Мария Акулова
Эффект бабочки
Руки то и дело чесались, так хотелось позвонить, но он сдерживался. Набрал только трижды. Первые два раза Настя ответила, а третий уже сбросила. Значит, практически перегнул.
Снова включил телевизор, уставился… в какой-то момент увлекся. Даже не заметил, когда щелкнули замки, вернулась…
А ей в тот вечер действительно было неплохо… Вот только, стоило подумать, что время можно было провести с ним, становилось немножечко грустно. Именно поэтому, распрощавшись с девочками, Настя с огромным удовольствием поехала домой, вошла, увидела его макушку, выглядывающую из-за спинки дивана, и сердце затрепетало…
– Нагулялась? – он, конечно, оглянулся, смотря сурово, для виду, но Настю порадовал и такой взгляд. Лишь бы его. Девушка кивнула, обошла диван, села рядом. Хотя даже не радом – в него вжалась. Взяла за руку, заставляя обнять себя за талию, уткнулась губами в шею, тут же целуя, а заодно и дыша… им, ступни протолкнула между обивкой дивана и тканью его штанов, обтягивающих бедро, вжалась телом в тело, тоже обняла, затихла.
– Ты у меня замечательный, Глебушка, – и снова поцеловала, скользнула по гладкой щеке – готовился, к уху, – люблю тебя.
– Пьяная? – а Глеб оторвался, внимательно посмотрел, продолжая обнимать.
Настя честно мотнула головой. Не пьяная. Совсем. Вообще. Разве что из-за него.
– Жаль, – а потом расплылся в улыбке. – Ты когда пьяная, тебя легче уговорить.
Настя тут же собиралась обидеться. Она ему тут о любви, а он об уговорах, но кто же даст? Зацелует, заласкает, голову закружит так, что и уговаривать уже не нужно – бери, что хочешь, и он берет. А потом тащит из холодильника даже не разогретый ужин, который оставлен был для него, честно делит, осознавая, что пока она не пришла – и есть-то не хотелось, включает какую-то дебильную комедию, устраивает уже так, как удобно ему (ей тоже удобно, кстати, но она ворчит для виду), выдыхает, усмехается, затихает, глядя на экран. А Настя на него. Немного мешает, конечно, отвлекая то поцелуем, то скользящими по коже пальцами, то шепотом на ухо, но без них было не то. Он же пробовал, без нее вообще не то.
***
Покончив с завтраком, Настя запрыгнула в любимые джинсы, собрала рюкзак, накрасилась слишком быстро, как для дамы с ее-то нынешним 'статусом', а потом выскочила из квартиры.
Бежала вниз тоже не очень статусно, да и в машину паковалась слегка по-босяцки. Но что уж поделать? Чтобы привыкнуть ко всему, нужно время.
А еще оно нужно было для того, чтоб решиться на одну очень важную и жутко пугающую встречу. Встречу с родителями Глеба – Юрием и Татьяной Северовыми.
***
Накануне Настя нервничала больше, чем перед любым из экзаменов. Знакомиться с родителями ей раньше вообще не доводилось – маму Пети Веселова знала с детства, а с другими молодыми людьми до подобного отношения не доходили.
Тут же ей предстояло знакомство не просто с родителями. Ей светила встреча с теми самыми Северовыми… Причем они знали, кто будет представлен им сыном.
Настя боялась этого вечера, словно огня. И если сначала Глеб еще пытался как-то ее успокоить, то потом плюнул, смиряясь, что это нереально, а вместо своих тщетных попыток, попытался облегчить ее участь там, где это было возможно.
Например, напросился помочь с выбором наряда на вечер. Сначала они дружно пришли к выводу, что событие неординарное, а потому платье должно быть соответствующим, Настя даже не стала сопротивляться, когда Глеб аккуратно намекнул, что выбирать им предстоит из того, что подороже, вопрос их общего бюджета был вроде как уже решен. Настя самостоятельно распоряжалась своей преподавательской зарплатой, большую часть которой клала на счет брата, а тот уже невзначай пополнял их с мамой семейный бюджет, а также еженедельно получала определенную сумму от Имагина, которой, по его словам, должно было хватить на булавки, а по ее мнению, в стране столько булавок просто не производят.
