Настя Мирная
Моя идеальная
– Арипов?! – округляет глаза Настя и тянет вниз, сука, голубой шёлковый халат, который я сегодня ей купил.
– Миронова?! – выпучивает глазные яблоки друг. – Какого хуя, Север?! Ты что, блядь, творишь?! Что она здесь делает?! – орёт, поворачиваясь ко мне.
Моя малышка всё так же стоит в дверях в тряпке, которая даже треугольник ярко-синих, почти прозрачных трусов не прикрывает. Антон бомбит вопросами, бегая глазами с меня на неё и обратно. А потом делает то, из-за чего я срываюсь с места, хватаю его за грудки и подрываю со стула.
– Ещё раз станешь на неё пялиться, и я тебе глазницы в мозг впечатаю! – брызжу слюной в лицо приятеля.
Нихуя с собой поделать не могу. Я помешанный на этой девушке маньяк и конченный собственник. Даже смотреть на неё другим не позволю. А тем более лапать глазами. От ничем не прикрытых ног до виднеющейся в вырезе груди и покрытой моими засосами шеи.
– Отпусти, Север, блядь! Тормози на хер!
– Артём, успокойся! – моя девочка подлетает к нам и цепляется в мои пальцы в попытке их разжать. – Тёма, хватит! Прекрати!
– Настя, – рычу сквозь зубы и бросаю на неё короткий взгляд, но футболку Арипова всё же отпускаю, – переоденься. Сейчас же.
Она следит за моим взглядом, потом взвизгивает и молнией вылетает из кухни.
Блядь, вот и надо было ей этот халат прямо сейчас напялить? Да ещё и ужинать в таком виде явиться. Знает же, чем это закончится. Или намеренно меня дразнит?
Делаю несколько глубоких вдохов-выдохов, опустив веки. Душу в себе необоснованную ревность. Да, блядь, и сам знаю, что без причины сорвался. Тут любой глазеть бы на неё стал.
– Извини, Тоха. – выдыхаю и хлопаю его по плечу.
– Какого. Хрена. Здесь. Делает. Миронова? – отрезает каждое слово сквозь сжатые зубы.
– Живёт!
– В смысле, блядь, живёт?! Уже забыл, как она тебе сердце выдрала?! Она меньше чем через неделю замуж выходит! С Должанским её по очереди трахать будете или как?!
– Арипов, лучше заткнись сейчас, иначе я тебя на кровавые ошмётки раздеру. И ни слова об этом уёбке больше. – отбиваю с жёсткими холодными нотами. Знаю, что похлеще ора сейчас действует.
– Северов, ты совсем ебанулся, что ли? Ты чем вообще думаешь? После всего? – его голос тоже садится.
– Настя не выходит замуж. Мы вместе. Официально, блядь, пара, Тоха. И я всё помню: и как подыхал без неё, и как больно было. Но теперь всё иначе. Я люблю её.
– А она тебя, Тёмыч? Если это очередная игра?
– Не игра, Антон. – возвращается Миронова и подходит ко мне, переплетая наши пальцы. – Я люблю Артёма. Всегда любила. Он знает, почему я так поступила тогда. Но больше я никогда не сделаю больно любимому человеку. Кира я бросила. Из дома ушла. Возможно, даже отца этим убила, но мне всё равно. Я на всё готова ради Тёмы.
Опускает голову мне на плечо, а я тут же прижимаю к себе, пока кости хрустеть не начинают. Касаюсь губами виска и оставляю быстрый поцелуй. Поднимаю глаза на друга и жду приговора. Знаю ведь, каким он резким бывает. Уже шесть лет с ним как братья. Порвать любого друг за друга готовы.
– Ну вы пиздец, конечно. – прикладывает кулак ко рту и качает головой. – И ты простил её? – выплёвывает, кивая на мою девочку.
Крепче жму кулаки.
– Тоха, сказал же уже… – рычу, снова срываясь.
– Тём, – крепче стискивает мои пальцы любимая, – не заводись только.
Гоняю по лёгким кислород вместе с её запахом, сдерживая новый приток ярости.
– Простил, брат. Сорри за то, что тебе пришлось со мной всё это время дерьмо разгребать, но теперь всё заебись. Мы любим друг друга и в любом случае вместе будем. Можешь считать меня безвольным слабаком или даже трусом. Но либо продолжай кентоваться с таким, либо уходи.
