Настя Мирная
(Не)Идеальная девочка
Глава 23
Сдохну, если не окажусь в ней
Как дышать? Как, сука, дышать? Как, блядь?!
Даже элементарные функции организма не удаётся выполнять, когда мои пальцы во влагалище у моей идеальной девочки.
Она вгрызается мне в плечо. Чувствую, как трещит кожа под её зубами, но мне сейчас настолько похую, что даже боли не ощущаю.
С трудом вентилирую кислород, гоняя его по скукожившимся до размера чернослива лёгким. Трясёт как припадочного.
Блядь, видеть её лицо, когда кончает – это, сука, целый экшен. И хуй с ним, что едва черты в этой темени различаю, стоны и крики тоже до черта о многом говорят. Но мало мне этого.
Собираю мозги в кучу и складываю слова в предложение. Выходит хреново, но пока иначе никак:
– Всё хорошо, родная?
Сиплю, давясь слюнями, но всё же вывожу эти три слова.
– Как никогда, Тёма. – раздаётся тонкий шёпот где-то в районе шеи, и я готов всё на своём пути сносить, как грёбанный смерч, чтобы слышать это снова и снова.
Дышать, – напоминаю себе, – надо, блядь, дышать.
На эмоциях даже в мыслях с матами борщу. Похер. Врубаю все реактивы и лечу вверх. Через какие-то неимоверные усилия себя протаскиваю, чтобы вытащить руку из трусов Мироновой.
Сука, больше хочу, намного больше, и похеру, что и этого уже немало. Помню, что держаться обещал, но как, блядь, если она меня через все круги Ада прогоняет?
"Можешь и ты снять?"
Пиздец, сидели в машине по пояс голые, а я даже руку ей в трусы не засунул. С каких пор во мне эта закалка появилась? С другими-то насрать было. Одна не даст, другая раздвинет. Где надо будет, надавлю, пробью броню. А сейчас, сука, святой. Только нимб на металл сдал, когда с баблом паршиво было.
"Коснись меня там…"
Коснулся. Мало. Слишком мало. Не хватает. Хочу на вкус её попробовать. Вылизать. Выпить. До дна, сука. Хочу не только пальцы в неё загонять. Вставить по самые яйца. Но вот здесь-то и начинается полный пиздец.
Она слишком узкая и тугая. С трудом второй палец протолкнул. Если раньше и были сомнения в том, что она целка, то больше нет. Понятия не имею, как член засовывать буду. Сука, время надо. И судя по всему, до черта.
Похеру. Выдержу. Скрипя зубами, пробурюсь через всё. Ради неё. Ради нас. Чтоб были эти "мы". Справлюсь, не слабак.
– Я тебя, маленькая, сильно-сильно. – опять хриплю. Прочищаю горло. Сглатываю. – Очень, Насть. – добавляю, когда отрывает от плеча голову, опять ведь после поцелуя прячется и смотрит в глаза. Тысяча вольт и разрыв.
– И я тебя, Тёмочка. – пищит, но громче грома внутри отдаётся это её обращение.
Почти двадцать лет прошло, а, сука, цепляет.
– Не называй так. – выдавливаю, опуская ладонь ей на щёку. Большим пальцем поглаживаю скулу. Точь-в-точь, как маньячина, глотаю переработанный ей кислород, прижимаясь к губам, но не целую. Только касаюсь. Хоть и с трудом, но дышу. – Поехали отсюда? – быстро сменяю тему, пока не размозжило.
Настя кивает головой и следом заливается краской.
– Не могу. Я… Там… – опускает глаза вниз. – Куда в таком виде?
– Ко мне поедем. – рублю уверенно. Представляю, какие мысли лезут ей в голову. До конца идти не собираюсь, но и на тормоза жать поздно. И так в кювете. – Боишься?
– Не боюсь. – уверенно кивает и топит лёгкую улыбку с мозговъебательными ямочками.
Блядь, они меня точно доконают.
