Наталья Андреевна Букрина
Анатомия обмана
Из школы вышли затемно. Подруги шли сами по себе, толкуя о своем, о девичьем. Виктор следовал несколькими шагами сзади, не решаясь присоединиться к их компании. Мила, чувствуя его замешательство, искренне пыталась помочь однокласснику, отмечая все его положительные качества. Мол-де тот и отличник, и спортсмен, и музыкант. Но Наташа оставалась непреклонной:
– Через пару месяцев мы выпустимся, и о любви никто не вспомнит даже.
– Ты уверена?
– На все сто! «Все пройдет, как с белых яблонь дым…»
– Витька тебе совсем не нравится?
– Нравится. Как друг. А я жду любовь. И единственного в жизни человека.
– И долго ты будешь его ждать?
– Сколько понадобится.
– А как ты поймешь, что это именно Он?
– Еще не знаю, – пожала плечами Наташа. – Наверное, просто почувствую.
– А если ты состаришься, а твой принц так и не появится?
– Значит, не судьба.
– И все?
– И все.
– Нет, Наташка, ты точно сумасшедшая.
– Твоя мать тоже так считает, – не стала возражать подруга.
– А ты ее больше слушай, – воспротивилась Мила. – Для нее весь мир с изъяном. Бабуля и отец – другие. Они добрые.
– Это точно. Они у тебя славные.
– Туся, ты ведь в курсе, что соседки в меня тычут пальцами, будто я не его дочь. И…
– Глупости! – не дала ей договорить Наташа. – Для них генетика – темный лес! Пушкин, например, пошел в прадеда. Вся Москва злословила, что мать его нагуляла.
– Ну, я не Пушкин, – возразила Мила. – Интересно, какими будут мои дети?
– Ого! Дети? И много их у тебя будет?
– Двое или трое. А у тебя?
– Я никогда об этом не думала, – призналась Наташа. – Рано еще…
– Пора! Нам скоро по семнадцать. Или ты замуж не собираешься?
– Пока не получу высшее образование, не вижу смысла.
– Одно другому не мешает.
– Я не хочу все делать в полсилы. Если учеба, то на все сто, если любовь, то до последнего вздоха, – подытожила девочка. – Но первым делом – диплом.
– Чудачка ты. Как же можно жить без любви? Я вот… – Мила вдруг расплакалась.
– Вестей так и нет? – посочувствовала Наташа.
– Совсем забыл.
– Может, просто болеет. А письма опустить некому. Он пишет их и складывает в стопочку, а потом разом отправит, ты еще замучаешься читать и отвечать.
– Ты – прелесть. С тобой легко, светло, надежно! – сквозь слезы улыбнулась Мила и обняла подругу. – Не скажу про любовь, а дружба – точно на века.
Зима тянулась бесконечно долго. Мила втайне ждала писем и весточек от Генки, в глубине души надеясь на чудо. Нарисовав по памяти его портрет, всегда носила с собой. Она была убеждена, что мир без любви рухнет с минуты на минуту. Разве можно радоваться жизни, когда она утратила все краски, став бездушной и безликой? Но часы складывались в дни, недели в месяцы, а ничего вокруг не менялось. За рассветом следовал закат, на смену холодам пришло тепло, вернувшиеся из жарких стран птицы вили гнезда и высиживали потомство. Жизнь продолжалась, как будто не было в ней боли и потерь. Солнце появлялось все чаще и грело все сильнее. От снега не осталось и следа. Непогода без боя сдавала завоеванные позиции, уступая место ясным дням. Весна шагала по поселку, раскрашивая ветви деревьев и кустарников. В сердцах мальчишек и девчонок пробуждалось что-то волнующее. И только безучастная Наташа игнорировала ухаживания Виктора. Она штурмовала учебники, усиленно готовясь к школьным и вступительным экзаменам. Мила же все свободное время рисовала. Остановившееся мгновение влекло ее больше грядущих перемен. Время от времени подруги уходили к озеру, подальше от сторонних глаз, но все равно становились мишенью для соседских пересудов.
– Чтой-то Милка совсем с лица спала, – недоумевала Настасья.
– Анна обмолвилась, что и учеба у нее так себе, – посетовала баба Зоя.
