Наталья Андреевна Букрина
Анатомия обмана
– Не может быть! – в испуге Мила стала задыхаться. – Вот так сюрприз!
– Стало быть, безмужняя? – уточнила Агафья. – Это худо. А жених-то хоть есть?
– Есть…
– И про дите ни сном, ни духом?
– У нас скоро свадьба.
– Играйте, пока пузо на нос не выскочило.
– Да-да, я ему сейчас же напишу, – подхватилась Мила. – Вот уж он обрадуется. Спасибо вам, бабушка, большое, – она открыла кошелек.
– Убери деньги, – отмахнулась знахарка. – В Малиновке сочтемся.
– А как я окажусь в этой вашей Малиновке?
– Сама вскоре узнаешь, – резко засобиралась старуха.
В почтовом ящике Милу ждало письмо от Бориса. Она всмотрелась в родной почерк, прижала конверт к губам и спешно поднялась. Конверт был пухлый, наверное, Борис сочинил целый роман о том, каким будет их свадебный пир. В квартире она сбросила обувь, забралась с ногами на диван, прислушалась к себе, с улыбкой погладила живот и развернула послание. На пол посыпались фотографии. Мила стала рассматривать их и онемела от ужаса – со снимков на нее смотрели счастливые молодожены. Женихом был Борис. В растерянности Мила пробежала глазами несколько первых строк, но вдруг закричала, как раненый зверь, и без чувств сползла на пол. Придя в себя, она снова потянулась к фотографиям. Юное лицо исказила ярость. В бешенстве Мила вскочила и принялась их топтать, повторяя лишь одно слово: «Ненавижу!» Три дня проползли как в бреду. Взглянув на себя в зеркало, Мила ужаснулась, но не расплакалась: слез не осталось. Поделиться бедой было не с кем. В общежитии хоть соседки подали бы стакан воды, а в чужой квартире и утешить было некому. Писать матери она опасалась – Леся заклинала дочь не торопиться с интимными отношениями. Мила убеждала ее, что все еще невинна. Она исступленно металась из угла в угол, пытаясь найти выход. Перед глазами мелькали картины одна страшнее другой. Исход всегда был печален – в различных вариантах Мила видела только свою смерть. В ушах звенели выученные наизусть строки покаянного письма изменника: «… она показалась мне такой несчастной и одинокой, что я не смог вытолкать ее из своей жизни. От Тони отвернулись все. За ее прошлое практически весь гарнизон относится к ней с презрением и неуважением. Но в глубине души она добрый и ранимый человек, который тоже имеет право на счастье. Ей хочется иметь семью, детей, о ком-то заботиться. Мне кажется, вся ее прежняя жизнь была ошибкой, и со мной она станет совсем другим человеком. Именно потому я решил протянуть этой многострадальной женщине руку помощи. Думаю, ты, Мила, со своей добротой и умением сострадать, поймешь меня, как никто другой…» Мозг отказывался понимать весь этот бред. Все происходящее казалось кошмарным сном. От постоянного плача сорвался голос. Мила лишь хрипло мычала.
Напуганная длительным отсутствием подруги в дверь съемной квартиры который день звонила Ольга. Мила смотрела на нее в глазок и не открывала. Не впустила она и Петра Кузьмича. Педагог не стал сидеть сложа руки. Он разыскал хозяйку и потребовал вскрыть дверь. Милу они застали намыливающей бельевую веревку. Женщина запричитала от страха и потребовала, чтобы сумасшедшая студентка съехала немедленно. Педагог упросил ее повременить до утра. Остановить истерику Милы и найти слова утешения в этот раз он был не в состоянии. Слушая отчаянное признание, сам горько рыдал. Милая девочка с непростой женской судьбой как-то незаметно стала частью его холостяцкой жизни, но старик не представлял, кто в данный момент способен вытащить ее со дна бездны. Утром он перевез вещи Милы к себе и позвонил фронтовой подруге, мудрой госпитальной медсестре, с надеждой, что та найдет нужные слова.