– Артём! – кричит Настя и поворачивается к Арипову. – Антон, я знаю, что ты переживаешь за друга. И помню всё, что ты мне сказал тогда в коридоре. И о разбитом сердце, и о предательстве. Но клянусь, что жизнь положу, чтобы это исправить.
Приятель как-то странно напрягается, когда Миронова вспоминает об их разговоре. Не нравится мне это. Что он ей там наговорил?
– Блядь, ты точно мазохист, Север. – опять качает башкой и тянет лыбу. – Может, хоть покормишь тогда? Мне сегодня даже пожрать некогда было.
– Я на тебя не готовил. – отбиваю и сам улыбаюсь.
Малышка расслабляется в моих руках, и на её щеках появляются эти самые мозговъебательные ямочки. Даю себе волю и накрываю её рот губами. Обвожу языком и проталкиваюсь внутрь.
– Тёма. – пищит и бросает взгляд на ошарашенного Антона.
– Знаю, родная. Можешь ещё одну тарелку сообразить, пока мы покурим? – кладу ладони на её лицо и глажу пальцами.
– Ага, иди.
Ещё раз коротко целую и направляюсь в сторону балкона. Друг идёт следом. Подкуриваю и наслаждаюсь, когда горький дым оседает в лёгких.
– Бля, ты сейчас выглядишь так, будто год сигарет не видел.
– Заткнись, Тоха. Не до того было.
– Значит, реально простил её?
– Да, брат, простил.
– Ты не просто мазохист, а прям БДСМщик какой-то, Тёмыч.
– Возможно. Но без неё не могу. Теперь всё иначе будет.
– Не боишься снова на те же грабли наступать?
– Пока Настя со мной, я ничего не боюсь.
– Твои б слова, да Богу в уши.
– Уверен, что он их слышит.
Глава 9
Мы вместе, и пусть весь мир подождёт
Едва расправляемся с едой, перетаскиваю Настю к себе на колени и вжимаюсь носом в шею, шумно гоняя воздух. Вроде и рядом постоянно, но мне этого мало. Прохожусь губами вверх и оставляю мокрый след за ушком. Она покрывается мурашками и начинает дрожать, когда дую на это место.
– Может, харе обжиматься уже? – врывается в расплывающиеся от близости моей девочки мозги Тохин голос.
Девушка дёргается в попытке сползти с меня, но не позволяю ей этого. Фиксирую крепче и усаживаю так, чтобы моя эрекция вжималась ей между ягодиц.
– Артём, пожалуйста… – сипло выдыхает и делает ещё одну попытку вернуться на своё место.
Её лицо заливается краской, а за рёбрами лупит так, что по моей грудной клетке вибрирует.
– Не пущу! – рычу и прикусываю мочку.
– Бля, Север, серьёзно! Вы тут не одни вообще-то!
– Ты, если чё, сам припёрся. Вот и наслаждайся.
Ржу, но всё же позволяю любимой занять соседний стул. Она опускает голову и прячется за волосами. Так знакомо, что в груди щемить начинает.
Миронова кладёт руку мне на колено и медленно ползёт вверх, пока не касается подушечками пальцев перекачанного кровью члена. Рычу и сам сжимаю её пальцы на стволе.
– Эй, блядь! Ребят, я, если что, порнуху смотреть предпочитаю в одиночестве. Так-то не любитель на людях дрочить.
– Тоха, блядь! – рублю предупреждающе.
Нашёл, о чём при моей девушке говорить.
Смотрю на Настю. Она всё так же сидит с опущенной головой, а плечи как-то странно вздрагивают. Плачет, что ли? Дёргаю на себя и заглядываю в лицо.
– Что случилось, малыш?
И тут она начинает хохотать. Смеётся так, что за живот хватается и едва со стула не сваливается.
Какого хрена? Что её так рассмешило? Вроде не пила.
– Ты чего смеёшься, Насть? – сиплю, когда немного успокаивается.
– Ничего… – новый приступ смеха. – Просто… Ахаха… Представила эту… Ахаха… Картину.
– Какую, на хрен, картину?
– То, что Антон… Ахаха… Ну ты извращенец, Арипов. – опять смех. – Если тебя заводит, как люди за руки держатся, то я тебе точно не завидую. Ахаха.