– Тогда едем?
– Едем.
– Уверена?
– Сколько можно об этом спрашивать? – возмущается, дуя распухшие от диких поцелуев губы. – Уверена, Артём. После всего, что было… К тому же ты обещал. – прячет красную мордаху за волосами, а я впервые с того момента, как вышел с её работы, улыбаюсь. Вот такая она, моя идеальная девочка.
– Обещал – значит, сдержу. Веришь?
Хватаю ладонями её лицо и тяну вверх, пока не сцепляемся взглядами.
– Верю, Тём. Но мне надо будет вернуться домой до рассвета.
– С предками проблемы?
– Не спрашивай. – отворачивается.
Опять беру в плен.
– Что случилось, малыш? – молчит упорно и долго. – Поделись со мной, прошу.
– Не хочу говорить об этом. Тебе не нравится, когда я тебя о прошлом спрашиваю. Вот и я не хочу говорить о родителях. Давай закроем, ок?
– Окей. – бурчу в ответ.
На самом деле ни хрена я на это не согласен, но сейчас терплю. Рано или поздно всё равно вытащу. Всё о ней знать хочу. Каждую, сука, мелочь. Не знаю, что у неё там со стариками, но если надо будет, заберу. И насрать, что давно привык один жить. Со мной будет.
– Поехали? – отбиваю вполне ровно, хотя за грудиной всё ещё колошматит.
– Да, но мне обуться надо. – трещит, глядя на свои ноги, всё ещё стоящие на моих.
Блядь, совсем забыл, что она босая и даже без носков.
– Не надо! – рычу и, подхватив Настю на руки, несу в тачку.
***
– Ты чего там зависла? – оборачиваюсь на Миронову и вижу, что она мнётся у порога.
Так и стоит на том месте, куда я её опустил, едва в квартиру занёс. Да, как тот самый питекантроп притащил на руках в свою пещеру.
– Ничего, просто… – вздыхает. – Воспоминания. Такое чувство, что целая жизнь прошла с того момента, как была здесь в прошлый раз. Столько всего произошло. Изменилось…
Подхожу и обнимаю. Ничего не говорю, просто прижимаюсь губами к волосам.
Моя жизнь тоже на "до" и "после".
Пока ехали, удалось хоть немного в себя прийти, но сейчас опять растаскивать начинает.
Всё ещё не верю, что моя девочка снова у меня дома. Когда в прошлый раз уходила, уверен был, что больше никогда порога не переступит, а сейчас…
Блядь, как пережить эту ночь, до сих пор не знаю. Уже третьи сутки без сна. Да и Настя тоже. Надо в руках себя держать, но как после всего случившегося?
Ни одной грёбанной идеи на этот счёт.
– Хочешь ванну принять?
Отхожу на пол шага, чтобы иметь возможность видеть её лицо.
Она заливается краской и прячет взгляд. Да и самого ещё нехило так колбасит после пережитого. Никогда бы, блядь, не подумал, что можно получить такой кайф, доставляя удовольствие любимой девушке.
– А ты дашь мне что-нибудь переодеться? – пищит, поднимая глаза.
Вижу, как тяжело ей этот контакт даётся. Всё ещё стесняется. Пока ехали, все рисунки на ковриках изучила, так ничего и не сказав. Но пальцами всё равно весь путь сплетались.
Похер, прорвёмся.
– Ещё одну футболку утащишь? – смеюсь, разглядывая её шмотки.
А самого топит от того, что она её таскает. Мной, блядь, пахнет.
– Ты мне корсет испортил. Вещь за вещь! – ехидно улыбается и складывает руки под грудью.
Ой, зря она так делает. Полушария поднимаются выше, а острые вершинки сосков отчётливо выделяются под натянутой тканью. Привычное давление в паху. Выдыхаю.
– Я отдам тебе все свои футболки, если это заставит тебя улыбаться.
И она улыбается.
– Все-все?
– Все-все. – смеюсь вместе с ней. – И штаны тоже.
