Настя Мирная
(Не)Идеальная девочка
Глава 25
Как отличить конец от начала, если мира больше не существует?
Мне жарко. Очень-очень жарко. И тяжело. Такое чувство, что кто-то вывалил на меня груду раскалённых кирпичей.
Стараюсь пошевелиться, но давление становится сильнее. Открываю глаза и утыкаюсь в незнакомый вид за окном. Заторможенный после сна мозг начинает медленно приходить в себя, генерируя картинки прошлой ночи вместе с осознанием.
Осторожно кошу взгляд вниз на мужскую руку на своей обнажённой груди. Ещё ниже. Свои части тела и отсутствие на них одежды игнорирую. Поздно пить Боржоми… На бедре лежит ничем неприкрытая нога, усыпанная жёсткими светлыми волосками.
Ох-ре-не-ть!
Единственное слово, которое приходит в голову, когда сознание полностью проясняется.
Краска бросается в лицо, когда понимаю, что лежу в чужой постели абсолютно, блин, голая вместе с Артёмом Северовым. На котором, между прочим, тоже ни единой нитки. Полотенце, в которое он заматывал бёдра прошлым вечером, сиротски свисает с края кровати.
Вашу ж мать! – вторая мысль, добирающаяся в мозги.
Щёки, скулы, шею, а за ними и всё остальное обжигает огнём, словно меня облили бензином, а потом бросили горящую спичку, когда вспоминаю вчерашнюю ночь. А точнее то, что мы делали с Артёмом.
В свою защиту могу сказать, что я никакого участия во всём этом почти не принимала. Если воспринимать пассивность как оправдание, то я невиновна по всем статьям. А вот если взять в обработку моё желание и невозможность остановить его действия, то мотать мне пожизненно.
Хотя кого я обманываю?
Единственное, о чём я жалею, что просто отключилась после того, что Тёма творил с моим телом ртом и руками. Видимо, усталость, перенапряжение и три оргазма к ряду сделали своё дело, и я просто уснула.
Вчера с трудом несколько слов связывала, а сегодня хочется так много сказать ему. Хочу наконец признаться, что люблю. И будь что будет. Может и пожалею о сказанном, но лучше так, чем о том, чего так и не смогла выговорить.
Сегодня всё закончится, а завтра начнётся с нуля.
Откладываю признание, пока не поговорю с родителями и не покончу с этим фарсом, называемым помолвкой. Всё равно с Киром быть не смогу. Я и раньше об этом знала, но после этой ночи укрепилась в своём решении.
Крепче вжимаюсь в горячее тело любимого человека, пока не напарываюсь на стоящий член, упирающийся в ягодицу. Рука Северова крепче стискивает рёбра, не давая отстраниться. Над ухом раздаётся тихое возбуждённое рычание:
– Куда ползёшь, идеальная девочка? Не пущу!
– Ты не спишь? – едва пищу, потому что была уверена, что он храпит, как мамонт.
С долгим опозданием до меня доходит, что всё это время его сердце, стучащее мне в спину, билось с оглушающим грохотом. У человека в состоянии покоя такого не бывает. Только если у него тахикардия. А я почти на сто процентов уверена, что у Севера её нет.
– Давно не сплю, малыш. – обжигает дыханием шею, прихватывая губами. – Моя ж ты девочка. Я скучал по тебе. Целую, сука, ночь.
Не успеваю ничего понять, как оказываюсь на спине, прижатая крепким телом, а губы уже отвечают на жадный поцелуй. Мозг ревёт сиренами, зажигая сигналы SOS, но я впускаю язык, игнорируя предвестников Апокалипсиса.
– Хочу тебя, Насть, пиздец! – хрипит мне в губы.
И я хочу! Хочу! Хочу! Хочу! Хочу!
Его эрегированный член упирается во внутреннюю часть бедра, размазывая смазку.
Да, я уже вся мокрая только от его близости. Единственное, что останавливает меня сейчас – это мысль, что сначала надо разобраться с прошлым, чтобы с разбегу прыгнуть в будущее.
Упираюсь ладонями в плечи Северова, продолжая посасывать его язык.
Слабая попытка, знаю.
Собираю всю свою расплывшуюся силу воли, чтобы остановить это безумие. Разрываю поцелуй и толкаю сильнее.