Как только доходит, как Миронова только что выкрутилась из этой пикантной ситуации, смотрю на друга и тоже разражаюсь ржачем. Его вытянутое от удивления лицо и выпученные глаза то ещё зрелище. Редко его можно так подъебать, но Насте удалось.
– В смысле, блядь, за руки держались?! – хрипит и подаётся вперёд, заглядывая через стол.
– В прямом, Тох! В прямом!
Продолжаю угорать и нахожу под столом Настину руку. Переплетаю пальцы и тяну вверх, показывая приятелю, чем мы там занимались.
– Ты же не думал, что… Ахаха… Блядь, я сейчас сдохну… Ахаха… Что наша идеальная девочка будет мне член под столом наяривать? Ты сколько лет её знаешь, а, Тох? – выдавливаю этот монолог и опять смеюсь.
Малышка тоже несмотря на то, что залилась краской, едва услышала, как я выдал истину. Крепче сжимаю её руку.
– Антон, ты правда подумал, что мы? Фу, Арипов! Как не стыдно?! Ахахаха! – продолжает троллить моя девочка. – Я была о тебе лучшего мнения!
– Да пошли вы оба! – бубнит и дует губы Антон.
А мы всё продолжаем хохотать и подкалывать его. Через какое-то время и от него начинаются сыпаться подъёбы в мою сторону. Отбиваем их вместе с любимой и снова смеёмся, когда друг бурчит:
– Блядь, Север, тебя я ещё вытянуть могу, но против двоих не попру.
Должен отдать ему должное, но Настю он не цепляет и ни одного херового слова в её сторону не отпускает даже на эмоциях.
Расслабленно выдыхаю, когда понимаю, что он её принял. Не то что его мнение может что-то изменить, но оно мне не по херу. Не хотелось бы, чтобы лучший друг и любимая девушка были в контрах.
– Тоха, может, в следующий раз с Заболоцкой к нам приедете? – бросаю вопрос, когда смех стихает и дыхание немного выравнивается.
– А почему ты у него об этом спрашиваешь? Вика вроде как моя подруга. – сразу вскидывается Миронова.
– Ну они же типа встречаются.
– Север!
– Что? В смысле встречаются?
Раздаётся сразу с двух сторон. Сначала смотрю на свою девочку.
– А ты не знала?
– Нет, не знала! Эта засранка ни словом не обмолвилась! – рычит и выскакивает из-за стола.
– Ты куда? – хватаю за запястье.
– Сейчас вернусь.
– Куда ты, Насть?
Блядь, да что за херня со мной творится? Ни на минуту её отпустить не могу. Пора бы уже вырубать режим маньяка и привыкать, что она никуда не уйдёт от меня.
– В туалет, Тём. Можно? А потом позвоню "подруге" и выну из неё душу!
Разжимаю пальцы и слежу за девушкой, пока не слышу, как хлопает дверь туалета.
– Ты, Тёмыч, совсем на ней повернулся.
– Есть такое, сам в ахуе. Только молчи. – поднимаю руку, когда друг открывает рот. – Сам знаю, что как помешанный себя веду. Понимаю, что борщу, но после того, как потерял Настю, не могу отпустить больше. – обрубаю и перевожу взгляд на приятеля.
Он только качает головой и тащит лыбу.
– М-да, Север, кажись ты совсем потерян для мира. – переводит дыхание. – Нахуя ты ей о нас с Заболоцкой сказал? Вика специально молчала, чтобы твоей девушке херовее не сделать, когда она тебя кинула. Сам её логики не понимаю, но, сука, по всем углам прятались, чтобы Миронова не узнала.
– Значит, все твои слова о том, что Насте похую было – пиздёж? – рычу, сжимая кулаки.
– А что бы это изменило? Она свой выбор сделала и менять его не собиралась. Мы с Викой вас почти не обсуждали, но если бы она хоть словом обмолвилась, что Миронова от уёбка этого ушла, то я бы тебе сказал, брат. Видел же, как хуёво тебе было без неё. Уже тогда знал, что простишь её, если сама придёт. И простил ведь.
Игнорирую все его слова, иначе урою на хрен.
Если бы я знал, что моей идеальной девочке тоже плохо было, то взял бы себя в руки и второй раз прыгнул в пропасть, даже если после этого шансов на воскрешение не осталось бы.
