Ксения Спынь
Чернее, чем тени. Ринордийский цикл. Книга 2
53.
Стоило закрыть глаза, как перед ними начинали хороводами кружиться подземные коридоры – узкие, тёмные и отсыревшие, а по ним голодными стаями бегали нескончаемые крысы и тащили за собой длинные вытянутые хвосты. И ещё тени – сонмы беспокойных теней, что шептались, и выли, и смеялись на все голоса. Софи отгоняла тревожащие её картинки и пыталась заснуть нормально, но разум продолжал метаться и что-то горячечно бормотать ей снова и снова. В конце концов, смирившись, что сон не придёт, Софи встала с постели и, хотя голова её была налита свинцом, побрела куда-то.
Она и сама не знала точно, куда идёт.
Стояла глубокая ночь – часа два или три, что-то около того. В резиденции в это время обычно уже никого не было, кроме самой Софи, да ещё охраны на выходах. Вот и сегодня тоже… Отпустила их. Сказала идти, потому что показалось, что обычной бессонницы удастся избежать.
Сначала она просто ходила по пустынным коридорам и от этого только уставала ещё больше: голова распухала и начинала ныть в суставах левая рука, а потом и всё остальное. Побродив без цели, Софи направилась к своему кабинету. Работа лучше всего отвлекает от всяких тревог и мелких неурядиц, уже не раз можно было убедиться в этом.
Сегодня они с Кедровым допоздна составляли списки потенциально опасных граждан: вместе штудировали личные дела, разбирались в отчётах и старых документах, обсуждали и по ходу обсуждений кое-кого Софи выписывала себе в блокнот. В итоге набралось довольно много – Софи даже не ожидала, что будет столько, а ведь она ещё подходила не со всей строгостью и допускала поблажки. Нарушители общественного порядка всех родов, несанкционированные работники прессы, провокаторы… Приглядеться только – и за каждым окажется какое-нибудь тёмное дельце.
Вскоре она начала делать пометки напротив фамилий. «Яд» – ядро – враги прояснённые и не вызывающие сомнений, как, например, та компашка, что собиралась периодически на «конспиративной» квартире, и «пф» – периферия – те, кто засветился раз или два в чём-то марающем, но ещё мог исправиться. Софи пока не собиралась ничего делать ни тем, ни другим иначе, как в ответ на их выпады, но знать всё это ей было необходимо. Чтоб, когда нужно будет действовать, всё оказалось подготовлено и реакция последовала бы моментально.
Проделанной работой Софи осталась полностью довольна, хоть и устала как ломовая лошадь. Поэтому, закончив, она сразу же отослала всех: не было ни сил, ни настроения что-то ещё выслушивать и решать. Правда, Кедров, кажется, порывался что-то доложить, но Софи отрезала, что это подождёт до следующего раза.
Теперь она вошла в тот самый кабинет – тёмный и молчаливый ночью, с лунными пятнами на столах и дверцах шкафов – и заперла дверь на ключ. На большом столе, с вопросом взиравшем из дальнего угла, слева от окна, со вчера всё ещё были разбросаны стопки бумаг. Переложить их по новой, перепроверить, всё ли она правильно поняла? Но голова такая тяжёлая…
Нет, вряд ли ей удалось бы вникнуть в них хоть сколько-нибудь. Да и глаза сейчас с трудом разбирали очертания букв в свете свечи, а включать верхний свет Софи не хотела: опасалась.
Взгляд упал на приёмник за маленьким столом. Да, это она, пожалуй, ещё могла.
Не отдавая себе отчёта, Софи подспудно понимала тем не менее, что ночные бдения над приёмником по большому счёту никогда ничего не дают. Никто не будет сейчас болтать лишнего по телефону, и если что-то серьёзное, прознать про это можно каким угодно образом, но не так. (Последнего незадавшегося провокатора раскрыли только потому, что тот давно был под подозрением). Но прослушка несколько успокаивала, давала чувство, что хоть что-то в данный момент под полным контролем.
Софи переставила аппарат на свой стол, надела наушники, включила приёмник и прислушалась к щелчкам и шелесту голосов. Они затихали и вновь возобновлялись, но никак не смолкали полностью. Ринордийск никогда не спал, даже если казалось, что спит. Переключая рычажки, она вслушивалась в его голоса, ловила то один разговор, то другой.