– А сам в чём ходить будешь?
– Ммм, голый? – тяну вверх бровь, и Настя опять покрывается румянцем.
– Совсем голый?
– Абсолютно. – рублю сипло.
– Ммм. – тянет, закрывая глаза.
Блядь, надеюсь, она сейчас представляет ту же картину, что и я. Мы и полное отсутствие шмоток. Охуеть, как вставляет.
– Ванная справа по коридору. Чистые полотенца там же, в шкафу. Я сейчас вернусь. – бросаю, открывая входную дверь, пока херни не натворил.
– Ты куда? – вцепляется пальцами в запястье, и в глазах какой-то страх непонятный появляется.
Блядь, ну не думает же она, что я её сюда притащил, чтобы одну оставить?
– В машину надо. Забрать кое-что.
– Что?
– Малыш, ну ты чего? – сиплю, притягивая ближе. – Я на пару минут всего. Скоро приду. Ну ты чего дрожишь, девочка моя? Что случилось?
Физически ощущаю, как её коноёбит. Опять заглядываю в лицо в попытке считать её мысли, но ничего не выходит. С чего вдруг трястись начала? Заебись же всё было.
– Ничего не случилось, но… просто…не знаю, как сказать…
– Скажи, как есть, маленькая. – подбадриваю, когда её голос обрывается.
– Ты уходишь из-за того, что возле моего дома случилось, да?
Глаза в глаза. Контакт.
– Что за глупости, Насть? Сказал же, что приду сейчас. И что, по-твоему, блядь, должно было такого ужасного случиться, чтобы я ушёл после этого? – бомблю, устало потирая переносицу.
Иногда реально не понимаю, что в её голове блондинистой творится. Чего уже надумать успела?
– То, что ты делал… Мне было хорошо. Очень… Но ты ведь… – замолкает и опускает голову, как всегда, скрываясь за водопадом волос. – Тебе же тоже надо… Ну… Не знаю, как сказать. Разрядка? – тараторит и смотрит в упор.
По мышцам побегает ток, когда до меня доходит.
Моя ж ты девочка…
Обхватываю её лицо ладонями, не давая отвести взгляд. За грудиной разгорается пожар и врубается костедробилка. Значит, обо мне думала. Пиздец просто.
– Малыш, я тебя очень-очень. – сказать дохрена чего хочется, а сделать ещё больше, но сейчас не выходит.
Шумно глотаю воздух, ныряя в её глаза.
– Я тебя тоже очень-очень, Тём. Но я не об этом. Ты уходишь, потому что я ничего не сделала, чтобы тебе стало…легче?
– Блядь, перестань эту хренотень нести, Насть. Я, сука, в трусы спустил, едва увидел, как ты кончаешь. Услышал, как стонешь. Почувствовал, как пульсируешь вокруг моих пальцев. Как сопляк малолетний, блядь. Или ты думаешь, что я три дня от спермотоксикоза загибаюсь, а сейчас ебать другую побегу? У меня, сука, стояк теперь на тебя только.
Выдёргивает лицо.
Не отпускаю. Фиксирую крепче.
Закрывает глаза. Дышит через раз. Трясётся сильнее прежнего.
Замечаю влагу на ресницах, ослабляю захват и прижимаю к груди. Глажу по спине со всей, сука, доступной мне нежностью.
Я люблю тебя, девочка моя. Люблю, маленькая. Люблю тебя! – транслирую слова в её макушку. Передаю через прикосновения. Заряжаю со своими рваными выдохами. Но вслух так и не произношу. Какого хуя это так сложно?
– Правда? – сипит в шею.
– Конечно, блядь, правда. Нет других! Только ты! Что тебе здесь не понятно?! Только ты и никого больше! Смирись уже с этим, глупая! – режу на повышенных возникшую между нами паузу.
– Артём! – обхватывает руками за плечи и обжигает сорвавшимся дыханием подбородок. – Я дура, да? Не отвечай! Знаю, что дура. Просто я так боюсь, что всё это окажется не по-настоящему.
