Ксения Спынь
Чернее, чем тени. Ринордийский цикл. Книга 2
42.
Незаметным в темноте силуэтом Софи продвигалась вдоль по широкой ринордийской улице. Ветер нёсся вслед за ней, изредка подхватывая то прошлогодние листья, то городской мусор, он свистел у Софи за ушами, путался в тёмных космах волос, бился с полами крысиного плаща и распахивал их, как крылья. Ей не было дела: она бежала всё дальше и дальше, оставляя позади мертвенное молчание проспектов и перекрёстков. Кто-то, возможно, принял бы её за нечеловеческое создание, порождение подворотен столицы, её старых кирпичных стен и больной фантазии. Софи не было дела и до этого.
Только что она окончила сегодняшнюю проверку Андрея Кедрова, проследив весь его путь и каждый шаг. Пока результаты вполне удовлетворяли Софи: Кедров никуда не сворачивал по дороге домой и ни с кем не разговаривал, а придя к себе, практически сразу свалился на кушетку и вырубился. Отлично. Грузить и дальше по полной – и у него просто не останется времени на всякие антиправительственные планы, если вдруг они были или собирались появиться.
Какое-то приятное чувство разливалось внутри от осознания, что потомок того самого Кедрова, что входил в приближённый круг другого правителя, теперь находится под её полным командованием. (Впрочем, это касалось не только Кедрова).
И теперь, переполненная ощущением собственной силы и могущества, Софи мчалась по улицам на юго-восток: там давно был обоснован один из её самых удобных и любимых пунктов обозрения.
Речь шла о старом памятнике эпохи «чёрного времени» – таком большом, что его не затронул ни один массовый снос: не знали, как бы лучше демонтировать такую громадину, и в итоге оставили стоять у дороги, где по ночам он превращался в зловещую крылатую тень. Софи она, впрочем, не пугала: наоборот, чувство защищённости от всех напастей и правильности всего происходящего укрывало её, как только вдалеке появлялся на фоне неба силуэт с поднятыми руками.
Постамент специально для Софи обустроился едва заметными, вырубленными в камне ступеньками. Миг – и, легко взлетев по ним, она была уже наверху: лицом к лицу с беспрепятственно бушующим ветром, под покровительством каменного колосса. Здесь она чувствовала, как сливается с дикой, первобытной стихией, как сама становится ею, отбросив всякое родство с ничтожным и мелким человеческим миром.
С высоты Софи окинула взглядом убегающую вдаль улицу. Сейчас здесь было пусто: будто город вымер и больше никто не появится. Последнее время почти всегда было так. Только в прошлый раз она заметила двоих: этого чёртового Шержведичева и девчонку… Девчонку она теперь сразу отогнала: вовсе не хотелось даже мысленно сталкиваться со странными светло-голубыми глазами. Было в них что-то тревожное, неправильное.
Но, уловив её тревогу, к ней уже бросился сонм вечно неспящих теней. Новый порыв ветра принёс голоса – невнятные вначале, неотличимые от его свиста, они быстро набрались сил, стали отчётливее и настойчивее.
Ринордийск пел на тысячу голосов, он разговаривал с Софи, просил, упрекал, предупреждал, требовал.
Принеслась и закружилась вокруг неё стая призраков. Софи знала их – кого-то при жизни, кого-то заочно, – и все они знали её.
«Берегись, Софи, – свистели и выли они. – Берегись, потому что когда-нибудь они придут и за тобой. В конце они приходят за всеми».
Она не хотела слушать их бредни и сделала вид, что не слышит и не может увидеть их. Призраки? Голоса? Перед ней только тёмная городская улица, без единого движения, да крыши домов, встающие в небо, да бескрайняя чернота наверху, редко усеянная холодными огоньками.
Софи недолюбливала звёзды. Они слишком далеки, слишком неподконтрольны, и никогда нельзя сказать, где вдруг вспыхнет ещё одна.
Она попятилась в тень каменной фигуры, чтоб памятник, покровительствующий ей, прикрывал её с тыла.
Ни на секунду нельзя ослаблять контроля. Отвернись на миг, забудь о том, что там, внизу, их целые полчища, – и они просто сожрут тебя.
Они сожрут тебя, Софи.
Так уже закончил Чексин. Софи слишком хорошо помнила, как это было. Даже колдовской уголь ему не помог.