Если бы только не левая рука… она отвлекала. Боль сначала пульсировала тихо чуть выше локтя, потом волнами начинала расходиться дальше, отзывалась в костях, наконец разгоралась и сбивала все мысли.
Пожалуй, надо принять обезболивающее. Софи потянулась к среднему ящику, достала оттуда пузырёк. Одну таблетку. Только одну, не больше.
Вот так – она убрала пузырёк обратно. В сомненьях, с недобрым предчувствием взглянула на угольный карандаш. Конечно, там его никто не тронет. Но лучше… лучше пусть будет при ней. Софи переложила его к себе в карман и снова вслушалась в голоса. Сегодня она не превысит дозы и остановится на одной таблетке. Да, в этот раз всё же сможет остановиться.
Софи сосредоточилась на деле. Сначала даже получалось слушать этот пустой ребяческий трёп ни о чём – и в целом улавливать общее направление и логику чередования реплик, за которыми уже смутно возникали очертания отдельных людей вместо буроватой неразличимой массы. Потом боль снова начала вклиниваться, одновременно отдавая в запястье и в плечо. Софи отмахнулась от неё, как от назойливой мухи. Надо просто подождать, обезболивающее подействует через несколько минут.
Два голоса говорили о чём-то в наушниках. Уже трудно было понять о чём. Отдельные сменяющие друг друга фразы застили собой смысл, нить терялась, не удерживалась в памяти, слова начинали пульсировать, расходиться кругами; они размывались в мутные пятна, и на их фоне вырисовывался только навязчивый мерный шёпот, что отдалялся и приливал вновь, как морской прибой…
Нет, так не пойдёт. Софи раздражённо выдвинула ящик, снова достала пузырёк и проглотила ещё одну таблетку. Затем шумно двинула ящик обратно и заперла на замок, а ключ отшвырнула в сторону – за высокий шкаф у стены. Теперь так просто к пузырьку не подступишься. Надо, в конце концов, преодолевать себя.
Голоса стали чётче, обрели очертания. Они начали складываться в людские разговоры… Похоже, они все действительно болтали ни о чём. Право, удивительно, на какие только темы ни готовы трепаться люди по ночам вместо того, чтоб спать или тогда уж заниматься делом. Какие-то мелкие старые сплетни, какие-то мелкие амурные дела, какой-то мелкий компромат с последней пьянки, какие-то мелкие бездарные планы на ближайший отпуск… Где же большие идеи и отважные поступки, то Человеческое с большой буквы, что осталось в веках? Видимо, там и осталось? Нет, определённо надо вводить комендантский час и запретить всю эту трескотню после полуночи. (Да и вообще всё запретить, они всё равно ничего не делают).
Хотя, с другой стороны, так даже лучше, – подумала Софи. Такими полукукольными людишками наверняка куда проще управлять, чем теми, настоящими людьми. Что ж, она доведёт их, куда следует, хотя они, возможно, проклянут её по дороге. Но века запомнят её имя, и будущее всё расставит по местам: все будут знать тогда, что Софи Нонине совершила великое. Эти уже нет: ничего не понимают и не умеют, не более чем расходный материал. Но вот грядущее поколение – лучшие, сильные и прекрасные люди, которые будут жить в обновлённом, для них построенном мире, – вот они будут ей благодарны.
Не дело в таком случае будущему благодетелю целого народа, гению власти зацикливаться на бессмысленных разговорах невежд и дураков. Надо думать о вечном.
Софи поднялась, расправила на плечах плащ из крысиных шкурок. Отодвинув в сторону приёмник, она вытащила новую сигарету из пачки. Под «Каракас» всегда думалось лучше и как-то особенно чётко. Она потянулась за спичками, но отяжелевшая рука задела пепельницу и смахнула её на пол. Та испуганно задребезжала, по полу рассыпались окурки и пепел.
