Наталья Андреевна Букрина
Анатомия обмана
– Ты уезжаешь прямо сегодня?!
– В училище нужно прибыть послезавтра, – голос парня дрогнул. – Это армия.
– Ненавижу это слово.
– Привыкай. Я не шутил, говоря, что ты будешь офицерской женой. Для начала. А там будет видно. Уверен, жизнь готовит нам много сюрпризов – не прозевать бы.
– Я незаметно приду на вокзал.
– Не вздумай! Нам не хватает только сцены с мамой!
– Она что-то замышляет против меня?
– Против наших встреч. Но тебе лучше об этом не знать.
Саша прижал ее к себе последний раз, выскользнул из-под одеяла и пообещал:
– Как приеду, напишу! Нет, когда зачислят. И потихоньку пакуй чемоданы – мне через полгода восемнадцать.
Ушел он, как и появился, через окно. Мила завернулась в одеяло и долго смотрела вслед своему юному счастью. Бог весть, что день грядущий ей готовит. Разлук она боялась пуще смерти. Оставалось лишь верить и ждать. В отпуск девушка ехала неохотно, боясь, как бы письмо от Саши не затерялось без нее.
Дома особых изменений не было. Леся вела хозяйство, отец работал, двойняшки набирались сил после выпускных экзаменов и ни шатко ни валко готовились к поступлению в техникумы. Высшее образование обоих не интересовало. Они давно определились с выбором рабочих профессий и точно знали, что Верхний Стан то место, где им предстоит жить вечно. Глядя на Ваню, Мила думала об Александре. Какие они разные: брат-трудяга с детства бегал к отцу в шахту и был уверен, что с годами займет его место и станет горным мастером смены. Его непритязательность и приземленность Милу раздражали. Другое дело Саша – талантливый, напористый, целеустремленный – он постоянно строил планы на будущее и не собирался останавливаться на достигнутом. Анна зазывала внучку к себе на ягоды и парное молоко, но подобные мелочи ее давно не интересовали. К концу второй недели Мила сбежала в Ломов. Письма от Саши все еще не было. Девушка исправно проверяла почтовый ящик утром и вечером, но он неизменно был пуст. На все расспросы почтальон лишь пожимала плечами. От переживаний и недосыпа голова Милы шла кругом. Она ведь даже не успела спросить, в какой город уехал избранник. Ее любовь была распята подлой неизвестностью. Дни тянулись еле-еле, словно она шла в гору с тяжелой ношей за спиной. И этой горой была Голгофа. У каждого она своя. Но финал почему-то одинаков для всех. А поскольку в жилах земных жителей течет обычная кровь, воскрешение исключалось. Неужели у любви тоже нет будущего?
Порыв ветра распахнул окно художественной мастерской, и на огромное блюдо, которое расписывала Мила, свалилась разлапистая пятерня клена. Она сочла это знаком судьбы. Быть может, дома ее ждет письмо от Саши? Время как назло остановилось. Художница положила лист в ящик стола и окаймила золотом гроздья рябины. Маня застыла за ее спиной, любуясь рисунком.
– У тебя, Людок, глаз – алмаз. А сама ты – чистый самородок.
– Вам нравится? – оживилась напарница.
– А то. Не завернул бы твой шедевр Степаныч – ему одни трофеи подавай.
– Подарок жене директора.
– Тогда в самый раз, – Маня вернулась на свое место. – И чего это у нашего начальства такая гигантомания? Если ваза, то с них ростом. Если блюдо – с колесо.
– Начальство любит размах, у них гостей как ягодок на грозди, – беременная Светлана с трудом выбралась из-за стола и пришла посмотреть на Милину работу. – Я бы сама от такого подарка не отказалась. Люд, ты бы мне тоже что-нибудь расписала, а то выскочишь замуж, пока я рожать буду, и памяти никакой не останется.
– Аиста на чашку что ли? – улыбнулась Мила. – С Колькиной физиономией.
– Я не возражаю!
– И заварочный чайник с твоим портретом на коляске, – пообещала коллега.
Светлана захлопала в ладоши и обняла Милу:
– Тогда я в бухгалтерию, за расчетом, а потом за тортом в магазин. Скажите Степанычу, чтобы задержался – Колька принесет коньяк с лимоном.
