Настя Мирная
(Не)Идеальная девочка
Глава 27
От меня оторвали половину души. Никогда больше я не стану целой.
Надежда, что утром станет легче, разбивается, едва первые лучи солнца пробираются в комнату. Я так и не смогла уснуть. Да, впрочем, и не пыталась. После того, как Артём приехал ко мне, а я захлопнула перед ним "дверь", у меня случилась очередная истерика. Я рыдала всю ночь под бесконечное жужжание телефона.
Северов звонил мне без конца, пока мой гаджет не разрядился.
Как только крики и слёзы закончились, в груди воцарилась пустота. Принимаю её. О мучительной боли напоминают только физические факторы: опухшие и покрасневшие глаза, слипшиеся ресницы и пропитанные солью волосы, дикая пульсация в голове и слабость во всём теле. И ещё искусанные до крови губы.
Я без остановки вгрызалась в слизистую, чтобы заглушить звериный вой и животные вопли, рвущиеся из горла. А ещё нестерпимую тоску по губам любимого.
Даже не стараюсь заставить себя подняться с измятой, пропитанной дождевой водой и слезами постели. Так и лежу в мокром халате, дрожа от холода. Он вместе с пустотой внутри меня поселился. И изгнать его оттуда может только жар тела родного человека.
Только теперь я понимаю, что родные – это не кровь. Родные – это когда душа одна двоих. Когда тебя понимают без слов и принимают такой, какая ты есть. Без укоров и наставлений. Просто рядом.
Мою душу нещадно разорвали пополам. Её больше нельзя зашить. Никакие пластыри не заклеят рваные раны. Ни одним лекарством не остановить кровь.
Теперь я навсегда останусь такой. Не цельной, разорванной в клочья и замерзающей без своей второй половины.
Я бы сказала, что мне придётся научится жить с этим. Но разве это жизнь? Бессмысленное существование пустой оболочки. Она двигается, говорит, справляет нужду, ест, пьёт и дышит. Но не живёт. Раз у меня забрали часть души, то пусть берут и стальное. Положат в гроб вместе небьющимся сердцем.
Спустя энное количество времени я всё же сползаю с кровати и смотрю на серебристые лужи. Только они и напоминают о вчерашнем буйстве стихии. До рези в глазах всматриваюсь в место, где стоял внедорожник Артёма, будто если я не перестану его там видеть, то он действительно появится. Минуты идут, но Гелик вместе с его владельцем так и остаются всего лишь недавними воспоминаниями. Зло тру закрытые веки, предотвращая новую порцию слёз.
Надо существовать дальше.
За эту бесконечно длинную ночь мне не раз приходила в голову мысль покончить с этим раз и навсегда. Большой порцией снотворного на ужин. Или резким взмахом лезвия. Одним толчком от крыши. Быстрым шагом под колёса грузовика. Рывком под поезд. Не могу сказать, что эти идеи окончательно покинули мой мозг, но я затолкала их туда же, куда и все мысли и воспоминания о Тёме. В самую глубокую и тёмную яму подсознания, залив тоннами бетона.
Надо существовать без них. Если хоть одной из них удастся пробиться из этого цементного гроба, она цепочкой потянет за собой остальные. Тогда у меня не останется другого выбора, кроме физической смерти. Не смогу. Не вывезу.
Все действия выполняю автоматически. Раздеваюсь. Включаю воду. Моюсь. Вытираюсь. Одеваюсь. Иду вниз. Здороваюсь с мамой. Только поесть так и не выходит. В горле застрял тяжелый ком из отчаяния и горя. На все мамины реплики отвечаю скрипучим голосом, без каких-либо эмоций.
Стараюсь выдавить из себя улыбку, когда приезжает папа, но на меня нападает паралич, кривя лицо в страшной гримасе. Замечаю это, бросив короткий взгляд в большое настенное зеркало. Раньше я могла часами крутиться перед ним, а сейчас не могу даже смотреть. Ненавижу себя.
Ненавижу за то, что сделала любимому человеку и за то, что мне только предстоит сделать в понедельник. Разбить сердце. Уничтожить все иллюзии. Наступить себе на горло и раз и навсегда уничтожить "НАС".
"МЫ есть, Настя!"
Больше нет…
"То, что происходит между нами, блядь, правильно!"
Если это правильно, тогда что я сейчас делаю?
Ком в горле разрастается больше. Давление в груди становится запредельным.
Воспоминания в яму и слой бетона. Продолжаю существовать.
Перестаю насиловать своё лицо попытками улыбнуться и встречаю отца быстрыми объятиями.