Сначала Настя еще старалась не тратить их, а потом смирилась. В конце-то концов, если им светит жизнь вместе прожить, неужели она будет вести себя так постоянно? Кроме того… Насте очень не хотелось упасть в грязь лицом перед людьми, которые окружали Глеба. Ей не хотелось, чтоб за его спиной шушукались о том, какое чудо-юдо он себе нашел. Это нежелание заглушало писк глупой гордости.
Так в ее гардеробе произошли первые изменения, а потом и не только в гардеробе. Чувствуя себя немного глупо, Настя занялась изучением этикета, после чего расширила круг вопросов самосовершенствования, изучая то, чем интересуется сам Имагин, а еще… совсем уж краснея, Веселова занялась изучением вещей, которые должны были порадовать его в сфере, касающейся только их двоих, ну и записалась на уроки пол-дэнса, тоже, чтоб когда-то порадовать. Травмированная нога еще беспокоила, но не так сильно, чтоб чувствовать себя беспомощной.
Мандраж Насти, похоже, был слишком явно ощутим, именно поэтому Глеб и поехал выбирать платье вместе с ней.
Выбирали они долго и мучительно. Точнее мучилась Настя, а Глеб только смотрел внимательно, задумывался, а потом качал головой, веля мерить дальше.
Когда мужчине надоело сидеть на диване, шаря в телефоне, он переместился к кабинке, посмеиваясь над тем, как Настя ругается там сквозь зубы, снимая обтягивающее платье-чехол. Оно, по мнению Глеба, не подходило именно поэтому – слишком обтягивало. Нет, конечно, на встречу со своими родителями в таком пустить еще можно, тут-то он всегда рядом – в машину посадит, из машины в квартиру доставит, а потом в обратном порядке, но… Если вдруг Настя когда-то соберется куда-то еще… скандал им обеспечен.
Наконец-то стянув злосчастную тряпку, Настя яростно дернула штору, не обращая внимания на то, что осталась в одном белье, посмотрела на Глеба сначала гневно, а потом отчаяно.
– Может, ты без меня сходишь?
Имагин же окинул ее внимательным взглядом от носочков до самой макушки, мысленно поставил этому бельевому комплекту твердую четверку, для пятерки не хватало чулок, а потом быстро зыркнул в сторону, убедился, что консультанты не маячат на горизонте, втолкнул в примерочную, вминая спиной в зеркало. Сжал руками чашечки, а губами накрыл губы, чтоб Настин протестующий писк не достиг чужих ушей.
Оторвался далеко не сразу. Прежде исследовал не только скрытые тканью поверхности тела, но и кожу рук, живота, немного спины… куда достал.
– Ты чего, Имагин? Мы ж не эксгибиционисты… – а Настя откровенно офигела от напора.
– Отвлекаю, блин, – стиснув зубы, Глеб отступил, снова открыл штору, вышел, закрыл, после чего привалился к перегородке, выдыхая. Нет, ну ее-то, конечно, отвлек, а с собой теперь что делать? Он таки ее добрый самаритянин. Это правда. Ради нее – хоть звезду с неба, хоть в состоянии крайней возбужденности терпеть до дому.
А Настя в это время, жутко краснея, трясущимися руками пыталась натянуть на себя следующий наряд, чувствуя, как тело то и дело вздрагивает, а на губах загорается улыбка. Какой же он у нее… один такой.
Взяли они следующее по очереди платье.
Почему именно оно так понравилось Имагину, Настя спрашивать не рискнула. Может, надоело выбирать, может, это действительно было лучше других. Но знакомиться с родителями Глеба ей предстояло во в меру строгом глубокого коричневого цвета наряде.
Потом Имагин перенес еще и второй тур – покупку обуви, а вечером они вернулись домой довольными, но уставшими. Хотя довольной и уставшей вернулась Настя, а Глеб устал и удовлетворился только после того, как ему перепало вознаграждение за хорошее поведение.
***
День встречи с родителями Глеба приближался, Настя волновалась все больше, а Имагин был слишком занят на работе, чтоб дни напролет проводить, успокаивая.