– Что ты Насте наговорил в академке? – шиплю, опустив голову вниз, чтобы Арипов не увидел бешенства в моих глазах.
То, как он напрягся, когда она сказала, что помнит его слова… Нездоровая херня какая-то.
– Бля, Север, ну ты вспомнил! Не помню уже. Я на эмоциях был.
– Тоха, бля! Не выводи меня сейчас! Что ты ей наговорил?
– Да как есть сказал, что сердце тебе разъебала! – обивает и отводит взгляд.
Иногда этот говнюк бывает до хера упёртым.
– Уже за это тебя прикончить стоило бы! Что по поводу предательства?
– Да не помню я! Наверное, ляпнул, что предала тебя! Говорю же, контроль слетел.
– Арипов, сука, я видел, как ты напрягся, едва Насте стоило об этом заговорить! – рычу, стискивая зубы. – Или мне у неё об этом спросить?
– А разгребаться потом не заебёшься?! Я дочерта ей наговорил и да, блядь, лишнего!
Срывается со стула и опирается ладонями на стол. Делаю то же самое. Сверлим друг друга глазами.
– Чего? Именно? Лишнего? – рублю каждое слово.
– Он сказал, что я предала тебя так же, как и все остальные. Я ещё тогда не поняла, что это значит.
Миронова опять появляется бесшумно и будто, блядь, из-под земли вырастает. Стоит между нами и сканирует глазами то меня, то Антона. Срываюсь с места и впечатываю кулак в лицо друга. Но он успевает увернуться, поэтому задеваю только по касательной.
"Как и все остальные…"
Сука! Я это дерьмо даже из могилы не вытаскиваю, а он языком чешет кому не надо.
Заношу руку для второго удара.
– Хватит, Артём! Перестань! Успокойся, блядь! – рычит Настя стальным голосом и перехватывает мою руку, когда она уже почти соприкасается с Тохиным носом. – Тормози уже! Не хочешь говорить об этом, не надо! Я не стану лезть! Даже если раньше тебя уже предавала любимая девушка, меня это не касается! А если будешь бить всех, кто хоть словом о твоём прошлом обмолвится, то ничем хорошим это не закончится! Успокойся, Тём, пожалуйста. – добавляет уже мягче.
Несмотря на то, что ситуация сейчас ни хрена не смешная, всё равно тяну лыбу. Эта девушка никогда не перестанет меня удивлять. Любая другая уже наизнанку вывернула, лишь бы в душу влезть, но не моя идеальная девочка. Особенно после того, как я её пытал вопросами и вынуждал рассказывать то, что она не хотела, Настя всё равно не спрашивает.
– Тоха, я тебя потом пришибу! – отрезаю, поворачиваясь к малышке.
Сбрасываю её руку с локтя и обнимаю до боли. Обоим сейчас больно, знаю. Кладу ладони ей на щёки и смотрю в зелёные, сейчас горящие злостью глаза.
– Я никогда никого не любил до тебя, малыш. Только ты. Веришь мне?
– Тогда кто тебя предал, Артём? – шепчет, опуская ресницы.
Сжимаю челюсти до скрежета, и веки сами падают вниз. Дыхалку выровнять даже не пытаюсь.
– Я научу тебя жизни, зазнавшийся ублюдок – холодный, вызывающий озноб голос.
Удар.
Из губы вытекает горячая струйка.
Удар.
Глаза заливает красной пеленой
Удар. Удар.
Хруст костей.
Похуй. Держусь.
Удар. Удар.
Боль.
Справлюсь. Переживу.
Удар.
Ротовая полость заполняется родниковой водой, а потом я харкаюсь собственной кровью из пробитого сломанным ребром лёгкого.
Больно.
Должен пережить.
Очень больно.
Я не сдохну вот так.
Удар.
Заваливаюсь на бок и захлёбываюсь рвотой и кровью.
Удар.
Слишком больно.
Держись, Север. Ты должен справиться.
Удар.
Боль прорезает позвоночник. Тело немеет. Я, наконец, проваливаюсь в спасительную темноту.
Чувствую, как жжёт глаза за закрытыми веками. Даже сейчас ощущаю физическую боль. Силы покидают моё тело, и я повисаю на Насте, опустив голову ей на плечо.
