Наталья Андреевна Букрина
Анатомия обмана
– Мать не отпустит, – горько вздохнула Мила. – Орать будет.
– А я скажу, что мы с дедом по хозяйству не справляемся. Да и за Галюниными сорванцами мне одной не усмотреть, – Анна бережно погладила внучкину ладонь. – Что приключилось, касатушка моя?
– Бусенька, – подхватившись, обняла ее Мила. – Федя уехал к месту службы, так и не заглянув к своим, не встретившись со мной. Не пишет, на мои письма не отвечает.
– Может, боевая тревога случилась, и его срочно вызвали? – Анна достала из кармана фартука леденец. – Хочешь сладенького?
– Не хочу, – захныкала внучка. – Вера Богдановна тоже про военную необходимость говорит. Почему-то адрес не дает – говорит, секретная информация.
– Стало быть, так и есть. А чему тут удивляться? Ты же с детства любишь сказку про военную тайну. В ней с Мальчишом столько всяких напастей случается…
Мила подняла голову и внимательно посмотрела ей в глаза.
– Ты что-то знаешь? Да? – предположила она.
– С чего ты взяла? – Анна хотела встать, но девушка удержала ее.
– Ты что-то знаешь! – утвердилась в своей догадке она. – Что? Лучше скажи.
– Донечка, – собралась с духом бабушка. – В жизни ведь всякое бывает…
– Не юли! – потребовала Мила. – Он в беде? Он стал инвалидом? Мне неважно – я от него не откажусь, буду ухаживать. Лишь бы был жив!
– Жив, жив, что с ним, окаянным, станется? Позабудь про него, ластонька.
– Забыть? В своем ли ты уме, бусенька?! Знаешь, какой он замечательный?! Добрый, умный, честный, внимательный… Любовь наша такая…
– Не любит он тебя, Людочка, – старушка на всякий случай крепко сжала ей руки.
– Ты что такое говоришь? Ты же ничего не знаешь! Он мне такие письма пишет!
Анна решила не тянуть резину и рубанула по живому.
– Женился он. Понимаешь, доня?
– Как это? – нервно рассмеялась Мила. – Что за бред ты говоришь?
– Правду я говорю, – обняла ее Анна. – Третьего дня звонила Вера Богдановна. Просила тебя подготовить…
– Подготовить к чему? – со слезами уточнила Мила и закричала: – К смерти?!
– Да что ты такое говоришь? – зажала ей рот бабушка и взмолилась: – Тише, детка, соседи услышат – потом разговоров не оберешься.
– Ну и пусть слышат! – внучка спрыгнула с дивана и в отчаянии затопала ногами. – Пусть все слышат: я не хочу жить!
– Людочка, побойся Бога! – Анна подбежала к внучке и молитвенно сложила руки. – У тебя еще все впереди!
– Что у меня впереди? Снова предательство? Надоело! Я не хочу так жить! Не хочу! – упав на пол, она стала биться в истерике. – Я больше никому не верю! Никому!
Мила подхватилась, распахнула дверь и буквально сбила с ног мать.
– Подслушиваешь? – зло выкрикнула она. – Будь спокойна – я не беременна. Он просто бросил меня! Твоя дочь никому не нужна! – девушка нервно расхохоталась.
– Бросил? Это пока не горе. Главное, все живы и здоровы! – запротестовала Леся.
– А что если мне не нужна такая жизнь?! Плохо мне-э-э! Бед-а-а-а!
Мила сползла по стене на пол и заголосила от бессилия. Из детской выбежал возбужденный Григорий, за ним выскочили перепуганные двойняшки. Катаясь по полу, Мила то рычала, то скулила побитым псом. Глядя на отчаяние сестры, дети в голос заревели. Леся в ужасе зажмурилась и заткнула уши. Григорий схватил графин и несколько раз кряду выдохнул воду на плачущую ораву. Анна побелела и с трудом нащупала стул. В доме воцарилась тишина, изредка нарушаемая всхлипыванием Милы.
– Беда, когда родных хоронишь. Я с трех годков без мамки и отца мыкаюсь! – взревел вдруг он. – Беда, когда товарищи в забое гибнут, а жены и дети потом голодают.
Мила подняла на него глаза и затихла. Григорий передал графин жене и присел рядом с дочерью. Та доверчиво посмотрела в его глаза.