Мила никогда не вспоминала ту беседу. Не стала возвращаться к ней и сейчас – не прислушалась ведь к совету и даже сквозь годы не раскаялась в содеянном. Спустя три дня она стала посещать занятия и вернулась в общежитие. А ранним воскресным утром примчалась на автовокзал. Билет до Малиновки стоил недорого. Через час автобус затормозил на развилке. В сторону от трассы уходила широкая тропа. Мила была единственным пассажиром, вышедшим на этой остановке. «До деревни полчаса ходу. Вон за теми кустами», – указал направление водитель.
Знахарка копалась в огороде – рыхлила грядки с помидорами и огурцами. Мила робко подошла к изгороди, обожглась о крапиву и ойкнула. Старуха напряглась и прислушалась. Девушка поднялась на носочки и тихонько позвала: «Бабушка Агафья! Здравствуйте». Та выпрямилась и, заслонившись ладонью от солнца, всмотрелась. Ее расшитый диковинными цветами сарафан колыхнулся на ветру.
– А, это ты, славная, заходи, – сказала она, словно расстались час назад.
Женщина тщательно вымыла руки в бочке с дождевой водой, вытерла их о подол фартука и двинулась навстречу. Пригласив нежданную гостью в избу, она усадила ее на лавку, налила парного молока и, не комментируя, протянула стакан. Милу замутило.
– Ясно, – знахарка заглянула ей в зрачки и уточнила: – Письмо с тобой?
Девушка испуганно кивнула.
– Сожжем, – как отрезала старуха. – Порчу наводить не буду – у него и так вся жизнь наперекосяк. А у тебя все будет как по маслу, – утешила она. – Бояться не надо.
Мила подавила тяжкий вздох и затряслась от страха.
– Я не неволю – можешь воротиться. Дите травить – смертельный грех.
– Останусь.
– Тогда пей, – знахарка плеснула из кувшина в глиняную кружку какого-то снадобья и протянула Миле. – И не вспомнишь ничего, – заверила она.
Едва успев пригубить, гостья провалилась в небытие. Она слышала и выполняла все команды знахарки, но была словно в бреду.
– Пошли в баньку, – ласково позвала старуха. – Как знала, натопила с утреца.
Она помогла девушке раздеться и усадила ее в бочку с душистыми травами. Голова Милы пошла кругом, в ушах зашумело.
– Как-то мне не по себе, – заплетающимся языком призналась гостья.
– Так и надо, все путем, – утешила знахарка.
Она проводила Милу до широкой скамьи, дала ей глотнуть пахучего отвара и уложила на холщевую простынь. Сквозь туманную завесу девушка наблюдала за тем, как старуха раскладывает рядом с ней склянки, пучки трав и диковинный инструмент. Ей казалось, что она взлетела над скамьей и парит под самым потолком.
– Готова? – прозвучало сквозь сон где-то внизу.
Ответить не было сил. Мила с трудом кивнула и поплыла еще выше. Чьи-то влажные руки заботливо согнули ей ноги в коленях. Она судорожно сжала кулаки, пытаясь удержаться, и тот час же провалилась в бездну.
Утром Милу пригласили в деканат. Петр Кузьмич уже сидел в приемной. Секретарша поила его чаем и без остановки щебетала о последних новостях.
– Яремчук, привет! – улыбнулась она. – Поздравляю!
Мила даже не уточнила, с чем, и безразлично кивнула.
– У шефа московские гости, присядь, подожди! – кивнула на стул девушка.
Из кабинета выглянул декан и попросил для всех чая. Секретарша стала хлопотать, а Петр Кузьмич подсел к Миле.
– Среди членов делегации мой друг из Суриковского училища. Ему понравился твой портрет ветерана. Поговори с мастером – у него дельное предложение. Соглашайся – не каждый день зовут в столицу, – прошептал педагог.
Секретарша попросила художника открыть и придержать дверь в кабинет декана и с подносом в руках осторожно вошла внутрь. Мила воспользовалась заминкой и выскользнула в коридор. Педагог нагнал ее у выхода из училища.
– Мила, вернись! – потребовал он. – Такие предложения дважды не получают!
– Спасибо за заботу, Петр Кузьмич, я выбрала завод в Ломове, – потупилась Мила. – Почти все наши девчонки замуж повыскакивали, и мне пора свою жизнь устраивать.
– Сумасшедшая девчонка! В тебе сейчас говорит простая баба! – не сдержался педагог и швырнул на пол портфель.
