Иван Канина
Физкультура и литература
Кастинг
«Почему это, черт возьми, все жаждут успеха? Я хотел бы встретить кого-нибудь, кто мечталбы о провале. Провал – единственная прекрасная вещь»
Джон Дос Пассос43
На кастинг ведущего развлекательного шоу меня пригласил Боб. Уже долгое время мы вынашивали планы по завоеванию этого города, но не знали, с чего начать. Телеведущие? Почему бы и нет. Люди должны знать своих героев. В ночь с воскресенья на понедельник, с легким сердцем и чистой совестью, как обычно, не помолившись, я лег спать. Во сне я увидел радугу, подкову, улыбку Моны Лизы, свет прожекторов и услышал аплодисменты. Хороший знак. Проснувшись, я чувствовал себя маленькой девочкой, которой купили пони, но которого еще не подарили. В ожидании счастья, или Годо44, не в силах наслаждаться этим ощущением водиночку, я позвонил Бобу. Он не ответил. Ладно, подумал я, времени еще предостаточно. Напевая популярную песенку шестьдесят четвертого года, я занялся своими мелкими делишками.
Я позвонил ему минут через десять. Без ответа. Ладно. Побреюсь. Подмоюсь. Я старался сохранить прекрасное настроение, но в благородную почву моей души попало семя сомнения. Оно стало прорастать. Я уже стал сомневаться в друге. А если ты начал в чем-то сомневаться, значит, отныне нет тебе покоя, ты будешь сомневаться во всем. И в том числе в себе самом.
Подходит время выезжать, я опаздываю. Боб по-прежнему не отвечает на звонки. Я надеваю свою лучшую одежду. На лице играет презрительная высокомерная ухмылка. Как только смотрю на себя в зеркало, вся неуверенность сходит на нет. Передо мной самовлюбленный ста восьмидесяти сантиметровый интеллектуал модельной внешности, с зашкаливающей самооценкой. Я подмигиваю ему, он отвечает превосходной голливудской улыбкой. Мне не нужен друг. Я сам себе друг и Бог, и Ван, и Гог. Завершающий штрих моего костюма – книга Генри Миллера «Сексус», которую я не удосуживаюсь убрать в сумку, а несу в вытянутой руке, чтобы сразу было понятно, что я за птица.
В автобусе я – звезда. Меня долго и внимательно рассматривает кондуктор, а несколько старушек раздевают меня похотливыми взглядами своих полуослепших-полувыпавших глаз. Эффект феноменальный. Уверенность зашкаливает. Читаю книгу и не замечаю тысячу и один любопытный взгляд от симпатичных девушек. Мужчины смотрят с ненавистью. Дети хотят быть похожими на меня. Я чувствую, как мне под ноги бросают цветы, их легкое падение звучит в такт моему сердцебиению. Мои мысли чисты и намерения ясны. Чувствую себя Буддой. Просветленным. Во рту сладкий аромат победы.
Я на месте. Поднимаюсь на шестой этаж. Длинная очередь. Безликие, серые люди. Я вижу их жалкие желания, чувствую их страх. Презрительная ухмылка превращается в снисходительную улыбку. Кто-то оценивающе оглядывает меня с головы до ног. Встречаю его взгляд, человек не выдерживает рвущейся из меня энергии и уходит. Спускается по лестнице, идет домой, включает газ, ложится на диван, закрывает глаза. Он никогда меня не забудет.
Нам раздают какие-то анкеты, которые необходимо немедленно заполнить, а я даже не взял с собой ручку. Как Джим Моррисон, отвечающий на вопрос репортера: «Фамилия, имя, отчество, возраст, род деятельности». Просто произносит: «Джим». И обескураживающе улыбается. Что тут еще говорить? И так все понятно. Но я не Джим. Так что приходится снизойти до простых смертных. Я обращаюсь к девочке с разноцветным пеналом. С раскрытым ртом и нескрываемой симпатией она смотрит на меня. Она готова отдать мне все. Начиная с бессмертной души и заканчивая бренным телом. Но я беру только ручку с красной пастой. Вечером она нарисует этой ручкой мой портрет, и это будет лучшая ее работа. Заполняю анкету, встаю в очередь. Я второй. Только одна ловкая женщина оказалась проворней. Я смиряю ее взглядом. Гиперактивная, общительная, но бездушная. Глаза пусты. Автоматически скидываю ее со счетов. Она заходит и через несколько минут выходит. Быстро же они ее раскусили.