– Предал тебя твой Федор! Факт. А ты не реви. На нем свет клином не сошелся. Войны нет, никто не помер – прорвемся. У тебя есть мы. Вон нас сколько! Выдюжим.
Он кивком головы поманил младших детей. Двойняшки примостились рядом с Милой. Леся поставила графин на пол и подползла к ним. Анна вышла из зала, присела напротив Григория и тихо прошептала: «Спасибо, сынок». Из его глаз покатились скупые слезы. Леся уголком фартука бережно вытирала их. Придя в себя, она села рядом, нащупала руки мужа и поднесла их к губам. Дети смотрели на родителей широко распахнутыми глазами. Эта трогательная немая сцена стала им хорошим уроком…
В дверь позвонили. Мила вздрогнула и машинально вытерла слезы. Кто бы это мог быть? Без предупреждения приходил только муж. Но у Саши свои ключи. Она посмотрела в глазок. На площадке стояли подростки. Мальчик и девочка. Мила открыла.
– Мы больше не будем засорять ваш почтовый ящик, – пообещал паренек.
– Простите за неудобства, – со слезами на глазах добавила сестра.
Мила вспомнила, что дети растут без родителей и откровенно нуждаются, и ей стало их бесконечно жаль. Она что-то невнятно промычала и потянулась за кошельком. Желание помочь сиротам было искренним порывом. Пятитысячная купюра вызвала у подростков недоумение и беспокойство. Они наотрез отказались брать деньги и убежали. Мила посмотрелась в зеркало и снова расплакалась. Поморщившись от внезапного толчка в области сердца, остро ощутила недостаток воздуха и выбежала на лоджию. Москва плавно погружалась в роскошный вечер. То там, то здесь вспыхивали фонари уличного освещения, в домах по соседству светлели окна. Тихим шелестом автомобильных шин напоминал о себе соседний бульвар, легкой рябью мерцала излучина реки. Жизнь переходила в новую плоскость. Мила не помнила, как долго она так простояла. Придя в себя, поежилась от холода и только сейчас поняла, что озябла. Вернувшись в дом, сварила кофе, погасила свет и застыла с дымящейся чашкой в руках. Из оцепенения ее вывел телефонный звонок. Мила вздрогнула и не сразу поняла, где находится, а, вернувшись в реальность, долго оглядывалась в поисках мобильника.
– Привет, ма. Не разбудил?
– Тема, ты? – обрадовалась Мила. – Как дела?
– Все путем. А у вас?
– У нас тоже нормально. Ты в увольнении? Откуда звонишь?
– От знакомых.
– Ты у кого-то в гостях? Один или с Тошкой?
– Один. Я на свадьбе. Мы сегодня Лешку женим.
– А не рано? – спохватилась мать.
– Кто бы говорил! – рассмеялся сын. – Забыла что ли ваш с папой роман?
– Забыла, – призналась Мила. – И как, весело у вас?
– Веселее, чем в училище. А у тебя голос грустный? Опять с отцом поссорилась?
– Что ты, сынок. Просто бабушке позвонила, детство вспомнила.
– Передавай бабуле привет. Скажи, летом мы с Тошкой к ним с дедом нагрянем.
– А домой? – насторожилась Мила. – Домой что ли совсем не приедете?
– Ма, надоели эти города. На простор хочется, искупаться, позагорать.
– Так у нас за городом и бассейн, и речка, и лес.
– Ма, ты не обижайся, но у них там веселее. И готовит бабушка о-го-го как.
– Тема, ты что-то не договариваешь? – всхлипнула мать. – Ты на нас в обиде?
– Ма, не надо слез, – голос Артема потонул в хоре громкой музыки. – Все, танцы начались. Целую! – перекрикивая слова песни, пробасил сын и положил трубку.
Мила заварила свежий кофе, утеплилась и вышла на лоджию. Лунная дорожка скользила по Москве-реке серебристой змейкой. В отражении нависшей над ее берегами многоэтажки светились редкие окна. Это и понятно: обитатели элитных квадратных метров жили преимущественно за городом. В хорошую погоду в своих городских квартирах они ночевали лишь в случае крайней необходимости. Мила включила свет и разыскала фотографии сыновей. Окунувшись в прошлое, она остро ощутила тоску и одиночество. Избавиться от них привычно помогала крепость градусов.
