Олег Владимирович Фурашов
Любовь как сладкий полусон
– Нет, нам же газеты под вечер приносят. А что?
– Обязательно прочти. Обещаешь?
– Обещаю.
– Ну, пока, Юрочка! До скорой встречи!
– До встречи в новом году, Стелла! Жду твоего приезда с нетерпением!
Загадка Кораблёвой оказалась расшифрованной досрочно, поскольку вскоре после обеда завгар Федя-третий отправил молодого тракториста к директору совхоза. Причём он строго-настрого велел перед визитом к руководителю переодеться в чистую одежду. Что недоумевающий парень и сделал.
Войдя в коридор конторы, Кондрашов обратил внимание на группу рабочих, столпившихся возле доски наглядной агитации. Кто-то из них проговорил, оглянувшись на вошедшего: «Гля, наша доморощенная знаменитость топает». Юноша отнёс фразу в актив собственной артистической деятельности и потому, на ходу приветственно «просемафорив» знакомым, протиснулся в приёмную.
– Анатолий Иванович ждёт тебя, Юра, – после обмена взаимными поздравлениями, с непривычной и непонятной почтительностью сказала секретарша. – Проходи.
И молодой замараевский механизатор шагнул за порог кабинета.
– А-а-а…Кондрашов! – воскликнул Бурдин, бросив взгляд поверх очков на очередного посетителя директорской резиденции. Он снял очки, отложил в сторону какую-то бумагу и, выйдя из-за стола, обменялся рукопожатием с молодым работником. – Здравствуй-здравствуй!…С наступающим!
– С Новым годом, Анатолий Иванович! – ответил тот, гадая про себя, за что столь высокая честь.
– Ты, конечно, с праздничным номером областной газеты ознакомился? – прищурился Бурдин.
– Не-е…
– Хо! Как так? – хохотнул директор. – Про него, понимаешь ли, пресса шумит, глава администрации района мне экземпляр «Среднегорских новостей» пожертвовал, а он …Ну-ка, приземляйся сюда и вникай.
Начальник усадил паренька за приставной столик и вручил ему газету. На четвёртой полосе праздничного выпуска были опубликованы два кондрашовских стихотворения и дан краткий отзыв об авторе. В конце рубрики выражалась надежда на то, что это не последняя встреча читателей с начинающим юным поэтом.
– Каково? – отвлёк «стихотворца» от приятного занятия директор.
– Кгм…Да как-то так…, – смешался Кондрашов.
Он понимал, что публикация про него – заслуга милой Стеллы. Так не заявишь же о том во всеуслышание.
– Молодец, Юрий! – похвалил его Анатолий Иванович. – Вишь, как про тебя главный редактор «Среднегорских новостей» Михайлов пишет. Ты имей в виду, что я слежу и за вашим ансамблем в целом, и за тобой – в частности. Про тебя и Лукин поощрительно отзывается. Говорит, что ты – творческий молодой человек, с фантазией, импровизацией. Ты, Юрий, помозгуй, так сказать, на зорьке ясной, об учёбе в институте культуры или ещё где. Культуру на селе надо возрождать. Домашние кадры ковать. Мы тебя по контракту завсегда направим. Каково?
– Спасибо, Анатолий Иванович, я помозгую. А можно мне газету на память взять?
– Бери, какой разговор. Как отец?
– …Отец? Пишет.
– Сколько ему ещё?
– Полтора года. Но могут и досрочно освободить. Он там…на пихтоварке за главного. Нормы перевыполняет. Старается.
– Вы с Лидией Николаевной передавайте сердечные пожелания Дмитрию Ивановичу и напомните, что Бурдин и совхоз его ждут.
– Спасибо, Анатолий Иванович! Обязательно передадим.
2
Выйдя от директора, Кондрашов в бухгалтерии получил премию, которую Бурдин выписал работникам к празднику. Рабочий день был укорочен на час, и потому Юрий прямо из конторы отправился в дальний конец села за подарками, зная, что дома его с нетерпением ждут мама, Венька и двойной праздничный ужин.
