Ксения Спынь
Чернее, чем тени. Ринордийский цикл. Книга 2
– Я не имею права и не буду ничего выбирать, – холодно произнесла Лаванда.
– Она не имеет права! А оставлять подыхать столько людей – имеешь? – его пальцы сжались сильнее. – Имеешь, да?
– Не души меня.
Феликс вмиг убрал руку и отпрянул на другой край кухни. Лаванда потёрла горло. На «душить», конечно, не тянуло, но как-то он увлёкся.
– Извини, Лав, – проговорил Феликс, стоя к ней спиной. – Извини, я не хотел. Иногда… Неважно.
Его чуть заметно трясло. Через минуту он обернулся и слишком уж радостно улыбнулся Лаванде:
– Ладно, к чёрту мел, я, может, и сам чего-то не понимаю, а ты где-то права… – Феликс скользнул взглядом по кухне, остановился на двух чашках на столе. – Хочешь кофе? Вот, пей.
Он придвинул ей одну чашку, вторую схватил сам. Лаванда не то чтобы хотела. Она, однако, отпила немного, но теперь это была одновременно сожжённая и совершенно остывшая дрянь, поэтому Лаванда просто сидела с чашкой в руках. Феликс же, давясь и так и не усаживаясь, почти всё выхлебал сразу, будто боялся не успеть. То ли это тоже было делом принципа, то ли сказалось нервное потрясение.
– Чувствую, другого случая попить кофе у нас может и не быть, – он ухмыльнулся.
– Почему?
– Не исключено, что от Нонине уже едут.
– Ты серьёзно?
– Нет, – он прекратил изображать нарочитую весёлость и медленно придвинулся к окну. Задумчиво он искал что-то за стеклом. – Нет, это не в её привычках. А если б уголь, она не стала бы так тянуть. Видимо…
Феликс недоговорил и замолчал. Он что-то там себе обдумывал, и Лаванде хотелось попросить его хотя бы думать вслух. Сама она уже весьма плохо понимала, что и для чего происходит, чего можно ожидать и что предпринимать по этому поводу, и это пугало.
– А может, там всё-таки было короткое замыкание? – без особой надежды спросила Лаванда. Она бы уже охотно согласилась даже, что Софи за окном была глюком, если б это что-то меняло.
Феликс мрачно покачал головой.
– Ну почему? Гроза же… И всё такое.
– Часы били. Слышала?
– Часы? – удивилась она, но тут же вспомнила. – Да, слышала… Я думала, мне почудилось. А ты тоже слышал?
Он кивнул:
– Когда чьё-то имя сжигают – в этот момент там, где он находится, бьют часы. А потом уже всё начинается. Так рассказывают, по крайней мере… Ну, и, похоже, это действительно так.
«Всё начинается»… Лаванда задумалась. Бой часов – и все эти автокатастрофы, землетрясения в горах, взрывы в неположенном месте… короткие замыкания. И бой часов.
– Феликс?
– Ну?
– Что происходит с людьми, которых записали?
Он отвернулся, процедил неохотно:
– Ты же видела.
– Нет, ну а всё-таки? Что происходит после того, как имя сожжено? Какое-то фатальное невезение? Искривление реальности? Что?
– Ну, этого точно никто не знает. Да и тем более работа всякой мистики – скорее по твоей части. Но говорят… Это тоже, конечно, неточно и до конца неясно, но, учитывая некоторые совпадения… В общем, говорят, что в этот момент как бы оживают и материализуются страхи записанного человека: то, к чему он навязчиво возвращается в мыслях, о чём думает «хорошо, что так не происходит», что-нибудь, может быть, совсем мелкое, обычное… Оно как бы провоцируется мыслями о нём и становится реальным.
Лаванда невольно поёжилась.
– И что это может быть? Что угодно?
– В принципе, да.
Она хотела разглядеть получше свои мысли в поисках собственного варианта летальной развязки, но сразу же отпрянула назад: в этих затемнённых заброшенных закоулках могло блуждать многое, с чем не было ни малейшего желания сталкиваться.