Софи непонимающе смотрела какое-то время, соображая, что уместнее: поднять пепельницу самой или позвать кого-то, кто это сделает. Она бы, может, и подняла, но как-то уж очень кружилась голова…
Хотя тут и позвать-то некого. Вся обслуга уже по домам… На всякий случай Софи нажала кнопку громкой связи. В приёмной – там находилась секретарша, если её присутствие не нужно было в кабинете, – раздался заливистый звонок и затонул в тишине, только эхо отзвучало ещё немного. Разумеется, сейчас там тоже никого не было, Софи так и предполагала. Нет, она, конечно, отпустила их, когда ещё думала, что может заснуть… Но ведь Китти – не дура и должна слышать истинный приказ между слов. Она же знает, что может потребоваться здесь в любую секунду, мало ли что случится… Да даже если и не случится – может, Софи захочется поговорить посреди ночи.
Она ещё раз по инерции нажала кнопку, затем нетерпеливо схватила трубку телефона и быстро прокрутила диск несколько раз.
– Китти? – там ответили почти сразу. – Китти, прадедушку твоего двоюродного! Где ты шляешься?
54.
От всех этих ночных приключений, переездов и марш-бросков представление о времени суток несколько нарушилось, поэтому они не спали, несмотря на позднюю ночь. Феликс полусидел на тумбе и, раскрыв перед собой в воздухе тетрадь, делал вид, что пишет статью. На самом деле он всё больше смотрел то на молчавшее радио – оно стояло включённым, хотя сейчас там было нечего ловить, – то на дисковый телефон, важно расположившийся на полу. Тускло светила единственная лампочка над дверью, в железной печке расцветал красным огонь, и было тепло.
Лаванда, чтоб чем-то занять время, выпросила у Феликса сборник стихов и теперь пыталась понять, что в них есть такого, что ими восхищаются и не забывают их вот уже около века. Чаще всего она просто ничего не разбирала в хитро сплетённом узоре строк, хотя, надо признать, звучали они красиво. Но что в действительности имелось в виду – это ускользало от Лаванды. Иногда только на какой-нибудь из страниц встречалось вдруг что-то близкое и понятное – но не головой, не в виде мыслей и догадок, которые можно было бы озвучить, а только как ощущение, лёгкое прикосновение тонкого и невысказанного, но, несомненно, знакомого.
Она несколько раз украдкой взглянула на Феликса и, решив наконец, что не сможет отвлечь его больше, чем он сам себя отвлекает, подала голос:
– Я нашла красивое стихотворение.
– Ну?
Лаванда продекламировала:
Блики солнца на листьях клёна!
Золотые пластинки на синей фольге!
И, хотя скоро быть листопадной пурге,
Беззаботны вы – как знакомо!
Осень новая к нам спустилась.
Ярких красок так много в палитре её –
Цветопляска с грустинкой, наш смех и враньё,
Жизни страх и вся её милость.
И с таким удивленьем смотрим
На привычный полёт золотого листа,
Будто, в шквалах и буре пройдя сквозь года,
Уже бывшее мы не помним.
(По правде, она не смогла бы объяснить, насколько и чем в точности красиво именно это стихотворение. Она просто видела его раньше и обрадовалась, как старому приятелю).
– А, – Феликс оторвался от своей тетради, чуть улыбнулся. – Евгений Зенкин? Это не очень, на самом деле. У него есть получше.
Он вернулся было к записям – и снова быстро вскинул взгляд на телефон. Лаванда проследила за его движением и удивилась ему.
– Думаешь, они могут позвонить в такое время?
– Если случится какой-то форс-мажор, наверно, позвонят, – Феликс пожал плечами. – Я ведь даже не в курсе, что там сейчас происходит. Был бы интернет хоть на пять минут, можно было бы проверить. А так, случись что… – он прервался, нервно погрыз ручку, снова вскинул взгляд. – По радио действительно важного никогда не скажут, сама понимаешь.
«Тем не менее оно у тебя почему-то всегда включено», – подумала Лаванда, но сказать этого вслух не успела. У окошка наверху раздался тихий тройной стук. После паузы – ещё раз.
Феликс мгновенно вскочил, потянулся к окошку и что-то попытался за ним разглядеть. Затем метнулся к двери, перед выходом на секунду остановился:
– Подожди… поговорить надо… кое с кем.
Он скрылся за дверью. Лаванда какое-то время смотрела ему вслед.