Выстояв очередь и закупив сладостей, юноша двинулся обратно. К тому периоду стало уже смеркаться, и на небе высыпали первые мерцающие звёздочки. Кондрашов неспешно брёл к дому, задрав голову и мечтательно уставившись в иссиня-голубую вышину, напоминавшую глаза Стеллы. Он грезил об этой замечательной девушке, о футболе, о поэзии, о светлом будущем…
Из состояния, пограничного с нирваной, его вывел резкий толчок в левое плечо. Мечтатель оглянулся – никого. Тут же последовал толчок в противоположное плечо, и он услышал знакомый ёрнический голос: «Вот только не надо воротить морду и делать вид, что не замечаешь старых друзей!»
Кондрашов повернулся направо и буквально натолкнулся на Виктора, по-лошадиному скалившего зубы.
– Кропот, привет! – смутился Юрий. – С наступающим! А я…кгм…задумался…
– Ладно, врать-то, – прервал его тот. – Стал знаменитым поэтом, и зазнался, ли чё ли?
– Вить, ну чего ты?
– Да ладно, ладно…Шутейно я. Медитируешь, что ли?
– Увлёкся малость…иными мирами, – признался паренёк, продолжая путь к дому.
– Бьюсь об заклад, про Кораблёву рассупонился, – иронично осклабился приятель, подстраиваясь под его шаг.
– И про неё – тоже.
– Облом и зряшные хлопоты, – скептически посулил Кропотов.
– Жизнь покажет? – в противовес ему оптимистично улыбнулся собеседник.
– Я чего базар-то завёл: ты идёшь сегодня на пьянку в клуб? – вернулся Виктор к разговору двухдневной давности. – Там бы и днюху твою отметили.
– Не, Вить, Новый год – праздник семейный. Встречу его и день рождения в кругу семьи.
– Зря. Наши все идут. Нинка Самохина – тоже. Я её зондировал, она с тобой, как бы, и помириться не прочь.
– Не, Вить…Спасибо.
– Зря.-а-а…Гляди, а то я пересплю с ней.
– А как же Шутова? Ты ж, вроде, говорил, что у вас с ней чувства? И вдруг – Самохина. Это ж измена. Хочешь наставить ей копыта?
– Изме-ена, – проворчал Кропотов. – Много ты понимаешь. Как говорил один мой хороший знакомый, заслуженный работник сексуального труда, измена мужской природе начинается с верности конкретной женщине. А вообще-то, Кон, ты – круглый дурак. Не нужна мне Самохина. Нинку ж Лукин обхаживает. Того и гляди, оттопчет…
– Её проблемы, – отмахнулся юноша.
– Так-таки не пойдёшь?
– Не-а.
– Будешь сидеть дома как запечный таракан, и мечтать о прынцессе? – стараясь больнее поддеть дружка, выходил из себя Виктор.
– Угу, – сам не сознавая почему, впадал во всё более
благодушное расположение Кондрашов.
– И будешь читать Гюгов и Золей?
– Ага.
– Чугунок ты с картошкой, Кон!
– Угу.
Приятели расстались на перекрёстке в разной степени взаимного недовольства. И не успел Юрий свернуть в переулок, как услышал, что задетый за живое Кропотов окликает его.
– Кон! Кон! – орал тот во всю мочь закалённой шофёрской глотки. – Желаю тебе в наступающем году наконец-то вылечиться от дебилизма и кретинизма! Привет психам и шизоидам, шуфлядкам и остальным яйцеголовым брахицефалам!
И невостребованный замараевский спичрайтер7 загоготал, вероятно, убеждённый в том, что его выпад – предел остроумия.
Юрий ничуть не озлился на выходку Виктора. Напротив, он посмеивался про себя и где-то, подспудно, соглашался с другом: да, не исключено, что он, Кондрашов Юрий Дмитриевич, 1980 года рождения, воистину слегка свихнулся. Это нельзя быть немножко беременным, а немножко «съехавшим» – вполне.
Недавно он прочитал статью о том, как учёные проводили
сравнительные исследования специфики внимания у подростков, страдавших слабоумием, и у контрольной группы их сверстников из обычной школы. С первым заданием, в ходе которого надлежало выбрать из беспорядочного набора букв несколько заданных литер, обе группы справились почти одинаково. Отличия «полезли наружу» при втором тесте, когда те же заданные буквы следовало выбирать из текста захватывающего рассказа. Вот тут-то олигофрены и дали «нормальным» сто очков вперёд, так как пунктуально, бдительнее роботов, не взирая ни на что, выполняли поставленную задачу. Обычные же ребята поневоле зачитывались произведением и допускали ошибки.
