Наталья Андреевна Букрина
Анатомия обмана
Через неделю-другую от помидор рябило в глазах. Они бесконечно снились по ночам, а днем застревали в горле. Утешались тем, что на средневековых плантациях было куда хуже, ведь рабы вкалывали по принуждению, а студенты – по собственному желанию. Чернокожие угнетенные обязаны были работать круглый год и пожизненно, а комсомолки – пару-тройку лет и только в трудовой семестр. Преимущества были неоспоримы. Самое главное из них заключалось в том, что для эксплуатируемых сладкое слово «свобода» было недосягаемой мечтой, а для студентов – реальностью. Пусть даже только до защиты дипломной работы. В какую глушь их распределят потом, знали лишь боги из деканата. Так именуется Олимп, на котором и поныне царствуют преподаватели. Приличных мест было раз-два, и обчелся. Чтобы не угодить в Тмутаракань с перспективой стать женой тракториста, надо либо отлично учиться, либо выйти замуж за горожанина. Выбор Наташи был очевиден: ее родным домом стала библиотека. Обложившись горой книг, она без устали занималась и конспектировала. В ежедневном трудовом распорядке студентки на отдых отводилось не более часа. И этого хватало!
…В читальном зале было так тихо, что клонило в сон. Наташа отодвинула в сторону энциклопедию и помассировала глаза. Чтобы не разоспаться, требовалась небольшая встряска в виде прогулки по коридору. Корпящий рядом импозантный старичок галантно протянул письмо, жестом пояснив, что прибыло оно откуда-то сзади. В конверте были два билета на концерт популярного ВИА. Купить их в кассе было нереально, а с рук они стоили баснословно дорого. Наташа осмотрелась. Сидящий неподалеку однокурсник призывно сигнализировал. Наташа отправила конверт обратно. Категоричный отказ не смутил навязчивого поклонника. Молодой человек стремительно преодолел разделявшие их метры и присел рядом.
– Аргументируй: сегодня у тебя нет подработок.
– Леша, наш разговор не имеет смысла: мне надоело повторять.
– Дай мне шанс.
Другие читатели стали оглядываться, кто-то даже зашикал. Алексей предложил выйти из зала. В просторном холле его смелость быстро улетучилась. Прямо на глазах он как-то разом обмяк, но с достоинством объявил:
– Готов выслушать приговор.
Наташа нетерпеливо вздохнула и перешла на официальный тон:
– Наши с тобой отношения бесперспективны. Не стоит понапрасну тратить время.
– Но ты же меня совершенно не знаешь! – запротестовал собеседник. – Давай пообщаемся в теплой, дружеской обстановке. Не будь ты синим чулком! Это прямая дорога в старые девы.
– Меня такая перспектива не пугает. Найди себе девушку-ромашку, милую и общительную. И сколь угодно общайся с ней в непринужденной остановке. А меня оставь в покое. Прощай! – девушка решительно развернулась и направилась в читальный зал.
Наташе очень хотелось выкупить у приятеля билет, но тогда пришлось бы два часа сидеть рядом, вместо песен внимая его охам и вздохам, а потом целый час дороги до общежития выслушивать признания. Совместный поход стал бы очередным поводом для дальнейшего ухаживания. А отношения требовалось разорвать незамедлительно. С мечтой услышать своих любимцев вживую пришлось расстаться.
В общежитие она вернулась первой – подруги были в кино. К их приходу был готов ужин и сервирован стол. При виде жареной картошки Полина, не снимая пальто, подбежала к сковороде и проглотила румяную корочку:
– Дежурь, Наташка, каждый день – готова есть картошку с утра до вечера.
– Нет возражений! – подыграла Лариса.
– Ты – прирожденная хозяйка, – согласилась Ирина.
– Не подлизывайтесь – всем достанется поровну. Как вам кино?
– Красиво, но туманно и тоскливо. В который раз убеждаюсь: Тарковский – не для романтических особ. В твоем пересказе «Сталкер» мне понравился больше.
– А я в восторге, – запротестовала Лариса. – Что еще советуешь посмотреть?
– Прочесть, – поправила Наташа. – «Мастера и Маргариту» Михаила Булгакова.