– А я и есть простая баба, – упрямо повторила студентка. – Мне детей пора рожать, а не картины писать. Все это творчество вот уже где, – жестом показала Мила.
Старый наставник схватился за сердце и с трудом удержался на ногах. Проходившие мимо студенты подхватили его под руки и подвели к вахтеру. Тот ловко усадил художника, достал из его кармана валидол и помог взять в рот таблетку. Мила вернулась и испуганно присела рядом с учителем. Тот перевел дух и открыл глаза.
– Яремчук, только что вы меня предали, – с трудом ворочая языком, выдавил он.
Мила зарыдала и выбежала, хлопнув дверью. Петр Кузьмич стал задыхаться и осел.
Часом позже Ольга нашла подругу в парке и присела рядом.
– Петра Кузьмича увезли в больницу, – сообщила она, будучи не в курсе произошедшего. – Поправился бы до твоей защиты.
– Мне все равно, кто будет моим руководителем и как оценят работу, – одними губами призналась Мила. – Свой выбор я уже сделала – поеду в Ломов.
– Все говорят, тебе нужно учиться дальше, а ты хочешь вазы и горшки расписывать?! С твоим-то талантом?
– Я устала учиться. Хочу работать и получать деньги. Мне надоели общежитские койки и стипендия. На заводе молодым специалистам хорошо платят и дают отдельную комнату. Мне уже двадцать один год.
– Всего-то! – рассмеялась Ольга. – Детский возраст!
– Пришлось повзрослеть, – напомнила ей Мила.
Ольга горько кивнула…
Утро заглянуло в спальню Милы первым солнечным лучом и разом вернуло из прошлого в современность. От тяжелых воспоминаний голова шла кругом. Женщина встала, приняла таблетку от головной боли и посмотрела на часы – пять часов утра, а сна ни в одном глазу. Она перебралась в спальню, рухнула на кровать, натянула одеяло на голову и принялась методично считать то ли быков, то ли баранов. Только перевалив за пятую сотню, наконец, стала засыпать.
Глава пятая
Будильник поднял Наташу в половине седьмого утра. Она набросила халат и заглянула в комнату сына.
– Еще пять минут, – жалостливо проскулил он.
– Ни секунды, выход через полчаса, – мать стащила с лежебоки одеяло и спрятала его в шкаф. – Поторопись: завтрак будет готов через десять минут!
Михаил свернулся калачиком, но тут же потянулся и открыл глаза. Сделав пару рывков руками, присел, попрыгал на одной ноге и поплелся в ванную комнату.
– Ма, сегодня у нас курсовое собрание, – глотая кофе, сообщил сын.
– Это ты к чему? – уточнила Наташа.
– Могу задержаться.
– По поводу?
– Выбираем делегатов на городскую студенческую конференцию.
– По какому принципу?
– Не знаю. Главное, чтобы меня обошли стороной. А то сиди и слушай эти бредни.
– Вы же выбираете делегатов, которые должны отстаивать ваши права!
– А смысл? Кто нас послушает? Пообещают и забудут. Нет у нас прав! Не так?
– Судя по размеру стипендий, да, – согласилась мать. – Вот и заявляйте претензии! Боритесь! Мы в ваши годы были активнее.
– Наверное, чувствовали поддержку и заботу государства. А нам надо все завоевывать на баррикадах.
– Это, конечно, не метод, – возразила Наталья. – Наверняка, есть альтернатива.
– А я не сторонник митингов. Либо решительные действия, либо никаких потуг.
– Есть еще цивилизованный путь переговоров.
– Что ты говоришь? И когда же они решали спор результативно?
– Сейчас вспомню, – мать сосредоточенно задумалась.
– Не напрягайся. По крайней мере, не в современной истории, – Михаил степенно доел омлет, выпил кофе и чмокнул мать в щеку. – Спасибо за завтрак. Пока!
– Вспомнила. Когда шахтеры голодали, им подняли-таки зарплату!
– Голодовка? Это мысль! Только потом не шуми, что я отказываюсь принимать пищу! – шутливо пригрозил парень уже от лифта.
– Не смей предлагать это своим товарищам! Это несерьезно! – выкрикнула Наташа.