Мила отодвинула в сторону блюдо и выставила заварочный чайник и три чашки.
– Нешто к вечеру успеешь? – изумилась Маня.
– Работы тут часа на два, – усмехнулась напарница. – Дорога ложка к обеду.
К концу смены сервиз был расписан. Степаныч восхищенно посмотрел на подопечную и похвалил, как умел:
– Руки у тебя, девка, золотые. И мозги не набекрень.
Маня бережно уложила подарок в коробку и перевязала ленточкой. Освободив стол, она застелила его чистой бумагой, поставила тарелки, достала приборы и салфетки.
– Неси, Степаныч, стаканы, – в ожидании застолья потерла руки женщина. – Я за водой спущусь, а ты, Людмила, разложи красиво колбасу и сыр – у тебя это лучше выйдет. Колька еще сома копченого припер – глянь, что с ним сделать.
Степаныч вышел, Маня в цветок вылила из чайника прежнюю воду. Мила достала продукты и развернула рыбу. Внезапно ее бросило в дрожь. В глазах потемнело, пот покатился градом, стало нечем дышать. Она едва добежала до окна и дрожащими руками распахнула обе створки разом. Жадно глотнув свежего воздуха, прислонилась к косяку. Маня подошла, усадила ее на стул и протянула стакан. Девушка взахлеб выпила всю воду.
– Будешь рожать? – спросила Маня, сев напротив.
– Не может быть! – ужаснулась Мила, вздрогнув от предположения.
– Ты, голуба моя, на сносях, – усмехнулась напарница. – Нешто для тебя секрет?
Мила побледнела и стала заваливаться. Маня прислонила ее к стене и пошлепала по щекам. Художница очнулась.
– Отдышись и продержись! – приказным тоном распорядилась женщина. – Другим раньше срока знать не положено, – она набросила на плечи Милы шаль. – Месяца три?
– Не знаю.
– Посчитай. И побыстрее. А то поздно будет Матрену искать.
– Какую Матрену, зачем?
– Ятровку мою, – нетерпеливо пояснила Маня, – жену брата. Повитуха она. Хошь – роды примет, хошь – дите вытравит.
Мила испуганно сжала руками голову.
– Не сейчас, потом.
– Само не рассосется. Потом никто уж не возьмется. От Сашки что ли?
– Что вы! Нет! – отвела глаза Мила.
– Был бы кто другой, бабы бы давно уже лясы точили. А этого кавалера никто и в расчет не брал, – как отрезала Маня. – Шустрый пацан. Весь в мамашку. Да, ты не боись, – обняла она девушку, – я язык за зубами держать умею – ты мне не чужая…
– Спасибо, – Мила покраснела и закрыла лицо руками.
– Думаю, девка, ты знала, что делала. Чем век одной мыкаться, может, и впрямь сливки надо успеть снять. Только зря ты это с Шуркой затеяла – больно уж мамаша у него бойкая. Только и на нее управа найдется, – пообещала она.
– Спасибо вам, Марья Тарасовна.
– Рано меня жаловать. Думай, как жить дальше. Решишь дите травить, Матрена подсобит и никому не сболтнет. А можно и родить – годков тебе, чай, не шашнадцать. Очереди из женихов, как я гляжу, не предвидится. Потом может и не срастись.
– Нельзя мне, тетя Маня, рожать – мать из дома вышвырнет. А здесь стыдно – заплюют. Как дальше жить с таким пятном?
– Было бы о чем печалиться! Живи, как живешь – тут каждая вторая с грешком да с душком, и ничего – не скуксились. И глаза пока никто не выколол, – женщина шумно выдохнула. – Помелют чуток языками и за другую возьмутся. А дите тем часом вырастет тебе на радость да мамке твоей на старость, – она смахнула непрошеную слезу и села на подоконник. – Что толку, что я бабьего трезвона испужалась? Таперича жалею. Рос бы сынок. Или дочка, – призналась Маня. – А у тебя пацаненок будет.
– Почему?