Аналогичным образом и у Юрия произошёл «сдвиг по фазе», потому что о чём бы он ни говорил, чем бы ни занимался, чтобы ни читал, а в его «мозгах набекрень», подобно заигранной пластинке, звучал один и тот же набор букв: «С-т-е-л-л-а…С-т-е-л-л-а…С-т-е-л-л-а…»
«Да, я чокнулся! – с обречённым восторгом, покорно констатировал он. – Зато никто на свете ещё так приятно не сходил с ума!»
Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
В О З М У Ж А Н И Е
Глава первая
1
Рано или поздно, всё тайное становится явным. Собственно говоря, то, о чём пойдёт речь, секретом за семью печатями и не было. Всего-навсего настал черёд проявиться тому, что прежде было завуалировано расстоянием.
На первую в наступившем году репетицию Кондрашов направлялся вместе с Виктором из дома Кропотовых. Виктор, уходя, уже выключил свет в прихожей и занёс над порогом ногу, да вдруг опомнился и, по-мужицки крякнув, выругался: «Зараза! Не повезёт…Хреновая примета, но придётся вернуться: носовой платок забыл». Он шагнул в темноту жилища, сдёрнул с натянутой над печкой верёвки, на которой сушилось выстиранное бельё, тряпицу и сунул её в карман брюк.
– Кого это вы, сэр, стремитесь поразить благородными манерами? – зацепил Кондрашов приятеля, выходя на крыльцо. – Уж, коль на то пошло, то джентльмен должен иметь три платочка: носовой, для лица и на непредвиденный случай для дамы.
– Ё-моё! – обрезал тот его. – Святая простота. Кавалер должен иметь при себе резиновый платок. Он входит в обязательный джентльменский набор с шампанским, коробкой конфет и цветами.
– Пф-ф…Сказанул тоже, резиновый, – фыркнул Юрий. – Таких не бывает.
– О-о! – утомлённо закряхтел Кропотов. – Наив так из тебя и прёт, Кон. Ты ещё юн и глуп и не видал больших…кхе-кхе… штуковин. Ладно, мракобес средневековья и необразованный пендельтюр, подрастёшь, просвещу тебя на некоторые нетленные темы. А покеда гребём к культурному очагу, как нас учит говорить великий трезвенник, пуританец и воздержанец Аркашка Лукиных.
Сегодня же наши девки из Среднегорска должны причапать.
В результате пятиминутка до клуба превратилась в острую и безостановочную пикировку между друзьями, но…Но стоило им вывернуть из-за угла к парадному входу в здание, как их красноречие моментально иссякло. Их натурально ошеломил и ослепил шикарным экстерьером и лоском автомобиль, припаркованный у крыльца. Лучи электрического света из окон падали на лимузин, отражались от него, и тот блеском шокировал всякого, кто удостаивался чести лицезреть его.
То был великолепный «джип» серебристого цвета с редким «перламутровым» отливом. Уж он-то устроил бы незабвенного Семёна Семёныча Горбункова из «Бриллиантовой руки», что никак не мог найти для жены халатик с перламутровыми пуговицами. По крайней мере, Кропотов, разбиравшийся в «авто», завистливо изрёк:
– Апофигей!
– Экстремум!… – в отличие от него, не проявил большой фантазии Кондрашов.
Подавленно-озадаченные приятели, совершив три магических круга по периметру «джипа», поторопились внутрь учреждения, обоснованно рассчитывая на то, что там их любопытство будет удовлетворено.
В директорском кабинете, помимо Лукина и нескольких ребят из ансамбля, обособленной фракцией сидели Стелла, Марина, а также незнакомый полноватый молодой мужчина в очках.
Импульсивный Кропоптов, не успев ступить в помещение и оглядеться по сторонам, сразу же излил фонтан своих эмоций. По заведённой типично замараевской привычке, согласно которой выкладывают то, что волнует человека в текущий момент (что вижу – то пою), он загудел паровозной трубой: «Арриведерчи, славяне! Вы засекли, какая клёвая тачка сто…». Фразу он не закончил, застыв с распахнутым «забралом», поскольку заметил незнакомца, и запоздало оценил ситуацию. Присутствующие засмеялись с такой единообразной готовностью, что стало очевидным: до Виктора кто-то уже успел столь же непосредственно выплеснуть рвущиеся наружу впечатления.