– Пьеса? – жуя, уточнила Полина.
– Роман.
– Никогда не слышала. А ты ничего не путаешь? – удивилась Лариса.
– Второй день читаю – на вынос не дают. Мне его посоветовала милая дама из зала периодики. И сама принесла из хранилища – книга под негласным запретом.
– Подпольщицы, – хихикнула Полина. – Небось, вранье по типу Солженицына?
– А ты уверена, что Александр Исаевич лжет? – взорвалась Наташа.
– Писал бы правду – публиковали бы. И изучали. Не в школе, так в вузе. А о нем в программе ни полслова. Читают по радио и почему-то только вражьи голоса.
– Интересно, откуда ты это знаешь?
– Не беспокойся, не слушаю – секретарь комсомольской организации сказала. И твой любимый профессор на собрании разнес роман в пух и прах.
– Не читая?
– Спроси, если интересно. Лично мне до фонаря.
– Девочки, не ссорьтесь! – вступила в разговор молчавшая до этого Ирина. – Мы многого не знаем. Дед говорит, что лагеря были всегда.
– А то ты пионеркой там не отдыхала?
– Я про те, в которых политзаключенные.
– Кто спорит? Сами же подписывали письмо в защиту Анджелы Дэвис.
– Поля, речь про советских, – уточнила Ира.
Подруги испуганно переглянулись и притихли.
– Лично я верю тому, что говорят педагоги, – открестилась Полина. – В учебнике истории ни про какие лагеря и массовые расстрелы – ни полстрочки. Значит, ничего такого не было. Наговоры врагов. А что, Булгаков тоже про заключенных пишет?
Пришла очередь задуматься Наташе.
– Если и да, эзоповым языком. В основном там о любви, которая не заканчивается со смертью, и про рукописи, которые не горят. Но многого я и сама не поняла.
– Перспектива так себе. Если тебе роман не по зубам, как нашим будущим ученикам или обычной тете Мане в нем разобраться?
Наташа пожала плечами:
– Перечитывать снова и снова. Там множество смыслов и подтекстов.
– Мало тебе списка на семестр? Полсотни романов и не меньше повестей. Успеть бы классику пролистать! – возмутилась Лариса. – Кстати, Туся, тебе письмо от Виктора. Толщиной с роман. Парень каждый день строчит, а тебя восхищает любовь от Булгакова. Не игнорируй современника – станет он классиком, пожалеешь, да поздно будет!
– Прекрати! – Наташа нетерпеливо отодвинула тарелку.
– Мы ж за тебя переживаем! – поддержала подруг Ирина. – У тебя единственной есть жених. Будущий морской волк – мечта любой девчонки. Другая бы радовалась.
– Да ну вас, – не дослушала Наташа. – Сколько можно повторять: Виктор никакой не жених. Он обычный школьный друг.
– До памяти влюбленный, – иронично уточнила Полина.
В коридоре послышался шум борьбы. Пьяные голоса звучали все громче.
– Веселая ночь нам гарантирована! – вспыхнула Ирина.
– Юристы в своем репертуаре, – согласилась Лариса. – Опять что-то празднуют.
– Сегодня же День Парижской коммуны, – подсказала Наташа. – Практически профессиональный праздник для будущих стражей порядка. Осталось взять Бастилию.
– Еще грамм эдак по сто-двести и – на баррикады! – подыграла Полина.
К завтрашнему семинару готовились, как на иголках – за дверью бушевали нешуточные страсти. Разнимали дерущихся до самой ночи. В первом часу шум в коридоре затих – похоже, студенты юридического факультета слишком много приняли на грудь и взятие Бастилии отложили до лучших времен. Возможно, у них просто закончилось спиртное или деньги. Стали укладываться. Подруги быстро засопели. У Наташи с детства были проблемы с засыпанием, она задремала последней. Уже сквозь сон она услышала хорошо поставленный голос: «Внимание! Внимание! Работают все радиостанции Советского Союза! Сегодня ночью… – звук затих, но тут же прогремел с новой силой, – …война!» Наташа испуганно вскочила. Неужели приснилось? В коридоре громко переговаривались и хлопали дверьми. Были слышны сдерживаемые рыдания. Бегали, тяжело топая. В дверь настойчиво постучали. Подруги не среагировали – дело привычное: в общежитии бузили едва ли не каждую ночь. «Ой, девочки: война!» – испуганно заголосил кто-то за стеной. Наташа поняла, что не ослышалась.