Утро не принесло радости. Мила поскользнулась на пустой бутылке и едва не расшиблась. Чертыхаясь, она посмотрелась в зеркало. Изображение было привычным – отекшее лицо, опавшая косметика и порция новых морщин вокруг заплывших глаз. Де жа вю. Тихо скрипнула входная дверь – вернулся муж. Александр на носочках прокрался в гостевую комнату. Мила усмехнулась и бесшумно перешла в гостиную – ей не хотелось, чтобы муж видел ее в момент, когда она не в форме. На полу валялись разбросанные фотографии. Поднимать было лень. Ногой она отбросила их в сторону и окунулась в негу дивана. Расслабиться не получалось: из-под ковра выглядывал портрет улыбающейся Наташи. Распахнутые миру глаза некогда любимой подруги не давали покоя. Пришлось-таки встать. Разрывая изображение в клочья, Мила полагала, что этим захлопнет дверь в болезненную юность. И с какой стати она должна барахтаться в омуте болезненных воспоминаний? Жила же беззаботно столько лет, не думая про всяких там Наташек. Вроде, она тоже обосновалась в Москве? Небось, сеет разумное, доброе, вечное где-то за МКАДом, да мается по съемным углам. С ее-то честным мужем на хоромы не заработаешь. Мила отшвырнула обрывки фотографий – с глаз долой и с сердца вон. Не полегчало. Что за напасть? Проблем выше крыши, а голова забита мыслями о прошлом.
Глава четвертая
Наташа, разгружая спину, потянулась. От работы слезились глаза и немели кончики пальцев. Хотелось размяться и позволить себе небольшой перерыв. Она погасила монитор компьютера и встала. Солнце по-хозяйски расположилось на просторной лоджии, заманивая в хоровод своих лучей. Уютно расположившись в плетеном лежаке, она доверила лицо нежному теплу. Легкий ветерок пробежал по кронам дворовых деревьев и переметнулся на огненные купола соседней церквушки. Москва разрасталась прямо на глазах. Не так давно их район был тихой парковой зоной, а нынче, пережив строительный бум, превратился в площадку для экспериментальной архитектуры. По соседству с их старинным кварталом незаметно, как грибы после дождя, выросли, скорее, даже вымахали, замысловатые башни и зеркальные корпуса в стиле современного конструктивизма. Нельзя сказать, что затейливые чудеса точечной застройки уродовали городской пейзаж, но стать своими в череде творений сталинской эпохи им не удалось. Шумные гипермаркеты, обросшие безразмерными стоянками, и всевозможные развлекательные центры, безнадежно опустошающие карманы и счета москвичей, привлекательности не добавляли. И хотя каждая из современных построек имела индивидуальное лицо и определенные преимущества, назвать их хотя бы привлекательными язык не поворачивался. Но и сказать, что они уродуют пейзаж, было бы несправедливо. Жаль, что в угоду им уничтожены гектары зеленых посадок, которые многие годы называли легкими города. Микрорайон утратил что-то неуловимо притягательное, относящее его к разряду простых человеческих радостей. Случись герою бессмертной рязановской комедии возвращаться из бани в наши дни, он ни за что не заплутал бы в этом архитектурном многообразии, а потому не встретил бы женщину своей мечты. Впрочем, современные лукашины рассекают на джипах размером с вагон и сначала зарабатывают деньги на квартиры для дам своего сердца, а уже потом женятся…
– Угощайся, – сын поставил перед ней корзину клубники.
– Откуда эта роскошь, друг мой Миша?! – восхитилась Наталья.
– От поклонников в обмен на автографы, – он сел напротив и угостился.
– Я серьезно.
– Я тоже. Кто, как не папа, твой самый преданный читатель? Ты же знаешь, он встает с первыми петухами и успевает проскочить до рынка, чтобы порадовать любимую жену натуральными вкусняшками.
– А если серьезно? Ведь папа в Фарнборо.
– В Ле Бурже. В туманном Альбионе салон пройдет в следующем году. Новости можешь не смотреть – я сбросил тебе ролики с Инета. Отец там, как киношный 007.
– Бабушка просила переслать ей телесюжет о награждении в Кремле.
– Там про отца совсем чуть-чуть: наши герои – медиаперсоны. Ученые так, с боку припеку. Но я подобрал ей кучу фотографий. Кстати, ягоды именно от нее, – сын протянул книгу и ручку. – А автограф для Аськиной мамы – ты ее кумир.