– Познакомьтесь, мальчики, – с улыбкой сказала вошедшим
Шутова, кивая на новенького, – это наш сокурсник Хорин Эдуард, владелец того самого автомобиля. И ещё он – спонсор нашего ансамбля. Видите, что вместе с нами он привёз в клуб?
И Марина указала на новенькие микрофоны, динамики и ударную установку, размещённые в углу кабинета.
– Ни хиля себе! – восхитился Виктор, обходя и трогая музыкальные инструменты. – И это даром?
– Это подарок вашему коллективу, – чуть подправил его внезапно объявившийся меценат.
– Ну, ты му-у-ужик! – не успокаивался Кропот, высказывая высшую похвалу из своего лексикона. – Как тебя, Эдик?
– Эдуард, – едва заметно скривился тот, ибо его вряд ли вдохновил «сельповский» комплимент.
– Я тебя зауважал, – признался Виктор, пожимая Хорину руку.
Юрий, в отличие от остальных, не разделял восторгов. Его крайне насторожило прозвучавшее из уст Шутовой слово «спонсор». И от предвосхищения чего-то неприятного, у юноши тревожно и нехорошо заныло в подложечной области.
Изрядно подпортило настроение ему и то обстоятельство, что всякий последующий участник хора, врываясь в кабинет, обязательно предварял приветствие тирадой о чудо-локомобиле, неизменно вызывая раскатистый хохот. Хозяин же авто реагировал на примитивный деревенский переполох с устало-снисходительным апломбом. И фетишистское почтение у провинциалов к Хорину возросло вдвое, когда из кармана дублёнки приезжего раздались музыкальные позывные американского гимна.
Эдуард извлёк из кармана миниатюрный мобильник и отдал начальственное распоряжение невидимому абоненту, чтобы тот его не беспокоил до утра. В принципе в Замараевке имелся обладатель переносного телефона – директор совхоза. Но у Бурдина это была такая громоздкая «гроботёсина с аккумулятором», как выражался Кропотов, что с равным успехом можно было возить в УАЗике армейскую радиостанцию.
Мобильник тоже вызвал охи и ахи. Ребята просили его посмотреть. Они взирали на заморскую штуковину подобно дикарям, которые меняли золотые самородки на осколки зеркала. Их почитание перед Хориным росло по экспоненте. А вот Кондрашову было неприятно, что отношение к человеку столь явно определяется материальными придатками, а не духовными качествами.
Потому излишним будет распространяться на тот счёт, что спевка хора и последующие репетиционные процедуры доставили Юрию мало удовольствия.
2
Стихли переливчатые рулады аккордеона Лукина и баяна Володи Попова, самодеятельные артисты засобирались восвояси. Кондрашов умышленно задержался возле Аркадия Николаевича, обсуждая нюансы эстрадной миниатюры. Но то была формальность. На деле же он чутко прислушивался к разговору Кропотова с Хориным.
Горожанин шепотком, и чуть заикаясь, доносил Виктору, что его «джип» под завязку забит всякой снедью. Что не мешало бы отметить знакомство. Да вот только его высокий порыв не разделяет Стелла.
– Эд, да с чего ты это взял? – заголосил было Кропотов, но тут же осёкся, вспомнив предупреждение гостя о конфиденциальности.
– Да с того, – келейно толковал ему Хорин, – что она са-сагласилась ехать со мной по-после уговоров Марины, да из-за спо-спонсорского презента ансамблю.
– Щас, – многообещающе выставив ладони вперёд, заверил в предстоящем успехе Виктор Эдуарда.
И охочий до выпивки бравый совхозный водитель, отправляясь на переговоры с девушками, положительное отношение к наклёвывающемуся мероприятию вырзил не только словесно, но и потиранием рук.
Только вот у Юрия точка зрения по данному поводу не совпадала с настроем приятеля. «Марина – с Витькой, Стелла…эх-ма… – со спонсором, – тоскливо размышлял он, глядя на испитое лицо Лукина, – а я…А я, получается, пятое колесо в телеге. Как в фильме «Три плюс два». Кстати, как там звали лишнего? Сундуком? Поздравляю тебя, Кондрашов: отныне ты – Сундук!»
– Юрок! – отвлёк его от унылого миросозерцания Кропотов, натягивая на голову шапочку. – Мы едем в хижину дяди Толи. Сорок пять секунд – подъё-ом!