– Подъем! Война! – зычно выкрикнула она.
Соседки по комнате испуганно вскочили, ничего не понимая спросонья.
– Какая война? – заскулила Полина. – Что же делать?
В коридоре нарастали беготня и откровенный рев. В дверь снова постучали:
– Девочки, помогите, у Сони сердечный приступ, а у нас нет лекарств!
В окнах всех пяти этажей общежития вспыхнул свет. В коридорах царила паника. Гвалт, слезы, переполох, мольбы о помощи. Наташа набросила халат и бросилась в соседнюю комнату. Бездыханная Соня была смертельно бледна. Наташа распахнула окно, похлопала по щекам лежащую без сознания девушку, осмотрелась и приказала:
– Стелите на пол одеяло, будем делать массаж сердца и искусственное дыхание! Люба, бегом вниз, вызывай скорую!
Через минуту интенсивных действий щеки Сони порозовели, губы приоткрылись – она стала дышать и приоткрыла глаза.
– Воды! – крикнула Наташа, подкладывая под голову одногруппницы подушку.
Соня осмотрелась.
– Где я? – испуганно прошептала она, давясь кашлем.
– Среди своих, – заверила Наташа и, сканируя сбившихся в углу подруг, вдруг приказала: – Берем документы, необходимые вещи и – в военкомат.
– Зачем? – робко уточнила Полина.
– Добровольцами! На фронт!
В растерянности подруги безропотно подчинились ее воле и стали собирать чемоданы. Через четверть часа спешно покинули встревоженное общежитие. У крыльца сгрудились машины скорой помощи. По проспекту мчался милицейский патруль. До массивного здания с пятиугольными звездами на фасаде добрались за считанные минуты – оно было в квартале ходьбы. По непонятным причинам не светилось ни одно окно. Наташа решительно дернула ручку входной двери. Военкомат явно был закрыт. Неужели запись добровольцев проходит в другом месте? Девушка прислушалась и настойчиво постучала. Подруги стали барабанить, кто кулаками, кто ногами. Из-за двери выглянул заспанный капитан и недоуменно осмотрел толпу девиц с пожитками.
– Вы, милые девушки, случаем адресом не ошиблись? – спросонья уточнил он. – Здесь военный объект, а не гостиница.
– Мы в курсе. Пришли записаться на войну.
– Куда?! – недоверчиво уточнил офицер.
– На фронт! – сухо пояснила Наташа. – На военной кафедре не первый год.
– Экзамен что ли завалили? Или решили поиграть в войну? – разгневался капитан.
– Нам объявили войну! – грозно выкрикнула Ирина.
– Кому это «нам»?
– Стране нашей! – по-деловому уточнила Лариса. – Полчаса назад!
– Идите спать, а то засажу в комендатуру!
– Окопался тут в тылу! – оттолкнула его Полина и первой ворвалась в холл. – Не тяни время – начинай запись! По алфавиту! Наташка, ты – первая!
– Несите журнал! – откликнулась Наташа.
– Какой журнал, дуры? Какая вашу мать война? – капитан скрылся за стеклянной дверью стойки и заперся изнутри. – Город спит, одних вас на подвиги потянуло!
По улице с воем промчались сразу несколько скорых и милицейских машин.
– А это что? – воспрянула Ирина. – Звоните начальству! Объявляйте тревогу!
Офицер испуганно потянулся к трубке.
Общежитие выглядело так, словно Мамай гулял по нему вдоль и поперек, как у себя дома – возле стен и в проходах валялись бесхозные вещи, разбитая посуда, растерзанные тетради и учебники. Обитатели всех этажей дружно теснились в коридорах. С молодых лиц не сходили любопытство и тревога. Мужчины в штатском вежливо предлагали не покидать пределов здания. Один из них взял мегафон и хорошо поставленным командным голосом объявил: «Товарищи студенты! Не поддавайтесь панике! На сегодня занятия отменяются! Просьба разойтись по своим комнатам! К вам сейчас зайдут представители следственных органов для составления протоколов! Попытайтесь в точности восстановить ночные события».