Неужели они всегда были такими холодными? И мамины тоже? Или всё дело в чувствах, которых во мне не осталось?
"Я тебя, девочка моя. Очень-очень".
Влага на ресницах. Резь в глазах. Выжженные дорожки на щеках.
– Ну всё, Настя, не плачь. С папой всё будет хорошо. Только ты больше никогда так не делай. – обнимает за плечи мама, ошибочно принимая мои слёзы за признание вины.
"– Не отпускай, Артём.
– Не отпущу.
– Даже если буду вырываться?
– Даже если станешь кусаться и царапаться, как дикая кошка".
– Отпусти! – отчаянно кричу и даже не понимаю кому. Северову, воспоминаниям о нём или маме.
Слишком много. Не выдержу! Не смогу!
– Что случилось, Анастасия? – доносится удивлённый папин голос, разрывая череду картинок и слов в моей голове.
– Ничего. Извини, пап. Мне правда жаль, что всё так вышло. – хриплю металлическим голосом. Внутри всё заржавело от сырости.
– Она со вчерашнего дня такая ходит. Но, думаю, теперь поняла свою ошибку. – вставляет мать.
– Что скажешь, Анастасия? Покончила со своими глупостями? – рычит отец, тыча пальцем в засос на шее.
Единственное, что у меня осталось от Артёма, но и он скоро исчезнет.
– Да, папа. Прости меня. Я совсем запуталась. – опускаю голову, пряча глаза.
– Это всё нервы! До свадьбы всего да ничего осталось. Все девушки боятся такой ответственности, вот и делают глупости. Ну, погуляла немного и хватит. – тарахтит мама и, переведя дыхание, продолжает. – Но ты точно станешь хорошей женой для Кирилла. А об этом всём я ему ничего не сказала. И ты тоже не вздумай проболтаться! Он приедет сегодня отца навестить. Да и по тебе скучает. Привет передавал. Говорил, что дозвониться до тебя не смог.
– Телефон на беззвучном был, я не слышала.
Надо существовать. Держаться. Иначе я рассыплюсь на кровавые осколки.
– Ну ладно. Главное, что теперь всё будет хорошо.
Никогда больше хорошо не будет. Ничего вообще не будет хорошо.
Весь день проходит как в тумане. Смотрю на происходящее, словно через мутные очки. Все звуки пробиваются в мозг, будто сквозь вату.
Мама без конца хлопочет над папой. Делаю то же самое, но только молча. Слова застревают где-то в районе глотки и опадают обратно. Ношу отцу таблетки и воду.
На обед он выходит на кухню. На столе стоят разные диетические блюда, потому что ему ничего другого нельзя.
Родители то хвалят меня, что приняла правильное решение. То ругают за недостойное поведение. То дают наказы, что делать дальше.
Существовать. Единственное, что мне остаётся.
Молча киваю и со всем соглашаюсь.
Да, я отвратительно поступила. Да, я понимаю свою ошибку. Да, виновата, что папе плохо. Да, урок усвоила. Да, с "тем ублюдком" порву. Нет, Кирилл ничего не узнает. Да, этот ресторан подойдёт для банкета. Нет, никаких больше глупостей.
К еде снова не прикасаюсь. Когда "спускают поводок", иду на улицу. В спальне находиться больше не могу. Слишком много воспоминаний.
"– Ну, подумаешь, поцелуй.
– Мы не целовались.
– Ну и зря. Лучше бы поцеловались".
Обхожу дом, чтобы не маячить под окнами.
"– Спишь?
– Нет. Соскучился?)
– Пиздец как! Думал, проще будет, да хуй-то там!
– Я тоже скучаю, Артём. Старалась уснуть, но не выходит.
– Мне тоже. Как прожить эти пару часов?
– А вот так…"
Теперь я даже не знаю, как прожить эту минуту. Это мгновение.
Тяжело оседаю по стене и, прижимаясь спиной, подтягиваю колени к груди. Утыкаюсь в них лицом и позволяю кому вырваться наружу в горьких рыданиях. Бракованное сердце пробивает кости, вырываясь из трясущейся от всхлипов грудной клетки. Как же мне хочется отпустить его туда, куда оно так рвётся. К нему.
"– А ты чего сама хочешь, Насть?
– Его хочу. Артёма Северова".
