Настя Мирная
Моя идеальная
Глава 1
Не убила тогда? Убивает сейчас.
Прохожу мимо неё, глядя прямо перед собой. Нельзя смотреть на неё.
Нельзя!
В последний момент скашиваю взгляд в сторону и захлёбываюсь собственной кровью, когда замечаю её потухший взгляд и чёрные круги под глазами.
Нельзя!
Иду в обратном направлении, ускоряя шаги. Не оставляю себе шанса обернуться. Когда пятно света от фар остаётся далеко позади, шумно выдыхаю.
И какого хрена сейчас произошло? Что Миронова здесь делает?
На шею бросилась, как будто мы пару дней не виделись, и она скучала.
Блядь, я тоже. Каждую грёбаную секунду тоска изнутри жрала.
Сквозь шум дождя и вой ветра слышу топот ног, но шаг не сбавляю.
– Артём! – вопит сзади, но я упорно продолжаю идти.
Нельзя…
– Артём, подожди! – опять доносится такой знакомый голос.
Не реагирую. Если остановлюсь, то сдохну на месте без единого шанса на воскрешение.
Ну почему сейчас? Когда я только решил жить дальше? Почему не вчера? Когда я готов был жизнь положить, лишь бы она рядом была?
За собственными раздирающими мыслями едва улавливаю посторонние звуки. Топот. Глухой удар. Всплеск воды.
– Тёма, пожалуйста!
– Блядь! – торможу так резко, словно кто-то поводок на себя натянул, когда слышу слёзы и мольбу в её крике.
Она и натянула. Всегда, сука, держит.
Стою, всматриваясь в густую темноту, но вижу только её лицо.
Сука! Да что за херня? Почему я не продолжаю двигаться? Какого хера застыл на месте? Надо просто продолжать идти. Или даже бежать. Знаю, что она не догонит.
Стою и молчу, продолжая сканировать тёмную улицу. Шумно дышу, с трудом вынуждая лёгкие продолжать функционировать.
Настя тоже ничего не говорит. И не приближается. По крайней мере, шагов я не слышу.
А что, если с ней что-то случилось? Вдруг голову разбила или ещё что? В этом непроглядном мраке и чёрт ногу сломит.
Нельзя!
Делаю шаг и…
– Иди домой, Настя! – рычу, перекрывая завывающий ветер и дробящиеся об асфальт капли.
Тишина… Долгая…
Напрягаюсь до предела. Все мышцы на грани. Мотор на разрыве.
Надо просто уйти и жить дальше. Меня не должно волновать, что с ней может произойти. Пускай женишок о ней и заботится.
Блядь!
Сжимаю едва сросшиеся пальцы в кулаки. Скриплю зубами.
Нельзя! Нельзя, блядь!
– А у меня больше нет дома! – долетает до меня её крик. И столько отчаяния в нём, что на стену впору лезть. – Ничего у меня больше нет! Ни дома! Ни семьи! Ни денег! Ничего не осталось! Даже телефона нет! Только машина и одежда, что на мне! И ничего больше! Слышишь меня, Артём?! Без тебя у меня ничего не осталось!
Слышу. И слёзы в её дрожащем голосе слышу.
Вот только какого хрена всё это значит? Какого хуя произошло? И что за херня творится сейчас?
Не позволяю себе подойти к ней. Даже обернуться, сука, не позволяю. Тяну броню, пока давить не начинает. Надо как-то выживать. Просто пройти через это.
Просто? Ни черта это не просто.
– Значит, к женишку своему топай! Он всегда примет! Даже после измены не отказался!
Делаю больно нам обоим.
Знаю, что и ей тоже.
Всё ещё глаза её помню, когда сказал, что ненавижу. Это самое ужасное, что мне приходилось видеть в своей жизни. Даже не смотря на собственный разлетевшийся в дребезги мир, простить себя не мог, что сказал ей это. Был уверен, что видел боль в её взгляде до того момента. Как же я ошибался. Это была только вершина айсберга. А потом я окунулся в настоящий океан, который в её зрачках бушевал.
– И жениха у меня больше нет! Сказала же, что мне некуда идти! Ничего не осталось! Никого у меня больше нет!