– А у тебя такое есть? – спросила она вместо того Феликса.
– Положим.
– А что это?
– А не слишком много хочешь знать, сестрёнка? – он насмешливо прищурился, хотя в глазах никакой смешинки не было. – Такие вещи пытаются не палить. И тебе, кстати, тоже не рекомендую.
– Да я и не помню, что у меня, – она пожала плечами.
– Вот и не надо. Да, кстати, – он будто бы вспомнил о чём-то и вернулся к этой мысли. – Ты ведь не переводила документы в Ринордийск?
– В смысле? – не поняла Лаванда.
– Личное дело и всё остальное… Что там у тебя есть. Они же по-прежнему в Юмоборске, да?
– А… Да. Наверно, да.
– Тогда пора бы наведаться в наш департамент и попросить, чтоб перевели… Честно говоря, не помню, что там для этого нужно, но у них тебе объяснят лучше.
– Хорошо, – кивнула Лаванда. – Зайду как-нибудь.
– Зайди завтра. Прям с утра. Они работают с шести.
Лаванда удивлённо хлопнула глазами. Ей вообще было непонятно, с чего вдруг Феликс озаботился сейчас всякими бумажками, к которым довольно презрительно относился.
– А почему прям завтра-то? – она недоумённо покачала головой. – Сколько я тут уже без документов, вроде никто не имел ничего против.
– Ну всё равно, не надо затягивать. Просто находиться ты тут, конечно, можешь и неофициально. Но если вдруг что… Лучше, чтоб было. Тем более ближе к осени они тебе в любом случае понадобятся, что бы ты ни надумала там делать дальше.
– Н-ну ладно… Но всё равно не понимаю, к чему такая спешка, – она посмотрела на часы: было три ночи. – Уже поздно, а мы даже не спали. Может, лучше в другой день…
– Лаванда, – Феликс наклонился к ней совсем близко. – Зайди завтра. Хорошо? – и, видя, что она медлит с ответом, добавил, как что-то совсем важное и сокровенное. – Я тебя прошу.
Лаванда с недоверием окинула его взглядом исподлобья: было нечто странное в его настойчивости, и во внезапно поднятой теме, и в этом «прошу». Он будто бы что-то недоговаривал.
Наконец она кивнула:
– Хорошо.
46.
Софи мчалась по тёмным улицам Ринордийска. Ветер рывками перекатывал листья из подворотни в подворотню, где чем-то шуршали городские крысы, а сверху ещё падали порой крупные капли.
Она бежала вприпрыжку, тяжело дыша то ли от свершившегося торжества, то ли от переутомления. Скорее первое, – полагала она. Но как бы там ни было, больше всего на свете сейчас хотелось оказаться в родной резиденции, где тепло и безопасно, где Софи проводила дни и ночи, за работой или просто так, вот уже десять лет.
Впрочем, уж безопасность-то она сумела бы создать себе везде: враги не успевали и приблизиться, прежде чем она их замечала. Только что так ловко и так вовремя она подрубила в основании дерево зла, готовое расцвести, а значит, никто не увидит и плодов. Не будет даже никакой шумихи: не Нонине же подстроила грозу и неисправную электропроводку. Один только видел её…
Неважно, – Софи яростно потрясла головой. Зачем остались перед глазами нездешний взгляд и смутно знакомые черты лица в грозовой вспышке – будто из давнего забытого кошмара? Нечего даже обдумывать эти бредни. Но зачем чудится топот лап по улицам – будто кто-то бежит за ней? Гибкий чёрный зверь стучал когтями по вековой брусчатке, и эхо от подслеповатых домов отвечало ему. Зверь следовал за ней по пятам – по всем улицам, по всем переулкам сразу. Зверь вовек не собирался отставать.
Но Софи была уже у цели. Она зашла с бокового хода и тут же захлопнула за собой дверь. Пусть остаются снаружи зверь и все странные взгляды. Пусть не смотрят и не следят за ней.