– Всё, блядь, по-настоящему. Привыкай уже, Настя!
Едва оказавшись на улице, подставляю разгорячённую рожу прохладному ветру. Походу на дождь нагоняет.
Достаю из пачки сигарету и закуриваю. Тяну кислород вместе с никотином. До сих пор нехило так колошматит после ведьминых слов. Сам бы не услышал – никому не поверил. Как ей вообще в голову прийти могло, что я после всего, что у нас с ней было, могу притащить её к себе и пойти трахать других?! Точно ненормальная! Но моя же.
Выдёргиваю с задней сидушки телефон для Мироновой. Совсем о нём забыл со всеми этими движухами. Возвращаться не спешу.
Как представлю, что моя девочка абсолютно голая в моей ванной, так с трудом сдерживаюсь, чтобы не забуриться к ней. Прикрываю веки, делая очередную затяжку, и вижу, как капли воды стекают по её телу, скользят по груди, сползают между ног.
Член принимает боевую стойку.
Да заебал уже!
Ещё какое-то время торчу под подъездом, таская тягу за тягой. Жду, пока моя девочка выйдет из душа. Если вернусь раньше, за себя не ручаюсь. Ещё вся ночь впереди.
Даю себе слово, что не прикоснусь к малышке, чтобы хоть немного отдохнула. Даю, и сам не верю. Охереть! И как я пытаюсь убедить её доверять мне, если у самого не выходит?
В квартиру вхожу бесшумно, прислушиваясь к звукам внутри. Тишина. Подхожу к ванной, но шума воды не слышно. Выдыхаю и иду дальше. Заглядываю в спальню. Насти нигде нет. Сразу какая-то паника накатывает. Неужели ушла? Я же под падиком тёрся, точно бы заметил.
– Насть! – зову, залетая на кухню, и стопорюсь, как в стену въехал.
– Ты чего кричишь, Артём? – отбивает, закрывая холодильник.
Кроме той самой футболки, что я на неё после вечеринки натянул, на моей девушке больше ничего нет. Нет, может трусы она и напялила, но учитывая то, что футболка прикрывает её до середины бедра, оставляет пространство для моей воспалённой фантазии. Ни черта не ответив, в два шага преодолеваю разделяющие нас метры и прижимаю к себе до хруста в костях. Возможно, и синяки оставляю, но моя малышка не сопротивляется.
Блядь, как представлю, что она свалить могла, мотор на разрыв и в минус.
– Думал, ушла. – хриплю ей в ухо, задевая губами.
Миронова вздрагивает от этого прикосновения, а потом крепче жмётся ко мне, обнимая за шею.
– Ну как я могла уйти, Тём? Ещё и глупой меня называешь. А сам-то?
– Дебил. Знаю. Прости. – высекаю хрипло.
Обвожу языком ушную раковину и тут же отступаю. Надо держаться. Нельзя сейчас. Нам обоим нужен нормальный отдых. Особенно моей девочке. Я-то привык по несколько суток без сна обходиться, но вот она вряд ли.
– Ничего, что я здесь хозяйничаю? Хотела чего-то холодного попить. – шелестит, всматриваясь в моё лицо, будто боится, что я психану от того, что она в холодильник залезла.
– Ничего, малыш. Там в дверце есть кола и пиво. Что будешь?
– Колу!
Я и не сомневался. Идеальная же. До сих пор не верится, что прошлой ночью со мной пиво пила.
Переплетаю наши пальцы и подтягиваю к себе. Блядь, не могу перестать касаться. Без её тепла, как нарик без дозы. Ломает конкретно.
– Есть хочешь?
– У тебя же в холодильнике мышь повесилась! – смеётся, прижимаясь губами к щеке.
– Сейчас что-нибудь приготовлю. – бурчу и иду к месту самоубийства вышеупомянутой мыши.