– Слезь с меня, Артём! Мне домой надо! – стараюсь звучать уверенно, но выходит так себе.
– И в душ. – шипит, перекатываясь на спину.
– Зачем? – мозг то ли ещё не проснулся, то ли уже отключился.
– Насть, я на тебя вчера кончил. – отбивает ровно, но всё равно голос срывается. – Извини, не сдержался. – добавляет, скользя взглядом вниз по моему телу, и притягивает к себе. – Простишь?
Заливаюсь пунцовой краской до кончиков ушей, вспоминая вышеупомянутое действие. Это последнее, что я помню. Поток горячей густой жидкости на своём животе, а потом темнота. Смотрю на Артёма. Заглядываю в самые красивые на свете глаза. На заострённые черты лица. На растрёпанные, переливающиеся в солнечном свете волосы. На мускулистую грудь. Крепкий пресс. Натыкаюсь на толстый длинный орган с пунцовой головкой и тут же отвожу взгляд. К этому я ещё не готова.
Вырываюсь из объятий и хватаю полотенце, первое, что попалось под руку, закутываюсь в него и лечу в ванную. Под горячей водой стою недолго. Быстро наливаю на грубую мочалку гель для душа и намыливаюсь. С торможением соображаю, что вернусь домой, пахнущая мужским ароматом.
Впрочем, уже поздно.
Несколько раз ополаскиваюсь, но понимаю, что это меня уже не спасёт. Надежда только на то, что успею вернуться до того, как проснутся родители.
Выхожу из душа, и эта хрупкая надежда разлетается в клочья, когда смотрю на часы. 6:52. Приговор мне уже вынесли. Через двадцать три минуты я должна спуститься к завтраку.
Видимо, входить придётся через парадную дверь с гордо поднятой головой и покерфейсом. Выбора у меня всё равно нет. Или сбежать, или идти до конца.
Первый вариант мне нравится больше, но сам по себе вариантом не является.
Быстро натягиваю Тёмину футболку, постиранные трусы и лосины. Пальцами расчёсываю волосы и заплетаю косу, завязывая швейной нитью. Всё равно опоздала, поэтому даю себе пару минут на мысли, опускаясь на край постели. Впервые осматриваю комнату своего парня. Кровать, шкаф, комод и тумбочка. Всё в бежево-серых оттенках в стиле хайтек. На комоде парфюм, гребень, зарядка для телефона, нитка с иголкой и пачка сигарет с зажигалкой.
Ловлю себя на мысли, что мне нравится запах табака. Но только от Северова. В остальном я всё ещё не люблю сигаретный дым. Вспоминаю, что Тёма ни разу не курил, когда я рядом, хотя и не говорила, что мне это неприятно. Нет, если у него, конечно, есть возможность, то он выпрыгивает из машины или идёт на балкон, как сегодня. Но никогда при мне не закуривает. За это влюбляюсь в него всё больше.
Ещё раз сканирую пространство спальни. Ничего лишнего: ни фотографий, ни сувениров. Ничего напоминающего о прошлом или рассказывающего о владельце квартиры. Скромно и лаконично, как и её жилец. Ну, со скромностью я, конечно, переборщила.
Однажды он впустит меня не только в свою жизнь, но и в прошлое. Если придётся, прорвусь с боем. Что бы ни произошло с ним раньше, на ментальном уровне понимаю, что ему пришлось непросто. Хочу разделить с ним его боль. Вынесу. Ради него обязательно смогу.
Поднимаюсь с кровати и беру в руки флакон духов. Втягиваю носом родной аромат, пропитывая им ткани лёгких. Выдыхаю, настраиваясь на тяжёлый разговор, и иду на кухню.
Артём замечает меня и ставит на стол тарелку с омлетом и парящий ароматный кофе. Бросаю взгляд на кухонный гарнитур и понимаю, что он варит кофе в турке. Никакого растворимого или заварного. Ароматный, горячий, сваренный кофе – мой любимый.
При виде завтрака давлюсь слюной, но всё же отказываюсь.
Вспоминаю вчерашнее месиво, которое должно было стать ужином, и радуюсь, что никому из нас не довелось это есть. Пришлось бы сразу две скорых вызывать.
Не говоря ни слова подхожу к Северу и прижимаюсь к спине. Прикладываю щёку туда, где набирает от моего прикосновения темп его сердце. Обвиваю руками. Просто дышу и наслаждаюсь.