Сердце разрывается от натуги. Грудную клетку распирает так, что она разорваться готова. Перестаю дышать, когда задаю очередной вопрос, всё так же стоя к ней спиной:
– И куда же он подевался? Неужели бросил, когда запалил, как ты с очередным студентом в лю… – нет, даже произнести не могу. – В чувства играешь?
Сзади раздаётся истеричный смех, играя на моих из без того воспалённых до грани нервах. Те её слова слишком сильно зацепили, хотя и не поверил в них.
– Я ушла от него! Разорвала помолвку! И из дома тоже! Потому что… – самая долгая и тяжёлая пауза в моей жизни. – Потому что я люблю тебя, Артём! Тебя люблю! Слышишь? Всегда любила! И сейчас люблю! И чтобы ни случилось, не перестану любить!
Секунда на вдох. Вся жизнь на выдохе. Снова.
Поворот на сто восемьдесят градусов.
В плотной черноте ночи и пелене дождя различаю только смазанное светлое пятно её волос и футболки. Иду на свет. Точнее бегу. Врезаюсь в неё, не рассчитав скорость. Миронова отлетает назад, но я тут же ловлю её за руки. Не позволяю упасть.
Никогда больше не позволю…
Не то что глаза, черты лица рассмотреть не удаётся.
Даже её призрак в моей квартире определялся чётче. Единственное доказательство, что это не фантом – дрожащие ледяные запястья в моих пальцах.
– Скажи ещё раз!
Но она молчит.
Блядь, я должен увидеть её лицо. Понять, что творится. По глазам прочесть.
– Повтори это, Настя! Скажи снова! Скажи, блядь! – ору, вцепляясь руками в её плечи, и сжимаю до боли. Вдавливаю пальцы, оставляя синяки. Намеренно это делаю. Потому что самого, сука, в очередной раз растаскивает. Раздирает. Рвёт на части. Она коротко вскрикивает. Слегка ослабляю хватку. – Повтори это слово! Не молчи, блядь!
Её ладони мнут и сжимают шелестящую ткань моей куртки, а потом отпускают и медленно ползут вниз.
Не позволяю. Хватаю и прикладываю туда, где колотится взбеленившееся сердце.
– Скажи, малыш. Прошу, повтори это снова. – голос срывается.
Сам себе обещал, что больше никаких нежностей. Вообще ни с кем. Но ведь это ОНА… С ней по-другому не выходит.
– Я люблю тебя, Артём! – кричит мне в морду. Всё ещё ни черта не могу разглядеть, но чувствую её дыхание на подбородке и вибрацию на горле. – Люблю! Люблю! Люблю! Буду повторять, сколько надо, чтобы ты понял! Чтобы услышал! Я люблю тебя, Северов! С первой встречи! С первого взгляда и слова люблю! И до последнего вдоха любить буду!
И…
Вся моя броня осыпается с оглушающим звоном.
Кладу руки на её холодные щёки, давлю на шею, вынуждая поднять голову. На ощупь нахожу губы.
Блядь, они такие же сладкие, как и раньше. И запах тот же. Даже дождь не в силах его смыть.
Целую. Не набрасываюсь, а едва касаюсь одними губами и языком. В рот не проталкиваюсь. Скольжу по мягкой податливой плоти. Облизываю. Втягиваю в себя.
И, сука, воскресаю.
Со всей тоской целую. Всю боль вкладываю. И её ощущаю.
На ментальном уровне разделяем.
Чувствую горьковато-солоноватый вкус слёз и надеюсь, что не моих. Никогда не ревел, как бы погано не было. Даже в детстве всегда держался. Но моя девочка всё из меня выдернула.
Моя же? Всё ещё моя?
– Скажи ещё раз. – хриплю, обжигая её дыханием.
Вместе сгораем. Телом чувствую, как её колотит. Меня не меньше.
– Я люблю тебя, Тёма. – шепчет, но громче внезапно прокатившегося грома её слова звучат.
Вспышка молнии, разрезающая чёрное небо, позволяет, наконец, увидеть родное до одури лицо. И пусть всего на одно грёбанное мгновение, но сейчас мне и этого хватает.
Вот теперь я срываюсь. Набрасываюсь на неё, как изголодавшийся зверь. Не даю времени на сопротивление. Врываюсь внутрь. Проталкиваю язык так глубоко, как позволяет физиология. Никогда раньше так с ней не делал. Сейчас хочу. До дна хочу достать. До самого сердца.