– Хочу к тебе, Тёма. Обнять хочу. И чтобы в ответ обнимал до хруста костей. До разрыва селезёнки. До последнего вдоха. Я люблю тебя. Люблю. Люблю тебя, Артём. – сиплю, закрывая лицо ладонями. – Мне больно. Мне так больно. Не могу больше. Не смогу выдержать. Ты нужен мне, Тёма. Как воздух нужен. Как вода в пустыне. Как единственный источник жизни. Я люблю… Люблю тебя. Я так сильно тебя люблю. Как мне без тебя жить?
Когда рыдания стихают, тупо дышу. Ни на что другое я больше не способна. Солнце прячется за горизонтом, а я не могу даже встать на ноги.
– Вот ты где! – появляется из-за угла встревоженная мама. – Ты чего здесь сидишь? Скоро уже Кирилл приедет. Ты плачешь? – заглядывает в изрезанное слезами и высушенное солью лицо. – Что случилось, Настя? Почему слёзы?
– Я люблю его, мам. – хрипло отзываюсь и опять заливаюсь слезами, роняя голову на колени.
– Кого его, Настя?
– А разве это имеет значение? Если скажу, то вы отпустите меня?! – срываюсь на вопли.
Слишком больно.
– Ты о том парне? Ну что за глупости, дочка? Ну какая любовь?
– Та, которую ни ты, ни отец никогда не поймёте и не примите! – ору, давясь вязкими словами.
– Так, всё, прекращай истерику! Вставай и приводи себя в порядок! Откуда эти глупости?! – взрывается с силой поднимая меня с земли, и тащит в дом.
Я должна существовать. Должна!
***
Даже не стараюсь выглядеть достойно, когда является Должанский. Вытираю слёзы и умываю лицо. Не переодеваюсь и не причёсываюсь.
Плевать. Для простого существования и этого уже много.
Спускаюсь в гостиную одновременно с входящим в дверь Кириллом. Ничего не чувствую. Совсем.
– Привет, Настя. Ты чего так выглядишь? Что с тобой? – разглядывает опухшее лицо, а потом прижимается к губам.
Стирает с них последний поцелуй Артёма.
Не позволю.
Упираюсь в грудину ладонями и с силой отталкиваю от себя.
– Что ты делаешь? – шипит ошарашенно.
– Не видишь, что мне плохо, что ли?! – брякаю зло.
– Настя второй день себя плохо чувствует. – входит мама.
А я снова не понимаю, что чувствую сейчас: благодарность, что остановила это, или злость, что не позволила покончить с этим раз и навсегда? Сейчас я готова была высказать жениху всё, что накопилось. Внутри всё на разрыв.
– Почему сразу не сказала? – спрашивая, опускает руку мне на рёбра и притягивает ближе.
Рывком отлетаю от него.
Всё же что-то живое во мне ещё осталось. Ненависть. Жгучая, чёрная, яростная ненависть.
Только на ней и вытягиваю весь вечер. В разговорах не участвую. К еде не касаюсь. Зато выпиваю четыре бокала вина и, покачиваясь под офигевшими взглядами Кира и родителей, тащусь в свою комнату. Не раздеваясь, падаю на кровать лицом вниз.
"Поговори со мной, малыш! Что случилось?! Что происходит?!"
– Артёёёём! – вою в матрац.
Едва оказалась в спальне, всё началось по новой. Боль, тоска, одиночество. Ненависть отступила, стоило перестать видеть родственников, уступая место уже такому знакомому, но тяжёлому отчаянию.
Господи, как же я по нему скучаю. Впервые за несколько дней не касаюсь его больше суток. Не дышу его запахом. Я больше вообще не дышу.
В мой захмелевший мозг врывается мысль, о которой я завтра наверняка пожалею. Но иначе не вывезу.
Спрыгиваю с постели и хватаю телефон. Зажимаю блокировку, пока экран не загорается. Едва прогружается система, начинают сыпаться сообщения.
"Абонент Артём Северов звонил вам сто семьдесят три раза".
"Абонент Вика звонил вам двадцать семь раз".
Сто семьдесят три звонка, на которые я так и не ответила…
Всхлип. Боль. Разрыв.
Падаю на подкошенных ногах. Сдираю кожу на спине об угол комода.
Не больно.
Сто семьдесят три…
Северов набирал меня раз за разом.
В мессенджер пока не захожу, хотя и вижу больше трёхсот сообщений. Не готова.
Смотрю на время звонков. Первый в 9:17 вчера. После него звонки сыпались весь день, вечер, ночь, следующие утро и день. Последний четыре минуты назад.
Рыдаю взахлёб. Давлюсь и кашляю.
Очень-очень больно.
А какого Артёму? Что он чувствует? Что думает теперь обо мне?