Так закончишь и ты, – подтвердили голоса, сонм призраков согласно закивал.
Глупости: конечно, она легко их уймёт. Ринордийск в подчинении у неё, а не наоборот, и она может заставить его замолчать.
Софи выступила вперёд из тени и воздела левую руку. (Тогда ей пришлось долго переучиваться на правую, но она могла действовать и левой, если не очень долго и много).
– Смолкните, – сказала она им.
И они смолкли.
Она здесь была единственной и неизменной властью.
Софи торжествующе улыбнулась, не обращая внимания, что снова начинает ныть левое плечо. Это просто от холодного ветра. Надо поплотнее завернуться в плащ, и оно перестанет беспокоить.
Вот резкая боль в висках и между бровями была хуже, но она как накатила, так и прошла почти сразу. Ничего. Это всего лишь недосып. Конечно, надо было бы спать подольше, но разве можно сейчас…
Напоследок окинув взглядом свои владения, Софи вприпрыжку спустилась на землю. Быстро, обгоняя ветер, она продолжила свой путь по спящему Ринордийску.
43.
Утро выдалось солнечным, свежим, оно брызгало жизнью, будто соком. Лаванде это было неожиданно, и делалось легко и беззаботно: после вереницы ночных видений приятно оказаться среди всего знакомого. А снилось Лаванде многое, уже и после того, как она заснула снова: какие-то странные звери, какие-то люди и города, какие-то невиданные создания, воздушные и прекрасные или воинственные и сильные, как те обитатели гор, о которых говорилось в легенде, давно минувшие грозы, закаты и рассветы, бывшие когда-то такими настоящими. Теперь же она вернулась – в свои времена и всё тот же город под солнцем.
Феликс стоял на кухне у окна, упершись кулаками в подоконник, высматривал что-то за стеклом и мурлыкал под нос какую-то песенку. Лаванда постояла недолго в дверях, пытаясь угадать, что привело его в такое хорошее настроение по сравнению со вчерашним вечером, но бросила это бесполезное занятие и заглянула в холодильник: уже изрядно хотелось есть. Внутри она обнаружила пакет мандаринового сока и банку клубничного джема.
Намазав себе бутерброд, Лаванда с сомнением поглядела на Феликса. Он, казалось, не замечал её и по-прежнему смотрел в окно.
– Ты завтракал?
– Неа, – рассеянно бросил он.
– Почему?
– Не хочется как-то.
Лаванда не очень понимала, как могло не захотеться за столько времени, и всё же намазала второй. Протянула его Феликсу:
– Хлеб с вареньем будешь?
Он покосился на её руку; поколебавшись, всё-таки перехватил бутерброд себе:
– Спасиб.
Вновь были только солнечная дымка и блистание металлической вставки на раме, кусочек ярко-голубого наверху и приглушённый шум несущихся мимо машин. Спустя время Лаванда спросила:
– Что там?
– Весна. И Ринордийск.
Лаванда не поняла. Он явно говорил о чём-то своём, только своём, и интересоваться тут было бесполезно. Она однако попробовала прояснить:
– Но весна идёт уже месяц с лишним.
– Это не считается, – отмахнулся Феликс. – Вот теперь она началась по-настоящему.
Он с хитрецой взглянул на Лаванду, затем, заскрипев и бухнув рамой, распахнул окно.
– Чувствуешь?
По правде сказать, чего-то особого не чувствовалось. Да, в воздухе порхало слегка весеннее, и было чуть теплее, но считать, что именно сейчас что-то заметно изменилось… Хотя ладно, какая особо весна здесь, где все времена года сливаются и теряются на фоне небесных проводов и высящихся крыш многоэтажек.
Феликс всё ещё выжидательно смотрел на неё.
Лаванда пожала плечами:
– Не знаю… Может быть, и есть что-то такое.
Он рассмеялся:
– Неужели не чувствуешь?
– Чувствую Ринордийск. Тут, наверно, не бывает ни зимы, ни весны в полном смысле. Как в любом большом городе.
– Ну, это ты зря, – Феликс чуть обиженно – впрочем, совсем чуть-чуть – поджал губы и отвернулся обратно к окну.
Лаванда успела уже заметить: он довольно остро реагировал на любые нелестные комментарии в сторону Ринордийска, как если бы дело касалось близкого друга. У них с городом вообще, похоже, была какая-то глубинная связь между собой.
– Нет, мне нравится Ринордийск на самом деле, – заговорила Лаванда, тоже поглядывая на окно со своего места. – Я теперь привыкаю к нему, он становится понятнее… Но с ним сложно, – она покачала головой. – Он слишком…
– Слишком что? – Феликс с любопытством обернулся.
– Слишком такой… Сложно объяснить. Он как женщина, постоянно требующая к себе внимания. Немного капризная, немного нарочитая. Актриса из драмы. И всегда чуть-чуть переигрывает.
Феликс усмехнулся:
– Хорошее сравнение. Точное. Откуда взяла?
– Не знаю… Ниоткуда, – смутилась Лаванда. Она и сама не понимала, как у неё в голове возникли такие образы.
– Ещё окажется, что Гречаев был прав, – тихо и насмешливо пробормотал Феликс и продолжил уже громче. – Сейчас, правда, город не в лучшем состоянии. Ну, как и вся страна. Жаль, что ты не застала, но здесь когда-то всё было совсем по-другому. Куда лучше.
– До Нонине? – догадалась Лаванда.
– Нет… До Нонине был Чексин. А до Чексина… Тогда я был ещё совсем малявкой. Но знаешь, – Феликс неотрывно уставился ей в глаза, будто искал отклик, – я откуда-то точно помню, что раньше было по-другому. Будто здесь была наша настоящая жизнь, а потом её отняли и спрятали куда-то, и всё изменилось. Стоит только отыскать её и вернуть обратно… – он нахмурился. – Но для этого сначала надо скинуть Нонине.
Лаванда опустила взгляд:
– Думаешь, всё из-за неё?
– Очень многое как минимум. Пока она сидит над нами, никакой жизни нам не будет. Любой светлый порыв она задушит в зародыше. Ей нужны только крысы, которые будут жрать друг друга.
Лаванда посомневалась, стоит ли озвучивать свои мысли, но решила, что на этот раз стоит:
– А если после Нонине будет кто-то ещё хуже?
Феликс несколько нервно рассмеялся:
– Хуже, чем Нонине? Этого быть не может!
Он оторвался от подоконника и собирался со смехом пройти в какую-то из комнат, но остановился в дверях:
– Мы вчера на сходке говорили с парнями – с Витькой Рамишевым, с Пурпо́ровым, – обсуждали планы. Так вот, у нас же в чём главная проблема: мало людей. Ну, нас самих – мало. Поэтому ничего и не получается. Представляешь, если б – чисто теоретически – толпа в несколько тысяч подошла бы к резиденции Нонине… Да, были бы потери от охраны и, возможно, от самой Нонине, если бы она вспомнила про уголь. Но в итоге… Со всеми бы она всё равно не справилась. В итоге победа была бы за нами.
Лаванда представила. Получилось настолько невесело и нерадужно, что больше представлять не захотелось.
– А ты бы смог повести их туда?
– Я? – Феликс, казалось, не ожидал такого вопроса, и тот застиг его врасплох.
– Да.
«Я уже поняла, что ореол трагического героизма тебе глубоко симпатичен, – продолжила она не вслух. – Но смог бы ты повести туда других, зная, что их, очень возможно, ждёт? А, братишка?»
Казалось даже, что Феликс и так прочитал её мысли и улыбнулся в ответ на них:
– Это же только в теории, Лав. Никто никого пока не поведёт. Некого вести. По-прежнему сплошная болтовня, – он со смехом развёл руками и оставил её в одиночестве.
44.
Они ничем не занимались в этот вечер – обычными, ничего не значащими делами. Вполуха слушали бормотание рекламы по телевизору. Лаванда пыталась дочитать всё-таки книжку про мальчика и девочку в стране гор и застряла где-то посередине. Феликс иногда уходил в кабинет, где был включён его ноутбук, и проглядывал последние сообщения в Ленте. За окном буднично почернело, и ничто не предвещало перемен, когда раздался тройной звонок в дверь.
Феликс настороженно прислушался – впрочем, без особой тревоги.
– Кто там? – негромко спросила Лаванда.
– Судя по звонку, скорее кто-то из наших, – он встал с дивана. – Посиди пока тихо. Если вдруг что, ты приехала вчера, остановилась на пару дней. Я твой кузен, но ты обо мне почти ничего не знаешь.
Лаванда хотела было возразить и потребовать объяснений, но Феликс уже скрылся в прихожей.
– Кто?
Из-за двери что-то пробубнили.
– Ха, – Феликс щёлкнул замком. – Какие люди. А я тебя ждал на сходке.
– Некогда было! – выкрикнул высокий мужской голос, жующий слова. – Я вообще был не в Ринордийске.
– А где же? – Феликс отодвинулся, пропуская гостя, закрыл дверь на замок.
Тот – низкого роста суетливый человек, тоже лет под тридцать – дробно захихикал:
– У наших западных друзей.
– Это у кого? – резко насторожился Феликс.
– А у тебя, я так посмотрю, аллергия на запад, – гость снисходительно помахал пальцем.
– Ничего против него не имею. Просто не люблю всех этих мутных игр.
– Какие игры, Феликс! Ты разве не знал, что я иностранный агент и использую тебя в своих целях? – он рассмеялся. Феликс, видимо, шутку не оценил, потому что следом гость добавил уже более спокойно. – Ладно, не истери. Всего лишь в Загорье. Теперь мне можно пройти?
– Проходи, – он кивнул в сторону гостиной. – Хотя по-хорошему я на тебя в обиде и мог бы не пускать.
– С чего это?
– Потому что – что за дела? – Феликс сердито на него воззрился. – Мы с тобой вроде как друзья. А у тебя вдруг какие-то тайные планы, причём всех наших ты в них хоть как-то посвящаешь, а мне этого, видите ли, знать не положено. Нормально, по-твоему?
– Ну, почему же не положено, Феликс, – он неспешно прошёл в комнату. – Я как раз и хотел обсудить всё с тобой приватно, отдельно от остальных. А кто эта прелестная девушка? – он с улыбкой кивнул на Лаванду.
– Моя кузина, Лаванда. Можешь при ней, она в курсе. Лав, это Уля, – поймав испепеляющий взгляд Феликс с сарказмом поправился. – Прошу прощения, Ульян.
Тот кисло улыбнулся и, стараясь сохранить милый вид, чуть поклонился:
– Можно просто Уилл, – он снова повернулся к Феликсу. – Так вот…
И сразу же замолчал. Будто забыл, с чего собирался начать, или хотел, чтобы начали за него.
– Ну? – подтолкнул Феликс. – Ты был в Загорье.
В это время из телевизора грянула летящая торжественная музыка, и на экране завращались цветные шары.
– Здравствуйте, с вами «Главная линия» и Китти Башева.
Феликс мгновение колебался, затем щёлкнул пультом. Телевизор вместе с девушкой за столом погас.
– Кстати, – Уля о чём-то вспомнил и оживился, – какие новости?
– Никаких.
– Как так? – наигранно удивился Уля.
– Вот так. Нет связи.
– А инициативу проявить? – тот снова мелко и дробно засмеялся. – Позвонить к примеру.
– Ты издеваешься или прикалываешься?
– Не, ну а что такого. Выбери время, когда…
– Так, не надо об этом здесь, – резко оборвал Феликс. – Я сказал, нет связи. Всё.
– Боишься, что Нонине подслушает? – усмехнулся Уля.
– Я лично не боюсь. Но втягивать в это кого-то ещё не хочу. Ты был в Загорье. Что дальше?
– А дальше, Феликс, тебе не понравится, если ты не хочешь никого втягивать. Как же без этого? Нам-то и в наше время – вообще никак… Но, кстати, то, что я придумал, может закончиться чем-то весомым, в отличие от большинства наших прочих дел.
– Ну так рассказывай! – жадно потребовал Феликс. Глаза у него загорелись.
– Смотри… – неспешно начал Уля. – Если, положим, завтра несколько тысяч людей столпятся на набережной, под окнами Нонине… Скажем, они захотели с ней поговорить. Может народ просто поговорить со своей правительницей, без всяких посредников?
– Теоретически может. А практически – ты сам знаешь.
– Вот, – довольно кивнул Уля. – Они придут просто поговорить – тихо, мирно… Ну, может, не очень тихо, но всё в рамках.
– И Нонине выпустит на них своих людей, – заключил Феликс.
– Разумеется, – кивнул Уля. – И вот тут выяснится, что на такой случай мы тоже не хлопали ушами и немного подготовились.
– В смысле? – Феликс уставился на него, затем широко распахнул глаза в догадке. – За этим ты ездил в Загорье. Да?
Тот, похихикивая, закивал:
– Это же окраина, да притом автономия… Когда всюду запретили оружие, там на это смотрели сквозь пальцы.
– Так значит, – уточнил Феликс, – под окна Нонине придёт уже не просто толпа, а толпа вооружённая.
– Не, – Уля мотнул головой. – Целая толпа мне не нужна. Это сложно и слишком заметно. Достаточно нескольких человек, которые знают, что делать, и будут наготове. Если люди Нонине начнут атаку, у нас ведь развяжутся руки и мы сможем обороняться. Не так ли?
– То есть, по сути, ты хочешь столкнуть две агрессивно настроенные массы, притом в руках и у тех, и у других будет оружие. Ты понимаешь, какая это взрывоопасная смесь?
– Да, вполне. Именно такая смесь нам и нужна. Если посмотреть, тут три возможных исхода. Первый – люди Нонине никого не трогают, всё проходит мирно… Может, даже Нонине действительно выходит поговорить, – Уля усмехнулся. – Вариант слишком наивный, но чем чёрт не шутит. Будет просто ещё одна акция как бы протеста. Второй – нам каким-то чудом удастся одолеть охрану и захватить резиденцию… Вариант чрезмерно оптимистичный, хотя опять же. Ну и третий – в этот раз ничего не получится. Но это запустит повстанческую волну среди ринордийцев, а может, и в регионах. Ты же сам знаешь: они никогда не скажут слова против, если только лично их не припрут к стенке. И вот тогда, когда они увидят, что их правительница стреляет по своим же людям, которые, заметь, не сделали ничего преступного… Этого Нонине так просто не спишут. Мы сможем встать во главе и выступить в открытую – ну же, Феликс, мы ведь давно этого хотели! Иначе, в этой стране, в это время, не выйдет. Ну а с чьей стороны раздадутся первые выстрелы… Это уже тогда будет неважно. Да и засвидетельствовать некому.
Феликс на секунду закрыл глаза и поднял руки в останавливающем жесте. Затем открыл снова.
– То есть ты осознанно хочешь спровоцировать конфликт. Правильно?
– Да, – спокойно кивнул Уля.
– Это набережная. Ты понимаешь, что если перекроют мосты к резиденции, большинство не сможет уйти?
– Да.
Феликс замолчал. Сомнения блуждали по его лицу, что-то среднее между «Друг, можно я с тобой!» и «Что ж ты, тварь, делаешь?»
– Скажи-ка мне, Уильям, – проговорил он наконец и заходил по комнате, не глядя на Улю. – Скажи-ка мне. Эти люди, которых ты там соберёшь, – они знают, на что идут?
Уля пожал плечами:
– Наверно, знают.
– Ты им не говорил.
– Неа.
Феликс остановился.
– Это подло, – негромко заключил он.
– Неужели?
– Да. Мы можем рисковать сами собой, но другими – людьми, которые на это не подписывались… Это просто подло, Уля.
Тот рассмеялся:
– Надо же, в Шержне проснулся великий моралист!
– Мораль тут не при чём.
– Ну, сдай меня полицаям, – Уля насмешливо улыбался. – Давай, они оценят твои высокие порывы.
– За кого ты меня принимаешь? – нервно дёрнулся Феликс. – Нет, Уля, доносить я, разумеется, не буду и как-то мешать тебе – тоже. Но и помощи от меня не жди.
– Да ладно, я и сам справлюсь, – тот пожал плечами. – Мне, собственно, никакой особой помощи было и не нужно. Просто поделился с тобой как с давним приятелем и единомышленником, – его несколько надменный тон вдруг сменился на виновато-выпрашивающий. – Слушай, только одна маленькая просьба. Там, возле моего дома сейчас дежурят…
– Уже и дежурят, – рассердился Феликс. – За тобой слежка, а ты вот так открыто заявляешься и выкладываешь всё, что сейчас рассказал?
– Да ладно, успокойся, – Уля махнул рукой. – Не будут же они подслушивать нас в частной квартире. Я только хотел спросить: можно, я у тебя переночую? Рано утром уже свалю, тебя даже никто не заподозрит. Не откажешь старому знакомому?
– Да ночуй, пожалуйста.
– Вот спасибо. Ты отличный друг, Феликс! Отличный.
45.
Через час или около того Феликс вернулся в гостиную из своего кабинета, где сейчас обосновался Уля, и запер дверь. Его явно что-то нервировало и злило. Лаванда (на коленях у неё всё ещё лежала открытая «Про край света») подняла голову. Глаза у неё уже закрывались, но засыпать сейчас было некстати.
– Что случилось?
– Бесит он меня, – очень тихо прошипел Феликс, руками показывая, насколько бесит. – Додумался же… Вечный примазывальщик: чтоб всё сделали за него, он подпишется. А если что, он тут как бы и не при делах. Всегда таким был, сколько его помню.
– А мне казалось, что вы друзья, – слегка удивилась Лаванда.
– Друзья… – Феликс отмахнулся. – Не, ну, я, может, временами так и считал. Но я много кого считал временами. А с ним так вообще с самого начала всё было ясно, – со смешливой горчинкой в глазах он переглянулся с Лавандой. – Уловила, на каком моменте я вдруг стал «отличным другом»? Вот так каждый раз и бывало. Надо было послать его ещё в универе. Но как же, мы же соратники, мы же за одну идею… Идиот.
– Он или ты?
– Ну, ему-то можно, хуже не будет. А я идиот. Потому что продолжаю его поддерживать.
Феликс опустился на диван, прикрыл глаза рукой. Минуту он сидел так молча.
Потом поднял голову и снова посмотрел на Лаванду.
– Ты понимаешь? – тихо сказал он. – Завтра там будет бойня.
– Может, ещё не будет? – Лаванда сама услышала, как глупо это прозвучало, но ничего другого в голову ей не пришло.
– Может не быть, конечно… Если очень сильно повезёт. Но что-то я сомневаюсь.
Она попробовала представить всё то, о чём они говорили тут, в этой комнате, – так, как если бы это были не слова, а реально происходящие события. Получалось не очень и не верилось.
– Думаешь, они решатся начать стрельбу первыми? – спросила она.
– Или будет приказ Нонине. Превентивные меры, так сказать.
– Но, может, она побоится вот так в открытую стрелять в людей?
– Нонине? – презрительно бросил Феликс. – Если что-то будет угрожать её власти, она пойдёт на что угодно. Она из тех мразей, которые ни перед чем не остановятся… Она города сровняет с землёй, если там будут против неё. Чексин ещё мог бы испугаться, что последняя поддержка разбежится, а Нонине такие вещи уже по барабану.
Лаванда хотела было ответить что-нибудь, но не смогла. Она ощущала себя ребёнком, вокруг которого вдруг всё начинает переворачиваться и ходить ходуном, и надо куда-то бежать, что-то решать, но что? Взрослые, доделанные полностью люди, наверно, могли разобраться, но она – нет.
– И что теперь делать?
– Не знаю, – устало и раздражённо ответил Феликс. – Я уже ничего не знаю. Его план – пусть делает что хочет. В конце концов, никто из нас всё равно не придумал ничего лучше.
Он резко встал, отошёл к двери. На часах было около полуночи. В комнате совсем стемнело, картинку с детьми-путешественниками уже нельзя было рассмотреть. (Лаванда, впрочем, помнила, что там: огромная гора в задумчивости и сомнениях смотрит на мальчика, скользящего вниз по её склону, и девочку, что возбуждённо прыгает внизу у подножья. В углу листа в небе реет белая чайка).
За окном дождь начинал стучать по карнизу.
– Ты, наверно, спать хочешь, – осведомился Феликс.
– Немного.
На самом деле ей очень хотелось.
– Ну, спи тогда, – он открыл дверь, шагнул наружу.
– А ты?
– На кухне посижу. Всё равно все эти… мысли… Неспокойно.
Он вышел.
Лаванда отложила книжку на тумбочку (наверно, так и не судьба дочитать когда-нибудь) и наконец прилегла. Кресло приняло её в объятия, обволокло мягкостью и покоем. Как мало нужно иногда: всего-то позволить себе закрыть глаза и не думать больше ни о чём. Лаванда погрузилась в сладкую полудрёму – предвестник глубокого сна.
Феликс, кажется, готовил кофе: негромко звенел чем-то на кухне, а до носа долетал приятный сладковатый запах.
Всё так хорошо и спокойно в эту минуту – будто и не было всех предшествующих разговоров, всех пугающих перспектив. Даже если в следующее мгновение ночь разорвётся воем сирены и яркий свет фонаря забьётся в окно – это ещё не сейчас. Сейчас – только тишина и покой.
Дрёма и впрямь обратилась сиреной – её протяжным тоскливым зовом и бесполезно мигающим сквозь снежную пелену ярким пятном. Всё уже заносил буран. Ему не было конца, от него не было спасения. Он выл, и свистел, и метал белые клочья в целом мире.
Лаванда стояла, прижавшись спиной к дереву. Оно оставалось единственным ориентиром – оно, да ещё бесполезная сирена, но к сирене не надо было сейчас идти. Вообще бессмысленно было пытаться выйти куда-либо в такой вьюге. Лаванда знала это слишком хорошо, а потому застыла без движения. Она уже почти не чувствовала холода, вообще ничего почти не чувствовала. Так, наверно, и будет теперь всегда, потому что время закончилось – время не идёт здесь. Только дерево, и ночь, и буран, и мигающий вой, – ничего никогда не переменится.
Яркий свет фонаря вдруг прорезал вьюгу. Раздались громкие мужские голоса.
– Кто там?
– Девчонка!
Одна из фигур просунулась к ней сквозь пелену.
– Живая? Давай в вертолёт, пока не закоченела!
Сам вертолёт она помнила смутно: не из тех больших и новых, что прилетали в Юмоборск, а маленький, шумный, тесный – на двух-трёх человек.
Внутри, в согревающем сумраке, кто-то из них обронил:
– Ещё круг – и возвращаемся. Здесь уже бесполезно кого-то искать.
Лаванда открыла глаза. Судя по звукам, доносящимся с кухни, прошло совсем немного времени – минуты две-три.
Снова память чудит. Лаванда перевернулась на бок и попробовала заснуть нормально, без мелькающих перед глазами тревожных картинок. За окном усыпляюще стучал дождь, и ветви порой бились в стекло, а где-то далеко раздавались глухие раскаты.
Она почти уже провалилась в сон, когда другой – громкий и внезапный – звук разбил в осколки тишину.
Били часы.
Они били звонко, не умолкали, и звук был самый что ни на есть всамделишный.
Лаванда подскочила на постели. Сердце её бухало.
Тут же, вторя часам, раздался пронзительный крик. Это из кабинета, поняла Лаванда. Не зная, зачем ей это делать, она подорвалась и выбежала в коридор.
Там она столкнулась с Феликсом. Тот тоже выскочил только что и лихорадочно прислушивался.
– Это…
– Уля, – подтвердил он. – Стой, Лав! Не заходи туда!
Но Лаванда уже ринулась в кабинет: увидеть, что же случилось. Распахнув дверь, она застыла на пороге.
Уля полулежал, неестественно раскинувшись в кресле. Лампа, прежде стоявшая на тумбочке рядом, теперь валялась на полу, провод её слегка искрил.
Всё это было настолько предельно просто и понятно и настолько не укладывалось в рамки реальной жизни, что Лаванда отвела взгляд – будто бы поискать вокруг подсказок и пояснений.
Молния за окном высветила лицо Софи Нонине. Лаванда вздрогнула. Да, это была Софи – живая, настоящая, самая что ни на есть настоящая в этой ночи и грозе. Она стояла за окном, обозревая комнату внутри, и тоже увидела Лаванду.
Миг – один только миг – они смотрели друг на друга, глаза в глаза, затем мелькнули тёмные спутанные волосы, и Софи скрылась в ночи.
Поражённая, Лаванда стояла всё так же, когда за спиной появился Феликс.
– Лав, иди на кухню, – произнёс он голосом, не терпящим возражений.
– А что с ним?
– С ним всё, – отрезал Феликс. – Иди на кухню.
Она шагнула к двери, но задержалась ещё ненамного:
– Это она? Софи?
– Да, – ответил Феликс с мрачным спокойствием.
Он не стал отсылать Лаванду на кухню в третий раз, но теперь она и сама предпочла уйти из эпицентра внезапно грянувшей катастрофы, успев только услышать ещё, как Феликс за спиной пробормотал:
– Уля… Ты идиот.
Когда наконец уехали скорая и полиция и сирены их смолкли вдали, Феликс вернулся на кухню. На Лаванду он не смотрел, да и вообще ни на что особо не смотрел. Пройдя зачем-то несколько раз от двери к окну и обратно, он прислонился к холодильнику и молча покачивался вперёд-назад.
– Что ты им сказал? – негромко спросила Лаванда.
– Что короткое замыкание, – Феликс пожал плечами, глядя куда-то в сторону. – А что я должен был сказать? Его устранила Нонине, он готовил провокацию?
Лаванда не была уверена по его тону, что сейчас можно говорить, а что нет, и вообще – что изменилось по сравнению с предыдущим вечером, а что осталось так же. Зато она вспомнила одну вещь, которая в любом случае казалась ей важной.
– Я видела её.
– Кого?
– Софи Нонине. Когда я вошла в комнату, она была за окном.
Феликс равнодушно покосился на неё:
– Тебе показалось.
– Ну почему показалось?
– Глюк на почве испуга. Это бывает.
– Да нет же! – Лаванда с убеждением всплеснула руками. – Она действительно была там!
– Нонине, – Феликс теперь повернулся к ней. – Софи Нонине. За нашим окном.
– Да, – закивала Лаванда, припоминая одновременно, что конкретно она видела. – Она была прямо у стекла, как будто висела в воздухе или стояла на чём-то. И, мне кажется… мне кажется, она меня испугалась.
– Нонине? Испугалась тебя? – Феликс беззвучно и напряжённо рассмеялся. – А, ну тогда, конечно, верю. Вообще без вопросов.
– Феликс! Ну ты же сам говорил, что она пытается всё везде контролировать! Почему она не может проследить лично, что уголь сработал как надо?
Тот посмотрел на Лаванду уже более серьёзно и о чём-то задумался.
– Так ты уверена, что видела её? – спросил он вполголоса.
– Да, я же и говорю тебе!
– Это плохо, – он нахмурился. – И, говоришь, она тебя заметила? Это совсем плохо.
– Но почему что меня – особенно плохо? – удивилась Лаванда. – Она ведь даже не знает, кто я.
– Зато отлично знает, кто я. И если поймёт, что ты со мной связана… К тому же, мы теперь оба связаны с Улей. Потому что, я так понимаю, наш разговор она слышала.
Феликс замолчал и неотрывно вдруг уставился на неё. Было видно, что какая-то идея пришла ему в голову и он полон решимости её исполнить.
– Так, ладно, Лав, – он оторвался от холодильника и приблизился к ней. – Бери мел и записывай её имя.
Лаванда насупилась и опустила взгляд.
– Я не буду ничего записывать, – сказала она тихо.
– Нет, сейчас ты запишешь. Всё, игры кончились.
– Это не игры, Феликс, – она поднялась, собираясь уйти к себе. – Я не стану убивать Софи и вообще не стану кого бы то ни было убивать.
– По-твоему, лучше, чтоб она убила нас? – Феликс придвинулся к ней, отсекая путь к отходу. – Тебя бы это больше устроило? Я и забыл, что ты тоже успела её обожествить. Пусть творится что угодно, но Нонине, что вы, – Нонине наша правительница, она неприкосновенна, как же можно.
– Да нет же! – вскрикнула Лаванда. – Я как раз наоборот вижу, что она человек, точно такой же человек, как я, как все мы. Это для вас она просто идеологический враг, которого надо уничтожить, и это не считается убийством, но так не бывает! Не бывает, что вместо человека – только чёрный силуэт, у которого единственная цель – нести всем зло и страдания. А если это не только силуэт, если там есть какие-то свои мысли, чувства, если за этим – целый чужой мир…
– Кончай рефлексировать, Лав, – оборвал он. Лаванда замолчала и удивлённо всмотрелась ему в глаза: в них сейчас бластилось что-то странное, чего она не замечала раньше. И немного опасное.
– Сейчас вопрос стоит так: либо мы, либо она, – понимаешь ты это?! – Феликс резким движением прижал её к стенке. Его рука замерла у неё на горле, и Лаванда как-то отстранённо прикинула, что, если вдруг что, вырваться она не сможет. – Ну же, сестрёнка, выбирай. Выбирай, кто тебе дороже.