Она любит! Меня любит!
Я и до этого знал, но услышать эти слова от моей маленькой девочки… Это взрыв. Треск молний. Взлёт и падение. Больше, чем космос.
Настя отвечает без раздумий на мою дикость. С неменьшим рвением всасывает в себя. Царапает и прикусывает. Оба стонем, когда то же самое с ней проделываю. Отпускаю наконец лицо и кладу руки на спину. Прижимаю во всех возможных точках, не позволяя даже воздуху пробраться между нами. Втискиваю в себя настолько крепко, что самому больно.
Но похую сейчас.
И ей тоже.
Сама обнимает. Настолько знакомо в волосах пальцами путается, пробираясь ледяными трясущимися руками под капюшон, что мандраж хватает.
Ни на секунду не отпускаю. Крепче жму.
Кажется, даже кислород нам сейчас не нужен. Друг другом дышим.
Вожу ладонями по её спине, рёбрам, рукам. Ниже не спускаюсь.
Не до этого сейчас. Хотя член оживает от одного её присутствия. Забиваю. Не время.
Её дрожь усиливается, когда под мокрую ткань футболки пробираюсь. Хочу тепло её кожи тактильно ощутить. Самого коноёбит, как от озноба, но холода всё ещё не ощущаю. Только какую-то охуенно-мощную волну эйфории. Счастьем топит, когда очередной стон из её горла вырываю.
Моя девочка! Моя! Моя, блядь! И ничья больше! Никогда не отпущу! Никому не отдам!
– Моя! – рычу ей в рот и чувствую вибрацию её тихого смеха на своих губах.
– Всегда была, Тёма. И всегда буду. Теперь только твоя. Прости меня.
Напрягаюсь конкретно так. Нет, я до сих пор помню всё, что она мне сделала. Все слова, что сказала. Всю боль, что причинила. Конечно, помню. Ничего не забыл. И вряд ли смогу. Всё ещё остаётся до хуя вопросов, на которые не получил ответы. И больно до сих пор. Но сейчас глушу всё, что изнутри раздирает.
Что бы ни было завтра, этот миг я заберу себе. Даже если придётся сдохнуть. Не хочу сейчас об этом говорить. Даже думать не хочу. Возможно, я и сбегаю от проблемы, но в данный момент я не готов протаскивать себя через это. Время надо всё обдумать и проанализировать.
Опять целую. Жёстко. Зло. Стискиваю сильнее. Ощущаю вкус её крови у себя во рту.
Не торможу. Похуй. Мне тоже больно.
Настя что-то мычит и упирается мне в грудь. Совсем слабо, но я отрываюсь от неё. И всё равно не отпускаю.
Один раз позволил ей вырваться, а потом двадцать три дня агонизировал без неё.
– Что случилось, Насть? – с трудом выдавливаю несколько слов.
В глотке сжимается тугой узел. Если оттолкнёт снова? Если уже жалеет? Блядь, опять эти "если"!
– Всё нормально, Тём. Просто больно немного.
– Где? – хриплю, реально не понимая.
На всякий случай слегка ослабляю объятия, чтобы боли не причинять. Но готов в любой момент до сломанных костей сжать.
Миронова молча заводит руку за спину и хватает моё запястье. Я всё ещё ничего не вижу, но чувствую, как она тянет вверх и прикладывает пальцы с своей нижней губе.
Ощущаю нашу смешавшуюся слюну и, возможно, кровь.
Блядь, кто-нибудь, врубите свет. Я должен её увидеть.
Выдыхаю. Тяну новую порцию кислорода вместе с её запахом. Обвожу пальцем её губы. Не сдержавшись, слегка давлю на нижнюю и проталкиваюсь внутрь. В момент, когда моя девочка осторожно проходится по нему кончиком языка, по позвоночнику пробегает электрический импульс, вызывая волну дрожи и желания.
Я не для этого к её губам прикоснулся. Совсем не для этого. Но в полном отупении коротко приказываю:
– Соси.
Блядь, да что я несу? Что вытворяю сейчас? Пиздец какой-то. Какого, мать вашу, хрена?!