Не знаю, что будет завтра. Даже сегодня. Передаю ему всё, что есть. Закачиваю в него свою любовь, а взамен напитываюсь его спокойствием и решимостью. Он всегда идёт напролом и добивается желаемого. Я тоже смогу. Обязательно.
Господи, если бы я только знала…
– Тёма, мне правда домой надо. И так придётся в бой вступать. Не хочу усугублять.
Парень тяжело вздыхает и поворачивается ко мне, обнимая в ответ.
Я не говорила, что собираюсь разорвать помолвку и сказать, что люблю его, Артёма, но он каким-то непонятным образом и так всё понимает. Без слов. Поэтому с ним так просто и одновременно сложно.
– Хочешь с тобой поеду? Объясню всё. И с Должанским, если надо, поговорю? – хрипит, утыкаясь лицом мне в волосы.
Тактильно впитываю его дыхание. Заполняю лёгкие его запахом.
– Нет, Артём, я сама. – поднимаю глаза и взрываюсь под тысячевольтным зарядом.
Уже не двести двадцать. Принимаю и заряжаюсь.
– Я тебя сильно, малыш.
– Я тебя выше облаков, Тём.
Если бы я только знала…
***
Ещё раз, наверное, уже сотый, целую любимого и выпрыгиваю из машины, не прощаясь. С каждым разом делать это всё сложнее, поэтому, не оглядываясь, залетаю в калитку. Торможу только у входной двери, готовясь к самому тяжёлому разговору в своей жизни.
Споры о полицейской академии не идут ни в какое сравнение с тем, через что мне предстоит пройти.
Выдыхаю. Набираю в лёгкие воздух. Опять выдыхаю. Проделываю это несколько раз и вставляю ключ в замок. Сама удивляюсь, что пальцы не дрожат. Возможно, дело в том, что я смогла всё же забрать себе часть решительности и смелости Артёма.
Ручка вниз. Сердце в галоп.
Справлюсь. Обязательно. Со всем справлюсь ради нас с Тёмой.
Страха нет. Только уверенность за рёбрами и холод в голове. Обувь даже не снимаю, готовясь к вынужденному побегу, если придётся.
Вхожу на кухню напряжённой, но уверенной походкой. Родители одновременно роняют челюсти, оглядывая меня с обутых в кроссовки ног до мужской футболки с надписью "Fack Love" и растрёпанных волос. За стол даже не сажусь. Первая не заговариваю. Всё ещё готовлюсь к защите.
– Какого хрена, Анастасия?! – ожидаемо взрывается отец, поднимаясь со стула.
– Что за вид, Настя? – это уже мама.
Молчу. Для другого силы коплю
– Ты откуда, блядь, явилась? – рычит папа. – Это что за херня на шее?! На блядки пошла, что ли?! – выплёвывает, тыча пальцем в оставленный Севером засос.
О нём я совсем забыла, но отступать некуда.
Впервые слышу от него маты. Но, думаю, не в последний раз. Из дома уйти я готова. Только сегодня поняла, для чего деньги копила. Именно для этого момента.
Отбиваю его злость спокойно и ровно, глядя в глаза.
– Это – не блядки, пап. Я люблю…
Закончить не успеваю. Папа оказывается рядом, неожиданно быстро для своих габаритов, и хватает за руку.
– Ничего не хочу слышать! – орёт, брызжа слюной. – Чтобы это в последний раз! Теперь только под присмотром охраны везде будешь! На окна решётки поставлю!
Страх медленно расползается по телу, окутывая ледяными щупальцами. Справлюсь. Дышу, закрыв глаза. Когда убеждаюсь в том, что смогу говорить без эмоций, открываю.
– Я не выйду замуж за Кирилла! – на последних словах всё же перехожу на крик, стараясь перекричать родителя.
Его пальцы до синяков сжимают руку, но боли я почти не ощущаю.
– Ты что, мать твою, несёшь?! Не выйдешь?! Ещё как выйдешь! Как миленькая!
– Нет! С меня хватит! Выкручивайтесь сами вместе со своей конторой! Мне надоело быть вашей марионеткой!
Мама взвизгивает, а отец хватается за сердце и с грохотом оседает на пол.