– По кочану, – она встала и закрыла окно. – Про Матрену подумай и с абортом не тяни. А сейчас, девонька, давай-ка накрывать на стол – вон Колька со Светкой идут, – она стала резать рыбу и негромко добавила: – Решишь рожать – не прогоню. Чем смогу, подсоблю – прокормим твоего пацаненка – зарабатываю я неплохо, да и государство, пока ты молодой специалист, мне еще два года за твой постой приплачивать будет. На дровах и свете тоже сэкономим – для тебя же они эти годы дармовые. Вместе не пропадем, а разговоров не бойся: рот я кому хошь заткну – научилась.
Мила расплакалась. Хозяйка вытерла ей слезы и вручила сыр.
– Режь и больше улыбайся, вон уже Степаныч за дверью басит.
– Спасибо.
– Что ты все заладила «спасибо», да «спасибо». Ты же мне, дуреха, как дочь.
Следом за бабьим летом пришла поздняя осень. Живот Милы стал заметен, но Маня быстро состряпала сказочку про то, что жиличку обрюхатили в отпуске – поди, разберись, так ли это. Местные молодухи быстро перестали чесать языками: коли их мужья не при деле, нечего волноваться и перемывать приезжей косточки. По вечерам Маня и Мила готовили ребенку приданое.
Субботний день отметился грозой. В это время года она была редкостью, и Маня напряглась – примета не из лучших. Дождь зарядил с самого утра. Она насушила дров и растопила печь. Тепло побежало по дому быстроногой кошкой. Мила пересела ближе к печке и, уколовшись иглой, отложила чепчик в сторону. «Обработай место укола», – хозяйка принесла и поставила перед ней склянку с перекисью водорода. В дверь настойчиво постучали. Женщины переглянулись. Щеки Милы запылали – а вдруг это Саша? Маня покачала головой:
– Матрена. Больше некому.
Она направилась к двери и на полпути столкнулась с нежданной гостьей. Без приглашения в комнату стремительно вошла стройная моложавая женщина лет сорока, одетая модно и со вкусом. Она осмотрелась и властным голосом потребовала:
– Погуляй-ка пока, Маня.
Та недовольно хмыкнула, подбоченилась и танком пошла на вошедшую.
– А ты мне, Галя, не указ! – она потрясла перед носом блондинки ухватом. – Не забывайся: ты не в своем райкоме, а в моем доме. Так что глазами своими бесстыжими не сверкай. Я тебя и раньше не боялась, а нынче и вовсе – тьфу, – для убедительности она плюнула и растерла.
Гостья растерянно попятилась к выходу. В печке что-то зашипело, Маня вернулась и с усердием достала чугунок.
– Коли дело есть, садись, – она высыпала картошку на тарелку и поставила ее на стол, – а нету – катись восвояси.
– А ты, Маня, меня при чужих-то не срамоти, – сменила тон дама и расстегнула элегантное пальто. – Обувку снимать или так пустишь?
– Пущу, – махнула рукой Маня, выставляя на стол бутылку самогона и миску с солеными огурцами. – Проходь, Галя, сядай, давай выпьем с тобой на радостях, – она принесла из печи сковороду с яичницей, нарезала хлеба и сала.
Гостья села за дальний край стола. Хозяйка ловким движением послала ей тарелку, вилку и стопку, которые замерли аккурат напротив рук Галины. Та только подняла брови от удивления. Маня подмигнула ей, откупорила бутылку и вдохнула терпкий аромат.
– Выпьем, подружка моя закадычная, за то, что не я, а ты порог моего дома первой переступила, – Маня ловко наполнила рюмки по самые края. – Думала, и не свидимся.
– Так живем, вроде, в одном городе, – усмехнулась гостья.
Сидя напротив Милы, она сверлила ее придирчивым взглядом. Растерянная девушка опустила глаза и встала:
– Марья Тарасовна, я лучше пойду к себе.
Блондинка ревниво посмотрела на ее округлившийся живот и хотела что-то сказать, но хозяйка ее опередила:
– Нет, Мила, останься, детка, с нами. Не ко мне, беспартийной тетке, высокое райкомовское начальство пожаловало. Дом этот Галина Адамовна, как черт ладана, восемнадцать годочков стороной обходила. Потому как нареченного жениха своей лучшей подруги, Мани Ковальчук, пока та была в больнице, самым бессовестным образом, то есть обманом и водкой, в постель затянула и быстрехонько от него забрюхатела. А потом стала строчить грозные письма в райком, что тот жениться не желает. И затащила хлопца в ЗАГС.