Малышка слегка дёргается назад, но я быстро перевожу вторую руку на её затылок, не позволяя отстраниться, и сильнее давлю на челюсть.
– Пожалуйста… – скулю, заглядывая туда, где, по моему мнению, должны находиться глаза.
Она делает робкое движение, а потом глубже втягивает палец в рот, принимаясь его посасывать и облизывать.
Полный, сука, аут.
Сам не понимаю, как до этого дошло.
Три недели я подыхал. Сегодня решил начать жизнь сначала. Увидел бегущую ко мне Миронову, и всё полетело к чертям.
Она призналась, что любит меня. Наконец, блядь. Ушла из дома. От зализыша. А теперь мы стоим под проливным дождём и ревущим ветром. У неё во рту мой палец, который она сосёт. А я думаю только о том, чтобы заменить его членом.
Обо всём на хрен забыл. Тупая похоть одолела. Как зеленоглазой ведьме это удаётся? Напрочь отрубать во мне всё. Я даже обо всех дерьмовых днях без неё забыл. И о том, что ей больно. И мне тоже.
Блядь!
Резко выдёргиваю палец и отлетаю на шаг. Молния опять рассекает ночь, и я успеваю увидеть ошарашенное бледное лицо. Перепуганные глаза и дрожащие синие губы. Доля секунды, и я снова прижимаю девушку к себе. Теперь уже сосредотачиваюсь совсем на другом. Веду по её голым рукам. По трясущемуся телу.
Она просто ледяная. И коноёбит её знатно. Особенно учитывая посиневшие от холода губы.
Заебись, блядь! И где мои мозги?
На дворе конец сентября, а она стоит в одной футболке и штанах, промокшая, я уверен, до костей. Ночью, под ледяным дождём и ревущим ветром. Несмотря ни на что, меня топят переживания за неё. И пусть она меня через все девять кругов Ада протащила. Не могу не заботиться о ней.
Срываю с себя куртку и стягиваю через голову толстовку. Холод тут же касается моей разгорячённой кожи.
Похер. Не до этого сейчас.
Хватаю её футболку и тащу вверх.
– Что ты делаешь, Артём? Ты же не собираешься прямо здесь?..
– Вообще-то идея так себе. – улыбаюсь впервые за последние три недели. Ну вот точно блондинка. Реально, что ли подумала, что я собираюсь с ней сейчас сексом заниматься? – Ты промёрзла насквозь.
Напяливаю на неё свою толстовку, которая висит на её хрупком теле мешком, и накидываю сверху плащёвку. Дёргаю молнию вверх до самого подбородка и набрасываю на волосы капюшон. Может, от воды её это уже и не спасёт, но хоть немного согреет.
– Зачем, Тём? – пищит, оглядывая сначала себя, а потом и мою мгновенно промокшую футболку.
– Так надо, маленькая. – отбиваю и, подхватывая на руки, уверенным шагом направляюсь к кругу света, который создают фары её машины.
Глава 2
И снова на "до" и "после"
Опускаю Настю на пассажирское сидение, а сам занимаю место водителя. Не заглушенный двигатель тихо урчит под капотом, создавая лёгкие вибрации.
А может это мы с моей девочкой так дрожим?
Включаю печку на максимум.
Нас всё ещё окутывает тьма. Только отражение фар на мокром асфальте и неоновая подсветка на приборной панели создают рассеянное свечение внутри салона.
Клацаю кнопку на потолке и щурюсь от яркого света. Я уже давно свыкся с темнотой, поэтому глаза режет ощутимо. Едва привыкаю, смотрю на свою девочку.
Она сидит, опустив голову вниз, и перебирает кончиками пальцев, они единственное, что виднеется из длинных рукавов, край моей толстовки.
В моей одежде. Снова… Моя…
– Насть. – зову, привлекая внимание.
Но она всё так же продолжает изучать ткань. Словно вместе с теменью из неё решимость ушла. Как если бы думала, что пока не видит, то это не по-настоящему, а теперь пришлось столкнуться с реальностью. Её руки, как и всё остальное тело, не просто дрожат, её пиздец как трусит.