– Рома! Рома, что с тобой?! – орёт мать, глядя в стеклянные глаза папы.
Стою в полном ступоре, глядя на всё словно со стороны. Не могу пошевелиться. Даже дышать не выходит.
Он умер? Я убила его? Убила папу? – всё, что крутится в голове.
Шок. Паника. И полный паралич.
– Что стоишь, Настя?! – врывается в вакуум мамин голос. – В скорую звони немедленно! – орёт, захлёбываясь слезами и продолжая тормошить бездвижного отца.
Отмираю и хватаюсь за телефон. О мобильном забываю напрочь и набираю с домашнего 103.
– Скорая. Слушаю.
– Мой папа… – давлюсь слезами.
– Что с ним? – раздаётся спокойный и даже равнодушный голос на том конце.
– Кажется, я убила его. – захлёбываюсь рыданиями, с запозданием воспринимая происходящее.
– Что вы сделали? Назовите адрес. Я пришлю машину. Что именно произошло? – доносится до затуманенного паникой сознания.
С трудом беру себя в руки и диктую адрес.
– Что именно случилось?
– Мы поссорились… Он упал… За сердце схватился и упал… – трындычу невпопад, борясь с новым приступом слёз.
– Ожидайте, машина уже выехала. Будет у вас через десять минут.
– Спасибо. – отбиваю в полном отупении и кладу трубку.
В том же коматозном состоянии поднимаюсь наверх и снимаю одежду. Осторожно складываю вещи в шкаф. Переодеваюсь в брюки и блузку. Расчёсываю волосы и затягиваю в хвост. Снаружи раздаются звуки сирены, и я спускаюсь вниз. Сталкиваюсь с фельдшерами уже в гостиной.
– Сюда! Он здесь! Здесь! – вылетает мама и тащит одного из них за рукав в кухню.
Иду за ними. Молча наблюдаю, как медбрат прощупывает пульс и делает непрямой массаж сердца.
– Раз, два, три… – раздаётся его голос.
Я убила папу…
– Четыре, пять, шесть… – считает в пол голоса медработник.
Своим эгоизмом…
– Семь, восемь…
Он умер из-за меня…
– Дыши! Ну же! Давай! Дыши! – прислушивается к дыханию и всё по новой.
– Раз. Два…
Я тварь! Тварь, которая убила собственного отца!
– Шесть. Семь. Есть пульс!
– Что с ним? – врывается мама.
– Похоже на инфаркт.
Папу грузят в карету скорой помощи и увозят, предварительно озвучив нам, куда его везут и возможные прогнозы. Слушаю, но не слышу. Ничего не слышу.
Мама выходит за ними на улицу.
Остаюсь одна в гостиной огромного дома. Слёзы катятся по щекам, выжигая дорожки. Но я не кричу и даже не всхлипываю. Все системы заторможены. В груди чёрная дыра, поглотившая сначала бешено колотящиеся сердце, а за ним и всё остальное. В голове только одна мысль.
– Прости. Прости. Прости меня, Артём! – мысленно молю, потому что понимаю, что что бы не произошло, не смогу быть с ним.
Если папа выживет, то я не смогу уйти от Должанского. А если умрёт…
Никогда себе этого не прощу! Как я смогу быть счастлива, если стану причиной его смерти?
– Прости меня, любимый. – хриплю в пустоту комнаты. – Я люблю тебя. Люблю. Люблю! – взвываю, падая на колени.
Силы заканчиваются. Нервы разрываются, исполосовывая оставшиеся внутренности на кровавые куски. Внутри ничего живого не остаётся.
– Если любишь, то зачем так с ним?! – влетает в дверь мама и, хватая за локоть, подрывает меня на ноги с неожиданной силой. С трудом до меня доходит, что кричала я в голос, и она подумала об отце. – Зачем, Настя?! Зачем?! Что мы сделали не так?! – захлёбываясь слезами, колотит меня по плечам.
– Прости, мам. – с непонятно откуда взявшимся спокойствием обнимаю её, когда успокаивается и рыдает у меня на груди, сжимая пальцами ткань блузки. – Всё будет хорошо. Папа поправится. Он сильный.
Глажу её по волосам, а сама медленно умираю. Сгораю заживо изнутри. Невидимые руки по кускам снимают с меня кожу, слой за слоем, пока не остаётся ничего. Меня больше не существует.