– Угомонись! – приятельница лихо опрокинула в себя содержимое рюмки. – Кто старое помянет…
– Что, Галя, правда глаза колет? – рассмеялась Маня. – А ты скажи, что я брешу!
– Не о том речь, Маня! – поморщилась Галина. – Прошлое давно быльем поросло.
– Видать, не все, – запротестовала хозяйка. – Вот Бог и напомнил тебе про грехи.
При виде сала Люде стало дурно, она едва скрыла рвотный позыв и отвернулась. Это не ускользнуло от пытливого взгляда гостьи. Она посмаковала кусочек.
– Вкусное у тебя сало, как в былые времена.
– А то, – Маня посмотрела на Милу. – Ешь, касаточка, ешь, милая.
– Познакомь нас, Маня, – начальственно попросила гостья. – Мое имя твоя жиличка, надо думать, уже усвоила.
– Мила, – смущенно представилась девушка, протянув руку.
Галина не заметила или сделала вид, что не видит ее жест.
– Вот и познакомились, – подвела черту хозяйка. – Ты, Мила, видимо, не в курсе, что Галина Адамовна – мать Саши Реброва? – поинтересовалась она.
От неожиданности девушка поперхнулась.
– Она у нас дама строгая и дюже сурьезная, – с усмешкой продолжила Маня, вновь наполняя рюмки. – Видать, пришла тебя, девонька, срамить и стращать.
– Я поговорить пришла, – злобно прошипела та.
– Про то, как ты умеешь говорить, весь город знает, – хозяйка протянула ей полную рюмку. – Еще по одной?
Гостья, не дожидаясь тоста, осушила ее до дна.
– Говори, с чем пожаловала.
– Хочу с Людой с глазу на глаз покалякать, – призналась Галина.
– Чтоб оставить ее без глаз? – не скрывая неприязни, уточнила Маня. – Нет, подруженька моя закадычная, не быть по-твоему. Или при мне говори, или выметайся.
– Грубая ты стала, Маня, – Галина взяла картофелину, подула на нее, перебрасывая из руки в руку, и стала снимать кожуру. – Сто лет не ела картошки в мундирах.
– Угощайся! – Маня снова налила. – А что огрубела, так учителя хорошие были.
– Мила, скажите, сколько вам лет? – сухо поинтересовалась гостья.
– Двадцать два, – ответила Мила, не отводя глаз.
– А Саше только семнадцать, – процедила мать и тут же пошла в наступление. – И я сумею нажать на любые рычаги, чтобы привлечь вас к ответственности за совращение несовершеннолетнего. Поверьте, суд будет на моей стороне, – она снова выпила.
– Стало быть, признаешь, что это твой внук? За это стоит выпить!
– Девушка, будьте благоразумны, – от волнения лицо Галины покрылось пятнами, и она не с первого раза подцепила вилкой огурец. – Давайте решим все миром: я помогу вам избавиться от ребенка, переведу вас в область на хорошую работу и даже со временем помогу получить отдельную квартиру. Обещаю, – заверила она. – А слово я держать умею. В противном случае гарантирую вам крупные неприятности.
– А ты не пугай! – сорвалась с места Маня. – Кто тебе позволит издеваться над беременной? Думаешь, управы на тебя нет? Дудки! Желающих вырыть тебе яму в городе хоть отбавляй. Устанешь писать объяснительные, на какие деньги строишь дом на море, зачем тебе квартира в столице и на чье имя записан…
– Заткнись! – заорала Галина и грохнула кулаком о стол. – Это все ложь!
– Вот ты это прокурору и скажешь, – перебила ее хозяйка. – И про дом в Ялте, и про машину родителям к юбилею, и про свою московскую квартиру.
Глаза Галины расширились от ужаса:
– Да ты, верно, спятила? – зашипела она. – Точно, ты сошла с ума!
– Номер с психушкой у тебя не пройдет! – Маня вдруг вскочила, взяла с полки объемный пакет и стала одеваться. – Вы тут побеседуйте с глазу на глаз, а я схожу в прокуратуру, пока она не закрылась, и сдам ее начальнику эти вот бумаги.