Понимаю, каких усилий ей стоит держать мою обмякшую тушу. Её ладони с такой силой сжимают рёбра, что кажется, они снова хрустнут и пробьют лёгкие. Вот рту появляется металлический привкус крови.
– Артём, что случилось? Тём, ответь! Артём, пожалуйста, не пугай меня! Тёма! – врывается в затуманенную голову перепуганный голос моей девочки.
Тоха хватает меня сзади и куда-то тащит. Беру себя в руки. Засовываю это дерьмо туда, откуда оно вылезло. Не расклеюсь. Не сломаюсь. Тогда не сломался, а значит и сейчас справлюсь.
– Всё нормально, Тох.
Сбрасываю его руки, когда понимаю, что крепко стою на своих двоих. Подхожу к бледной, как смерть Насте. Её губы дрожат, а в глазах стоят слёзы.
Я должен быть для неё стеной и опорой. У неё никого, кроме меня нет. Я должен защищать свою малышку, а не тащить вместе с собой на дно. Однажды я с него уже поднялся и больше не упаду.
Опять хватаю за лицо и быстро целую. Прижимаю к себе.
– Всё хорошо, Насть. Всё в порядке. Не бойся, малыш. Ну всё, переставай трястись. – шепчу ей в шею, ласково пощипывая губами. – Посмотри на меня, девочка моя. Всё в норме. Я люблю тебя.
– Что это было, Артём? Что случилось?
– Просто не лезь в это, маленькая. Не надо воскрешать призраков. Не ныряй в эту выгребную яму под названием "прошлое Артёма Северова". Прошу, родная, не надо.
– Не буду. – качает головой и опускает ресницы. А когда открывает глаза, то меня на кровавые ошмётки рвёт. Такой страх и боль в её зрачках, что выть охота. – Точно, всё хорошо, Артём? Может, надо в больницу или…
– Только если в дурку, Насть. – смеюсь и снова целую, чтобы стереть из её глаз эти эмоции. Никогда не хочу их там больше видеть. – Выдыхай, любимая. Этого больше не повторится.
– Обещаешь?
– Обещаю!
Едва Тоха сваливает из хаты, облокачиваюсь спиной на дверь и медленно сползаю вниз. Подгибаю колени, свешиваю между них руки и опускаю голову. Даю себе всего минуту на слабость. Больше нельзя, иначе сдохну.
Настя гремит на кухне: убирает со стола. Посуду потом сам помою. Нет, я, конечно, не против, чтобы она этим занималась, но не сейчас.
Закрываю глаза и медленно, глубоко вдыхаю вязкий воздух. В ротовой полости давно забытый вкус отчаяния. Руки трусятся. Да и всего коноёбит, как в припадке. Выталкиваю переработанный кислород через нос. Мотор долбит за грудиной, отдаваясь резкой болью в тех самых сломанных рёбрах. Я давно перестал ощущать боль в треснувших костях. Тогда какого хрена сейчас?
Слышу приближающиеся шаги и тут же напрягаюсь, подскакивая на ноги, но моя девочка так и не появляется.
Глючит, что ли?
Делаю ещё несколько тяжёлых вдохов и иду к ней. Харе уже себя топить.
На кухне Мироновой нет.
– Блядь! – рычу, понимая, что для того, чтобы уйти в другую часть квартиры, она должна была пройти мимо коридора, а значит видела меня таким слабым и расклеенным.
Нельзя было ей это видеть. Я – её сила. Она – моя слабость.
Сука!
Закусываю слизистую и снова сгребаю пальцы в кулаки. Уверенной походкой направляюсь в спальню. Никогда больше не позволю любимой на это смотреть.
Замираю в дверях, когда в бледном свете луны замечаю её силуэт у открытого окна. Малышка вглядывается в темноту улицы. Волосы, сейчас кажущиеся жидким серебром, свободно спадают по спине и плечам. Босые ноги, на которых она подгибает пальцы. Руками обнимает себя за плечи, словно ей холодно. Даже не вздрагивает, когда обнимаю сзади и опускаю подбородок на плечо. В тишине комнаты раздаётся только наше рваное дыхание, шум возобновившегося дождя и завывание ветра. Сцепляю пальцы на её животе и утыкаюсь носом в шею.