– Они и не поддержат, – заверил Михаил, входя в кабину. – Не наш метод!
Проводив сына, Наташа вымыла посуду и убрала тарелки в сушильный шкаф. Разговор с сыном заставил призадуматься. На студенческих собраниях в годы ее университетской бытности не позволялось обсуждать современную экономику и ее «временные» трудности. Внутриполитические вопросы и вовсе были под строжайшим запретом. Даже подписи в защиту прав борцов-интернационалистов собирали в коридоре у деканата, чтобы неудобных для власти вопросов было как можно меньше. На откуп студентам отдавались сугубо факультетские проблемы.
…Собравшихся из двух отделений курса пригласили в актовый зал и запускали по списку. «Опять расскажут про Афган», – предположили студенты. Двести человек томились в душной аудитории и с удивлением рассматривали доску с десятью фамилиями сокурсников. На сцену поднялся седовласый профессор, всеобщий любимец и балагур. Поздравив собравшихся с окончанием сессии, он взял паузу. Жидкие аплодисменты заставили педагога улыбнуться.
– Завершая, хочу сообщить вам приятную новость. В сентябре в рамках программы по обмену опытом к вашему курсу присоединятся десять студентов Йенского университета. А десятка наших лучших красавиц отправится на практику в Германию. По мнению деканата, наш факультет будут представлять вот эти студентки.
Профессор указал на список позади себя и обернулся к аудитории.
– Вот и все. На прощание желаю вам…
– Минуточку! – решительно перебила его Ирина и встала во весь рост.
В зале установилась тишина. Все застыли в ожидании развязки. Профессор грустно улыбнулся и посмотрел на спорщицу.
– Гуляева, вы чем-то недовольны? – вежливо поинтересовался он.
– Думаю, не я одна, – оглянулась в поисках поддержки Ирина.
– Что не устраивает лично вас?
– Лично я не довольна выбором деканата. Мы думаем…
– Говорите за себя! – оборвал ее педагог.
– А почему? Мы с ней солидарны! – выкрикнула девушка с «камчатки».
– У нас единодушие в этом вопросе! – поддержал спор тонкий голосок.
По аудитории пробежал ропот. Профессор требовательным жестом пригласил на сцену желавших отмолчаться коллег. Не ожидая подобного поворота событий, преподаватели не знали, как себя вести, и переминались с ноги на ногу.
– Поясните, по какому принципу отобраны кандидатки? – ехидно уточнил парень из немногочисленной мужской группы. – Не все из представленных кандидатур, как вы изволили выразиться, «красавицы». Но, надо думать, речь и не идет о конкурсе красоты?
– Да, обнародуйте критерии отбора! – потребовала яркая брюнетка.
– Мы исходили из рекомендаций педагогов и кураторов, – промямлил один из преподавателей.
– Значит, наше мнение совсем не в счет? – разом взорвался зал.
Обстановка накалялась, ситуация грозила выйти из-под контроля. От волнения профессор закашлялся и призвал зал к порядку.
– Хорошо, я приглашу декана, – объявил он и удалился.
Преподаватели гуськом потянулись к выходу. Ирина поднялась на сцену, взяла в руки мел, осмотрела сокурсников и предложила:
– Давайте выбирать своих кандидатов!
– Правильно! – раздалось со всех сторон.
– Предлагайте новые фамилии!
В зал вернулась возбужденная группа преподавателей вот главе с деканом. Он внимательно изучил аудиторию и степенно поднялся на сцену. Ирина сделала шаг в сторону, но не стушевалась.
– Что здесь происходит? – сухо уточнил декан. – Бунт? Суд Линча? Кто зачинщик?
– Мы! – дружно грянуло со всех сторон.
От такого единства педагоги опешили. Слово взяла Ирина:
– Николай Иванович! Ваши коллеги игнорируют мнение коллектива.
– Каким образом?
– Список кандидатов на поездку в Германию составлен кулуарно, без учета общественного мнения! – вскочил молодой человек.
Его голос потонул в хоре возгласов поддержки.
– Как тяжело работать с девичьим курсом, – попытался отшутиться декан, но студенты затопали ногами. – Хорошо, я готов ответить на все ваши вопросы, – согласился он. – Критерии отбора? Успешная учеба, активная жизненная позиция, участие в работе научного студенческого общества и, конечно, знание немецкого языка.