– Кое с кем, – задумчиво повторила она.
Если они не отойдут никуда в сторону, то, наверно, их прекрасно должно быть видно из окна. Конечно, это не очень хорошо – подглядывать без согласия… Но любопытство плевать хотело на всякие «не очень хорошо», любопытство подтолкнуло Лаванду придвинуть к окошку тумбу, осторожно забраться на неё и, встав на цыпочки, выглянуть на улицу.
Окошко располагалось почти вровень с землёй и позволяло наблюдать, что происходит у подножья. Было уже темно, но в тусклом свете, что роняло убежище, Лаванда смогла рассмотреть Феликса. Его же собеседник стоял чуть дальше, в тени, и кто это – Лаванда не поняла. Она даже приблизительно не различала этого человека, только неясный тёмный силуэт.
Видимо, они говорили о чём-то. Но слова сюда уже не долетали. Может, и к лучшему: ещё и подслушивать вдобавок было бы совсем неприлично. Оставалось только гадать, что могло быть настолько срочным или настолько секретным, что понадобилась эта ночная встреча…
Неожиданно раздалось тихое треньканье. Похоже, у того человека зазвонил мобильник. Силуэт быстро отошёл в темноту на несколько шагов: то ли разговор требовал конфиденциальности, то ли это было просто заученное движение. Феликс по-прежнему стоял на том же месте.
Лаванда сообразила, что теперь, когда разговор внезапно прервался, они вполне могут закончить и разойтись. Она спрыгнула с тумбочки на пол и поспешила скрыть все следы своего маленького преступления. Когда Феликс вернулся в убежище, она уже сидела на лежанке в той же позе, что была до этого, и читала стихи.
Феликс, впрочем, ни на что не обратил внимания. Он, не глядя вокруг, быстро прошёл к окошку, вернулся обратно к двери и, казалось, был чем-то встревожен.
– А кто это был? – поинтересовалась Лаванда.
– Да так… Один знакомый.
– И что сказал?
– Плохие новости.
Феликс хмуро повертел в руках какую-то бумажку (Лаванде показалось, это что-то вроде наскоро набросанного списка имён, но, конечно, она не стала бы утверждать). Пробежав ещё раз взглядом от начала до конца листка, Феликс бросил его в печь.
– А что там было? – удивилась Лаванда.
Феликс отвернулся:
– Неважно.
Он снова заходил от стенки к стенке, мельтеша и не останавливаясь. Лаванда выжидала, не скажет ли он чего-то более осмысленного, но Феликс, похоже, вообще забыл о её существовании.
– Так всё-таки, что за новости? – начала она снова.
Феликс вдруг резко развернулся.
– Да что ты ко мне пристала? Что тебе ещё надо? Отвали от меня, в конце концов! – выкрикнул он и вылетел за дверь.
Лаванда ошарашенно посмотрела вслед.
– Да ладно, – пробормотала она и снова уткнулась в строки и четверостишья.
Примерно через полчаса Феликс вернулся в убежище. Он прошёл через комнату, опёрся руками о тумбу и какое-то время просто молчал. Лаванда подняла взгляд от книжки, но ничего не сказала.
– Слушай… Лав, – пробормотал Феликс, не глядя на неё. – Я, в общем… Действительно плохие новости… и вообще всё плохо. Я, в общем, не хотел ничего такого сказать. Ты… ты извини, хорошо?
Вот уж чего Лаванде точно не хотелось выслушивать. Феликс, если вдруг извинялся словами, всегда делал это так, будто ему это физически тяжело и крайне неприятно.
– Да ладно, всё нормально, – поспешно замяла она. – Я тут ещё одно стихотворение нашла. Хочешь?
Феликс кивнул:
– Прочитай.
Она вернулась к заложенной странице, прочитала:
Решка с орлом и реки берега,
Одного пламени два языка.
Если до завтра тебя не убью,
Можешь, наверно, считать, что люблю.
Феликс усмехнулся:
– И кто это?
– Некий Василий Сюрткин…
– Молодец Сюрткин, – со смехом кивнул он. – Конечно, жуткая банальщина, но банальщина того сорта, что не перестаёт быть истинной правдой. Ладно, – он взглянул на брошенную тетрадь и подобрал её. – Продолжим по-нормальному.