Мобильный начинает вибрировать, и на экране появляется Северов. Как и вчера, плачу, пока не гаснет свет. Тут же прилетает сообщение. Открываю.
Хуже уже всё равно не будет.
Артём Северов: Что, блядь, происходит, Настя? Возьми трубку! Ответь на сраный звонок!
Вибрация и любимое лицо.
Сброс.
Не могу.
Артём Северов: Что ты делаешь? Ты что, блядь, делаешь, Настя?
Сама не знаю.
– Прости, Тём. Но лучше ненавидь меня, чем страдай так же, как я.
Звонок.
Сброс.
Звонок.
Сброс.
Голосовое.
Я не должна его открывать. Не должна слушать. Не выдержу.
Палец на плей, и по комнате расплывается уставший, надломленный и хриплый голос Артёма.
– Что же ты делаешь, Насть? Что происходит? Если с предками проблемы, только скажи. Я заберу тебя оттуда. Всё для тебя сделаю. У тебя всё будет. Больше, чем у тебя, блядь, было. Я тебя… Сука! – громкий выдох. Судорожный вдох. Звук разбивающегося стекла.
Всхлип. Крики. Бью кулаками в пол. И от этого не больно. От другого на куски.
Вижу, как Северов стоит с телефоном в спальне и разбивает зеркало. Как стекает кровь по его руке.
Открываю окно и вою, как раненный зверь.
– Что ты творишь со мной, родная? Я же живу тобой. Понимаешь, блядь, живу! Дышу тобой. Сгораю нахуй. Что ты делаешь? Что творишь, Настя?! Ответь, блядь, на звонок! Поговори со мной! Мы всё решим! Со всем, сука, разберёмся! Если боишься, то я сам порешаю!
Засовываю в рот кулак, чтобы не скулить.
– С твоими разберусь. И с Должанским. Всё ради тебя! Понимаешь, блядь? Ради тебя, Настя! Я же тебя! Блядь! Сука! Твою мать! Ты и сама всё знаешь! Да ёбаный рот! Я люблю тебя!!! Слышишь, Настя?! Ты, блядь, слышишь меня?!
"Я люблю тебя…"
– Господи, как теперь жить? Как, блядь, жить?! – опять реву, разрывая ночь.
И плевать, если слышат родители, Кир, соседи. На всех плевать.
Почему так больно?
Звонок.
Не могу.
Не отвечаю, но и не сбрасываю.
Тёмный экран.
Голосовое. Сорвавшийся голос, будто он долго кричал.
– Знаю, что ты прослушала сообщение. Теперь ты знаешь. Если не любишь, то скажи прямо. Я пойму. Приму, блядь. Не впервой дерьмо таскать.
Несколько раз вытираю влагу с экрана, когда пишу. Непослушными пальцами отправляю.
Настя Миронова: Всё кончено, Артём.
Не успеваю даже вздохнуть, когда прилетает ответ.
Артём Северов: Почему? Что не так? Что я, сука, не так сделал?
Настя Миронова: Я поняла, что всё это было ошибкой. Я люблю Кирилла.
Захлёбываюсь и тону. Рыдаю и скулю. Реву и глотаю слёзы. Скребу ногтями пол, пока на нём не остаются кровавые полосы и ошмётки ногтей.
Звонок.
Жду, пока сорвётся.
Голосовое.
Боюсь, но включаю.
– Лжёшь, Настя! Ты не любишь его! Ты меня, блядь, любишь! Меня! И никого больше! Какого хуя ты вытворяешь?! Что, блядь, несёшь?!
Чувствую его боль в этих словах. Забираю себе. Добавляю к своей. Множу. И умираю окончательно и безвозвратно, когда записываю голосовое сообщение ровным безэмоциональным тоном.
– Я не люблю тебя. Если надо, повторю тебе это в лицо. Я люблю своего жениха. Встретимся завтра у въезда в академию, и я скажу тебе в глаза.
Артём Северов: Во сколько?
Настя Миронова: В час дня.
Отключаю телефон и смотрю на часы. Жить мне осталось пятнадцать часов. А потом конец.
Глава 28
Я горю. Перегораю. Ветер растаскивает пепел.
Высаживаю Настю у дома, но в академию не еду. Стою ещё минут пятнадцать, ожидая непонятно чего. Завожу мотор и еду на учёбу.
До 9:00 торчу во дворе.
Панамера так и не появляется. Звонок. Мироновой всё нет.
Жду ещё какое-то время. Звоню. Не отвечает.