– Сядь! – рявкнула Галина что есть мочи. – Дождалась-таки, подруженька, своего часа? Небось, по крупицам собирала свой компромат?
– Не я одна, люди добрые подсобили. Видать, многим ты поперек горла-то стала. Не все же веревочке виться, – хозяйка вернулась за стол, спрятала в выдвижной ящик стола бумаги, закрыла его на ключ, который поместила на груди, и снова наполнила рюмки. – Так за что выпьем, Галюня? За будущего внука? Или за сыночка твоего Сашу? А лучше за обоих, чтобы не пошли они в тебя! Сволочей и без того – пруд пруди, а хороших людей, – она гордо постучала себя по груди, – раз, два и обчелся. Будем здоровы!
Галина пить не стала. Молча оделась и вышла.
– Не расшибись, крыльцо крутое, а то внука нянчить будет некому! – засмеялась ей вслед Маня и погрозила в сторону двери кулаком. – У, шалава!
Мила положила голову на стол и горько заплакала. Хозяйка присела рядом, обняла ее за плечи и завыла за компанию.
– Уехал, и ни одного письма, – сквозь слезы призналась девушка. – Обманул…
Маня призадумалась:
– Сомневаюсь я, однако. Если против тебя играет Галя, все не так просто…
Казалось бы, за двадцать лет боль должна была притупиться. Ан, нет! Никак вот не уймется. И теребит, и теребит. И, как заноза, не дает никак покоя.
Звонок мобильного телефона заставил Милу вздрогнуть. Она взяла в руки аппарат, посмотрела в окошко определителя номера и нехотя нажала кнопку – в эту минуту говорить с мужем совсем не хотелось, но и прятаться от него не имело смысла.
– Что тебе нужно?
– Поговорить, – не стал лукавить Саша. – Нам давно пора выяснить отношения.
– Когда? – Мила потянулась к бутылке и налила в бокал вина.
– Я готов хоть сейчас.
– Сейчас я не готова, – она сделала глоток и замолчала.
– Ты останешься в квартире или переедешь за город? – сухо уточнил муж.
– Останусь здесь. Вези свою девку за город и не волнуйся – с инспекцией не нагряну! – она швырнула телефонную трубку и разом осушила бокал.
К вечеру Мила опустошила бутылку целиком, отчего стала жалеть себя еще больше. Когда стало совсем невмоготу, она взялась за телефон.
– Добрый вечер, Галина Адамовна, – Мила запнулась, не зная, с чего начать.
– Это кто же и в каком лесу сдох, если мне вдруг позвонила невестка? – не стала церемониться свекровь. – Будешь на сына жаловаться?
– Почему вы так решили?
– А других тем у тебя нет. Или я все же ошиблась?
Мила помолчала и всхлипнула.
– Что, он снова влюбился? – торжествуя, уточнила собеседница. – А я тебя предупреждала: не стоило тащить его в ЗАГС так рано, он еще ничего в жизни не видел. Не отгулял он своего. Ты не послушала материнских советов, вот и терпи!
– Я и терпела…
– А нынче что, решила развестись?
– Не я, он хочет уйти.
– Давно пора! – с вызовом выкрикнула Галина Адамовна. – В этом решении я полностью на стороне сына! – она властно рассмеялась и нажала на рычаг.
Мила сжалась калачиком, забилась в угол дивана и захныкала.
Галина Адамовна отодвинула телефон в сторону и подошла к иконостасу с фотографиями сына на центральной стене. Саша в Пекине, Париже, Лондоне, Венеции… Саша за рулем авто, на подводной охоте, верхом на верблюде… На одной из фотографий он вместе с сыновьями, еще подростками. И ни единого снимка ненавистной невестки. Мать тяжело вздохнула:
– Мальчик мой, я всегда знала: эта женщина не сделает тебя счастливой. Я не прошу прощение за историю с письмами. Я лишь сожалею, что не уберегла тебя от нее!
По ее холеным щекам побежали слезы.
– Галочка, это не мне звонили? – уточнил из соседней комнаты муж.
– Нет-нет. Это соседка. Читай!