– Так и подписать «Аськиной маме»?
– Можно адресно, Нине Викторовне. Кстати, по какому случаю вдруг выпал уикенд? Никак закончила роман? Нести шампанское? Клубника как раз рядом.
– Угадал – финал не за горами. Пара правок – и в печать. В сроки укладываюсь.
– Хвала компьютерным богам и быстрокрылому Пегасу! – шутливо помолился Михаил. – Сорока принесла на хвосте, что вскоре вид из нашего окна может измениться?
– Отец нашел прекрасный вариант, – улыбнулась Наталья. – Есть возражения?
– Нет – друзья детства давно сменили родовые гнезда. От института далеко?
– В пешей доступности.
– Ого. То есть теперь, как в книжке: «А из нашего окна площадь Красная видна….»
– Папа получил Госпремию, я завершила роман – можем себе позволить. Неплохая экология, не шумно, подземный паркинг на три машиноместа. Домработницу новый адрес вполне устраивает, – мать угостилась клубникой и сладко потянулась. – Хотя лучше всего мне пишется на даче.
– Дачей были первые восемь соток в пролетарском направлении. Поместье в заповедной зоне с японским садиком, прудом с золотыми рыбками, скульптурными композициями и домиком для гостей – совсем другой формат. Бедная бабушка со своими грядками теснится на задворках. И боится заблудиться.
– Кругом охрана, все подскажут.
– Ей нелегко возиться с урожаем.
– Сдам роман, помогу. Будем заготавливать на зиму варенье и крутить салаты.
– Неужто сад с цветами пошлешь на фиг?
– Доверю профессионалам. Тетя Люся посоветовала отличную семью, пенсионеры из Тимирязевской академии. Живут вблизи.
– О, как! Отставные педагоги сумели заработать на дом в элитном поселке?
– Студенты же покупают Lexus класса люкс.
– Не все. Лишь победители айтишных чемпионатов. Нас пара сотен на державу. Получу кафедру в престижном универе, – размечтался Сергей, – сменю его на Maybach и прикуплю роскошный замок.
– Не судьба: в лучшем случае снимешь квартиру на берегу Женевского озера и будешь колесить по всей Европе – там дорогая жизнь и крупные налоги. А хозяевами дворцов, самолетов и яхт станут те однокурсники, чьи отцы владеют нефтяными скважинами или алмазными приисками. Старо, как мир.
– Выходит, планы строить бесполезно? Пора обрезать крылья?
– Наоборот: расправь их и – к вершинам. Но ведь они не только в Старом или Новом свете. Не сбрасывай со счетов матушку Россию – у нас карьерный рост не самый худший. Отец не так давно носил погоны, а нынче возглавляет крупный…
– Намекаешь, вас с батей не перепрыгнуть? А ничего, что кроме литературных и Государственных, есть более масштабные премии? Нобелевская, например.
– Приветствуется! – рассмеялась Наталья, подвигая сыну клубнику. – А пока трескай душистую радость. Кстати, у наших будущих садовников всего шесть соток в крохотной деревне по соседству. И развалюха-дом еще от бабки с дедом. Назначим им жалование как три пенсии, и всем станет хорошо: наш сад превратится в райские кущи, а селекционеры обновят старый дом.
– Ма, признайся, самые счастливые дни были там, на старой даче.
– Ты выбегал в огород, ложился между грядок и ел клубнику прямо с куста.
Дурачась, вспоминали смешные истории и наперегонки ели ягоды. Идиллию нарушил звонок мобильного телефона. Сын извинился и исчез. Наталья наклонилась над корзинкой с клубникой и вдохнула головокружительный аромат. Совсем как в юности…
…Плацкартный вагон стройотрядовского состава мчал работящую молодежь на уборку сельскохозяйственного урожая. Неугомонные девичьи бригады бесконечно соревновались в остроумии и острословии. Всю дорогу гоняли чаи, украдкой грешили вином, бойко танцевали в проходах и под аккомпанемент гитары дружно исполняли модные шлягеры. Наташа сторонилась шумных компаний. С высоты своей второй полки она любовалась проплывающими за окном деревеньками и полустанками. Миловидная спутница на соседней полке одолевала ее расспросами:
– Туся, тебе внизу совсем не интересно?
– А тебе? – вопросом на вопрос ответила Наташа.
– Мне что-то в этот раз не до веселья.