В дверь громко постучали. Подруги вздрогнули. Полина спешно открыла. Вкрадчивый молодой человек с увесистой папкой подмышкой уточнил:
– Разрешите войти?
– Присаживайтесь, – Наташа уступила ему место и пересела на кровать.
Гость положил на стол бланки и чистые листы.
– Фамилия? – спросил он, не поднимая глаз.
Подруги растерянно переглянулись.
– Амелькова, – первой откликнулась Наташа.
Следователь с интересом посмотрел на нее, с трудом сдержав улыбку.
– Амелькова, которая всех построила и повела на штурм военкомата? – уточнил он.
– Не вижу в этом ничего смешного. Лучше на фронт, чем в плен.
– Это вы точно подметили, – чекист стал серьезным и принялся заполнять протокол. – Все правильно вы сделали. И сердце подруги запустили мастерски. Где вас, кстати, этому научили? Не в партизанском ли отряде?
– На военной кафедре, – парировала Наташа. – Нас этому учили на случай войны.
– Вот и выдался такой случай, – скрыл усмешку гость. – Только вот применить полученные навыки почему-то сумели только вы.
– Другие попросту не успели.
– И это хорошо. Итак, к делу. В котором часу и с чего все началось?
– Так вам, наверное, в других комнатах уже все рассказали, – игриво вставила Полина, пытаясь привлечь внимание к себе.
– В данный момент я опрашиваю товарища Амелькову, – сухо оборвал офицер. – Девушки, постарайтесь отнестись к моим вопросам предельно серьезно. Итак, с каких событий началась вся эта чехарда?..
После того как чекист покинул комнату, подруги довольно долго не могли подобрать слов. Первой пришла в себя Наташа. Она подошла к окну и выглянула вниз.
– Смотрите: там кого-то выводят в наручниках.
Подружки вскочили. Трое парней, опустив головы, шли в окружении мужчин, одетых в поразительно одинаковые плащи. Их довольно бесцеремонно затолкали в газик.
– Куда повезут? – шепотом поинтересовалась Полина.
– Надо думать, не в милицию… – предположила Наташа.
– Пиши пропало, – посочувствовала Ирина.
– Не напились бы – не додумались бы включить запись Левитана. Готовились к тематическому вечеру, а угодят за решетку, – подытожила Лариса. – Надеюсь, всем ясно, почему больше ничего не обсуждаем вслух.
Все испуганно кивнули…
Вечерняя прохлада возвратила Наталью в реальность. Она поежилась и всмотрелась в циферблат. Непозволительная роскошь – выпасть из рабочего графика на целых три часа. Спешными темпами придется наверстывать упущенное. Женщина закрыла окна на лоджии, взяла клубнику и вернулась в квартиру. Перекусив, подсела к компьютеру. Хоть камни с неба – завершить работу необходимо к утру.
Миле стало зябко, и она проснулась. Плед сполз на пол. Рука и шея затекли. В гостиной тоскливо отсчитывали время купленные по случаю старинные напольные часы. Один удар, другой, третий. «Бог мой, всего лишь середина ночи, а, кажется, будто проспала сутки». Интересно, Саша заночевал в спальне или в детской? Она осторожно обследовала квартиру. Все комнаты были пусты. От мысли, что муж ночует рядом с другой женщиной, бросило в дрожь. Ссора приняла затяжной характер и грозила обернуться катастрофой. Мила перебралась в столовую и сварила себе кофе. Крепкий напиток взбодрил, но не придал уверенности. Срочно было необходимо что-то предпринять. Но какой выход можно найти глубокой ночью? Беда! И она куда страшнее всего того, что с ней произошло за все годы замужества. Мила откровенно жалела себя. Слезы текли градом. В сравнении с днем сегодняшним страдания четвертьвековой давности были сущим недоразумением. Впрочем, в двадцать лет так не казалось.