– Ты умеешь готовить? – в голосе сквозит явное удивление.
– А чего в этом такого? Я один живу. На пицце и бургерах особо не протянешь. – отбиваю, вытаскивая с полок скудный набор продуктов и прикидывая, что из этого можно забабахать.
– А меня на скорой после этого не увезут? – смеётся зеленоглазая, выглядывая мне через плечо. – Этому сыру лет-то сколько? Он сразу с плесенью был или в холодильнике подорожал?
– Я же как-то выживаю. – рычу и, отвернувшись от гарнитура, наступаю на девушку, пока не прижимаю к барному столу. – Не веришь?
Время для ответа не оставляю. Набрасываюсь на губы. Руками опираюсь на столешницу, боясь дать себе волю и проверить теорию по поводу её белья. Отрываюсь от неё. Только на силе воли, блядь, выезжаю. Едва держусь, чтобы не подхватить её под ягодицы и усадить на себя, вынуждая обнять ногами торс. А потом и вовсе в спальню утащить. С трудом сглатываю вязкую слюну и тащусь к продуктам, чтобы что-то из них сообразить. Выходит хреново. Мозги в отключке. Вся кровь к члену перекочевала.
– Может лучше закажем? – трещит из-за спины.
– А может сама приготовишь?
– Я не умею готовить. – утыкается глазами в пол и сцепляет руки.
В прочем, ничего удивительного. Редкий случай, когда богатеи сами себе жрать готовят.
– Научить? – хриплю, давя в себе желание снова касаться.
– А ты научишь?
– А ты точно не умеешь, или как с дрифтингом? – шиплю, сжимая зубы от этого воспоминания.
Я чуть не сдох, когда она в заносы пошла, а ведьма хохотала. Больше я на эту хрень не поведусь.
– Правда, Тём. Стыдно признаваться, но кроме яичницы и ещё нескольких мелочей я ничего не умею.
Пробирается руками мне под футболку и тянется к губам.
Пиздец… Я даже боксеры не переодел после того, как в них спустил.
– Не сейчас, малыш. Мне в душ надо, а потом что-нибудь по еде соображу.
– У тебя макароны есть?
– Кажись, были. – отбиваю и заглядываю в шкаф. – Имеются. – улыбаясь, выуживаю оттуда пачку.
– Тогда иди в душ, а я пока приготовлю макароны с сыром. – косится мне за спину и морщит нос. – Или без сыра.
– А ты справишься? – смеюсь в ответ.
– Боишься?
– Меня потом на скорой не увезут? – хохочу, когда Настя начинает лупить кулаками по груди и рёбрам в притворном гневе.
Кайфую. Тащусь. Прусь и наслаждаюсь. А потом хватаю за запястья и, дёргая на себя, впиваюсь в сладкий рот моей идеальной девочки.
Глава 24
Лучшая ночь в моей жизни. Первая, но не последняя из них
Из ванны выхожу уже относительно трезвомыслящим человеком. После ледяного душа и дрочки в голове более-менее ясно.
Блядь, я уже о горячей воде мечтаю не меньше, чем о теле моей малышки.
С кухни доносится какой-то грохот. Мгновенно напрягаюсь. Размашистыми шагами направляюсь на шум и зависаю. Изо всех сил стараюсь не заржать, когда вижу, как Настя в моих шортах, которые я ей всучил, прежде чем уйти в душ, затянутых в три оборота вокруг её талии, активно гремит мисками, что-то там замешивая. Запах вроде и ничего, но всё же стрёмно. Сама же сказала, что готовить не умеет.
Не знаю, чего она там наварганила из макарон, помидоров, майонеза и плесневелого сыра, но и желанием узнать не особо горю. Надо было самому готовкой заняться. Или вырубать гордыню и заказывать пиццу.
– Блин, фигня какая-то получается. – рычит Миронова, глядя на содержимое многострадальной миски, которую она упрямо долбит венчиком.