– Да-да, – неоглядываясь, нервно дёрнул рукой тот.
– Ну, ты чё застрял, Кон? – не унимался Виктор, под ручки подталкивая студенток к выходу.
– Юра, мы ждём тебя, – присоединилась к нему Кораблёва.
– Да-да, – подобно примитивному бабуину отозвался юноша.
Образовавшийся новый квартет под шутки и прибаутки Виктора вывалился в коридор. Через пару-тройку секунд пискнула охранная сигнализация «джипа», через полминуты хлопнули дверцы машины и легко запустился двигатель…А немного погодя чудо-локомобиль мощно «стартанул» к избушке молодых специалистов.
3
В клубе остались Кондрашов и Лукин. Аркадий Николаевич обрисовывал ассистенту проблемы репертуара, а тому лишь оставалось механически кивать головой и поддакивать. Бренное тело молодого человека покоилось здесь, а мятущаяся душа, помимо воли хозяина, стремилась к домику на окраине села.
– Э-эй…Ты где? – подобно окулисту тестирующе помахав рукой перед глазами помощника, наконец обратил внимание на его отсутствующий вид заведующий клубом.
– А? Да здесь я, здесь, – словно оправдываясь, отговорился тот.
– Я уж предположил, что вы со Стеллой поругались, – изобразил недоумение Лукин. – Так, вроде бы, отпадает: она же звала тебя.
– Всё нормально, всё нормально! – излишне энергично принялся изъясняться Кондрашов, подобно всякому человеку, скрывающему действительные чувства. – Сейчас их догоню.
– Они ж – на машине, а ты – пешедралом? – усомнился в реальности его намерений собеседник.
– Так я же футболист! – с неподдельной серьёзностью возразил юноша.
И мгновение спустя, оценив ситуацию, парочка дружно расхохоталась.
– Кстати, Аркадий Николаевич – несколько разрядившись,
спросил Юрий, – если что…, у вас не найдётся заимообразно…кгм-кгм…выпивка.
– Чего-о?! – подобно бегемоту «отвесил» тот от неожиданности нижнюю челюсть. – Ты – и вдруг…
– В компанию на холяву – дурной тон, – доходчиво аргументировал уступку незыблемым спортивным принципам заядлый футболист. – А пить-то я не буду.
– Хым, сыщем кой-чего, – полез Лукин в глубь директорского стола.
И он достал из личного запасника большую бутылку марочного виноградного молдавского вина.
– Благодарю, – испытывая неловкость, подвинул стеклянную ёмкость паренёк к себе. – Завтра рассчитаюсь.
– Чего там, свои люди, сочтёмся, – союзнически подмигнул ему завклубом. – А вот заложить за воротник – не помешает. Ибо на светский раут, Юра, негоже заявляться при плохом настроении. Посему, давай-ка, поднимем тонус старым испытанным средством: вверимся, так сказать, Бахусу.
И он повторно полез в стол, поочерёдно извлекая оттуда с ловкостью индийского факира два гранёных стакана, уже початую бутылку красного вина, шмат копчёного сала, огурец, соль, луковицу и полбуханки хлеба.
– Что вы, что вы! – запаниковал Кондрашов. – У меня же, в самом деле, спортивный режим.
– Какова жизнь-гадюка, а? – деланно посочувствовал Лукин «компаньону по несчастью». – Тебе пить можно, а ты не пьёшь, мне нельзя – а я пью. Трагедия. И всё же я граммулечку дерябну. И тебе, для мизансцены, я такоже налью, а дальше ты уж сам выбирай: пить или не пить, быть или не быть, хе-хе.
Аркадий Николаевич отмерил сполна в каждый из стаканов вина, и руки его при этом вожделенно подрагивали. Он, захлёбываясь от жадности и нетерпения, влил в себя рубиновую жидкость, прикрыл глаза, и, запрокинув голову, ненадолго застыл. Когда его с ног до головы передёрнуло, Лукин поднял веки, потёр ладони, как недавно Кропотов, изрыгнул из себя: «Лепота!» – и приступил к закуске.
– Ты, друг мой, – вкусно похрустывая огурцом, зачал директор
учреждения культуры следующий виток беседы, – не желаешь причаститься, так отведай для приличия сальца. Классное сальцо! Мне его Ниночка Самохина у кого-то там за полцены выцыганила. А на меня не гляди…Щас у меня морда до того красная станет, что сам Михаил Евдокимов позавидует. А глазёнки – заблестят…Ну и так далее.