– А на кой такой крале наука? – вступила в разговор Аксинья. – Людка мигом замуж выскочит. Любой утопнет в омуте ее вишневых глаз!
– И в кого только пошла? – провоцировала толстуха.
– Не наводи тень на плетень! Забыла, что Наташка про Пушкина сказала?
– Дите мне, Зоя, не указ. Она за подругу заступается. Чую, Леська не без греха.
– Чего ты вяжешься к соседке, Настя? Мужик-то ейный без претензиев.
– Хочу вывести на чистую воду.
– Дались тебе Леська да Людка. Ты на Наташку посмотри. Она пока не оперилась. Через пару годков из нее царевна Лебедь вырастет, – поспешила сменить тему баба Зоя.
– Хорошая девка, – согласилась Аксинья, – Серьезная и внимательная.
– Отличница и на все руки мастерица, – поддержала Настасья.
Дни летели с космической скоростью. Но ни экзамены, ни выпускной бал настроение Милы не изменили. Казалось, оценки в аттестате и пошив наряда совершенно не интересовали ее. Леся не особо тревожилась за состояние и будущее дочери, поскольку преподаватели областного художественного училища расписывали ее перспективы в радужных тонах. Учеба же в областном центре для самой Милы была предпочтительна, прежде всего, возможностью разыскать канувшего в Лету Генку и желанием восстановить с ним отношения. Конечно, было б здорово, если рядом оказалась бы Наташа, но та собралась поступать в университет, а он располагался в трехстах верстах от дома. От неминуемой разлуки с Наташей больше всего страдал влюбленный в нее Виктор. Расстояние между Ленинградом, где находилось его военное училище, и республиканским центром, куда направлялась одноклассница, зашкаливало по километражу, а надежды на то, что девушка станет отвечать на его письма, были призрачными. Посредничество Милы успехов не принесло – подруга в своем отказе была категорична, полагая, что поклонник непременно встретит свою судьбу, но у нее будет другое имя. А если вдруг окажется, что пассия – Наташа, это будет обычным совпадением. Ни больше, и ни меньше. Сердцу не прикажешь.
Такое же настроение царило и на выпускном балу. Всех собравшихся потряс благородный поступок Виктора. Свою золотую медаль он, зная, что Наташа осталась без награды, прямо со сцены предложил вручить именно ей, убеждая аудиторию, что одноклассница более достойна награды. Педагоги и родители прослезились. Друзья лишь посочувствовали. Когда зазвучал прощальный вальс, Виктор решительно пересек зал и пригласил на танец мать Наташи, но и та не смогла обнадежить парня – изменить решение дочери было не в ее силах. Впрочем, женщина и сама была искренне убеждена, что для проявления чувств еще не время, главное в семнадцать лет – успешная учеба.
Подготовка к вступительным экзаменам дружбу девочек не умерила – занимаясь днями напролет, они находили время для прогулок и задушевных разговоров. Июль пролетел незаметно, в августе абитуриенты стали разлетаться по избранным городам. Экзамены в большинстве своем сдали успешно и быстро вернулись в родные края, ожидая вызова на учебу. Готовясь к разлуке и самостоятельной жизни, клялись в вечной дружбе и потихоньку паковали чемоданы. Первой письмо счастья получила Наташа. До станции ее вместе с матерью провожала и Мила. Подруги обнялись, прослезились, и поезд умчал новоиспеченную студентку в столичные дали. К концу августа поселок покинули почти все одноклассники. Мила каждый час проверяла почту, но ящик был безнадежно пуст. Даже Лесю охватила паника – на собеседовании педагоги хором заверяли, что проблем с поступлением у дочери быть не может. Григорий втайне от семьи съездил в область и убедился, что Мила зачислена. Письмо то ли потерялось, то ли задержалось. Получив на руки дубликат в официальном конверте, он, как положено, проштамповал его в городе и поселке и опустил в почтовый ящик. Радости Милы не было предела. Мать помогла ей собрать чемодан, отец вызвался проводить до училища.