Не выдерживаю и начинаю ржать, смотря на её расстроенный профиль. Девушка поворачивается в мою сторону и роняет тару вместе с её содержимым прямо на пальцы левой ноги.
– Твою мать! – визжит, падая задницей на пол и сжимая ушибленное место.
Подлетаю и приземляюсь рядом, накрывая её руки своими. Замечаю слёзы в её глазах.
Пиздец, не переношу, когда она плачет. Кто угодно, только не моя любимая.
Прижимаю к себе рукой, второй осторожно поглаживая стопу.
– Очень больно? – сиплю, прижимаясь губами к щеке.
– Нет, блин, прикольно! Да! Больно! – бурчит, и я чувствую горячие слёзы на своей шее.
Отстраняюсь и заглядываю в лицо. На щеках влажные дорожки, но Настя упрямо закусывает губы, не издавая ни звука. Ловлю каждую каплю губами, не позволяя упасть ни одной из них. Быстрыми поцелуями покрываю всё, куда удаётся дотянуться. Лоб, скулы, щёки, подбородок, нос, закрытые веки, сжатые губы, шею.
– Всё будет хорошо, маленькая. Скоро всё пройдёт. Успокойся, малыш. Ну же, перестань плакать. Пожалуйста, родная, не могу слёзы твои видеть. – выдаю больше необходимого, но мне уже похуй.
Любовь к моей девочке топит меня изнутри, вызывая ощутимую дрожь под кожей.
– А ты не пробовал одеваться, Северов, а не в полотенце по квартире расхаживать?! – рычит, кусая меня за шею.
Может это и пиздец, но я даже не понимаю, что чувствую сейчас. Конкретное облегчение, что её боль прошла и Миронова больше не плачет. Желание рассмеяться от её замечания и осознания, что причиной падения злосчастной миски стал мой внешний вид. Или дикая необузданная похоть, когда зубы сменяются губами и языком, а укус лёгким посасыванием.
– Блядь, малыш, если ты сейчас же не перестанешь этого делать, то девственницей отсюда не выберешься. – хрипло рычу, с силой вдавливая её в своё всё ещё мокрое после душа тело.
Миронова замирает, но рот от шеи не убирает. Тяжёлый горячий выдох. Мурахи по коже. Натужный вдох. Мандраж в конечностях. Тихий шёпот. Взрыв за рёбрами.
– Сама не понимаю, что делаю. Я себе не доверяю, Тём. Тело живёт своей жизнью. Разум ему не хозяин. Мне даже страшно от того, что я говорю и делаю, когда ты рядом. Наверное, я совсем с ума сошла. Не контролирую себя. Стараюсь, но не получается. Если я что-то не так делаю, ты только скажи, и я больше не стану.
Торможу монолог своими губами. Врываюсь в рот. Со мной та же херня, что и с ней творится. Мозг, тело, желания, мысли, эмоции – всё вразнос. Поднимаю на руки дрожащую девушку и, бросив быстрый взгляд на выключенную плиту, несу в спальню. Кладу на кровать, как ту самую фарфоровую куклу. Медленно опускаю на простыни и застываю на вытянутых руках, разглядывая её в слабом свете луны и одинокого фонаря.
Золотистые волосы каскадом разбросаны по подушке. Веки плотно сжаты. На тёмных ресницах блестят остатки слёз. Мокрые дорожки на щеках. Приоткрытые губы, через которые с шумом вырывается воздух. Напряжённая шея. Пульсирующая вена. Тяжело вздымающаяся и рывками опадающая грудь. Тонкая талия, затянутая бесформенной тканью моих шорт, которую, кстати, я легко обхватываю пальцами двух рук.
Веду глазами по её длинным стройным ногам и цепляюсь за тёмный синяк на левой. Не задумываясь, опускаюсь ниже, прикасаясь ртом к узкой полоске живота, виднеющейся из-под задравшейся футболки. Гладкая кожа под моими губами покрывается любимыми мной мурашками, а дрожь в её теле становится ощутимее.