– Аркадий Николаевич, – с тусклым видом заговорил Кондрашов, перекладывая от нечего делать ломтик сала на листок бумаги, лежавший подле него на столе и заменявший тарелку, – вы женаты?
– Хым…Вопрос, конечно, антиресный, – осклабился тот. – Официально…Три раза, – «подведя баланс» на пальцах, известил он. – Фактически же…Хе-хе…Как там в загадке сказано: «Поле не меряно, овцы не считаны, пастух рогат». Хе-хе…А что?
– Наверняка, вы в прошлом были при больших деньгах, раз трижды женились? – предположил паренёк.
– Чего-о?! – выронил кусок хлеба из рук и огрызок огурца изо рта Лукин. – …При больших деньгах? Га-га-га! – сардонически загоготал он. – Уясни, Юра, что работник культуры и толстосум – понятия несовместные. Надо же: при больших деньгах!…Га-га-га! – и он от смеха аж переломился в поясе.
– Так ведь некоторые женщины обожают деньги, машины…, – смутился юноша.
– Исходный мотив ты подметил верно, – снова выпив и закусив, вскочил из-за стола и в хмельном возбуждении забегал завклубом по помещению. – Материальная подмазка, естественно, не пустой номер. Но не всецело, не всецело…История человечества зафиксировала общую закономерность: когда «денежный мешок» берёт смазливенькую бесприданницу, то это в порядке вещей. Зато если какая-нибудь весёлая вдова, страдающая весёлой молочницей, хе-хе, женит на себе лощёного хлыща, то это исключение из правил.
– А если яснее?
– Для самца красивая баба, – воздел палец к люстре Аркадий Николаевич, – высшая ценность. Хотя и после свадьбы кобель регулярно прелюбодействует со всем, что движется – это для поднятия тонуса, для взбрыка адреналина, для самоутверждения. Отстрелявшись спермой на стороне, он смиренно плетётся к семейному очагу.
– Вы как наш совхозный ветеринар рассуждаете, – исказила гримаса отвращения лицо Кондрашова.
– Хе-хе….Сложнее с мадамочками…Блюм-блюм-блюм…, – опрокинув в глотку очередную порцию вина и занюхивая её рукавом, продолжил раскручивать путаный клубок собственной парадигмы директор клуба. – У них господствует практика периодического замещения. Что сие означает? Да то, что им охотца богатого, умного, высокого и красивого мэна. Стало быть, четыре в одном флаконе. Поскольку такого в природе не бывает, то это оказываются четыре разных мужика. Га-га-га! То бишь, её финансовый туз и рылом не вышел, и интересно поговорить не горазд, а уж рост – одно сплошное недоразумение. Как поётся в частушке: «Мой милёнок маленький, чуть повыше валенка, в лапотки обуется, как пузырь надуется!» Хе-хе-хе…
– Вы всё про каких-то…падших вещаете, – прервал монолог Лукина неофит в сфере гендерных проблем. – Но есть же общепризнанные образцы…
– А то!…Помнишь, Юра, Наталью Гончарову? – прекратив беготню, остановился «знаток женщин» напротив юноши с таким видом, будто они оба накоротке знакомы с легендарной женщиной.
– Гончарову? Жену Пушкина, что ли?
– Ну да. Так и она однажды тоже завыла, как наша эпатажная певичка Маша Распутина: «Отпустите меня в Гималаи!». Спелась с высоким французиком. Изменила мужу…, который, кстати, был банальным таскуном и малогабаритным мужчинкой. И верно было начертано на смерть гениального поэта:
В январе тридцать седьмого года
Прямо с окровавленной земли
Подняли тебя мы всем народом,
Бережно, как сына, понесли.
Мы несли тебя – любовь и горе –
Долго и бесшумно, как во сне,
Не к жене и не к дворцовой своре –
К новой жизни, к будущей стране…
– Что за пьяный бред?! – возмущённо перебил скандального декламатора Кондрашов, обожавший Пушкина. – Лермонтов не так писал на смерть поэта…
– Блюм-блюм-блюм…, – осушил Лукин бутылку уже из горлышка. – Это не бред. Это строки Ярослава Смелякова.