Поддеваю пальцами её подбородок и поворачиваю лицо на себя. Она старается увернуться, но не позволяю. Кладу вторую руку на щёку, а потом убираю за ухо слипшиеся мокрые волосы. Глажу большим пальцем скулу, пока не расслабляется.
– Посмотри на меня, малыш. – хриплю, голос так и не вернулся в норму после двух суток звериных воплей.
Видимо, теперь это и есть моя норма.
И она смотрит. Тысяча вольт, и я взрываюсь. А потом по кускам стягиваюсь обратно в нечто целое, живое и более сильное и уверенное, нежели раньше.
Из её глаз бесконтрольно текут слёзы, скатываясь по щекам и посиневшим вздрагивающим губам.
– Настя… – блядь, какого хера так сложно говорить? – Почему ты плачешь?
– Я боюсь. – отбивает дрожащим голосом.
– Чего ты боишься, маленькая?
Да, я не забыл, что обещал все эти словечки из лексикона удалить, но с ней не выходит.
– Того, что всё это окажется не по-настоящему. Что это всего лишь сон. А когда проснусь, то снова окажусь дома. И тебя не будет рядом. В моей жизни опять не будет. – сиплый голос срывается, и она начинает рыдать.
Даже сейчас слышу, что и её интонации изменились. Голос стал более хриплым, но сильным. Из него исчезла та самая писклявость, которая всегда меня бесила. Не в ней, нет. Но во всех остальных.
Прижимаю к себе и так же как и раньше просто глажу по спине и волосам. А сам, сука, дышу. Тяжело и громко.
Ей дышу.
– Всё хорошо, родная. – да, всё ещё родная. – Это не сон. Это всё взаправду. Я здесь. И ты тоже. И я больше никогда тебя не отпущу.
– Никогда? – поднимает заплаканную мордаху, а меня на части раздирает, когда замечаю след от зубов на нижней губе.
Какого хрена? Я, конечно, та ещё сволочь, но этого не делал. Не до такой степени отупел от её близости.
Давлю все мысли и вопросы, связанные с отметиной, потому что должен дать ответ. Когда она так смотрит, невозможно молчать.
– Никогда-никогда.
– Обещаешь?
Дааа бля! Уже пообещал один раз и не сдержал. Поэтому отрезаю:
– Не просто обещаю, малыш. Клянусь.
Так знакомо утыкается носом мне в шею. Её горячее неровное дыхание растекается волнами по моему телу, согревая изнутри. Обнимает, прижимаясь ближе. И я обнимаю. Дико и жадно напитываюсь её запахом и теплом.
Ещё долгое время мы так и сидим, обнявшись и не говоря ни слова. И без того достаточно уже сказано. В том числе и лишнего.
Все неприятные мысли отметаю сразу. На них ещё будет время. И на откровенные разговоры тоже. Главное, что Настя снова со мной. Завтра я выясню, почему она тогда так поступила. Узнаю причину ухода из дома и разрыва с этим хладнокровным ублюдком. Завтра я позволю себе вспомнить, как тяжело и больно было все эти дни. Но это всё завтра.
Сегодня я просто буду радоваться тому, что моя идеальная девочка всё ещё принадлежит мне. Наслаждаться тем, что она снова рядом. Её лёгкими касаниями и осторожными поглаживаниями. Её срывающимися вдохами и глухими выдохами. И её томными, снова ставшими робкими и несмелыми поцелуями.
Кстати, о них. Сколько времени прошло с прошлого? Слишком много. Мне нужна доза.
Отодвигаюсь назад и тут же нахожу её губы. Легко и нежно, мягко и осторожно, ласково и с дрожью целую. Кажется, целая вечность проходит, а я всё ещё не могу от неё оторваться.
И да, я всё ещё люблю её. Вот только сказать об этом ещё сложнее, чем раньше.
– Скажи. – бубню ей в рот и сам не даю ответить.
Опять нападаю на её губы.
Они больше не синие, но всё ещё дрожат. Так же, как всё тело Мироновой. Как и моё, когда снова ощущаю её руки под своей футболкой.
– Я люблю тебя, Тёма. – шепчет, разрывая контакт всего на долю секунды.
А потом снова сплетаемся.
Сжимаю крепче. Целую жёстче. Ничего не могу с этим поделать. Эти слова дают такой заряд, что мне просто необходимо выплеснуть энергию.