…Убегая, осень торопливо паковала чемоданы. Погожие дни легли на дно в числе первых. На смену им промозглый ветер гнал дождливую слякоть. Лишь кроны развесистых кленов в любую погоду сияли позолотой уходящего тепла. Листва редела, городской парк на глазах пустел. Аллея, где не так давно за Милой и Федором наблюдали пес с вороной, превратилась в ковер из разноцветных листьев. Милу тянуло на это место. К заросшему пруду с отражающейся в нем полуразрушенной церквушкой она ходила на пленер. Прохожие останавливались за ее спиной и подолгу любовались незатейливым пейзажем. Кто-то хвалил, кто-то тепло улыбался или просто кивал в знак поддержки. Седой фотограф долго выбирал ракурс и сделал несколько снимков юной художницы. Вскоре на стенде объявлений училища поместили разворот престижного журнала с большой статьей, посвященный Миле и ее творчеству. Чего лукавить, ей было приятно, но очередной виток славы и чрезмерный интерес многих не могли компенсировать отсутствие внимания со стороны одного-единственного человека. Да и зависть однокурсниц не добавляла положительных эмоций. В юной душе царила пустота. Руку помощи протянул старый наставник. Петр Кузьмич, сам того не ведая, стал той спасительной соломинкой, которая связывала Милу с внешним миром. Но даже устроенная им первая персональная выставка не возродила в девушке жажду новых свершений. Критики с особой чуткостью смаковали ее графические работы. Цикл «Зимний парк» был истинно хорош. Ворона с куском булки на бордюре, гоняющийся за мячом пес, растущие в снегу грибы на клумбе… Боль выходила из нее неспешно, сюжетами для рисунков и картин. Мила превратилась в тень. Все думали, что от работы и усталости. Один лишь педагог понимал, что от терзаний. С первым снегом Петр Кузьмич вывел подопечных на натуру. Девочки, позабыв о мольбертах, носились по парку, дурачились, лепили из снега фигурки и не упускали возможность пококетничать с парнями. Мила же до посинения рук не выпускала из них кисти. Уже одеревенели и перестали гнуться пальцы, замерзли на морозе краски и превратились в льдинки слезы, а бедолага все стояла и писала, едва дыша, не шевелясь. Петр Кузьмич отпустил группу и вернулся к проблемной подопечной. Ни семьи, ни детей у мастера не было, потому тонкостей общения с девушкой ранимого возраста педагог не знал, но слова, идущие от сердца, искал. Он сочувствовал и, как мог, пытался вывести юную страдалицу из заторможенного состояния. Художник окликнул Милу. Она не среагировала. Петр Кузьмич вырвал из девичьих рук кисти и растер звенящие от холода ладони. Студентка посмотрела на него с недоумением. Наставник достал термос и буквально силком влил в нее несколько глотков сладкого горячего чая.
– Спасибо, я не голодна, – попыталась уклониться Мила.
– Пей! – грозно приказал преподаватель. – Пей и не смей перечить старшим!
Окрик вывел из прострации. Мила через силу сделала несколько глотков. Петр Кузьмич развернул бутерброд. Девушка запротестовала. Педагог проявил твердость и заставил ее перекусить. По телу побежало тепло. Мила оживала на глазах.
– Предательство – не повод выпадать из жизни, – попытался вразумить ее художник. – Обиды не только злят, но и закаляют. Федор, конечно, оказался не самым…
– Он – предатель! – сквозь слезы выкрикнула Мила. – Как прикажете с этим жить?
– Забыть! – приказал старик. – Горе, когда близких не вернуть. Когда слеп, а руки помнят краски. Когда музыка из тебя льется, а вместо рук – протертая культя. У тебя все живы, руки-ноги целы, глаза видят, сердце слышит. Живи и твори.
Мила разрыдалась. Петр Кузьмич неуклюже обнял ее.
– Помнишь, ты говорила, что в детстве упала в колодец?
Девушка кивнула и удивленно посмотрела на преподавателя.
