. Ничего, всё смоется. Как там радио? Как странный вездесущий ведущий? Надо запомнить станцию. Нужная частота, нужная частота? Физик, физик! Где ты? Как сейчас пригодились бы твои уроки по звуку. По волнам. Какими скучными казались рассказы о первых восковых дисках, дорожках, на которых записали звук, непонятной игле, которую поставили на диск и вдруг учёный услышал шипение… Волны, волны. Может станция убегает с диапазона эф-эм? Может частота сместилась, а может слабый сигнал? Я понесла магнитолу на кухню. Но и там станция не ловилась. Я жала и жала на кнопки магнитолы, меняя волну. Одно и то же в новостях повторяют! Где спокойный эфир с разыгрыванием билетов? Вместо странных людей без емайл-адресов − политолог даёт прогноз, да кому это интересно, для ЕГЭ если. Как же это скучно. Ну пусть бурчит, я перенесла магнитолу обратно в комнату и поставила чайник. Побурчит эта станция, после, в ночь, музыка начнётся, мурчит себе тихо радио.
Я раскрыла книгу про ремонт, стала искать главу про подготовку стен, но почему-то в оглавлении она не находилась. Ну как же так? Я же её уже читала! Я стала листать страницы.
«Прежде чем осуществлять наращивание стен, следует очистить их от старой краски, обоев, непрочных слоящихся поверхностей. Стены грунтуются, выравниваются специальными строительными смесями, шпатлевание необязательно…» Так, так… «Режимы высыхания. Для кирпичных стен желательно наносить несколько слоёв, грунтуя каждый последующий для лучшей адгезии». Адгезия, адгезия – где я слышала сегодня это слово? «Дорогие адгезийцы» по неизвестному радио. Что такое адгезия? Я открыла другую книгу, словарь строителя-любителя, яркий с картинками, он мне больше всего помогал. «Адгезия» в оглавлении стояла сразу за «абразивом» и перед «алебастрой». Так, так… адгезия… Буквы как-то поплыли, засверкали, или это настольная лампа бьёт мне белым светом в глаза? Сижу-то я во мраке…
«Адгезия – несуществующая страна, не отмеченная на карте, но имеющая огромное влияние на бытие вообще и человека в частности. Страна безвременья». Чушь какая.