Я тебя, девочка моя. Я тебя… – говорю мысленно, потому что даже это сейчас тяжело произнести.
И снова ощущаю металлический привкус. Сбавляю напор. Прохожусь языком по внутренней стороне нижней губы и нащупываю несколько глубоких ран. Отрываюсь и всматриваюсь в её лицо. Веду пальцем по неровному, но весьма заметному следу от укуса. Настя кривится и отводит голову в сторону.
Укус совсем свежий.
– Больно? – шиплю, вынуждая смотреть на меня.
– Немного. Ничего страшного. Пройдёт.
– Это же не я сделал?
Блядь, знаю, что не я, но всё же… После того сумасшествия, когда мне башню сорвало и я ей палец в рот засунул… Короче, я должен быть уверен.
– Нет, Тём. – и ничего больше не добавляет.
Почему? Ладно, зайду с другой стороны.
– Я сделал тебе больно?
– Не сейчас. – глухо вдыхает, высоко поднимая грудную клетку. – Но я сама виновата. Я это заслужила.
Пиздец. Нет, нет, нет! Не готов пока это из могилы вытягивать!
– Кто это сделал?! – грозно рычу, но вразрез с интонациями мягко обвожу рану пальцами. – Откуда это, Насть? – добавляю уже тише.
Выпотрошу любую суку, которая мою девочку обидеть посмела. Но одна хреновая мысль в голову всё же долбится: Должанский или кто-то другой? Она была с кем-то ещё? Или в пылу страсти женишок грызанул?
Ревность даже кости плавит и прожигает кожу, застилая глаза красной тряпкой.
– Пожалуйста, Артём, не надо. Я просто хочу об этом забыть и всё.
И она отводит взгляд.
Да твою же мать!
– Кто это сделал, Настя?! – выбиваю сквозь стиснутые зубы. – Уёбок этот? Или ещё кто?
– Хватит, Артём! Я же сказала, что не хочу об этом вспоминать! Это всё осталось там, где ему и место!
– И где же?
– В прошлом! Ни Должанского, ни родителей больше нет в моей жизни! Я не стану вспоминать всё, что они сделали.
– А то, что ты сделала, Настя, тоже? Забудешь, как выбрала его? Как заставила меня два дня загибаться от неизвестности? Как вышвырнула из своей жизни, как использованный гандон, тоже забудешь?
Не собирался я этого всего говорить, но её упрямство вырвало из меня всё, что накипело. Вижу новые слёзы на её лице.
Блядь, да сколько реветь можно?!
И бесит, и желание обнять и успокоить одновременно вызывает.
Сжимаю кулаки. Стискиваю челюсти. Опускаю веки и вентилирую воздух.
Не туда меня занесло. Совсем не туда. Жду, что ударит. Что опять разревётся. Начнёт оправдываться. Чего угодно жду.
Но на то она и моя девочка, чтобы с ног на голову всё переворачивать. Умеет удивлять.
– Открой глаза, Артём.
Вот этого я точно не ожидал. Всегда такая мягкая и нежная. Скромная и нерешительная. Пусть и гордая, но стеснительная Настя не просто говорит, а требует с такой сталью в голосе, что я подчиняюсь и смотрю на неё. Солёные капли срываются с ресниц, что вообще никак не соответствует выражению её лица. В глазах решимость и даже злость. Крылья носа раздуваются от активной работы лёгких. Зубы плотно сжаты.
– Думаешь, я могу это забыть? – выплёвывает металлическим голосом с жёсткими интонациями. – Всё, что наговорила тебе? Всё, что сделала? Думаешь, смогу стереть из памяти твой взгляд, когда уезжала с Должанским? Ты правда считаешь, что это можно забыть? Что можно выбросить из головы любимого человека и ту боль, которую ему причинила? Я никогда не забывала! Каждый день ненавидела себя за это всё больше! Каждую минуту наказывала за всё, что тогда видела в твоих глазах! Каждую грёбанную секунду я подыхала от осознания, что сама всё разрушила. Каждое, блядь, мгновение существовала со всем этим дерьмом, в которое сама себя и окунула. Считаешь, что мне не больно?! Больно, Артём! Ещё как больно! Три недели я прожила в Аду! Хочешь наказать меня ещё больше?! Давай! Валяй! Мне уже ничего не страшно! Я всё выдержу! Все упрёки и всю твою ненависть! Я устала бояться и дрожать! Мне надоело прятаться! Не стану больше сбегать, чтобы зализывать раны! Жить с ними буду! Кровью истекать, но жить! – бьёт сжатым, разбитым в мясо кулаком в место укуса. – Так что давай, добивай меня! Всё равно на ноги встану и продолжу идти!