– И я, Полиночка, в миноре.
– Не понимаю я на тебя, подруга. И заводная, и красивая, и умница, и активистка, а парней избегаешь, на танцы не затащить. На уме одни библиотеки, да кино с театром. Оглянуться не успеешь, а жизнь – того, тю-тю. Ни тебе любви, ни семьи.
– Не судьба, значит, – Наташа выглянула в окно и подставила лицо ветру. – Я и половины намеченного еще не достигла.
– У тебя вся жизнь по плану?
– Что-то вроде того. Программа-минимум. Семья в той части, где максимум.
– А стройотряд – ступень к успеху? – уколола Полина.
– Способ зарабатывания денег, – поправила Наташа. – На скромную зарплату медсестры нам с мамой не потянуть две пары сапог, – она незаметно вздохнула. – А еще хочу вдоволь наесться фруктов и искупаться в море…
– Ты не особо-то надейся – вывозить нас к морю обещают на каких-то полденечка.
– На целых полденечка, – уточнила Наташа. – И несколько раз за сезон! Так что сбудется моя мечта – искупаюсь, загорю! А когда стану самостоятельной и накоплю денег, махну к морю недели на две, – размечталась она, – или даже на три!
– Тебя же Виктор приглашал в пансионат. В Крым. То море ничем не хуже.
– На путевку я пока не заработала, а отдыхать за чужой счет не привыкла. Зачем давать человеку надежду? Виктор не мой человек, и он об этом знает.
– Дело, конечно, твое, – не стала возражать Полина, – но я бы поехала. В восемнадцать лет нужно влюбляться, с парнями дружить, а не на подработку, как ты, бегать. Тебе что, стипендии на еду не хватает? Она же у тебя повышенная.
– На еду хватает. А на обновки – нет. Ты хоть в курсе, сколько стоит твоя кофточка? На базаре, – акцентировала Наташа, – в магазинах ведь шаром покати.
– Не знаю, – растерялась соседка. – Если честно, я даже не обращаю на это внимание: предки все, что мне идет, покупают без проблем.
– А у меня одна мать, и зарплата у нее – с гулькин нос. Вот я и стараюсь ее беречь – она же не семижильная, – Наташа выставила за окно руку с шарфиком и залюбовалась его замысловатым танцем. – Поль, а ты-то зачем в стройотряд едешь?
– За романтикой. А то скажут, какая ты студентка, если в стройотряде не была.
Порыв ветра вырвал из рук Наташи шарф. Она встрепенулась, но не успела его удержать. Не скрывая сожаления, девушка проводила его печальным взглядом. Из соседнего купе раздался строгий голос командира отряда:
– Второй час ночи! Всем спать! Прибытие ровно в восемь.
Через считанные минуты вагон угомонился. Наташа силилась уснуть, но не могла. Ей грезилось, что море где-то рядом, и воздух уже пропитан его ускользающим бризом. Вдруг поезд стал сбавлять ход и плавно затормозил. Наташа всмотрелась. Ничегошеньки не видно. Сплошное поле. Она спустилась и вышла в тамбур.
– Разъезд, – сонно прокомментировала проводница, распахнув дверь вагона. – Пропускаем встречку. Если хочешь, можешь прогуляться. Но далеко не уходи.
Наташа спрыгнула, потянулась и удивилась: «Как вкусно пахнет».
– Тут же клубничное поле, – ожила проводница. – Зови подруг, а я за фонарем.
Наташа прыткой ланью вскочила в вагон и помчалась к Полине.
– Буди пару девчонок, там целое море клубники! И тару не забудьте!