В холле было многолюдно. Изучая списки, подходы к доске объявлений активно штурмовала молодежь. Первым делом Мила проверила наличие своей фамилии. Убедившись, что ошибки быть не может, она торопливо выбралась из толпы и бросилась на шею отцу. В это мгновение судьба обнадежила ее с новой силой. Казалось, билет в студенческую жизнь станет лотереей в волшебный мир искусства и поможет перевернуть печальную страницу из недавнего прошлого. Новизна и свобода непременно раскрасят ее пресную жизнь. В деканате Милу попросили заглянуть в студию Петра Кузьмича. Кто это, девушка не знала, но вернулась в приподнятом настроении. Опытный педагог высоко оценил ее творческие работы и предложил заниматься индивидуально.
– Небось, не за просто так? – заволновался отец.
– Мне это не будет стоить ни копеечки! Мастер хочет набить мне руку.
– Я ему мигом рожу начищу, – запротестовал Григорий.
– Па, он натренирует руку, чтобы легче рисовалось.
– Тогда лады. В каких летах? Не больно ль молодой?
– Совсем седой. Старше нашего деда.
– Годится. Пошли глядеть, что там за хоромы в вашем общежитии.
Григорий, пряча слезы смущения, потащил дочь к выходу. Его распирало чувство отцовской гордости. Не терпелось поскорее добраться домой и порадовать Лесю.
Тесноватая комната на троих не вдохновила ни отца, ни дочь, но делать нечего – все приезжие жили в равных условиях.
– Продукты и вещи подвезу в выходные, – прощаясь, заверил Григорий. – И не ходи на занятия на пустой желудок, а то скоро совсем прохудишься.
Мила обняла отца и благодарно уткнулась в его грудь. Эмоции зашкаливали, слов не хватало, но и без них было ясно, как велика ее признательность. Григорий и сам едва сдерживал слезы. Тушуясь, он высвободился из объятий дочери и взмахнул на прощание.
– Папа, захвати краски, мольберт и кисти, – вдогонку напомнила Мила. – И папки, что лежат на антресолях. Только не перепутай: на антресолях, а не в кладовке.
Григорий поцеловал ее и поспешил в дорогу.
Вливаться в студенческие будни было непросто: не привыкшая к самостоятельности, Мила поначалу паниковала. Организованности и выдержки ей явно недоставало. Хронически не хватало времени ни на сборы, ни на завтрак. Она катастрофически теряла в весе и уже к концу первого месяца учебы напоминала выжатый лимон. Хотелось послать все, куда подальше, собрать манатки и вернуться в поселок. Плюс ко всему Петр Кузьмич изо дня в день ругал за несобранность и безответственное отношение. Но, глядя на результаты, педагог менял гнев на милость. Было видно, пусть с пинками, но студентка движется в требуемом направлении. Найдя в забытой Милой папке свой, выполненный карандашом портрет, старик был очарован тем, насколько колоритно и метко схвачены детали – глубоко посаженные с прищуром глаза, взъерошенные волосы, похожий скорее на театральный реквизит старомодный костюм-тройка. Задатки и дарование налицо. Технику он девочке непременно поставит, но в лидеры вряд ли выведет – Миле не присуще честолюбие. Порывистый характер, полное отсутствие амбиции и элементарной усидчивости – гири, способные потащить ко дну нераскрывшийся талант. Рисование для нее не смысл жизни, а ремесло. Гением нужно родиться, а эту девочку при появлении на свет поцеловал не Бог, а только ангел. Большой художник из нее не выйдет, но на кусок масла к своему хлебушку она заработает без особых усилий. В конце концов, жить ей предстояло не на мифическом Олимпе. В повседневной жизни ремесленников многим больше, и каждый находит занятие по себе.
Видя, с каким упорством занимаются другие, Мила понимала, что прирожденный художник – это не про нее. Она легко схватывала и применяла в своих работах новую технику, но не была способно просиживать за столом или у мольберта дни напролет. Ей не хватало полноты жизни, ярких ощущений и всевозможных событий. Когда вокруг всего этого в избытке, а тебе без малого восемнадцать, обидно зацикливаться только на учебе. Быть может, счастье где-то рядом, ходит с тобой по параллельным улицам, а ты никак не можешь повстречаться с ним. Мало-помалу втянувшись в рабочий ритм и, осознав, что на занятиях свет клином не сошелся, Мила решила разыскать Генку. Сотрудница киоска «Горсправки», выслушав просьбу, беспристрастно протянула листок и карандаш. «Напишите фамилию, имя, отчество и год рождения, – командным тоном приказала она. – Только разборчиво». Мила безропотно подчинилась. «Проезд третьим автобусом до остановки «Библиотека».