Замолкает и крепче сжимает челюсти.
Блядь, не думал, что у моей идеальной девочки могут играть желваки на скулах.
Слёзы всё так же текут, но она зло стирает их, размазывая по лицу кровь из раскуроченных костяшек. Хватаю её за руки и дёргаю на себя.
Глаза в глаза. Не просто сцепляемся: сверлим и простреливаем. В её глазах ярость и решимость. В моих бешенство и желание навсегда изгнать из неё эту боль.
– Откуда укус? – выдавливаю, продолжая крепко сжимать её запястья.
Блядь, они всегда такими тонкими были? И вообще, разве моя девочка была такой маленькой и худой?
Огромные чёрные круги под глазами. Впалые щёки. Заострившиеся скулы…
– Жених на память оставил, когда я его на хрен послала. – выплёвывает, всё так же не разжимая зубов.
– Я его разорву на кровавые лоскуты. – рычу с теми же оттенками эмоций, что и Миронова.
Мы оба топим злость, чтобы не сорваться и не вывалить разом больше, чем надо. Не выдержим. Никто из нас.
– Не надо, Артём, пожалуйста. Просто оставь всё как есть. – её голос смягчается, а руки безвольно повисают в моём захвате.
Чувствую, что она опять начинает дрожать.
– Ладно, потом поговорим об этом. – выдыхаю уже спокойнее. Расслабляюсь следом за ней и начинаю осторожно гладить вокруг разодранной кожи. – Что случилось с руками, Насть?
Не хочу даже представлять, что должно было произойти, чтобы до мяса кулаки изорвать. И как больно ей при этом было.
– Вика слышала, как декан говорил, что ты забираешь документы из академии. – закрывает глаза, но я успеваю заметить боль, мелькнувшую в них при этих словах. Выдыхает и продолжает. – Арипов подтвердил, что это из-за меня. И сказал, что я сердце тебе разбила.
– Сука, я ему язык вырву. Хули треплется, как баба на базаре?!
– Тём, благодаря ему я поняла, что натворила. И раньше понимала, но надеялась, что ты сможешь меня возненавидеть и жить дальше. – в интонациях всё ещё слышится сталь, хотя голос и звучит ровно, лишь иногда срываясь.
– И я хотел тебя ненавидеть. Хотел, но не смог. Так и не вышло. – хватаю её лицо и заглядываю прямо в душу.
Впускает. Впервые открывается по-настоящему. Никаких масок. В её зрачках бушует такая буря, что способна захлестнуть с головой и разорвать на части.
– Прости меня, Артём. Знаю, что очень перед тобой виновата. Не знаю, сможешь ли ты однажды это сделать, но я буду ждать, сколько придётся. Целую жизнь. Я люблю тебя, Тём.
Хочу ей ответить. Хочу… Но не могу. Не получается. Слова застревают в горле и никак, сука, не выходит их вытолкнуть. Поэтому просто прижимаю крепче и снова целую. Когда воздух кончается, повторяю вопрос:
– Что с твоими руками, маленькая?
– Колотила грушу, чтобы хоть как-то пережить мысль, что больше никогда тебя не увижу.
Блядь, даже не знаю, что больнее: её предательство или её слова?
– Почему без перчаток или хотя бы бинтов? – выдыхаю устало.
Сил не осталось даже на борьбу с самим собой.
– В своё оправдание могу сказать, что груша это заслужила. – и топит ту самую свою мозговъебательную улыбку с ямочками.
А я смеюсь. Впервые за много дней чувствуя себя живым.
– Поехали домой, малыш. – хриплю, утыкаясь своим лбом в её.
Ловлю каждый её выдох. М-да… Всё ещё маньячина.
– У меня больше нет дома, Тём.
– Я твой дом, Настя. Я. Твой. Дом.