Мотор разрывается в предчувствии какого-то пиздеца.
Может, ещё с предками разбирается?
Даю время. Даже, сука, руки трясутся, когда набираю через полчаса, а ответа всё так же нет.
Пишу месседж.
Артём Северов: Ты где, малыш? Что случилось? Ответь мне!
Доставлено, но не прочитано.
Опять звоню.
Тишина.
Пишу новое.
Артём Северов: Насть, только слово, и я приеду за тобой. Блядь, маленькая, ответь.
Растаскивает на куски, когда и это сообщение доходит, но так и остаётся неоткрытым. Так же, как и десяток следующих. Как и все не отвеченные звонки. Каждый раз слушаю гудки, пока в трубке не раздаётся роботизированный голос:
– Этот абонент не может ответить на ваш звонок. Пожалуйста, перезвоните позже.
– Да, блядь! Что за хуйня, Настя? – рычу, сжимая трубу, пока она не начинает хрустеть.
Весь день торчу у входа. Курю одну за одной. Когда пачка пустеет, в магазин не иду, стреляю у студентов. Всё жду, когда в ворота въедет поршак. И звоню без конца. Сообщения одно за другим сыплю.
Артём Северов: Скажи, что ты в порядке, маленькая. Пожалуйста, ответь. Перезвони. Блядь, ты меня без ножа режешь. Ответь уже!
Трясёт, как эпилептика. Руки, как у нарика, трусятся.
Вдыхаю. Выдыхаю. Закрываю глаза. Дышу. Давлюсь воздухом.
За грудиной уже не просто ураган. Все внутренности всмятку от бесконтрольно дробящего сердца. Даже не помню, когда мне в последний раз было так страшно.
Что произошло у моей девочки, что она даже месседжи не читает? Старики заперли дома? Телефон забрали? Ну так какого хера даже не сбрасывают звонки?
Долблю на трубу, пока уровень заряда не показывает один процент. Быстро пишу.
Артём Северов: Малыш, мобила сдохла. Быстро заряжу и буду на связи. Если что, звони Тохе. Он в теме.
Доставлено. Не прочитано.
Даже спустя двадцать минут.
Сижу в машине и гипнотизирую телефон, постоянно сканируя парковку. Паника топит сильнее, растаскивая на мясные куски, когда машины начинают разъезжаться. Пары закончились, а Миронова так и не появилась.
Моя идеальная девочка никогда не пропускает занятия. Даже с температурой на парах сидела. Блядь, как вспомню её горящие щёки и красный нос…
Уже тогда хотелось наорать, чтобы лечилась, а не зубрила. А потом и вовсе утащить к себе и завернуть в одеяло.
Почему я не сделал этого год назад? Всё же по-другому бы сейчас было. Уже бы год моей была. Или даже, блядь, два. Всегда ведь видел, что не похую ей на меня. Так какого хера тормозил?
Ещё звонок.
– Этот абонент… – отбиваю.
– Пиздец! Что за херня? – хуярю ладонями по рулю.
Не может же быть, что после вчерашнего слилась? Ей же нравилось это. И утром тоже всё в норме было. На поцелуи отвечала. На кухне обнимала. Возле её хаты опять сосались, пока губы в кровь не разодрали. Отпускать не хотел. Сама уйти не могла.
Пишу.
Артём Северов: Родная, если дело в том, что ночью случилось, то прости. Обещаю, больше такого не повторится. Теперь точно в руках себя держать буду. Клянусь!
Одна галочка.
Сука!
Устало опускаю голову на рулевое. Шумно вентилирую воздух, пока рёбра распирать не начинает. Смотрю на мобилу.
Не прочитано.
Перевожу взгляд на часы. 16:52.
Я высадил Настю у дома около 7:40. Девять часов она не берёт трубу и не отвечает. Какого хуя у неё там происходит?
– Ты чего здесь торчишь? – запрыгивает в салон Тоха.
– Настя так и не приехала. – выдыхаю рывками.
– Нормально что случилось расскажешь? А то только сказал, чтобы я, если что, на связи с ней был. – отбивает с ровными интонациями.
– Она должна была сегодня предкам сказать, что со мной быть хочет.
А что, если не сказала? Если испугалась? Не смогла? А теперь тупо боится мне признаться?
– Охуеть! И что такого произошло, что она вдруг решилась?
До хуя чего, но я не отвечаю. Строчу новое SMS.
Артём Северов: Ты рассказала своим обо мне? О нас? Сказала, что хочешь уйти от своего женишка?
Тишина.