Однажды Настя даже не выдержала, решила спросить совета у мамы. Это был очередной четверг, они сидели на кухне, Наталья пришивала пуговицы к сотворенному не так давно платью, а Настя делилась успехами на преподавательском поприще.
Там, как ей казалось, все складывалось чудесно. Она уже любила своих крошек, а они отвечали ей взаимностью. Мама улыбалась, хваля Настю, Андрей давно умотал к себе, сообщив, что слушать о танцульках ему не интересно.
Не выдержала Настя, когда до приезда Глеба, который должен был ее забрать, оставалось меньше получаса.
– Мам, мы с Глебом едем знакомиться с его родителями, – Настя выпалила, а потом уставилась в стол, тут же покрываясь пятнами стыда. Ей казалось, что права спрашивать что-либо у мамы, она больше не имеет, но не спросить просто не могла.
– Боишься? – Наталья же даже виду не подала, что расстроилась или разволновалась. Посмотрела ласково, отложила шитье, взяла ее ладонь в свою.
– Очень.
– А я рассказывала, как с твоей бабушкой знакомилась?
Настя мотнула головой, позволяя Наталье начать рассказ. Он был длинным, красочным, волнительным, но с очень даже хорошим окончанием. Антонина приняла ее. Приблизительно то же, по словам мамы, светило и Насте. Нервов не избежать, но исход непременно будет положительным.
Матери Настя поверила, приободрилась, а еще не могла нарадоваться тому, что этот разговор стал огромным шагом по минному полю чуть ближе к противоположной стороне.
Наталья постепенно привыкала. Часто созванивалась с Антониной, слушала ее советы, пыталась им следовать, пыталась учиться жить в новых обстоятельствах. Да, пусть путь этот нельзя было назвать стремительным, но она старалась, как могла.
Даже уже за выруливающей из двора машиной Имагина, в которую садилась Настя после домашних посиделок, Наталья могла следить спокойно. Возможно, когда-то созреет и для новой встречи. Созреет она, созреет он.
А знакомство с родителями Глеба действительно прошло для Насти лучше, чем она надеялась.
Стоило увидеть этих людей впервые, как страх пересилил любые чувства.
Имагину Настя никогда бы не призналась, но больше всего встречи она боялась, потому что элементарно не знала, как отреагирует на появление и этих людей из своего прошлого в новом амплуа. Девушка очень волновалась, что стоит ей увидеть Северовых, и воспоминания тут же накроют новой волной, заставляя возненавидеть их. Девушка не могла ненавидеть Глеба, но боялась, что их-то сможет.
Повезло, нервничала так, что забыла обо всем, даже об этом.
Юрий оказался мужчиной в годах, очень солидным и серьезным. Он хмурился, глядя на сына и на его избранницу, покашливал, задавал вопросы, а потом смотрел неотрывно, слушая ответы. Но не потому, что хотел напугать, по нему было видно – он такой всегда.
Насте казалось, что справилась она неплохо, а Глеб здорово ей в этом помог – забросил руку на спинку стула, будто ограждая и одновременно делая акцент на том, что они выступают тут единым фронтом. Хотя против отца можно было не выступать, а вот Татьяна, мать Глеба, весь вечер смотрела на Настю насторожено. Не брали женщину ни похвалы ужина, ни восхваления интерьеров и характера сына. Немного смягчилась она только после того, как они с Северовым старшим выходили, вроде как распорядиться насчет десерта, хотя Глеб Насте на ухо признался, что отец сейчас будет усмирять мать.
Как в их семье происходит усмирение, Веселова не знала, но до них с Глебом доносились отголоски беседы, которых было достаточно для того, чтоб девушка поняла – обитателям этого дома принять их с Глебом тандем тоже непросто.
***
– Да она же всю жизнь будет у него перед глазами мелькать! – Татьяна злилась. Злилась на мужа, выведшего ее из гостиной под предлогом того, что пора бы распорядиться относительно десерта. На сына, влюбившегося в единственную в мире девушку, одобрить которую она не могла… Не могла из-за любви к нему. На эту девушку, за то, что вечно будет маячить у сына перед глазами, не давая забыть то, что он и так забыть не смог бы. На себя, что не уберегла, не защитила, не смогла повлиять ни тогда, семь лет тому, ни сейчас…
– Тише говори, – Юрий же облокотился о поверхность стола, следя суровым взглядом за тем, как жена мечется по кухне.