Мила долго ходила по дворам в поисках указанного дома. Дверь открыла дородная домработница с ведром и шваброй в руках.
– Кого тебе? – сухо поинтересовалась она, подозрительно глядя на непрошеную гостью. – Пал Петрович на дому не принимает, иди в горком.
– Мне бы Геннадия.
– Его нет, он в отъезде.
– А когда будет?
– Теперь только на каникулах. Он в училище поступил.
– В какое училище? – испуганно уточнила Мила.
– Ясное дело, в какое – в мореходное.
– А какой у него адрес?
– Не знаю, – пожала плечами тетка. – Мне это без надобности. В Одессе где-то. Если хочешь точно знать, загляни к Зинке.
– К какой?
– Она здесь одна – в сороковой квартире. Его невеста.
Домработница бесцеремонно захлопнула дверь прямо перед носом Милы. Та от обиды и переживаний едва не задохнулась. Трясло так, словно она в легком сарафане проснулась в вечной мерзлоте. Отдышавшись, Мила справилась с волнением, поднялась этажом выше и осторожно вдавила кнопку звонка. Открыла миловидная, ладно сложенная блондинка, одетая дорого и со вкусом. Глядя на незнакомку с превосходством и явным непониманием, она нетерпеливо ждала объяснений. Миле стало неловко за свой более чем скромный наряд, она смущенно улыбнулась.
– Вы к кому? – поторопила Зинаида, демонстрируя отменный маникюр.
– Извините, я не туда попала, – сквозь слезы прошептала гостья и помчалась вниз.
Наступившая зима не добавила в настроение Милы мажорных нот. Одногруппниц она упорно сторонилась, близко ни с кем не сходилась, задушевной подругой так и не обзавелась. Переписка с Наташей постепенно сходила на нет – однокласснице было не понять долгих страданий, ее сердце было свободно. Она с головой погрузилась в водоворот студенческой жизни, увлеченно писала об учебе и общественной работе и никак не могла взять в толк, почему подружке не мил белый свет. Как ни старались соседки по комнате, вызвать Милу на откровенный разговор им не удалось. Девушки обиженно шушукались и крутили ей вслед пальцем у виска, строя самые различные предположения. Поскольку явных признаков болезни они не находили, сошлись на версии о несчастной любви. Что же еще может выбить из колеи в семнадцать лет? И оказались правы: Мила считала дни до начала каникул и неминуемой встречи с Геннадием. Чтобы ожидание было не столь тягостным, взялась за учебу. После занятий одногруппницы бежали в столовую, а она, перекусив в буфете, спешила на этюды. Заметив ее в парке, Петр Кузьмич познакомился с новыми работами и остался доволен:
– Ну, ведь можешь же, Яремчук, когда захочешь. Молодец. Так держать!
Мила смущенно улыбнулась. Ей была приятна похвала.
– Ты много занимаешься и скоро перегонишь девочек с хорошей школой, – обнадежил педагог. – Вот только настроение твое меня тревожит. Ты здорова?
– Да, просто у меня творческий кризис.
– Вот оно как, – скрыл усмешку старик. – Чтобы такого сделать, дабы вдохновить тебя? Может, пригласить в гости к Богдану Семенчуку. Знакомо тебе это имя?
– Народный художник? – изумилась Мила.
– Он самый. Мы вместе с Богданом Тимофеевичем в одном полку воевали, а теперь вот собираем материалы для выставки ко Дню победы. Хочешь посмотреть?
– Конечно, – согласилась девушка. – А когда?
– Часа через два, у меня сейчас занятия с третьекурсниками. Идет?
Не веря своему счастью, Мила кивнула.