– А Кирилл? Ты же не бросишь его? – смотрит с мольбой, от которой хочется выть вместе с внутренним монстром, раздирающим на куски исполосованную душу, когда говорю ровным тоном:
– Нет, мам, не брошу.
– Станешь его женой?
– Да.
Глава 26
С ним жила. Без него смерть.
Мама уезжает в больницу, а я поднимаюсь наверх. Сажусь на кровать и утыкаюсь невидящими глазами в одну точку.
Телефон, который Артём подарил мне сегодня утром, постоянно вибрирует, а потом начинает звонить.
Не могу сейчас ни с кем говорить. Если это Вика, то не хочу её слышать.
А если мама? Вдруг она скажет, что папы больше нет?
Я не плачу. Даже слёз нет. Пустота. Холод. Отсутствие сердцебиения.
А если это Артём? Что я скажу ему? Как смогу бросить? У меня нет выбора. Какой же я была наивной дурой, полагая, что смогу быть с ним, наплевав на всех. Как сделать больно любимому человеку? Пусть эта боль будет только моей.
Опускаюсь спиной на простыни и смотрю на белое потолочное полотно. Кто-то включает на нём фильм, который я записываю на плёнку своих воспоминаний. Каждую минуту, секунду и мгновение. Каждый оттенок его запаха. Каждую интонацию голоса. Каждую эмоцию на его лице. Каждое прикосновение. Вкус каждого поцелуя. Все рваные вдохи и хриплые выдохи. Все взгляды. Каждую ссору и примирение. Каждый диалог. Первый поцелуй. Второй, третий… Последний… Волосы неприятно липнут к вискам и щекам, а ресницы пропитываются солью.
Я не плачу.
Губы и пальцы не дрожат.
Не плачу.
Руки не трясутся.
Я не плачу.
Сердце не бьётся.
Не плачу.
– Я люблю тебя, Артём!!! – ору в потолок, когда на нём появляется улыбающееся лицо Северова.
Я не плачу.
Это кровь от разорванного сердца вытекает из глаз.
Я не кричу.
Это вой ветра за окном.
Меня не разрывает на куски от отчаяния. Не топит в боли. Не растаскивают на части голодные звери.
Как может быть больно мёртвому человеку? Почему так давит в груди? Почему проклятая кровь продолжает течь по венам!? Почему всё случилось именно так?! Почему у папы плохо с сердцем?! Почему Артём только сейчас ворвался в мою жизнь?! Почему ни тогда, не два года назад?! Чего он ждал?! Я же влюбилась в него с первого взгляда! С первого слова! И пусть он бесил меня! Выводил! Но я так злилась, потому что не могла быть с ним! Боялась, что ему плевать на меня! Не могла переступить через родителей! Если бы он только сделал шаг навстречу! Всего один шаг! Почему я только сейчас понимаю это?! Только сейчас признаюсь себе?! Почему, только потеряв его, я смогла принять то, что два года была влюблена в него по уши?!
– Почемуууу?! – кричу, вгрызаясь зубами в наволочку. – Почему?! Почему?! Почему всё так?! Почему я должна была получить тебя, только чтобы потерять?! – ору его портрету, выжженному на внутренней стороне век.
Вот теперь я плачу! Рыдаю и захлёбываюсь. Бью подушку, пока из неё не вылетают все перья. Кричу, ору, скулю, зову и умоляю.
Падаю на колени и впервые в жизни прошу Бога дать мне сил с этим справиться. Пережить этот день. И следующий. И каждый, в котором не будет бирюзовых глаз и пряного аромата кофе, табака и корицы. Не будет лёгких насмешливых улыбок. Не будет искреннего смеха, от которого сердце срывается вскачь. Не будет сильных рук и нежных прикосновений. Не будет голодных поцелуев и жадных ласк. Не будет его тепла.
– Кто-нибудь, помогите! – хриплю, сорвав горло. – Помогите мне пережить это! Кто-нибудь, умоляю, помогите мне научиться жить без любимого мужчины! Молю, пожалуйста. Кто-нибудь… – голос срывается, и я без сил падаю на пол.
Меня тошнит. Едва поднимаюсь на ноги, как тут же выворачивает наизнанку. Рвёт, пока я не начинаю давиться сухими позывами. Слёзы новым потоком вытекают из воспалённых глаз.