– Стало быть, фамилия значения не имеет? – из-за спины уточнила Ирина.
– Безусловно. У вас другие сведения? – изобразил удивление декан.
– В списке деканата фигурируют племянница ректора, дочь народного поэта и внучка известного писателя, которые далеко не общественницы и изучают английский.
– Не может быть! – возмутилась секретарша.
– А шесть человек из представленного нам списка учатся ниже среднего и не участвуют в работе научных студенческих обществ, – подхватилась Полина.
– Неужели? – декан повернулся к блондинке, лицо которой пошло пятнами.
Та беспомощно развела руками.
– Вероятно, меня неверно информировали, – вынужден был признаться декан.
– Тогда позвольте собранию выбрать, кто из наших сокурсниц достойно представит университет за границей, – кротко предложила Лариса.
Декану ничего не оставалось, как согласиться.
– Какие будут предложения? – Ирина взяла в руки тряпку, подошла к доске и стерла все фамилии, кроме Наташиной. – Это мой выбор, – звонко прокомментировала она. – Называйте имена своих кандидатов!
– Голосовать будем поименно! – потребовали из зала.
Преподаватели переглянулись. Декан предусмотрительно двинулся к выходу.
– Николай Иванович, сделайте же что-нибудь! – прошипела блондинка.
Декан иронично улыбнулся:
– Что? Арестовать? Посадить в карцер? Применить оружие? Не то нынче время.
– Вмешайтесь! – потребовал профессор.
– Поручаю это вам. Факультет у нас преимущественно девичий – студентки вас обожают, вы скорее найдете ключик к их мятежным душам.
– Но это не в моей компетенции! – пошел на попятную преподаватель.
– И уже не в моей власти, – усмехнулся декан. – Нет ничего беспощаднее бабьего бунта. Чьи это слова? Кажется, Шолохова. По-моему, этот курс им читали именно вы, – Николай Иванович безнадежно махнул рукой и покинул аудиторию.
Преподавательский корпус молча последовал его примеру. Наташа проводила их прощальным взглядом и печально вздохнула.
– Ты чего? – удивилась Лариса. – Твоя кандидатура принята единогласно. Гордись: против тебя не возражает ни один человек на курсе!
Общим голосованием утвердили десятку лучших. В аудиторию заглянул аспирант:
– Ну, бунтари, сделали свой выбор? Гоните список! Кандидаты на поездку! – громко пробасил он. – Как можно скорее пройдите медкомиссию и сфотографируйтесь на заграничные паспорта!
С медкомиссией медлить было нельзя – до отъезда оставались считанные дни. Наташа с трудом отыскала в университетской поликлинике кабинет гинеколога. Волнуясь, она робко присела. Рядом беззаботно болтали будущие мамы. В коридор выглянул врач. При виде мужчины Наташа вжалась в кресло и едва не лишилась сознания.
– Кто тут за справкой на оформление загранпаспорта?
– Я, – прошептала студентка.
– Заходите, не задерживайте очередь! – скомандовал доктор.
Наташа на полусогнутых проследовала за ним и затихла у двери.
– Ну? – выглянул из-за ширмы врач. – Поторопитесь, мадмуазель! Меня там беременные мамочки заждались! – он намылил руки и скомандовал: – Вперед!
– Куда? – уточнила Наташа.
Врач вышел и показал: «Туда». Студентка замешкалась – конструкция кресла ее удивила. Медик вытер руки и недовольно уточнил:
– Долго будем держать оборону?
– А без этого чудовища нельзя обойтись? – с трудом выдавила из себя пациентка.
– Я должен убедиться, что ты ничем не больна. Не дай бог опозоришь нашу страну.
На глазах Наташи выступили слезы. Врач нетерпеливо шагнул навстречу.
– Вперед! И поживее! Как будешь готова, зови!
Наташа собралась с духом и попыталась взгромоздиться на злополучное кресло. Она неумело задрала ногу, и ее переклинило в полушпагате. Через минуту возни студентка окончательно запуталась и в отчаянии подала голос:
– Я, кажется, застряла.