В студии народного художника ее поразил творческий беспорядок. Впрочем, хозяин – барин. Кто знает, как выглядела бы ее мастерская, случись быть художницей с именем. Рассмотрев крупномасштабное полотно с батальным танковым сражением, Мила с интересом замерла у небольшого эскиза. Уставшая мать в наброшенном на обнаженные плечи пуховом платке спала, сидя за столом, а маленький сынишка старательно стирал ее поношенную гимнастерку. Комок подкатил к горлу – такая война не менее пронзительна, чем эпохальные бои. Семенчук внимательно следил за реакцией гостьи из-за стеллажа с лепниной. Заметив его, Мила стушевалась.
– Ну, как? – поинтересовался старик, подойдя ближе. – Нравится?
– Не все, – честно призналась девушка.
Хозяин остолбенел и обернулся к другу:
– Ты видал, Петро, ей, видите ли, не все нравится!
Мила смущенно опустила ресницы. Щеки ее запылали румянцем.
– А ведь девчонка права: и мне не все нравится, – признался вдруг мастер.
– Люди, где вы? – прозвучал над их головой юношеский голос.
С перил лестницы свесилась кучерявая голова. Все, как по команде, посмотрели вверх. Молодой человек в морской форме вежливо поздоровался.
– Прошу всех к столу.
– Уже идем, Федя! – пробасил Семенчук и подмигнул Миле. – Приглашаю вас, юное дарование, на фирменные вареники. Надеюсь, хоть они вас не разочаруют!
– Спасибо, я не голодна, – открестилась девушка.
– Петруша, – нахмурился художник, переведя взгляд на педагога. – Ты кого ко мне привел? Потрудись объяснить юной леди, что в этом доме отказываться не принято.
– Пойдем, Мила, не обижай гостеприимных хозяев, – миролюбиво попросил Петр Кузьмич. – На свете нет ничего лучше Верочкиных вареников!
За столом в кухне царило оживление. Рисуясь, солировал Федор:
– …и тогда к юбилею Победы руководство объявило конкурс на лучшую картину о войне. Работу победителя грозился забрать в свою экспозицию городской музей. За три первых места полагался поощрительный десятидневный отпуск.
– Этот баламут еще в школе имел неплохие задатки, – с гордостью похвалился Миле дед, косясь на внука, и уточнил: – Надеюсь, ты не подкачал?
– А то! – зарделся юный живописец. – Моя работа – одна из лучших!
– Надо полагать, жюри было такого же мнения и аплодировало стоя? – иронично поддел старик.
– Не совсем! – принял вызов Федор и признался: – Критиковали сюжет! А про мазок и игру цвета ни полслова. Мол, огород с войной совсем не совместимы! – лукаво подытожил он. – Видели бы вы шедевры остальных…
На какое-то мгновение в столовой комнате воцарилась неловкая тишина. Мать Федора суетливо стала предлагать вареники.
– Успеется, доня, – остановил ее Семенчук, сверля взглядом внука. – Поясни нам, темным людям, что же в картине военного? В огороде была воронка, в него угодил неразорвавшийся снаряд или там сушились окровавленные гимнастерки?
– Это было кукурузное поле, над которым шел воздушный бой, – загадочно акцентировал курсант. – Я был уверен, жюри поймет мой намек на любимицу Никиты Сергеевича – царицу полей и огородов. Но, тонкий юмор не пришелся ко двору…
– Ты находишь это смешным?! – вскипел дед и резюмировал: – Мой внук стал конъюнктурщиком!
– Кем? – опешил Федор.
– Человеком, который пытается угодить другим, стараясь угадать их желания и сыграть на интересах общественного мнения. Кощунственно издеваться над тем, что свято! Я бы тебя вовсе лишил отпуска и отправил на гауптвахту!
– За что?!
– За отсутствие патриотизма!
– Не суди так строго, дед! Ты же не видел работу! Там есть и бой, и самолеты. Но, по мнению педагогов, они некрупные, а в картине мало динамики.
– Офицерам виднее – они, наверное, воевали, – осторожно вставил Петр Кузьмич.
– А я внук народного художника, и, наверное, тоже кое-что понимаю в живописи, – торопясь закончить мысль, выпалил Федор.
Семенчук укоризненно вздохнул и обвел присутствующих печальным взглядом:
– Вот именно, только кое-что, – с грустью констатировал он.