Падаю на кровать, даже не вытирая рвоту. Сил не остаётся даже дышать. И я, наконец, проваливаюсь в спасительную холодную пустоту, окутывающую меня не только снаружи, но и изнутри.
***
Телефонный звонок врывается в мою голову оглушающим рёвом, вызывающем боль не только в пульсирующих висках, но и во всём теле. Словно в каком-то дурмане, тяну руку и хватаю гаджет. На экране высвечивается фотография Тёмы, и все события этого дня разом врываются в меня свистящими и разрывающими мою плоть снарядами.
Всё начинается сначала. Боль накатывает беспощадными штормовыми волнами, а слёзы с новой силой срываются по щекам, падая на экран мобильного, пока любимое лицо не начинает расплываться. Зло смахиваю капли и смотрю, пока звонок не обрывается.
И кричу. Долго. Громко. До разрыва связок. До полного отупения. Разрезаю тишину своими криками и рыданиями, пока силы опять не покидают меня, утягивая во тьму бессознательности.
В следующий раз в себя прихожу от маминого крика.
– Господи, Настя, что случилось?! Тебе плохо?! Тебя стошнило! Может, врача вызвать?! – тараторит, падая на постель и прижимая к себе моё безвольное тело.
Плохо? Мне не просто плохо. Я страдаю. Я умираю. Меня больше нет.
Рыдаю у мамы на плече, пока солёная влага не заканчивается. Как бы мне хотелось рассказать ей. Чтобы поняла и приняла. Чтобы поддержала и дала совет. Но в этом нет никакого смысла. Она никогда не поймёт, что человек может испытывать не только душевную, но и физическую боль от разбитого сердца.
– Что с папой? – спрашиваю скрипучим, надломанным, безжизненным голосом.
Отползаю от неё на другой край кровати и кутаюсь в одеяло.
Почему так холодно? Раньше я никогда так не замерзала. Накрываю даже голову и смотрю на родительницу из этого кокона.
– Всё не так страшно, как мы думали. Это был не инфаркт, а предынфарктное состояние. Врачи прописали ему полный покой и никаких нервных потрясений. Завтра он уже вернётся домой, а мы с тобой должны обеспечить ему все необходимые условия для скорейшего выздоровления. Понимаешь, Настя? Никаких нервов.
– Поняла. – бурчу безэмоционально в одеяло. – Всё сделаю, мам.
Внезапно я понимаю, что ничего не чувствую. Совсем ничего. Ни радости, ни облегчения, ни злости, ни даже боли. Наверное, мне всё же удалось умереть. Жизнь покинула меня вместе со слезами.
– Вот умница! – подсаживается ближе мама и притягивает к себе. Позволяю, но даже её касаний не ощущаю. Все нервные окончания перегорели. – А теперь иди в ванную и приведи себя в порядок. Сейчас пришлю горничную, чтобы прибрала тут и проветрила. А откуда эти перья? Что случилось с подушками? – продолжает трещать она, оглядывая комнату.
– Я в душ, мам. – игнорируя её вопросы, выползаю из "кокона" и тащусь в сторону ванной.
Единственное оставшееся ощущение – это обжигающий холод. Даже горячая вода не помогает согреться.
Наверное, мне стоило бы радоваться, что я больше не чувствую боли. Но и этой эмоции во мне не осталось.
Выкручиваю кран на максимум. Тело краснеет под крутым кипятком, а возможно, даже покрывается ожоговыми волдырями.
Ничего.
Капли бесконечно стучат по макушке и затылку, а я стою, опустив голову, и наблюдаю, как вода стекает в канализационное отверстие. Упираюсь ладонями в мраморную стену, потому что силы исчерпали себя вместе с чувствами.
Ничего не осталось.
Ноль.
Абсолют.
Выползаю из душа, закутавшись в полотенце, и иду к шкафу. Натягиваю бельё и халат. Цепляюсь глазами за чёрную футболку и душу в себе всхлип.
Сейчас не время.
Почему я должна плакать, если умерла?
Не позволяю. Держусь. Протаскиваю себя через этот Ад и заталкиваю футболку на самый верх, не позволяя себе даже дышать, чтобы не вдохнуть его запах.