Галина Адамовна села в кресло и сжала виски. Прошлое постучалось к ней так внезапно, что она не успела выстроить на его пути преграду.
…Сидя в уютном кресле своего просторного кабинета, Галина вносила правки в рабочий доклад. И не могла терпеть, когда ее тревожат. Секретарша знала, что в это время ее нельзя тревожить, но при появлении в приемной заведующей почты, не раздумывая, заглянула к руководительнице без стука.
– К вам Мазур, – сходу сообщила она.
– Зови, – дама отложила текст в сторону и открыла выдвижной ящик стола.
Скромно одетая женщина плотно прикрыла за собой дверь и бесшумно приблизилась к столу.
– Вот, Галина Адамовна, еще парочка письма, – протянула она два пухлых конверта. – Знаете, кому он их адресовал? Кравчуку, художнику этому из студии, с пометкой для Милы. Хорошо, что я всю корреспонденцию контролирую.
– Спасибо, Валя, – Галина протянула гостье кольцо полукопченой колбасы и две банки сгущенного молока.
– А эти она настрочила, – женщина спрятала продукты в сумку и протянула стопку перевязанных тесьмой писем. – Три штуки за неделю.
– Она что, и адрес знает?! – испугалась дама.
– Нет, пишет до востребования. А вот еще вызовы на переговоры. Сашенька ее пятый день подряд приглашает, – женщина скромно присела на краешек стула.
Галина достала из тумбочки пакет гречки. Гостья мигом забрала подарок.
– Что ему отвечают?
– Что абонент на переговоры не явился, – с готовностью ответила Валентина.
– Спасибо, Валюша, за хлопоты и за бдительность, – Галина спрятала письма в сейф и заверила: – За Вадика своего не волнуйся – «белый билет» ему обеспечен. Не призовет его ни одна комиссия. В военкомате я уже все уладила. И в больнице тоже. Пусть смело ложится на обследование.
– Спасибо вам, Галина Адамовна, – женщина радостно вскочила и поклонилась, – за доброту, за помощь, за участие.
– Свои люди – сочтемся, – отмахнулась чиновница. – Ты уж и дальше просматривай все лично сама, не доверяй никому.
– Как можно, – отбивая поклоны, попятилась к двери гостья.
Через какое-то время после ее ухода снова заглянула секретарь.
– Галина Адамовна, Ленинград на проводе, как вы заказывали. Переключить?
– Кто в приемной? – уточнила начальница.
– Ни души.
– Тогда сходи-ка в буфет и принеси мне чаю. Да покрепче и с лимоном.
– Я поняла, – девушка вышла.
Галина прислушалась к удаляющимся шагам и сняла трубку.
– Андрей Львович? – с улыбкой хитрой лисы поприветствовала она собеседника. – Доброго вам здоровьица. Почему по делу? Звоню сказать, что у нас тут зимний лов в самом разгаре, а вы, помнится, знатный рыбак. Конечно, приглашаю. И что? Всех берите – не обидим. Охотники? Вот и отлично. И домик подготовим, и ружья, и зверье подгоним. Нет, палить будут сами. А загнать и подкоптить потом поможем. Про какие запреты, вы говорите? Эта тема не для вас. Да-да, встречу лично. Что взамен? Ничего особенного. Сделайте так, чтобы Сашку не отпустили в отпуск. Какие тут могут быть шутки. На полном серьезе. И что, что отличник и комсорг? Его ведь могут другие подвести. Нет, ничего серьезного. Просто дома ремонт затеяли, муж болеет, еще гости свалились на мою голову. Короче, парню жить негде. А охоту и рыбалку он не любит. Пусть лучше останется в Питере, погуляет по музеям, оформит какой-нибудь кабинет. Еще как рисует. И маслом, и карандашом, и акварелью, и пастелью – на все руки мастер. Может и дачу, и дворец оформить. Спасибо, буду крайне признательна.
Она положила трубку, порвала на мелкие кусочки письма и извещения, но обрывки не выбросила в урну, а завернула в газету. Уходя с работы последней, Галина открыла топку старой печи в приемной, положила в нее газету с обрывками и подожгла. Домой она ушла лишь после того, когда все сгорело дотла…