Студентка лихо взлетела на третью полку и освободила новехонький котел. Проводница повесила на вагон фонарь – стало немного светлее. Очень скоро принесенный ею таз был переполнен. Наташа с подругами не отставала. Девушки метались вдоль кромки поля, опасаясь отойти вглубь. Их руки двигались со скоростью вертолетных лопастей. Внушительных размеров котел на удивление быстро заполнился душистой ягодой. Ушлая проводница помогла им втащить его в тамбур. По соседнему пути с грохотом промчался встречный состав. Поезд дал гудок и тронулся. Подруги запрыгивали прямо на ходу. Стараясь не будить спящих, они прошли по вагону и щедро разложили ягоды по столикам. Воздух моментально пропитался головокружительным ароматом. «Люди, у нас прямо на столе клубника выросла!» – изумились в соседнем купе. Лакомились всем вагоном. Днем позже объедались уже черешней: студентов с корабля на бал бросили на самый вкусный из урожайных фронтов. Сортов было множество, но беда в том, что они созревали разом на десятках гектаров. Рук сельчан катастрофически не хватало, а жадная до трудовых подвигов молодежь готова была вкалывать от зари до зари. Тем более что лакомиться плодами никто не запрещал. Работали бойко, ели жадно, животами маялись дружно – мыть руки и ягоды было негде, да и нечем: вода на плантациях всегда была в дефиците. Самым востребованным лекарством оставался активированный уголь. Дешево и сердито. Запасы его в отрядных аптечках и стационарных аптеках заканчивался быстро, а пополнялись медленно. Но молодые организмы быстро свыкались с неизбежностью. А тем временем в соседних хозяйствах созревали абрикосы и персики. По вечерам на нейтральной территории студенты устраивали натуральный обмен готовой продукцией – ящик на ящик. За сезон удавалось угоститься всевозможными деликатесами. Благо, сидельцы на зонах сбивали стандартные ящики, а адресную маркировку колхозы не ставили. Чтобы сладкая работа не казалась медом, ее дополняли уборкой зеленого горошка. Тут требовалась особая оперативность – чуть помедлил, и сочные плоды, перезрев, становились жесткой дробью: урожай коту под хвост. Сушеный продукт ценился в разы меньше и стоил куда дешевле – в отличие от борщей и солянок гороховый суп хозяйки и общепит готовили не часто. Потому сбору и обработке зеленого сырья уделяли особое внимание. В этот период консервный завод работал круглые сутки, выпуская сотни тысяч банок с зеленым горошком мозговых сортов. Но застать его в открытой продаже в любом из уголков СССР было не реально, будто страна с утра до вечера только то и делала, что ела его ложками.
Наташина бригада заступила в ночную смену. Самосвал со свежескошенной зеленой массой четыре студентки с перевязанными, как у тяжелоатлетов, запястьями разгружали всего за полчаса. За сезон мышцы их рук и ног накачивались не слабее, чем у профессиональных спортсменов. Три транспортера с трудом успевали переваривать тяжелый груз. Работая, как станки – без устали и остановок – девушки вилами торопили спрессованный ворох по движущейся ленте. Перегрузки были так велики, что в перерывы не получалось заснуть. Да и соревнование не позволяло расслабиться – каждая бригада ревностно следила за соперницами и их результатами: все стремились быть первыми. Рвали жилы, но героически преодолевали трудности. В наш коммерческий век молодым людям трудно понять, зачем выкладываться сверх сил, чтобы получить не материальное вознаграждение, а маленький красный флажок – символ победы. На стенде какой бригады больше кумачовых атрибутов, ей наибольший почет и уважение. Вкалывали за идею. Рукописный листок с алой надписью «Молния», в котором каждая из трех смен подводила итоги социалистического соревнования, выпускался ежечасно. Его читали взахлеб, как в войну вести с передовой. На утреннем и вечернем построении отряда, где в торжественном строю рука об руку толклись пять десятков студентов, подводились итоги. Лучшим вручали переходящий вымпел и рукоплескали. Вдохновленные, они стремились к новым трудовым вершинам. И играючи покоряли их. В денежном эквиваленте три месяца энергичной пахоты особых преимуществ не давали. Передовики зарабатывали не в разы, а лишь на двадцатку-тридцатку больше. При сумме в триста рублей – величина небольшая. Бутылка шампанского стоила пять с полтиной. Материальной выгоды не было. А моральное удовлетворение налицо – в те романтические времена приоритеты были совершенно иными. Это в столицах «золотая» молодежь фарцевала и тусила, а работяги из провинции корпели, не покладая рук. И если подставляли, то плечо, а не подножку. Поговорка «Не в деньгах счастье» была не пустым звуком, и сто друзей реально были ценнее ста рублей. На помощь не звали – приходили. Быстро и бескорыстно. Родину не поносили, а носили на руках, полагая за честь выступить за нее. Серебряные медали, оно же втрое место, считались проигрышем. Потому в любом деле старались и умели быть первыми, т.е. лучшими. Секрет успеха не искали, его знали. И национальную идею не высасывали из пальца – ее впитывали с молоком матери, отождествляя с успехами родной страны. И отчетливо понимали – лишь вместе мы сила. Потому и были по-настоящему сильны и счастливы. Чего не скажешь о дне сегодняшнем, где балом правит золотой телец, и верховодит принцип – каждый сам за себя. Где в гости просто так уже не ходят – ждут особого приглашения. И все это лишь потому, что хилое «я» беззастенчиво оттеснило в шкале ценностей могучее «мы».