– Тогда ты отчаянно барахталась, почему сейчас сдаешься? Камнем на дно – проще простого. А ты посмотри вверх – там светят звезды. У тебя талант, детка. Распорядись им с умом. Докажи свою состоятельность. Всем. Мне, себе, на худой конец, паршивцу Федору. Он еще будет стоять в очереди за билетом на твою выставку. Тогда и увидим, кто наверху, а кто увяз в болоте.
Аргумент возымел действие. Мила воспряла духом. Картинка с мечущимся вдоль очереди Федором подняла ее самооценку. Удар по самолюбию был самым лучшим лекарством. Снайперский выстрел старого мастера попал в цель. Фронтовой опыт пришелся кстати. В войну на «слабо» их брали в медсанчасти, когда резали по живому, потому что анестезии не было. Иначе не получалось. Война научила выживать, исходя из обстановки. Вот и сейчас девчонке очень больно, но за нее уже не страшно – будет жить. Мила словно прочла мысли педагога и благодарно улыбнулась. За ее моральное состояние можно было не волноваться – воспряла духом, глупостей уже не наделает. Художник вызвался проводить ее до общежития. Молчали каждый о своем. Но с этого момента лед тронулся. Воля уже не была парализована – с опасного пути горемыка, хочется верить, свернула.
С весной к Миле вернулись эмоции. Взгляд не просто фиксировал происходящее – замечал нюансы. Сердечный ритм тоже сменил свою частоту – ускорился, но не зашкаливал. Разговорившись с девушкой из соседней группы, Мила поняла, что их волнуют одни и те же проблемы. Общность интересов сблизила. Ольга увлекалась бальными танцами, Мила приходила поддерживать ее на выступлениях. Мир танца удивлял и вдохновлял. Мила ловила ускользающие движения и с упоением рисовала. Жизнь завертелась в ритме вальса. На финальном соревновании Ольга познакомила новую подругу с братом напарника. Тот переживал так неистово, что рассмешил Милу. Рука невольно потянулась к карандашу. Дружеский шарж привел молодого человека в полный восторг – его никто прежде не рисовал, тем более с таким тактом и теплом. Всю дорогу до общежития говорили об искусстве. Неординарность суждений девушки тронула Бориса до глубины души. Прощаясь, договорились о новой встрече.
– Как тебе вчерашний вечер? – уточнила наутро Ольга.
– Борис – приятный собеседник.
– Ты у него не сходишь с языка. Вечером зовет всех нас в кафе.
– С кафе у меня связаны не самые лучшие воспоминания…
– Можно закатиться в ресторан – Борис решил обмыть лейтенантские погоны.
– Он офицер?!
– Всего лишь третий день. И у него насчет тебя самые серьезные намерения. Смотри, не упусти – за таким парнем любая на край света помчится.
Мила задумалась. А почему бы и нет? Не сошелся же на Федоре свет клином. И пусть в сердце у нее пусто, счастливым замужеством она утрет обидчику нос.
Предложение Борис сделал в тот же вечер. Растерянная Мила взяла паузу. К вести о возможной свадьбе дома отнеслись прохладно. Перспектива иметь зятя-офицера тешила Лесино самолюбие, но семейные обстоятельства не позволяли веселиться. Отец тяжело болел, и врачи предупредили, что дни его сочтены. Григорий даже взял отпуск, чтобы помогать жене и теще в уходе за тяжело больным стариком. Затевать в этот момент веселье было кощунственно. Тем более что учиться Миле осталось каких-то полгода. Посовещавшись с будущими сватами, решили перенести торжество на потом. «Без обид? – уточнила у жениха Мила. – Куда спешить? У нас вся жизнь впереди».