– Богдаша, мы все же излишне строги к нашей молодежи, – попытался разрядить обстановку Петр Кузьмич.
– Да, папа, – поддержала гостя Вера. – Федя еще юн и не научился понимать…
– А вот прикрываться именитым родственником научился! – нервно перебил ее Семенчук. – Опозорить деда-ветерана много ума не требуется.
– Я никогда не опозорю твое имя, – подал голос внук. – Если я не прав – прости.
– Вот это другой разговор, – сменил гнев на милость Богдан Тимофеевич. – Только, Федька, я так и не понял, за что же ты получил дополнительный отпуск?
– Так я ведь занял призовое третье место, – с радостью сообщил тот.
– Конец света, – изумился художник. – Критиковали, критиковали, а на пьедестал поставили? Чудеса. И за что только тебе дали бронзу?
– Так нас всего трое в конкурсе участвовало, – улыбнулся Федор.
– Ай да Федька, ай да сукин сын! – расхохотался вдруг дед. – Ну, ты, брат, даешь!
Все дружно рассмеялись. Мать с гордостью посмотрела на сына и подложила ему вареников. Она хотела погладить его по голове, но парень уклонился: «Не маленький».
– Может, и работа твоя попала в музей? – уточнил Богдан Тимофеевич.
– В какой-то степени. Велели передать мой шедевр в подшефный колхоз, он как раз по кукурузе специализируется, а мне поручили написать картину для клуба.
– Ты уж деда не подводи.
– И на сей раз обговори с ним сюжет, – вставила мать.
– Я еще всех удивлю!
Мила едва заметно улыбнулась хвастунишке. Это заметил Семенчук.
– Слава богу, наша гостья повеселела, – обрадовался художник. – А то все молчит и хмурится. А между тем Петруша убежден, у Люды твердая рука и острый глаз. И вообще, в последнее время она делает потрясающие успехи. Так?
Все с интересом посмотрели на девушку. Мила смутилась и едва не поперхнулась.
– До успехов пока далеко, – с трудом выдавила она. – Так, маленькие шажки.
– Похвально, похвально, – оценил ее скромность мастер и полюбопытствовал: – Ну-с, а как вам Верочкины вареники? Лучше, чем мои картины?
– Вареники славные, особенно с вишней. А вот с грибами у моей бабушки получаются вкуснее, – призналась гостья с таким простодушием, что все улыбнулись.
– Нет, Петро, это ни в какие ворота не лезет, – шутливо запротестовал Богдан Тимофеевич. – Что за молодежь пошла?! Верочка, на них ведь не угодишь! – с деланной строгостью заворчал он, подмигнув дочери.
Мила испуганно заморгала, боясь поднять глаза. Ей совершенно не хотелось огорчать именитого художника, тем более обижать милую и покладистую хозяйку дома. Но та шутливо погрозила отцу и пришла на выручку студентке:
– Хочу выведать секрет вашей бабушки. Подскажите, Люда, какими грибами начиняет тесто ваша бабушка?
– Белыми, их там тьма-тьмущая.
– Вот видишь, папа? Разве можно конкурировать с такой начинкой, ведь у нас под рукой одни лишь шампиньоны.
– А что это за грибы? – удивилась Мила.
– Они на клумбах растут, – с серьезным видом пояснил Федор. – В парке культуры и отдыха. И что удивительно: даже зимой под снегом не мерзнут. Кто хочет, тот и собирает. Я вот утром пробежался вперед грибников и принес целую корзину. Можем прямо сейчас еще раз проверить лучшие места. Как вам, Людмила, такая идея?
– Как-то не верится… – усомнилась девушка.
– Федя, – укорила сына Вера и пояснила: – Шампиньоны выращивают в специальных питомниках. Это нежные и деликатные грибы со специфическим вкусом.
– Да они просто безвкусные! – запротестовал Федор.