Реке из зеленого горошка не было конца и края. Наташе показалось, что их бригада стала отставать, и она ускорила темп. Подруги поспевали с большим трудом.
– Ну, подружка, ты и молотилка, – переводя дух, взмолилась Полина.
– Поднажмем! Соперницы вырываются вперед! – поторопила Лариса.
К утру травянистая гора стала уменьшаться чуть медленнее – дала о себе знать накопившаяся усталость. Наташа не позволяла себе слабины, но девчонок не подгоняла. По ее лицу ручьем тек пот, но, чтобы его остановить, требовалось время, а тратить его попусту не хотелось. Как заводная, она метала зеленую массу на транспортер.
– Ты какая-то двужильная, – присела под тяжестью груза Ирина.
Вскоре злополучный горох сошел на «нет» – у трактористов началась пересменка. Стало быть, пришло время меняться и студенческим бригадам. Наташа с подругами первыми закончили работу и в бессилии рухнули прямо на землю. Полина свернулась клубком и застонала. Наташа проверила крепость ее повязок и помассировала спину.
– Больше в рот не возьму этот проклятый горошек! Даже в салате! – расплакалась Поля. – Никогда не думала, что небольшая баночка дается такой ценой.
Зафиксировать время завершения работы можно было лишь после того, как приведешь рабочее место в порядок. Девушки схватились за метлы. Через несколько минут их участок блистал чистотой. Наташа подбежала к стенду и мелом отметила час. Жар-птица победы была в руках ее бригады – соседи еще только отключали транспортеры. Пожилые наладчики проверили состояние лент и присели на перекур.
– Дуры-девки. Зачем рвут жилы – им же еще рожать, – сплюнул бригадир.
– Радуйтесь, что студентами можно ночные смены заткнуть, – зевнула табельщица. – Ваши жены целее и здоровее будут.
По двору, волоча ногу и скуля от боли, проковылял ушастый щенок.
– Дружок, стой! – Наташа сорвалась с места и вернулась с миской каши. – Держи.
Кутенок жадно глотал, благодарно виляя хвостом. Наташа нежно гладила его тощую спинку. Насытившись, песик преданно тявкнул и лизнул кормилице руку. Девушка с умилением подхватила малыша на руки.
– Блаженные души, – простонала Полина. – Ташка всех убогих собирает.
– Сердобольная наша, – поддержала Ирина.
– Мать Тереза, – подытожила Лариса.
В глубине двора раздался нечеловеческий вопль, его сменил скрежет металла, грохот падающих ящиков и отчаянные крики. Все бросились на выручку. Возле вращающегося транспортера полулежал врач отряда, рядом валялись его треснувшие очки. Из локтевого сустава хлестала кровь. Одной рукой Наташа с ходу зажала парню рану, свободной сорвала с головы косынку и туго перевязала предплечье выше пореза. Подбежавший мужчина оперативно снял ремень. Сообща наложили жгут. Доктор приподнял голову, но при виде крови моментально потерял сознание. «Горе ты наше луковое, Сенечка, – Ирина промыла лицо медика водой. – Только и знаем, что лечим тебя самого». Пока бедолагу приводили в чувство, Наташа нашла машину – пострадавшего требовалось отвезти в город. В травмопункте районной больницы ему оказали квалифицированную помощь. Врач, скрывая под марлевой повязкой зевок, осторожно наложил студенту швы и тщательно обработал рану. Наташа в наброшенном на плечи белом халате помогала ему, подавая инструменты и медикаменты.
– Готово, – хирург бросил в урну окровавленную повязку, снял перчатки и посмотрел на Наташу. – Спасибо за помощь, без вас бы не справились – нашей медсестрой усилили реанимационную бригаду. Вы тоже медик? Вижу, не боитесь крови.
– У меня мама медик – привыкла. Я и на военной кафедре занимаюсь без страха. На операциях даже не морщусь.
– Мы с вами коллеги? – уточнил врач, заполняя журнал.