Отпуск Бориса отгуливали вместе. Загорали, купались, строили планы и замки на песке. Мила увлеченно рисовала интерьер будущего дома. Борис без раздумий соглашался, обещая подбирать соответствующую мебель. Незадолго перед его отъездом пришла печальная весть о кончине деда. Борис помогал близким невесты на правах полноправного родственника. В часть его провожали большой дружной семьей. Молодые писали друг другу часто, делились сокровенным, совещались по поводу каждой мелочи. Известие о выделении им комнаты в семейном общежитии привело Милу в неописуемый восторг. Иметь свой очаг – это совсем по-взрослому. Перспективы самостоятельной жизни стали обретать реальные очертания. Борис еженедельно заказывал переговоры и с радостью сообщал, что из намеченного списка уже удалось приобрести. После занятий Мила носилась по магазинам, изучая небогатый ассортимент кастрюль и сковород. Посуды, заслуживающей хоть маломальского внимания, не было. Придется разукрашивать вручную. Что ж, на зависть всем будет эксклюзивный вариант. А украшением стола станет роскошный свадебный сервиз, расписанный невестой. Приятные заботы ускоряли бег времени. Разлука не особо огорчала – сердце Милы не трепетало от любви, но в нем уже не было места досаде и прохладе. Через месяц Борис прилетел на побывку и на правах будущего мужа первым делом снял на квартал вперед квартиру – без пяти минут офицерской жене не пристало жить в студенческом общежитии. Выходные пролетели незаметно. Мила была покорена заботой и придумками Бориса. Провожая его, она откровенно грустила. Спустя пару недель даже затосковала. К исходу второго месяца жених прислал телеграмму: «Прилетай хоть на денек. Деньги на билет выслал». Расписавшись за получение перевода, Мила отправила ответную телеграмму и рано утром помчалась в аэропорт. Через несколько часов Борис вручил ей букет алых роз и закружил на руках. До гарнизона было несколько часов езды. Решили не терять времени даром и провести сутки в гостиничном номере. Влюбленной паре не мешали ни влажное белье, ни скрипучая кровать, ни бесконечный шум в коридоре. Словно в омут, проваливаясь в объятия суженого, Мила наслаждалась его жаркой любовью. На прощание она подарила Борису самодельный календарь. Второй такой же оставила себе. В зале отлетов они поклялись друг другу ежедневно вычеркивать оставшиеся до свадьбы дни.
Весь обратный путь Мила прокручивала в голове свое шальное свидание. С ее лица не сходила мечтательная улыбка. Счастье быть любимой оказалось таким притягательным, что отказываться от него не имело смысла. Быть может, Борис – ее судьба, а все произошедшее ранее было лишь испытанием, чтобы она не разминулась с настоящим чувством? Сидящий рядом старик с усами Буденного и необыкновенно живописным лицом украдкой наблюдал за юной соседкой. Мила блаженно улыбалась в ответ, с интересом разглядывая иконостас из орденов и медалей на пиджаке спутника. Художница искренне радовалась случайной встрече, которая подсказала тему для дипломной работы: в юбилейный для Победы год она нарисует портрет ветерана.
Недели совсем не торопились сменять друг друга. Золотая середина, когда количество зачеркнутых дней в календаре уравнялось тому, что предстояло провести в разлуке, приближалась не так быстро, как хотелось бы. Мила осознала, что уже тоскует без Бориса и все чаще думает о предстоящей свадьбе. Она расцвела, почувствовала вкус жизни, открылась, как бутон благоухающего цветка и даже стала замечать влюбленные пары. Дни до приезда жениха она считала с волнением – пришло время подавать заявление в ЗАГС. В свадебном салоне они с Ольгой даже присмотрели подходящие для торжества наряды. Глядя на манекены в белоснежных платьях, Мила представляла на их месте себя. Зарумянившись, она поправила волосы и улыбнулась отражению – ждать осталось недолго, она еще удивит всех неотразимым свадебным нарядом. Девчонки и соседи будут кусать локти от зависти. Вернувшись на съемную квартиру, Мила достала эскизы платьев. Рука порхала волшебной бабочкой, совершенствуя каждую из одежд.
Чтобы скоротать время и избавиться от тоски, Мила творила. Главное – поймать настроение. А мольберт, краски, кисти всегда под рукой. В ее влюбленное сердце вернулось его величество Вдохновение. Сделав виртуозный кувырок, судьба подарила ей знаковую встречу, которая перевернула мир. Жизнь удалась. Вот такое оно, счастье. Впереди – сплошное удовольствие. Расцветай, моя черешня!