– Ну, и к чему вы об этом? – листком бумаги брезгливо стёр частички сала со своей руки Юрий.
– Да к тому, наивный вьюнош, – снисходительно похлопал его по плечу заведующий клубом, – что ко всякой милашке надобен свой подход. Вот я, думаешь, чем беру? Да повседневным вкрадчивым сюсюканьем: мур-мур-мур да мур-мур-мур…Муси-пуси, муси-пуси…Ведь иную бабу уже достали и дылда-баскетболист, и мастер бельканто, я – тут как тут…
– В очередь за объедками с барского стола?! – возмутился Кондрашов.
– А ты что, Крез? У тебя что, куры брюликов не клюют? – ехидно хихикнул Лукин. – Или габариты как у Кропота? Зато ты на мордочку хорош и в общении удачно интригуешь. Вот сиди и жди, когда куранты пробьют твой черёд замещения…
4
Разгоревшиеся разногласия были нарушены шумом отворяемых дверей, и в кабинете появилась…Стелла Кораблёва.
– Извините, – сказала она, учащённо дыша. – Я вам не помешала?
Участники дебатов ненадолго лишились голоса.
– Стелла?! – выдавая свои подлинные чувства и опрометчиво засияв начищенным самоваром, воскликнул Кондрашов.
– Что вы, дорогуша, – следом среагировал и Лукин. – Вы никоим образом…ик…, извините…, ик…не можете…ик…
– Простите, Аркадий Николаевич, мне с Юрой нужно поговорить, – пояснила девушка.
– О, старею, старею! – многозначительно проронил директор клуба, шагая к выходу. – Ищу очки…ик…, а они же тама…
Лукин дипломатично удалился. Кондрашов же, раскаиваясь в том, что он столь бесхитростно раскрылся нараспашку свою душу, отвернулся к окну.
– Юра, ты чего? – приблизившись к парнишке, тихо произнесла Стелла. – Меня, можно сказать, обманом увезли…Я из-за него удрала от них, как…кавказская пленница. А он и разговаривать не хочет…Юроч-ка-а!
Она ласково потрепала она его за вихры. И он тотчас ощутил себя нахохлившимся воробышком с испуганно бьющимся сердечком, пленённым ладонями птицелова. Но досада, рождённая магией «перламутрового» лимузина, ни за что не проходила.
– Вы зря пришли, госпожа Кораблёва, – хрипло ответил юноша. – Третий лишний вам ни к чему.
– Феду-ул, ты чего губы надул? – запросто ломая позу протеста, мановением указательного пальчика в два счёта развернула девушка насупившегося субъекта к себе. – Прошу тебя, не болтай глупостей. Пожалуйста, одевайся и пошли.
Ох, женщины, женщины! Как же вы нами, мужчинами, манипулируете: пара слов, магический жест – и растаял холодок отчуждения в груди сельского романтика.
– А я не окажусь…пятым колесом в телеге? – подозрительно осведомился он.
– Что за комплексы? – подивилась Стелла. – Ты будешь самым главным «колесом».
– Ура-а! Госпожа меня назначила главным колесом! – задурачился-заскоморошничал Кондрашов, уподобляясь небезызвестной одалиске Гюльчатай из фильма «Белое солнце пустыни».
Хмурь улетучилась было с его лица, однако тут же облачко последней озабоченности складкой набежало на его лоб, и он спросил:
– Стелла, ты не позволишь мне задать один…нет…два вопроса?
– Отчего же, если они не выходят за рамки приличия, – потянула та его к двери.
– Аркадий Николаевич, мы ушли! – крикнул Юрий Лукину, на ходу одеваясь и прихватывая спиртное.
На дворе бушевала неприятная пронизывающая вьюга. Юноша шагал справа и несколько впереди спутницы, прикрывая её тем самым от снежных зарядов. Потому разговор с ней он вёл, беспрестанно оглядываясь.
– Юра! – ахнула Кораблёва, в свете уличного фонаря заметив в его руке бутылку. – Что это? Зачем?
– Вино, – проследив за её взглядом, пояснил тот. – Не хочу, чтобы меня Хорин на прокорм брал.
– Не комплексуй, пожалуйста, – усмехнулась студентка. – Угощение Эдуарда – это даже не налог с богатых в пользу бедных. Это заниженная плата с него за роскошь общения с нами.