Медик заглянул за ширму и опешил: неуклюже скрючившись, пациентка выгнулась дугой и уперлась лбом в изголовье. Отклячив вверх попу, она пыхтела от напряжения, пытаясь вставить колени в поручни для ног. За многие годы практической работы врачу и в голову не могло прийти, что кто-либо попытается взгромоздиться в смотровое кресло таким образом. Давясь от смеха, он долго изучал замысловатую позу неопытной студентки.
– Как же тебя так угораздило? – наконец, совладал с собой доктор. – Какого рожна тебя лицом вперед понесло?
Наташа в испуге замерла, но самостоятельно спуститься не сумела.
– А каким образом сюда можно взобраться на спине? – прошипела она.
– Ты что, под мужиком ни разу не лежала? – цинично поинтересовался медик.
У Наташи покраснели даже икры ног. Из глаз полились слезы.
– Ты что ли первый раз на осмотре у гинеколога? – посочувствовал врач, помогая ей спуститься, и шепотом добавил: – Вообще-то нижнее белье нужно снимать.
– Зачем? – испугалась Наташа.
– Для осмотра гениталий, – на полном серьезе пояснил мужчина.
– Но я… но у меня… – давилась слезами Наташа.
– Только не говори, что ты еще девочка, – недоверчиво хмыкнул доктор.
– Девушка, – всхлипнув, поправила студентка. – Что в этом плохого?
– Ясно, – обреченно вздохнул медик. – Половых контактов, стало быть, не было?
– Как вам не совестно! – шарахнулась от него пациентка.
– И откуда ты только свалилась на мою голову, – врач что-то черкнул в журнале. – Ложись на кушетку и приспусти трусы, горе луковое, – он силком потащил девушку за ширму. – Аккуратно прощупаю, нет ли спаек или воспаления.
Наташа собралась с духом и закричала, что есть мочи: «Помогите!». Врач от неожиданности зажал ей рот и принялся успокаивать. Девушка в испуге, не понимая его намерений, стала отбиваться и укусила за руку.
– Дура! И это твой диагноз! – в сердцах заорал медик. – Никто на твою честь не претендует! Порядок такой!
– Что вам надо? – плача, забежала за стол Наташа, готовясь к обороне.
В кабинет заглянула пожилая дама в белом халате.
– Юрий Львович, у вас все в порядке? А то меня призвали на помощь пациентки.
– Хорошо, что призвали, – врач вытер пот со лба и облегченно вздохнул. – Как заведующая отделением осмотрите, пожалуйста, эту… – он подбирал и не находил нужного слова. – Ей требуется справка для выезда за границу, но мне она не дается.
– И не дамся, – категорично заявила Наташа. – Никому не дамся!
– Тяжелый случай, – с усмешкой согласилась женщина.
– Вот-вот, покажите ее психиатру! – порекомендовал коллега.
– Да как вам не стыдно? – возмутилась Наташа. – Я пока в своем уме!
– А я как раз очень в этом сомневаюсь!
– Юрий Львович, – укоризненно оборвала его дама, – держите себя в руках.
– А она прокусила мне руку, – продемонстрировал он кровоточащую ладонь.
– Он повел себя бестактно, – пояснила студентка.
– Ошибка природы! Ирония судьбы! – прокомментировал врач.
Юрий Львович, наконец, нашел для девушки точное определение, отчего его настроение заметно улучшилось. Заведующая попыталась скрыть улыбку.
– Пройдемте со мной, – предложила Наташе она.
– Куда?
– В психушку! – выкрикнул на прощание врач.
– Не волнуйтесь, я не его сообщница, а коллега, – заверила женщина.
– Учтите: она смотровое кресло в глаза не видела. Шла на него, как на амбразуру. Штурмовала, как Эверест! Она же дикая – нашли, кого за границу отправить!
– Разберемся, – пообещала заведующая, забирая карту пациентки и пропуская ее вперед. – Какими судьбами едешь за границу?
– На учебно-производственную практику. Проведу пару занятий в школе и вузе.
– Где, если не секрет?
– В Йене, в ГДР.
Женщина распахнула дверь своего кабинета и кивнула Наташе на стул.
– У тебя еще не было половых контактов? – вежливо уточнила она, делая запись.
– Куда мне спешить? Рано еще.
– А сколько тебе лет?