– Прости меня, родная. Ты не должна была всего этого видеть. – бомблю хриплым шёпотом. – Извини, Насть. Я люблю тебя, моя идеальная девочка.
Она ничего не отвечает, но тактильно ощущаю не только её дрожь, но и напряжение. Знаю, что у неё вопросов до хуя и больше, но она продолжает молчать и кусать губы. Так ни одного и не задаёт, когда поворачивается и улыбается сквозь слёзы.
Только сейчас замечаю неровные мокрые дорожки. Глаза блестят от влаги. Затормозившиеся на подбородке капли, которые срываются и разбиваются о мои ноги. Каждую ловлю губами. Выпиваю её слёзы, продолжая обнимать с таким, сука, трепетом, что сам в ахере, что способен на это.
– Я люблю тебя, Настя. Люблю, родная. Люблю. – хриплю, покрывая жадными поцелуями всё её лицо: лоб, виски, скулы, щёки, сомкнутые веки, курносый носик, влажный от слёз подбородок и, наконец, дрожащие губы. – Люблю тебя, маленькая. Блядь, Насть, я больше никогда не поддамся слабости. Клянусь, любимая, что со всем справлюсь! За нас двоих сражаться буду, если у тебя не останется сил!
– Тёма, сними одежду. – шепчет, задевая мои губы.
Даже не анализирую эту ситуацию. На всё готов, лишь бы моя девочка не плакала. И похер, что она ничего не ответила. Да и что она может сказать?
Как бы мне ни хотелось сейчас уложить её на простыни и медленно и нежно заняться любовью, торможу этот порыв. Даю себе ещё одну ночь, чтобы подготовить любимую к первому разу, а завтра… Не могу больше ждать. Особенно учитывая то, что эта зеленоглазая откровенно провоцирует меня на действия. Буду действовать осторожно. Если оттолкнёт, то остановлюсь. Сам себе обещаю и в этот раз верю. Знаю, что не смогу сделать ей больно. Но это завтра, а сейчас…
Отступаю на шаг и стягиваю футболку через голову. Поддеваю резинку штанов и спускаю вниз. Смотрю на Настю.
– Всё сними, Тём. – шелестит и краснеет, но взгляд не отводит.
Подчиняюсь просьбе и скидываю боксеры. Сам ничего не предпринимаю, жду её действий. Моя девочка стаскивает свою футболку и шорты, оставаясь в нижнем белье, которое я ей не покупал.
– Нравится? – спрашивает и смотрит в глаза, а потом медленно крутится вокруг своей оси, позволяя рассмотреть со всех сторон. И опять глаза в глаза. Тысяча вольт. Куда крепче прошибает, чем раньше. – Как твои глаза…
– Очень, маленькая, нравится, но… – прикрываю веки и шумно тяну воздух. – И его сними.
Открываю глаза, когда слышу шелест ткани.
Настя заводит руки за спину и щёлкает застёжкой. Медленно спускает бретельки с плеч, придерживая лифон на груди, а потом позволяет ему упасть. Даже, сука, пошевелиться не могу, когда она, виляя бёдрами, охуеть как сексуально стаскивает с себя кружевные трусы. И мы стоим у открытого окна абсолютно, блядь, голые и тупо ласкаем друг друга взглядами. Не жрём и не лапаем, а именно, сука, ласкаем. Миллиметр за миллиметром. Разглядываю её лицо, горящие глаза, приоткрытые губы. Тонкую, покрытую засосами и лёгкими укусами шею. Хрупкие плечи. Тонкие, но такие сильные руки. Высокую заострённую грудь с торчащими и сморщенными от холода и возбуждения сосками. Плоский живот. Небольшой гладковыбритый треугольник между ног. Крутые бёдра и длинные стройные ноги.
Несмотря на то, что в одежде я её за последние сутки видел едва ли не меньше, чем в ней, всё равно, блядь, будто впервые смотрю. Моя идеальная во всех отношениях девочка делает два шага в мою сторону и обнимает за шею, прижимаясь голой кожей во всех возможных точках. По нервным окончаниям мечутся молнии.
Держись, Север!
Обжигает дрожащим дыханием мои губы, легко задевая своими. Путается пальцами в волосах.
– Никаких запретов, Артём? – выбивает хриплым шёпотом, проходясь языком по моим губам.