– Ты не понимаешь, – тон Татьяна сбавила, остановилась, повернулась к супругу. – Ты не понимаешь… Она вечно будет напоминать ему о том, что он ей обязан! Вечно будет давить на вину! Он теперь у нее на крючке… А может… Может она вообще так отомстить хочет? За отца?
Избранница сына казалась Северовой хищницей. Ну и что, что выглядит девушка сущим ангелом? Ну и что, что смотрит на Глеба влюбленными глазами? У нее в руках бомба. Бомба, способная нанести сыну непростительный ущерб. И эта милая девушка в любой момент может разжать пальцы, разнося к чертовой бабушке сердце, душу, личность ее сына. И что самое страшное – у него такой же влюбленный взгляд, а значит… скажет прыгнуть в пропасть, он прыгнет. Решит отомстить за отца, он даже сопротивляться не станет… А потому его нужно спасать… Срочно спрятать, забрать, защитить, спасти…
– А теперь слушай меня, – все эти отчаянные мысли, видимо, пронеслись по лицу женщины. Именно поэтому, дальше Юрий говорил жестко и безапелляционно. – Это выбор нашего сына. Сознательный, взрослый, личный. Он выбрал именно эту девушку. И этого достаточно, чтобы мы его выбор одобрили. Поняла?
Татьяна собиралась возразить…
– Он. Так. Решил. Что непонятно?
– Он не понимает, насколько это опасно…
– Что опасно?
– Она… Она опасна…
– Она – Настя. Избранница нашего сына. Девушка, которую он привел к нам затем, чтобы представить. Не спросить разрешения, не ради одобрения. Он просто ставит нас перед фактом, Таня. И это нормально. Если бы я спрашивал у своих родителей, одобряют ли они тебя… Глеб у нас не родился бы. Потому делай так, как я говорю, и выбрось из головы эту паническую придурь. Ясно?
Северова прерывисто кивнула.
– Хорошо, тогда сейчас мы возьмем торт, вернемся, и ты не будешь больше смотреть на Настю волком. Не будешь смотреть так, как она-то на нас не смотрит. Хотя могла бы, помнишь об этом?
Снова кивок.
– И он действительно у нее на крючке, Тань, – уловив смену в настроении жены, Юрий тоже немного расслабился, выпрямился, подошел. – Любит он ее, – а потом обнял, поглаживая по подрагивающей спине.
***
Когда чета Северовых вернулась, Татьяна пыталась проявить радушие куда старательней.
Но спокойно выдохнуть Настя смогла только после того, как Глеб завел мотор в машине, выруливая на дорогу.
Они едут домой. К себе домой. Туда, где нет никого, кроме них. Туда, где им так комфортно. Туда, куда сейчас так нестерпимо хочется.
Глеб явно разделял ее мысли на этот счет. Бросил быстрый взгляд, улыбнулся, правда немного нервно.
– Ну все, мелкая. Считай, самое страшное позади. В следующий раз на свадьбу пригласим, а потом на юбилей младшего ребенка. Лет на десять. Согласна?
Настя посмотрела на Глеба укоризненно – нельзя так о родителях, неправильно это, но… к своему стыду, была полностью согласна.
Ему сложно с ее матерью. Однажды, когда Настя задержалась дома, а телефон-предатель разрядился, Глеб не выдержал. Зайти не решился, расхрабрился только на то, чтоб позвонить. Наталья взяла тогда трубку, сказала, что дочь уже спускается, а потом быстро скинула, чувствуя, как сердце выскакивает из груди.
Он потом весь вечер ходил, как пришибленный, Настя понимала почему, он сам сказал, но поделать ничего не могла. Этот звонок подорвал пару мин с обеих сторон. Но тоже ведь шаг навстречу.
Ему сложно с ее матерью, а самой Насте было сложно с его родителями. Он видел в глазах и слышал в голосе Натальи отчаянную боль из-за потери мужа, в которой отчасти была его вина, Настя же видела в глазах Татьяны укор за то, что является вечным напоминанием сыну о происшествии семилетней давности.