– Полных двадцать.
– Ну и умница, – врач включила воду и стала мыть руки. – А как его зовут?
– Кого?
– Того счастливца, для которого ты себя бережешь.
– Не знаю: я его пока не встретила, – пожала плечами Наташа. – Не размениваться же по пустякам.
Врач подняла глаза и задержала взгляд на и без того смущенной девушке.
– Ложись на кушетку и приспусти трусики: я тебя пощупаю. Самую малость. И не волнуйся: все, что бережешь, останется при тебе, никто не покушается на целостность твоего достояния, – пошутила она.
Поезд в Йену прибыл строго по расписанию. «Немецкая педантичность», – прокомментировала Ирина, припадая к окну. Наташа изучила перрон. Вокзал как вокзал – красивое здание, не больше.
– Интересно, какое первое слово услышим мы на немецкой земле? – поинтересовалась у подруг Татьяна.
– Меня больше волнует, все ли мы поймем, – призналась Наташа.
– Тебе-то чего бояться? У тебя единственной «дойч» на пять с плюсом.
– Это только на первый взгляд. Наверняка, жуткий акцент.
В купе заглянула взволнованная преподавательница:
– Девочки, организованно выходим из вагона!
Дружно поставили чемоданы и осмотрелись в поисках сопровождающего. Впереди маячила фигура высокого мужчины.
– А вот и наш немецкий провожатый, – обрадовалась дама почтенного возраста. – Он в прошлый раз привозил к нам немецких студентов, – пояснила она.
– Посторонись… твою мать, – где-то внизу крикнул железнодорожный рабочий, простукивающий колеса состава.
– А ты боялась, что потребуется перевод, – хихикнула Ирина.
– О, свои что ли? – удивился путеец и выразился еще крепче.
– Мужчина, не позорьте русский язык, – выговорила ему преподавательница.
– А не пошла бы ты, бабка, на… – четко указал направление рабочий, продолжая стучать по колесам. – Ездиют тут разные, работать мешают.
Педагог побагровела от возмущения. От взрыва эмоций ее удержал приход немецкого коллеги.
Башня Йенского университета поразила Наташу скоростными лифтами. С таким чудом техники ей пока встречаться не доводилось. При подъеме вверх кружилась голова. При спуске слегка укачивало. Но сильнее всего потрясли глубокие знания немецких студентов. По-русски они говорили с незначительным акцентом, а чужую классику знали едва не лучше советских гостей, читавших произведения Пушкина и Лермонтова с незапамятных времен.
– Ви корошо знает Пушкин, – после семинара похвалил Наташу молодой немец. – И много читает стихофф.
– Мне показалось, Томас, что вы знаете ничуть не меньше, – улыбнулась девушка. – А вообще-то это мой любимый поэт.
– И мой, – парень достал из портфеля томик стихов.
– Я это уже поняла, – протянула на прощание ладонь Наташа. – Продолжим наш диспут в понедельник. Тема – лицейская лирика Пушкина.
Она взмахнула рукой и побежала к лифту, где ее уже заждались подруги.
– Наташка, из-за твоих лямуров опоздаем на экскурсию, – пошутила Татьяна.
– Это был сугубо научный разговор – о поэзии Пушкина.
– Видели мы взгляд твоего ученого. Смотрел, как кот на сметану.
– Да ну вас, – отмахнулась Наташа.
В холле их встретила суетливая преподавательница:
– Девочки, прямо сейчас едем в Веймар, – радостно сообщила она.
Пантеон с могилами Гете и Шиллера утопал в цветах. Наташа присела и прикоснулась к каменной плите.
– Надеюсь, ваши будущие ученики будут благодарны нашему деканату за организацию познавательной практики, и вы сумеете рассказать им о творчестве великих немецких поэтов лучше сухих строк учебников, – высокопарно изрекла ученая дама.
– Конечно, Вера Назаровна, – в тон ей заверила Татьяна. – Мы обязательно донесем до наших учеников светоч гения классиков немецкой литературы.
Женщина настороженно всмотрелась в лицо девушки, но та ничем не выдала своей иронии. Дама укоризненно покачала седой, как лунь, головой:
– Гуляева, в вас жив бунтарский дух, а это вам создаст немало проблем. Девочки, завтра едем в Освенцим, – строго напомнила преподавательница. – Посещение этого священного места – главная цель нашего визита в Германию.