Теперь-то она поняла, что это всего лишь из-за угля. Да, так и бывало каждый раз, как приходилось использовать уголь, – сначала чуть заметно, потом всё резче, всё сильней и всё больше тревожа. Что ж, безграничная власть того стоит. А всё, что в голове… Оно ведь легко устраняется, стоит приказать ему исчезнуть.
Софи просто иногда слишком уставала, чтоб собрать всю волю в кулак, но так-то, несомненно, она могла.
Она отдышалась немного, откинула с лица влажные от дождя пряди. Здесь, наконец, было тепло, и Софи с приятной удовлетворённой усталостью потёрла замёрзшие пальцы и мокрый нос.
Вот теперь, пройдя в затемнённые внутренние помещения, можно подумать спокойно и чётко над дальнейшим. Ах да, ведь после разрешения проблемы сразу нарисовалась новая, и с ней требовалось разобраться по возможности скорее. Но это было уже куда проще, да и на кону стояло меньше. Это, пожалуй, даже было бы забавно.
Под дверью её кабинета горела полоска света.
– Китти? – громко окликнула Софи. – Ты здесь?
– Да, Ваше Величество.
Софи, оттолкнув дверь, вошла.
– Отлично, – кивнула она, бросив на Китти полвзгляда, и прошла вглубь кабинета, к своему столу. Разумеется, здесь, – усмехнулась она про себя: Софи ведь ещё не отпускала её, а значит, Китти обязана была тут находиться, что бы ни показывали часы.
Впрочем, сколько Софи наблюдала за ней, Китти никогда не выказывала признаков усталости или банального недосыпа – хотя на сон ей зачастую оставалось часа четыре, чуть больше, чем самой Софи. Вообще, за работой Китти напоминала скорее заведённый механизм, чем живого человека. Да и выглядела в свои двадцать семь скорее лет на двадцать – прямо-таки студенточка журфака.
Больше никого в кабинете не было. Немудрено, когда стрелки подходят к трём. Софи покосилась на «Каракас», с подозрением перетряхнула пачку. Похоже, стрельнул у неё сигаретку, пока сидел здесь и ждал указаний. Вот чудак: думал, наверно, она не заметит.
– Кедров уже отчалил? – кинула она Китти.
– Да, около часа назад.
Софи кивнула:
– Ладно, он сегодня хорошо поработал, так что сейчас я его дёргать не буду. А вот утром надо будет ему позвонить, часов в шесть, – она повернулась к Китти и проговорила с нажимом. – Если не я, позвонишь ты.
– Конечно, Ваше Величество, – кивнула та.
Конечно, позвонит. Насчёт себя Софи не была уверена: вполне возможно, её отрубит под утро, как это часто бывало. Неспешно она приблизилась и обошла Китти со спины, как бы ища что-то по стенам и полкам.
Как всегда – идеально подведённые глаза и губы, идеально прилизанный пучок на затылке, чёрное офисное платье сидит идеально по фигуре, идеальный порядок на столе. Просто Мисс Безупречность. (С самой Софи ей, впрочем, не тягаться. Тень – не более).
– Так. Записывай, что ты ему скажешь, – она обогнула стул Китти, слегка коснувшись её плеча. – Я верю, что в силу наследственности ты нифига не забываешь, но всё-таки запиши.
Раздумывая над формулировками, Софи отошла к окну. Там, за стеклом, стояла ночь – желтоглазая, непроглядная. Казалось сейчас, ей никогда не будет конца. Там, за стеклом, чёрный зверь поднимал голову от спячки, и угрожающе щёлкала его зубастая пасть. Там голоса, что должны были смолкнуть много лет назад, трещали и сливались в единую волну – будто цикады. Вот и пусть жрёт цикад – этот зверь. Нечего визжать пилой по ушам. Да и эти жёлтые огни: они не давали ни тепла, ни уюта, только давили на прикрытые веки, от них болели глаза и голова. Весь этот мир, весь этот чужой, враждебный мир за стеклом…
Софи очнулась и заморгала, соображая, что она по-прежнему в своём кабинете, стоит у окна. А в углу по-прежнему безмолвной и привычной тенью сидит Китти.
– А, да, – вернулась к предыдущей мысли Софи. – Записывай.
– Я слушаю, Ваше Величество.
47.
Департамент, в который пришла Лаванда, был приземистым серым зданием с маленькими окошками и облупившейся краской на стенах. Он впустил посетительницу, но далее равнодушно отмалчивался и ничем не подсказывал, куда идти теперь.
Номер кабинета – сто первый – она помнила, но где это? На каком этаже, в какое крыло ей нужно? Было абсолютно неясно.
Лаванда понадеялась на свою удачу, которая иногда будто бы вспоминала о ней в трудные моменты, и попробовала отыскать кабинет сама. Она переходила то выше, то ниже по лестницам, заворачивала в узкие коридоры с обшарпанными стенами и всматривалась в цифры на дверях. Так она нашла сто тридцатые и сто двадцатые, но просто сотых нигде не было. Что хуже, непонятным оставалось, по какому принципу они могут нумероваться и как располагаться относительно друг друга. Иногда тут и там мелькали люди – видимо, другие посетители. Но просто так подойти и спросить, не знают ли они, Лаванда не могла. Да и вид у них был хмурый, настороженный, будто они заранее подозревали её в чём-то.
Она шла дальше – чем дальше, тем безнадёжнее и уже больше по инерции. Другие коридоры, другие лестничные клетки и лифты… Тут всё было очень тесно, зажато, стены вокруг неприятно давили. Будто тюрьма, а не контора, устроенная для нужд людей.
В конце концов, выйдя на более просторную и светлую площадку – здесь окна были шире и чище – Лаванда отчаялась найти тут сегодня что-то и, махнув рукой на все ночные доводы про срочность, спустилась по широкой лестнице. В пролёте между перилами виднелись все этажи вплоть до самого первого. На лестницу слабенько лилось солнце.
Внизу её поджидал сюрприз: прямо напротив лестницы красовался новенькой дверью кабинет номер сто. Правда, он стоял в гордом одиночестве, и следов сто первого по-прежнему нигде не обнаруживалось. Тут Лаванда всё же рискнула спросить у одной пожилой женщины в очереди (было бы совсем уж глупо всё бросить на последнем, может быть, шаге от цели). Та с весёлой снисходительностью рассказала, что «это там, за углом, там увидите – кладовка, а рядом ниша, так вот, в той нише дверь». Лаванда опасалась, что по такому описанию едва ли сможет найти что-то определённое, запутавшись во всех этих углах, нишах и кладовках. Тёмный закуток, где к электрощиту была привалена сложенная стремянка и разило свежей краской, сначала подтвердил её подозрения. Но нет: встретилась узкая дверь без указателей, которую, очевидно, можно было посчитать кладовкой, подальше за ней стена изгибалась, образуя нишу, и там виднелась ещё одна дверь. Лаванда подошла: номер сто один, как и требовалось.
В кабинете за стойкой сидела девушка с недовольным усталым лицом – ничего общего со свежими и улыбчивыми офисными клерками из рекламы. Не взглянув на Лаванду, она что-то рассматривала на экране старого компьютера.
– Здравствуйте.
Та на момент оторвалась от своих дел: круги под глазами, нависшие тяжёлые веки, – похоже, девушка постоянно не высыпалась.
– Добрый день, – пробурчала она. И снова вернулось молчание.
Лаванда замялась, огляделась по сторонам. Она не была даже уверена, следует ли ей говорить сейчас что-то самой или не надо отрывать человека от работы.
Наконец девушка снова пробурчала:
– Вам что-то надо?
– Ну…
– Ну так что вы молчите?
Лаванда совсем смутилась и сбилась с мыслей:
– Да, я хотела… Мне нужно перенести документы в Ринордийск.
– В смысле – перенести?
– Ну, они сейчас в другом городе… где-то хранятся, а мне надо, чтоб хранились здесь.
– Девушка, это называется переприкрепление. Давайте сюда ваш паспорт.
Лаванда вытащила паспорт, передала через стойку. Она по жизни не привыкла ходить с сумкой и, как и раньше, таскала всё в карманах. Девушка как-то презрительно скривила губы на согнутую дугой книжечку, но всё же открыла её и принялась что-то вбивать в свой компьютер.
– Юмоборск? – протянула она через минуту.
– Да… Только документы не там, они, наверно, в Иржице, – спохватилась Лаванда, прикидывая, успели ли их уже перевести из хранилища в хранилище или, может, ещё нет.
– А, так вы эвакуант? – снова протянула девушка, на этот раз как будто обиженно.
– Ну, в общем, да.
– Так это вам не сюда, это в тридцать седьмой.
– Но… мне сказали, что сюда, – пробормотала Лаванда.
– Всё по эвакуации – всё в тридцать седьмой, это не к нам.
– Но это же даже не по эвакуации, – возразила Лаванда (ей очень не хотелось начинать всё сначала и искать какой-то другой кабинет, хоть она и понимала, что от споров будет мало толку). – Там же просто надо перевести документы из одного департамента в другой.
Девушка посмотрела как-то снисходительнее на этот раз, задумчиво взглянула на что-то у себя на экране (Лаванде не было видно).
– Много у вас документов?
Лаванда снова сбилась, пожала плечами:
– Не знаю… Личное дело… Может, ещё аттестат. Хотя нет, аттестата, наверно, ещё нет…
Девушка приподняла брови и ткнулась за чем-то в паспорт Лаванды.
– А, так вам ещё восемнадцати нету?
– Нету.
– Тогда это ещё нужна расписка от родителей.
– А что это? – спросила Лаванда, пытаясь прикинуть, стоит ли сейчас говорить про опекунов и подойдёт ли их расписка вместо родительской.
– Просто бумага, где они пишут, что в курсе вашего запроса и не возражают, с подписями обоих.
– Но… они сейчас не здесь.
– Это уже ваши проблемы, – девушка развела руками и, положив паспорт на стойку, снова вернулась к компьютеру. – Послушайте, у меня очень много работы. Сначала соберите все справки, не отвлекайте меня.
Уже на выходе из департамента Лаванда сообразила, что не уточнила, куда всё же подходить, если будет расписка: в тридцать седьмой или всё-таки в сто первый. На самом деле, ей меньше всего сейчас хотелось выяснять это и вообще думать обо всех документах и кабинетах вместе взятых. Подобные конторы всегда оставляли у неё тягостное чувство: они будто приковывали к земле и не давали подняться и чем дольше в них находиться, тем сильнее и заметнее происходили перемены. Свой лимит Лаванда исчерпала в разговоре с девушкой за компьютером – хватит на сегодня.
К тому же на фоне событий минувшей ночи все эти бумажечные дела казались такими мелкими и неважными…
На улице было свежо и солнечно, и Лаванда с облегчением и даже наслаждением вдохнула свободный воздух. После затхлых коридоров неубранный весенний скверик радовал, как ничто другое.
Никуда не торопясь, теперь это было можно, она прошла по тропинке между деревьев к чёрному забору с калиткой – ровному, строгому, без всяких завитушек. Департамент остался за спиной, у выхода на улицу виднелось несколько машин с мигалками, ветер шумел в ветках над головой… Тут странное чувство нахлынуло на Лаванду и смешало все краски: ей вдруг показалось, что год сейчас не тот, что и был, а лет на восемьдесят раньше, хотя забор почти такой же и здание департамента всё то же, только там теперь не департамент, а одно из тех государственных зданий, которые расцветали в «чёрное время». Ясно тогда, почему оно показалось ей похожим на тюрьму, и понятно, зачем открыты ворота: вдалеке уже слышен шум мотора и, если подождать, можно увидеть, как подкатывает и останавливается небольшое чёрное авто…
Лаванда мигнула, помотала головой. Всё вернулось, как было; она глубоко вдохнула несколько раз – прийти в себя. Да, всё по-прежнему: нахмуренный департамент с облупившейся краской, забор с калиткой, сквер в обрывках прошлогодних листьев… Здесь уже уверенно пробивалась новая зелень.
Ровным счётом ничего особенного: с ней не раз бывало такое в местах «с историей». Не стоит так уж носиться с этим. Лаванда двинулась вперёд.
Возле выхода из сквера зачем-то стояло несколько патрульных машин и людей в форме. Один полицейский как-то слишком пристально вглядывался в Лаванду, но она не придала этому значения и спокойно прошла мимо. Феликс бы сейчас уже орал «Лав, ты идиотка, нельзя проходить так близко от полицаев!», но она всё равно не понимала, почему нельзя. Разве будет им какое-то до неё дело? В конце концов, она-то не была ни к чему причастна.
48.
Она шла, погружённая в свои мысли, и не особо потому смотрела по сторонам. Впрочем, даже и так в сознании отметилось, что утро удивительно ясное и прозрачное, небо расчистилось и с него светит ничем не заслонённое солнце. Наверно, это после ночной грозы.
Да, ночью были гроза и короткое замыкание, зато небо расчистилось. Лаванда не видела в этом ничего противоречивого.
Она думала – как же это странно. Уля, и Феликс, и Софи… Как странно, когда человек приходит и треплется о чём-то, и раздражает, и что-то планирует, и ты планируешь или не планируешь вместе с ним, говоришь ему что-то, говоришь что-то о нём, а спустя несколько часов его уже нет. Вообще нет, совсем. В этом было слишком много, и это не укладывалось в голове.
Она думала о том, что за человеком был Уля, верно ли считать их знакомыми и следует ли теперь как-то обозначить траур или можно обойтись без этого.
Она думала, о чём на самом деле думает Феликс, разводя безостановочную активность и постоянно отводя взгляд.
Она думала о Нонине.
О Нонине, мелькнувшей за окном во вспышке молнии.
О Нонине, исчезнувшей в мраке, будто и не было.
О том, что секунду они с Софи смотрели в глаза друг другу.
Целую секунду.
О том, кто этот человек, на что он способен и чего он хочет.
И о том, чем может закончиться всё. Уж конечно, не какими-то бумажками из департамента и осенней альтернативой между школой, колледжем и работой. Разве остаются эти мелочи, когда мир грохочет и трещит по швам и на повестке дня – вопросы куда большего масштаба.
(Лаванде даже начинало казаться, что ей и не придётся ничего выбирать: в такой круговерти всё как-то определится само. Останется только развести руками и сказать с улыбкой: «Ну вот видите… Не я так решила»).
Постройки пошли хорошо знакомые, это был уже их квартал. Лаванда свернула во дворы, вышла на тропинку, что вела к дому.
Показалось, что здесь как-то более шумно, чем обычно, какое-то движение витало в воздухе. Но, наверно, это не более чем случайные совпадения, приправленные дозой воображения (оно у Лаванды и впрямь было чересчур развито). В конце концов, мы не в том веке, чтобы чутко вскидывать голову при каждом непонятном звуке в готовности немедленно скрыться.
Ну, даже если и в том… Дворовые скамейки и качели были так будничны, так привычны, дома в тени не блистали от солнца и не походили больше на яркие картинки для какой-то истории, а обретали уверенную бытовую спокойность.
Разве могло здесь что-то произойти?
Чья-то рука легла на плечо. Лаванда вздрогнула и повернулась.
– Спокойно, это я, – сказал Феликс. – Иди за мной.
– Куда?
– Потом объясню.
Лаванда с сомнением и надеждой взглянула на почти уже родную многоэтажку поодаль: после многокилометровой прогулки она казалась долгожданным оазисом.
– Но я хотела зайти домой…
– Туда сейчас не надо, – отрезал Феликс. – Пошли. Слишком близко от меня не стой.
Он развернулся и нырнул в узкие проходы дворов. Лаванда замешкалось было, но тут же поспешила следом.
Сбоку от их дома растянулся невысокий забор, местами сильно погнутый и проржавевший. Металлическая арка в нём – неровно покрашенная в голубой, с железной улыбающейся фигуркой солнца наверху – выводила на широкий проспект. Они иногда проходили этим путём, и Лаванда подалась было к арке.
– Туда тоже не надо, – предостерёг Феликс. – Там патрули.
– Патрули? Зачем?
Феликс чуть обернулся к ней и с терпеливым раздражением повторил:
– Я же сказал, потом объясню. Пойдём дворами. И, Лав, не отсвечивай по возможности. Нас тут как бы нет.
Быстро и не оглядываясь больше, он зашагал вперёд. В тревоге и непонимании Лаванда последовала за ним. Вначале она пыталась ещё угадать, куда направляется Феликс, но скоро сдалась: маршрут его был хаотичен, нелогичен и непредсказуем.
По мере того как они шли, окрестности менялись: дома редели, вставали одинокими коробками, всё чаще встречались дорожные развязки и автозаправки. Город будто иссякал и ложился вокруг всё более тонким слоем.
Они шли уже очень долго, и небо начало слегка заметно темнеть и гнало облака по всей своей ширине, а они неслись нескончаемой плёнкой и не знали покоя.
Пару раз очень высоко пролетали чёрные стаи птиц. Может, пролетали они и потом, но Лаванда утомилась и уже не смотрела на небо. Она сейчас с удовольствием присела бы передохнуть ненадолго и даже робко надеялась, что Феликс ей это предложит. Но он ни разу не остановился и только иногда чуть оборачивался, чтобы убедиться, что она не отстаёт.
Город постепенно уступал место нетронутым асфальтом и плиткой холмам – ещё не сплошь зелёные, они уже прорастали ярко брызжущей в глаза травой. Похоже, это был если и не пригород, то самая граница Ринордийска.
Лаванда уже поминутно запиналась и пошатывалась на ходу. Когда она подумала, что сейчас сядет на землю и скажет «всё, больше не могу», Феликс неожиданно остановился. Перед ними открылась небольшая и неприметная постройка, как бы вдавленная в склон холма и укрытая по сторонам землёй и дёрном. Непохоже, чтоб в ней кто-то жил да и вообще появлялся тут недавно.
– Здесь, – тихо сказал Феликс. Он нашарил ключи в кармане и какое-то время провозился с замком. Наверно, тот успел отвыкнуть от того, чтоб его отпирали и запирали, и теперь недоумевал, зачем потребовалось тревожить его покой.
Но наконец механизм громко щёлкнул, скрипнула в ответ дверь. Феликс отворил её на ладонь и осторожно проскользнул внутрь. Через несколько секунд внутри засветил неяркий электрический свет.
– Заходи, – Феликс открыл дверь шире и сразу же затворил её за Лавандой.
Она сделала несколько шагов вперёд и оглядывала теперь помещение. У входа был небольшой закуток с покоцанным столом у стены, дальше комната образовывала почти правильный круг с некоторой мебелью, старым радио и железной печкой в углу. Под самым потолком пропускало свет небольшое окошко.
– На квартиру, правда, не потянет, – уже громче и чуть более расслабленно проговорил Феликс, запирая замки на двери, – но жить можно.
– Да нет, тут нормально, – Лаванда прошла в круглую комнату и опустилась на потёртый матрас, взваленный на какую-то лежанку. – Примерно так мы жили в… в Ниргенде.
Наверно, это название было впервые за долгие и долгие годы произнесено ею вслух. Феликс не ответил: он проверял какие-то шкафчики, что-то включал и вообще, казалось, производил множество срочных и неотложных действий. Лаванда же просто наслаждалась тем, что можно сидеть и никуда больше не идти – оказывается, иногда это бывает так приятно.
– Да, а что там в квартире? Почему туда было нельзя?
– Обыск, – бросил он.
– Обыск?
– Угу.
Феликс бросил всю кипучую деятельность, прислонился к стене, убрав руки за спину, и смотрел теперь на Лаванду с противоположного края комнаты.
Она потёрла лоб, стараясь понять, как так может быть, насколько это всерьёз, что теперь будет и какое отношение всё происходящее имеет к ней самой.
– Это из-за Ули, да? – догадалась наконец Лаванда.
– Ну да, – мрачно кивнул Феликс.
– Как же у тебя получилось уйти?
Он задумался на момент, но только пожал плечами:
– Да… ничего особенного. Просто повезло. Да, у тебя в квартире не осталось чего-нибудь важного? Я так чувствую, мы тут надолго.
– Да нет, – Лаванда мотнула головой. – У меня, в общем-то, нет почти ничего своего… – она вдруг вспомнила кое-что очень важное и замерла, глядя в испуге на Феликса и не решаясь это произнести.
– Что, всё-таки есть? – сразу понял он.
– Мел… – прошептала она и с извинением уставилась ему в глаза. – Он лежит в гостиной, в тумбочке.
– Ты его оставила? – Феликс резко оторвался от стены.
– Я… не подумала…
– Она его оставила, – повторил Феликс и, больше не глядя на Лаванду, прошёлся по комнате. – Колдовской мел. В тумбочке. Лав, ты… ты дура. Извини, мне тебе больше нечего сказать.
Лаванда с надеждой следила за его передвижениями: может быть, сейчас-таки выяснится, что всё поправимо, надо только сделать так и вот так. Самой ей никакой мел, в принципе, не был нужен, но она чувствовала, что, кажется, совершила фатальную ошибку.
– Что, всё так плохо? – робко спросила она.
– Да нет, что ты, Лав. Всё нормально. Мы просто только что утратили, наверно, единственную возможность хоть как-то справиться с Нонине, и другую нам никто не даст. А так всё просто отлично, – он примолк и продолжил тише. – Мы много лет хранили этот мел в расчёте на то, что однажды им воспользуемся, а теперь так бездарно проморгали.
(На самом деле закончил Феликс куда менее литературно, и это был единственный раз, когда Лаванда от него подобное слышала).
– Подожди, – ей вдруг пришла в голову одна простая вещь. – А они знают, что это за мел и что он сейчас у нас? Те, кто проводит обыск, я имею в виду.
Феликс остановился, взглянул на неё уже более осмысленно:
– Не факт.
– Тогда, может, ещё не всё потеряно? Может, они просто оставили его на месте? Кому, в конце концов, нужен кусок мела.
Феликс задумался ненадолго.
– Разумно, – кивнул он.
Медленно и машинально обмерив шагами комнату, он вытащил зажигалку и несколько раз высек из неё пламя. Казалось, это помогало ему с чем-то определиться. Лаванда сидела тихо, чтоб не мешать.
– Так, ладно, – Феликс убрал зажигалку и хлопнул по карманам. – Сейчас туда лучше не соваться, а ночью я попробую сделать вылазку и достать этот чёртов мел. Надеюсь, хоть на ночь они оттуда уберутся.
– Извини, – пробормотала Лаванда, опуская глаза: ей вовсе не хотелось, чтоб так всё получилось и пришлось бы совершать всякие сомнительные вылазки.
– Да ладно, – Феликс улыбнулся. – Это не так сложно, как кажется.
– Спасибо…
С той же улыбкой он добавил:
– Если не вернусь, считай меня жертвой режима.
Лаванда нахмурилась:
– Я не это имела в виду.
Но Феликс уже отошёл от неё и сделал вид, что не слышит.