На этот раз Феликс ушёл в закуток у двери – видимо, чтоб больше не отвлекаться каждую секунду. Да и к тому же там был стол. Думается, писать на столе куда удобнее, чем в воздухе.
И… Лаванде показалось, что в Феликсе что-то стало слегка по-другому, чем до этой встречи. Какая-то едва уловимая мелочь. Она подумала и вдруг поняла что.
Ночной гость, кем бы он ни был, поправил ему воротник рубашки. Сам Феликс никогда бы этого не сделал.
55.
А ведь Софи всегда прислушивалась к нему раньше.
Даже когда её занимало совсем другое – если Кедров докладывал ей что-то, она относилась с большим вниманием: знала, что он не будет отнимать время пустяками.
Теперь же – будто её это и не касалось вовсе. Будто не о её стране речь.
Опасность созревала на востоке, далеко за Тусконкой, и следовало взяться за неё немедленно. Пресечь или предпринять что-то другое, пока не поздно. Но нет, Великой правительнице, конечно, нет до этого дела, Великая правительница будет продолжать поиски внутренних врагов здесь, в Ринордийске, где всё и так находится под круглосуточным контролем спецслужб.
Это притом, что с тем же Шержведичевым она продолжает играть в кошки-мышки, хотя конкретно этого человека, возможно, и имело бы смысл устранить. Если кто из местных и стал бы затевать что-то серьёзное, то с большой вероятностью это был бы именно Шержень. Другие всегда будут действовать осторожно, с оглядкой, а этот парень, похоже, свою жизнь вообще не ценит.
Кто знает, может, потому Софи и не хотела с ним покончить – потому что играть с остальными было неинтересно…
Тогда, в осень их революции, когда ещё ничего не было ясно, когда улицы перегораживали баррикады, а в воздухе беспрерывно носились дым и крики, три или четыре человека из их компании – их отряда Сопротивления, как звали они сами себя, – пробирались по переулкам к улице Кобалевых, широкому центральному проспекту, по которому и пролегла граница главного и самого яростного противостояния. Волчонок возглавляла их.
Они только успели выйти на перекрёсток, как с той стороны заграждений начали воем разрываться сирены.
– Похоже, нас ждали, – проговорил Макс Быстрицын.
Секунда – и Софи уже была на баррикадах. Перегнувшись, она высматривала там что-то.
– Да, это они! – подтвердила она. В левой руке мелькнул револьвер, Софи приготовилась махнуть на ту сторону.
– Эй, Волчонок, – Кедров окликнул её снизу. – Уверена? Если их много, ты попадёшь.
Софи оглянулась через плечо: как флаг реют тёмные волосы, на лице – отсветы городских пожаров и торжествующая улыбка.
– По крайней мере, нас запомнят, – кинула она со смехом и в следующий миг скрылась за баррикадой.
Волчонка всегда было трудно понять. Кедров так и не понимал до конца.
Только всё чаще Софи казалась не гениальным правителем, просчитавшим всё до мелочей, а скорее человеком, которому до лампочки любые проблемы, кроме нескольких идей фикс. К сожалению, к ней уже не подойдёшь, не хлопнешь по-приятельски по плечу и не спросишь так запросто: «Слушай, Софи, а ты здесь точно не затупила?» Остальные уже пробовали так или иначе. Софи не оценила.
А что если, – подумалось Кедрову, – он и сам уже в чёрном списке? Этим бы объяснялось многое: и пренебрежение его словами, и бесконечные послеполуночные проверки бумаг, и то, что Софи не сказала ему, куда исчезала в ночь смерти «загорского» провокатора… Всё сходится к одному: лимит доверия к Андрею Кедрову начинает исчерпываться.
Если так, то можно уже и не рыпаться. Забава могла длиться весьма долго (насколько он знал Софи), но итог всегда был одинаков. Кедров наблюдал, как это происходит, уже много раз.
Оставалось только надеяться, что он ошибся. В конце концов, слежки за ним пока не велось: всё-таки он, старый ссо-шник, не мог бы этого не заметить.
Но всё же Кедрова не оставляло чисто звериное предчувствие, что его обкладывают флажками и не спеша гонят в тупик.