Захожу. Взгляд – стальная бритва. Энергия, исходящая от меня, выбивает стулья из-под жюри кастинга, состоящего из девушки, совершенно не достойной описания, и непонятно что тут делающего мужика в сером свитере. Прочерк – а не личность. А вот третий человек достоин отдельного упоминания. Хотя назвать его человеком получится только у детей. Потому что это – настоящий хоббит из Средиземья. Мал да удал. Настоящий карлик. Увидев его, я еле сдержал смех. Неужели он работает на телевидении? Кем? Мальчиком для битья?
Они сразу же просят меня приглушить бешеную энергетику и прикрыть харизму. Я сажусь на стул, как на трон. Они задают ряд обыденных вопросов. Зачем? – думаю. Разве по мне и так не понятно, что я – именно тот, кого они искали всю свою жизнь. Я. Тот. Кто. Надо. Я – кислород, которым им никогда не надышаться. Я – оргазм, который им никогда не испытать. Но тут карлик прервал полет моих мыслей и попросил пройти к камере. «Представь себя ведущим утренней программы». Меня просят сказать в объектив камеры что-нибудь смешное. И тут я понимаю, что все. Приехали. Это полный пиздец. Я не помню ничего забавного. Мгновенно бледнею и покрываюсь холодной испариной. Вся уверенность в себе, весь цинизм и сарказм, вся эта бутафория покидает меня. Как будто в заполненном моими жизненными силами, скафандре образовалась дыра, произошла разгерметизация, и я опустел. Я не могу связать и пяти слов. Нервно смеюсь. Вытираю руки об брюки. Блять, что на мне делают эти ужасные брюки? В них нельзя показываться. Господи. Что делать? Говорю: «Извините, просто у меня не хватает опыта…» Они отвечают: «Ничего страшного, просто расскажи что-нибудь забавное». Я вспомнил древний случай, произошедший со мной еще в школьные время и попытался его рассказать. Бе. Ме. Кукареку. Камера снимает, как я обсираюсь. Это фиаско. Ёбаный позор. Маленький человечек говорит: "НЕ СМЕШНО". Его слова ранят сильнее удара кованым сапогом по крестцу. Его приговор страшней удара копьем под ребра. Это конец. Такое ощущение, как будто на меня наступили и размазали по полу. Даже карлик теперь кажется мне великаном. Я не могу говорить. Как будто во рту у меня оказалось несколько миллионов личинок опарышей. Если открою рот, произойдет конец света. Я уставился в пол. Члены жюри сказали: «У нас есть ваши координаты. Мы обязательно с вами свяжемся». Нет ничего страшнее этих слов. Даже «я тебя не люблю» по сравнению с этими пятью словами кажутся херней собачьей. Обязательно. Ага, конечно. Я посмотрел на них умоляющим взглядом и попытался что-нибудь сказать. Но губы и язык слиплись, и я не смог выдавить ни звука. Во мне не осталось и десятой процента от былого величия. Ублюдочный Боб. Опять он подставил меня. Я выползал из кабинета в полной прострации. Но как только я закрыл за собой дверь, мгновенно сделал улыбающееся самодовольное лицо, вытер пот, поправил всклоченные волосы, развернулся и уверенной походкой направился вдоль очереди. Уходя, я во всеуслышание объявил: «Они меня взяли!». И покинул здание.
Волосы
«Мы пытались оживить его, но он был совершенно
мертв, с отвалившейся челюстью, ну полное дерьмо»
Курт Воннегут45
Три долбаных года я отращивал свои гребаные волосы. Я холил и лелеял их, заботился, ухаживал и оберегал. Неудивительно, что многие девушки завидовали их красоте, такими длинными, густыми, блестящими и шелковистыми они были… Как я умудрился отращивать волосы во время профессиональных занятий спортом, спросите вы? Сам не знаю. Ведь постоянные многочасовые тренировки, пот и грязь – не самые лучшие удобрения для произрастания волос. Плюс ко всему – лишняя тяжесть и неудобства, резинки, повязки, ободки, «крабики». Каждодневное мытье головы. Расчесывание. Укладка. Но и не это самое главное. Не знаю, но мне почему-то очень редко говорили, что с длинными волосами я смахиваю на придурка. А если и говорили, то я не придавал этому никакого значения. «Завидуйте молча», – говорил я, думая, что как две капли воды похож на Джареда Лето46. Но факт оставался фактом. Я был похож не на Лето, и даже не на Егора Летова47, а на урода, выбравшегося из Леты.
В большинстве случаев – мужики с длинными волосами вызывают пренебрежение. А если длинноволосый мужик в облегающих лосинах бежит по оживленной улице, то может вызвать и искренний смех. Я игнорировал усмешки, хохот, гогот и истерики, списывая на веселый нрав смеющихся. Но как-то раз я решил изменить мир. И, по совету какого-то чувака, начал с себя. Что же хорошего я мог сделать? Чем помочь? Как? И тут в мою обремененную длинными волосами голову пришла гениальная мысль: «Точно! Подстригусь!». Я сразу же написал об этом в социальных сетях. Все мои друзья и знакомые подбадривали меня и с нетерпением ждали, когда я наконец-таки стану выглядеть по-человечески. Но у меня не хватило духа. Храбрости. Смелости. Такая жалость обуяла меня. Бедненькие мои волосики. Такие красивенькие, когда чистые. И такие мерзкие после тридцати километров бега.
Несколько недель я взвешивал все «за» и «против», спрашивая совета у родных, друзей, знакомых и просто прохожих. Я и не знал, что поход в парикмахерскую станет одним из самых сложных поступков в моей жизни. Сомнения. Угрызения. Страх. Что если я перестану быть красивым? Вдруг вместе с волосами уйдет моя оригинальность, необычность и необычайность? А вдруг у меня, как у Самсона48, вся сила заключена в волосах?
И тут мне предложили работу. Мне не хотелось, чтобы будущие коллеги судили меня по волосатой внешности. А люди, чтобы они там не говорили, всегда судят по внешности. Далеко ходить не надо. Возьмем для примера мою девушку. Попалась, голубушка! Держите крепче! Так вот она утверждает, что внешность для нее не важна. Ага, конечно, пускай врет дальше. Внешность очень важна. Человек не книга, его судят по обложке. Я бы с превеликим удовольствием поменял свою уродливость на гениальность, но никто не согласится. Так же моя девушка утверждает, что человек не имеет никакого права плевать на мнение окружающих. Частично верно, но с оговорками. Можно плевать на мнение тех окружающих, которые из себя ничего не представляют. Какую ценность имеет для тебя мнение пивного алкоголика, слушающего «блатняк»? А большинство окружающих со своими стереотипами, нормами поведения и отсталой моралью еще хуже. Они хвастаются своей нормальностью. Как будто вонь изо рта, запах пота и смрад фекалий – это ненормально. Еще как нормально. Почему ты должен быть таким, каким тебя хотят видеть другие, а не таким, каким хочешь видеть себя сам? Потому что важно соответствовать социуму? Быть таким как все? Стадная идентичность. Массовый эффект. Государственное Общежитие Пролетариата.
Короче, успокойся. Ты не на митинге и не защищаешь сексуальные меньшинства, к которым не принадлежишь. Да и что кричать о свободе выбора, о самовыражении, когда ты сам такой же как все, а отличия можно найти только в мыслях, но не в действиях. Отрастил волосы и вдруг стал особенным? Да не гони, парень. Кем ты себя вообразил? Тором49? Самсоном? Моррисоном? Хочешь, чтобы тебя принимали всерьез? Будь добр, приспособься.
Пришлось взять себя в руки и пойти в парикмахерскую. Бунтарство хорошо, когда у тебя есть деньги. Или наоборот, когда ничего нет. И если ты живешь в обозленном, готовом в любую секунду сорваться мире, и, если ты не хочешь, чтобы тебя разорвали на куски – подстройся под него. Прогнись. Не принимай слова Макаревича50 близко к сердцу. Он не ведает что творит – не знает, о чем поёт. Конечно, никто не стал бы разрывать меня на куски из-за длинных волос, но все-таки не хотелось, чтобы мной пренебрегали.
По пути в парикмахерскую я всеми силами пытался уверовать в правильность своего решения. Мне было как-то не по себе. Словно шел на казнь. Мне казалось, что именно в тот момент, когда, проскользнув сквозь нержавеющие лезвия ножниц, длинные пряди упадут на пол, детство навсегда уйдет. Но стоит всего лишь повернуть назад, и оно снова заиграет яркими красками. Но также, помимо желания оставаться ребенком, мне хотелось двигаться вперед. Перемен… требует моя голова. Оставить это густое жирное болото, открыть новые горизонты и выйти за рамки, которые сам себе нарисовал.
Как и другие люди, рисующие себе нормы, у меня были свои. Ничем ни хуже и ничем не лучше. «Они – плохие, а я – хороший». Классическая схема. Но надо было что-то менять. Может так: «они – хорошие, а я – плохой»? Нет, не устраивает. «Они – такие, а я – другой»? К черту схемы! Будь, как будет. Зачем составлять прогнозы? Зачем заранее предполагать, как ты отнесешься к событию, которое еще не произошло да может никогда и не произойдет. Почему нужно бороться за место под солнцем, когда его и так до хрена? Зачем и ради чего? Борьбы ради? Стоп. Оглянись по сторонам. Ты не играешь ни в чьи игры. Ты управляешь своей реальностью. Ты сам все придумал. На тот момент мне не хватало осознанности. Я придумывал правила и играл по ним. Слепо. Не выходя за рамки. И вот что-то сломалось. А может, наоборот – починилось. Может, сыграло и то, что мне уже двадцать четыре годика. Не знаю, не знаю. Зачем пытаться все объяснить? Осмыслять? Не обязательно. Я вообще-то хотел рассказать о другом, так что хватит тут строить из себя философствующего странника, монаха, проповедника, бизнес-тренера или кем ты еще там себя вообразил. Окстись.
Короче, я подстригся. Одним махом. Одним движением ножниц, три года жизни свалились с моих плеч. Парикмахерша удивилась, когда я попросил ее состричь мой хвост. «Такие хорошие», – печально сказала она. Но решение принято. Я хотел поскорей избавиться от всего дерьма, скопившегося на моей голове. Я знал, что похорошею, но не ожидал насколько, пока не узрел в зеркале сказочного принца. Стильно. Модно. Молодежно. Экономично. Меньше денег на шампунь. Меньше взглядов на улице. Хотя, скорей всего, нет. Больше взглядов на улице. Да, так лучше. Стоп, кажется раньше мне было плевать как, кто и что про меня думает? Ах, да, я же типа изменился. Теперь мне стало важно чужое мнение. С волосами ушли мои комплексы, максимализм и… Нет конечно, ничего кроме волос с меня не ушло. Кого я обманываю? Все эти метафоры, возвеличивающий момент пафос, весь этот бред. Всё, что ты написал сегодня, воняет протухшей самовлюбленностью, парень. Кого ты пытаешься обмануть? Себя или друзей, которые прочтут эту дрянь? Я всего лишь хотел написать забавную историю о волосах. Так напиши, сукин ты сын!
История начинается с этого момента. Здесь вы не прочтете никаких псевдофилософствований из-под рук уже не юного максималиста. Все, что было до этого, можете не читать, а если прочитали, то забудьте, выкиньте из головы. Сходите в туалет, выблюйте, а если не помогает – поставьте очищающую клизму.
Ну что вам уже лучше? Можно продолжать? Все готовы? Церемония начинается. Отрезанные волосы я убрал в шкаф, которые время от времени демонстрировал друзьям. Не скажу, что они обладали какой-либо ценностью и были хоть кому-нибудь интересны. Нет. Обычные мертвые волосы. Но хранил я их не просто так. Не ради печальных вех. Не для того, чтобы показывать детям. Не из гордости. А выгоды ради. Эти волосы были прекрасного качества, отборные, длинные и густые. Я хотел продать их. Да подороже. Я искал фирмы, салоны и темных дельцов, занимающихся скупкой краденых волос. Но в Калининграде с этим сложно. Я даже пробовал выйти на всероссийский рынок волос, но потерпел фиаско. Потому что никакого рынка волос не существует. Это миф. Поиски продолжались около года, пока как-то раз я не наткнулся на объявление, в котором черным по белому было написано: «Покупаем волосы. ДОРОГО!!!» Сердце забилось чаще. Вот он, мой шанс! Я, наконец, могу реализоваться. К тому времени я уже знал цену своим волосам и стал прикидывать, на что потратить эти бешеные бабки. В золотых мечтах я проходил несколько дней. Я был словно в арбузном сахаре, не замечая происходивших вокруг меня событий. У моего брата прогрессировала депрессия, а кот Тимон, которому было тринадцать лет, умирал от рака. Я же грезил днем, когда с гордостью принесу волосы в салон и продам их. Я представлял, как скупщик волос будет охать и ахать. Как он будет нахваливать мой товар, превознося меня как древнегреческого героя. Я возгордился. И возлюбил себя, не зная границ. Но вот в чем шутка, по причине, не зависящей от меня, я был вынужден покинуть город и отправился в Москву. О, что за злая шутка судьбы! Злой Рок! Когда мир почти лежал у моих ног, когда я открыл объятия для встречи, он зашел мне за спину, подставил подножку и вонзил нож.
Хандра накрыла меня тайфуном тотального безразличия. Я как серфингист оседлал волну отчаяния и, не сумев совладать со стихией, был похоронен под тоннами жидкого разочарования. Москва вспоминается отрывками алкогольного бреда. Нет, ничего этого не было. Пелена. Пустота. И вот я еду домой. О, как бы я хотел быть Эдуардом Хилем51 и весело насвистывать: «Я очень рад, ведь я наконец возвращаюсь домой». Но я возвращался к погибшей мечте. О какой радости можно говорить? Рим сгорел. Руины и пепел.
Выбраться из пут апатии мне помогла девушка. Она спрятала волосы, чтобы они не попадались мне на глаза. Не лезли в глаза. Не мозолили глаза. Постепенно я стал возвращаться к жизни. Потихонечку, ведь никто не говорит о чудесном исцелении, нет. Полегонечку, как учатся ходить те, кто пролежал в коме десять лет. Через несколько дней я начал различать краски. Жизнь из пятидесяти оттенков серого начала выглядывать то желтым солнечным лучиком, то мягкой коричневатой розовостью женских сосков. То тут, то там, то цветочком, то травкой в моей душе снова стал возрождаться сгоревший лес любви. Хочу сказать большое спасибо моей девушке и родным, что не бросили меня в эту страшную минуту. Именно благодаря Маше, маме, брату и бабушке я смог вернуться к нормальной жизни. Это ваш подвиг. И я воздвиг вам памятник в своей душе.
Я еще не совсем окреп, когда случилось чудо. Одним прекрасным теплым днем, когда я уже мог самостоятельно гулять в окрестностях дома, я наткнулся на объявление: «Покупаем волосы! Очень! Преочень!! ДОРОГО!!!» Ёб твою мать! Я потерял сознание. Очнулся дома под капельницей. Маша сказала, что это сердечный приступ. «Какое сегодня число», – спросил я. Маша ответила. На меня навалилась дурнота. Ладони вспотели. Сегодня день приема волос. Сколько времени? Я еще успеваю. Дрожащими руками я вырвал иглу из вены. Встал на ватные ноги и попросил волос. «Каких волос?», – недоуменно спросила Маша. «Моих, блять, волос!» – крикнул я. По моему состоянию Маша поняла, что минута промедления может стать последней минутой моей жизни. Она достала из шкафа волосы и отдала мне. Помогла одеться. Хотела пойти со мной, но я сказал, что должен сделать все сам. Это моя война! Достаточно уже людей пострадало из-за этого. Хватит жертв. Либо я, либо волосы.
Не знаю, как, но мне все-таки удалось добраться до салона. Словно раздавленный грузовиком полоз, я умудрился заползти внутрь. Там находился мужик с совершенно отсутствующим видом. Выглядел он вполне недалеким. Он стоял рядом с миниатюрными цифровыми весами. Я понял – мне к нему. Волосы, как кольцо всевластия, не хотели меня покидать. Они жгли карман и, казалось, весили целую тонну. Ценой неимоверных физических и психических усилий, но мне удалось достать их на суд этого мерзавца. Слезы, пот, кровохарканье, аритмия. Как же это больно, думал я, передавая волосы мужику с синдромом Дауна. Он взял пакетик, вытащил волосы, придирчиво осмотрел, вытянул из толстого хвоста несколько прядей. Понюхал. Попробовал на вкус. Потом положил на весы. Циферблат показал: 93 грамма.
Дебил достал кошелек. Вытащил купюру. Он бессмысленным взглядом посмотрел на волосы, на меня, на банкноту, снова на волосы, снова на банкноту, потом опять на меня. Протянул купюру, спрятал бумажник и отвернулся. Словно я его обидел или оскорбил. Словно он заплатил больше, чем следовало. От шока из моих глаз потекла сера, а из ушей слезы. Я не мог пошевелиться. Таким был конец моих мечтаний, фантазий, надежд, переживаний, потраченных сил и здоровья. Итог трех лет моей гребаной жизни. Сто рублей.
Разговор
«-…ты не всегда был так туп, как сейчас. Тебя задавили обстоятельства, работа, нереализованные желания, губительные наставления. Можешь ли ты хоть на мгновение возродить в себе поэзию? Слегка напрячься сердцем или хотя бы членом? Чтобы выслушать феерическую, немного трагическую, но возвышенную эпопею? Ты способен на это?»
Л.Ф. Селин.
– Это как в школьные времена. Приходишь в понедельник к первому уроку и ищешь глазами девушку, с которой в субботу ходил в кино и целовался взасос возле подъезда. Вскоре ты встречаешь её. Но она не смотрит на тебя. Не видит. Проходит мимо. Звонит звонок, и ты сидишь все сорок пять минут как на иголках, покрывшись холодным потом и сгорая от неизвестности. Перемена, и ты бежишь к её кабинету, потому что уже выучил расписание её уроков. Переводишь дух, поправляешь волосы, пытаешься улыбаться. Она смотрит на тебя холодным взглядом, с презрительной усмешкой на губах. «Что случилось?» – спрашиваешь ты. «Ничего. Кроме того, что мы с тобой расстались. Разве Вася тебе не передавал?» – отвечает она. Охуеваешь. Тошнота, головокружение, ватные ноги подгибаются, хочешь кричать, в горле ком, и слезы наворачиваются на глаза. Она говорит, что между вами все кончено, и чтобы ты больше не звонил. Думаешь, как бы тебе не разрыдаться прямо на глазах у всей школы. Терпишь. Держишься. Что-то лопается в груди. Ты натягиваешь дежурную улыбку и идешь на следующий урок. А после школы идешь домой и плачешь, потому что всегда влюбляешься в тех, с кем целуешься.
– Ну и…
– То же самое произошло и в этот раз. Мне двадцать два, ей двадцать пять. Всю прошлую неделю я каждый день встречал ее с одной работы и провожал на другую. Ждал два часа, мечтая о ней. Думал, о чем спросить и что интересного ей рассказать. Она освобождалась, и мы шли в ее съемную комнату, пили чай и разговаривали. Через несколько дней она сказала, что скучает по мне, и что обычно она не говорит об этом молодым людям. Я был на седьмом небе, поскольку тоже безумно скучал и постоянно думал о ней.
– Хорошо же.
– Я влюбился как подросток. И в ее глазах я читал то же самое. Это придавало мне уверенности. Я все время размышлял, как бы сделать ей приятно. Не в сексуальном плане, нет, у нас еще не было физической близости, а для души. И поскольку она обожает Ван Гога, я придумал несколько подарков.
– Ха-ха, какие еще нахрен, подарки? Ухо что ли?
– Очень смешно. Нож. Не важно, какие. Просто я пытаюсь донести до тебя, насколько я был влюблен. Можно продолжить?
– Да-да, конечно.
– В конце недели был трибьют-концерт «the Prodigy», на который мы собирались пойти большой компанией. Девушка хотела познакомить меня со своей старшей сестрой и их друзьями. Так как после твоего приезда денег у меня не оставалось, пришлось занимать. Я еще раз проводил девушку моей мечты до работы. Все было прекрасно. Мы гуляли по городу, держались за руки и смеялись…
– Ты сказал «девушка моей мечты» или мне послышалось? Ты «Секс в большом городе» пересмотрел? Надеюсь, она не такая красотка, как Сара Джессика Паркер…
– Ха-ха, нет, конечно. Стоя возле ее работы, мы впервые поцеловались. Мимо нас проезжали машины, водители сигналили, улыбались и махали руками. Я уходил окрыленный, зная, что завтра мы проведем несколько часов наедине…
– Бля… что за розовые сопли? Долго еще?
– Будь добр выслушай, для меня это важно.
– Ок.
– Всю ночь я плохо спал, ворочался туда-сюда, просыпался, думал о ней и снова засыпал. Голова была заполнена мыслями о ней, они не давала мне покоя. Воскресенье началось с новости о том, что мой рекорд республики на восемьсот метров был побит. Удар между ног по самолюбию и пощечина гордости. Я поехал на тренировку, но не было никакого желания бегать, и я вернулся домой.
– Очень интересная история. Ты рассказ пишешь? Избавь, пожалуйста, меня от своей графомании. Ближе к делу.
– Короче, у меня было адское желание напиться и хорошенько оторваться. Поэтому для поднятия настроения я выпил полбутылки сухого и поехал на встречу. По дороге зашел в магазин, купил персиков и бутылку хорошего вина…
– Как сраный Лорд Байрон.
– Именно. Девушка встретила меня возле подъезда. И выглядела она сногсшибательно…
– Наверное, выпитые полбутылки подействовали?
– Отвали. Мы поднялись к ней и стали пить вино. Меня наполняла любовь… и алкоголь. Я уже был готов излить свои чувства, но в это время пришла её сестра. Какого черта? Она должна была прийти через час. Мы так не договаривались. Но делать нечего, пришлось взять себя в руки. Сначала сестра показалась мне милой, но пообщавшись, я понял, что под маской доброжелательности скрывается пренебрежительность. Взгляд её был холоден, а улыбка натянутой. Я не стал придавать этому значения. Мне было плевать. Вскоре пришли их друзья. Они стали общаться, а моя девочка прислуживала им за столом. Я чувствовал себя не в своей тарелке и сидел молча. Сходил за девушкой на кухню, прижал ее к столу и несколько минут жадно целовал, но она вырвалась и понесла в комнату чай. А я решил помыть посуду.
– Ха-ха, идиот! Баллы зарабатывал? Выслуживался?
– Ага, типа того. Только я мыл посуду искренне, так сказать, от всего сердца. Ха-ха, конечно это глупо звучит, но мне и вправду было приятно это делать.
– Да ты, похоже, уже был «в говно».
– Видимо так. Потом на машине её сестры поехали в бар. Там мы встретились с общими друзьями – Полиной и Коляном. Я заказал себе ямайский ром. Компания становилась все больше, к нам то и дело подсаживались какие-то взрослые мужики и женщины бальзаковского возраста…
– Это сколько лет?
– После тридцати.
– Ааа…
– Они все общались между собой, а я сидел в сторонке и разговаривал со своей крошкой и с Полиной. Колян с еще одним парнем собрались пойти в соседний бар и выпить самбуки. Я решил присоединиться, предварительно, выпив вторую порцию рома. Пришлось снова занять денег у Коляна.
Мы выпили две порции самбуки и вернулись. Я был уже пьян. Моя девочка вышла на улицу, чтобы о чем-то поговорить со своей сестрой. Прошло минут двадцать, а они все не возвращались. Я позвонил на сотовый, не отвечает. Мы расплатились за выпивку и вышли. Машины сестры не было на парковке. Я позвонил еще раз, бесполезно. Начал волноваться. Пошел на поиски в тот бар, где мы пили самбуку. Прошел по первому этажу – её нет. Поднялся на второй – тот же результат. Спустился обратно и, черт меня дернул, сделать еще один круг. И я нашел её. Свою любовь. Она пряталась от меня, сидя на корточках под столом.
– Пряталась от тебя?
– Да. Я сам охуел. Спрашиваю, что это значит, а она отвечает: «Это значит, что мы расстаемся»
– Прикинь?
– Пиздец…
– Я охуевал, как младенец, получивший нокаутирующий удар. Неожиданно. Молниеносно. Всмятку. Больно, сука. Я в отупении стоял перед ней. Она улыбалась. Зло. Как её сестра. Все-таки они были похожи. Через несколько секунд я произнес: «А, ну ладно, я тогда пошел», – и вышел.
Мои внутренности, где несколько минут назад порхали бабочки, заполнились цементом. Меня покоробило и скрючило. Хотелось выть, рыдать, плакать. Орать, материться, драться. Умереть. На улице я сломал водосточную трубу и чуть не сломал ногу об урну. Непонимание, отчаяние охуевание.
Девчонки уехали в клуб, остался только Коля и еще один парень. Я предложил им пойти в магазин и купить водки. Увидев, в каком я состоянии, они не стали спорить и сразу же согласились. Сходили. Купили. Сели в такси и через десять минут мы пили водку из пластиковых стаканов и запивали яблочным соком. После нескольких стопок я потерял память. Остальное помню отрывками. Вот я слэмюсь под "Diesel Power"52. Вот охранник тащит меня на выход. Видимо хватило меня ненадолго, потому что, судя по журналу вызовов, звонил я тебе где-то в полвторого. Я вышел из клуба и пешком пошел домой. Тогда-то меня накрыло, и началась истерика.