– Стелла, – скорректировал нить беседы в нужное русло Кондрашов, – скажи, пожалуйста, без обиняков, что за фрукт этот Хорин и…и насколько близко его яблоко упало от твоей яблони?
– Юрочка, перестань, – уже смеялась девушка. – Ноги б его здесь не было, если бы не…спонсорская помощь ансамблю. Да и то в тот миг я вспомнила…о тебе…
– Да! – обрадовался Кондрашов. – Здорово! Но, Стелла, я вот ещё о чём подумал: если Хорин заночевать тут останется, то я его могу у нас пристроить…У вас же в избушке…тесно…
– Ах ты,…дипломат мой без портфеля! – притворно сердясь, легонько ударила его Кораблёва по спине. – Эд забронировал номер в гостинице Ильска. И на будущее, Юра, чтобы внести полную ясность, – уже суховато чеканила предложения Стелла. – Я никому не позволяю вести себя так. Тебе я делаю снисхождение исключительно потому, что ты…мужчина неискушённый. Однако больше никаких уступок не жди. Ясно?
– Уф-ф-ф!…Ясно, – почти счастливо вздохнул незадачливый кавалер, заполучив трёпку, разбавленную приятной оговоркой. – Прости меня, Стелла!
5
В домик молодых специалистов Кораблёва и Кондрашов ворвались раскрасневшимися от ветра, снега и быстрой ходьбы.
– А вот и мы! – объявила Стелла, выглядывая из прихожей в комнату, где всё было готово к торжеству.
– Мы прибыли! – принимая от неё шубку, подчеркнул
местоимение «мы» Юрий. – Извините! Всё из-за меня.
В комнате Марина, Виктор и Эдуард изнывали от нетерпения. Накрытый ими стол вызывал противоречивые чувства: бедную, если не сказать убогую, сервировку из казённых стаканов, кружек, тарелок, алюминиевых ложек и вилок контрастно подчёркивала богатая выпивка и закуска. «Промочить горло» предлагалось и «Советским шампанским», и французскими винами, и армянским коньяком «Арарат», и выдержанным кубинским ромом «Сантьяго де Куба экстра Аньехо». Желание «заморить червячка» ненавязчиво стимулировали чёрная икра и балык из осетровых рыб, пастрома из свинины и индейки, испанский хамон и прочая мясная нарезка. В центр стола была водружена большая деревенская сковородка с разогретым лобстером. Чуть поодаль стояли тарелки со свежими овощами и фруктами. Венчала застольное убранство свежая княженика. Некоторые деликатесы и лакомства Кондрашов видел впервые в жизни и даже не представлял, что это такое. На этом фоне выставленное им вино, мягко говоря, не выглядело чересчур претенциозно.
Несмотря на извинения опоздавшего, притомившаяся компания встретила его возмущённой хулой:
– Юрка, позорник, состаришься тут из-за тебя, а потом никто замуж не возьмёт! – морально пригвоздила его к позорному столбу Марина.
– Я чуть слюной не захлебнулся! – это уже вносил посильную лепту в поток общего остракизма Кропотов.
– То, что про-простительно дамам – не-непростительно дже-джентльменам, – ловко пристроился к ним Хорин.
– Приношу свои искренние извинения! – не менее трёх раз произнёс книжную фразу виновник «непроизводительного простоя». – Между прочим, я читал рекомендации знатного дегустатора Жака Дюфруа. Так вот, он настоятельно рекомендует, чтобы коньяк настоялся и распространил свой аромат над столом, прежде чем будет готов к употреблению. Пока я этого не ощущаю, – выразительно потянул он носом.
По поводу «знатного дегустатора» юноша «напустил тумана»: никакого Жака Дюфруа он не знал и помянул о нём для красного словца. Зато прочее было правдой. И как бы там ни было, но после его замечания даже языкастый Виктор в тяжком отупении «полез за словом» в «дырявый карман». Среднегорский же предприниматель, что-то взвесив в уме, крякнул «О`кей!» и экстренно откупорил бутылку с коньяком, на четверть наполнив им стаканы для мужчин. Однако Кондрашов взял другой стакан и налил в него вина из принесённой им бутылки.
Современный обиход устроен так, что кто спонсирует, тот и «заказывает музыку». Хорин налил девушкам шампанского, поднялся, подтянул узел галстука, поправил очки, и солидно провозгласил:
