Иван Канина
Физкультура и литература
Первый раз
Я все еще встречался с девственницей. Но у нас уже появился оральный секс. Но мне все равно было мало, я хотел большего. Все мои ухищрения, попытки и угрозы не увенчались успехом. Она была непоколебима. Неуступчива. Непроходима. Я же не успокоился на недостигнутом. У меня завязалась интрижка с одноклассницей. Точней с двумя. Но вторая меня отбрила, как заправский цирюльник. На теплоходе, на котором проходил выпускной, на мое замечание, сделанное ей на ушко страстным хриплым шепотом: «Я хочу тебя». Она ответила: «Не ты один». Не на такой ответ я рассчитывал, и, поблагодарив ее за оказанную мне честь, удалился. Я оставил ее на носу корабля и отправился за следующей одноклассницей. Здесь все было на мази. Девушка была по уши в меня влюблена, а значит и с носом меня не оставит. Как и в прошлый раз, я хотел воспользоваться чувствами девушки, не испытывая их сам. Но в этот раз я был пьян. Алкоголь развязал мне руки и язык впридачу.
У каждого класса была своя каюта, где неудачники проводили выпускной бал. Остальной народ шатался по палубам, пил, блевал, целовался и танцевал. Только что я оставил в одиночестве одноклассницу, которую хотел не я один, и сразу же встретил ту, которая хотела меня одного. Меня это вполне устраивало, и я решил удовлетворить ее желание. Для этого я ворвался в нашу каюту и вежливо попросил ее обитателей покинуть помещение: «Дорогие одноклассники, товарищи и друзья, мне на несколько минут необходимо ваше отсутствие в этом шикарном пентхаусе. Дело в том, что я должен провести одно собеседование. От которого зависит чье-то будущее, а быть может и нет. Это не столь важно. Прошу вас по-хорошему, так как не хочу применять насилие. Да и не уверен, что смогу вас всех побить. Ни всех вместе, ни поодиночке. Спасибо за понимание, надеюсь на ваше благоразумие». Я вышел из двухметровой каюты, где находилось человек шесть или семь. Дал им время все обмозговать. Через минуту они всей толпой вывалились в коридор и пошли на палубу. Я схватил свою одноклассницу за руку, затащил в каюту и запер дверь. Мы упали на полку и стали яростно целоваться. У меня чуть рот не порвался, настолько она была активна. Я дал волю рукам. Одна – ужом поползла по ногам, другая – песчаной эфой бросилась на грудь. Уж продвигался все глубже и глубже, когда удар ребром ладони размозжил ему череп. Одноклассница, как выяснилось не любит семейство ужеобразных. Рука повисла как плеть. Песчаная эфа, почувствовав неладное, уползла в кусты. Мы продолжили обмен слюнями. Я подумал, что ей нужно время, что она еще не готова. Но вторая высадка принесла еще большие потери. Ни одна из высадившихся на мою одноклассницу змей не вернулась. К концу собеседования мои руки были покрыты иссиня-черными синяками, рубленными и колото – резаными ранами. После того как под языком у меня лопнула уздечка, я подумал, что пора завязывать с поцелуями. Тем более, кто-то лез в окно каюты. Во время нашего уединения я слышал стук в дверь, но решил не обращать на него внимания. Все кто мне нужен, сейчас находились здесь. Однако, люди бывшие на той стороне, решили, что собеседование закончилось. Они попытались войти через дверь, но не получилось, и они решили лезть в окно. Я кое-как оторвал губы от рта-медузы одноклассницы и узрел наполовину залезшего к нам в пентхаус негодяя. К тому времени, я уже понял, что мне ничего не светит. А целоваться я мог с таким же успехом и с первой одноклассницей. Злость, разочарование и обида кипели во мне. Я выскочил в коридор и рванул на палубу, оставив одноклассницу, поправляющей свое платье. Я остановился у компании людей из параллельного класса. Они распивали водку. Один из них напоминал Леонардо Дикаприо, о чем я ему и сообщил. А потом добавил: «Я буду называть тебя Диком. Что с английского переводится как член». Я ждал агрессии с его стороны, но ее не последовало. Он просто обиделся. Мне стало стыдно и я выпил с ним: «За твое здоровье, Дик!». К тому времени ферментов, расщепляющих алкоголь в моем организме, не осталось. Меня накрыло, и я повальсировал на палубу, где шла дискотека. Я не могу точно восспроизвести события той грязной ночи. Урывки, обрывки, кусочки и черепки расплавленной и затвердевшей реальности. Все перемешалось, спуталось, словно клубок вырванных с корнем волос. Помню, как я плясал с голым торсом, а за мной, в ритме танца, гонялась директор школы. Наверное, это выглядело не эстетично. Танец директора, а не мой торс. Следующее воспоминание: мимо нашего лайнера проплывает огромный айсберг. Ан нет, это Дикаприо сбил меня с толку. Мимо проплывал теплоход "Демьян Бедный", на котором справляли свой выпускной учащиеся другой школы. Нас стали приветствовать и махать руками. С нашего корабля в их сторону полетели приветственные яблоки. Кто-то даже показал голый зад. Последнее из воспоминаний то, как за руку меня оттаскивает от кормы моя одноклассница, откуда-то с нижней палубы на меня сыплются крепкие ругательства, а какой-то паршивый морячок потрясает кулаком и жестом перерезает себе горло. Он дурак, что ли? Нашел с кем связываться. Да мне одного его удара бы хватило, чтобы я замертво упал. Мое состояние можно было сравнить с безумием Дон Кихота Ламанческого. Я был храбр и безрассуден. Не знаю, из-за чего началась ссора, но то что виноват я – неоспоримо. Но благодаря моей второй однокласснице, я остался цел и невредим.
Да. Я не остановился на недостигнутом. Когда все экзамены остались позади, мы поехали отпраздновать окончание школы на дачу к приятелю. С нами поехали и те две одноклассницы, которые отказались от моих услуг на выпускном. На этот раз я не ставил перед собой никаких конкретных целей или задач. Только напиться и повеселиться от души. Я даже забил на предстоящие соревнования по легкой атлетике. До выпускного я не пил полгода. Веселье проходило мимо меня, но я был непреклонен. До поры до времени. Бешеный шторм эмоций, вызванный окончанием школы, сорвал затворенные на чугунные засовы двери трезвости с петель и пустил их по этиловым волнам. Я дал себе возможность расслабиться, раскрепоститься и порадоваться последним ошметкам детства. Мы не понимали, что находимся на пороге новой жизни. Мы катились с ледяной горы, и вдруг на трамплине нас подкинуло вверх. Мы зависли в воздухе. Вот он, этот момент. Нам все еще весело, и мы кричим от восторга. Пока еще не осознали, что горка кончилась, и теперь нам пристоит карабкаться вверх.
Вечеринка получилась что надо. Все перепились вхлам. Кроме девчонок, конечно. Они редко напиваются до отключки. Им надо контролировать себя. Беречь честь. А парням было все равно. Все начиналось чинно. Приготовление еды, тосты за вечную дружбу и веселый смех. Опьянение наступило мгновенно. Никто не понял, что произошло. Алкоголь стер последовательность восприятия реальности. Наступил амнезический коллапс. Мгновения воспоминаний трезвой действительности сменились тотальной слепотой, вызванной алкогольным слабоумием.
Вакханалия была в полном разгаре. По дому и улице ходили друзья, какие-то непонятные незнакомые люди, витали бестелесные духи. Шум стоял дикий. Кто-то пел песни, кто-то слал проклятия небесам, другие – выли на заходящее солнце. Смех переходил в предсмертный крик. Лаяли сотни церберов. В ушах гремели барабаны. Где-то в лесу слышалась ружейная пальба. Ветер трепал остатки полиэтилена на остове теплицы. Мне стало страшно, я зашел на кухню, взял бутылку водки и наполовину опорожнил. В глазах почернело, земля разверзлась, и пол заходил ходуном. Гребаное землетрясение. Среди прочего шума, я услышал яростный смех моего друга. Он видел, как я пью. Тогда я решил скрыться от его мутного взгляда и побежал. На улице я столкнулся со своей одноклассницей. На ней лица не было. Она была в шоке от происходящего. Я взял ее за руку и потащил на второй этаж, который судя по всему, использовался как чулан. На полу валялись кучи хлама, пахло гнилью и плесенью. Среди детских игрушек, растрепанных книг, сломанных стульев стояла раскладушка. Мы пали на нее, как на жертвенный алтарь. Мы неистово целовались и рвали друг на друге одежду. Помню, я уже собрался с мыслями, чтобы проникнуть в святая святых, как вдруг заскрипели цепи, и откидной мост был поднят. Презерватив. Девушка, находящаяся в самом центре ада, вися на волоске от смерти, не забыла о безопасности. Практичная, мать ее. Хоть я и говорил, что не ставил себе цель потрахаться, но презервативы с собой взял. Взять взял, но во время происходящего вокруг безумия они куда-то задевались. Они же постоянно находились у меня в кармане. Я помню, как трогал их. Мял в своих потных руках, гадая, понадобятся или нет. Понадобились, блять, и я растерялся. Что делать? Я кувырком спустился на первый этаж, пересчитав ребрами все ступеньки. Алкоголь – хороший спазмалитик, и я не почувствовал боли. На бедрах висели расстегнутые брюки, весь в пыли, лохматый, вонючий, хотящий. В тот момент я уже не мог связно разговаривать. Тотальная сенсо-моторная афазия. Из моей разверзшейся пасти вырывались глухие стоны и хриплый кашель. Я подходил к своим друзьям с просьбой о снабжении меня презервативом, но они бежали от меня, как от прокаженного. Я не понимал, что происходит. Ноги не слушались меня, и я не мог догнать людей, которых встречал на улице. Никто не хотел мне помочь. Они шарахались от меня. Какой-то злой художник – лиходей нарисовал ужас на всех встреченных мною лицах. Наверное, случилось что-то ужасное. Все люди куда-то растворились, одни прыгали в болото, утопая в молчании, другие выкалывали себе глаза и, крича, бежали по встречной полосе высокоскоростной магистрали. Я вынужден был вернуться в дом. Без презервативов, но, зато ощущая себя настоящим гондоном. Лестница на второй этаж чуть не оказалась для меня – лестницей Иакова. Минут пятнадцать я боролся с ней – полз на животе, размахивая руками в разные стороны. Перила отсутствовали. Координация тоже. Вестибулярный аппарат включил сверхгравитационный режим. Я не мог оторвать свое бренное тело от пола. Каким-то чудом, не иначе, но я оказался наверху. Быть может, мне помог один из Архангелов, не знаю.
Девушка, с мутными стекляшками вместо глаз, упертыми в грязный потолок, по-прежнему, лежала на раскладушке. Она готова к закланию. А к чему готов я? Мысли… Нет, мыслей не было. Они, всей гурьбой забрались в чулан, облились бензином и подожглись. Остались одни действия. И последствия. Я лег на раскладушку. Усталость от пережитых потрясений сумасшедшего дня легла на мои хрупкие плечи. Руки опустились, в прямом и переносном смыслах. И на полу, в хлопьях пыли, пальцы нащупали хрустящий квадратик. Священный грааль! Мать честная! Япона мать! В тот момент я уверовал: Бог есть. Я поднял кулак вверх, призывая всех тварей явиться свидетелями происходящего. Яркий, слепящий, испепеляющий свет вырвался из ладони, когда я разжал пальцы. Тень сомнения, мрак печали, темнота боли и тьма смерти покинули мир, помещенный в маленьком вонючем чулане. Жизнь восторжествовала, наполнив мои члены энергией. Зубами я разорвал упаковку и вытащил скользкий презерватив. Затем в памяти следует провал. Помню, что мне почему-то больно. Странно. Больно должно было быть не мне…
Я очнулся весь в крови. Нет, только не это. Я убил ее?! Мысли в вытраханном похмельем сознании лениво бились о черепную коробку, вызывая морскую болезнь. Черт! Черт!! Черт!!! Нет, только не это. Прошу! Я еще совсем молод, я не хочу в тюрячку. Я приподнялся и чуть не потерял сознание от пронзившей голову боли, я сразу перевернулся на спину и застонал. Ощущение было такое, словно я лег на раскаленное битое стекло. Я сел на раскладушку и осмотрел ее. Вся в засохших грязных разводах, со свежими яркими каплями крови. Руки направились на обследование спины. И тут же отдернулись. Невозможно прикоснуться. Спина, словно весенний чернозем, была жестоко испахана мотыгой. Глубокие борозды пролегли на всей ее площади. Я чувствовал, как теплые капельки крови скатываются по гусиной коже. Меня бил озноб. Что произошло этой проклятой ночью? Что за жестокосердные крестьяне сделали это со мной? Ответов не было. Была только боль и амнезия. Но все это мелочи, главное, здесь нет разорванного на куски тела моей одноклассницы. Надеюсь, она в здравии, и эти деревенские ублюдки, пощадили ее, ну, или хотя бы просто изнасиловали.
Я попытался застонать, но изо рта не вырвалось даже хрипа. Губы склеила адская засуха обезвоживания. Я сорвал сухую пленку и вдохнул пыльный воздух чулана. И сразу же закашлялся. Движения диафрагмы разбудили притихшую боль. Проклятие на всех вас, вонючие крестьяне! Я вас найду и поодиночке, как в песне Децла, уничтожу. Разве вы не христиане, крестьяне? Или вы косоглазые слепцы, раз умудрились перепутать мою спину с бороной? Или же вы, просто – напросто, изверги, изуверы и дегенераты. Наверное, они посчитали меня мертвецом, перестав утюжить мою искорчеванную спину граблями. Каким-то чудом я остался в живых. И я буду мстить. За себя и за моих друзей, которым, как считал, повезло меньше моего. Схватившись за грязные волосы, я принес страшную клятву небесам. Практически сразу после этого, я услышал сатанинский смех. Он раздался с первого этажа. Я медленно поднялся, собрал несколько капель крови на палец, и на манер индейцев, размазал под отекшими остекленевшими глазами. Медленной, но решительной поступью я направился к лестнице. Притворенная дверь, через щель которой пробивался яркий солнечный свет, при моем прикосновении сорвалась с петель и с грохотом покатилась вниз. Петли давно сгнили. Я не собирался производить столько шума. Моей целью было – бесшумно подобраться к злодеям, использовав "эффект неожиданности". Но получилось наоборот, и я предупредил о своем приходе. Первой мыслью было вернуться на раскладушку, предоставив ублюдкам на обозрение свою изнахраченную спину и притвориться мертвым. Но я тут же представил, как они гурьбой вваливаются в чулан и несколькими контрольными ударами тяпкой доводят дело до конца. Нет. Я встречу их лицом к лицу. Отступать некуда. За мной Москва. Внизу воцарилось молчание. Я слышал, как оседает пыль. Затем раздался нечеловеческий вопль:
– Твою мать, Канина, ты совсем что ли охренел! Меня же родаки убьют! Нахрена ты это сделал? – на первом этаже у изуродованной двери возник хозяин дачи.
– Слава Богу, ты жив!!! – вскричал я, кубарем скатился с лестницы и обнял его.
Он выглядел неважнецки. Половина правой ноги забинтована грязными тряпками, из-под которых виднеется черная обугленная кожа. Наверное, его пытали. Я понимающе взглянул в его глаза и повернулся спиной, демонстрируя свои, начинающие гноиться, раны.
– Ахахахахаха, – заржал он, – пацаны, посмотрите, что она с ним сделала.
Из кухни на веранду выползли остатки вчерашней армии. Их лица, если это можно назвать лицами, были в отеках и синяках. Выглядели они как выпускники "Ракового корпуса". Помятые, грязные, ублюдочные. Судя по их внешнему виду, детство безвозвратно ушло. Но этот факт не вызывал у них ничего, кроме улыбок. Они стали орать, кричать, смеяться и тыкать своими заскорузлыми пальцами в мою разодранную спину.
– Прочь от меня, тупые обезьяны! – заорал я, – Не прикасайтесь ко мне, у меня будет заражение. Какая тварь это сделала?
В ответ раздался дружный хохот. Народ повалился на пол и стал кататься по земле, как будто на них горела одежда. Маразм крепчал. Безумие продолжалось.
– Это нихрена не смешно, чертовы ублюдки! – кричал я, потрясая кулаками, – Что блять произошло ночью? Я должен знать.
Мои слова вызвали новую волну смеха. Мои друзья, как и спутники Одиссея, превратились в свиней и стали хрюкать и пищать. Я стоял и молча смотрел на этот богомерзкий спектакль. По щекам струились слезы. Не в силах больше наблюдать за этой вакханалией, я вошел в кухню и залпом опрокинул стакан, стоявший на столе. Я не сразу понял, что это водка. Сначала скрутило желудок, а уже потом я почувствовал горечь. Я моментально опьянел. Меня закачало и я сел на скамейку. Голова стала ясной. Смех потихоньку стих и люди вернулись в кухню.
– Ну ты даешь, Вано! – сказал хозяин и хлопнул меня по спине.
Боль пронзила мозг, и в приступе слепой ярости я пнул его по забинтованной ноге. Он с криком повалился на пол и стал выть как подранок.
Народ снова покатился со смеху. Нет ничего веселее, чем жуткое похмелье. Все становится смешным. Даже собственная боль. Через мгновение собачий вой хозяина сменился на лошадиное ржание.
После того, как все успокоились я, с помощью дознания и водки, стал проводить расследование. Начав издалека, спросил, что произошло с хозяином. Оказалось, что его никто не пытал. Находясь в состоянии опьянения, он упал в костер, который зачем-то развели прямо во дворе. Около минуты никто, в том числе и он сам не замечали этого происшествия. Затем ему стало горячо, он попытался подняться, но у него не получилось. Когда запахло жареным, ребята заметили, что их друг лежит в костре, орет и бешено машет руками и ногами. Примерно в это время, на втором этаже дворца мои члены наполнились силой и энергией, и я, судя по всему, лишился невинности. И не я один. Иначе, откуда у меня такие глубокие царапины?
Парни поздравляли меня и называли «мужиком», пожимали руку. Но я не чувствовал себя мужиком и сомневался. Хотел расспросить одноклассницу, но девчонки ни свет, ни заря уехали домой. Блин…
Через несколько дней она написала мне письмо. Лицевая сторона исписана моим именем. Больше двухсот раз. На другой стороне признание в любви и тому подобное. Наверное, это можно считать доказательством…
Девушка, с которой я продолжал встречаться, даже не заметила ран на моей спине и никогда не узнала о моей измене. Ну, по крайней мере до публикации этой книги.
Все иллюстрации, включая те, что на обложке были нарисованы лично мной.