Не сдержался.
Становлюсь на колени и отползаю по матрацу, пока не оказываюсь на уровне её стоп. Поднимаю левую ногу и касаюсь голодными губами ушиба.
Моя девочка пахнет моим гелем для душа. Мной пахнет. Моя.
Дрожу вместе с ней, когда прохожусь языком.
Помню, что обещал себе не касаться её. Помню, что обещал ей не спешить. Конечно, блядь, помню. Данное ей слово сдержу. Со своей совестью потом добазарюсь.
Касаюсь ртом лодыжки. Скольжу выше. Колено… Бедро…
Поднимаю ткань шорт, насколько это возможно. Облизываю, впитывая вкус моей девочки. Забиваю рецепторы, когда проделываю тоже самое со второй ногой. В гробовой тишине раздаётся только наше хриплое надрывное дыхание, когда непослушными пальцами стягиваю с неё футболку.
Сука, не только пальцы, всё тело в мандраже.
Не сопротивляется, но дрожь становится сильнее, мурахи больше, вдохи резче.
– Насть… – хриплю, но она молчит, судорожно сжимая в пальцах покрывало. – Маленькая моя, посмотри на меня, родная. Пожалуйста, малыш.
Жду, что поднимет веки, но всё равно оказываюсь не готов к тому, что происходит, когда смотрю в её затуманенные зелёные глаза. В моё напряжённое до предела тело херачат одновременно тысячи высоковольтных зарядов, разрывая внутренности. Вся кожа покрывается мелкими пупырками и солёными каплями пота. Кровь ударяет в голову, разрывая капилляры в глазных яблоках и сером веществе. Весь кислород разом испаряется из лёгких, сменяясь обжигающим тропическим ветром.
Опускаю руку к шнурку и тяну, пока "бантик" не развязывается. Ниже не двигаюсь. Пока не двигаюсь. Накрываю грудь, которая настолько идеально помещается в мою ладонь, что не остаётся никаких сомнений, что эта девочка была рождена для меня. Создана самим Господом Богом, чтобы быть моей. Вторая половина души. Всегда рядом. Одно целое. За рёбрами в унисон.
В груди торнадо, когда втягиваю в рот затвердевший сосок. В лёгких пламя и пепел с запахом ванили и кокоса, когда спускаю руку к животу. Обвожу вокруг пупка. Ныряю под резинку и касаюсь набухшего клитора. Терпкий аромат её возбуждения ударяет в нос, срывая башню.
На чистом обещании оставить её целкой, пока сама не попросит, вытягиваю.
Вынуждая растёкшийся мозг вырабатывать хоть какой-то грёбанный контроль, сосредотачиваюсь на её груди. Целую, лижу, втягиваю и кусаю соски, оставляя неровные следы зубов. Обвожу языком ореолы то на одной, то на другой. Облизываю каждый миллиметр кожи, добираясь до плоского живота. Влажно ныряю в пупок и двигаю ниже. Одним рывком сдёргиваю с неё шорты до самых щиколоток. Пугаю мою идеальную девочку, но и сам не меньше боюсь. Что остановит, страх долбит. Не выйдет, сука, сейчас тормознуть. Слишком долго. Чересчур много. Не вытяну.
– Артём! – вопит, принимая сидячее положение. – Что ты?..
Опять не даю договорить. В одно движение опускаю её обратно на подушку, накрывая своим телом. Принимаю обоюдную дрожь. Впервые так касаемся без преград.
Полотенце осталось в изножье кровати. Член упирается в голое бедро. Целую. Сначала мягко и нежно. Потом дико и страстно. Оба стонем, когда сжимаю по очереди сиськи, хозяйничая у неё во рту. Жарко еложу своим языком по её. Настя в ответ не сразу, но потом поддаётся. Отвечает, касается, гладит. Её ладони, до этого сжимающие простыни, переползают мне на спину. Мнёт пальцами шею. Царапает ногтями лопатки, оставляя красные полосы.