Им всем было сложно, но Настя с Глебом очень старались, о чем ни капельки не жалели.
Глава 21
– Почему Имагин? – этим вечером у них в квартире снова сломался кондиционер. Жужжал, жужжал и дожужжался. На календаре – конец сентября, порядочной осени, даже будь она барышней-копушей, давно пора бы прийти, а она все никак не может собраться или добраться.
Так вот, на календаре конец сентября, на градуснике – плюс тридцать… вечером, а кондиционер приказал долго жить.
Настя поставила два стакана с лимонадом на журнальный столик, сама опустилась на диван рядом с Имагиным, проверявшим почту на ноутбуке. Посидела так несколько секунд, а потом легла, уткнувшись затылком в мужское бедро.
– В смысле? – он же, продолжая набирать левой рукой какой-то текст, освободил правую, позволяя тут же ухватиться за нее, чтобы заняться изучением. Настя поглаживала подушечки, водила по полосам на ладони, снова сравнивала со своей, смотрела, совпадают ли те самые линии, которые вроде как любви и жизни. Должны совпадать.
– Почему ты выбрал именно эту фамилию? Это мамина?
Допечатав, Глеб закрыл крышку ноутбука, отставил, давая возможность довольной таким развитием событий Насте подползти повыше, устроиться удобней. Смирившись, что правая рука ему больше не принадлежит, левой Имагин провел по собранным в хвост волосам девушки.
– Нет, не мамина. Просто… Не знаю, почему. Когда ехал решать вопрос, слушал какую-то дурацкую передачу о бабочках. Они там повторяли 'имаго-имаго', освобождались от коконов, превращались из куколок в мотыльков, потому, когда нужно было определиться, самое умное, что пришло в голову – Имагин.
– А почему вообще было так необходимо менять? – Настя опустила его руку на свой живот, позволяя нежно водить пальцами по коже.
– После того… как это случилось, – пальцы на секунду застыли, чтобы через мгновение продолжить механически двигаться. То, что они могут вот так разговаривать на подобные темы – это достижение и Глеба, и Насти. Прошлое не вычеркнешь из жизни. Для них обоих эта тема болезненная, но не запретная. Запрет только один – поднимать ее, когда злятся. – Я долго пытался вспомнить. Хотел именно вспомнить, действительно ли мы с Лехой тогда поменялись, или это мой мозг так защищался, создавая лже-воспоминания.
– Экспертизы же проводили…
– Проводили. Но там ведь тоже никто не давал сто процентов. А мне нужны были сто. Думать, что из-за тебя погибли люди, Насть, это ужасно. Хочется отмыться. А отмыться нереально. Так вот, согласился и на гипноз, и на терапию тоже. Но я хотел, чтоб мне помогли вспомнить, а меня пытались заставить забыть, пережить… Из моей жизни пропали мотоциклы, я переехал в эту квартиру, расстался с подругой, с которой был тогда, пошел работать к отцу, учебу бросил на год.
– И фамилию сменил?
– Да. Фамилию тоже сменил. Вот уже семь лет, как Имагин.
– Мне нравится, – Настя выслушала его внимательно, погладила по руке, будто одобряя, ну или ободряя. – И ты до сих пор… до сих пор думаешь, что мог быть за рулем?
Глеб ответил не сразу. Сначала бросил на нее быстрый взгляд. Настя смотрела не на него – на стену, в глазах ни боли, ни гнева, ни ненависти. А он боялся только этого. Что по какой-то причине терпит, а сама ненавидит. Есть ведь, за что ненавидеть.
– Пока не буду убежден на все сто процентов, буду сомневаться.
– Как ты собираешься убедиться на все сто? – девушка запрокинула голову, заглядывая в его лицо.
А Глеб пожал плечами – не знал. Может, когда-то память окончательно вернется, выстроит все в ряд без белых пятен. Тогда будет уверен на все сто. Он этого одновременно хотел и боялся – а вдруг окажется, что за рулем был все же он? Вдруг окажется, что именно он виновен в смерти друга и отца любимой? Сможет признаться в этом Насте?
Она-то простила ему то, что сидел сзади. А если окажется, что своими руками..?
Из раздумий его вырвал протяжный стон Насти, которая тут же села, потянулась к стакану, приложила его ко лбу.