– Север, ау! Рассказывай давай, всё как есть. Я не дебил. Если чё, подсоблю.
– Она у меня ночь провела. – о подробностях молчу, но друг себе явно уже всё додумал. – Секса не было. – зачем-то добавляю.
– Совсем? – щурит беньки. – Девчонка, по которой ты два года кипятком ссышься, ночевала у тебя, а ты резко в монахи побрился? Тёмыч, мы сколько лет с тобой знакомы? Харе затирать!
Блядь, ему всё в красках расписать надо, что ли? Не в этом дело. Я уверен, что не в этом. Но для чего-то говорю:
– Орал был. Односторонний. Потом она уснула. Утром всё заебись. Здесь какая-то другая херня.
– Думаешь старики под замок посадили?
– Да я уже, блядь, не знаю, что думать! – срываюсь на повышенных.
– А делать чё собираешься?
– А что я сейчас могу? К ней домой заявиться и сказать: здравствуйте, я Артём Северов, и я приехал за вашей дочерью, потому что люблю её и замуж за этого урода выйти не дам? – ехидничаю, чтобы хоть как-то бурю внутри перекрыть.
– М-да, так себе варик. Может она им не сказала и теперь ссыт тебе признаться?
– Думал об этом.
– И?
– Да хер его знает. Или это. Или замок. Других вариантов не вижу.
Хватаю телефон и строчу очередной месседж.
Артём Северов: Насть, если ты не сказала им, то ничего. Справимся с этим. Вместе, малыш, разберёмся. Не бойся. Просто позвони мне, и я всё устрою. Веришь мне?
В каком-то застопоренном ожидании жду, что именно после этого придёт ответ с одним коротким "верю". Когда этого не происходит, швыряю гаджет в лобовое.
– Сука! Пиздец, блядь, полный! И что мне теперь думать?! Что делать?! – последний вопрос адресую Арипову.
У него сейчас хотя бы мозги не набекрень, в отличии от меня. Да и в принципе он не дурак, хотя и здорово им прикидывается.
– Для начала успокойся и в себя приди. На кипише ни хера хорошего ты не нарулишь. Погнали, выпьем. – режет, поднимая мобилу и возвращая мне.
– Ты сейчас, блядь, серьёзно? Предлагаешь нажраться? – рычу, отрывая башку от руля. – Мне трезвые мозги нужны!
– Не нажраться, а нервы расслабить. Успокойся, Север. Тебе сейчас ни хера, кроме как ждать, и не остаётся. Лучше в баре поторчим. Хоть проконтролю тебя, чтобы не разорвало на эмоциях.
Не разорвало? Да я уже всмятку. Ошмётки по всей парковке. Коноёбит так, что мобила из рук выпадает. Поднимаю и опять набираю Мироновой.
Гудки. Металлический голос автоответчика.
Строчу.
Артём Северов: Девочка моя, что бы ни случилось, я тебя всё равно. Просто дай знать, что у тебя всё хорошо. Умоляю, Насть, не молчи.
Завожу мотор и выруливаю с парковки. В баре торчим с Тохой, пока не переваливает за полночь. Звонки всё так же без ответов. Долблю каждые несколько минут. Сообщения не прочитаны. В мессенджере Настя не появлялась со вчерашнего вечера, когда я за ней приехал.
Я почти не пью. Пропустил бокал виски и пару пива, но на этом и тормознул. Хотя нажраться до потери памяти охота. Трясучка усиливается, когда поднимаюсь из-за стола. Даже ноги, сука, подкашиваются, и приходится ухватиться за край. Страх мерзкими червями расползается по нутру, прогрызая органы. Мотор работает на разрыв, без перерывов.
– Ты куда? – подрывается приятель.
– К ней поеду! – обрубаю последующие вопросы. – В лобовую не попру. Попробую по-тихому разузнать, что да как.
– Через забор полезешь?
– Если придётся. – рычу мрачно и через час уже торчу под этим самым забором.
Насколько удаётся увидеть, свет в окнах не горит.
Без конца долблю на мобилу.
Тишина.
Запрыгиваю в тачку и, отряхиваясь от дождевых капель, заезжаю с другой стороны. Ещё на подъезде подмечаю открытое окно и светлую макушку. Мышца в грудине выпрыгивает к чертям, пробиваясь к ней.
Вылетаю из машины, забив на дождь.
– Настя! – кричу, не заботясь о том, что кто-то услышит.
Насрать мне на всех, кроме моей девочки. Подмечаю мокрые волосы и халат. Воду на лице. Даже, блядь, отсюда вижу, как она трясётся, когда смотрит на меня.