Мать в шутку хлопнула его по лбу. Молодой человек не обиделся. Напротив, перехватил ее руку и нежно поцеловал. Смущенная Вера зарделась от удовольствия. Мила засмотрелась на нее. В элегантном атласном платье, с пышной прической и едва заметными следами косметики на холеном лице женщина напоминала сказочную фею, добрую и очень заботливую. В этом доме ей все было в диковинку: уйма комнат и красота их убранства; тонкий вкус и манера общения хозяев. Атмосфера, в которой она росла, была многим проще. За столом домашней тесной кухни, как правило, обсуждались школьные проблемы детей, предстоящие покупки и соседские дрязги. В лучшем случае – кулинарные рецепты, письма и подарки от родственников. У Семенчуков было иначе. Вроде, и говорили о насущном, но как-то доступно и по-доброму. Речь и кругозор новых знакомых были несравненно богаче. Чтобы не выделяться, Мила по большей части наблюдала и отмалчивалась. Вера поймала ее восторженный взгляд и доброжелательно улыбнулась в ответ.
– Ну, и кто мне поможет убрать посуду, чтобы подать чай? – игриво уточнила она, складывая тарелки горкой.
Мужчины как по команде опустили глаза.
– Я помогу, – с удовольствием вызвалась гостья.
В просторной кухне с дорогим импортным гарнитуром, от одного вида которого захватывало дух, хозяйка занялась мытьем посуды. Вручив Миле полотенце, предложила вытирать насухо. Вера говорила с девочкой, как с давней знакомой, легко и непринужденно, на равных. Казалось, они знакомы не час-другой, а целую вечность. Мила быстро освоилась и перестала комплексовать. Она охотно рассказала, где и на каком курсе учится, узнав при этом, что Федор без пяти минут офицер-подводник, выпускается ближайшим летом и едет служить на Курилы.
– Приехал в отпуск, – не без гордости сообщила мать. – У курсантов так называются каникулы, и они начинаются раньше, чем в других учебных заведениях.
Мила встрепенулась – оказывается, Генка тоже мог уже приехать к родителям. Хорошо, что Вера затеяла этот разговор, а то бы она была не в курсе. Надо безотлагательно его навестить. Вспомнив про предателя, Мила потеряла нить разговора. Часы на стене пробили десять вечера. Гостья взволнованно вздрогнула:
– Простите, мне пора.
– А вы без всякого стеснения оставайтесь. Папа спит исключительно в мастерской. Петр Кузьмич наверняка составит ему компанию. А вам я постелю в гостиной – там никто не побеспокоит.
– Нет, спасибо. Я привыкла ночевать в своей постели.
– Я и сама такая, – улыбнулась Вера. – Тогда велю Феде вас проводить.
– Я сама доберусь! – запротестовала Мила, оглядываясь в поисках выхода.
– За грибы обиделись? Не стоит. Федор у нас шутник, – заверила мать, понизив голос: – У него сейчас кризис личной жизни – любимая девушка внезапно вышла замуж.
– Жаль, – искренне посочувствовала Мила. – Давно?
– Пару месяцев назад, когда сын был на практике.
– Он все еще переживает?
– Не знаю. Федя такой скрытный, он только вчера признался, – оглянувшись, шепнула Вера. – И говорил об этом уже с юмором. Хочется верить, перегорел.
– Разве предательство можно забыть?
– И не такое забывается. Время – лучший из докторов, детка. Когда Федин отец погиб, я думала – не выкарабкаюсь. Года три плакала, забросила сына, дом, друзей. Спасибо папе – поддержал и образумил. А сейчас я точно знаю, что нужно жить для тех, кто нам дорог. У меня семья, подруги, коллеги, – она с удовлетворением посмотрела на гору чистой посуды и снова предложила: – Может, все-таки останетесь?
– Спасибо, Вера Богдановна, но не стоит беспокоиться. Я лучше пойду – девчонки будут волноваться, они ведь не знают, где я. И не переживайте – я дорогу знаю.
– Ну, уж нет, – хозяйка обернулась и громко позвала сына.
Проводив Милу, она выглянула в окно. В свете фонаря Федор бойко гарцевал вокруг молоденькой студентки. Вера перекрестилась: «Пусть мальчик развеется».