– Не сегодня, малыш… Сегодня я тебя не трону. Точнее, блядь, трону, но целку не собью. – хриплю срывающимся голосом.
Знаю, что не это сейчас сказать должен, но мой мозг взорван изнутри.
– Никакого осуждения?
Блядь! Блядь! Блядь! Вашу ж мать!
– Никакого, любимая.
Настя прижимается крепче, вставая на носочки, и целует так, сука, интимно, что по всему телу мурахи разбегаются, вгрызаясь в кожу, пока её колоть иголками не начинает.
Держись!
Она обводит кончиком языка контур губ и проскальзывает в рот. Встречаю её как самого желанного, блядь, гостя. Она гладит и ласкает. Обводит мой язык по кругу. Пробегается своим туда-сюда настолько глубоко, насколько может достать. Её ладошки спускаются, разминая шею. Переходят на плечи. Ползут ниже, слегка царапая грудную клетку. Проходятся по животу и накрывают член. Нет, она не сжимает ствол, а просто накрывает головку, обводя её кончиками пальцев, а я уже готов взорваться.
Держись, сука, Северов!
Сам руками по её телу шарю. Глажу спину и лопатки. Слегка сжимаю задницу, но держусь. Даю ей возможность вести. Никогда никому этого не позволял. Всегда главный.
Не сегодня. Не с ней.
Только на силе воли сейчас и выезжаю.
Моя девочка продолжает хозяйничать у меня во рту, то сплетаясь с моим языком, то просто оглаживая своим.
– Никаких, Тёма?
Бля, когда она перестанет об этом спрашивать? Я весь в запретах. Из последних, сука, держусь, чтобы не завалить её на кровать и не войти в неё одним быстрым рывком, разрывая все "нельзя".
– Для тебя никаких, родная. – хриплю и тут же давлюсь неконтролируемо вырабатываемой слюной, когда она проводит языком по подбородку и спускается ниже.
Раньше она никогда этого не делала. Своё тело отдавала под мои голодные ласки, но сама только руками касалась, а сейчас…
Пиздец, Север, держись! Контролируй! Нельзя! Фу, Северов!
Торможу сам себя, когда оставляет влажную дорожку на шее и дует, вызывая грёбанный мандраж во всех конечностях. Оставляет на горле лёгкий укус. Обжигает поцелуями ключицы и плечи. Касается губами грудины. По очереди обводит языком соски, слегка царапая зубами.
Блядь, я мужик, в конце концов, или как? Торчу от такой слабой ласки.
Настя оставляет мокрые следы вокруг каждого кубика пресса.
Я должен остановить её.
Касается губами головки.
Сейчас же!
Опускается на колени и втягивает в рот, обводя языком по кругу и лаская уздечку.
Хватит, Север!
Кладу руку ей на голову и собираю непослушные волосы.
– Пососи мне, малыш.
Она тут же напрягается и даже в темноте вижу, как краснеют её щёки.
– Я не умею… Если больно сделаю… Или неприятно… – пищит и отворачивает голову.
Держись, Север!
Делаю глубокий вдох и через сжатые зубы со свистом выпускаю воздух. Подхватываю её за локти и поднимаю вверх, пока лбами не сталкиваемся.
– Всё будет хорошо, родная. Если что-то сделаешь неправильно, я дам тебе знать.
Опускаю руку вниз и чувствую, что она не просто мокрая. Течёт так, что бёдра уже едва ли не до коленей в её соках. Блядь, совсем башню сорвало, раз я даже и думать забыл, насколько моя девочка легко заводится.
Беру её за руку и ложусь на кровать. Настя смотрит на меня ошарашенными глазами, когда выбиваю:
– Сядь на меня сверху. Повернись спиной. Давай, маленькая, не бойся.
Сам поворачиваю и вынуждаю перекинуть ногу через грудную клетку. Кожа сразу становится скользкой от её смазки.
Бля, держись!
– Опустись ниже и соси, любимая. Не бойся. Ничего, Насть, не бойся.
– Но тогда я… Господи, Тёма… Стыдно…
Вот вообще нихуя не стыдно, а очень даже охуенно.
Резко дёргаю её за бёдра, пока моя девочка не оказывается на локтях, утыкаясь губами в мой член. А её промежность на уровне моего лица. Оставляю быстрый поцелуй на сомкнутых складках.