56.
Полторы недели.
Полторы недели они уже находились здесь.
Воздух в круглой комнате пропах старой пылью и был резок, тревожен. За дверцей печки иногда ярко вспыхивало.
У стены хрипло бормотало радио. Иногда Феликс подходил к нему, крутил ручку настройки и тогда было слышно чётче, разбирались слова и фразы. Феликс вслушивался, нервно чиркал зажигалкой, нетерпеливо гасил звук и снова отступал.
– Здравствуйте, с вами «Главная линия» и Китти Башева.
Наверно, если уйти хоть на край света и там ненароком включить радиоприёмник, то и тогда раздастся это «Здравствуйте…»
Феликс напряжённо вслушался и не стал убирать звук. Лаванда, правда, не поняла почему: он всё равно не слушал, а только мерил шагами комнату, иногда лишь приседая на тумбочку, но снова вскакивая и расхаживая.
– Если не позвонят завтра, я им сам позвоню, – он кинул быстрый взгляд на телефон и отвернулся.
– Но это же опасно… – напомнила Лаванда.
– Должен же я предупредить их!
– О чём? – не поняла она. – Аа, о том что… было в той бумажке?
– Ну… да, – неохотно согласился Феликс.
Странная схема, – подумала она. Кто-то передаёт информацию Феликсу – видимо, кто-то из оппозиционного круга, – но сами они ни о чём не знают, и их надо предупреждать. Похоже, он снова чего-то недоговаривал.
– А по-другому никак нельзя, чтоб они узнали? Не через телефон?
Феликс демонстративно развёл руками по комнате.
– Ты видишь что-нибудь подходящее? Может быть, ноутбук с интернетом? Я вот что-то нифига не вижу, – он насуплено сложил руки на груди и прислонился к тумбочке.
Лаванда вгляделась в сумбурные движения его рук и пальцев, и ей подумалось, что дело, наверно, не только в том, что «надо предупредить». Да и «ноутбук с интернетом» его выдал.
– Ломает? – негромко спросила она.
– Немного.
И, как бы оправдываясь, он быстро продолжил:
– Я просто привык, что все постоянно в доступе и что, если что-то случится, это тут же станет известно. А так я даже не знаю, что там у них происходит… Имеет ещё смысл предупреждать или, может, вдруг уже нет. Только мы тут сидим в этом ящике, – Феликс глухо стукнул костяшками о стенку. – Как в гробу.
Пальцы его снова нервно забегали, ища что-то; нащупали зажигалку.
– То есть ты понимаешь? – он несколько раз высек огонь. – Если в городе сейчас вдруг бабахнет и начнётся, мы об этом даже не узнаем, – Феликс так часто и беспорядочно щёлкал зажигалкой, что Лаванда поопасалась, как бы он снова что-нибудь не подпалил.
– А что должно начаться? – спросила она.
– Не знаю. Революция. Но вероятнее, что второе «чёрное время». Впрочем, о втором бы нас как раз уведомили, – мрачно закончил он.
– Кто?
– Люди Нонине.
– Но… они же не знают, где мы, – Феликс скептически усмехнулся. – Думаешь, знают?
– Думаю, да.
Лаванда задумчиво опустила голову, над всем размышляя. Довольно странно это он сказал сейчас. Раньше наоборот утверждал, что здесь безопасно. Ну и как быть теперь с этим?
– Ты же говорил, что… – она подняла голову и удивилась. – Ты куришь?
– Ага, – Феликс часто затягивался мелкими дрожащими движениями, будто урвал запретный кусок. – Дурацкая студенческая привычка… Надо было, конечно, избавиться, но меня немного не хватило, – он принуждённо рассмеялся. – Сила есть, воля есть, силы воли нет.
Докурив до половины, он, недовольно кривясь, оглядел сигарету.
– С тех пор как перекрыли границы, нормальных сигарет и не найдёшь, только эта дрянь. Да и она стоит, как не знаю что, – он обиженно поджал губы и отвернулся. – Самой-то Нонине специально привозят откуда-то из-за рубежа. Она их без перерыва шмалит, как паровоз. Как ещё не подохла.
– Это она тоже на какой-то конференции сказала? – произнесла Лаванда.