В жизни, блядь, никому не позволял метки на себя ставить, но моя девочка… Пусть всего исполосует, только не сопротивляется.
– Хочу тебя попробовать! – рычу, кусая её губы.
Молчит, но сильнее прижимает мою голову, вдавливая пальцы в затылок. Сама проталкивается ко мне в ротовую полость, вынуждая заткнуться. Значит, играет по своим правилам. Двусторонне. Согласен.
– Можно? – как скулящий щенок, вглядываюсь в глаза, опуская руку к промежности.
– Да, Тём. – выдыхает, подаваясь бёдрами навстречу.
Захлёбывается стонами, когда, сдвигаясь вниз по шее, целую ключицы, плечи, вылизываю ямку на шее и возвращаюсь к груди. Втягиваю в рот сосочек и остервенело сосу, рукой лаская клитор. Легко проскальзываю пальцем внутрь, начиная движение. Коленом раздвигаю её ноги.
– Тёма! – кричит, давясь новым стоном, когда вставляю второй палец.
– Тише, маленькая. Верь мне. Я сдержу слово.
Блядь, знала бы она, чего мне это стоит. Член без конца дёргается, рвётся в неё, истекающую вязкими соками и пряным ароматом возбуждения.
Пиздец, сука!
Сжимаю до скрежета зубы и опускаюсь ниже. Оставляю дорожку из поцелуев на её животе. Ещё ниже. Провожу языком по сомкнутым складкам, ощущая её вкус.
– Артём?! Что ты делаешь?! Не надо! Пожалуйста! Прошу, перестааань! – разбивается стоном, когда проталкиваюсь языком внутрь, сменяя пальцы.
– Ты такая сладкая… Вкусная… Идеальная моя девочка… Лучшая… – хриплю, продолжая ласкать её ртом.
Её бёдра, ягодицы, клитор, лобок, половые губы мокрые от её смазки и моей слюны. Мои губы и подбородок тоже.
Никогда не вставляла эта половина орального секса. В своё время натренился, а потом понял, что вылизывать не моё.
Не с Настей.
Хочу её от и до. Каждый миллиметр. Каждый вздох и стон. Взгляд и мгновение. Сам тащусь от того, что делаю для неё. Собственное удовольствие уходит на второй план, когда стоны моей малышки переходят в громкие крики.
Понимаю, что она на грани. Должен дать ей необходимую разрядку, но не могу, блядь, остановиться. Лижу и лижу. Пробиваюсь в неё сразу двумя пальцами. Вращаю ими внутри, растягивая плотно сжатые стенки влагалища. Рот теперь занят исключительно клитором. Как и с сосками: царапаю зубами, размашисто прохожусь слюнявым, как у голодной шавки, языком. Втягиваю в ротовую и тут моя девочка выгибается всем телом, упираясь пятками в матрац и, выкрикивает моя имя, кончая. Выпиваю её оргазм досуха и сам, подаваясь вверх, кончаю ей на живот.
С любой другой чувствовал бы себя ни на что неспособным дерьмом, но только не с любимой. С ней я забываю слова "позор" и "стыд". Есть только мы и это мгновение.
Знаю, что Настя не станет ржать над тем, что с ней я даже несколько минут выдержать не способен.
Тянусь вверх, пока наши лица не оказываются на одном уровне. Хватаю ртом её рваные вдохи и выдохи.
– Я люблю тебя. – хриплю неожиданно даже для себя и охуеваю, когда вместо ответа раздаётся тихое посапывание.
Вот же ведьма! Просто отрубилась.
Падаю рядом и прижимаюсь всем трясущимся телом. Забываю о сперме на её животе. О словах, на которые не получил ответа. Отключаюсь, прижимая к себе свою идеальную девочку и слушая её ровное дыхание. И впервые за много лет сплю без кошмаров.
Последняя мысль, мелькнувшая в отрубающихся мозгах: уж лучше оргазм на ужин, чем содержимое той миски.