Мила вышла во двор и оказалась главной героиней сказки под названием «Волшебная зима». Не отрывая глаз, она заворожено любовалась танцем пушистых снежинок, которые, тая, потешно щекотали нос. На мгновение ей показалось, что искрящиеся в лунном свете сугробы имеют очертания каких-то невероятно знакомых и одновременно фееричных предметов из далекого детства, благодаря которым в мире существуют чудеса. Она прищурилась и растворилась в мириаде призрачных огней. Федор недолго смотрел на зачарованную спутницу и, чуть выждав, колко уточнил, не попала ли ей в глаз соринка.
– Осколок зеркала в сердце тоже не застрял, – умерила его задор студентка.
– В таком случае тебя не унесут сани Снежной королевы, – подыграл Федор.
Милу задело, что он с поразительной легкостью, без особого на то позволения вдруг перешел на «ты». Она этого делать не собиралась – от острых на язык красавцев лучше держаться в стороне. К тому же девушка стеснялась своего старенького пальто и мечтала поскорее избавиться от одетого с иголочки провожатого.
– Вы правы, я воспользуюсь обычным автобусом. Провожать меня нет нужды, – тоном, не допускающим возражений, сообщила она.
– Вот как, – Федор поймал строптивицу за руку. – Мое мнение, видимо, не в счет?
– Каждый сам за себя, – высвободила руку Мила. – Прощайте!
– Да не обижайтесь вы за эти шампиньоны, – упал вдруг на колени Федор. – Шутка. Пусть и неудачная. Каюсь, – он уткнулся лицом прямо в снег.
– Приглядитесь, нет ли там подснежников, не одни же грибы откапывать, – не упустила случая отыграться на шутнике девушка и посмотрела на часы. – Не подскажете, в какой стороне остановка?
– Не подскажу, – отряхивая с лица снег, заартачился провожатый.
Мила посмотрела на него с нескрываемым удивлением – такого ответа она явно не ожидала. Молодой человек беспристрастно улыбнулся и перешел на предельно вежливую форму обращения:
– Автобусы сейчас ходят редко. Ждать придется не менее получаса. Если вы очень торопитесь, стоит воспользоваться такси.
– Не вариант.
– За мой счет.
– Исключено!
– Можно срезать дорогу через парк – минут за десять доберемся до трамвайной и троллейбусной остановки. Там выбор шире. Как вам такое предложение?
– Принимается. Заодно наберем шампиньонов, – продолжила пикировку Мила.
– Дались вам эти грибы! Хватит дуться: ноги в руки и – вперед!
Мила поняла приказ буквально и прибавила ходу. Федор нагнал ее и попытался развернуть. Девушка решительно отстранила его.
– Вообще-то нам направо, – пояснил проводник, указав направление.
В парке было немноголюдно. По ярко освещенной аллее редкие прохожие выгуливали собак. У засыпанного снегом фонтана целовалась влюбленная пара. Мила и Федор шли, не переговариваясь. Внезапно у ног девушки приземлился пробитый мяч. Мила хотела отфутболить его, но рядом с ней вырос огромный пес.
– Привет, – не растерялась она. – Хочешь поиграть?
Девушка легонько подтолкнула мяч. Овчарка поймала его, склонила голову набок и перекатила игрушку напарнице. Та захлопала в ладоши и похвалила: «Молодец».
– Пальма, ко мне! – раздался сзади строгий голос хозяина.
Собака схватила мяч и помчалась на зов.
– Смелости тебе не занимать, – отметил Федор.
– А мы уже на «ты»? – иронично уточнила полемистка.
– А ты возражаешь?
– Да.
– Причина?
– Мы видимся дважды: первый и последний раз.
– Возражения не принимаются? – Федор посмотрел на собеседницу с явным интересом. – Любишь все и всегда решать сама?
На скамейку рядом с ними приземлилась ворона и громко каркнула.
– Не подсказывай, – шутливо обратился к ней парень. – Обойдемся без советов.
Возмущенная птица заорала что есть мочи и перелетела на бордюр. Мила догадалась, что пернатая примеряется к корке хлеба возле ботинок Федора. Она улыбнулась и отвела собеседника в сторону. Ворона удовлетворенно крякнула.
– Пожалуйста, – ответила догада, устремляясь вперед, и бросила через плечо: – Хотелось бы все и всегда решать самой.
– Тогда давай встретимся снова, – предложил Федор.
– Земля круглая, – ускоряя шаг, не стала возражать Мила.