Портрет ветерана, лицо которого потрясло ее в самолете, Мила писала по памяти. Работа спорилась. Прислонившись к стволу березы, колоритный старик, словно живой, открыто смотрел в глаза молчаливых наблюдателей. Вокруг бушевала весна, деревья соревновались красотой уборов, над полем ликовала стая шумных птиц, а шалун-ветер резвился, нежно перебирал седую шевелюру безымянного героя. Бог весть, о чем он думал, но лукавая улыбка, поселившаяся в уголках потрескавшихся губ, была неуловимо прекрасной. Многочисленные ордена и медали сверкали в лучах солнца, жилистые натруженные руки неуклюже сжимали букет полевых цветов, а выразительный взгляд словно приглашал к неторопливому разговору по душам. Рассказать умудренному опытом человеку было о чем. Нашлось бы у собеседников время выслушать. Мила добавила солнечным лучам света, отошла в сторону и задумалась – необходимо добавить какую-то выразительную деталь. Надо полистать альбомы или побродить по городу в поисках ответа. После ухода студентки в мастерскую заглянул Петр Кузьмич. Он зажег свет, осторожно приподнял угол ткани и всмотрелся. Портрет великолепен. На глазах мастера появились слезы – дипломная работа талантливой ученицы была выше всяческих похвал.
Яркое солнце слепило глаза. В поисках недостающей детали Мила бродила по парку, разглядывая прохожих. При виде лотка с мороженым она ощутила острое желание немедленно угоститься. Глотая слюну, девушка достала кошелек. Торгующая рядом домашними пирожками старушка окинула ее внимательным взглядом и шепотом подозвала к себе.
– Пироги вкусные, домашние, с рыбкой и яйцом, – стала рекламировать она. – Всего два осталась – выручи бабулю, мне домой пора, а путь неблизкий. Отдам задешево.
Мила наклонилась, наслаждаясь ароматом сдобы, но вдруг резко отбежала в сторону – ей стало нестерпимо дурно. Старушка с интересом посмотрела ей вслед. Отдышавшись, девушка вернулась, но, сделав вдох, вновь схватилась за горло.
– Эка тебя, милая, от рыбы-то воротит, – посочувствовала торговка. – Поздравляю.
– С чем? – удивилась Мила.
– С пополнением.
– С каким?
– С тем, что носишь не первый день.
Мила посмотрела на мольберт, который держала подмышкой.
– Это, бабушка, подарок от любимого человека, – улыбнулась она.
– От кого ж еще, если не от любимого,– согласилась бабка. – Месяца три, небось?
– Чуть больше, он мне его летом преподнес.
– На пятимесячного не тянет, – прикинув, засомневалась старуха. – Не больше трех. В пять месяцев он шаволится.
– Кто? – расхохоталась девушка.
– Подарок, – съехидничала собеседница.
– Какой?
– От любимого тваво.
– Мольберт что ли? – улыбнулась Мила.
– Имя какое-то мудреное, – покачала головой старуха. – Так и назовешь?
– Кого? – не поняла девушка.
– Кого, кого. Ребеночка, нешто не ясно.
– Какого ребенка? – растерялась студентка. – Откуда ему взяться?
– А ты разве не знаешь, откуда дети берутся? – удивилась старушка, касаясь девичьего запястья. – Вспомни жаркую ночку и казенную койку, – она, закрыла глаза и прислушалась к своим внутренним ощущениям. – Самолет, темная комната…
При этих словах Мила вздрогнула и вспомнила гостиничный номер.
– Хватит! – испуганно оборвала она.
Знахарка приложила ладонь ко лбу незнакомки и прощупала пульс.
– К весне родишь сына, – коротко объявила она. – Славный такой пацаненок.
Мила побледнела, пошатнулась и рухнула без чувств прямо на асфальт. В себя она пришла уже на скамье в парке. Старуха хлопотала возле нее, причитая и бормоча какие-то заклинания. Видя, что девушка открыла глаза, она смочила водой из фонтана платок и приложила его ко лбу Милы.
– Вы кто? – не сразу поняла студентка.
– Агафья я, – ласково ответила женщина, поглаживая девичий лоб. – Знахарка из Малиновки. Не слышала про такую?
– Нет, – Мила привстала и осмотрелась. – А что со мной?
– Обморок, – старушка уложила ее обратно. – Обычное дело: на сносях ты.