Глеб моргнул, возвращаясь из раздумий в реальность, а потом не смог сдержаться от того, чтоб не потянуться к ней, проводя ладонью по коже спины, скатывая майку. Она с ним. Это главное.
– Я умру от этой жары, Глеб, – девушка же, явно не подозревавшая о том, что творится у него в голове, обернулась, продолжая прикладывать холодный стакан ко лбу и щекам, посмотрела умоляюще. – Когда они обещали починить?
– Утром приедут.
Настя со стуком опустила стакан на стол, чтобы тут же уронить голову на колени, хныкая.
– Мы тут зажаримся, Имагин, до утра. Дом нагрелся за день, и мы теперь здесь как в газовой камере.
Усмехнувшись такой ее детской реакции, Глеб еще раз провел по позвоночнику, теперь уже от шеи вниз до самых ямочек, и снова вверх до лопаток, оголяя кожу.
В одном Настя была права – нужно что-то решать. Хотя бы за вентилятором съездить что ли…
– Я лед поставила морозиться, может хоть с ним полегчает… Или в машине переночуем? – мысли девушки пошли совсем уже в отчаянное русло.
А рука Глеба на какое-то время застыла.
Он немного повозился, достал телефон, разблокировал. Услышав характерный щелчок, Настя выпрямилась, оглядываясь. Глеб же приложил палец к губам, подмигнул.
– Алло, привет. Это Имагин.
Там ответили.
– Я вот о чем хотел спросить… У вас во сколько последний сеанс?
Снова ответ.
– А можно я тогда в одиннадцать подъеду? Охрану предупредишь? Конечно! – Имагин рассмеялся, – сочтемся. До встречи!
Сбросил, подмигнул, наклонился, легко целуя очень уж подозрительно смотрящую на него Настю.
– Собирайся, мелкая. Едем туда, где очень много льда. Только лучше джинсы надень и носки теплые возьми.
– Имагин… – а потом поднялся, направляясь в спальню. На ее оклик отреагировал немного не так, как Настя надеялась. Обернулся, посмотрел вопросительно, мол, 'чего сидим?', показал руками, чтоб поднималась, пропал из виду, кажется, в гардеробной. – Имагин! – Асе ничего не оставалось, как проследовать за ним.
Глеб к тому времени успел уже снять домашнюю футболку, развязать лямки на штанах, стянуть и их, достать и запрыгнуть в спортивные, обернуться.
– Настен, сейчас десять, нас ждут к одиннадцати, мы должны быстро собраться и ехать. Давай, – а потом подошел, обнял, взялся за подол футболки, ненавязчиво стянул, отбросил в сторону… почему-то забыв, что он-то у них чистоплюй, схватился за резинку шорт, Настя придержала. – И носки не забудь… – отпустил, чмокнул в кончик носа, вышел, по ходу натягивая футболку уже на себя.
Пришлось собираться, исполняя его инструкции.
Все оставшееся время до выхода, потраченное Глебом на легкий ужин, которым накормил и себя, и подозрительную Настю, поиски ключей от машины и прочую мелочь, Веселова наблюдала за ним.
Он воодушевился так, будто предстояло что-то эпохальное, нереальное, очень для него желанное.
– Готова? – ее взяли за руку, вывели из квартиры, счастливо насвистывали, спускаясь вниз, включили в машине громкую музыку, вели спокойно, постукивая по рулю, периодически глядя на молчаливую Настю, подмигивали, чтобы снова следить за дорогой. Остановились же у одного из еще открытых городских торговых центров.
– Нам на третий, – охранник, явно собиравшийся сказать, что через несколько минут здание закрывается, только кивнул, когда Глеб кинул фразу вместо приветствия, чтобы тут же снова потянуть Настю к эскалаторам, параллельно набирая чей-то номер. – Алло, ну мы уже здесь. Через три минуты подойдем.
Решив, что спрашивать у него сейчас, смысла нет никакого, Настя смирилась, позволяя увлечь себя сначала на второй, а потом и на третий этаж пустого уже здания. Потом девушка пыталась идти достаточно быстро, чтобы поспевать за шагом Имагина, а когда он затормозил, чуть не налетела на спину.