– То есть языковая практика лишь приложение к ней? – изображая смирение, поинтересовалась Татьяна.
– Гуляева! Что вы себе позволяете?!
– Я только уточнила.
– Практика – это святое! Это как Бог для верующих!
Татьяна в шутку перекрестилась.
– Что вы делаете? – ужаснулась ученая дама, озираясь в испуге. – Вы же атеистка!
– Цитирую вашу лекцию: «Сначала было слово, и слово было от Бога, и слово было Бог…» Как человек верующий …в светоч знаний, молюсь на них.
– Прекратите паясничать! Я напишу на вас докладную! – брызжа слюной, затопала ногами педагог.
– Вера Назаровна, мы не опоздаем на поезд? – вмешалась Наташа, переводя разговор в другое русло.
– Да-да, пойдемте на вокзал. Приказ: всем сесть в один вагон, чтобы быть на виду! – напомнила старушка. – Вечером у нас прием в посольстве. Амелькова, ты подготовила приветственную речь?
– Конечно, Вера Назаровна, – заверила Наташа. – Пересказать?
– Верю на слово.
– А то бы она поняла хоть что-нибудь, – прокомментировала вполголоса Татьяна.
Преподавательница, будто услышав ее реплику, честно призналась:
– Наш батальон три месяца участвовал в боях за Тюрингию, но я так и не усвоила ни слова по-немецки.
– Вы здесь воевали? – удивилась Наташа.
– Да, мои дорогие. Саму Йену мы не освобождали – здесь хозяйничали британцы и американцы, – со знанием дела сообщила дама. – Советские войска освободили немцев от коричневой чумы, потому мне и доверили почетную миссию сопровождать вас!
– Получай фашист гранату! – шепнула за спиной Татьяна.
Группа с трудом сдержала смех. Наташа с укором посмотрела на подруг. Те невинно потупили глаза. У края платформы затормозил поезд. Свободных мест практически не было.
– Садимся рядом! – повысила голос преподавательница.
Татьяна забежала вперед и пригласила всю группу:
– Вера Назаровна, в этом вагоне почти никого. Идемте скорее.
Наташа силилась прочесть надпись на вагоне, но не успела этого сделать – поезд тронулся. Кучно разместившись, обратили внимание, что немногочисленные пассажиры курят, не выходя в тамбур.
– Фу, – достала носовой платок педагог, – какое бескультурье! Даже в наших электричках чадить не позволяется.
Наташа напрягла память и вспомнила, что при входе в вагон висел знак дымящейся сигареты, а на других вагонах она была перечеркнута крест-накрест.
– Это вагон для курящих, – сообразила она. – Потому и пассажиров так мало.
– Вот что значит цивилизованная страна, – сменила тон Вера Назаровна. – Смотрите, как заботятся о людях и их интересах!
Недалеко от них с журналом в руках расположился солдат. Наташа с интересом рассматривала форму курильщика.
– Думаешь, самоволочка? – перевела ее немой вопрос Ирина. – Интересно, сколько лет у них служат? И в каких условиях живут?
– Сейчас узнаем, – Наташа пересела к парню и поздоровалась: – Guten Tag.
– О чем там шепчется Амелькова? – напряглась Вера Назаровна. – Кто ей позволил общаться с незнакомым человеком, тем более военнослужащим?
– А знакомых у нас здесь попросту нет, – заступилась Татьяна. – Думаете, Наталья вышла на прямую связь с резидентом и разглашает важную информацию?
От ужаса глаза ученой дамы выскочили из орбит. Она побледнела, стала задыхаться и схватилась за сердце:
– Да ты с ума спятила, Гуляева! Что ты себе позволяешь?
– Шутка, – улыбнулась студентка. – Пусть пообщается, попрактикуется в разговорном немецком, узнает о жизни рядовых солдат непосредственно из их уст.
Рядом с Наташей остановился проходивший пассажир и прислушался к разговору.
– Ну, вот, допрыгалась, – испугалась педагог. – Чует мое сердце, он из органов.
– Из внешних или внутренних? – уточнила Татьяна.