Слышит.
Блядь, с ней всё хорошо! Дальше пробьюсь. Расшибусь на хрен, но увезу её отсюда. Любой ценой.
– Возьми трубку! Поговори со мной, малыш! Что случилось?! Что происходит?! – перекрикиваю шум дождя и подсвечиваю экраном телефона, чтобы поняла, если не услышит.
Я ко всему готов. Всё сделаю. Весь мир на куски порву, чтобы моя девочка опять была со мной.
До боли в глазах вглядываюсь в её лицо и даже, блядь, уверен, замечаю, как из её глаз катятся слёзы.
В крови утоплю каждую суку, которая заставила мою малышку плакать.
Ко всему готов?
Был уверен, что ко всему. Только не к тому, что происходит в следующую секунду. Настя спрыгивает с подоконника и закрывает окно.
***
Всю ночь набираю её номер, стоя под её домом и всматриваясь в закрытое окно. Одежда промокает насквозь. Все мышцы на разрыв, но я, блядь, даже холода не ощущаю. Только бешенное биение собственного сердца и шум крови, которую оно беспрестанно гоняет в попытке согреть тело.
Всё жду, что Настя снова мелькнёт за стеклом. Что включит свет. Как вчера вылезет в это сраное окно, в котором не происходит ни единого движения.
Дождь заканчивается. Небо медленно сереет, а я всё стою с задранной вверх головой и туманной надеждой, что она сейчас выскочит из-за угла мне навстречу.
Как выброшенный щенок ждёт своего хозяина, который никогда за ним не вернётся. Потому что ему не нужна собака. Поигрались и выбросили.
И меня выбросили. Сняли с меня кожу. Разодрали мышцы. Вырвали жилы. Сорвали мясо с костей. Исполосовали внутренности. Вытащили сердце. И просто вышвырнули из своей жизни.
Сил не остаётся даже на крик. Отворачиваюсь, чувствуя, как по лицу стекают неожиданно горячие капли. Зло стираю и сваливаю на хрен. Печку даже не врубаю. Не холодно. Не мокро. Но почему-то, сука, очень больно.
С хера ли она так себя повела? Что там случилось, что она даже говорить со мной не стала? Явно какая-то нездоровая хуйня. Буду топить, пока не пойму, в чём дело.
Опять набираю её цифры.
– Абонент вне зоны действия сети.
Как и последние два десятка звонков.
Миронова отрубила мобилу или она попросту сдохла?
Блядь, пусть будет второе!
Может, реально отобрали и в комнате закрыли?
Дождусь понедельника. Если в академии не появится, то сам к ней приду. И там уже на всё похую. Если её предки так хотят её замуж выдать, то только за меня.
Впервые в жизни мысль о женитьбе не пугает, а придаёт решимости. Я не бомж. Тачка люксовая. Своя хата, хоть Насте и не сказал. Пусть думает, что съёмная. Бабло имеется. Не первый год зарабатываю. Через два года закончу академку и стану опером. Там тоже зарплата хорошая. Нас обоих вытащу. По службе до самого верха лезть буду, чтобы у моей идеальной девочки всё в жизни было.
Весь день меня так и таскает от отчаяния к надежде, от ярости до холодной решимости, от ненависти до той самой, сука, любви, что пожаром горит в груди.
Её телефон всё ещё вне зоны. До самого вечера с завидной периодичностью набираю. Так же как и месседжи строчу.
Ближе к ночи мобила отдаётся вибрацией.
"Абонент снова в сети".
Тут же набираю пока не слышу:
– Этот абонент не может ответить на ваш звонок…
Сбрасываю. Пишу.
Артём Северов: Что, блядь, происходит, Настя? Возьми трубку! Ответь на сраный звонок.
Блядь, не это хотел написать. Совсем не то, но мозг отрубается на хрен. Особенно, когда вижу у сообщения вторую галочку.
Прочитала?
Прочитала и молчит. Анимация карандаша не двигается.
Набираю.
Пару длинных гудков и звонок обрывается. Какого хуя сейчас происходит? Мысли, что телефон у предков, даже не допускаю. Бью пальцами по клавиатуре.
Артём Северов: Что ты делаешь? Ты что, блядь, делаешь, Настя?
Стараюсь просто дышать, но ни черта не выходит. Воздух со свистом проваливается в лёгкие и тут же испаряется.
Две галочки.
Тишина.
Звоню, но Миронова сбрасывает. Тут же набираю второй раз. Опять сброс.