Феликс недоумённо обернулся:
– Что?
– Откуда ты знаешь, что как паровоз?
– Ну… – он замялся. – Это не такая уж тайна…
Лаванда покачала головой:
– Феликс, это из частной жизни. Откуда известно тебе?
Тот упрямо молчал.
– Феликс? У тебя есть информаторы?
Он искоса взглянул на неё. Неохотно пробурчал:
– Ну, есть.
– А кто? – полюбопытствовала Лаванда.
Феликс нарочито широко улыбнулся:
– Тебе имя-фамилию?
– Ну… Мне просто интересно, – она вдруг поняла, на что он намекал. – Ты что, думаешь, я сейчас пойду сдавать их Нонине? Ты кем меня считаешь?
Феликс помялся, пожевал потухшую сигарету.
– А если… я тебе скажу, – видимо, без всякой охоты начал он, – это потом… точно не прозвучит в какой-нибудь посторонней компании… где-нибудь на улице?
– Нет, конечно!
Он ещё помолчал в сомнениях. Потом чуть заметно кивнул на радио и очень тихо, одними губами, назвал имя.
Лаванде показалось даже, что она неверно поняла.
– Китти? – повторила она.
Феликс кивнул.
– Китти Башева?
Он посмотрел на Лаванду уже с откровенным раздражением:
– Ну да, да, Китти Башева. Что тебя так удивляет?
– Но… – Лаванда растерянно хлопнула глазами. – Она же человек Нонине.
Феликс усмехнулся:
– Китти – мастер мимикрии и маскировки. Китти влезет в любую систему, и ни у кого и сомнений не возникнет, что она там свой человек. А Китти тем временем будет сливать инфу у них за спиной… При этом у неё всегда безупречная репутация, и её никто ни в чём не заподозрит.
– И как она, мм… – Лаванда попыталась вспомнить странное выражение, – сливает инфу? Каким образом?
– Я с ней встречаюсь, она рассказывает, – пожал плечами Феликс.
– Даже так, – она удивилась, что может быть так просто. – И давно?
– Пять лет. С тех пор как она работает у Нонине.
– Но… Это, наверно, опасно?
– Да, – с готовностью кивнул Феликс. – Это офигенно опасно. Я вообще не знаю, зачем она пошла на это. Собственно, я бы никогда её о таком не просил. Это была её инициатива.
Лаванда нахмурилась. Что-то во всём здесь было слишком странно и неправильно.
– А ты уверен, что она не ведёт двойную игру? Не сливает и что-то о нас Нонине? Вполне правдоподобно выглядит…
– Нет, – Феликс твёрдо покачал головой. – О Китти можно очень много чего сказать, и хорошего, и плохого, но она не предатель. За это могу поручиться.
Лаванду его слова не слишком убедили (в её картине мира человек, втёршийся в доверие, а потом раскрывающий секретную информацию, в любом случае был предателем, неважно, на твоей он стороне или нет). Но тут зазвонил телефон. Феликс бросился к нему, будто только и делал, что ждал всё это время.
– Да! – крикнул он в трубку. – Ну и очень интересно знать, куда вы пропали? У меня-то всё нормально, а вот у вас скоро будут… Да, есть что сказать. Когда? Естественно, буду… будем.
– Нас зовут на сходку, – передал он, когда положил трубку. Лицо у него вмиг просияло, он принялся с воодушевлением ходить по комнате. – Завтра утром.
Лаванда услышала, но думала она сейчас совсем о другом, что никак ей не давалось, не понималось ею.
– Не знаю, что меня больше удивляет, – проговорила она. – То, что Китти – наша, или то, что вы знакомы.
Феликс хитровато улыбнулся:
– А что, по-твоему, если люди вращаются в разных кругах, они не могли пересекаться где-то раньше, в прошлом?
Лаванда обдумала было, но только мотнула головой:
– У меня просто в голове не очень укладывается.
Феликс остановился в дверях, цепляясь пальцами за косяк.
– Знаешь, у меня тоже, – он рассмеялся и патетически взмахнул руками. – Китти Башева – доверенное лицо Нонине! Самому смешно.
Бросив последнюю фразу, он развернулся и вышел из комнаты.