– Ну вот, мелкая. Лед. И он весь наш, – Глеб обернулся, подмигнул, потянул дальше – в сторону пустого катка, рядом со входом на который их ждал улыбающийся мужчина.
***
– Глебыч, – мужчина протянул руку, здороваясь, они с Имагиным даже ударились плечами, демонстрируя уровень близости.
– Привет, прости, что неожиданно. Мы как-то в последний момент сообразили…
Глеб обернулся, улыбаясь Насте, а она только плечами пожала. Он-то может и сообразил в последний момент, а ее вообще перед фактом поставили.
– Мне-то что? Лишних денег не бывает, потому я не в обиде, – мужчина заглянул через плечо Глеба, явно оценивая спутницу, а потом уважительно покачал головой, молчаливо одобряя.
Это добавило в копилку раздражения Насти еще одну монетку.
Она ведь вполне может не уметь… и не хотеть. Тем более, если собирался знакомить с другом, мог бы предупредить.
– Мою флешку поставишь? Музычка у вас здесь… – Глеб скривился, достал из кармана носитель памяти, протянул мужчине, тот кивнул, погрозил пальцем, а потом пропустил их через турникеты, позволяя зайти.
– Тридцать восьмой же? – насупленная Настя кивнула, следя за тем, как Имагин перемахивает через стойку, достает пару коньков, протягивает ей, другие берет себе.
– Я вас оставлю, ребят, как закончите, наберешь, Глебыч, – мужчина же, который их встретил, снова протянул руку, пожал Имагинскую, улыбнулся Насте. – Это высшая степень доверия, каток для хоккеиста – святое! – он возвел палец к небу, а Настя почему-то смутилась.
Вспомнила, как ее когда-то не слишком впечатлил хоккейный матч, и перед Глебом стало стыдно. Он ведь действительно все это любит. И сюда ее привез потому, что любит. В надежде, что ей тоже понравится…
– Пошли, – снова перемахнув через перегородку, Глеб потянул ее к лавкам, предназначенным для переобувания.
Сам он надел коньки быстро, а ей было велено ждать. Ну она и ждала. А потом следила за тем, как профессионал шнурует обувь уже на ее ногах.
Всегда было интересно, как это делается правильно, насколько должно быть туго, где свободно, но никакого секрета в действиях мужчины не заметила.
– Каталась раньше? – закончив, Имагин поднял взгляд. Он смотрел восторженно, будто опьянел от близости льда, а Настя насторожено. Мотнула головой.
Ей интересна была реакция – разочаруется или нет. Он вообще никак не отреагировал. Взял за руку, повел в сторону створок, отделяющих лед от комнаты.
– Значит, будем учиться, – решительным движением открыл их, снял замок с перил, служащих бортом, ступил на лед, развернулся, вытягивая вперед руки. – Давай, не бойся. Просто шагай.
И смотря прямо в глаза Глеба, Настя шагнула.
Надо льдом уже разносилась музыка, видимо, одобренная Имагиным, ритмичная. Слишком, как для новичка. А лед скользкий. Тоже слишком, для новичка.
Глеб продолжал держать Настю за руки, терпеливо объясняя.
– Смотри, согни немного ноги в коленях, вот так, видишь? – показал, Настя кивнула. Попыталась согнуть, пошатнулась, но Глеб удержал. – Молодец. А теперь делай скользящее движение. Как в вашем балете, носки не прямо, а немного в стороны. И не бойся, главное. Кто больше боится, тот раньше падает. Давай.
Глеб посмотрел так, будто делился уверенностью, а потом опустил взгляд на ноги, следя за тем, как она делает первый шаг.
– Вот видишь, не страшно, – улыбается, снова скользит. Он же, не выпуская ее рук из своих, медленно двигался спиной вперед. Поддерживая, когда собиралась отклониться назад, когда пыталась зарыться зубцами конька в лед, когда начинало разворачивать на месте.