– Артём, не надо! – визжит, стараясь подняться, но я крепко держу её за задницу. – Не смотри! Не делай так! Артём!
– Я уже всё видел, маленькая. И не только видел. – смеюсь и прохожусь языком по лепесткам.
Любимая стонет и сжимает простыни. Облизываю её бёдра, сменяя смазку слюной. Слегка прикусываю, а она вскрикивает. Блядь, член сейчас разорвёт к чертям, если она ничего не сделает.
– Соси, родная… – едва хриплю. – Как тогда с пальцами… Только зубы убери. – рычу, когда она медленно втягивает в рот головку и спускается ниже. Принимает глубже и тут же начинает давиться. – Не надо глубоко, Насть. Насколько сможешь. Руками помогай… И не стесняйся… Ничего не бойся…
Давлюсь стоном, когда упираюсь эрекцией в стенку её горла, а пальчики смыкаются на стволе, начиная движения.
Держаться!
Сосредотачиваюсь на её удовольствии. Глажу языком лепестки. Обвожу круговыми движениями клитор. Прикусываю основания бёдер. Проталкиваюсь языком так глубоко, как могу. Нарезаю внутри круги. Всё лицо мокрое от её соков. Стекает по щекам и капает с подбородка, но я, сука, как никогда счастлив. Вынимаю язык и проталкиваю сразу три пальца. Сегодня сделаю всё возможное, чтобы завтра ей не было больно. Больше всё равно не вывезу. Малышка вскрикивает, когда прикусываю жемчужину и до основания вгоняю в неё пальцы быстрыми резкими толчками.
– Не останавливайся, малыш… Тебе хорошо?
– Очень! – кричит и стонет, проходясь языком по всей длине ствола, а потом снова накрывая его губами. – А…тебе?
– Как никогда!
Хорошо? Да я, блядь, на грани.
На всякий случай запускаю руку в её волосы и наматываю на кулак. Понимаю же, что вряд ли моя девочка готова сперму глотать. Сменяю пальцы языком и щипаю клитор. Потом снова лижу, вбиваясь в её лоно пальцами, чувствуя, как растягиваются и поддаются под напором тугие стенки.
– Тёма! – простанывает моя любимая девочка и глубоко загоняет в свой горячий рот член, кончая.
Да, что за?..
С силой дёргаю её назад, возможно делаю слишком больно, но сейчас вообще соображать не способен. Выстреливаю сперму себе на живот и натуральным образом рычу. Настя вытягивает ноги и падает мне спиной на грудь, громко и тяжело дыша. Сам вентилирую воздух в каком-то нереальном ритме. Чувствую, как мотор в очередной раз дробит кости. И как с другой стороны колотится её сердце.
– Больно, любимая? – шепчу, проводя пальцами по голове.
– Можно было так и не дёргать. – бурчит, елозя по моему животу и размазывая сперму.
Никакой брезгливости между нами нет. С ней настолько легко и свободно, что я, кажется, способен летать, когда она рядом.
– Извини, родная. Сам не ожидал, что так борщну. – скольжу пальцами по её груди и оттягиваю соски. – Не хотел тебе в рот кончать.
– Артём!
Даже лицо её видеть не надо, чтобы знать, что оно похоже сейчас на помидор.
– А ты хотела, чтобы я сделал это? – вбиваю сиплым срывающимся шёпотом ей в ухо.
– Нет… наверное…не знаю.... Но скорее нет, чем да. Или…да… Я даже…не…Не подумала об этом.
Тихо смеюсь её таким разным эмоциям. Сама решила сделать мне минет, а теперь краснеет и мнётся. Ладно, пусть к большему она ещё не готова, но и этого уже больше, чем я мог себе представить.
Чувствую себя сейчас настолько охуенно, что хочется кричать от переполнивших эмоций. Ещё днём я мечтал оказаться в постели, без одежды, в этой же позе, но даже подумать не мог, что мечты имеют свойство исполняться. Но с моей любимой я всё смогу.
– Я люблю тебя, моя идеальная девочка.
– Уже неидеальная, Тём, – смеётся она, – но точно твоя. Навсегда. И я тоже люблю тебя, Артём. Больше, чем космос, любимый.
– Больше, чем космос, родная. Намного-много больше.