Сука, я должен до неё дозвониться! Голос её услышать. По нему, блядь, пойму, что происходит. Каждую её интонацию наизусть.
Начинаю набивать очередную SMS. Удаляю. Слишком дохера эмоций, чтобы вложить их бездушный текст. Записываю голосовое с дрожащими интонациями. Как ни стараюсь выровнять, ни черта не выходит.
– Что же ты делаешь, Насть? Что происходит? Если с предками проблемы, только скажи. Я заберу тебя оттуда. Всё для тебя сделаю. У тебя всё будет. Больше, чем у тебя, блядь, было. Я тебя… Сука! – с трудом тяну в лёгкие разом ставший тяжёлым и горьким кислород. Выдыхаю через стиснутые зубы. Как ей сказать, чтобы поняла? Башку разрывает на куски. Мотор тоже. Луплю кулаком в своё отражение в надежде спустить напряжение. Спасает на долю секунды. Серебристая поверхность трескается и разлетается на куски, как и моя душа, когда продолжаю говорить. Из порезов течёт кровь и торчат осколки, но это не больно. Никакой физической боли. Только там, где по ней стучит. – Что ты творишь со мной, родная? Я же живу тобой. Понимаешь, блядь, живу! Дышу тобой. Сгораю нахуй. Что ты делаешь? Что творишь, Настя?! Ответь, блядь, на звонок! Поговори со мной! Мы всё решим! Со всем, сука, разберёмся! Если боишься, то я сам порешаю! С твоими разберусь. И с Должанским. Всё ради тебя! Понимаешь, блядь? Ради тебя, Настя! Я же тебя! Блядь! Сука! Твою мать! Ты и сама всё знаешь! Да ёбаный рот! – матерюсь, потому что слишком трудно говорить. Глотку стянуло спазмом. Глаза неприятно жжёт, но я всё же решаюсь. – Я люблю тебя!!! Слышишь, Настя? Ты, блядь, слышишь меня?!
Отправляю и выдыхаю. Если сейчас не ответит, то это конец. Мне больше нечего добавить к тому, что уже сказал. Я себя, сука, наизнанку вывернул. Душу вырвал. Бросил сердце к её ногам.
Вижу, что сообщение прослушано, но ответа опять не следует.
Набираю. Гудки и механический голос.
И что дальше? Что мне теперь, блядь, делать?
Ору и вою, пока не срываю глотку. Хуярю в стену, пока на руках не остаётся живого места.
Я должен вытащить из неё хоть что-то! Зажимаю значок микрофона и хриплю:
– Знаю, что ты прослушала сообщение. Теперь ты знаешь. Если не любишь, то скажи прямо. Я пойму. Приму, блядь. Не впервой дерьмо таскать.
Отсылаю. Тупо пялюсь в экран, ничего уже не ожидая, но "карандаш" внезапно оживает. Жду чего угодно. Натягиваю броню. Что бы ни написала, протащу себя через Ад и буду жить дальше. Но в который раз оказываюсь не готов, раз разом перечитывая три коротких слова сообщения и два её имени. Кажется, проходит целая вечность, пока до меня доходит их смысл.
Настя Миронова: Всё кончено, Артём.
Сказать ни хера не выходит. Давлюсь какими-то непонятными звуками. Дёргающимися пальцами отбиваю ответ. Даже если бы и вышло выдавить эти слова, не могу позволить ей услышать мой срывающийся голос с истеричными нотами.
Артём Северов: Почему? Что не так? Что я, сука, не так сделал?
Не успеваю даже разжать зубы, когда прилетает.
Настя Миронова: Я поняла, что всё это было ошибкой. Я люблю Кирилла.
Это, блядь, шутка? Она сама кричала, что её заставляют. Говорила, что нет к нему ничего. Может, это не она пишет? Что если её припизднутые родители решили так разобраться с проблемой? Набираю звонком.
Я должен убедиться, что это она!
Робот…
Пишу голосовуху, вкладывая в неё всё, что есть. Точнее, то, что осталось. А осталось слишком мало.
– Лжёшь, Настя! Ты не любишь его! Ты меня, блядь, любишь! Меня! И никого больше! Какого хуя ты вытворяешь?! Что, блядь, несёшь?!
Ору от боли и опять набрасываюсь на стену. Оставляю на ней кровавые отпечатки своей изодранной в клочья души.
– Господи, – вздымаю глаза к небу и просто молюсь, – пусть это будет не она. Её старики. Урод этот. Только не она! Молю, блядь! Я это не переживу!