Настя же изо всех сил старалась… Старалась делать вид, что не умеет. Ей самой казалось, что попытка заведомо провальная, но Имагин, кажется, повелся. И из-за этого хотелось триумфально улыбнуться, а потом оттолкнуться, уносясь вперед. Он устроил сюрприз ей, она собиралась устроить ему. Только сначала еще немного поделает вид… Очень уж приятно, когда он вот так трясется, обучая…
– Попробуешь сама? – когда поступило такое смелое предложение, они успели сделать уже три круга. Глеб держал Настю за руки. Чаще – за обе, но несколько раз отпускал одну, отъезжая в сторону, чтоб девушка попыталась хоть немного научиться держать равновесие. Как для новичка – получалось у нее неплохо. Глеб даже успел уже составить в мыслях график, по которому им предстояло заниматься, если ей, конечно, понравится…
– Ага, – Настя же, высвободила руку, схватилась за перила, остановилась, посмотрела на Имагина, улыбаясь. – Попробую, только давай ты сначала покажешь, как катаются настоящие мужчины, хорошо? – сделав вид, что смертельно устала, Ася облокотилась о бортик, посмотрела выжидающе.
Благо, артачиться Глеб не стал, клюнул в губы, усмехнулся, тут же отъезжая задом, немного виляя. Мужчина достиг противоположного борта… а потом погнал… Это было красиво. Следить за тем, как проносится мимо, как поворачивается на огромной скорости, как тормозит у места, где стоит Настя, царапая лед, создавая звук схожий с тем, которые издает мотор спортивной машины при разгоне. Тормозит, практически вкапываясь в ледовую поверхность, касается ее губ, а потом отталкивается, чтоб нестись на очередной круг.
Он любил этот лед. Так же, как лед любил его. За него было не страшно – не упадет, не споткнется, не запнется. Разгонится до невообразимой скорости, снова развернется, тут же замедляясь, красиво скользя, перебирая ногами, а потом снова разворот и на разгон…
Настя наблюдала за ним, затаив дыхание. Это было безумно красиво. Вряд ли она танцевала так красиво, когда он заметил ее в Бабочке. А произойди все иначе – стой она у бортика, когда он катается, влюбилась бы? Наверняка в тот же миг.
– Ну как? – в очередной раз врезавшись лезвиями с лед, Имагин затормозил у Насти, позволяя обнять себя, поцеловать, искренне восхититься.
– Так ты из принцев? – бросить лукавый взгляд, оттолкнуться, устоять… без бортика и его рук.
– Каких принцев? – следя за тем, как Настя слишком уж уверенно отдаляется, смотря в глаза, как ноги очень уж правильно давят на лед, помогая скользить спиной, Глеб сощурился.
– Мы так называли таких, как вы. Принцами. Парней, которые невообразимо хорошо катаются.
– Где это вы их так называли? – Глеб сделал 'шаг' в сторону Насти, она снова чуть откатилась.
– У меня каток, Имагин, в ста метрах от дома. Мы зимой оттуда не вылезали. Немного катались, немного смотрели за такими, как ты, принцами … – Настя мечтательно вздохнула, хлопая ресницами, а потом улыбнулась. – Догонишь, принц? – показала язык, резко разворачиваясь, несясь вперед, разрезая коньками лед.
Принц догнал, потом догоняла уже она, потом снова принц, и снова она.
Никогда еще Настя не каталась на полностью пустом льду. На льду, вспаханном только их коньками. Никогда не разгонялась до такой скорости, никогда так много не смеялась. Никогда, устав, не стояла, уткнувшись в широкую грудь Глеба, выравнивая дыхание и слушая, как гулко бьется его сердце.
– У тебя ахилл хороший, – подняв голову, Настя бросила на него еще один лукавый взгляд, – и выворотность тоже… Имагин, тебе бы в балет…
Потом Настя посмотрела с сожалением, а Глеб фыркнул, немного откатываясь.
– За что в балет, Настька? Я тебя что, совсем как мужчина не устраиваю?
Следующий взгляд был максимально оценивающим.
– Устраиваешь, конечно, но всегда мечтала о мужчине – солисте балета, – сказала, а потом резко развернулась, уносясь, чтоб он непременно снова догонял. То ли она уже устала, то ли он не устал совершенно, но догнали ее достаточно быстро, прижали к борту, забросили девичьи руки на плечи, а своими прошлись по горящей коже под футболкой, скользнули по джинсам, сжимая ягодицы, оторвались от губ, глядя в глаза.