Видимо, в мире всё же существуют вещи, способные воскрешать людей. Но я не хочу возвращаться. Так лучше.
Ужинаем под мамины попеременные причитания и наставления. Точнее, она ужинает, а я ковыряюсь в тарелке.
Мёртвым не нужна еда.
Перед глазами мелькает вчерашний «ужин», и я крепко зажмуриваюсь и топлю это воспоминание под слоем цемента.
Нельзя.
Мама продолжает бесконечно болтать. Вроде и слышу, что она говорит, но ничего не понимаю. В монологе постоянно мелькают слова: папа, инфаркт, лечение, спокойствие, контора, Кирилл, свадьба.
Пульсация в голове начинает нарастать, грозясь взорвать мне череп изнутри. Молча поднимаюсь из-за стола и ковыляю в сторону лестницы.
– Ты куда? – тут же встрепенулась родительница.
– Плохо себя чувствую. – дальнейших объяснений не даю и продолжаю движение.
Только отрицательно качаю головой, когда она опять предлагает вызвать доктора.
Лестницу преодолеваю очень долго, потому что ноги заплетаются, и я то и дело спотыкаюсь. Даже не стараюсь хвататься за перила.
Может, если расшибу голову, то удастся выбросить оттуда Артёма?
Когда оказываюсь наверху, жалею, что разбитыми оказываются только колени. Закрываю дверь и, несмотря на озноб, иду к окну, распахивая его шире. Вечерний воздух врывается в комнату вместе с первыми дождевыми каплями. Перегибаюсь через подоконник и подставляю им лицо.
Мобильный звонит снова и снова. Сообщения сыплются одно за другим. А я вылезаю по пояс в окно и скрываю тяжёлые слёзы за каплями дождя. Мне не надо смотреть на экран, чтобы знать, кто звонит. Это не Вика. Уверена, что это Северов, но не могу себя заставить ответить.
Что я ему скажу? Как объясню? Как расстаться?
Сегодня впервые за два года я пропустила занятия в академии. Впереди выходные. Надеюсь, их я переживу.
А дальше? Бросить учёбу, только чтобы не говорить с Артёмом? Для того, чтобы не умирать каждый раз, как увижу его? Не сгорать в агонии от невозможности коснуться?
Если я скажу правду, то он не отпустит. Знаю, что не даст уйти. Он обещал. И сдержит данное слово. А я не смогу его оставить.
И что потом? Убить папу? Или выйти замуж за Кира и вечно мучать и себя, и Тёму? Что мне делать?
Уж лучше пускай ненавидит меня. Я не стану отвечать на звонки. Не буду читать SMS. А потом… Потом, в понедельник, приеду на учёбу и разобью сразу два сердца. Так будет лучше. Так правильно.
Весь оставшийся вечер и часть ночи сижу на подоконнике у раскрытого окна под дождём и ветром. С волос капает вода. Щёки стянуло от соли. Халат промок насквозь и тяжело давит на плечи.
А может это чувство вины?
Меня ощутимо колотит, но я продолжаю сидеть в надежде, что умру от пневмонии или другой страшной болезни, вызванной переохлаждением. Пальцы скрючивает от холода. Вся кожа покрывается неприятными мурашками. Зубы бесконечно стучат, но я не замечаю этого.
Не снаружи холодно. Внутри.
По дороге проезжает очередная машина, но я даже не стараюсь рассмотреть её. Глаза заволокло туманом.
Как жить со всем этим? Как справиться?
– Настя! – раздаётся снизу родной до дрожи голос, и всё тело прошибает током, когда опускаю взгляд и вижу силуэт Артёма, расплывающийся в пелене дождя и неровного света.
Даже не пытаюсь ничего сказать или сделать. Сижу и поедаю его глазами. Просто смотрю на самого близкого и любимого человека в своей жизни. Который скоро исчезнет из неё навсегда.
– Возьми трубку, Настя! – кричит Север, маяча телефоном. – Поговори со мной, малыш! Что случилось?! Что происходит?!
Его голос смазывается за шумом разбивающихся капель, но я слышу каждое слово. Позволяю себе всего один натужный вдох. Один тяжёлый взгляд. Один тихий всхлип. Впитываю его образ. А потом спрыгиваю с подоконника и закрываю окно.
Потому что так, сука, правильно!