– Коллега как раз он, – Наташа кивнула на скулящего Сеню. – Врач нашего отряда.
– Кто бы мог подумать, – усмехнулся хирург.
Сеня остатками воли боролся с болью и сном. От напряжения его лицо покрылось испариной. Очки доктора с разбитыми стеклами сползли набекрень, волосы сбились паклей. Бледный, как полотно, он был на грани отчаяния. Медик сжалился над ним, плеснул в мензурку немного спирта и протянул беспокойному пациенту.
– Примите, коллега, вам непременно полегчает.
– Вы думаете? – едва слышно уточнил студент, залпом опустошив сосуд.
– Однако, – с усмешкой прокомментировал хирург.
Через минуту пострадавший крепко спал. Напряженная ночь утомила и Наташу. Врач снял маску и оказался совсем молодым человеком приятной наружности. Он предложил невольной помощнице отоспаться в ординаторской. Наташе было неловко занимать его место. Нежелание оставаться наедине с незнакомым человеком перебороло сон. Девушка хотела быстрее вернуться в отряд.
– А где наша колхозная машина? – спешно уточнила она.
– Сразу же ушла обратно, много работы, ей некогда ждать.
– А «скорой» у вас нет?
– Есть, одна машина на весь городок. Такси из нее никудышнее. Не печальтесь – я после дежурства готов вас подбросить, куда скажете, тем более что такому бедоносцу, как ваш доктор, сопровождение профессионала лишним не будет.
Следующим утром студентов перебросили на томаты. Самые первые были нарасхват и шли по ходовой цене. Лишь с недавних пор любые, даже самые экзотические овощи-фрукты, не исчезают с прилавков россиян круглый год, будь то столица или сельский магазин. Дети и внуки стройотрядовцев прошлого века не в курсе, как было раньше. Их родителям, чтобы добыть парочку свежих огурца в новогодний «Оливье», приходилось проявлять чудеса изобретательности, поскольку главным словом в лексиконе советского покупателя был глагол «достать». С черного хода приобреталось все – баночка зеленого горошка и майонеза, кусок сыра и колбасы, конфеты и шампанское, консервы и фрукты – и так до бесконечности. Сильным мира сего дефицитные товары полагались по определению. Остальные искали выход на тех, кто имел доступ к распределению. И если, проявив завидную изобретательность, свежие огурцы, пусть даже самые неказистые, хоть как-то, но можно было раздобыть, помидоры для подавляющего большинства населения оставались вне зоны досягаемости. В массовой продаже они в лучшем случае появлялись к исходу июня. Импортные томаты в собственном соку и вовсе брали штурмом – у отечественного производителя аналог отсутствовал. На выращивании ценного овоща специализировались не просто колхозные объединения – республики целиком. Потому для сбора урожая требовалось как можно больше рук. Студентов везли эшелонами. На поле приезжали загодя и ждали, когда спадет роса: преждевременно собранные томаты теряли товарный вид и резко падали в цене. В сезон зарабатывали количеством собранного. Студентки в подобные тонкости не вникали и, как заводные, работали едва ли не до захода солнца. Быстро наполняя ведра, наперегонки неслись к трактору, вереницей небольших тележек позади себя напоминающему железную гусеницу. Опрокинув содержимое – стремглав мчались к своей борозде. Соревновались как в последний раз. Скрюченные спины к вечеру не разгибались и за ночь не восстанавливались. Трактористов по требованию жен меняли каждый день, чтобы те не успели закрутить роман с нездешними красотками. Но пары часов рядом со стройными девичьими телами в купальниках было достаточно, чтобы раздор семье был обеспечен. Горячие южные парни в считанные часы теряли головы, и отогнать их от студенческого общежития по вечерам было сложнее, чем мух от варенья. Трудовой семестр становился серьезным испытанием для большинства семей. Сильная половина села ждала приезда студенток с нетерпение, слабая – с опасением. Это повторялось из года в год. В виде компенсации морального вреда местным женщинам позволялось упаковывать томаты в ящики – спины в поле гнула городская молодежь. Селянки, к слову, работали с меньшей производительностью, но имели дополнительный бонус в виде оплаты по более высокому тарифу. Благо, приезжие оставались в неведении. А если бы и знали, разве бы роптали? Об их статусе красноречиво вещала трафаретная надпись на прицепах: «Перевозка скота и студентов запрещена». Ее цитировали с юмором, без обид.
